Французская мелодия, русский мотив

Орлов сказал: «Войдите!»

На пороге стояла заметно похорошевшая Марьяша в окружении целой делегации незнакомых мужчин.

Молодой парень, сидевший в инвалидном кресле, чем-то напоминал Фабио. Нет, не внешностью — Фабио был невысоким, худеньким юношей, а этот, напротив, крепкий, широкоплечий, но что-то неуловимо общее было в выражении глаз, в посадке головы. На какое-то мгновение он даже проникся к инвалиду симпатией, но тут же постарался прогнать это чувство.

Мужчина, который вкатил коляску в комнату, скорее всего, был отцом инвалида. На вид лет пятидесяти, хорошо сложен, в дорогом костюме. Конечно, морщин на лице многовато, мешки под глазами, но в целом выглядит бодрячком. И руки сильные — рукопожатие у него было ого-го. На деревенского пьющего мужика, каким его описывал Гуляев, совсем не похож. «Да, такой крепкий и, судя по всему, работящий мужик от конюшни не откажется, — подумал Орлов. — И уж во всяком случае, будет в „Пристанище Мавра“ более уместен, чем этот горе-художник Абду».

А вот третий из окружения Марьяши, который слегка поддерживал ее за локоток, судя по всему, орел.

«Видимо, это тот самый Порецкий, — анализировал вошедших Алексей Алексеевич, — с которым мне, возможно, придется биться. Физически я ему, конечно, проигрываю, а вот с профессиональной точки зрения — еще вопрос, кто кого?»

На правах хозяина он любезно предложил им устраиваться поудобнее, так как разговор предстоял долгий.

— Алексей Алексеевич, позвольте представить вам моего друга Михаила Порецкого, — начала Марьяша, — он помогал мне в России. Если вы не возражаете, все остальное он расскажет сам. У него это лучше получится.

— Конечно, не возражаю, тем более что у тебя в последнее время появились от меня секреты. В Россию уехала, не простившись, не посвятив меня в свои планы…

— Она просто выполняла поручение своей покойной бабушки, — деликатно прервал ворчание хозяина Порецкий, — да и докладывать о своих перемещениях ей не было никакой нужды. Вы же все равно все знали о ней.

— Не совсем понимаю, о чем это вы говорите, Михаил?

— Я говорю о подробных отчетах, которые вы получали от Сергея Гуляева.

— Впервые слышу это имя.

— Давайте не будем наше знакомство омрачать препирательствами, — с улыбкой продолжал диалог Миша, — нам доподлинно известно, что вы собирали материал о перемещениях Марьяши по России с помощью этого человека. А также известно о том, как и при каких условиях вы с ним познакомились. Но я расцениваю этот факт, как ваше вполне объяснимое желание обеспечить ее безопасность в незнакомой стране. Я прав?

— О, да. Вы хорошо осведомлены, это радует. Могу ли я теперь задать вам несколько вопросов, ответы на которые господин Гуляев так и не смог получить?

— Конечно, спрашивайте…

Какое-то время Орлов молчал, собираясь с мыслями. Было ясно, что если Порецкий знает что-то о его взаимоотношениях с Гуляевым, который после того, как получил деньги, перестал отвечать на звонки, возможно, он знает и что-то еще. Вот только что? Да, похоже, что этот парень — не промах. Повезло Марьяше с кавалером.

— Какое отношение господа Екшинцевы имеют к графине Порошиной, оставившей этот бренный мир?

— Ответить на ваш вопрос я смогу только после того, как вы пообещаете нам сохранить в тайне все, что услышите.

Как душеприказчик Графини и ее верный поверенный в делах, я пытался при составлении завещания выяснить у нее, кто эти господа. Графиня отказала мне. Вы, видимо, знаете, что завещание вызвало серьезное недовольство у дочери Графини, матери Марьяши, и она намерена опротестовать его. Если я сейчас вам пообещаю хранить в тайне все, что услышу сейчас от вас, это будет бесчестно по отношению к Полине Маккреди. Вы не находите?

