Месть

— Я вас не задержу. Все равно это по пути к причалу.

Харден мрачно кивнул. Все ясно: старый жулик наложил свою лапу на все приличные яхты в гавани. Пока лодка плыла, он любовался панорамой холмов, склоны которых облепили домишки. Из всех мест, которые посетили они с Кэролайн, он нигде не видел таких ярких и чистых красок, как в Корнуолле.

Когда Каллинг заглушил подвесной мотор, Харден обернулся и увидел в двадцати ярдах перед собой «Морского лебедя». Даже стоя на якоре, яхта выглядела притаившейся акулой.

— Эта?

— Эта, — подтвердил Каллинг.

«Лебедь» имел короткие, резкие, скорее мощные, чем изящные, очертания, нос не слишком торчал вперед, а квадратная корма была обрублена под небольшим углом. Наклонная крыша рубки в самом высоком месте едва поднималась на фут над палубой.

Харден повернулся к Каллингу.

— Зачем вы мне ее показываете? Она стоит больше, чем я могу заплатить.

Хитрое лицо Каллинга смягчилось.

— Ее владелец обанкротился, и кредиторы хотят получить свои денежки назад. Она стоит пятьдесят пять тысяч фунтов, но они согласны на сорок пять.

— Вы шутите, — покачал головой Харден. Хотя восемьдесят пять тысяч долларов было больше, чем он намеревался потратить, но яхта, построенная четыре года назад, должна стоить по меньшей мере сто двадцать тысяч.

— Эта яхта — сокровище, — сказал Каллинг, — и раз продаю ее я, то я и решаю, кто заслуживает ею владеть.

Харден слегка улыбнулся, вспомнив искалеченный бермудский иол.

— Значит, я прошел испытание?

— Да. Сделайте одолжение, поднимитесь на борт.

— Каллинг подвел шлюпку к яхте, и на этот раз поднялся на судно вместе с Харденом.

Яхта оказалась более широкой, чем можно было предположить по ее резким обводам, и Харден на секунду остановился у алюминиевого штурвала, чтобы насладиться зрелищем широких тиковых палуб и многочисленных приспособлений. Это была океанская яхта, способная плавать в любых условиях и всюду, где пожелает ее хозяин.

Прилизанная рубка яхты поднималась из широкого фибергласового корпуса, составляя с ним одно целое, как режущая кромка ножа с лезвием. Строители яхты всюду, где можно было, использовали дерево; палубы и многие приспособления судна были серыми от воздействия непогоды.

Кокпит оказался маленьким и неглубоким. Харден приподнял тиковые сиденья и обнаружил под ними ящики, в том числе один со спасательным плотом. Вода, попавшая в кокпит, могла быстро стечь в море по двойным двухдюймовым шпигатам.

Яхта была оборудована леумаровскими лебедками из нержавеющей стали. На панели, расположенной над люком, находились черные циферблаты приборов Брукса и Гейтхауза для измерения скорости и направления ветра, спидометр и шкала эхолота для измерения глубины моря.

— Ей три года, — сказал Каллинг, любовно поглаживая леер. — В длину тридцать восемь ярдов, по ватерлинии — двадцать девять. Плавниковый киль. Осадка — шесть футов четыре дюйма. Водоизмещение — восемь тонн. Семь тысяч фунтов балласта. Она побывала на Канарах, в Рио-де-Жанейро, Форт-Лодердейле и вернулась домой через Азорские острова.

— Вы следите за ней? — спросил Харден.

— Нельзя сказать, чтобы она нуждалась в особом уходе. Хозяин обращался с ней, как с барышней. Спуститесь вниз и сами все увидите.

— Он взялся за прозрачную крышку люка, и она отодвинулась плавно, как будто катилась на роликах.

Харден придирчиво осматривал люк, пока не убедился, что его толщина — три четверти дюйма и установлен он так, что волна не сможет его сорвать. Он начинал плавать под парусом еще в те времена, когда яхты строились из дерева, а шкоты для брезентовых парусов делались из манильской веревки. Поэтому он придерживался старых привычек и не доверял новомодным штучкам типа пластиковых люков.

