Близко около звeзд (№2) - Игры по-королевски

Скальд с пораженным видом откинулся на спинку кресла.

— Да, не стоит недооценивать Даррад… Больше я не стану употреблять по отношению к нему эпитет «отсталый».

— Я рассказала вам все, что знаю о господине Хайце. Теперь ваша очередь, — нетерпеливо обратилась Альма к детективу. — Но меня не воодушевило появление господина Дронта.

— Я настаиваю на том, чтобы он присутствовал при нашем разговоре, — твердо сказал Скальд. — Он сторона пострадавшая и заинтересованная. — Альма нехотя кивнула. — Прошу вас, Иштван, простить меня, если моя откровенность заденет ваши чувства, — сказал Скальд, взглянув на сидящего в кресле напротив юношу. — Поверьте, это не со зла и не от желания покрасоваться. Я собираюсь изложить свое мнение о том, что происходит на Вансее, и не считаю возможным лукавить — иначе какой смысл во всех моих действиях? Ничего, мой друг, — ободряюще добавил он, — за этот год вы научились противостоять трудностям. Самое плохое уже позади.

Иштван слабо улыбнулся. Скальд перевел взгляд на распахнутое окно, помолчал, собираясь с мыслями, и снова заговорил:

— Судьбе крупной финансовой компании с Вансеи, интересы которой меня пригласили защищать, нельзя было позавидовать. Целый год какой-то злой рок преследовал ее. Шпионаж — вещь очень неприятная, особенно если он ведется против вас. Срываются важные сделки, главу компании приглашают на ковер в Галактический Совет для выяснения обстоятельств странной гибели одного космического корабля… — Альма настороженно слушала Скальда. — Иными словами, тайны перестают быть тайнами, и жизнь рушится. И это в наше время, когда технические возможности шпионажа практически исчерпаны. Я очень хотел разгадать эту загадку, я приложил к этому все свои силы. Шпионаж в пользу планеты-соперницы оказался необычным. Информация не только утекала из компании «Дронт. Дронт. Другие», но и активно, я бы даже сказал, агрессивно, поступала в нее извне. Я имею в виду историю организации крысиных бегов. Проникнуть в любую тайну соперника, расстроить его планы, поживиться за его счет, навязать ему проведение разрушительной по своим масштабам акции, чтобы одним махом покончить с ним и переключиться на поиски новой жертвы — эту голубую мечту любого проходимца почти удалось осуществить Дарраду.

Скальд говорил негромко. Альма и Иштван слушали, не сводя с него глаз. Голографические занавеси на окнах и мягкие ковры на полу поменяли цвет на янтарно-золотистый — словно вставшее над Вансеей солнце торопливо перекрасило все вокруг по своему вкусу.

— Список лиц, участвовавших в создании проекта «Крысиные бега» обозначен в самом названии компании: «Дронт» — покойный господин Лоренцо Дронт, «Дронт» — господин Иштван, «Другие» — покойный господин Лем. Логичнее всего было искать шпиона среди этих троих, что я и сделал.

При этих словах Иштван сильно покраснел и хотел возразить, но Альма резко предостерегла его:

— Вас просили сдерживать свои эмоции, господин Дронт.

