Близко около звeзд (№2) - Игры по-королевски

Вдруг что-то не заладилось у молодых, Лола пропала, а когда объявилась, с ребенком на руках, долго плакала и рассказывала матери странные вещи. Муж часто уходит из дома неизвестно куда, возвращается измученный и в таком виде, будто его палками били. По ночам притворяется спящим. Но Лола знает, что он не спит, а только все время вслушивается в темноту ночи. Встанет тихонько, подойдет к окну, но не выглядывает — словно боится. А теперь Лола и вовсе напугана до смерти. Муж сказал ей, что если его не будет пять дней, а ночью она вдруг услышит, что вокруг дома кто-то тихо ходит, пусть она навсегда забудет о нем, не медля дочку отнесет в замок, непременно в замок, а сама возвращается к себе в табор… Мать Лолы от таких вестей сделалась просто больной и кричала, что больше ни за что не отпустит дочь к сумасшедшему, но Лола ночью тайком вскочила на коня и была такова. Ее искали и вскоре нашли… в ячменном поле… мертвую, без ребенка, с зажатой в руке дорогой серьгой… И, страшное дело, тело Лолы было все искусано и исцарапано, будто терзала его бешеная собака, сорвавшаяся с цепи… А в округе сразу стало известно, что король с королевой удочерили девочку.

И разве нужно Ане знать это? Бедной девочке, во второй раз в жизни потерявшей семью? Да Матей скорее даст отрезать себе язык, чем расскажет об этом. И табор молчаливо поддерживает его. Ничего, кроме новой печали, не добавит этот рассказ к участи девушки из замка. Об одном только предупредит Матей Ану. Если когда-нибудь у нее родится ребенок с голубыми глазами и это вызовет недоумение, пусть она припомнит разговор со старым Матеем, улыбнется и скажет: в деда…

И еще он скажет ей: я вижу, дорогая, как часто ты смотришь на высокие горные цепи, перегородившие долину. Очень скоро ты уйдешь от нас. Запомни, дочка, ты теперь одна, и тебе не на кого надеяться. Не смотри на мир такими распахнутыми глазами. Люди злы, завистливы, жестоки. Они непременно захотят отобрать то, что у тебя есть, — красоту и молодость, ведь ты так беззащитна. Прошу тебя, скажет он принцессе, спустившейся из замка в долину, ожесточи свое сердце. Не открывай никому своей души, ранимой и нежной, как поцелуй ребенка, иначе ты погибнешь. Ведь часто то, что на закате кажется важным, на рассвете вдруг теряет смысл, ибо каждый ищет выгоду для себя, и корысть побеждает… Пожалуйста, дочка, послушайся старого цыгана, пожившего на свете! Если вдруг среди ночи тебя разбудит неясная тревога, вскакивай на коня и мчись прочь, потому что это цыганская кровь предупреждает тебя об опасности. Бойся слишком пристального взгляда, мужского или женского, остерегайся навязываемой дружбы, случайного попутчика. Не верь никому. И никогда не считай себя в безопасности — ты одинока, ты бедна, ты красива… Может ли быть добыча более легкой?! Вот о чем скажет Матей девушке с печальными глазами… бабочке, летящей навстречу зиме…

Ана не стала ни с кем прощаться. Долгие проводы — лишние слезы. Догнав табор, она сменила цыганское платье на свой черный мужской костюм и устремила бег коня на восток.

5.

Гору со срезанной, будто ножом, верхушкой нельзя было не заметить даже издали. Она одиноко возвышалась посреди заснеженной равнины. Но добраться до нее оказалось делом непростым — дорогу преграждало круглое озеро с маленькими островками. В его заледенелых зарослях пищала выдра, совсем близко на дерево проворно взбежала рысь. В этой глухой стороне было полно непуганого зверья, и Ана поспешила выехать из-под деревьев на ровное место.

Привстав в стременах, она оглядела нелюдимую местность. Лед на озере был еще слишком тонок, чтобы выдержать тяжесть всадника, а само озеро окружали топи, припорошенные снегом и особенно коварные на излете осени.

