Заманчивые обещания

На них и нас.

Шайлер Грант была одной из них.

И Трейс вполне отдавал себе отчет, что он находится по другую сторону баррикад.

В тот день, когда они с Корой встретились впервые, он сказал ей, что в жизни есть вещи и похуже глупости. И все же он не был одним из тех, кто терпимо относится к глупости. Он знал, что довольно сообразителен — возможно, даже обладает блестящим умом — и при этом жесток.

Очень жесток.

Этому научила его жизнь.

Деду Трейса пришлось бросить школу в шестом классе: если он хотел есть, он должен был заработать на еду. Так в возрасте одиннадцати лет Джек Баллинджер оказался на угольных шахтах западной Пенсильвании (которая если не географически, то экономически была частью Аппалачей).

Джек Баллинджер до срока состарился, ожесточился и, напиваясь, превращался в настоящего ублюдка.

Трейс помнил, как его дед лежал в малюсенькой спальне их крохотного дома, стоявшего неподалеку от железнодорожных путей. Воздух был сизым от табачного дыма — Джек продолжал выкуривать по три пачки сигарет в день, не собираясь отказываться от этой привычки, что бы там ни талдычили эти чертовы докторишки о его легких.

Если у Трейса и сохранилось какое-нибудь отчетливое и яркое воспоминание, связанное с дедом, то это был звук сухого кашля и хриплый шепот, которым тот проклинал имя Грантов.

В тот год, когда Трейсу исполнилось десять, Джек Баллинджер умер от рака легких.

Его отец желал себе лучшей доли. Вес Баллинджер дождался шестнадцати лет, чтобы бросить школу. В итоге он получил работу на сталелитейном заводе в Питсбурге. Это была тяжелая работа. Грязная работа. Опасная работа. Но платили хорошо и стабильно, пока на рынок отечественной стали не обрушился кризис.

Когда Трейсу исполнилось девятнадцать — к тому времени он работал вместе с отцом на заводе Грантов уже пять лет (хотя порой ему казалось, что все двадцать пять), — Вес Баллинджер перенес сердечный приступ.

Его отец жил сталью и, не достигнув пятидесяти лет, умер от нее, осыпая проклятиями имя Грантов.

С того дня вся энергия Трейса была направлена на то, чтобы выбиться в люди и свести счеты с Грантами. Он был сыном своего отца и представлял уже третье поколение Баллинджеров, которое ненавидело все и вся, связанное с именем Грантов.

Шайлер Грант вела происхождение от голландских патронов и английских земельных магнатов, которые первыми построили свои особняки на берегах Гудзона в XVIII и XIX веках. Она принадлежала к старинному знатному роду. Училась в частной школе, затем в университете Парижа, объездила весь мир: у нее все и всегда было самого высшего класса.

Шайлер была настоящей аристократкой — от макушки до кончиков пальцев.

Конечно же, найдутся люди, которые скажут, что Шайлер слишком хороша, чтобы быть подлинной.

Кто-то будет утверждать, что за благополучным фасадом прославленного рода Грантов, за стенами их роскошного поместья скрываются зловещие тайны.

Грантвуд: дом — это мания странной, эксцентричной женщины, которая в результате трагедии лишилась всех, кто был ей дорог.

Грантвуд: один из самых величественных особняков, когда-либо стоявших на берегах Гудзона, который в отличие от многих поместий, быстро пришедших в упадок и не сохранивших даже намека на былую аристократическую роскошь и прежнюю эпоху, все еще принадлежал потомкам основавшей его династии.

Вверх и вниз по реке сквозь деревья и густую растительность виднелись развалины: руины, которые когда-то были великолепными домами, снаружи — с башнями, шпилями, портиками, блестящими колоннами и причудливыми горгульями[10], внутри — со сводчатыми потолками, просторными бальными залами и огромными библиотеками, что говорило о исторически сложившемся пристрастии здешнего высшего общества к книгам.