— Могу представить себе ярость и недоумение господина Лоренцо Дронта, — продолжал Скальд, — не доверявшего после всех неудач прошедшего года уже никому, кроме двух самых близких ему людей, и получившего именно от них самый сокрушительный, последний удар… — Иштван слушал, опустив голову. — Глава компании только формально участвовал в создании проекта, так что я исключил его из претендентов на роль шпиона. Оставались двое: господин Иштван и господин Лем. Несмотря на свой юный возраст, господин Иштван производит впечатление человека с большими интеллектуальными способностями. Он не похож на сумасшедшего, задавшегося целью погубить Вансею и родных ему людей, — у него не было для этого мотива. Стыд, который он испытывал перед отцом за совершенный промах с бегами, не похож на раскаяние преступника или зло пошалившего ребенка. Отчаяние в его глазах — это отчаяние невиновного, искренне пытающегося понять, в чем была его ошибка. Я ясно видел это. Поскольку у всякого заранее спланированного преступления должен быть мотив, я начал искать его у господина Лема, с которым, к сожалению, уже не успел познакомиться. Вопрос, которым я задался, был достоин древней трагедии: мог ли верный друг воспылать ненавистью и предать? Разорить, опозорить, уничтожить? Была ли у господина Лема причина для столь разрушительного желания, каким является месть? Преданность и предательство Лема — вот что занимало мои мысли. Отсутствие времени не позволило мне изучить архивы компании досконально, но и беглый обзор помог понять очень важную вещь. Как пчела, дни и ночи господин Лем трудился на благо родной компании. Он легко вникал в любую, даже самую незначительную проблему, разрешая ее с энтузиазмом любящей матери, и благодаря его самоотверженному труду компания невероятно обогатилась. Мог ли он желать уничтожить труд и смысл всей своей жизни? Нет. Иначе я совсем не разбираюсь в людях. Мог ли господин Лем отомстить за то, что его невеста ушла к господину Лоренцо Дронту? Давняя история, но ведь есть люди, которых не лечит время от нанесенных когда-то душевных ран. Я подробно обсудил с отцом господина Иштвана этот щекотливый вопрос. Господин Лем сам расторг помолвку со своей невестой, а свадьба родителей господина Иштвана состоялась через три года после этого события. Стоит только взглянуть на кадры, запечатлевшие господина Лема, занятого возней с маленьким Иштваном, чтобы понять — он любил его, как собственного сына. За день до того, как свести счеты с жизнью, он подтвердил у нотариуса свое завещание в пользу господина Иштвана. И вообще, — грустно вздохнув, сказал Скальд, — человек с такими глазами не мог предать. Словом, я не нашел ни у одного из троих организаторов крысиных бегов мотива к самоуничтожению. Сознательно никто из них не мог привести компанию к такому печальному финалу. Тогда каким образом господа Иштван и Лем так ловко загнали себя в западню? Ведь это господину Иштвану пришла в голову мысль о проведении бегов, а господин Лем очень успешно принялся воплощать ее в жизнь.

Скальд взглянул на своих собеседников. В глазах Альмы он увидел настороженное любопытство, а в глазах Иштвана — надежду на то, что наконец он узнает правду о том, что принесло ему столько несчастий.

— Проект крысиных бегов был осуществлен в поразительно короткие сроки, всего за три месяца, тогда как в обычных условиях на его разработку и осуществление ушел бы год. Они очень тщательно провели всю подготовительную работу, учли каждую мелочь, продумали каждый пункт правил — направленных на достижение нужных им целей. Не случайно в разработке проекта участвовали три главных лица компании. Настоящие его создатели знали, что если бы правила разрабатывали другие люди, а не Дронт, Дронт и Лем, изъяны проекта тотчас были бы обнаружены. Направленность чужого воздействия на определенных людей — вот самое главное, что всплыло в результате проделанной мной мыслительной работы. Помните, Иштван, вы говорили мне, что едва только Лем принимался обсуждать с вами некоторые технические подробности бегов, вам начинало казаться, что вы об этом уже думали и заранее были с ним согласны — у вас не возникло ни единого противоречия! Такое единодушие вас обоих очень вдохновляло, вам казалось, что жизнь наконец наладилась и на смену черной полосе пришла белая…

Иштвану было тяжело слушать Скальда, он отошел к окну и отвернулся.

— Я попробовал обобщить обнаруженные и осмысленные мной факты, выделив главное. По всем признакам, наблюдалось чужое воздействие, не осознаваемое тем человеком, на которого оно было направлено. Бессознательность этого воздействия достигалась внушением образов. Любая идея, касающаяся крысиных бегов, приходила к господину Иштвану в виде ярких, запоминающихся видений. Огромный крысотрон, кабины зрителей, бегущие крысы… Эти образы, всплывающие в сознании, воспринимались им как результат собственной фантазии, а не как навязанная воля, поэтому резко притуплялось и критическое отношение к приходящим идеям. Ну, и, конечно, они постарались, чтобы в их плане не было логически не обоснованных требований… Итак, я пришел к выводу, что и господин Иштван, и господин Лем подвергались атакам на их подсознание. Я стал искать источники этого воздействия.