Харден спустился по трапу в отделанную тиком главную каюту, светлую и просторную, со скругленными углами. Финские плотники понимали, что строят яхту, а не жилой прицеп. Харден оценивающим взглядом осмотрел каюту, затем отбросил мысли о красоте и занялся существенными деталями.

Ящики-рундуки на первый взгляд содержались в порядке. Они были чистыми и аккуратными и в изобилии заполнены инструментами и материалами для ремонта. Паруса хранились должным образом. Харден внимательно осмотрел все парусные мешки, проверяя их наличие.

Прежний хозяин, видимо, слегка сдвинулся на парусах и запасся ими в изобилии. Если он купит яхту, придется с некоторыми из них расстаться, чтобы освободить место для припасов. Рундуки для канатов тоже были заполнены доверху, трюмы оказались сухими, а вспомогательный дизель, закрытый тяжелым звуконепроницаемым кожухом, — чистым и недавно отремонтированным.

— Двадцать лошадиных сил, — пояснил Каллинг. — Передаточное число — два с половиной к одному. Топливный бак на двадцать пять галлонов. На скорости в шесть узлов горючего хватит на триста миль.

— Винт вращается по часовой стрелке? — осведомился Харден.

— Да, шестнадцатидюймовый, — кивнул Каллинг.

— Генератор?

— Переменного тока, приводится главным двигателем.

Чтобы обеспечить питание для оборудования, которое он намеревался установить, понадобится генератор достаточной мощности. Он быстро оглядел панель управления и рубильники. Как и все прочее на «Лебеде», они были в порядке.

— Ладно, — сказал он. — Давайте вытащим ее на берег. Я хочу взглянуть на днище.

Каллинг приглашающе кивнул головой в сторону узкого прохода в утесах.

— Не хотите сперва посмотреть, как она под парусами?

Харден покачал головой:

— Сперва я хочу убедиться, что у нее не нарос риф на днище.

Каллинг улыбнулся.

— Я подготовлю люк. А вы заводите ее. — Он отвязал двойные концы, удерживающие яхту на месте стоянки, и одобрительно кивнул, когда дизель заурчал после первого же нажатия на кнопку стартера.

Харден в сотый раз подумал: если бы перед плаванием он заменил капризный мотор «Сирены», то, может быть, они с Кэролайн спаслись бы от «Левиафана».

«Лебедь» прекрасно слушался управления, и Харден пожалел было, что не согласился поглядеть, как он ходит под парусами. Однако сперва нужно узнать, подходит ли ему это судно.

С воды лодочная стоянка Каллинга выглядела как ряд гаражей для лодок, окруженных огромными полуразрушенными ангарами. Заржавевшие рельсы поднимались из воды и исчезали в тени ангаров, как следы морских чудовищ, выползающих на берег. Харден спросил о назначении руин, и Каллинг ответил, что в начале войны содержал ремонтную базу для торпедных катеров, которые воевали в Ла-Манше.

Харден направил яхту к исправному слипу, выполняя команды Каллинга. Наконец корпус попал точно на подводную тележку. Лениво зажужжал мотор лебедки, из воды поднялся канат, потащивший яхту наверх. Каллинг прислонил к ее борту лестницу.

Харден спустился по лестнице вниз, зашел под острый нос яхты и начал обстукивать фибергласовый корпус деревянной рукояткой шила. Методично проверяя всю поверхность, он резко стучал по фибергласу через каждые несколько дюймов, напрягая слух, чтобы вовремя услышать глухой звук, который свидетельствует о расслаивании стеклоткани или следах небрежного ремонта.

Он потратил два часа на осмотр корпуса. Дважды, услышав подозрительный звук, Харден переворачивал шило и втыкал острый кончик в фиберглас. В первый раз он обнаружил незначительное расслоение, которое, вероятно, появилось еще при постройке. Хотя это место едва ли могло стать источником неприятностей, Каллинг тем не менее обвел его мелом.

