Хроники Маджипура (№7) - Король снов

При первом посещения, много лет назад, когда он, еще совсем молодой рыцарь-посвященный, вместе с Акбаликом Самивольским направлялся на Зимроэль, они пробыли здесь ровно столько времени, сколько было нужно, чтобы найти судно, готовое переправить их через Внутреннее море. Второй раз он побывал в Алаизоре пару лет спустя и пробыл там еще меньше: это было тревожное время, и он спешил пересечь полмира, чтобы доставить лорду Престимиону, находившемуся на Острове Сна, известие о том, что Венгенар Барджазид бежал из тюрьмы в Замке и намеревается передать свои шлемы, предназначенные для управления сознанием, мятежнику Дантирии Самбайлу. А в самый последний визит, со времени которого прошло лишь несколько месяцев, Деккерет провел в городе всего лишь два дня, а затем пришло известие о том, что Престимион прибыл в Стойен и требует, чтобы корональ как можно скорее присоединился к нему. Он едва успел возложить венок на могилу лорда Стиамота и тут же помчался дальше.

Зато теперь у него имелось сколько угодно времени для восхищения чудесами Алаизора. Деккерет, конечно, с великой радостью отправился бы на Зимроэль без малейшего промедления. Но было необходимо вызвать суда из других портов, построить новые, набрать солдат в близлежащих провинциях. Так что, хотелось ему того или нет, он был вынужден на этот раз задержаться в Алаизоре надолго.

Город был великолепно расположен и являлся просто идеальным морским портом. Здесь в море впадала река Ийянн, протекавшая на запад через верхний Алханроэль. Прорезав глубокую долину в высокой гряде черных гранитных утесов, выстроившихся параллельно берегу, река связывала внутренние районы континента с большим заливом в форме полумесяца. Этот залив в устье реки Ийянн и стал гаванью Алаизора. Сам город в основном раскинулся в прибрежной полосе, выбросив щупальца поселений в глубь суши вплоть до Алаизорских холмов, где со временем образовался живописный пригород.

Деккерету и Фулкари отвели четыре этажа на самом верху тридцатиэтажного здания Алаизорской коммерческой биржи; именно там обычно останавливались монархи, посещавшие город. Из своих окон они хорошо видели темные полосы больших бульваров, сбегавшихся со всех концов города, словно спицы в колесе, сходясь совсем рядом с биржей к круглой площади, отмеченной шестью колоссальными черными каменными обелисками, — там находилась могила лорда Стиамота. Стиамот, уже в глубокой старости, направлялся на Зимроэль, желая испросить прощения у Данипиур, королевы метаморфов, за ту войну, которую он вел против ее подданных, и здесь, в Алаизоре, его настигла смертельная болезнь. Он завещал похоронить его так, чтобы с его могилы было видно море. Во всяком случае, так утверждали историки.

— Интересно, на самом ли деле он здесь похоронен? — задумчиво сказал Деккерет, когда они с Фулкари вдвоем рассматривали древнюю могилу. Среди обелисков прохаживались несколько жителей Алаизора, разбрасывавших охапки ярких цветов. Могилу каждый день украшали свежими цветами. — И, кстати, существовал ли он вообще?

— Ты сомневаешься в его существовании точно так же, как сомневался в существовании Дворна, когда мы были у его гробницы.

— Именно, точно так же. Я согласился, что человек, носивший имя Дворн, вероятно, был понтифексом когда-то в прошлом. Точно неизвестно, когда. Но был ли он тем самым человеком, который основал понтифексат? Кто может это знать? Это было тринадцать тысяч лет назад, а на таком расстоянии невозможно отличить подлинную достоверную историю от мифа. Точно так же и с лордом Стиамотом: он жил настолько давно, что мы не можем быть уверены ни в едином факте, который связывают с его именем.

— Как ты можешь так говорить? Он жил всего лишь семь тысяч лет назад. Семь это далеко не тринадцать. По сравнению с Дворном он, можно сказать, наш современник!