Детективу не доставляло удовольствия вести свой рассказ — констатация печальных фактов давалась ему тяжело, ведь ничего нельзя было вернуть и исправить. Он помолчал, думая о том, как тяжело, наверное, Иштвану было потерять обоих самых близких ему людей.

— Удивительно, как много говорит нам о характере человека его дом, — заговорил он снова. — В доме господина Дронта я не обнаружил ничего необычного, а дом господина Лема, это хрупкое, непрочное царство стекла, поразил меня. Он рассказал мне, что его хозяин был очень ранимым и одиноким человеком. Его личная жизнь не сложилась, и, кроме работы, у него были только бездушные холодные стекляшки — посуда, часы, какие-то шары, безделушки, хрустальные цветы… Мне показалось, что, несмотря на насыщенную деловую жизнь, господин Лем был глубоко несчастным человеком. Его единственно верным другом стал стеклянный цветок с чуждой планеты. Он сам привез его с Даррада, он гордился этим удивительным созданием природы, совсем не похожим на известные нам, таким древним и, возможно, бессмертным… Он дал ему нежное, редкое имя. Он ухаживал за ним, как за ребенком, разговаривал с ним часами, делясь своими мыслями. Его красота завораживала, она притягивала взгляд, как шарик в руках гипнотизера — я сам убедился в этом. Этот цветок — чудо. Но и обман… Это неподвижное, похожее на камень, создание — живое. Хрупкое на вид — неуязвимо, как броня. Структурированным би-азотом кормят животных, а не поливают цветы. В подводном мире это встречается часто — там растения похожи на животных, а животные — на растения. Аи — это живое существо. Лем общался с ним. Вы могли бы на протяжении многих лет разговаривать со стенкой? — обратился Скальд к Альме. Он встал и принялся ходить взад-вперед по гостиной. — С красивой безделушкой на вашем столе? По нескольку часов подряд? Если вы не сумасшедшая? А господин Лем не был сумасшедшим. Общение предполагает диалог. И я знаю, как они общались, человек и животное, похожее на цветок, — посредством внушаемых образов. Когда я стоял рядом с этим цветком, в моем сознании постоянно возникало одно навязчивое видение: мы с Иштваном уезжаем из стеклянного дома, мы мчимся на автомобиле прочь, все дальше и дальше… Аи чувствовал, что я опасен для него. Я не сразу это осознал. Только когда выяснил, что би-азот — корм для животных. И тогда все выстроилось в короткую и понятную цепочку. Чтобы разорить Вансею, Даррад использовал и новейшую, по нашим представлениям, технологию в виде человека-оборотня, и Аи, это агрессивное существо с Даррада, обладающее телепатическими и гипнотическими способностями. Что мы знали о первом и о втором? Ничего. В галактике много интересного.

— Не верю, — глухо произнес Иштван. — Как в дешевых фантастических фильмах.

— Господин Икс, продолжайте, пожалуйста, — нетерпеливо сказала Альма. — Они были связаны? Каким образом?

— Чудо чудное встретилось с дивом дивным здесь, на Вансее. Думаю, когда Лок и вся его компашка взяли в оборот такого человека, как господин Хайц, перед ними замаячили потрясающие перспективы быстрого обогащения. Пока пещерными цветами никто не занимался всерьез — а ведь это Лем ввел моду на черные цветы — никто и не подозревал об их способностях, возможно, даже сам Лок. Но, видимо, это не являлось тайной для господина Хайца, умеющего имитировать любое живое существо, ведь, приняв чужой облик, он приобретал и качества тех, в кого перевоплощался.

— Ну, и как вы это все себе представляете? — спросил Иштван. — Какая между ними связь?