— Не нахожу, так как имею письменное пожелание графини Порошиной не разглашать ее тайну. А вы, в свою очередь, имеете все указания вашей покойной клиентки в отношении того, чтобы разделить наследство между Полиной, Марьяшей и господами Екшинцевыми. Поэтому ваше желание поделиться с Полиной информацией, которую вы надеетесь получить от нас, меня несколько удивляет. Вы же, как никто другой, знаете, в каких сложных отношениях состояли Полина и покойная Наталья Александровна и о том, что она большую часть наследства планировала оставить внучке, а не дочке?

— Конечно, я об этом знаю. Но долг честного человека велит мне побеспокоиться также и о дочери, несмотря на то, что я просто обожаю Марьяшу.

— Итак, насколько я понял, вы не хотите держать в секрете тайну графини Порошиной?

— Я просто хочу узнать, какое отношение господа Екшинцевы имеют к покойной Наталье Александровне?

Словесную дуэль двух юристов прервала Марьяша:

— Послушайте, Алексей Алексеевич, у бабушки было определенное положение в обществе, ее уважали и почитали многие. Конечно, я не смогу долго держать в тайне от вас то, что мне не хотелось бы сделать достоянием общественности. Вы хотите знать правду и имеете на это право. Я же в свою очередь хочу, чтобы вы не сделали предметом спекуляции или торга эти сведения. В данном случае я имею в виду свою мать. Она готова пойти на все, чтобы присвоить львиную долю наследства себе. Пройдет немного времени, с ней произойдет несчастный случай, и все состояние перейдет к Абду. Как вам такое развитие сюжета?

— Но Полина еще не вышла за него замуж и, возможно, не выйдет. И вообще, мы не о том говорим. Хорошо, я обещаю о тайне вашей бабушки ничего не говорить Полине. Вы это хотели от меня услышать?

— Я это хотела услышать, потому что я сама ей все расскажу, но только по истечении времени, когда буду готова к этому разговору.

— Договорились. Итак, господа, я слушаю вас…

Глава 5

По мере того как Порецкий рассказывал историю тайной страсти Графини, Алексей Алексеевич мрачнел на глазах.

«Как она могла, — еле сдерживал свое негодование Орлов, — лгать такому человеку? Он ее боготворил, а она оказалась банальной шлюхой, бросившей ребенка и даже не побеспокоившейся о его судьбе. Вот это да! Неужели Порошин ничего не знал о ее ребенке? Неужели даже не догадывался? Уму непостижимо…»

Ему опять стало нехорошо: заболела голова, стало подташнивать. Миша заметил, что Алексей Алексеевич побледнел:

— Извините, может быть, прервемся ненадолго, — деликатно заметил Порецкий, — мой рассказ, похоже, вас утомил.

— Я не ожидал такого поворота событий, господа, — тихо, почти шепотом, сказал Орлов, — мне нехорошо. Извините. Продолжим разговор в другой раз.

Марьяша тоже заметила, как изменился в лице Алексей Алексеевич. Она выбежала в приемную, позвала секретаря. Удивленная девушка, которая никогда не видела шефа в подобном состоянии, стояла в дверях кабинета растерянная, не зная, что предпринять:

— Может быть, вызвать врача? — спросила она.

— Не нужно никого вызывать, спасибо. Сейчас это пройдет. Марьяша, я прошу тебя и твоих друзей уйти. Я должен сейчас остаться один.

— Конечно, Алексей Алексеевич, мы уходим.

В своих домыслах относительно связи Екшинцевых и Графини Орлов предполагал несколько вариантов развития событий, но такого… Нет, такого он не допускал даже в самых смелых своих предположениях.

На него опять навалилась усталость, как будто он только что разгрузил железнодорожный вагон. Было тяжело дышать, в ногах появилась слабость. Поддерживаемый под руку своей секретаршей, он еле-еле дошел до диванчика и тут же рухнул на него.

