Ватага 'Семь ветров'

      А что надо теперь? Что?
      На этот раз у Кости была идея, но он не мог ее выразить и в конце концов сказал что-то вроде того, что теперь надо, чтобы все вместе шли и никого не потерять... Чтобы каждый человек был на виду, каждый как брат, для которого ничего не жалко...
      - А то что это у нас? - сказал Костя. - Вот коммунарский день - и все равны. А вот кончается, вот урок - одни отличники, а у других кошки на сердце скребут, я знаю...
      - Пусть учатся, кто им мешает? - сказал Леня Лапшин, давно уже вернувшийся из своей Громославки, но почти ничего не рассказывавший о путешествии. - Кто им мешает?
      - Не знаю кто, но это ведь отговорка... Все равно мы должны... Ну чтобы всем жилось по-человечески, ну что тут долго говорить!
      - Да, ребята, говорить не надо, формулу в один миг не найдешь. А может, не надо и формул... Давайте просто подумаем: кому сейчас в классе тяжелее всего? Кому больше всех нужна наша помощь, поддержка? - сказал Каштанов.
      - Валечке Бурлаковой, - сказала Галя Полетаева. - Она все время с братом и сестрой сидит, а они болеют, в детский сад не ходят...
      - Пашке, - сказал Саша Медведев, - Паше труднее всех, - повторил он, и Паша Медведев похолодел: неужели он расскажет сейчас про его тетрадь и про все, что с ней связано?
      - У Паши мать в вечерний техникум пошла, он от плиты не отходит, готовит на всех, - сказал Саша.
      - Да брось! Ты что! - Паша вздохнул с облегчением. - Подумаешь, у плиты. Я уже научился. Я вчера рулет картофельный с мясом сделал!
      И тут Клава Киреева голос подала...
      Позже Каштановы говорили между собой, что из-за одних этих слов бывшей Керунды стоило им работать.
      - Тане Прониной плохо, - сказала Клава. - Ее во дворе у нас только и зовут, что крысенком, крысой... И всю жизнь она крысенок, как и живет - не знаю...
      - А что с этим сделаешь? - нерешительно сказал Каштанов.
      - Что-нибудь можно сделать, - задумался Костя Костромин.
      Донжуан Саша Медведев разволновался:
      - И вообще - почему наши девчонки должны чахнуть? Все-таки они наши!
      Так было и решено: ни одной чахлой девчонки в текущей пятилетке!
      * * *
      Клава Керунда - королева, ей везде хорошо, всюду ее верх... А вот Проша из компании Керунды... Сидит на уроках неподвижно, и только иногда по тонкому, острому, худенькому личику пробегает какая-то волна, какая-то тревога, словно Таня спорит с кем-то, защищается, и ей больно.
      Мучительная гримаса человека, которому снится дурной сон.
      Да ведь и вся жизнь Тани Прониной была дурным сном.
      Дома ее ругали за то, что она неряха, бездельница, плохо учится. Тане казалось, что она одним видом своим раздражает отца и мать, и она бежала из дома при первой возможности, за что ей еще больше попадало. В школе тоже каторга. Способностей за собой Таня не знала, с первого класса привыкла отвечать на любой вопрос молчанием, так что учителя считали ее упрямой и своенравной. Она ходила с Керундой на танцы в клуб - но кто с ней будет танцевать, с дурнушкой такой, с крысенком? И одета она совсем не для клуба, и колечко у нее самое дешевенькое, медное, с красным стеклышком, за рубль сорок в табачной лавке купленное... Получше чувствовала себя Таня в компании ребят, собиравшихся вечером у них в подъезде, тут был у нее и свой защитник. Но ведь у них в компании какие порядки? Сегодня Длинный ее обнимает при всех, сегодня она Длинного девушка, а завтра он уступит ее комунибудь из своих дружков, если захочет, и Таня знала, что она так же безропотно будет сидеть с другим, потому что у них все девчонки так, и если не послушаться, нарушить закон - изведут. И за меньшее доставалось ей. После первого коммунарского дня Боша, Света Богомолова, рассказала в компании, что Таня была "урюк", так ведь сколько хохоту было, как только ни обзывали ее, потешаясь и зная, что Крысенок не ответит. А один собрал в кулак ее маленькое остроносое личико: "Смотрите, вот урюк!