— Однажды утром Лем, к великой своей радости, обнаружил, что Аи разродился множеством себе подобных. Я нашел этот снимок: Лем стоит рядом с цветком, а весь пол вокруг усыпан крохотными черными отростками. Лем снабдил каждый офис вашей корпорации черным цветком и успешно продал часть их на другие планеты Зеленого Кольца. Я уверен, что материнский цветок не утратил связи со своими… детьми… Они общались и между собой.

— Межпланетное общение? Чушь! Простите меня, Скальд, но вы сами не понимаете, что говорите! — возмутился Иштван.

— Это все просто, Иштван, если принять во внимание возможности и цветка, и человека-оборотня! — разгорячился Скальд. — Даррад разработал план проведения крысиных бегов, этот план очень легко представить в виде образов. Хайц общался с Аи, Аи внушал Лему и Иштвану всю эту бредятину про крыс… жокеев… про коробки с прозрачными крышками…

— Значит, вы обвиняете Лема? — горько произнес Иштван.

Скальд покачал головой.

— Нет. Я не обвиняю господина Лема. Виной всему чужой злой умысел. Я уже подчеркивал свою мысль о воздействии цветка на подсознание человека. Они все — и Аи, и Хайц, и Даррад — действовали очень осторожно. А если Лем и догадывался о чем-то, к примеру, о том, что Аи им манипулирует, то мы должны понимать, что Лем не знал самого главного — что крыса номер двести тринадцать победит четыре раза подряд… Ведь без этого факта правила работали бы на компанию Дронтов, и крысотрон приносил бы большие деньги. Скорее всего, Лем воспринимал подсказки Аи как помощь. Когда кошмар стал явью, Лем понял, как это все произошло. Он понял, что Аи, его верный друг, предал его, а он сам предал близких ему людей.

Альма казалась очень встревоженной. Она тоже вскочила на ноги.

— Довольно про этот чертов крысотрон! Что с проектом «Росток»? Пока я не слышала о нем ни слова. А ведь мы договаривались с вами, господин Икс!

— Да мы ведь только об этом и говорим, — удивился Скальд.

— Фотографию шпиона! — потребовала Альма.

— У меня ее нет, госпожа Альма, это я так, для красного словца, сболтнул, — улыбнулся Скальд, — но если вы пройдете в соседний номер — или куда там унесли мои роскошные черные цветы? — вы можете вдоволь налюбоваться своими шпионами.

— А я не могла понять, зачем Хайц в своем пустом номере держал черные цветы. Не из любви же к прекрасному… — задумчиво произнесла Альма. — Но пока я слышала от вас только слова — красивые гипотезы, гладкие фразы. Где доказательства?

— Хайц сутками сидел в своем треклятом отеле, перевоплощался и слушал, что нашептывали ему цветы, улавливал посылаемые ему образы, слова, диалоги, и все передавал Локу. Как только информация о том корабле, о том объекте дошла до Лока, Даррад расстрелял корабль. Подробности мне не известны.

— Но ведь это было на Забаве!

— Я уже говорил, для этих созданий расстояния не имеют значения, — терпеливо пояснил Скальд. — Уверен, что в кабинете того чиновника, который получил информацию об объекте, о ребенке, стояли черные цветы. Проверьте.

— Да какие у вас доказательства? — воскликнула Альма.

— Мы ссоримся, дорогая? — снова улыбнулся Скальд. Альма округлила глаза. — Успокойтесь. Я уже проверил свою бредовую теорию.

— Каким образом?

— Накануне четвертых бегов я предложил господину Иштвану принять участие в аукционе и приобрести четыре планеты. Вы помните, Иштван?

— С трудом… Да, что-то такое было… Я тогда еще подумал, что вы… слишком рациональны…

— Я сказал ему, — повернулся Скальд к Альме, — что там залежи нитовольрена. Разговор происходил в кабинете господина Иштвана, в присутствии вражеского лазутчика. На самом деле эти планеты принадлежали мне, и на них ни черта нет, они пустышки, что и было указано в статус-листе. Никто не заставлял одного толстосума с Даррада, не иначе как покровителя Лока, так бешено торговаться за планеты, о которых он что-то где-то услышал. Я продал их ему через подставное лицо. Извините, я удвоил свое состояние.