«Да что же такое со мной творится, — размышлял Орлов, — неужели нервы сдают? А может быть, это инсульт? Пора разыскать Лорана и узнать, что же со мной происходит».

С этими мыслями он задремал.

Студенческая квартирка Марьяши, в которой пока что разместился Миша, превратилась в штаб революции. Здесь все было завалено бумагами: факсами, копиями документов, газетными вырезками. Миша работал не покладая рук. Марьяше тоже доставалось: ей приходилось работать переводчиком и главным поставщиком информации. Симон взял опеку над Григорием с сыном — поселил их у себя и развлекал как мог. Порецкому сейчас нельзя мешать — нужно собрать максимум информации, проанализировать ее и предстать перед Орловым и Полиной во всеоружии. Поэтому встречи спаянной в Тихорецке компании пришлось временно сократить.

В редкие минуты отдыха Марьяша с Порецким выбирались в близлежащие ресторанчики и кафе, но чаще всего заказывали еду на дом. Марьяша умудрялась в течение дня делать тысячу дел: помогать Порецкому, навещать Екшинцевых, общаться с Ню-шей, которая после ее приезда звонила ей на мобильный каждые два-три часа. Соскучилась старушка. И потом опять же любопытство… От Мишани Нюша была просто без ума, а с Екшинцевыми Марьяша ее пока не знакомила. Просто не знала, как их ей представить. После того как, узнав правду о прошлом Графини, Орлов на глазах у всей честной компании переменился в лице, Марьяша решила до последнего держать бабушкину тайну в секрете.

По ночам Миша тоже работал… Компромат на Орлова был практически у него в кармане. Но использовать его можно только в крайнем случае. Огласка могла сильно повредить репутации семейства Порошиных-Маккреди. А Марьяше и без того потрясений хватает. Поэтому Мишаня с упорством алхимика по нескольку раз просчитывал все варианты своей «торговли фактами», которые он готовил для Орлова.

Работа так увлекла его, что он практически забыл о Марьяше. Половые инстинкты у него, похоже, временно атрофировались, все силы ушли на мозговой штурм, что ужасно расстраивало Марьяшу. Ей так хотелось продолжения… Но по приезде в Париж Мишаню будто подменили: он часами сидел за компьютером, отвлекался только на то, чтобы что-нибудь съесть. Ни романтических поездок в Тюильри, ни прогулок по Елисейским Полям — ничего этого не было.

Конечно, она понимала, что это все делается ради нее. Но хотелось совсем другого. Она сидела в одной комнате с человеком, которого хотелось целовать, ласкать да просто проводить рукой по волосатой мускулистой груди… но вместо этого она вынуждена была смотреть на спину работающего за компьютером мужчины и мечтать о своем, о девичьем…

Марьяша уходила в другую комнату, включала телевизор, где, как назло, показывали эротическую мелодраму, переключала каналы и вновь возвращалась в Мишину комнату. Лучше уж смотреть на спину любимого, чем на экранный секс. И так несколько ночей подряд. Нет, пора что-то менять.

Когда Мишаня уже окончательно устал и, выключив монитор, поплелся в душ, Марьяша ожила. «Ну, держись, злодей, — настраивала она себя, — сегодня ты долго не уснешь».

Под утро, утомленные и удовлетворенные, они лежали на узкой Марьяшиной кровати:

— Нет, в тебе определенно есть что-то французское, — сладко потягиваясь, заметил Миша.

— Зато в тебе, к счастью, нет ничего от настоящего француза.

— Я не понял — это комплимент или оскорбление? Я что-то делаю не так?

— Настоящий француз ни за что бы не усидел у компьютера, когда у него за спиной маячила бы юная девушка, сгорающая от желания. А ты просто стойкий оловянный солдатик.

— А это уже претензия к моей мамочке. Она меня с детства приучила, что дело нельзя бросать на полпути.

— Да-да, я помню: «Сделал дело — гуляй смело». Эта пословица есть в моем учебнике по русскому фольклору.

— Ты же знаешь, чем быстрее мы разберемся с делами и перевезем Гришу с Виталькой в это самое «Пристанище Мавра», тем больше времени и сил у нас останется на ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ.

— А где мы будем заниматься всем остальным?

— А это уже тебе выбирать.

— Давай поедем в Швейцарию. Там есть одно потрясающее место, где бабушка скрывалась от нас с мамой, когда мы ее очень доставали… Там у нее знакомый профессор живет. Светило науки. Я, правда, его никогда не видела, но для бабушки он был вроде идола. Она, конечно, великая конспираторша, но пару раз говорила мне о нем, когда бывала слишком уж разговорчивой. Кстати, перед смертью она говорила мне, что, если у нас возникнут проблемы, мы всегда можем к нему обратиться. У меня есть его электронный адрес и телефон, а местонахождение бабуля мне так и не открыла. Впрочем, я и имени его Г толком не знаю. Просто электронный адрес, и все.

Миша подскочил на кровати так стремительно, что Марьяша чуть с нее не упала.

— Ты что? Я же чуть не свалилась… Завтра на полчасика сбегаем в магазин и купим новую кровать. Мы явно здесь с тобой не помещаемся.

« — Постой, постой, Марьяша. С кроватью разберемся позже, а ты мне лучше ответь, могут ли у этого доктора быть данные анализов, чтобы в случае необходимости можно было бы доказать родство Гриши и Виталика с твоей бабулей?

— Думаешь, это потребуется?

— Возможно. Надо срочно ему написать и прозондировать этот вопрос. Завтра с утра этим и займешься.

— Уже, между прочим, утро. Без пяти пять, а ты опять о работе. Давай немного поспим, а?

— Нет уж, сначала «все остальное», а то опять будешь мне намекать, что я не настоящий француз….

Несколько запросов по электронному адресу, которые Марьяша отправила на имя: ottosch@ и т. д., успеха не принесли. Ответа не было. Марьяша собралась было позвонить по тому телефону, который бабушка написала ей вместе с электронкой, но, к сожалению, не знала даже, как зовут человека, которому она собирается звонить. Абсурд, да и только. Миша звонить не советовал, лучше подождать ответа по почте, считал он. Вдруг человек уехал или просто не включал компьютер. Все в жизни бывает.

Когда они вечером вышли ненадолго в ресторанчик поужинать, у Марьяши в сумке зазвонил телефон. Звонивший представился:

— Я Отто Шайн, вы мне писали, Марьяша, но я отсутствовал несколько дней, — он говорил на французском, но с сильным немецким акцентом, — чем могу быть вам полезен?

— Понимаете, сложилась непростая ситуация. Это касается завещания бабушки. Боюсь, что по телефону мне сложно все объяснить… Я могу встретиться с вами? Если нужно приехать в Швейцарию, я готова.

— В Швейцарию ехать не нужно, я сам на днях буду в Париже. Давайте встретимся в эту пятницу в кафе «Монблан» в пять часов.

— Я буду с другом. Он адвокат и помогает мне в моих, прямо скажем, весьма запутанных делах. Вы не возражаете?

— Надеюсь, это будет не адвокат по фамилии Орлов?

— Это будет совсем другой человек.

— Не возражаю, до встречи.

Глава 6

После ухода делегации во главе с Марьяшей Орлов еще долго лежал на диване в своем кабинете. Он даже задремал ненадолго, но потом проснулся и никак не мог заставить себя подняться с дивана. Все думал о том, как же Графиня могла столько лет хранить тайну своего раннего материнства.

«Конечно, у каждого есть свой скелет в шкафу, — размышлял он, — я ведь тоже всю жизнь скрывал свое плебейское происхождение. Но скрывать от любящего мужа то, что у тебя есть сын, который живет в далекой стране, возможно, в тяжелых условиях… Нет, не могу в это поверить. Графиня, конечно, никогда не была паинькой. Но ведь после своей смерти она решила восстановить справедливость по отношению к своим незаконнорожденным наследникам, и ничего лучшего, как повесить все это на плечи своей внучки, не придумала. А я теперь расхлебывай. Я — одинокий волк, у меня нет никаких родственников, к счастью, надеюсь. Быть привязанным к кому бы то ни было родственными узами для меня слишком обременительно. Но у меня есть друг Анри, его гениальный сын Фабио, которого я втянул в грязный бизнес, с чего теперь и кормлюсь. А ведь мог и по-другому с ним поступить, устроить парню встречу с каким-нибудь известным профессором, определить его на учебу… Поэтому я должен отстоять их право на нормальное существование, отбить у Марьяшиных новоявленных родственников всякую охоту на владение „Пристанищем Мавра“.

Орлов понимал, что борьба это будет нелегкой. Порецкий — новый бойфренд Марьяши, в принципе, очень далее симпатичный парень, толковый, судя по всему — Гуляева раскусил в два счета. Но он бросил Орлову перчатку, и тот от дуэли отказываться не намерен.

Намечалась дуэль интеллектов. Алексея Алексеевича это не страшило. Он почему-то был уверен, что сможет выторговать у Марьяши «Пристанище Мавра», а ничего другого ему и не надо было. Интересы Полины с ее ненавистным Абду он отстаивать не собирался. Григорий и мальчишка-инвалид тоже имеют право на нормальную жизнь, Орлов ведь не против, ну им и так хватит Графинькиных денег на безбедное существование, пусть только оставят в покое имение в Вогезах.

Алексей Алексеевич думал, что при следующей встрече он обязательно предъявит Порецкому свои условия. Укажет, прежде всего, на слабые стороны в их претензиях на наследство: во-первых, доказать родство Графини и Екшинцевых проблематично, так как ее уже нет в живых, во-вторых, переписывала наследство она, будучи в состоянии дремучей слабости ума, и Орлов, как ее ближайший помощник, может это подтвердить на суде. Суду можно будет также предъявить интерес Порецкого к наследству графини Порошиной и, соответственно, наследству Марьяши. Убедить коллег в том, что Порецкий все это придумал и смоделировал ситуацию еще в первый приезд Марьяши в Россию, тоже не составит труда. Красноречие Орлова всегда действовало на судей безотказно…

В общем, больших трудностей в этом деле Орлов для себя не видел. Его все больше заботило собственное здоровье, и эта слабость во всем теле. Надо срочно найти Лорана…

На встречу с Отто Марьяша с Мишей немного опоздали. А что поделать, вечная беда всех мегаполисов — пробки. К тому же и погода разгулялась не на шутку — на дорогах от мокрого снега были такие заносы, что муниципальные службы с ними просто не справлялись. «Прямо как в родном Питере», — подумал Миша и предложил Марьяше дойти до ресторана пешком.

Когда официант провел опоздавших и немного взъерошенных молодых людей в отдельный кабинет, где их поджидал импозантный мужчина, Марьяша едва ли не вскрикнула от удивления:

— Ой, а я, кажется, вас знаю…

— Как, впрочем, и я вас. Здравствуйте, Марьяша. Присаживайтесь, и вы, молодой человек, проходите. Давайте знакомиться.

Порецкий всегда доверял своей интуиции. При первой встрече с человеком он сразу умел определять — хороший человек или нет. Происходило это на уровне подсознания, Мишане казалось, что кто-то свыше подсказывает ему — это свой, а это — чужой.

Отто был своим. Крепкое рукопожатие, открытый взгляд серых глаз, приятная улыбка — ни одного лишнего жеста, никакой суеты. Сразу видно, что не француз. И очень похож на военного. Мишаня не удержался и сразу же спросил:

— Вы — военный?

— Был когда-то, а что, очень заметно?

— Мне — да, насчет других не берусь судить. Марьяша не сводила глаз с Отто и тоже не удержалась от вопроса:

— Ну откуда же я вас знаю? Никак не могу вспомнить. Но мы ведь точно знакомы?