      Урюк!"
      Но ведь сказано было: ни одной чахлой девочки!
      Таня и знать не знала, что из-за нее собралась в классе самая большая куча мала - или Совет задачи, как говорил Каштанов Наталье Михайловне Фроловой, не любившей слишком вольных слов.
      Задача: спасти Таню Пронину... От чего? От кого? Все было неясно.
      - Да к ней и не подойдешь, - сказал Саша Медведев.
      Он пытался поговорить с Прошей на перемене, но она почему-то посмотрела на него с ненавистью: "Отстань! Отойди!"
      - Снимем тебя с донжуанов, Сашок, - сказала Маша Иванова. - Мальчишка называется...
      - Может, провожать ее из школы и в школу? - предложил Сережа Лазарев.
      - Что же ей теперь - под конвоем ходить?
      Костя повторял:
      - Давайте, ребятишки... Давайте... Что-нибудь... Чтобы напрострел! - А у самого тоже ни мыслишки.
      - У нее собственного достоинства нет, - сказала Галя Полетаева и покраснела, испугалась, что так и про нее могут подумать. Но храбро закончила: - Позволяет мальчишкам, вот они и рады... Сама себя за никого считает...
      - Ну нет, ну нет, так что? Без тебя знаем, что нет!
      А что ты предлагаешь?
      Костя повернулся к Мише Логинову:
      - А что есть достоинство, с точки зрения лорда-толкователя?
      Миша Логинов поправил замечательную свою прическу, за которой он ездил в Москву, на Новый Арбат, пробурчал какое-то "парам-парам, парам" и обнародовал свое толкование :
      - Есть некто Икс... У него свое "я"... Икс сам не унижает его и никому не позволяет унижать... Вот это - достоинство.
      И прояснилась задача, условия ее стали определеннее.
      Надо что-то такое сделать, чтобы Таня могла собой гордиться... Чтобы она безусловно - и не понарошку, а в действительности! - лучше всех оказалась... Чтобы она начала уважать свое "я", говоря словами Миши Логинова.
      - Может, с ней позаниматься, чтобы она пятерок нахватала? - предложил Саша Медведев.
      - Так сразу и нахватает она пятерок...
      - Я знаю, что надо делать! - закричала Аня Пугачева и ладошками по столу забарабанила от восторга. - Я знаю! Я давно собиралась!
      Ну и хохотала куча мала, услышав Анино предложение!
      Остановиться не могли, животики надорвали.
      - А что вы - струсите? Струсите? - не отступала Аня.
      И предложение ее было принято.
      * * *
      На другой день после уроков Аня Пугачева шла за Прошей неотступно:
      - Ты куда?
      - Домой, куда?
      - Я с тобой!
      - Иди.
      - А что ты так грубишь - "иди"?
      - А чего я тебе сгрубила? Иди!
      Проша страсть как не любила этих "хороших" девочек, этих маминых дочек, чистеньких, ухоженных, с пятерками и четверками в дневниках. Все они хвастаются, выставляются, а на других и не смотрят, будто и не люди вокруг них.
      - Ну все равно я от тебя не отстану, - шла за ней Аня. - Кострома записался, Игорь, Сергей, я, Наташка Лаптева, Маша Иванова и даже Валечка Бурлакова, а она знаешь какая трусиха? Она даже песни про войну слушать не может, боится!
      Проша молчала. Какое ей дело до Валечки Бурлаковой, и чего к ней вдруг пристали? Чего от нее хотят? Таня всегда пугалась, когда видела, что от нее чего-то хотят.
      - Нас быстро научат, - говорила Аня, не отставая.- Потом три дня на сборе, и все. Представляешь себе, какими вернемся? Будем вот так ходить, нос задрав, вот так! Ты любишь нос задирать?
      - А чего мне нос задирать-то? - удивлялась Таня. - Больная я, что ли?
      - Ой, ты не знаешь! Это такое блаженство - нос задирать! Это я тебе сказать не могу! Ну? Я тебя записываю?