Иштван смешно округлил глаза. Альма поверила ему сразу, Скальд увидел это по ее лицу.

— Да вы аферист, господин Икс… Четыре планеты в созвездии Тодос?

— Вы уже знаете?…

— Вы наделали много шума этим аукционом. Мне доложили сразу об этом странном случае. Никак не предполагала, что буду разговаривать с возмутителем спокойствия… Вы необычайно умны, господин… Икс…

— Это оскорбление? У вас такой странный тон.

Альма засмеялась. Напряжение отпустило ее.

— Еще я храбр и удачлив, — с воодушевлением произнес детектив, поклонился и шаркнул ногой. — Я не женат.

— Я запомню это. — Альма, улыбаясь, смотрела на него. — Давайте говорить серьезно. Так значит, повсюду, где находятся черные цветы, никто не защищен от утечки информации?

Скальд развел руками.

— Хайца уже нет, но нет и гарантий, что никто больше не воспользуется удивительными способностями цветов из пещер Даррада. И что не объявится еще где-нибудь поблизости человек с голубой кровью. Насколько я могу судить, пострадала не только компания «Дронт. Дронт. Другие.» Даррад поживился за счет многих корпораций сектора.

— Да, это так.

— Вы предпримете какие-нибудь меры к тому, чтобы устранить эту несправедливость?

— Я уже говорила вам — Даррад сейчас на коне. — Альма нахмурилась.

— Мы будем ссориться всякий раз, едва только речь зайдет о противостоянии Вансеи и Даррада?…

— Я не собираюсь с вами ссориться, господин Икс… — отводя глаза, проговорила Альма. — Мне пора. Ведите себя благоразумно… Если вы обнародуете полученную вами информацию, не поздоровится уже мне.

— Мне хотелось бы продолжить наше знакомство, — подходя к ней поближе, сказал Скальд. — Альма покачала головой. — Но почему?! Где я могу вас снова увидеть?

— Не нужно больше ничего говорить, пожалуйста. Забудьте…

— Я не хочу вас забывать, — сердито сказал Скальд. — Если мне нужно будет стать членом Галактического Совета, чтобы увидеть вас снова, я стану им!

— Сирота-одиночка из приюта с Синк-Леарно не может стать членом Совета… — с грустью сказала Альма.

— Значит, все дело…

— Нет! Не в этом… Между нами стоит другое. Вы произвели на меня впечатление, господин Икс… — Скальд взял ее за руку. — Но мы не можем видеться.

Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, потом Альма высвободила руку и отвернулась.

— Где господин Дронт? — судорожно вздохнув, спросила она. — Я не заметила, когда он ушел.

— Я найду вас, — мрачно сказал Скальд. — Вы совсем меня не знаете — даже если уже изучили мое досье.

14.

Иштван быстрым шагом вошел в стеклянный дом Лема. В руках у него был длинный сверток, упакованный в блестящую красную бумагу и перевязанный красивой ленточкой. Это был подарок, который он приготовил дому.

Как всегда, дом проснулся от звука шагов. Так хотел Лем — едва он приходил домой, над его головой начинали позвякивать хрустальные подвески многочисленных люстр, бесшумно распахивались прозрачные двери, рояль начинал что-то тихонько наигрывать и, как от дуновения ветра, вращались на подставках черные цветы.

Иллюзия жизни, с горечью подумал Иштван. Он сорвал блестящую бумагу со свертка. В руках у него оказался тинталитовый лом, который он приобрел в магазине строительных материалов. С мрачным выражением лица Иштван подошел к ближайшему черному цветку и со всей силы обрушил на него лом. Цветок подпрыгнул и вместе с вазой грохнулся об пол. Ваза разлетелась на кусочки, но цветок остался невредим. Юноша в ярости принялся бить по нему тяжелой палкой — нежный цветок только подпрыгивал под его ударами, как мячик. От этих неистовых сотрясений дом зазвенел еще сильнее и тревожнее. Иштван лупил по цветку, пока не обессилел. Наконец он остановился, чтобы перевести дух.