Второй дефект оказался более серьезным. Шило глубоко ушло в фиберглас в середине двухдюймовой выбоины. Похоже, что яхта, идя на большой скорости, ударилась обо что-то небольшое и твердое. Харден обстучал корпус вокруг этого места, пытаясь оценить степень повреждений. Убедившись, что структура материала не повреждена, он позволил Каллингу обвести его мелом.

Закончив с внешней стороной корпуса, Харден сказал:

— Пожалуйста, пометьте эти места и покрасьте днище.

— Вы еще не ходили на ней под парусом.

— Я заплачу в любом случае — куплю я ее или нет. Ничего, если я останусь, когда стемнеет?

— Я проведу вам электричество.

— Спасибо. — Харден задумчиво поглядел на Каллинга. — Мистер Каллинг... Вы знаете, кто я такой, что случилось с моей яхтой?

Каллинг кивнул, и в его светлых глазах отразилось любопытство.

— Да, слышал. Примите мои соболезнования.

— Я хочу разработать электронное оборудование, чтобы такие случаи больше не повторялись. Систему обнаружения крупных кораблей.

— Как вы собираетесь это сделать?

— Есть пара идей. Например, маломощный радар большого радиуса действия. Дело в том, что я хочу испытать свою систему в плавании. Надеюсь, что успею установить радар до того, как выйду в море. Мне понадобится рабочее место.

— Это зависит от того, сколько... — пробормотал Каллинг извиняющимся тоном. — Лето приближается... — Он пожал своими тощими плечами.

— Мне нужен всего лишь небольшой уголок где-нибудь в сторонке. Нельзя ли мне установить верстак в одном из старых ангаров?

— И это все? Конечно.

Казалось, Каллинг испытывал облегчение от того, что мог оказать такую услугу.

— Я хочу держать свою работу в секрете до тех пор, пока не выйду в плавание, — сказал Харден.

Каллинг улыбнулся, показав кривые зубы.

— В нашей деревне секретов не бывает. Но у нас люди не болтливые.

Харден поднялся на яхту и начал выстукивать корпус изнутри. Затем он проверил электрическую систему, дизельный двигатель, помпы, систему водопроводов для пресной и соленой воды, лебедки и рулевое устройство, составил список деталей, которые нужно заменить или починить.

Наступила ночь. Каллинг принес ему еду и горячий чай, потом направил луч фонарика на корму «Лебедя», осветив название, написанное золотыми буквами.

— Оставить это название?

— Измените, — приказал Харден. — Порт приписки не надо. Только название. Черными буквами.

— Какое название?

— "Кэролайн".

Глава 6

Огромный ангар, расположенный вдали от главного входа во владения Каллинга, был занят искалеченным корпусом старого торпедного катера. Его нос, изрешеченный пулеметным огнем, был угрожающе нацелен в сторону гавани, как будто катер изо всех сил старался попасть в могилу, в которой ему было отказано. Корма катера терялась в темноте.

В тени мертвого боевого корабля Харден поставил верстак, повесил флюоресцентные лампы в дополнение к дневному свету, льющемуся через открытый вход в ангар, и разложил инструменты на соседних балках.

Прежде всего он сделал форму для литья — длинный, узкий фанерный ящик с сужающимися сторонами и закругленными изнутри углами, который покрыл парафином и выстлал четырьмя слоями фибергласовой ткани, склеенной эпоксидной смолой. Ту же процедуру он повторил на отдельном плоском куске фанеры, к которому привинтил два хромированных уголка.

Пока застывала эпоксидная смола, Харден отправился в Плимут и Бристоль за электронным оборудованием. Затем он извлек готовый фибергласовый ящик из деревянной формы, острым лезвием отпилил его узкую заднюю часть, приклеил эпоксидной смолой к верхней стороне ящика плоскую крышку с уголками и приладил отрезанную часть обратно с помощью шарниров и резиновой прокладки.