Да, девочка, знакомы. Ты не мучайся, не терзай свою память, я подскажу. Когда была жива твоя бабушка Сильветта, после трагедии с твоим отцом, она последние годы своей жизни жила в моей клинике. Ты приезжала навещать ее со своей другой бабушкой, вот тогда мы и виделись. Но тебе было лет пять или шесть, не больше. Надо же, а ты меня запомнила. Не зря, видимо, существует термин «память детства».

Действительно, Марьяша смутно припоминала то время. Большая светлая комната, у окна, в кресле-качалке, накрытая светлым клетчатым пледом сидит бабушка Сильветта. Медсестра подводит Марьяшу к ней и говорит, что к ней приехала внучка. Сильветта качает головой, но по-прежнему смотрит в окно, никак не реагируя на Марьяшу. Эта была последняя их встреча, через несколько месяцев Сильветта умерла.

Отто, заметив, что встреча с ним произвела на Марьяшу сильное впечатление, заговорил первым:

— Марьяша, я должен тебе сообщить, что история твоей бабушки мне хорошо известна. Я был единственным человеком, с которым она поделилась ею при жизни.

— Но почему именно вы?

— Потому что были с ней друзьями… Близкими друзьями.

— У моей бабушки было много друзей, но ни с кем, даже со мной, она при жизни не поделилась этой тайной. Почему вы?

Марьяша, не отрываясь, смотрела в глаза Отто. Казалось, она даже немного обижена тем, что именно этот человек оказался ближе Графине, чем она сама, если он был в курсе самой большой тайны в ее жизни. А Миша сразу догадался, в чем дело. Он попытался заступиться за Отто.

— Марьяша, если Наталья Александровна выбрала Отто, значит, у нее были на то причины.

Марьяша, ничего не ответив, схватила сумочку, стремительно поднялась из-за столика и вышла из зала. Отто попытался было пойти за ней, но Миша удержал его.

— Не мешайте ей, она просто должна свыкнуться с мыслью, что у бабушки мог кто-то быть ближе, чем она сама. Она сейчас всплакнет немного, успокоится и вернется.

— Быстро же вы ее изучили. Уверены, что не надо за ней идти?

— Абсолютно. Она вернется минут через 10-15. Простите, если мой вопрос покажется вам бестактным, но это не праздное любопытство, скорее профессиональное. Вы были любовниками?

— Да… Хотя я всегда настаивал на нашем браке. Но она не хотела меня компрометировать.

— Чем же?

— Тем, что я младше ее на 30 лет. Она считала, что ученый с мировым именем не может себе позволить иметь жену настолько старше себя. Поэтому наша связь была тайной.

— Как много тайн, однако, было у этой женщины, с которой я, увы, не был знаком.

— У любой настоящей женщины, прожившей такую длинную и насыщенную жизнь, есть тайны. Так что, молодой человек, не судите Наташу строго. Если бы вы были с ней знакомы, вы бы поняли меня. Хотя Марьяша удивительно на нее похожа. Вы ведь не смогли устоять перед ее обаянием. Вот и я не смог.

— Честно признаюсь, очень жалею, что не имел такой возможности. Графиня Порошина — женщина-загадка. Зато сейчас я очень хорошо знаком с ее незаконнорожденными наследниками, которым пытаюсь помочь вступить в права наследования. Делаю все возможное, чтобы пресечь любые попытки со стороны ее дочери и господина Орлова помешать этому. Вы, надеюсь, в числе наших союзников?

Конечно, более того, я сделаю все возможное, чтобы помешать Орлову в его играх. Он, похоже, зашел слишком далеко, заигрался, одним словом. Хотя, по сути, ему не так много нужно от вас — только «Пристанище Мавра».

— Вы считаете, это не много? Это имение стоит огромных денег, да и элитные лошади, которые там содержатся, весьма дороги. Разве Григорий не достоин того, чтобы ими владеть?

— Поймите, у Орлова нет близких людей, кроме Анри Рамбаля и его сына-инвалида. Он старается исключительно для них.

— Да, но никто не собирается их оттуда выгонять. У Григория замечательный характер, они прекрасно поладят с Анри, я уверен. Тем более в незнакомой стране Екшинцевы не смогут содержать такое огромное хозяйство без помощников.

— Но в настоящее время Анри не просто наемный работник, он хозяин всего, что там есть. Он содержал имение в идеальном состоянии все эти годы. Выращивал самых элитных лошадей. Так было много лет, еще при графе Порошине, а теперь появляются какие-то русские ребята, которые у него все отнимут по закону и превратят его на старости лет из хозяина в слугу. Ведь так?

— Ну, фактически, так, а на деле все будет по-другому.

— Михаил, вы просто не хотите меня слушать. Во Франции все не так, как в России.

— А откуда вы знаете, как в России?

— Я там был, и не один раз.

— А где именно?

— В Чечне. Я там работал несколько месяцев в миссии Красного Креста в конце 90-х. Так вот, я готов посодействовать вам в переговорах с Рамбалем, но сделать это надо так, чтобы Орлов ничего не узнал. Вы, кстати, успели с ним пообщаться?

— Да, успели. Пришлось рассказать ему правду, хотя мне очень не хотелось. Он весьма странно отреагировал. Побледнел, попросил нас уйти, так как почувствовал себя плохо. Мне даже показалось, не болен ли он?

— Значит, вы все ему рассказали?

— Да. Вы считаете, что мы это сделали зря?

— Наташе уже все равно, а если Марьяша приняла такое решение, то ей видней. Тут я вам не судья.

— Хорошо. А теперь скажите, Отто, можем ли мы доказать факт родства Графини и Екшинцевых? Я думаю, что для этого нужны какие-то там ДНК, я, право слово, не силен в медицине.

— Все, что нужно для доказательства родства, у меня имеется. Наташа позаботилась об этом еще при жизни. Она предвидела подобное развитие событий. Теперь дело за малым — взять образцы у Екшинцевых и молить Бога, чтобы они совпали.

— А что, у вас есть сомнения на этот счет?

— Все возможно. Она ведь только по фотографии решила, что это ее внук и правнук, а других подтверждений нет.

— Надо же, а я об этом и не подумал ни разу.

— Это плохо, что вы об этом не подумали. В случае если родство не подтвердится, вам придется их опять везти в Россию.

— Нет, сначала мы поставим на ноги Виталия. Я ему это обещал. Надеюсь, вы поможете нам с этим.

— Я вам помогу. Мы же уже это решили. А теперь давайте что-нибудь съедим. Я ужасно проголодался.

За ужином обстановка слегка разрядилась. Отто с Мишей выпили водки, причем Отто говорил по-русски тосты, которые успел выучить в Чечне. В его исполнении они звучали очень забавно. Потом к ним присоединилась Марьяша. Она, видимо, уже успокоилась и с удовольствием слушала тосты, произносимые Отто. Мишане показалось даже, что она сейчас достанет свой блокнот и подробно начнет конспектировать.

Всю обратную дорогу Миша костерил себя последними словами: «Профессионал хренов, как же я об этом не подумал. Ведь у меня даже мысли не возникло, а вдруг и правда, они никакие не родственники. Что же Марьяшка будет делать?» Марьяше он предпочел пока не говорить о своем проколе. Вдруг все обойдется. А уж если нет, тогда… Ой, лучше даже не думать, что будет тогда.

Глава 7

Отто вернулся в отель в прекрасном расположении духа. Давненько он не проводил время в такой приятной компании. Марьяша все больше становилась похожей на свою очаровательную бабушку, была такой же милой, но очень уж молчаливой. Ее бабушка Наташа, напротив, всегда была в центре любой беседы.

Миша — нормальный русский парень, смелый, отчаянный, бросил все и приехал помогать девушке и ее родственникам. В-Чечне он восторгался такими парнями, которые бросаются спасать друга, не задумываясь о последствиях. Там таких было много. Были, правда, и другие, в основном из числа бездарных офицеров.

Нет, русские — самые загадочные люди на земле. Их женщины сводят с ума, мужчины поражают удалью и бесшабашностью. Но Отто они нравились больше расчетливых, практичных французов. Может быть поэтому он был уже много лет женат на красивой успешной француженке, сделавшей прекрасную карьеру на телевидении, родившей ему двух детей, а любил русскую женщину, которая по возрасту ему годилась в матери. Да, чудны дела твои, Господи…

История его знакомства с графиней Порошиной была самой обычной: он — знаменитый пластический хирург, она — стареющая гранд-дама, желавшая немного подкорректировать свое лицо. Ему — чуть больше тридцати, ей — хорошо за шестьдесят. Он — завидный жених, она — вдова, недавно похоронившая мужа. Казалось бы, у них не было ничего общего, абсолютно ничего, что могло бы предвещать дикую, всепоглощающую страсть между такими разными людьми. Но…

Уже после первой встречи, вернее, приема у него в кабинете, глядя в ее огромные, слегка припухшие от частых слез глаза, похожие на глаза раненой газели, он понял, что пропал. Сначала он никак не мог смириться с тем, что влюбился, как мальчишка-школьник в свою учительницу, в женщину, которая была старше его матери. Но после каждой встречи с нею, которые он подсознательно устраивал все чаще и чаще, он понял, что это не просто увлечение. Это — любовь.

Графиня же, напротив, с первой встречи поняла, что этот высокий мужчина в белом халате, внимательно разглядывающий ее через стекла стильных, почти не заметных на лице очков, станет в ее жизни настоящим событием. После смерти Сергея, который в течение многих лет был для нее другом, мужем, старшим наставником, но, увы, не самым желанным мужчиной, она не смела даже думать о том, что сможет увлечься мужчиной. В шестьдесят лет о романах не думают… Действительно, о них не думают, их ощущают. Как легкий ветерок, набежавший неизвестно откуда и принесший с собой волну новых впечатлений.

Чувство, которое возникло у нее после первой встречи с доктором, не поддавалось идентификации. Просто хотелось видеться с ним, слышать его голос, смотреть в глаза и… наслаждаться этим. Наталья Александровна в своей жизни виделась с мужчинами, от которых сходили с ума все женщины мира — Ален Делон, Джо Дасен, Юл Бриннер и многие другие знаменитости, но при встречах с ними ни разу с ней не происходило ничего подобного. А тут — просто наваждение. Молодой человек, который в сыновья годится. Нет, от греха подальше нужно завтра же отказаться от его услуг и уехать домой. Но после бессонной ночи встреча с доктором действовала как гипноз, после которого мысли путались, и от вчерашней решимости не оставалось и следа.

Каждое утро он приходил в ее апартаменты в знаменитой на всю Европу косметологической клинике в предгорьях Финстераархорна, осматривал лицо, назначал мази и процедуры. Когда он дотрагивался до ее лица, Графиня просто замирала от счастья и закрывала глаза, чтобы не выдать себя. Уже через три-четыре дня ее проживания в клинике напряжение при их встречах достигло такого накала, что, казалось, электрические лампочки начнут взрываться.

Она сдалась первой под натиском своих эмоций: на утреннем обходе Наталья Александровна рассказала ему все о своих чувствах. Его ответные желания не заставили себя долго ждать, они полностью затмили последние отголоски разума… Из ее номера он вышел только на следующее утро.

После этого прошло так много лет, с ним столько всего происходило — и плохого, и хорошего, — что, казалось, память не должна так точно сохранить все детали того далекого апрельского утра, но стоило только закрыть глаза, и образ заплаканной голубоглазой женщины, сидящей в кресле в его кабинете, вновь возникал из небытия…