И в этот момент словно что-то изменилось вокруг. В ушах у него сильно загудело, в груди заныло. Пустой дом показался вдруг опасным, и Иштван испытал приступ неожиданного страха. В глазах потемнело; из этой темноты навстречу ему, сменяя друг друга, ринулись образы — один страшнее другого. Все его детские страхи, которые он давно преодолел, сейчас обрели плоть, материализовались, чтобы обрушиться на него и уничтожить. Когда-то он боялся страшную старуху на одной ноге — сейчас она скакала, гналась за ним по черному непролазному лесу. Не раз он видел в углу своей спальни огромное узловатое дерево — сейчас оно тянуло к нему свои длинные ветви и цепкие корни и хватало за ноги, чтобы утянуть, подмять под себя. Он стоял посреди пустынной ночной улицы и слушал чьи-то медленные тяжелые шаги, которые неотвратимо приближались, и некому было защитить его от них. Он задыхался без воздуха в темной воде, в которую нырял и нырял с высокой скособоченной вышки, стоящей в море, — где-то далеко за чернеющими дюнами, в сумерках, один-одинешенек…

Иштван потерял представление о времени, о месте, в котором находился, — он присутствовал в своих кошмарах, одновременно во всех, и страх уже почти убил его.

— Мама! — беззвучно закричал он, корчась на полу, и старуха на одной ноге радостно затряслась, протягивая к нему свои скрюченные руки:

— У тебя нет матери, противный, непослушный мальчишка! Никто не спасет тебя, ублюдок!

В его ускользающем сознании, на самом краю, мелькнула мысль о чем-то далеком и хорошем. Какой-то светлый луч пробился сквозь пелену кошмаров, и Иштван вспомнил — отец…

— Твой отец умер! — захохотала противная старуха.

— Отец! — позвал Иштван.

— Я здесь… сынок… рядом с тобой, — услышал он задыхающийся голос. — Открой глаза!

…Иштван лежал на полу, рядом с опрокинутым черным цветком. Он приподнялся, оглядываясь. Дом тихо позвякивал, рояль по-прежнему играл грустную знакомую мелодию. Он встал и подобрал тинталитовый лом. В голове сразу зашумело.

— Аи, — сказал Иштван, — ты ждешь меня?

Он пошел по дому, круша на ходу черные цветы. Теперь он мог сопротивляться кошмарам, всплывающим в его сознании. Ему стоило только вспомнить хромую рыжую кошку, не ловившую мышей, сильные руки отца, море, желтый песок, красивую женщину, откидывающую назад длинные мокрые волосы, девочку в парке, которая застенчиво улыбалась, когда он подбегал и протягивал ей мороженое, первый полет на гидроплане, белый гриб, не замеченный отцом и найденный им самим, — все то далекое, щемящее, не имеющее названия, — солнце, греющее нас всю жизнь…

Огромный черный цветок возвышался посреди зала, как грозный великан. Теперь его чудные ветви казались Иштвану злыми щупальцами дерева из кошмара, а пульсирующая внутри каждой веточки жизненная сила — ядом.

— Мерзкое порождение природы… — сказал Иштван цветку, останавливаясь прямо перед ним и сжимая в руках свое бесполезное оружие. — Неблагодарное, отвратительное животное… — Цветок перестал атаковать Иштвана образами и слушал молча. — За что ты погубил Лема и моего отца? Почему чужие люди значат для тебя больше, чем те, что заботились о тебе? — Цветок молчал. Иштван физически ощущал равнодушие, исходящее от него. — Ответь же что-нибудь, скотина! — закричал он в ярости и принялся наносить Аи удары ломом. Он сыпал проклятиями, оскорблениями, — цветок неколебимо стоял, как крепость, решившая ни за что не сдаваться.

Обессиленный, Иштван выронил лом и опустился на пол. Он не хотел плакать перед врагом, но слезы предательски покатились у него из глаз. Опустив голову, он вспомнил, как впервые увидел цветок: Лем держал Иштвана за руку и с гордостью рассказывал ему, как он вез Аи с Даррада. Он вспомнил то, что столько раз видел: опережая Иштвана, Лем почти вбегает в зал и замирает перед своим питомцем, и на его лице — выражение настоящего счастья. Лем поливает цветок. Лем собирает черные отростки с пола. Лем расставляет цветы в вазы. Месяц за месяцем, год за годом… Иштван плачет, потому что видит перед собой и другую картину: постаревший, не похожий на себя Лем распахивает окно на восемнадцатом этаже их офиса и, закрыв глаза, бросается вниз… Иштван с отцом увидели в экстренных новостях то, что осталось от человека, так любившего бездушный черный цветок с чужой планеты, и отец, вне себя от горя, разбил телевизор…

Иштван больше не мог оставаться в этом доме. Он вытер слезы и поднял голову. Цветок изменил цвет. Он стал красным, как кровь Лема на тротуаре. Его ветви вдруг затрепетали и сложились в большой бутон. Иштван понял, о чем думал сейчас Аи: перед ним встало доверчивое лицо Лема, его бесконечно добрые глаза, смущенная улыбка…

Цветок задрожал и вмиг рассыпался на тысячи красных осколков. Большая груда красного хлама лежала теперь на месте только что живого, загадочного создания. Иштван постоял, обессиленно опустив руки, и побрел к выходу. По всему дому лежали жалкие красноватые кучки — следы запоздалого, никому не нужного раскаяния.

Глава третья

Лотис

1.

Всё утро Арина крутилась, как белка в колесе. У нее было восемь посетителей: семеро по-настоящему больных и один мужичок со сглазом. Она очень устала снимать неизвестную, странную порчу, прилетевшую к нему по ветру. Когда все ушли, она без сил опустилась на скамью. Это был третий случай за неделю, и все трое рассказывали примерно одно и то же. Их все куда-то манило, звало. Но голосов они не слышали, ничего особенного не видели, и только одна мысль стучала в голове: скорее, скорее… Когда приступ кончался, все трое с трудом приходили в себя, с удивлением рассматривали окружавшие их предметы, не узнавали родных.

Случаи были тяжелые. Арина даже не была уверена, помогла ли она им, так как сразу не проверишь и нужно было ждать повторения. Чем больше мокошь размышляла над этим, тем сильнее у нее болела голова.

Она взяла из колыбельки Зоиньку и вышла на улицу. Резкий ветер гулял по деревне, собирался дождь, и улицы обезлюдели. Какая-то баба остановилась посреди дороги, удивленно на нее уставившись. Это было неприятно. Арина строго взглянула на нее и прошествовала мимо. Зоя проснулась и начала плакать. Арина не понимала, что с ней такое случилось сегодня, — внучка просто заходилась от крика. Все больше хмурясь, Арина прибавляла шаг. Когда она вошла в темный, почти обнаженный лес, дождь уже лил, как из ведра.

— Ты куда это собралась? — раздался вдруг позади нее чей-то голос. — Куда пошла? — Арина удивленно обернулась. За спиной у нее стояла незнакомая светловолосая женщина. — Куда ребенка понесла? — все больше раздражаясь, продолжала женщина.

Она взяла из рук оцепеневшей мокоши надсадно кричащую девочку, и Арина вдруг увидела, что ребенок совсем раздет, а его голые ручки и ступни ног посинели от холода.

— Не узнаешь? — пристально глядя на Арину, сказала женщина.

Арина смотрела на нее, широко раскрыв глаза.

— Я Лотис, — хмуро сказала женщина, кутая Зоиньку в теплый цветастый платок, который сняла с плеч. Она быстро пошла назад, к деревне. Арина побрела следом. Женщина вдруг остановилась, пораженная какой-то догадкой, и обернулась.

— Она звала тебя, да? Звала?

— Я не знаю… — одними губами произнесла Арина. Лицо у нее было совсем белым, ее тошнило.

— Если Дуй появится здесь, дашь мне знать. Не вздумай убить его.