      - Чего "записываю"? Чего я согласна? Ничего я кз согласна, отстань, что ты привязалась?
      Аня вскипела. Терпение ее иссякло. О ней же заботятся, а она?
      - А что ты, собственно, воображаешь из себя? Что ты из себя ставишь? говорила она, забежав вперед и преграждая Тане дорогу. - Тебя просят, уговаривают, а ты?
      И Аня только рукой махнула, когда Костя потом спросил ее: как, договорились?
      - Мальчишку я любого на что хочешь уговорю, а с девчонками... Лучше с ней не связываться! Лучше давайте кому-нибудь другому поможем... На что из-за нее люди решаются, а она?
      Костя посмеялся и сказал, что он сам поговорит с Таней.
      Задачу Костя взял на себя нелегкую, можно сказать, фантастической трудности задачу, потому что куча мала придумала прямо-таки диковинный способ Таниного спасения. Для развития и укрепления чувства собственного достоинства Таня Пронина, Крысенок, Тихоня, самая боязливая из всех девочек в классе и во дворе, должна была...
      И написать не могу, рука не пишет. Но честное слово, не я это выдумал, это они!
      Короче говоря, Таня Пронина должна была не больше и не меньше, как прыгнуть с парашютом.
      А так как одна она ни за что не прыгнет, то решено было и всем добровольцам срочно записаться в секцию при городском клубе ДОСААФ, всем вместе пройти курс обучения, поехать на сбор и совершить положенные три прыжка.
      Все это Аня Пугачева давно разведала, потому что давно готовилась к этому подвигу, да не могла решиться одна, и уговорить никого не могла. Даже Сергей-дзюдоист и Игорь, бесстрашный мотоциклетный наездник, даже они с парашютом прыгать отказывались, и довод Анки-хулиганки:
      "Человек должен все испытать" - легко отметали. Ну, не хотели они с парашютом прыгать, ну, вечно она что-нибудь придумает!
      Но если все вместе? Да еще из таких благородных побуждений, как спасение Крысенка? Записались почти все, кроме самой Тани Прониной.
      Чего только Костя Кострома не плел!
      - Мы, - говорил он, - вот так за руки возьмемся и вместе прыгнем. Первый раз, - говорил он, - совсем не страшно, и второй не страшно, а только третий страшно...
      - Еще и три раза прыгать? - ахнула Проша. - Хоть бы один!
      - Так один! Один только разок! - уговаривал Костя, заглядывая Тане в глаза. - А потом всю жизнь будешь про себя знать: я с парашютом прыгала! Вон, посмотри, сколько людей... Нет, ты посмотри, - Костя заставил Таню поднять голову и посмотреть на ребят в коридоре. - Видишь, сколько людей? И никто не прыгал с парашютом!
      И учителя никто не прыгал! И отец с матерью твои - прыгали?
      - Не прыгали, - отвечала совсем замороченная Таня.
      - Не прыгали! А ты будешь - прыгала! Тебя, например, биологичка вызовет, захочет пару поставить, а ты ей:
      "Раиса Федоровна, а вы с парашютом .прыгали? Нет?" Ну, если боишься так сказать, то я за тебя скажу! Хочешь, я за тебя скажу?
      Проша рассмеялась. Ну, не рассмеялась, конечно, никто не видел ее смеющейся, но улыбнулась - и тут только Костя заметил, что она, оказывается, красивая. Лицо тонкое, глаза тревожные...
      - Да я же высоты боюсь, - объясняла Таня, - я когда к Керунде приду, она на девятом живет, я с балкона и вниз посмотреть не могу!
      Но Костю теперь не остановнить.
      - С балкона, - вскричал он, - всякому страшно!
      С балкона-то - без парашюта прыгать! А там-то - с парашютом! Разница или не разница? Вот зажмурь глаза...
      Нет, ты зажмурь... Ну что тебе, трудно? Зажмурила?
      И представь себе, что ты - с парашютом... Вот так у тебя шлем, вот комбинезон, вот ранец сзади... Ну? Представила?
      Теперь шагай - раз! Ну - шагай! Шагай! Ну!
      И Таня Пронина шагнула...