Решив не испытывать судьбу, Ана повернула Ветра, сделала большой крюк и в сумерках подъехала к горе. Вблизи она еще больше напоминала огромный каменный стол. Объехав гору, Ана приблизилась к ее западной стороне, спешилась и пошла вдоль нее, пока не обнаружила вход в узкий коридор, ведущий вглубь. Выступ на морщинистом боку скалы делал его совсем незаметным.

Где-то далеко завыли волки. Ана вздрогнула. Достав смоляной факел, она зажгла его и повела коня по проходу, который, расширяясь, привел к небольшой двери, окованной красной медью.

Четыре больших ларя стояли на полу просторной комнаты, скрытой в недрах горы. Ана поочередно открыла их. Сундуки были полны доверху. Золотые перстни, браслеты, пряжки, серьги… ожерелья из кораллов, янтаря, драгоценных камней… венцы из золотой проволоки, слитки чистого серебра, зернистое золото, ссыпанное в чаши…

Блеск этих сокровищ болью воспоминаний отозвался в душе Аны. Отец так хотел, чтобы она была счастлива. Он оставил ей много, даже слишком много… Но она хочет, чтобы ее любили не за деньги.

Ана вынула из уха свою тяжелую серьгу и бережно положила поверх драгоценностей. Она больше не принцесса. Дорогое, любящее лицо матери вдруг встало перед ней.

— Мама… — прошептала она и горько заплакала.

Ветер тихо заржал у нее за спиной. Ана не успела обернуться. Чьи-то сильные жилистые руки сдавили ей горло, и свет померк у нее в глазах.

Горячий воздух накатывал волнами. Сильно болело горло и тянуло руки, связанные за спиной. Ана открыла глаза. У каменной печи, на сваленных грудой дровах, сидел незнакомый молодой мужчина и хмуро наблюдал за ней. Заметив, что девушка очнулась, он подошел и помог ей сесть.

Ана находилась все в той же комнате. Круглые колонны подпирали высокий свод. Прислонясь спиной к одной из них, Ана разглядела незнакомца. У него были длинные русые волосы, остриженные весьма неумело, грустные серые глаза и большие руки, которые он не знал, куда деть.

— Я Гарай, хранитель сокровищ, — без долгих предисловий начал он. — А кто ты?

Ана закашлялась.

— Хранитель? Отец ничего не говорил мне о тебе… — Все больше удивляясь, она смотрела на его поношенный плащ из черного сукна и грубые сапоги из воловьей кожи. Хранитель, а одет, как простой крестьянин…

— Кто твой отец?

— Король Властислав.

— Как тебя зовут?

— Ана.

Гарай встал и подсел поближе, чтобы лучше видеть глаза девушки.

— Почему ты здесь? Одна? Как ты прошла через все ловушки?

— Отец предупредил меня.

— Я хочу послушать. Рассказывай.

— Развяжи меня! — вспылила Ана. — Я не собираюсь ничего рассказывать!

— Тогда я убью тебя, — спокойно сказал Гарай и посмотрел на свои огромные руки.

Горло у Аны все еще болело. Глупо так рисковать, подумала она.

— В правом углу двери небольшое углубление. Я вставила в него кинжал и надавила.

— Дальше.

— На первую ступеньку не наступила, на пятой постояла, досчитала до пяти, шагнула назад, на третью, переступила через три, спокойно шла до шестнадцатой… — Ана говорила еще долго, Гарай внимательно слушал, и морщины на его лбу постепенно разглаживались. — Когда я дошла до конца коридора, я вынула из стены два кирпича и потянула на себя рычаг. Потом вернулась и без опасений провела Ветра…

Гарай кивнул и подумал.

— Зачем ты пришла сюда? Одна? Взять что-то из драгоценностей?

— Приумножить их.

Гарай вскочил и подошел к сундуку, у которого он застиг Ану.

— Проделать такой путь, чтобы положить одну серьгу? — удивился хранитель.

Девушка молчала.

— Хорошо… Последний вопрос… Назови тайное имя королевы.

— Таотис, — тихо сказала девушка.

Гарай подошел и развязал ей руки.

— Повинуюсь тебе, принцесса, — сказал он и неловко поклонился.

… После скромного ужина, предложенного Ане, Гарай принялся чистить ее коня. Ана дремала на звериных шкурах, брошенных прямо на каменный пол.

— Как ты стал хранителем? — сонно спросила она.

— Моя семья уже два века хранит сокровища. Это большая честь для нас. Когда умер мой отец, хранителем стал я.

— Наверное, тебе нравится рассматривать драгоценности?

— Нет, — странным голосом ответил Гарай.

— У тебя есть семья? Дети?…

— Есть. Два сына, старшему десять, младшему три.

— А где твоя деревня?

— В двух днях пути отсюда.

Успокоенная, Ана быстро заснула.

Утром Гарай пошел проводить ее. Ветер в нетерпении приплясывал на месте. Его волновала свежесть зимнего утра, манили раскинувшиеся до самого горизонта белые поля. Конь фыркал, пуская из ноздрей пар.

— Я вернусь за сокровищами, когда стану счастливой, — склонившись из седла, сказала Ана Гараю.

— Желаю тебе счастья, принцесса, — горячо проговорил тот, сжимая в руках свою лисью шапку и кланяясь.

— Прощай, Гарай! — крикнула Ана и пришпорила коня.

Она направилась на запад. Горы вставали впереди очевидным ориентиром, но почему она так убеждена, что ей нужно именно туда? Потому что в долине опасно оставаться, или потому, что она всегда мечтала оказаться там и время пришло?

Ана была недовольна собой. От встречи с Гараем у нее осталось неприятное чувство недосказанного, непонятого. И оно зудит, не давая забыть о себе. Она оглянулась. Хранитель все еще стоял у скалы, и его маленькая фигурка казалась очень одинокой.

Интересно, почему у него такая странная прическа? Довольно неопрятная, словно человек сам себя подстригает. Ана поехала тише. Ты слишком любишь себя, принцесса, вдруг сказала она себе. Тебя разволновал вид золота, и тебе не было никакого дела до человека, оберегающего твое благополучие. Этот потухший взгляд, еле скрываемая тоска в голосе, когда он говорил о детях, — они тебя ничуть не озаботили… Ведь у тебя есть более важные дела!

Она повернула коня назад.

…Печь в сокровищнице слабо теплилась. Гарай сидел возле нее на широкой скамье, обхватив руками голову. Ана бесшумно подошла и тронула его за плечо. Гарай вздрогнул.

— Так я и думала, — тихо сказала девушка. — Ты страдаешь… Из-за чего? — Хранитель молчал. Ана присела с ним рядом. — Пожалуйста, расскажи мне.

— Что тут рассказывать…Три года назад мой отец умер, и я стал хранителем этих сокровищ, — торжественно произнес он, вставая.

— Но в твоем голосе печаль… Здорова ли твоя жена? Дети?

— Не знаю… — сразу сникнув, ответил Гарай.

— Почему? — удивилась Ана.

—Я не видел их три года… Став хранителем, я дал священную клятву не покидать сокровищ. Раз в месяц мне приносят еду, одежду…оставляют в условленном месте… но видеться с кем-то мне запрещено… Мой отец провел в этой комнате всю свою жизнь, и мой дед, и прадед…

Ана потеряла дар речи. Она обвела глазами темное холодное подземелье, где не было ни одного окна, сундуки, набитые несметными богатствами, человека в одежде крестьянина, который не знал, куда девать свои огромные руки. Кровь бросилась ей в лицо.

— Ты тратишь свою жизнь на то, чтобы охранять эти треклятые сундуки? — закричала она.

— Я дал обещание.

— Кому нужно твое обещание? Твоей жене? Детям? Старым родителям?

— Королю, нашему правителю. Не смущай меня, принцесса, иди своей дорогой, — крепясь, глухо сказал Гарай. — Я не клятвопреступник.

От острой жалости у Аны защемило сердце. Вряд ли отец даже подозревал о существовании хранителей…

— Вот почему у тебя такой землистый цвет лица — ты, наверное, почти не выходишь на поверхность… Сидишь тут и не знаешь, что творится на белом свете. — Ана поднялась и встала перед Гараем. — Король Властислав умер две луны назад… Мои братья… Ян и Кор… тоже умерли… Я единственная наследница престола, и мне единственной отец оставил эти сокровища. Встань на колени, хранитель! — Смущенный услышанным, Гарай опустился перед Аной на каменный пол. — Освобождаю тебя от данной тобой клятвы и запрещаю появляться в этом подземелье под страхом смерти. Повелеваю тебе вернуться домой, пахать землю… растить детей… — Ком встал у Аны в горле. — Прости меня за эти три года…

Гарай повалился Ане в ноги и, глухо рыдая, принялся целовать ее сапоги.

— Будь счастлива, принцесса… — все повторял он. — Бог наградит тебя за твою доброту…

6.

…Ястреб в небе… качающиеся желтые колосья… страшное лицо, мелькнувшее совсем рядом… Убирайся! Факелы… звон оружия… тепло огня… кони… собаки… звуки клавесина… тихий смех… У тебя красивое платье, Ана… Застольные песни… запах благовоний, дыма, промокших под дождем плащей… Какой скользкий этот пол, осторожнее, Ана! Звуки охотничьего рога… отец… возбужденное загорелое лицо… Пора спать, дети… Я спою вам песню… «…Ты вернешься, дорогая… ты взойдешь на этот зеленый холм… я обниму тебя… и мы никогда не расстанемся, пусть даже солнце собьется с пути и ночь прогонит день… Что ж, пусть тогда звезды приблизятся к нам и освещают нам дорогу…»

… Мама, ты сейчас далеко и беспокоишься обо мне. Прости меня, прости, прости. Я не могла найти слов для расставания с тобой. Просто поверь, что это было необходимо. Я всегда помню и думаю о тебе. Ты знаешь, моя жизнь сейчас непроста, но я независима и здорова — ты всегда говорила, что это самое главное…

…У жизни оказалось много сторон, некоторые из них обрушились на нее с беспощадностью врага. Сменив дорогие одежды на простые, всегда закрывая от любопытных глаз нижнюю часть своего лица, она пересекала родную долину, с каждым днем приумножая свой опыт выживания. На постоялых дворах она требовала отдельную комнату и крепко запирала дверь. Ловкий удар кинжалом, которому обучил ее отец, уже дважды спасал ее от гибели. Пояс с зашитыми в него золотыми монетами, быстрый конь и удача помогли ей через три долгих месяца оказаться по ту сторону горных хребтов.

Она уже здесь, в краю ее грез. Но радости от этого не испытывает. Здесь те же, что и на родине, холмистые равнины, озера, реки, бревенчатые избы, крытые соломой… замки на скалистых утесах… Говорят, по берегам рек моют песок, добывая золото, но не похоже, что край этот процветает, — слишком жалобные песни поют женщины в селениях, слишком суровы взгляды у мужчин. Здесь ее не ждут, и впереди — бесконечное белое пространство, чужое и неприветливое. Но она едет по нему, вперед и вперед — лишь бы не оглядываться на далекие горные цепи.

Ледяное крошево, сыпавшееся с неба, сплошной белой завесой обволакивало всадницу. Ветер то и дело проваливался в глубокие сугробы, и Ана отчаянно пыталась найти дорогу в этой непроглядной тьме. Наконец ветер донес до нее слабый запах дыма — верный признак жилья. Она повернула коня и вскоре выехала на задворки занесенного снегом селения. Деревенька была совсем маленькой, в несколько бревенчатых изб с соломенными крышами. Она подъехала к ближайшей избе, спешилась и постучала в наглухо закрытое ставнями окно.

В доме было тихо, но через несколько мгновений глухой мужской голос через дверь настороженно спросил:

— Кто?

— Пустите на ночлег, я вам заплачу, — крикнула Ана.

За дверью послышались глухие голоса, спорили мужчина и женщина. Женщина говорила испуганно, мужчина успокаивал ее.

— Я очень замерзла, пустите, — снова крикнула Ана, изнемогая от усталости.

Наконец дверь приоткрылась, и в нее выглянула молодая симпатичная женщина. Держа в руках восковую свечу и кутаясь в вязаную шаль, она пыталась разглядеть в темноте ночную гостью. Ана выступила вперед. Увидев ее лицо, женщина выронила из рук свечу, вскрикнула и отскочив, захлопнула дверь. Ана услышала, как она испуганно запричитала.

— Убирайся, Дора! — озлобленно крикнул через дверь мужчина. — Не смей стучаться в наши дома, иначе я соберу всех мужчин нашего селения, и тебе не поздоровится! — В его голосе был страх.

— Я не Дора, — опомнившись, закричала Ана. Яростные порывы ветра толкали ее в спину и валили с ног. Она уже давно не чувствовала пальцев рук. — Я не знаю, кто такая Дора! Пустите переночевать, неужели у вас нет сердца? Я замерзну у вас под дверью! Мне некуда идти!

Женщина за дверью запричитала еще сильнее, и Ана услышала, как в доме заплакал ребенок. Через некоторое время мужчина приоткрыл дверь. В руках он сжимал топор. Женщина сзади светила ему свечой.

— Посмотрите на меня, я не Дора, — с отчаянием повторила Ана.

Пристально взглянув в ее лицо, мужчина что-то негромко сказал женщине. Та выглянула из-за его спины и нехотя признала:

— Вроде и правда, не она…

Ану впустили в дом. Хозяин увел Ветра под навес. В тесной полутемной комнате, где в колыбели, подвешенной к потолку из отесанных бревен, лежал ребенок, хозяйка помогла гостье скинуть обледеневший плащ, усадила ее за стол и подала глиняную чашу с горячим медовым напитком. Покачав ребенка и перекинувшись парой слов со стариком на лежанке в углу, она села прясть пряжу. Вскоре в дом вернулся хозяин.

— Не обижайся на нас, — сказал он Ане. — Не за ту тебя приняли. За Дору.

— Почему так боитесь ее? — спросила Ана, растирая окоченевшие пальцы.

— Шляется по озерам и лесным болотам, которые честные люди обходят стороной, — кому ж охота попасться русалкам в руки? — буркнул мужчина. — Беда с ней всегда ходит рядом, и всякая грязь к ней липнет. Притягивает к ней злых людей, вечно они рядом с ней трутся…

— Ужа унесет из-под порога — только пусти ее в дом… — пугаясь самой этой мысли, торопливо добавила хозяйка.

— Зачем же? — спросила Ана.

— Скверная девка, отчаянная… Она самого лешего схватит за космы и заставит плясать, — сказал старик со своей лежанки. — Она незаконнорожденная. И вроде дочь самого Сохора…

— Сохора?

— Соседнее королевство, — пояснил хозяин дома. — Наши враги извечные… Сохор пока молод был, лютовал сильно, воевал со всеми подряд. Много чужих земель присоединил к своим. Непосильной данью облагал народ — брал по кунице с каждой сохи… Если осаждал какой замок, осажденные кости ели, но живьем не сдавались — знали, что смертью умрут жестокой. Потом, видно, в наказание за душегубство, немощь на Сохора напала, видать, всю свою силу на злобу извел, стал беспомощным, как цыпленок. А детей у него — в каждом замке по паре, и все от разных жен. — Мужчина взглянул на жену, та презрительно фыркнула. — И все — хилые, немощные или полоумные. Само небо против того, чтобы род его поганый продолжался. Ну, а Дора — дочь одной из его любовниц, Годки. Правда, люди говорят, будто и не дочь она ему вовсе. Но Годка на своем стояла, пока не отравили ее завистницы. Многим она поперек горла была — отличал ее Сохор. Вот как-то вспомнил Сохор про свою былую славу, велел собрать войско большое, но кто возглавит его? У самого сил нет. Собрал детей. Все глаза отводят. И только Дора вскочила на коня, ей еще и десяти не было, замахала своим детским мечом: «Я поведу вас!» И так угодила старику, что больше ни дня не мог жить он без этой бедовой девчонки. Да только она в тринадцать лет влюбилась в какого-то бродягу и сбежала из замка. Сохор проклял ее и запретил даже имя ее упоминать. Уже с год как она вернулась, потрепанная, злобная… голова вся в шрамах… А жадная… — Мужчина покачал головой. — Все пытается пробиться к Сохору, но тот уперся — не желает видеть ее. Теперь она рыщет, как бешеная собака, по полям и лесам, ищет, чем поживиться. Недавно ее здесь видели. Вот мы и подумали на тебя.

— Похожа ты на нее немного, — с каким-то сомнением проговорила женщина. — Она тоже черноглазая, люди говорят… А языком, как змея, жалит.

Зимний день блистал снежным великолепием и слепил яркими бликами. От самого горизонта, где возвышалась синеющая гряда Козьих гор, широкой белой лентой по белому полю вилась река. Ана медленно съезжала с отлогого холма, когда пустынная снежная равнина вдруг огласилась резкими криками и свистом — как тучи в ветреный день, неслись по полю всадники с обнаженными мечами. Они гнались за одиноким седоком, и его гнедой конь, красновато-рыжий, с черным хвостом и гривой, выбивался из сил. Погоня мчалась за ним по пятам.

Всадник резко повернул своего коня, намереваясь спуститься к реке, и поскакал прямо в сторону Аны. Девушка наконец разглядела, кого настигал целый отряд сильных, хорошо вооруженных мужчин, — это был худенький испуганный мальчик, одетый в черное. Увидев Ану, он жалобно закричал:

— Помогите!

Услышав его крик о помощи, всадники впали в ярость и принялись осыпать мальчика всеми возможными ругательствами. Ана застыла в замешательстве, не зная, как ей поступить — силы были слишком неравными. Мальчик тем временем уже почти спустился к реке, но, к несчастью, конь поскользнулся на снежном склоне, скатился вниз, увлекая его за собой, и придавил мальчику ногу. Тот безуспешно пытался высвободить ее. Мужчины радостно закричали. Ана подъехала, быстро соскочила с коня и помогла беглецу подняться. Оглянувшись на всадников, спускающихся с горы, он, прихрамывая, побежал к реке.

— Подожди! — крикнула ему Ана, но он даже не остановился.

Больше не мешкая, Ана вскочила на Ветра и поскакала вправо, собираясь обогнуть гору. Солнце светило ей прямо в глаза. Улюлюканье за спиной заставило ее обернуться и придержать коня.

Мальчик добежал до реки. Ее высокие обрывистые берега не оставляли всадникам ни малейшей надежды настичь его — лошади просто не смогли бы спуститься вниз. Ловко, как куница, мальчик скользил меж валунов и вскоре очутился у самой кромки льда. Мужчины за его спиной злорадно засвистели: река в этом месте зияла широкими полыньями из-за бьющих на дне горячих ключей. Белесый пар курился над излучиной. Ана увидела, как всадники, убрав мечи, выхватили луки. Затравленно закричав, мальчик отчаянно бросился вперед, как заяц, петляя между полыньями. Хрупкий зеленоватый лед у него под ногами трещал и крошился, но мальчик, не останавливаясь, несся по нему, не замечая свистящих за спиной стрел, и через несколько минут оказался на той стороне реки. Он быстро вскарабкался на берег, встал, широко расставив ноги, и крепко сжатым маленьким кулачком замахнулся на своих преследователей. Ана засмеялась. Всадники, хмуро взглянув в ее сторону, излили свой гнев яростными криками:

— Ты еще встретишься на нашем пути, ведьма! — кричали они мальчику. — Земля откажется носить тебя, проклятое отродье, и ты попадешься в яму для волков, которую мы выроем для тебя! А хищные птицы выклюют тебе глаза, Дора!

Ана пораженно слушала, не замечая, что часть всадников, отделившись от отряда, спускается по другой стороне холма, чтобы перехватить ее. Когда она опомнилась и пришпорила коня, было уже поздно — они мчались навстречу ей.

Ветер испуганно ржал, на ходу откидывая назад голову, но Ана не могла остановить его бег и зачарованно глядела, как всадник во главе отряда, одетый в широкий черный плащ, из-под которого сверкала кольчуга, с побелевшим от бешенства лицом достает из колчана стрелу и натягивает лук. Когда стрела, пропев, пронзила ей грудь, она смотрела в его почти прозрачные, светло-голубые глаза.

7.

— Боги… Я в жизни не видел такого красивого лица…

— Будешь болтать или дело делать?

— Да-а… выстрел меткий…

— Замолчи!

— Повязка была слишком слабой. Она потеряла много крови. Вряд ли выживет.

— Не понимаю, зачем я кормлю тебя?

— Разве я принес мало пользы своему королю?! Когда прошлой осенью свирепый вепрь сбил с ног моего короля, разве не старый Страба зашил его раны и ночи подряд не смыкал глаз, готовя чудодейственные мази?

— Болтун! Смотри, она открыла глаза. Дай ей что-нибудь попить.

Большая полутемная комната в тусклом лунном свете, казалось, не имела границ. С некогда позолоченных дубовых балок здесь свисали обветшалые драпировки, местами затянутые паутиной; к удушливым, спертым запахам редко проветриваемого помещения, пыли, запустения примешивался сладкий запах воска от оплывающих свечей, сливаясь в один-единственный, который нельзя было спутать ни с чем, — запах бедности.

Странные тени незнакомого места, смутный шепот и словно чье-то постоянное дыхание тревожили больную девушку, чей организм сопротивлялся смерти. Лихорадка изматывала ее. Лишь на короткие мгновения она могла различать в своем горячечном полузабытьи мужские и женские лица чужих людей, с трогательной почтительностью ухаживающих за ней. И тогда она понимала, что все считают ее приговоренной. Это молчаливое сочувствие волновало ее, и временами ей казалось, что она снова в далеком призрачном замке над долиной…

…Старые рощи и тихие равнины… ранние сумерки… скрип подъемного моста… яркая осенняя листва под ногами… Ян, мой мальчик! Держите ее… Возьмите птицу… Я люблю тебя, отец… Сверкающая золотом сбруя… роскошный пояс… Олень загнан, мой правитель… перья цапли — в крови… Не покрывай оборотня, король! Резкий, хищный поворот головы, пригнутой, как перед прыжком… немигающий взгляд… Ты мне нравишься живой… Живой. Ночной ветер, шелест ветвей и крадущаяся среди деревьев тень… Это я… Это я! Горькая отрава воспоминаний…

…Красная запыленная портьера под самым потолком, рядом с широким ложем, на котором лежала Ана, шевелилась, словно под ней ползла крыса или кошка. Ана не отрываясь смотрела на нее и пыталась слабой рукой нашарить на своем поясе кинжал.

Послышались звуки шагов. В комнату стремительно вошел высокий молодой мужчина. Он окинул взглядом покои, освещаемые неярким светом ненастного зимнего дня, и, что-то разыскивая, прошелся вдоль стен, заставленных потемневшей от времени мебелью. Потом мельком взглянул на постель и удивленно хмыкнул: больная пришла в себя. Он подошел и, плотно сжав губы, молча постоял, разглядывая девушку. Ана тоже рассматривала его. Мужчину нельзя было назвать красивым, но его горделивый мужественный вид притягивал взор. Мрачный, беспокойный взгляд светло-голубых глаз выдавал скрытую тревогу — словно какой-то тайный недуг подтачивал его здоровье. У мужчины были вьющиеся русые волосы и борода. Одежда говорила о его высоком положении.

— Я едва не убил тебя, — с горькой улыбкой произнес он. — Я не понял, что это была женщина. Я не воюю с женщинами.

— А Дора? — едва слышно спросила Ана.

Лицо у мужчины исказилось.

— Это не женщина. Это бешеная собака. Как тебя зовут?

— Ана.

— Я хочу, чтобы ты поправилась. Но зачем ты помогла Доре? — спросил он посуровевшим голосом.

— Я думала, это ребенок…

— Ты нездешняя? Откуда ты?

Ана молчала. Рядом с ее ложем, подняв облако пыли, вдруг с шумом оборвалась и рухнула на пол портьера. В складках темно-красного бархата, чихая и пытаясь выбраться, копошилось какое-то живое существо.

— Муха! Вот ты где, негодяй! — воскликнул мужчина.

Он схватил портьеру, сильно ее тряхнул, и оттуда с проклятиями вывалился разъяренный ушибами человечек. Одет он был в ветхий серый балахон, подвязанный веревкой. Ухваченный мужчиной за шиворот, он яростно сопротивлялся этому унижению и орал разбитым в кровь ртом, будто его разрезали на куски:

— Пусти! Я убью тебя! Прочь от меня руки!

Мужчина захохотал, встряхивая карлика так, словно хотел выбить из него пыль. Тот болтался в его сильных руках, будто тряпичная кукла.

— Пусти его, — слабым голосом сказала Ана. — Ему больно…

Карлик перестал орать и уставился на девушку своими большими, немного навыкате, серыми глазами. Его лицо не было безобразным, но несколько багровых шрамов пересекали лоб.

— У тебя появилась защитница, а, Муха? — весело сказал мужчина. — А ну-ка, говори, негодяй, зачем ты поранил Рогача? Зачем располосовал ему ухо?

— Я убью его! — снова завопил карлик.

— Ты другие слова знаешь? — уже раздражаясь, сердито спросил мужчина. — Все. В корзину.

Выражение яростной непримиримости на лице карлика сменилось растерянностью и детской беззащитностью. Он замолчал и вдруг тихо и жалобно заплакал.

— Посидишь в корзине, ничего, — строго сказал мужчина и повернулся к Ане. — Он боится высоты, а корзина на шесте. Специально для него.

— Пусти его! — гневно сказала Ана и попыталась сесть в постели.

Мужчина внимательно взглянул на нее, кивнул, опустил карлика на пол и вышел.

8.

Через две недели глубокая рана в груди почти затянулась, и Ана уже могла вставать и медленно ходить по замку. Построенный по обычаям времени среди скал, с одной стороны он был защищен крутой скалой, с другой — рвом и валами. На валах стояли высокие бревенчатые стены с вышками, с которых дозорные бдительно озирали окрестности. Каменный мост, перекинутый через ров, упирался в тяжелые ворота, запирающиеся на бревно. Над ними тоже стояла вышка. Из узких окон единственной, почти бесформенной, башни открывался вид на покрытую снегом равнину, селения, теснящиеся по ходу реки, леса, застывшие в своем зимнем оцепенении. Черно-белый пейзаж был унылым, дни пасмурны.

Замок знавал лучшие времена. Бедно одетая многочисленная прислуга была вечно голодна. Следы запустения лежали на всем, и былая роскошь, теперь потускневшая, казалась горьким упреком нынешним хозяевам замка. Расшатанные деревянные плиты пола скрипели под выцветшими коврами, обивка стен поблекла, большие каменные печи страшно дымили, но запах дыма хотя бы заглушал запах сырости и мышей.

Обитатели замка сносили тяготы бедности с достоинством, вызывающим у Аны восхищение. Дружина короля Далибора была немногочисленной, но хорошо вооруженной и организованной. Это были суровые воины, которые видели свое предназначение в служении родине. В замке царил культ оружия. Оно было развешано повсюду на колоннах, украшенных резьбой и искусной росписью. Щиты, мечи, копья вперемежку с рогами зубров и лосей составляли главное украшение замка.

Ане бродила по обширным задымленным залам, и, заслышав издали шуршание складок ее длинного пышного платья, обитатели замка радостно приветствовали ее. Ни для кого уже не было секретом, что король влюбился в прекрасные черные глаза, всегда печальные.

Рядом с Аной привыкли видеть грустного большеглазого карлика, который, как собачонка за добрым хозяином, всюду неотступно следовал за ней. Он был ни молодым, ни старым. Он не знал своих родителей, много скитался и погиб бы, не подбери его король прошлой зимой замерзающим на пустынной дороге. Вместо благодарности он испытывал к своему спасителю странную неприязнь, словно это король был виноват во всех его несчастьях. Между ними существовало какое-то нелепое соперничество, борьба, которая чрезвычайно забавляла короля. Только появление в замке Аны на время примирило их.

Ана сшила для Мухи одежду воина, и теперь карлик горделиво вышагивал по замку, придерживая на поясе крошечный кинжал и бросая по сторонам дерзкие взгляды.