Арина кивнула.

— Ты соблюдаешь все обычаи?

— Конечно.

— Даже самые древние? Я говорю про детей.

Арина помялась и опустила голову.

— Да или нет?

— Да…

— Хорошо. — Лотис удовлетворенно вздохнула. — А внуки?

— Я не знаю…

Взгляд у Лотис стал неприятным.

— Говори!

— Мальчика отдали… в дальнюю деревню…

— А девочка?

— Я не знаю… Дочь погибла вдали от дома…

— Иди узнай.

— Я не могу… Мы всегда скрывали это от людей… Как я спрошу?

— Я жду!

Арина оделась и под проливным дождем пошла к Макару. Через полчаса она вернулась. На вопрос в глазах Лотис она отрицательно покачала головой. Лотис крепко сжала губы и прикрыла глаза рукой.

— Жалкие трусы, — сказала она.

Женщина ходила по тесной горнице враскачку, переваливаясь на коротких толстых ножках, как утка. Мальчик, сидящий на скамье у стены, хмуро наблюдал за ней. Женщина что-то нашептывала, поглядывая на него так, будто приценивалась к очень нужной, но непомерно дорогой вещи, и беспокойно теребила концы платка, повязанного на шее.

— Ты всегда такой смурной? — наконец спросила она. Мальчик не ответил. — Сколько тебе лет?

— Семь, — нехотя сказал он.

— А на вид — десять. О чем ты думаешь? — спросила она, выглянув в темное окно и плотно задергивая занавеску.

— Очень вы, тетенька, на ведьму похожи.

Женщина медленно повернулась.

— Ах, ты, малявка… — Она в изумлении помолчала, потом не выдержала и радостно захохотала: — Прямо в точку попал! — Она хотела потрепать его по щеке, но он так глянул, что женщина застыла с протянутой рукой. — Вот волчонок… Мать позови!

Мальчик встал и вышел из горницы.

— Вот что, милая, — сказала женщина появившейся в дверях матери мальчика, молодой чернявой бабе, — посылай его ко мне каждый четверг… Я отплачу. Все, что нужно. Да не болтай по селу, а то… — Она взглянула на гостью. Та понимающе кивнула. — Тебе повезло с сыном… Не мальчишка, а золото…

— А как с моим делом? — спросила баба.

— Прямо сейчас?

— А чего ждать? Для меня каждый час — пытка… Видеть не могу, как они за ручку по деревне ходят… Кровь кипит…

— Больше не будут ходить, — успокоила женщина.

— Лотис, опять…

— Я ничего не чувствую. Откуда?

Арина кивнула на лес, тянувшийся по правую сторону от дороги, по которой они шли.

— Быстрее.

— Устала сильно, весь день идем… Тошнит…

— Скоро все кончится, терпи.

…Избушка стояла в самой чаще. Из трубы курился дымок. Ненастный осенний день подходил к концу, серое небо все больше темнело. На голых березах хрипло кричали вороны. Лотис с Ариной постояли, издалека разглядывая домик, в котором ярко горел свет.

— Пойдешь со мной? — спросила Лотис. Арина нерешительно кивнула. — Что, страшно? К сожалению, это не она.

— Как не она? Тянет, зовет…

— Зовет, да не она мне нужна! — с досадой ответила Лотис и еще что-то добавила на чужом языке. — Ну, пойдем, познакомимся.

Дверь, заскрипев, поддалась с трудом. Внутри было светло от зажженных зеленых свечей, горящих синим огнем. У круглого стола сидела толстая рябая баба и раскладывала перед собой какие-то мелкие предметы.

Увидев вошедших женщин, она сощурила черные глаза и нехорошо оскалилась. Движения ее рук стали замедленными и плавными; не сводя глаз с посетительниц, она водила ими над столом и вдруг, легко поднявшись на ноги, широко взмахнула руками в воздухе. Арина в оцепенении смотрела, как шевелятся у нее перед глазами толстые скрюченные пальцы, и тошнота, мучившая ее со вчерашнего дня, усиливалась.