      * * *
      Чувства Тани в эти дни можно сравнить с чувствами человека, к которому пришла неожиданная слава. Ведь что такое слава? Внимание и интерес к твоей особе со стороны неизвестных тебе, далеких людей. Таня не понимала, что случилось, что она такое сделала, но только вдруг она стала чуть ли не главной фигурой в классе. Нет, с ней не обращались как с больной, она не чувствовала жалости к себе, но всем почему-то стало очень интересно с ней, все стремились быть рядом с нею, и мальчишки и девчонки.
      Галя Полетаева собрала несколько девочек после уроков, закрыла дверь стулом и изложила потрясающие сведения о том, как режиссер учил начинающую Бриджит
      Бардо ходить привлекательной походкой: выдвинул верхние ящики сдвинутых в два ряда письменных столов и велел тренироваться - ходить между столов и задвигать ящики... "туловищем", сказала Галя, разложила особым образом книжки на партах и продемонстрировала, как это делается, и все хохотали до упаду, тренируясь в походке "а ля Бриджит".
      - Женщина все должна уметь, от этого у нее гордость! - Такую теорию подвела Аня Пугачева, и Таня, сначала смущавшаяся не столько от необходимости пройтись "а ля Бриджит", сколько от общества этих девочек, которые неделей раньше не обращали на Таню никакого внимания, смеялась вместе со всеми, высовывала язык от старательности и была как во сне: да она ли это?
      Саша Медведев, известный донжуан, за всеми девчонками в классе переухаживал, а на Таню до сих пор внимания не обращал. Теперь он не отходил от нее, подсаживался и на химии, и на биологии, разговаривал о книгах и принес ей "Воскресенье" Толстого.
      - А интересная? - спросила Проша.
      - Я не читал, ты попросила - я достал...
      - Я "Накануне" просила, - сказала Таня то ли серьезно, то ли угрюмо никак Медведев не мог ее понять.
      Роман Багаев подсел с другой стороны и предложил книгу "про лю-боффь", на что Таня отвечала почти с кокетством:
      - А кто тебе сказал, что я люблю про любовь?
      - А про что ты любишь?
      - Про что, про что... Про шпионов, вот про что!
      Роман был в восторге и объявил, что Таня завтра же получит английский детектив, вот такой томище, потом французский, потом американский, - от возможности чтото сделать для нее, для Тани Прониной, он был искренне счастлив, Таня это чувствовала. Роман Багаев, который, кажется, и контрольную списать за так не даст, а чтонибудь в обмен потребует!
      - Вот, - объясняла Тане Керунда, когда они шли домой. - Видишь? Кто-нибудь из мальчишек обратит на тебя внимание - и сразу все липнуть начинают. Такие они, мальчишки. У них собственного мнения ни у кого нет!
      Но кто же был тот, кто обратил на Таню внимание? Она терялась в догадках. А главное, девочки к ней переменились! Лариса Аракелова, с которой они и двумя словами за всю школу не перекинулись, гордая, важная, неприступная для всех Лариса Аракелова, молчаливо сидевшая на последней своей парте и ни в ком на свете не нуждавшаяся,- даже она подошла к Тане Прониной и как-то сумела разговориться с ней, пригласила домой, стала показывать свои кофточки, блузки, платья, которые надарили ей бесчисленные Ларисины бабушки и дедушки, - и кончила тем, что почти силой заставила Таню примерить синий свитер с высоким воротником, а потом стала уговаривать ее, чтобы она этот свитер взяла себе.
      - Да у меня денег нет, - испугалась Таня.
      - А возьми так - ну, в подарок.
      - Нет... И мать спросит - откуда? Что я скажу?
      - Ну, придумаешь что-нибудь...
      - Нет, я уже ей столько врала, - протянула Таня. - Врала-врала, врала-врала, врала-врала - больше не хочу!
      И вообще - чего вы все вдруг ко мне пристали? Так мне это подозрительно!