— Так ли это? Семь тысяч лет… тринадцать тысяч лет… это невероятно много, Фулкари.

— Так значит, никакого лорда Стиамота вообще не было на свете?

Деккерет улыбнулся.

— О, конечно, какой-то лорд Стиамот существовал. И, предполагаю, он или какой-то другой человек, носивший это имя, вероятно, победил метаморфов и отослал их на вечное жительство в Пиурифэйн. Но можно ли быть уверенным в том, что именно этот человек захоронен под этими черными обелисками? Или же там похоронили кого-то, считавшегося пять или шесть тысяч лет тому назад очень важной персоной, а со временем его имя забылось, и народная молва стала утверждать, что в этой могиле лежит лорд Стиамот?

— Ты просто ужасный человек, Деккерет!

— Я просто реалист. Может быть, ты считаешь, что реальный Стиамот был хоть сколько-нибудь похож на того человека, о котором нам рассказывают поэты? На героя-сверхчеловека, шагавшего с одного конца мира на другой так же легко, как мы с тобой переходим улицу? Я лично уверен в том, что лорд Стиамот из «Книги Изменений» на девяносто пять процентов является вымышленной фигурой.

— А как ты думаешь, может такое случиться с тобой? Будет ли лорд Деккерет из поэм, которые будут написаны через пять тысяч лет, тоже на девяносто пять процентов вымышленным?

— Ну, конечно. И лорд Деккерет, и леди Фулкари. Где-то в «Книге Изменений» сам Эйтин Фёрвайн рассказывает, что Стиамот однажды услышал, как кто-то пел балладу об одной из его побед над метаморфами, и заплакал, потому что все, что говорилось о нем в этой песне, было неверно. И даже это, скорее всего, тоже является легендой. Вараиль однажды рассказала мне, как на рынке слышала песни о войне Престимиона с Дантирией Самбайлом, и Престимион, о котором пели, не имел ничего общего с тем Престимионом, которого она знала. С нами, Фулкари, когда-нибудь будет то же самое. Можешь мне поверить.

Глаза Фулкари заблестели.

— Ты только представь себе, Деккерет, поэма о нас с тобой через пять тысяч лет! Героическая сага о твоей великой кампании против Мандралиски и Пяти правителей! Я с удовольствием прочла бы ее, а ты?

— Я с превеликой радостью узнал бы из нее, каким боком обернулись дела для лорда Деккерета, — ответил Деккерет, мрачно глядя на древнюю могилу посреди площади. — Интересно, будет окончание саги счастливым для галантного короналя? Или оно окажется трагическим? — Он пожал плечами. — Во всяком случае, нам не придется дожидаться пять тысяч лет, чтобы это узнать.

У высоких гостей не было никакой возможности избежать вторичной церемонии на могиле, и посещения храма Хозяйки, расположенного на вершине Алаизорских холмов, — второй в мире по значению из великих святынь Хозяйки, и официального приема в парадном Топазовом зале во дворце мэра Алаизора Манганана Эшириза. А по мере того, как шло время, появлялись все новые и новые поводы для различных многочисленных церемоний и приемов; Алаизор со всем старанием пользовался необычно долгим присутствием в своих пределах короналя Маджипура.

Но большую часть времени Деккерет тратил на предварительную организацию паломничества по Зимроэлю, готовясь к высадке в Пилиплоке, поездке вверх по Зимру, вступлению в Ни-мойю. Он запоминал имена местных градоправителей, изучал карты, стремился определить места на пути, где с наибольшей вероятностью можно было столкнуться с опасностью. Главная хитрость состояла в том, чтобы явиться на западный континент во главе огромной армии, и при этом создать впечатление, что это всего лишь мирное великое паломничество, предпринятое новым короналем ради личного появления перед своими подданными, которые обитают на крайнем западе. Конечно, если при высадке в Пилиплоке его будет ждать армия мятежников или же если Мандралиска зайдет настолько далеко, что попытается перекрыть ему морской путь, то у него не останется иного выбора, кроме как ответить ударом на удар. Но придется ли это делать, покажет будущее.

А между тем лето шло к концу. Деккерет знал, что вскоре наступит время, когда ветры поменяют направление и начнут с такой силой дуть с запада, что отъезд неизбежно придется отложить еще на несколько месяцев. Он то и дело спрашивал себя, не ошибся ли он в своих расчетах, не потратил ли на подготовку флота слишком много времени, не придется ли ему из-за задержки отложить вторжение до весны, давая тем самым врагам возможность дополнительно укрепить свои позиции.

Но наконец все, казалось, было готово к отправлению, и ветры все еще оставались благоприятными.

Его флагманское судно называлось «Лорд Стиамот». Этого и следовало ожидать: во-первых, местный герой, а во-вторых, корональ, чье имя было синонимом победного триумфа. Деккерет подозревал, что судно раньше носило какое-то другое, несколько менее звучное имя, и было поспешно переименовано в связи с выпавшей на его долю честью нести на себе короналя, но не видел в этом ничего дурного.

— Пусть это имя будет предзнаменованием нашего грядущего успеха, — громко, с бурной радостью воскликнул Гиялорис, указывая на буквы, украшавшие борт, когда Деккерет и его спутники подошли к судну. — Завоеватель! Величайший из всех воинов!

— Совершенно верно, — согласился Деккерет.

Гиялорис так же бурно радовался — причем только он один, — когда спустя много недель медленного плавания и борьбы с начавшими все-таки меняться ветрами в поле зрения путешественников появилась гавань Пилиплока. Плавание ознаменовалось встречей с огромным стадом морских драконов, которые на протяжении значительной части пути держались почти рядом с флотилией Деккерета. Огромные водные животные с несколько пугающей игривостью резвились рядом с кораблями, пенили изменчивое сине-зеленое море своими огромными хвостами с широкими плавниками; время от времени то один, то другой из гигантов поднимался из воды хвостом вперед, являя взорам мореплавателей едва ли не все свое устрашающе огромное тело. Зрелище играющих поблизости морских великанов одновременно и восхищало, и устрашало. Но в конце концов драконы скрылись в просторах океана, чтобы перейти к следующему этапу своего таинственного безостановочного кругосветного странствия.

Почти сразу же цвет морской воды начал меняться с сине-зеленого на все более и более грязно-серый. Это означало, что путешественники вошли в ту часть океана, куда достигало течение Зимра, выносившее с материка огромное количество песка и ила. Огромная река на своем пути в семь тысяч миль длиной поперек Зимроэля переносила на восток колоссальное количество осадочных пород и различного плавучего мусора, а из гигантского, более шестидесяти миль шириной, устья все это выносилось в море, окрашивая мутью воду на много сотен миль от берега. Так что эта перемена цвета воды говорила о том, что город Пилиплок уже недалеко.

И затем наконец-то появился берег Зимроэля. На горизонте ярко засверкал большой, в милю высотой меловой утес, которым оканчивался мыс, ограничивавший устье Зимра чуть севернее Пилиплока.

А собственно город первым удалось разглядеть Гиялорису.

— Ого-го! Пилиплок! — взревел он. — Пилиплок! Пилиплок!

Да, это был Пилиплок.

«А не ожидает ли там нашего появления враждебный флот?» — задумался Деккерет.

На первый взгляд ничего похожего заметно не было. На пути попадались лишь обычные торговые суда, торопившиеся куда-то по своим делам, словно в мире нет и не было никаких тревог, волнений и мятежей. Судя по всему, Мандралиска — если он, конечно, не припас в рукаве какого-нибудь сюрприза — не намеревался препятствовать короналю Маджипура высадиться на берег Зимроэля. В конце концов, оборона всего периметра континента от возможного вторжения была очень сложным делом и, возможно, была не по силам мятежникам. Мандралиска наверняка устроит кордон где-нибудь поближе к Ни-мойе, решил Деккерет.

Гиялорис даже не пытался скрывать восхищения и радости при виде неторопливо приближавшегося своего родного города. Он радостно хлопал в ладоши, размахивал руками.

— Вот и первый город для вас, Деккерет! Взгляните на него хорошенько! Вот это город так город! Что вы скажете, мой лорд?

Что ж, у него были все причины радоваться при виде города своего детства. Но Деккерет, уже побывавший в Пилиплоке во время своей поездки вместе с Акбаликом, знал, какие зрелища его ожидают, и совершенно не разделял восторгов старика Великого адмирала. Он ни в коем случае не считал Пилиплок воплощением городской красоты. Вообще-то любить этот город были в состоянии одни лишь его уроженцы.

А Фулкари, после того как корабли приблизились к берегу, даже на некоторое время лишилась дара речи.

— Я знала, что этот город не особенно красив, — сказала она на ухо Деккерету, когда пришла в себя, — но, Деккерет, все равно… все равно, как ты думаешь, не мог ли этот город спланировать сумасшедший? Какой-нибудь умалишенный математик, влюбленный в собственный безумный план.

Деккерет тоже решил, что город не стал нисколько красивее за двадцать с лишним лет, минувших после того, как он побывал в нем. От центра — прославленной гавани — расходились, словно спицы колеса, одиннадцать больших проспектов, соединявшихся между собой изогнутыми с безошибочной точностью полосами улиц. Каждый квартал имел свою специфику — квартал морских складов, торговый квартал, квартал легкой промышленности, жилые кварталы и так далее, — и каждое здание определенного квартала соответствовало уникальному для этого квартала архитектурному стилю, каждое строение были почти неотличимо похожим на соседа. Стили застройки всех кварталов объединяла между собой лишь одна черта: все здания казались необыкновенно тяжелыми и грубыми, от облика города уставали глаза и становилось тяжело на душе.

— На Сувраэле, где приживаются очень немногие из деревьев или кустов северных континентов — они не могут выдержать нашей жары и яркого солнца, — сказал Динитак, — мы выращиваем все, что может выдержать наш климат: пальмы, уродливые кактусы, даже невзрачные кусты пустынной колючки, чтобы придать городам хоть какое-то подобие красоты. Но здесь, в этом приморском благорастворении воздухов, где прорастет все что угодно, наверное, даже железный гвоздь, добрые жители Пилиплока, кажется, не желают выращивать вообще ничего! — Недовольно покрутив головой, он указал рукой на берег. — Деккерет, вы видите хоть одно растение? Стебель, ветку, лист, цветок? Ничего. Ничего!

— Он весь такой, — сказал Деккерет. — Мостовые, мостовые, мостовые… Дома, дома, дома… Бетон, бетон, бетон… Я помню, что в прошлый приезд видел здесь кустик или два. Уверен, что они давно уже выкорчевали их и залили бетоном те места, где они росли.

— Слава Божеству, мы приехали сюда не как переселенцы! — весело воскликнул Септах Мелайн. — Так что, давайте притворяться, что мы в восторге от этого места, если нас будут спрашивать, и постараемся как можно скорее удрать подальше отсюда.

— Полностью согласна с вами, — подхватила Фулкари.

— Смотрите, — перебил их Деккерет, — а вот это, похоже, встречают нас.

Из гавани навстречу каравану короналя двигалось с полдюжины судов. Деккерет, у которого на душе было неспокойно, с большим облегчением увидел, что они нисколько не походили на военные корабли — он с первого взгляда признал своеобразные суда рыбаков Пилиплока, известные под названием драконьих. Они были затейливо украшены декоративными головами и зловещими остроконечными хвостами, разрисованы по бортам яркими узорами в виде множества огромных белых зубов и алых и желтых глаз. На высоких мачтах с несколькими стеньгами были подняты паруса традиционных цветов — с черными и темно-красными полосами, над которыми на высоких флагштоках приветственно развевались зеленые с золотом знамена, символизировавшие власть короналя.

Это могло, конечно, оказаться и какой-то хитростью Мандралиски, предположил Деккерет. Но он очень сомневался в этом. И еще больше убедился в том, что все обстоит благополучно, когда услышал, как хрипловатый басовитый голос проревел в мегафон на весь океан традиционное приветствие:

— Деккерет! Деккерет! Славьте лорда Деккерета! — Этот громыхающий голос, вне всякого сомнения, принадлежал скандару. В Пилиплоке этих четвероруких гигантов обитало больше, чем в каком-либо другом городе мира. Насколько помнил Деккерет, мэр Пилиплока — его звали Келмаг Волвол — тоже был скандаром.

Потом он разглядел на носу первого корабля огромную мохнатую фигуру почти девяти футов ростом — это мог быть только Келмаг Волвол, — делавшую всеми четырьмя руками знаки Горящей Звезды, общепринятый жест приветствия короналя. Когда суда еще больше сблизились, Келмаг Волвол крикнул в мегафон, что просит разрешения подняться на борт корабля короналя для переговоров. Если бы это была ловушка, подумал Деккерет, то разве стал бы мэр города служить в качестве приманки?

Два флагманских судна сошлись бортами. Келмаг Волвол вскарабкался в плетеную погрузочную корзину. На «Лорде Стиамоте» быстро развернули грузовую стрелу, завели толстый трос с массивным гаком на конце — такие использовались для подъема из воды убитых морских драконов во время промысла, — на рыбацком судне гак прикрепили к корзине, матрос завертел ручку лебедки, мэр Пилиплока взмыл в воздух, затем корзина медленно и плавно переплыла через промежуток, разделявший оба судна, и Келмаг Волвол, все это время важно стоявший, держась двумя левыми руками за стропу, мягко опустился на палубу «Лорда Стиамота».

Деккерет поднял обе руки в приветственном жесте. Огромный даже для своего племени скандар — он словно башня возвышался над рослым Деккеретом — опустился на колени перед короналем и еще раз приветствовал его традиционными жестами.

— Мой лорд, добро пожаловать в Пилиплок. Наш город счастлив, что вы решили почтить его своим присутствием.

Согласно протоколу, теперь подошло время для обмена сувенирами. Скандар доставил с собой ожерелье, удивительно тонко сработанное искусным резчиком из кости морского дракона, которое Деккерет тут же надел на шею Фулкари, а корональ преподнес мэру роскошную парчовую мантию работы прославленных макропосопосских ткачей, лилового цвета с широкой зеленой каймой, украшенную большой тканной эмблемой Горящей Звезды и личной монограммой Деккерета.

Далее должна была следовать совместная трапеза в каюте короналя, что неожиданно вызвало техническую проблему. Как выяснилось, королевские апартаменты «Лорда Стиамота» были спроектированы без учета возможности визита скандара, и Келмаг Волвол с большим трудом протиснулся по трапу с палубы, а чтобы войти в дверь, ему пришлось согнуться чуть ли не пополам. Каюту, казавшуюся Деккерету и Фулкари достаточно просторной, мэр Келмаг Волвол заполнил почти полностью, так что Септаху Мелайну и Гиялорису, сопровождавшим короналя и его гостя, пришлось стоять в дверях.

— Мой лорд, я вынужден начать эту встречу с неприятных новостей, — заявил скандар, как только с формальностями было покончено.

— Я полагаю, вы имеете в виду Ни-мойю?

— Да, именно Ни-мойю, — подтвердил Келмаг Волвол и добавил, бросив тревожный взгляд на двоих незнакомых мужчин, стоявших возле двери. — Это очень деликатный вопрос, мой лорд.

— Я думаю, что на свете не может быть настолько деликатного вопроса, чтобы о нем не следовало знать Великому адмиралу Гиялорису и главному спикеру понтифекса Септаху Мелайну, — успокоил его Деккерет.

— Ну, раз вы так считаете… — Келмаг Волвол явно чувствовал себя крайне неловко. — Я… я очень сожалею, что вынужден сообщить вам такие вещи… Ваша поездка в Ни-мойю… Я вынужден порекомендовать вам отказаться от нее. Вокруг города и непосредственно прилегающей к нему территории на расстоянии приблизительно трехсот миль во всех направлениях выставлен заслон.

Деккерет кивнул. Все обстояло так, как он и предполагал. Мандралиска временно обуздал свои первоначальные грандиозные намерения добиться независимости для всего Зимроэля и ограничил свое восстание той территорией, которую он мог без труда оборонять. Но и в таком виде восстание все равно оставалось восстанием.

— Заслон… — протянул Деккерет, как будто впервые услышал это слово и оно ничего не означало для него. — Умоляю вас, объясните, что это значит: заслон вокруг Ни-мойи?

В больших, с покрасневшими белками глазах Келмага Волвола безошибочно угадывалась искренняя боль. Он непрерывно шевелил всеми четырьмя плечами, будто это должно было помочь ему подобрать слова.

— Мой лорд, это армейское заграждение, за которым находится зона, куда запрещен вход должностным лицам имперского правительства, так как теперь она находится под управлением лорда Гавирала, понтифекса Зимроэля.

— Простите, как вы сказали? — недоуменно фыркнув, вмешался Септах Мелайн. — Понтифекс? Зимроэля?

Его слова заглушил рев Гиялориса:

— Мой лорд, мы сдерем с него, живого, кожу и прибьем к дверям его собственного дворца! Мы…

Деккерет поспешно призвал обоих к спокойствию.

— Понтифекс? — повторил он таким же вопросительным тоном. — Не просто прокуратор, чего хватало его дяде Дантирии Самбайлу, а понтифекс? Понтифекс! Ах, как смело! Просто очаровательно! Значит, он все же не претендует на трон Престимиона? Ему достаточно управлять только западным континентом, нашему новому понтифексу, и он начал с территории вокруг Ни-мойи! Ну что ж, я могу только приветствовать его скромность!

К сожалению, Деккерет слишком поздно вспомнил о том, что скандары не обладают ни малейшим чувством юмора и потому ирония для них абсолютно недоступна. Легкомысленные слова короналя вызвали у Келмага Волвола столь искреннее удивление и даже испуг, что Деккерету пришлось немедленно поклясться, что он на самом деле относится к событиям в Ни-мойе с величайшей серьезностью.

— Который из братьев этот Гавирал? — обратился Деккерет к Септаху Мелайну; тот в последнее время собирал всю имеющуюся информацию о племянниках Дантирии Самбайла.

— Самый старший. Маленький коварный человечек, обладающий некоторым рудиментарным интеллектом. А остальные четверо — самые примитивные животные. И к тому же вечно пьяные.

— Ну, да, — ответил Деккерет, — как и их отец Гавиундар, брат прокуратора. Я однажды встречался с ним. Он приезжал в Замок, когда Престимион был короналем, выпрашивать что-то из родовых владений. Животное — другого слова не подберешь. Огромное, жирное, грубое, мерзкое, вонючее, отвратительное животное.

— Он предал нас в сражении при Стимфиноре в войне с Корсибаром, — мрачно откликнулся Гиялорис. — Тогда Навигорн разнес нашу армию в пух и прах, а Гавиундар и еще один из этих братьев, Гавиад, — они были тогда нашими союзниками — позорно отсиживались в тылу. И теперь его потомки снова пытаются вредить нам!

Деккерет снова обратился к скандару, который казался совсем обескураженным разговором о неизвестных ему сражениях, но всеми силами старался скрыть свое замешательство.

— Прошу вас, расскажите мне обо всем это подробнее. Какие территориальные претензии высказывает этот Гавирал? Он требует себе только Ни-мойю, или это лишь начало?

— Насколько нам известно, — с готовностью начал говорить Келмаг Волвол, — правитель Гавирал — так он себя называет: правитель Гавирал — своим декретом объявил весь этот континент независимым от имперского правительства. Ни-мойя, очевидно, уже находится под его контролем. Теперь он отправил в прилегающие провинции послов, которые должны разъяснять его цели и предлагать принести ему присягу. Вскоре должна быть провозглашена новая конституция. Правитель Гавирал намерен в ближайшее время назначить первого короналя Зимроэля. Предполагается, что им станет один из его братьев.

— А попадалось ли вам имя некоего Мандралиски? — спросил Деккерет. — Существует ли какая-нибудь связь между всем происходящим и этим человеком?

— Его подпись стояла под воззванием, которое мы получили, — сообщил Келмаг Волвол. — Да, граф Мандралиска Зимроэльский, верховный советник его величества правителя Гавирала.

— Ишь ты, граф… — пробормотал Септах Мелайн. — Ничего себе! Граф Мандралиска! Верховный советник его величества правителя понтифекса Гавирала! Он успел проделать длинный путь с тех пор, когда стоял за креслом прокуратора и пробовал вино, которое ему подавали, чтобы узнать, не отравлено ли оно. Прыткий парень!

16

— Вы вызывали меня, ваша светлость? — спросил Тастейн.

Мандралиска чуть заметно кивнул.

— Приведите ко мне меняющего форму, если вас не затруднит, мой добрый герцог.

— Но он уехал, господин.

— Уехал? Уехал?!

Мандралиска почувствовал, как его захлестнула волна ярости и тревоги, настолько мощная, что он сам поразился ее силе. Это продолжалось всего один миг, но в этот миг ему показалось, что его куда-то несет по воздуху неодолимая сила урагана. Реакция на раздражение настораживала его своей чрезмерностью; к тому же он был недоволен тем, что в последние дни такие неконтролируемые вспышки повторялись слишком часто.

Он ненавидел эти мгновения душевной неустойчивости, похожей на головокружение, которые стали случаться с ним в последнее время. Он ненавидел себя за то, что поддается им. Это был признак слабости.

Мальчишка тоже может заметить, что с ним происходит. Он наблюдательный.

Мандралиска заставил себя говорить более спокойно.

— Куда он уехал, Тастейн?

— Я думаю, господин, что к себе в Пиурифэйн. Наверное, отправился домой, чтобы доложить Данипиур о переговорах.

Поразительная новость! Мандралиска почувствовал, что на него снова налетает беззвучный вихрь.

Мандралиска нашарил рукой хлыст для верховой езды, который всегда лежал на его столе, схватил его, стиснул рукоять в кулаке с такой силой, что суставы побелели, потом отшвырнул в сторону Чтобы немного успокоиться, он подошел к окну и посмотрел на улицу Но от этого стало только хуже, так как за огромным окном лил дождь. Уже три дня подряд на Ни-мойю обрушивались ливни — настоящий потоп, особенно неожиданный в конце лета, ведь это время всегда было здесь началом длительного, продолжавшегося всю осень и зиму сухого сезона. Стена дождя полностью скрыла реку, протекавшую совсем неподалеку. Не было видно ничего, кроме сплошной серости, серости, серости… А бесконечный стук ливня по огромному кварцевому окну кабинета уже начинал бесить его. Еще один такой день, и он начнет орать.

Хладнокровие. Сохранять хладнокровие.

Но разве это возможно? Деккерет — об этом только что сообщили — благополучно высадился в Пилиплоке во главе большого войска. А Вайизейсп Уувизейсп Аавизейсп отправился к себе в Пиурифэйн, чтобы поболтать со своей королевой.

— Он уехал, — медленно произнес Мандралиска, — и мне никто об этом не доложил. Почему? Мы с ним намечали на сегодня важную встречу. — Алая пелена гнева снова затуманила его взгляд. — Посол метаморфов неожиданно отправляется домой, не позаботившись даже о том, чтобы на минутку заглянуть к верховному советнику хотя бы попрощаться, и никто ничего мне об этом не докладывает!

— Господин, я не… я даже не думал…

— Ты никогда не думаешь! Никогда! Вот именно, Тастейн, — ты никогда не думаешь!

Он хотел, чтобы от его слов веяло ледяным холодом, но они прозвучали как какой-то полузадушенный визг. Мандралиске показалось, что его голова вот-вот взорвется. Хаймак Барджазид лишь на днях сказал ему, что так много пользоваться шлемом, как это делал он, было опасно. Возможно, так оно и есть, думал он, возможно, что именно поэтому он в последнее время ощущает себя таким неуравновешенным. А быть может, виной всему просто напряжение от сознания того, что война за независимость, о которой он так давно мечтал, должна была вот-вот начаться. Но он никогда не испытывал особых трудностей, когда нужно было сохранять самообладание. А сейчас был совсем неподходящий момент для того, чтобы терять контроль над собой.

Только не сейчас, когда Деккерет высадился в Пилиплоке. А посол метаморфов удрал.

Уже второй раз за какие-то полторы минуты Мандралиска напряг силы, чтобы сдержать свои бунтующие эмоции и трезво обдумать происходившее.

От плана укрепить все побережье, чтобы не дать короналю высадиться, он давно уже отказался. Мандралиска, в конце концов, пришел к выводу, что одно дело уговорить жителей Зимроэля присоединиться к правителям Ни-мойи, провозгласившим независимость и обещающим населению всякую всячину, и совсем другое — призывать их сейчас, когда восстание еще не набрало настоящей силы, реально поднять руку на помазанного короналя. Куда лучше было предоставить жаждущим мести меняющим форму самим разобраться с Деккеретом, решил Мандралиска после нескольких недель напряженных споров с самим собой. Но сейчас ему начало казаться, что это решение могло стать серьезной стратегической ошибкой, что игра внезапно пошла не так, как надо. Партизанских войск меняющих форму, о создании которых Мандралиска вел переговоры и которые, по его плану, следовало разместить в лесах, чтобы преградить Деккерету северный путь, еще не существовало. А теперь исчез и сам посол метаморфов. Его важнейший союзник. Его секретное оружие против правительства Алханроэля.

Данипиур уже сообщили о сути предложения Мандралиски: гражданские свободы для ее подданных в обмен на их военную помощь против Деккерета. Возможно, Вайизейсп Уувизейсп Аавизейсп отправился домой лишь затем, чтобы обсудить с Данипиур конкретные детали развертывания тех самых отрядов, о которых просил Мандралиска.

Возможно.

Но почему в таком случае меняющий форму ничего не сказал ему, прежде чем отправиться в путь? Не исключено, что случилось нечто куда более серьезное, нечто, сильно изменившее отношение меняющего форму ко всему плану в целом.

То, что раньше казалось Мандралиске таким простым, начинало обрастать все большими и большими трудностями.

Но он знал, что в таком положении гнев был далеко не лучшей реакцией. Волнение, страх, отчаяние тоже были в равной степени бесполезными. Кампания еще толком не началась, и впадать в панику было безусловно рано. В любой момент в действиях обеих сторон могли проявиться какие-нибудь неожиданности, задержки, просчеты.

— Тастейн, меня следовало сразу же поставить в известность об этом, — сказал Мандралиска самым мягким тоном, на какой был способен — И мне очень, очень жаль, что это не было сделано. Но теперь это уже никоим образом нельзя поправить, так ведь, Тастейн?

— Да, ваша светлость, — почти шепотом ответил юноша.

Он весь побелел и дрожал. Казалось, что все, на что он был сейчас способен, это не отводить глаз под пристальным взглядом Мандралиски. Наверное, мальчишка ожидал, что его сейчас изобьют. Боялся, что ему исполосуют лицо хлыстом? Мандралиска не видел Тастейна настолько испуганным с момента их первой встречи в тайной столице в пустыне, укрывшейся за непроходимой Долиной плетей.