У него получилась длинная и узкая гондола длиной шесть футов и шириной два фута с закругленными углами, обтекаемой передней частью и маленькой водонепроницаемой дверцей сзади.

Наполнив гондолу камнями, Харден погрузил ее в воду, чтобы проверить, не протекает ли его изделие. Каллинг подошел посмотреть, что он делает. Он помог Хардену вытащить гондолу из воды, скрутил папироску и стал молча наблюдать, как доктор открыл крышку и вытряхнул камни. Наконец, когда из гондолы выкатился последний камень, такой же сухой, как и перед началом испытания, Каллинг закурил и спросил:

— Что это за гроб?

Харден не обращал на него внимания. Он восхищался разнообразными талантами старика, но намеренно держал его на расстоянии, поскольку Каллинг проявлял излишнее любопытство.

— Вы можете поднять яхту на слип? — спросил Харден.

— Прямо сейчас?

— Да, сейчас.

Харден нарочно дождался четырех часов, когда все люди Каллинга ушли домой, и они остались одни.

— Ладно.

— Я буду работать часа два.

— Ага.

— Я смогу сам спустить ее обратно на воду.

— Я подожду.

Харден поднялся на борт «Лебедя» и подвел яхту к направляющим рельсам. Когда судно было поднято на слип, он длинными хромированными винтами привинтил гондолу к днищу яхты между килем и осью винта. Каллинг с интересом следил за операцией.

— Прошу прощения, доктор, но за каким чертом вам это надо?

Харден затянул гайки-барашки, вылез из-под яхты и выпрямился. Пора сочинить для Каллинга какую-нибудь сказку.

— Это гондола для сонара.

— Для сонара? Ее хватит, чтобы спрятать труп.

Харден засмеялся.

— Она и должна быть большой. В сущности, это большое ухо. Внутри она будет выстлана фольгой. Что вы об этом думаете?

— Не знаю.

— Я не изобретаю ничего нового, — продолжал Харден, — я просто пытаюсь сделать свое устройство дешевым и достаточно простым, чтобы им могли пользоваться яхтсмены в открытом море.

— А ваш радар?

— Не все сразу. Его принцип будет тот же — дешево и просто. Кроме того, он не должен расходовать много энергии, поскольку будет установлен на парусной яхте.

Черный ящик так черный ящик, и ложь Хардена легко сошла за правду. Как врач и инженер, он привык работать в узком кругу посвященных. Секреты биологии и физики для большинства людей были так же таинственны, как для средневекового крепостного латынь.

Каллинг осмотрел гондолу, свисавшую позади киля как кабина башенного крана, и ощупал хромированные уголки.

— Не знаю насчет радара или сонара, — заметил он, — но скажу вам одну вещь. Ящик такого размера запросто отвалится от вашей яхты, если вы не загрузите его балластом.

Харден открыл водонепроницаемую крышку.

— На испытаниях я наполню его водой и, если все будет в порядке, приделаю к нему свинцовое дно. Как вы думаете, он будет сильно тормозить ход яхты?

Каллинг осмотрел гондолу с нескольких сторон.

— Трудно сказать, доктор, как скажется любое маленькое изменение на корпусе такой совершенной формы. — Он присел на корточки и измерил гондолу руками. — Я бы сказал, что она чуть-чуть великовата.

Харден присел рядом с ним и с сомнением посмотрел на гондолу.

— Черт, думаю, что вы правы.

Каллинг, как краб, выбрался из-под лодки и осторожно распрямил свое костлявое тело. Массируя мускулы поясницы кулаками, он сказал:

— Вы все узнаете, как только выйдете в море.

* * *

За месяц, прошедший после катастрофы, Харден ни разу не был в открытом море, поэтому вид гигантского нефтяного танкера при выходе в Ла-Манш безумно испугал его. Силуэт черного корпуса танкера с ослепительно белыми надстройками четко выделялся, как игрушка на столе. Все другие корабли казались рядом с ним карликами, но все равно он был раза в четыре меньше «Левиафана».