      И никто не мог Танины подозрения рассеять - наоборот, каждый день приносил ей новый сюрприз. На занятиях в секции ДОСААФ, где они учились складывать парашют, все только и старались, что помочь ей, даже Козликов он ведь тоже явился в секцию, невзирая на тяжелые шуточки типа "Козел в небе"; а Сережа Лазарев на каждой перемене подходил к ней - давай заниматься дзюдо, давай, я тебе приемы покажу! Таня и удивлялась, и смеялась, и отмахивалась, и сердилась, но Сергей, не смущаясь, ходил за ней с таким видом, будто цель его жизни только в том и состоит, чтобы эту свою нелепую идею осуществить: научить Таню Пронину приемам дзюдо. И ведь уговорил! Пошла с ним Таня в зал, и учил он ее - ну, не дзюдо, конечно, а драться учил - и все время уговаривал:
      - Ну, бей... Бей сильнее... Что есть силы бей... Нет, ты не размахивай руками, как девчонка...
      - А кто же я, по-твоему? - говорила Таня, и было в ее голосе какое-то лукавство, проблески лукавства - открывалась Танина душа.
      Сергей не ответил на вопрос, кто она такая, заставил ее снова и снова ударять:
      - Ну - бей! Не попала... Вот сюда бей! И - раз! - как пушинку повалил он Таню, но бережно, осторожно, прижал руками плечи ее к спортивному мату и какое-то мгновение не отпускал, смотрел ей прямо в глаза, близкоблизко, так что Тане показалось, что сейчас он ее поцелует, - и пошевельнуться нельзя под его руками, и хочется, чтобы он поцеловал ее. Сергей поднялся, смущенный, помог Тане подняться, и, хотя он объявил, что теперь они каждый день будут ходить в зал, отрабатывать приемы до полного автоматизма, больше почему-то заниматься с Таней он не стал, а Таня не знала, радоваться ли ей этому или огорчаться.
      Но пожалуй, больше всех поразил ее Алексей Алексеевич.
      - Танечка, - сказал он ей как-то, остановив в коридоре, - а вот я заметил: ты никогда не опаздываешь на уроки. Почему? Рано встаешь?
      Серьезно он говорит? Или шутит? Нет, вроде бы серьезно... Таня действительно никогда не опаздывала, потому что боялась: войдешь в класс, - а на тебя все смотрят...
      Ей и к доске выходить всегда было пыткой, не могла она выносить, чтобы все на нее смотрели.
      - Ты боишься, когда на тебя смотрят? - спросил Алексей Алексеевич. Среди ребят было известно, что он все мысли угадывает.
      - Ну, не боюсь, а неловко... Да и зачем опаздывать?
      Выговор же сделают!
      Вот если бы Каштанов ругал ее за опоздание, Таня нашлась бы, что ответить, или замолчала бы, упрямо глядя в пол - и под пыткой от нее слова не добились бы. Но что же он хочет от нее?
      - Опаздывать плохо, - согласился Каштанов. - Сама потом никак на урок не настроишься, да и учителю мешаешь... Но еще хуже бояться... Страх калечит человека... Ты вот что... Ты обязательно опоздай на этой неделе. Решись опоздать - и опоздай! - Тут Каштанова кто-то позвал, и он пошел, но напоследок подмигнул Тане, как заговорщик.
      Да что же это такое? Как будто весь мир вокруг Тани переменился, все не так! Все новое!
      Таня потерла тонкой рукой лоб, нахмурилась, остро взглянула вслед Каштанову; в душе ее шевельнулось привычное недоброе чувство к нему, как ко всем взрослым, от которых хорошего не жди, и тут же Таня почувствовала, что ничего недоброго к Каштанову не испытывает и ни к кому нет у нее недоброго - все в школе симпатичны ей.
      А в тот же день...
      - Драгоценные "урюки"! - возбужденно говорил Костя Костромин на большой перемене, собрав вокруг себя Машу, Вику с Юрой Поповым, Сергея и Романа почти всю ватажку "урюков".
      - Драгоценные "урюки", мы чуть было не прокололись, и притом со страшной силой!
      Оказалось, что у Тани Прониной вот-вот будет день рождения, шестнадцать лет ей исполняется. Елена Васильевна случайно на последнюю страничку журнала заглянула, ну прямо будто подтолкнуло ее что-то!
      - А кто Пронина? "Урюк"! А мы кто? "Урюкн"! Так что же мы?!
      И опять сама собою возникла куча мала. Предложения сыпались со всех сторон, и тут же их отвергали.