Однажды Трейс прошел несколько миль вдоль реки. Сквозь заросли деревьев он мельком увидел очертания заброшенных особняков и решил разглядеть их поближе. Он обнаружил ужасные развалины пришедших в упадок строений, которые хранили тайны прежних времен в обрушившихся мансардах, потайных коридорах и беседках, заросших сорняками.

Трейс часто в мыслях возвращался к своей первой случайной встрече с Шайлер той темной дождливой ночью, когда они оба прибыли в Грантвуд, промокшие до нитки, в полушоковом состоянии, после едва не произошедшей аварии на дороге.

Они встретились снова следующим утром в библиотеке: он — адвокат и душеприказчик Коры, она — аристократка, которая вот-вот унаследует Грантвуд и состояние Грантов.

Однако последующие встречи с Шайлер открыли ему, что она совсем не такая, какой показалась ему в первый раз. И сейчас Трейс Баллинджер чувствовал себя не в своей тарелке.

Он не мог забыть, что Гранты сколотили свои миллионы, используя рабский труд рабочих семей, которые так же, как и его собственная семья, поколение за поколением гнули спины на угольных шахтах и сталелитейных заводах Грантов.

Трейс думал, что получит истинное удовольствие — черт, просто-таки будет упиваться триумфом, — отомстив наконец Грантам. Но оказалось, что он зашел в тупик.

С кем он собирался сводить счеты?

Со старой леди, слабой здоровьем и прожившей на свете уже восемьдесят лет, когда он впервые встретил ее?

С Шайлер? С женщиной, к которой его тянуло как магнитом? С женщиной, которая являлась ему во сне каждую ночь? С женщиной, которая была живым олицетворением его мечты?

«Да, когда дошло до дела, месть оказалась совсем не такой, как представлялось», — решил Трейс Баллинджер.

Глава 21

Месть должна быть хладнокровной.

Холодной, как лед.

Он знает о мести все. Он жил, дышал, строил планы и мечтал о своей мести ночь за ночью, месяц за месяцем, даже год за годом. Сейчас наконец она должна осуществиться, и предвкушение этого было сладостным, действительно сладостным.

Мечты о мести были основной, мощнейшей, тайной силой, управлявшей его жизнью. И он был полон решимости осуществить ее во что бы то ни стало. Собственно говоря, все, что он делал, он делал во имя взывающего к нему голосу отмщения.

Его возмездие будет полным, абсолютным и беспощадным. В его сердце нет места жалости. Бесполезно взывать к его лучшему «я»: у него его просто нет. Без толку обращаться к его великодушию: его он тоже лишен.

И никаких пленных.

Он облизнул губы, наблюдая, как Шайлер Грант идет по саду Грантвуда. Все складывается как нельзя лучше для осуществления его планов, даже лучше, чем он смел мечтать.

Когда настанет нужный момент и все игроки займут свои места, он нанесет решительный удар подобно кобре: молниеносно и беспощадно.

Но он улыбнулся и снова облизнул губы, смакуя каждую крупицу своего наслаждения.

Это просто изумительно.

Он должен быть осторожен и не улыбнуться слишком рано, не выдать себя раньше времени. В конце концов, его так называемые сообщники тоже не столь уж глупы. Он сделал ставку на их алчность. Это сделает его месть еще слаще.

Он беспокойно оглянулся. Ему не нравилось находиться вне дома днем, даже если его скрывали низко свисающие ветви, как сейчас.

Он — дитя ночи. Он любит сумрак. Всегда любил, даже в детстве. Тогда как остальные дети боялись темноты и неизвестных, безымянных, ужасающих чудищ, которые прятались у них под кроватями, за закрытыми дверями, в подвалах и длинных коридорах, он был зачарован тьмой, неизвестностью и ужасом.

В ночи есть что-то умиротворяющее. Она тиха. В ней есть какая-то тайна. Уединенность.

Он любит бывать один.

Любит бодрствовать, когда остальные спят. Он частенько работает поздно ночью. Читает. Размышляет. Строит планы, обдумывает дальнейшие действия. Разглядывает свои коллекции, любуясь последними находками и осмысливая свой очередной шаг.

Ему нужна ночь, как большинству людей нужен воздух, чтобы дышать. Ночью он расцветает. Он обожает ночь. Она нужна ему для сознания, для тела, для души.

Да, ночь — его стихия.

К тому же ночь полна соблазнов. Мужчины и женщины становятся совершенно не похожими на себя существами, как только заходит солнце и на небе появляется луна.

Во тьме ночи происходит, обсуждается, свершается так много всего того, чего никогда не было бы при свете дня.

Он часто обходился без фонаря. У него зрение, как у ночного зверя: в темноте он видит отчетливее, чем при дневном освещении.

Он хорошо знает лес в этой местности. Именно в нем он проводил большую часть своего времени. Сейчас он тоже находится в зарослях деревьев, вдыхает свежий воздух и ждет ночи.

Да, мстить надо хладнокровно и под покровом ночи.

Глава 22

Шайлер на цыпочках проскользнула в боковую дверь оранжереи. В теплице со стеклянными стенами и стеклянной крышей пахло черноземом и зеленью, витал чудный, почти перекрывающий все остальные запахи аромат цветов. Она обошла высокие пальмы и стелющиеся тропические растения и быстро, но бесшумно пробралась к задней лестнице, ведущей в то крыло дома, где находилась ее комната.

Она намеренно избегала встречи с миссис Данверз или другой прислугой, которая могла работать в доме в этот еще ранний вечерний час. Трейса она тоже избегала.

Его в особенности.

У нее не было времени объяснять кому бы то ни было, что она видела и почему спешит выяснить, в чем дело. Возможно, если она двигалась достаточно быстро, тот или то, что она мельком видела в наполовину закрытом ставнями окне, все еще находится там.

Когда Шайлер остановилась на несколько секунд, чтобы перевести дух, ей в голову неожиданно пришла еще одна идея. В то первое утро в библиотеке Трейс сказал ей, что Кора верила, будто в Грантвуде обитают приведения. Тогда она решила, что в основе этой веры лежал описанный Трейсом случай, когда ее двоюродной бабушке привиделась Люси.

А что, если что-то другое заставило Кору поверить в существование привидения?

Что, если Кора тоже видела лицо в окне?

Шайлер тяжело вздохнула.

Если, конечно, это лицо было. Если это не обман зрения, не отражение заходящего солнца в оконном стекле и не местная женщина, ежедневно наводящая порядок под пристальным оком миссис Данверз. Например, та же Энни Баркер.

Шайлер посмотрела на свои часы. Было почти половина шестого. Большинство местной прислуги в этот час уже дома.

И тем не менее она собиралась удовлетворить свое любопытство.

Первое, что сделала Шайлер, оказавшись в коридоре, который вел к спальне Коры, — перепроверила соседние с ней комнаты. Она твердо знала, что на окнах комнаты Коры нет ставней, но не была уверена насчет других окон в этом крыле дома.

Комната слева от спальни Коры была выдержана явно в мужском стиле: от массивных предметов мебели — там были большая кровать, огромное французское бюро и несколько жестких, обтянутых кожей стульев — до каминной полки из дорогого дерева и темных стен.

И никаких ставней.

Следующей Шайлер изучила комнату справа от спальни Коры. Та оказалась гораздо более скромной. К тому же она была значительно меньше, чем предыдущая. Стены были окрашены в бледный нейтральный цвет, а не оклеены обоями и не обиты тканью. В комнате было два обычных окна.

И тоже без ставней.

Шайлер бесшумно закрыла дверь и опять вернулась к спальне Коры.

Что же она упустила?

Что-то наверняка ускользнуло от ее внимания. Должна быть какая-то важная деталь, которой она не заметила. Мелочь, на которую она не обратила внимания. Важный намек, на который она закрыла глаза.

Что же это такое?

И тут Шайлер легонько хлопнула себя ладонью по лбу:

— Какая же я идиотка!

Она искала логическое объяснение. Ждала чего-то полностью предсказуемого. А Грантвуд был известен своими странностями. Так же как бабушка была известна — печально известна — своими.

Комнаты без окон.

Окна без комнат.

Шайлер решительно открыла дверь в чулан Коры и нащупала выключатель в углу. Провод с одной-единственной лампочкой, которая давала тусклый желтоватый свет, был у нее над головой. Другие лампочки скорее всего перегорели. Надо не забыть заменить их завтра утром.

За последнюю пару недель Шайлер провела немало часов в чулане Коры, перекладывая ее вещи и стараясь по кусочкам воссоздать историю ее жизни и историю поместья.

Тут было собрано Корой абсолютно все: невероятно дорогие бальные платья тридцатых и сороковых годов и к ним в тон сумочки и привезенные из-за границы итальянские туфли ручной работы; прекрасно сшитые дорожные костюмы с меховыми воротниками и манжетами, изысканное, тонкое, с ручной вышивкой белье, переложенное слоями папиросной бумаги, кружевные, шелковые, элегантные предметы одежды.

Тут были целые ящики с перчатками всех мыслимых цветов и фасонов: длинные вечерние перчатки, перчатки для летних прогулок, детские перчатки и зимние перчатки на меху.

Тут были шляпные картонки, сложенные одна на другую от пола до потолка. В них находились вуали, шикарные шляпки с украшавшими их экзотическими и, возможно, уже тогда вышедшими из моды птичьими перьями, шляпки с лентами, соломенные шляпки и даже шляпки, украшенные драгоценными камнями.

Были также целые полки кашемировых свитеров, шелковых блузок всех фасонов и всех цветов радуги, с подобранными к ним однотонными шелковыми шарфиками.

Отдельно висел ряд меховых жакетов и шуб: норковых, собольих, рысьих и даже из леопарда.

Ближе к двери располагались вещи уже пожилой женщины. Несколько дюжин платьев, все одного фасона, но разных цветов и фактуры. Простые, но из хорошей кожи сумочки, туфли на низком каблуке и уютные свитера.

Шайлер подошла к дальней стене чулана, где стоял сундук. Она потянулась и провела рукой по стене, а затем наклонилась проверить деревянные панели. И в конце концов она обнаружила то, что ожидала найти. Это была едва заметная — почти неразличимая — узкая трещина на штукатурке и мельчайшая брешь в дереве.

Шайлер предпочла бы действовать тихо, но сейчас у нее не было выбора. Она тихонько постукивала по стене костяшками пальцев и прислушивалась к малейшим изменениям звука.

Вот оно!

Тихий глухой звук.

За стеной чулана что-то было, даже если это всего лишь небольшая впадина или ниша.

Шайлер облизнула губы и тихо-тихо прошептала слова, которые сама едва расслышала:

— В твоем сундуке нет никаких «бесценных сокровищ», Кора. Так что же ты делала, когда уходила в свой чулан? Куда ты направлялась?

Это не так уж сложно определить. Коре было за восемьдесят, у нее были больные суставы и плохой слух. Если у ее тети была тайная комната за стеной, Шайлер наверняка сможет найти ее.

Все так просто.

Даже слишком.

Шайлер слегка надавила носком туфли на трещину в дереве, и часть стены отошла. Это была замаскированная дверь: хорошо спрятанная и практически невидимая.

— Вот так сюрприз, — пробормотала Шайлер, слегка наклонившись вперед и вглядываясь в темноту.

Помещение, находившееся за дверью, было вытянуто не в ширину, а в длину и напоминало скорее коридор, чем маленькую комнату. Казалось, в нем нет дверей — кроме той, в проеме которой Шайлер стояла, — и уж конечно, там не было никаких окон, ни со ставнями, ни без них.

Шайлер не заметила на стенах никаких осветительных приборов или выключателей. Слабый свет от единственной электрической лампочки позади нее помогал мало. Коридор был темен и полон теней.

Шайлер сделала небольшой шажок вперед, не более дюйма или двух, только чтобы лучше видеть.

Потом еще шажок.

Вот тогда-то все и случилось.

Она поскользнулась на чем-то влажном и скользком, что лежало на полу. Стала терять равновесие. Чтобы удержаться от падения, ей не оставалось ничего иного, кроме как ухватиться за что-нибудь руками.

Шайлер оперлась о стену, и дверь вдруг захлопнулась за ней.

Она сразу же обернулась и пихнула дверь. Но это ничего не дало. Дверь даже не шелохнулась. Шайлер толкала, стучала, затем сильно ударила по тому месту, где, как она полагала, находилась дверь, носком туфли.

Ничего.

— Вот дьявол! — выругалась она в тишине, не заботясь о том, что в этот момент кто-то может ее услышать.

«Хорошо хоть, что у меня нет боязни замкнутого пространства», — подумала Шайлер, однако без свойственного ей чувства юмора.

Окон не было.

Дверей тоже.

Даже той, в которую она вошла.

Приблизительный размер помещения был фута четыре в ширину и футов двенадцать в длину. Высоту потолка Шайлер определить не могла. Но она не доставала до него даже вытянутой рукой.

На стенах ничего не было. На полу тоже, кроме, конечно, того чертова скользкого пятна. Тут просто-напросто было пусто. Точка.

Она оказалась в ловушке.

Чушь!

Шайлер расправила плечи и вздернула подбородок. За свою жизнь она побывала и в более сложных ситуациях: если не в физическом, то уж в моральном смысле — точно. Она отказывалась верить, что выхода нет, как всегда отказывалась признать свое поражение.

Бывали времена, когда знаменитое упрямство Грантов — особенно сильно оно проявлялось в женщинах, и, как она сказала Трейсу во время их первого делового свидания в библиотеке, правильнее было бы назвать его сильной волей — было единственным их достоянием.

«Что ж, остается прямо сейчас задействовать все свои скрытые ресурсы», — решила Шайлер.

В темноте происходили странные вещи.

Течение времени изменилось: казалось, время не движется. А потом оно будто и вовсе исчезло.

Пространство тоже исказилось. Во-первых, коридор стал казаться Шайлер больше, чем он был на самом деле. Затем, в какой-то момент, ей почудилось, что она совсем маленькая, а помещение огромное.

Воздух стал спертым, застойным, даже удушливым. Потом как будто заколыхался наподобие легкого бриза.

Внезапно волосы у нее на голове поднялись дыбом.

Нет ли тут кого-то еще, кроме нее?

Она чувствует чье-то присутствие!

Шайлер разомкнула губы и хрипло прошептала:

— Кто вы?

Глава 23

Шайлер передвигалась абсолютно бесшумно.

— Трейс, это ты? Ты меня искал? Ты не должен ругать меня, — позвала она и тут же почувствовала, как это глупо.

Ответа не последовало.

Предостережения тоже.

Но прежде чем Шайлер успела обернуться, кто-то положил руки ей на спину и изо всех сил толкнул! Она врезалась в противоположную стену коридора, сильно ударившись локтем правой руки. Ее прошиб холодный пот. Руку пронзила острая боль. «Может, даже сломалась кость», — почти безразлично подумала Шайлер.

Она еще не успела оправиться от первой атаки, когда второй, еще более мощный удар обрушился на ее спину.

В стене появился проход, и Шайлер проковыляла в какую-то комнату. Дверь за ней тут же закрылась снова.

Она больше не была в темном и узком коридоре, но не вернулась и в чулан Коры. Молодая женщина изо всех сил подергала ручку двери, пытаясь любым способом вырваться наружу. Она толкала дверь левой рукой — правая пульсировала от боли и была беспомощна. Всем своим весом она навалилась на стену. Дверь не поддавалась.

В комнате стоял затхлый, слегка гнилостный запах. Шайлер старалась не обращать внимания на шум, доносившийся откуда-то снизу и временами нараставший. Она стряхнула с себя паутину и обрела наконец голос:

— Эй!

Ответом ей была тишина.

Она повысила голос:

— Эй, есть тут кто-нибудь? Пожалуйста, помогите! Я внутри…

Интересно, внутри чего она находится?

Мертвая тишина.

Вот когда паника проникла в ее сердце и разум.

Похоже, она в ловушке.

Тьма.

Тут царила лишь тьма…

Ее руки и плечи ныли от усталости. С тех самых пор, как она поняла, что заперта в этой комнате, Шайлер не прекращала звать на помощь и колотить в стены.

Она ничего не видела. В темноте она утратила и чувство времени.

Она замерзла, устала, умирала от голода и жажды. Шайлер вспомнила, что где-то читала, будто человек может прожить несколько суток, даже недель, без пищи, при условии, что у него достаточно воды. От этой мысли ей только сильнее захотелось пить.

Конечно же, кто-нибудь скоро придет ей на помощь. Наверняка миссис Данверз или Трейс к ужину заметят, что она не вернулась от Джеффри Баркера.

Шайлер поплотнее запахнула жакет и позволила себе едва заметно вздохнуть. Всего один раз. В подобных обстоятельствах нельзя себя слишком жалеть. Конечно, Трейс найдет ее. Она верила в это всем своим существом.

Она закоченела. Какой-то звук? Или просто разыгралось воображение? Шайлер насторожилась и внимательно прислушалась, припав ухом к стене. Затем снова крикнула:

— Эй! Ну пожалуйста, отзовитесь, есть тут кто-нибудь?

Ответа не последовало.

Через минуту-другую послышался скрип, а затем шум, как будто передвигали что-то тяжелое. В кровь выплеснулся адреналин. Сердце Шайлер забилось чаще.

Никого.

«Надо попробовать кое-что еще», — решила Шайлер. Натыкаясь на мебель и пару раз ударив ногу, она наконец пробралась туда, где, по ее мнению, должно было находиться окно. Оно было закрыто ставнями и кое-как заколочено гвоздями.

Шайлер потянула за край деревянных ставней, пока те не подались.

Через образовавшуюся щель она увидела, что уже наступил вечер. Заходящее солнце спряталось за деревьями, а вдалеке над рекой появилась голубоватая дымка. Но никаких признаков присутствия людей вокруг. Никогда за всю свою жизнь Шайлер еще не чувствовала себя настолько одинокой.

— Не впадай в отчаяние, Шайлер Грант, — приказала она самой себе. — Ты не в первый раз испытываешь одиночество, да и не в последний.

Звук собственного голоса несколько подбодрил Шайлер. Она растерла руки и попрыгала на месте, энергично двигая ногами. Вечер был теплым, но она совершенно закоченела. Ничего странного. Когда сидишь взаперти в темной комнате, тебе кажется, что ты в ней уже долгие часы.

Шайлер стояла у окна и смотрела в щелку. Вдруг она увидела какую-то фигуру внизу. Она подняла руку и уже почти было собралась окликнуть этого человека, когда одна мысль заставила ее остановиться.

Нет черта опаснее, чем тот, которого знаешь…

Она не видела лица мужчины, но что-то в его движениях заставило ее насторожиться.

Шайлер плотно закрыла глаза и вознесла Богу горячую молитву. Снова открыла их. Вечерний туман стал еще плотнее, а человек внизу испарился. Вздохнув с облегчением, она прижалась щекой к ставням.

Когда она посмотрела в окно в следующий раз, то увидела внизу знакомую фигуру. Она зашевелила губами:

— Трейс, Бадди.

Трейс Баллинджер смотрел вверх, на окна дома, но Шайлер совсем не была уверена, что он ее видит.

Глава 24

Трейс уже почти закончил свои дела, когда раздался стук в дверь библиотеки.

— Войдите.

Это была миссис Данверз.

— Знаю-знаю, — начал Трейс извиняющимся тоном. — Ужин готов, а меня еще нет.

Возникла короткая пауза.

Застывшая в дверях женщина провозгласила:

— Мне надо поговорить с вами, мистер Баллинджер.

В таком случае проходите, пожалуйста.

Я по натуре не паникерша, — сказала она в качестве вступления.

Трейс прекрасно знал, что экономка относится к тем женщинам, которые обычно держат свои опасения при себе.

— Продолжайте, — предложил он.

— Сразу перейду к главному.

— Да, пожалуйста, — согласился он, непринужденно скрестив руки и облокотившись на огромный письменный стол, заваленный ручками, старинными чернильницами, бумагой всех сортов и видов и книгами.

— Она не вернулась.

— Кто не вернулся? — Его голос был абсолютно спокоен.

— Мисс Грант.

Трейс опустил руки и медленно поднялся из-за стола.

— Что вы имеете в виду?

— Именно то, что сказала: мисс Грант не вернулась домой. — Миссис Данверз пару раз шмыгнула носом, достала носовой платок откуда-то из-под одежды — Трейс не заметил, откуда именно — и вытерла нос. — Вообще-то ее никто не видел после того, как она ушла навестить мистера Баркера.

Трейс заставил себя не делать поспешных выводов.

— Вы заходили в ее комнату?

— Это было первое место, куда я заглянула.

— В чулан Коры? — Разборка вещей тети теперь занимала основное время Шайлер.

— Да, конечно. Еще я позвонила Энни Баркер. Я не хотела раньше времени поднимать шум, поэтому нашла предлог, чтобы спросить, когда мисс Грант ушла от них. — Экономка тяжело вздохнула и сообщила Трейсу тревожную весть: — Она ушла от них три часа назад, мистер Баллинджер.

У него мороз пошел по коже.

— Где еще вы ее искали?

— Я обошла все ее любимые места. — Эльвира Данверз начала вслух перечислять их Трейсу, загибая пальцы: — Сад, беседку, «наблюдательный пункт Люси», старый розовый сад…

— Старый сад?

— Мисс Грант проявила особый интерес к розовому саду. Она сказала, что хочет восстановить его.

— Понятно. — Трейс задумчиво потер подбородок. — У нее были назначены какие-нибудь встречи на сегодня?

— Только дома — со мной и еще кое с кем из прислуги.

— Могла она поехать к подруге или кому-нибудь еще, не поставив вас в известность?

Эльвира Данверз покачала головой:

— Мисс Грант знает, что я стала бы волноваться, а она уважает мои чувства. И потом, — добавила экономка, — гараж я тоже проверила.

— Ее машина там? — спросил он.

— То-то и оно.

«Всему этому может найтись вполне невинное объяснение», — напомнил себе Трейс.

— Может, кто-то позвонил ей и увез в своей машине. — Он, конечно же, подумал про этого ловкача Джонни.

— По мне, это не очень похоже на правду, — заявила миссис Данверз. — Она мало кого знает у нас в округе, а мистер Грант вернулся в город.

— А в доме вы осмотрели все закутки?

— Абсолютно все. Я не хотела поднимать ложную тревогу и, быть может, побеспокоить этим мисс Грант, поэтому я проводила свои поиски очень осторожно. — Экономка озабоченно посмотрела на него. — Насколько я понимаю, последним мисс Грант видел Джеффри Баркер.

Трейс плотно сжал губы.

— Я заставил себя остаться здесь, чтобы закончить эту чертову работу, а ведь нутром чуял, что не стоит отпускать ее одну, — с раскаянием в голосе произнес он. — Я должен был позаботиться о ней.

Он и хотел, но был слишком занят делами, чтобы все бросить и проводить Шайлер.

— Мне кажется, что она могла вывихнуть ногу или еще что-нибудь подобное задержало ее по пути домой, — предположила экономка.

Трейс надеялся, молил Бога, чтобы все оказалось так просто.

— Да, это не исключено, — согласился он.

Миссис Данверз все еще стояла в положении «смирно».

— Что прикажете делать дальше, сэр?

— Оставайтесь здесь. Сидите у телефона. Я вернусь, как только смогу.

— Куда вы пойдете?

— Я хочу обойти все, повторив утренний маршрут мисс Грант. — Он громко свистнул. — Бадди! — И в тот же миг охотничий пес оказался у его ног.

Трейс вышел через дверь кухни и уже через несколько секунд оказался на дороге, ведущей через лес.

Бадди рысью бежал впереди него. Когда дом остался позади и исчез из поля зрения, они ускорили шаг.

Трейсом овладело ощущение, что нельзя терять ни минуты. Он не хотел волновать Эльвиру Данверз, но, возможно, все обстояло гораздо серьезнее, чем могло показаться на первый взгляд. Быть может, следовало не только искать пропавшую Шайлер.

На бегу он колотил себя кулаком по бедру и бормотал:

— Черт. Черт. Черт. — Если с Шайлер что-то случилось, это будет на его совести.

Его сердце учащенно билось, но разум был ясен. Чувства предельно обострились. Рука была тверда. Трейс всегда был таким в минуты опасности. Это было одной из причин, почему из него вышел отличный уличный драчун и еще лучший юрист. Говорили даже, что у него в жилах вместо крови — лед.

И это было правдой.

«Если это происшествие как-то связано со странностями, творящимися в Грантвуде, я докопаюсь до сути, даже если это будет последним делом в моей жизни», — поклялся себе Трейс.

И если с головы Шайлер упадет хоть один волос, он заставит виновного поплатиться… и поплатиться дорого.

Ее нигде не было.

Он звал ее по имени, но не получал ответа. Волна бессильной ярости захлестнула Трейса. Он чувствовал, что Шайлер пробудила в нем первобытные инстинкты. Она нуждалась в защите, и, Боже правый, именно это он отныне и будет делать. Собственно говоря, он сделает все, что угодно, лишь бы она была цела и невредима.

Как только найдет ее.

Где же она?

— Где ты, Шайлер?

Бадди заскулил рядом с ним, опустил голову, понюхал тропинку и залаял.

Трейс вернулся к тому месту, где он вошел в лес. Остановился на мгновение и огляделся. Краем глаза он заметил какое-то движение.

Он быстро обернулся и посмотрел на дом. Там, в окне второго этажа за полузакрытыми ставнями мелькнуло женское лицо. Он не мог припомнить, чтобы в этой половине дома были какие-нибудь окна со ставнями.

Трейс снова задрал голову вверх. Где-то поблизости находилась спальня Коры.

— Ну, Бадди, не подведи!

Трейс стремительно рванул через поле, вбежал в заднюю дверь и взлетел вверх по лестнице, перескакивая через две ступеньки. И вот, наконец, он в комнате Коры.

В ней уже кто-то побывал.

Побывал только что.

Трейс чувствовал это.

Он услышал отчетливый скрип двери, который, как ему показалось, доносился из чулана Коры. Трейс бросился к чулану и открыл его дверь.

Ничего.

Он поднял руку, провел рукой по волосам на затылке и выругался про себя. Где же она?

Он громко спросил:

— Шайлер, ты здесь?

Ответа не последовало. Не слышалось ни единого звука. Казалось, молодая женщина испарилась.

Трейс стоял посреди комнаты — ноги на ширине плеч, руки, сжатые в кулаки, на бедрах — и свирепо смотрел в ночную тьму.

Потом вспомнил про окно со ставнями. Сосчитал окна в спальне Коры. Зашел в соседние комнаты: ни одного окна со ставнями. И, тем не менее, он был уверен, что окно, в котором промелькнуло лицо, было со ставнями.