Несмотря на испуг капитана, яхта скользила по водам Ла-Манша, не выказывая особой склонности к резкому крену или качке. Харден завел мотор на тот случай, если одних парусов не хватит для перехода через узкую бухту. Однако яхта отлично плыла против ветра, и ему пришлось сделать только один правый галс.

Поймав юго-западный ветер, Харден поплыл под гротом и генуэзским парусом на восток вдоль побережья Англии, нервно наблюдая за кораблями, которые двигались в сторону океана. Он никогда не видел так много больших кораблей одновременно.

Здесь преобладали высокие черные танкеры и сухогрузы с зерном и рудой. Реже попадались грузовые корабли: старые, с огромными палубными кранами, и более современные, доверху нагруженные прямоугольными контейнерами.

Поток однообразных черно-серых кораблей был таким монотонным, что Харден очень удивился, увидев фруктовоз — красивый белый корабль изящных очертаний с зелеными полосками и «звездой Давида», гордо красующейся на трубе. Харден сразу вспомнил о том, как они с Кэролайн ездили в Израиль.

Дело шло к вечеру. Харден оглядывал побережье, сверяясь с картой. Серые, как тучи, корабли ровной процессией двигались в сторону тонущего в море солнца; их палубы пылали красным светом, который постепенно переходил в пепельный. Воды Ла-Манша стали сине-зелеными, но не такими, как в Северной Атлантике, а более сочного оттенка, как будто они позаимствовали свой цвет у плодородной земли Англии и Франции.

Когда Харден вошел в гавань Портленда, совсем стемнело. Найдя место для стоянки рядом со входом в бухту, он спустил паруса и в изнеможении повалился на койку.

Он проснулся на рассвете. Мускулы рук и тела онемели от тяжелой работы с парусами, ободранные ладони горели. Харден позавтракал яблоками, сыром и кофе и с легким утренним бризом вышел из гавани. Поздно вечером он добрался до Чичестера. Гондола, прикрепленная за килем, казалось, совершенно не влияла на ход яхты, шла та против ветра, по ветру или галсами.

На следующее утро он проснулся поздно и уже собирался поднять паруса, когда к яхте, стоявшей на якоре, подплыл катер Чичестерского берегового патруля. Таможенный офицер попросил разрешения подняться на борт. Харден предъявил документы на яхту и свой паспорт. Второй таможенник с собакой — овчаркой-полукровкой — ждал в катере.

— Вы из Фоуэя? — вежливо спросил офицер.

— Я останавливался в Портленде.

— Куда вы направляетесь?

— В Роттердам. Хочу поплавать по Рейну.

Офицер посмотрел на мачту.

— Вам придется ее снять, — заметил он.

— В Роттердаме сниму.

— Мы вас надолго не задержим. Можете пойти с нами, если хотите — занимайтесь своими делами.

Харден ответил:

— Займусь своими делами.

Офицер позвал собаку. Водитель моторки отпустил поводок, и собака перепрыгнула через планшир на палубу.

Харден, чувствуя лицом дуновения легкого бриза, решил, что нужно поднять генуэзский стаксель. Он направился к переднему люку, достал парус и протиснулся мимо офицера, который исследовал содержимое одного из рундуков. Собака поскуливала от возбуждения. Харден почесал ей уши.

— Что вы делаете? — спросил он.

— Честер вынюхивает взрывчатку.

Харден понимающе кивнул. ИРА по-прежнему грозила террористическими актами. Посетившие его яхту мнимые таможенники, скорее всего, были из Особого отдела.

— Вы обыскиваете каждую яхту, приходящую в порт?

— Проверяем выборочно. Кроме того, незнакомое судно узнать легко.

К вечеру того же дня он добрался до Гастингса, а на следующее утро начал переход через пролив. За восемнадцать часов он дошел до Кале. Его нервы были на пределе — приходилось постоянно остерегаться больших кораблей. Утром подул сильный ветер, и, как только Харден вышел из гавани, в Северном море разыгрался шторм. Весь день он боролся с высокими волнами и добрался только до Остенда.

На следующий день погода была еще хуже. Поднялся настоящий ураган, но Харден, лавируя, вышел из гавани и направился на восток вдоль незнакомого берега. У него не было времени, чтобы ждать. Сгустился туман, и он проскочил вход во внутренний водный путь, ведущий к Роттердаму. Опасаясь волноломов, Харден с трудом двигался вперед и к вечеру, когда туман рассеялся, дошел до берегов Голландии.

Спустив паруса и включив мотор, он вошел в Ньиве-Ватервег мимо Европорта — огромного комплекса причалов для танкеров и серебристых резервуаров, который раскинулся на низкой, задымленной равнине, окруженной серо-голубыми лесами дымовых труб. В десяти милях от моря Харден свернул в Ньиве-Маас, извилистый канал, пересекающий Роттердамскую гавань.

Каждая акватория была окружена глубоководными якорными стоянками, железнодорожными путями и складскими помещениями. Сквозь серебристые заросли трубопроводов, леса подъемных кранов и тучи черных кабелей виднелось небо — не такое желтое, как над химическими заводами Европорта.

Жизнь в гавани била ключом. На этой перевалочной станции между сушей и морем разгружались, хранились и сортировались товары со всех концов света. Гигантские желтые мостовые краны снимали контейнеры с серых, зеленых и черных кораблей из Европы, Азии и обеих Америк. Плавающие пневматические зерновые элеваторы разгружали сухогрузы, а понтонные краны выгружали мешки и ящики из Центральной Европы.

Яхта Хардена, потускневшая от соленых брызг Северного моря, скользила мимо кораблей и ярких катеров, как акула, почуявшая запах далекой добычи. Харден держал на коленях карту гавани и не замечал красочного зрелища, безразличный ко всему, кроме препятствий на пути.

Перед яхтой показался буксир. Харден включил мотор на задний ход и стал ждать, пока лоцман поднимется по трапу с буксира на корабль. Вдруг он заметил в воде рядом с яхтой рваную грузовую сеть и решил, что она может пригодиться. Он выловил сеть багром и расстелил ее на крыше рубки для просушки.

Наконец он миновал Роттердам и вошел в реку Мерведе, а из нее — в Ваал. С широких рек, обнесенных дамбой, открывался далекий вид на однообразную зеленую равнину. Когда зашло солнце, он завел яхту в маленький канал и причалил у земляной дамбы. Съев немного сыра и фруктов, он заснул под доносящийся с суши шум автомобилей.

Когда он проснулся, чувствуя деревенские запахи июньского утра, яхта покачивалась на волнах. Харден выглянул в форлюк и тут же понял причину качки: мимо проходила баржа, и ее широкий нос гнал перед собой небольшую волну. Харден умылся, сварил яйца и выпил кофе. Потом сверился с картой.

Дизель заурчал, и «Лебедь» плавно отошел от берега, направляясь назад в Ваал, в сторону Рейна и к германской границе. Харден сидел у штурвала, любуясь красивой плоской страной и наслаждаясь солнечным теплом. Кэролайн бы здесь понравилось. Много лет назад они ненадолго заехали в Амстердам, но у них не было времени посмотреть на голландскую провинцию. Он представил, как бы Кэролайн сидела рядом с ним, и его пронзило чувство ужаса: он забыл, как она выглядела.

Во имя всего святого, как она выглядела?! Харден бросился в каюту и стал искать свой бумажник, чтобы посмотреть на фотографию Кэролайн, но вспомнил, что все его вещи куплены после того, как «Левиафан» погубил яхту.

* * *

Когда спустилась ночь, Харден причалил на окраине Везеля. На следующий день он отправился на взятом напрокат «БМВ» во Франкфурт. Там он купил старую армейскую полевую куртку, поселился в «Шлоссхотеле Кронберг» — уединенном отеле за городом — и лег спать.

Проснувшись вечером, он проехал двадцать миль на восток до Ашаффенбурга, поставил машину на стоянку на окраине гарнизонного городка и углубился в обшарпанный квартал баров и ночных клубов, которые обслуживали расположенный по соседству Второй полк Седьмой армии Соединенных Штатов.

Немецкие уличные девочки глазели на него из темных, узких проулков, освещенных мерцающим неоном. Харден поставил выпивку посетителям бара — одиноким солдатам, потягивающим трехдолларовое пиво в ожидании чего-нибудь покрепче. Он узнал, что во Втором полку дают недельное увольнение после трех недель службы. Неделю в месяц солдаты проводили в Ашаффенбурге с трехнедельным жалованьем в карманах, стараясь позабыть три недели полевых маневров. Именно поэтому, как объяснил ему артиллерийский капрал, город битком набит военной полицией. Затем капрал спросил, не хочет ли Харден купить гашиша.

На переполненном тротуаре Хардена остановила военная полиция. Он пытался обходить патрули стороной, но те сами неожиданно налетели на него. Полицейские были на голову выше Хардена, и с их запястий угрожающе свисали короткие дубинки. Сержант грубым военным тоном потребовал документы.

Он совершил ошибку, купив полевую куртку, которая была сшита как будто специально для него. Он старался не выделяться среди солдат. А в результате не походил ни на солдата, ни на туриста и этим заинтересовал полицию.

Харден заколебался и тем самым разжег в полицейских любопытство. Они неотрывно глядели на него, и в их глазах плясали возбужденные искорки. Что им о нем известно?

Выбора у Хардена не было, и он поспешно достал бумажник с паспортом. Если сержант увидит его имя в своем блокноте, то ему придется немедленно покинуть Ашаффенбург. Сержант фыркнул от удивления.

— Что вы здесь делаете, док? — спросил он с тем уважением к врачам, которое у американцев въелось в плоть и кровь.

— Путешествую по Германии.

— Тут у нас не Германия. Тут вонючая дыра.

— Что делать, ностальгия, — улыбнулся Харден. — Хотелось послушать американскую речь.

Сержант ухмыльнулся.

— Да, понимаю вас. — Он протянул назад бумажник. — Глядите в оба. В этом городишке зевать нельзя.

— Можете сразу предупредить меня, куда не следует соваться?

Сержант фыркнул.

— Есть тут разные притоны... Вам самим все станет ясно, как только вы их увидите. Кроме того, не заходите в бар «Флорида», если не хотите подцепить французскую болезнь. — Он насмешливо козырнул и повел своих людей дальше по улице.

Харден продолжал свой путь, избегая полицейских. Он не увидел ничего, что бы удивило его, чего бы он не видел много лет назад во время увольнений на берег в Японии или на Филиппинах. Правда, подростки, торгующие наркотиками, были белокожими блондинами, как и их сестры в барах, но во всем остальном Ашаффенбург походил на любой другой город в мире, расположенный рядом с американской военной базой. И если руки девушек здесь были пухлее, чем на Востоке, то следы уколов на них выглядели точно так же.

Около полуночи Харден нашел бар «Флорида». Проходящие мимо солдаты высказались о нем как о «настоящем притоне для извращенцев». Он располагался на едва освещенной улице рядом со сгоревшим домом с зарешеченными окнами. Внутри воняло пролитым вином, подгоревшими гамбургерами и сигаретами. Грязные зеркала были залеплены этикетками от бутылок. Кроме длинной стойки, здесь были маленькие круглые столики, а в задней стене — дверь с ромбическим окном, пропускавшим из соседней комнаты мертвенно-красный свет.

Большинство посетителей бара пили пиво и виски. Они выглядели как солдаты, завербованные на двадцать лет службы. Их безжизненные лица несли на себе отпечаток невежества и тяжелой жизни, глаза были тупыми от пьянства и слабоумия.

Харден хорошо знал людей подобного сорта. Служа на флоте врачом, он перевязывал и зашивал их резаные раны, вытаскивал стеклянные осколки из их тел каждую ночь, когда команда корабля отпускалась в увольнение на берег. Ему доводилось видеть их и раньше, во время ночных дежурств в нью-йоркских госпиталях.

Он выбрал место у стойки рядом с дверью и заказал пиво. Бармен, огромный немец, выставил бутылку на грязную стойку и потребовал девять марок. Харден заплатил стомарковой банкнотой. Стакана ему не предложили, и он стал пить прямо из бутылки. Гора сдачи лежала перед ним у всех на виду.

Он немедленно привлек к себе внимание. У него за спиной зашаркали какие-то юнцы, вполголоса предлагая купить наркотики. Харден не обращал на них внимания. Кое-кто из более настойчивых выложил свой товар на стойку. Харден был поражен количеством предлагаемого на продажу героина. В их сторону с угрожающим видом направился бармен, и они поспешно ретировались. Харден заказал еще пива.

К нему подсел сорокалетний угрюмый капрал с серой кожей и дрожащими руками. Он выдавил из себя озабоченную улыбку, показав гнилые, поломанные зубы, и пробурчал:

— Привет, парень.

Харден кивнул.

Капрал осторожно опустился на соседний табурет. На его выцветшем рукаве темнели места, где когда-то его форму украшали ныне утерянные шевроны.

— Как дела?

— Отлично, — ответил Харден. — А у тебя?

— Меня зовут Ронни. — Капрал вытащил из кармана помятые банкноты и горсть мелочи, выложил на стойку и пересчитал деньги. — Купить тебе пива?

Харден протянул бармену бумажку.

— За мой счет, Ронни.

Капрал жадно схватил бутылку, за один присест выпил половину содержимого и только затем вспомнил о своих намерениях.

— Что ты делаешь в Германии? — спросил он.

— Приехал по делам.

Ронни кивнул и выпил еще. Харден с интересом наблюдал, как этот человек изображает беспечность, и в то же время его лицо морщилось, как у маленького осторожного зверька, принюхивающегося к ветру. Внезапно капрал выпалил:

— Хочешь автоматический сорок пятый?

— У тебя есть или можешь достать?

Глаза Ронни засветились.

— Он у меня тут снаружи. Пятьдесят баксов.

— А что-нибудь покрупнее?

— Пожалуйста. — Он облизал губы. — Могу достать М-16. Семьдесят пять долларов.

Харден покачал головой. Этот тип ему не годится.

— Шестьдесят! — настаивал капрал.

— Нет, спасибо, Ронни. Не интересует.

— Может, сорок? — умолял капрал. — Я достану к утру!

— Убирайся.

Капрал улизнул за свой столик. Харден заказал еще пива, радуясь, что нашел нужный бар.

Затем к нему подошла толстая миловидная женщина лет тридцати и спросила с сильным немецким акцентом, не хочет ли он поразвлечься.

— Позже. — Он пододвинул к бармену еще несколько марок. — Выпивку для дамы.

Она удивленно улыбнулась и заказала шнапс.

— Как тебя зовут?

— Катрин.

Харден кивнул на дверь с багровым ромбом.

— Катрин, у тебя там есть подружка?

Она колебалась только секунду. Если убивающий время американец предпочитает «цвай», то его обслужат.

— Да.

— Спроси ее, не хочет ли она выпить.

Катрин вернулась с большеглазой Хильдой, которая тоже предпочла выпить шнапс. Бармен налил ей из бутылки жидкость, светлую и прозрачную, как вода. Сидя между двумя женщинами, невпопад кивая при их попытках завязать разговор, Харден ждал и наблюдал.

В заднюю комнату то и дело заходили мужчины. Один раз, когда трое развязных сержантов окликнули женщин, назвав их по имени, проститутки, извинившись, покинули Хардена и удалились с троицей в заднюю комнату. Они появились снова через десять минут. Сержанты ушли, а женщины вернулись к Хардену, сидевшему у стойки. Они выпили еще и машинально стали подкрашивать губы.