      - Не проходит, - говорил Костя. - Еще давайте. Попов, Юрик, ты что молчишь!
      - У меня нет идей.
      - Так мы тебе и поверили, что у тебя нет идей, - сказала Маша и вспомнила, как Лариса Аракелова рассказывала ей про свитерок, который Проша не взяла. - Все! - закричала Маша. - Подарочек есть! Я беру на себя!
      - А что, если каждый ей по книжке подарит? Будет сразу библиотека, -предложила Вика Якубова - ей хотелось, чтобы и у них с Юрой Поповым оказалась "идея".
      - Хороших книг не достанешь, а плохие - зачем? - сказал Роман Багаев.
      И тогда Юра Попов, у которого никогда прежде не было идей и который, кажется, ничего в жизни не хотел, кроме одного: ходить с Викой Якубовой, держась за руки, - этот Юра Попов придумал нечто такое, что и все "урюки"
      смутились, а Костя сказал неуверенно:
      - Да... Вот это напрострел... Это надо мысленно перебрать, что же у нас получится...
      Но, поспорив и обсудив разные варианты. Совет дела все-таки принял предложение Попова. Было решено, что в этой операции должен участвовать весь класс, а не только одни "урюки".
      * * *
      Был субботний вечер накануне Таниного дня рождения.
      Отец и мать уехали к родственникам, они должны были вернуться поздно, а может быть, и утром, в зависимости от того, как будет держаться на ногах отец после застолья. Вообще-то дни рождения Тани никогда не справляли, ни разу не было в ее доме молодых компаний, не играла музыка, не танцевали, и подруги приходили к ней очень редко, да и то до порога: "Таня дома? Выйдешь?" А уж когда у нее день рождения - никто не знал, а если и спрашивали ее для приличия, то тут же и забывали. И Таня сама почти не закечала своих дней рождения, почти забывала о них и не ждала их.
      Но на этот раз, в новом своем состоянии, Таня чего-то ждала. И все-таки - шестнадцать лет, паспорт получит...
      Может, получить паспорт и уехать куда-нибудь из этого дома, подальше от хмурых лиц, от брани, от упреков? Бросить школу - все равно учение впрок не идет, только зря время тратит... Поступить в ПТУ с общежитием... или уехать куда-нибудь... Как это Паша Медведев складно говорит? "Посевернее, повосточнее..." Представив себе, что она уехала куда-то далеко-далеко, и почувствовав себя совсем свободной, Таня приободрилась и решила даже, пока матери дома нет, испечь пирог: а вдруг кто-нибудь к ней завтра придет? Всю жизнь, можно сказать, все шестнадцать лет Таня жила с предчувствием дурного: каждый день с утра ждала она неприятностей и в школе, и дома, и во дворе, и когда предчувствия ее сбывались, то она с мстительным удовлетворением говорила себе: "Ну вот, я так и знала".
      Но в последнее время, с тех пор как она с ребятами стала заниматься в парашютной секции и уже прошла весь курс, с тех пор как все в классе отчего-то переменились к ней, у Тани появились другие предчувствия: она стала ждать хорошего. С утра ждала хорошего! И опять предчувствия ее не обманывали: каждый день что-нибудь хорошее и происходило!
      Приготовляясь к хорошему, Таня решилась самовольно, без разрешения, открыть для пирога банку яблочного джема. Раскатала тесто, поставила пирог в духовку, и тут позвонили в дверь и вошел человек, которого Таня меньше всего ожидала: Фокин.
      - Привет, Татьяна... Разрешите - с днем рождения?
      - Привет... А ты откуда узнал?
      - Узнал, - веско сказал Фокин и посмотрел Тане прямо в глаза, но не с угрозой посмотрел, как обычно, а с особым, непонятным Тане значением, так что она впервые смогла выдержать его взгляд. - Вот, подарочек... Разрешите преподнести? Правда, по памяти, но, по-моему, ничего...
      Оценишь?
      И Фокин достал из папки акварельный портрет Тани.
      Ну точно это была она! Только, может, чуть-чуть больше глаза, и чуть-чуть живее они, чем у Тани, и как-то так повернуто ее лицо, что и она это, Таня, без сомнения она - и все же как будто и другая какая-то... Как будто это не та Татьяна Пронина, которая сейчас есть, а та, которая будет когда-нибудь.
      - Ой, Фокин... - только и сказала Таня.
      - Меня, между прочим, Владимиром зовут. А ты не чувствуешь по рисунку, как я к тебе отношусь?
      - Ты?!
      Никто никогда не объяснялся Тане в любви, даже таким неопределенным образом! Значит, это он? Это все в классе из-за него? Это он в нее влюбился?
      - Ну, ты зачем говоришь что не надо, Фокин, - на всякий случай пробормотала Таня. Что теперь будет? Что вот сейчас, сию минуту будет? Что ему надо?
      И она страшно обрадовалась, когда в дверь позвонили опять.
      - Некстати, - поморщился Фокин. - Я тебя в комнате подожду, можно?
      Таня открыла дверь - Роман Багаев. Понятно, за Фокиным пришел, ведь они дружки. Но и он с подарком - целых три книжки из серии "Стрела", про шпионов, аккуратно завернутые и перевязанные ленточкой.
      - Спасибо... А я... Я про шпионов не люблю, - честно сказала Таня, это я так, сболтнула...
      - А ты капризная, Танечка! Но знаешь, женщине это к лицу. Вот я давно смотрю на тебя, смотрю... - Рома Багаев запнулся, что было непохоже на него. - Ты самая красивая в классе... По-моему.
      Самая красивая! Ну, это неслыханная ложь, так Таню не обманешь. Но вот же портрет ее акварельный: большие, чуть суженые глаза, и взгляд такой задумчивый... А вдруг...
      А что, если... А кто знает...
      А может быть, и вправду она самая красивая в классе, а?
      Да ведь и еще в дверь звонят! Кто еще? Что такое?
      Таня открыла дверь.
      Лапшин пришел, Леня Лапшин! Мало того: он еще и на "вы" с ней говорит, Лапшин, этот злюка, этот ненавистник, этот задавака! И объясняет:
      - Как вам сказать... Человек ведь должен быть на высоте, не так ли?
      - Ну, я не зна-аю...
      - Ив торжественные минуты он должен говорить на "вы", не так ли?
      Таня почувствовала, что у нее слегка кружится голова. Да что с ней? Не кто-нибудь, а Лапшин говорит ей, что он думает о ней, что она, очевидно, сама чувствует это, поскольку человек угадывает мысли на расстоянии, не так ли? Это доказано, это парапсихология, не так ли? Лапшин стоит перед ней и несет эту чушь, а она, Таня, такая опытная, такая недоверчивая, не проведешь ее и не обманешь - она верит Лапшину, как только что верила Багаеву, а пятью минутами раньше верила Фокину...
      Верит!
      И еще Сергей Лазарев пришел!
      - Танечка, - сказал он, - расти большая и красивая...
      Таня вздохнула с облегчением: хоть один нормальный человек, и слова нормальные.
      - Смотри, я тебе кулончик вырезал... Видишь? "Т" - твоя буква.
      Сергей говорил так тихо, кулончик его пластмассовый такой трогательный был, что Таня забыла и о Фокине, и о Багаеве, и о Лапшине...
      А перед Таниной дверью, вернее, этажом ниже толпилась очередь поздравителей.
      - Сейчас кто? - деловито спрашивал Миша Логинов.
      - Я за Александром, - сказал Паша Медведев.
      - Я бы пошел скорее, а то она с лестницы начнет спускать, - сказал Юра Попов - он был и не рад, что придумал всю эту историю. И как ему в голову пришло! Сам не знает.
      - Может, Козликова пустим? - сказал Миша.
      Козликов, войдя в квартиру, начал свое объяснение решительнее всех:
      - Пронина... Эта... Проша... Как это... Я тебя люблю, Пронина! - и бухнулся на колени.
      - Ой! - закричала Таня и побежала на кухню. - Пирог сгорел!
      На лестничной площадке. недоумевали. Еще Игорю Сапрыкину предстояло идти, Щеглову, Попову, Саше Медведеву и самому Мише, а тут - грохот какой-то в квартире, беготня...
      - Может, она его убила, Козликова?
      - Я же говорил, сейчас с лестницы начнет спускать, - мрачно сказал Попов.
      - Остались от Козлика рожки да ножки...
      На лестнице запахло горелым.
      - И вроде она его уже осмаливает, - сказал Игорь.
      А Таня Пронина не знала, что и делать.
      - Это из-за тебя. Козликов, из-за тебя весь пирог сгорел! - кричала она. - Одни угольки остались!
      Чем ей теперь угощать? А ведь еще и девочки гурьбой ввалились - и Маша, и Галя Полетаева, и Лариса Аракелова, и Валечка Бурлакова, и все! Почти весь класс пришел!
      И с подарками!
      Но ничего - и торты принесли, и конфеты, и вина.
      Да только не получился праздник, потому что прибежал Костя Костромин и принес известие: вызов на сбор парашктютов! Завтра в шесть утра подают автобус к Дому культуры, всем быть! Три дня подготовки на аэродроме ипрыжки.
      Вот тут Таня Пронина и расстроилась окончательно.
      Справки у нее не было от окулиста! Все справки были, а к окулисту она собиралась в понедельник!
      - Ну, всегда у нас так, - сказала в сердцах Наташа Лаптева.
      - Я не нарочно... Я хотела... Я думала... - оправдывалась Таня.
      - А без справки нельзя?
      - И в автобус не посадят, нечего и думать, - махнул рукой Костя.
      - Ну, только ты это... Не плачь, - бормотал Сережа Лазарев. - День рождения ведь...
      Но Таню никак было не успокоить: неудачница она!
      Неудачница!
      Удивительно устроен человек! Три недели назад даже мысль о прыжке с парашютом казалась Тане чудовищной, а теперь она рыдала из-за того, что не удастся ей прыгать завтра же...
      - Ладно, - сказал Сергей. - Я тоже не поеду.
      Получишь справку, тогда и прыгнем вместе. Не в последний же раз!
      Нашлись и еще добровольцы отложить прыжок, но Костя охладил товарищеский пыл, напомнив об инструкторе, клубе, тренировочном сборе: что же будет, если они все не явятся?
      Ребята растерялись. Выхода вроде бы не было. Но тут Лариса Аракелова вспомнила, что есть у нее в Москве дедушка-окулист... И конечно же, у него есть бланки с печатью... И это ничего, что поздно, что девятый час, - если поторопиться на восьмичасовую электричку, то к одиннадцати можно поспеть к нему, и это не страшно: Лариса записку напишет...
      Конечно, справку могут и не принять, скажут - из местной поликлиники нужно, но все-таки...
      - Ясно, - сказал Костя. - Собирайся в миг! Кто проводит Татьяну? Кто поедет?
      - Я, - сказал Фокин.
      - Я могу, - сказал Роман.
      - Чего - я! - сказал Козликов.
      - Я, я Москву как свои пять знаю! - сказал Саша Медведев.
      - Ты сама выбери... - сказал Медведев Паша. - Определенно.
      Времени на раздумья не было, они все стояли кольцом, и каждый действительно был бы рад мчаться с Таней Прониной в Москву за справкой, чтобы могла она завтра вместе со всеми сесть в автобус и поехать на сбор парашютистов. Тут только и обнаружилось, что они не шутя объяснялись Тане в любви, не только потому что придумали такой спектакль, в деталях разработали его и организовали. Не знаю, поверят ли, но в эту минуту они все вместе и каждый в отдельности любили Татьяну Пронину, потому что когда сделаешь человеку что-нибудь доброе, то отчего-то очень любишь его...
      И наоборот: кому зло сделаешь, даже если нечаянно, того и не любишь.
      - Ты скажи определенно: с кем поедешь? - сказал Медведев Паша.
      Таня показала на единственного, кто не предлагал своих услуг, потому что знал, что поедет он.
      - Вот с ним, - сказала Таня, и они побежали на электричку с Сережей Лазаревым.
      Но на лестнице, когда спускались торопясь, пришлось Тане и Сергею пройти сквозь компанию, расположившуюся на ступеньках, и Сергей, как он ни спешил, остановился, услышав: