ПОЛИТИЧЕСКИЕ ДЕЯТЕЛИ РОССИИ (1850-ых—1920-ых гг.)

      Ленин в своей статье «Народники о Михайловском», написанной им в 1914 году, признал в качестве великой заслуги Михайловского то, что он горячо сочувствовал угнетенному положению русского крестьянства и энергично боролся против всех и всяких проявлений крепостного гнета. Но Ленин упрекал Михайловского в том, что ему были присущи колебания в сторону буржуазного либерализма и что он, начиная с 90-х годов и до смерти, вел ожесточенную полемику с марксистами.
      Что Михайловский вел ожесточенную борьбу против марксизма — это несомненный факт, но делал он это не потому, что он якобы был «буржуазный» демократ и интересы и стремления рабочего народа ему были чужды, как это утверждают коммунистические писатели, а как раз наоборот: именно потому, что ему чрезвычайно дороги были интересы трудящихся масс и всего народа. Он жил и действовал не один десяток лет. И в его литературной деятельности были моменты, когда его влияние на общество достигло очень больших размеров. Как были и такие моменты, когда, в силу тех или иных исторических обстоятельств, оно текло по более узкому руслу.
      В 1896 г. в предисловии к первому тому своих сочинений Михайловский писал:

      «Всякий раз, как мне приходит в голову слово «правда», я не могу не восхищаться его поразительной красотой. Такого слова нет, кажется, ни в одном европейском языке. Кажется, только по-русски истина и справедливость называются одним и тем же словом и как бы сливаются в одно великое целое.
       Правда,в этом огромном смысле слова, всегда составляла цель моих исканий. Правда-истина, разлученная с правдой-справедливостью, правда теоретического неба, отрезанная от правды практической земли, всегда оскорбляла меня, а не только не удовлетворяла. И наоборот, благородная житейская практика, самые высокие нравственные и общественные идеалы представлялись мне всегда обидно-бессильными, если они отворачивались от истины, от науки. Я никогда не мог поверить, и теперь не верю, чтобы нельзя было найти такую точку зрения, с которой правда-истина и правда-справедливость являлись бы рука об руку, одна за другой пополняя. Во всяком случае, выработка такой точки зрения есть высшая из задач, какие могут представиться человеческому уму, и нет усилий, которых жалко было бы потратить на нее. Безбоязненно смотреть в глаза действительности и ее отражению — правде-истине, правде объективной, и в то же время охранять правду-справедливость, правду субъективную — такова задача всей моей жизни. Не легкая это задача.
      Слишком часто мудрым змеям не хватает голубиной чистоты, а чистым голубям — змеиной мудрости. Слишком часто люди, полагая спасти нравственный или общественный идеал, отворачиваются от неприятной истины, и, наоборот, другие люди, люди объективного знания слишком норовят поднять голый факт на степень незыблемого принципа».

      Еще в 1894 г. Михайловский о нарождении марксистов в России писал:

      «Они снисходительно или презрительно смотрят… на нас, профанов, ищущих ответы на вопросы жизни в их плотью и кровью одетой форме, в идеальной постановке их жгучей и сложной реальной действительности: из-за чего, дескать, бьются эти несведущие и непонимающие люди, когда истина давно открыта и находится у нас в кармане. И они вытаскивают из кармана Марксову схему, тщательно переписанную из сочинений самого Маркса или Энгельса, а, может быть, из какой-нибудь социал-демократической брошюры… Ясно, просто, логично, в четверть часа можно целую философию истории усвоить с гарантированной научностью».

      В другой своей статье, сочувственно цитируя одного немецкого философа, Михайловский писал по адресу русских марксистов:

      «Старое стремление всякой новой партии создать себе свое собственное летосчисление, новый календарь с новыми святыми снова выступает перед нами. Насколько нелепа кажется новая оценка верующим старого строя, настолько же внушающей доверие представляется она своим собственным верующим; только одному они не хотят верить: именно тому, что то, на чем покоится их воззрение на вещи, есть вера, а не знание.Ведь мы же, говорят они, совершенно ясно видим, что история движется в направлении к нашей цели. Но то, что поставило вас на этот пункт, есть не наука, а любовь и ненависть, желание и отвращение — не рассудок, а воля. Кто не разделяет вашей любви и вашей ненависти, ваших надежд и идеалов, тому вы не сможете доказать истинность вашего воззрения. Вы можете только сослаться на будущее, а в том-то и дело, что будущее открыто только вере,а не знанию».

      К этому Михайловский прибавляет:

      «Научный прогноз экономического материализма в действительности есть дело не знания, а веры… Если марксист говорит:
       я знаю,что целесообразный естественный ход вещей ведет к такому-то благому результату, — то ведь и дикарь думает: я знаю, что бог грома поражает людей, переступающих его веления».
      Дальше Михайловский говорит: «Марксистская идеология — это не миропонимание, не мироразумение или миросозерцание. Это только тесная клетка, которая могла иметь свои достоинства, как известный уголок миросозерцания, но в которой нечего искать ответов на все вопросы, волнующие душу современного человека».

      Так Михайловский вскрывал ненаучность марксизма. Он показывал, что марксисты как бы создали себе идола, которому поклоняются. Михайловский писал:

      «Наши противники, марксисты, преклонялись перед единоспасающим идолом «экономического фактора», они издевались над правом нравственного суда над явлениями общественной жизни, они выбрасывали за борт истории многомиллионную массу крестьянства ради его «деревенского идиотизма», они третировали интеллигенцию, как ничтожную или состоящую« на содержании» величину… и так далее. При этом гордые своим «новым словом», они не находили достаточно сильных слов для изображения глупости, невежества и «реакционных стремлений» своих предшественников».

      Михайловский признавал факт существования классовых противоречий в современном обществе, но, в противоположность марксистам, он не видел в этом «двигателя прогресса», а идею классовой борьбы называл «школой озверения». Михайловский писал:

      «В нашей и в европейской литературе давно уже было указано, что рядом с борьбой классов, и часто совершенно искажая ее, существует борьба рас, племен, наций. Если, например, калифорнийские рабочие всячески гонят иммигрирующих китайцев, принадлежащих к рабочему классу, или если французские рабочие недовольны конкуренцией более дешевых итальянских рабочих и тому подобное, то это, конечно, не классовая борьба. Далее, по признанию самих марксистов, было время, когда общество не делилось на классы, и будет время, когда деление это исчезнет. И, однако, история не останавливала и не остановит своего течения, но она не была и не будет борьбой классов за их отсутствием… Один итальянский писатель, Бенедетто Кроче, остроумно замечает, что история есть, несомненно, борьба классов, когда, во-первых, классы есть, во-вторых, когда их интересы враждебны, и, в-третьих, когда они сознают свой антагонизм. А это, — прибавляет он, — приводит нас в конце концов к тому юмористическому выводу, что история есть борьба классов… когда есть борьба классов».

      Михайловский вел ожесточенную полемику с марксистами, но он был страстным защитником свободы слова для всех своих идейных противников. Об этом говорит такой случай. В конце 1897 года правительство закрыло первый легальный марксистский журнал «Новое слово». В это время парижский корреспондент журнала «Русское Богатство», редактором которого был Михайловский, прислал Михайловскому критическую статью о марксизме. Так как у марксистов не было своего журнала и им негде было бы ответить на эту статью, Михайловский послал Петру Струве, бывшему редактору «Нового слова», рукопись статьи своего парижского корреспондента с предложением ответить на нее на страницах «Русского Богатства». Парижским корреспондентом «Русского Богатства» был тогда известный писатель-народник Николай Русанов. Позже об этом эпизоде Русанов писал:

      «Я упомянул об этом эпизоде из истории нашей идейной борьбы потому, что он рисует Михайловского последовательным защитником свободы печати, который не только на словах, а на деле верит в великое значение откровенной борьбы мнений и, несмотря на цельность своего мировоззрения, соглашается в известных случаях сделать из своего органа свободную трибуну, лишь бы не была удушена грубой силой мысль противника».

III

 
      Владимир Короленко в своих воспоминаниях о Михайловском пишет:

      «Михайловский недаром писал не только о совести, но и о чести, которую считал обязательным атрибутом личности. Сам он был олицетворением личного достоинства, и его видимая холодность была своего рода броней, которая служила ему защитой с разных сторон…
      Его кабинет с бюстом Белинского и его книгами был его храмом. В этом храме суровый человек, не признававший никаких классовых кумиров, преклонялся лишь перед живой мыслью, искавшей правды, то есть познания истины и осуществления справедливости в человеческих отношениях».

      А сам Михайловский в одной из своих последних статей писал:

      «Если мы в самом деле находимся накануне новой эры, то нужен прежде всего свет, а свет есть безусловная свобода слова, а безусловная свобода мысли и слова невозможны без личной неприкосновенности, а личная неприкосновенность требует гарантий. Надо только помнить, что новая эра очень скоро обветшает, если народу от нее не будет ни тепло, ни холодно».

      Короленко также отмечает тот факт, что «горячий и разносторонний ум Михайловского был гораздо выше и шире той арены, на которой происходили схватки между ним и марксистами. Он также был выше и шире того, что в то время называлось «народничеством». Михайловский, пишет Короленко, — «не создавал себе кумира ни из деревни, ни из мистических особенностей русского народного духа». В одном месте, приводя мнение противника, что если нам суждено услышать настоящее слово, то его скажут только люди деревни и никто другой, Михайловский говорит:

      «Если вы хотите ждать, что скажут вам люди деревни, так и ждите, а я и здесь остаюсь «профаном»… У меня на столе стоит бюст Белинского, который мне очень дорог, вот шкаф с книгами, за которыми я провел много ночей. Если в мою комнату вломится «русская жизнь со всеми ее бытовыми особенностями» и разобьет бюст Белинского и сожжет мои книги, — я не покорюсь людям деревни. Я буду драться, если у меня, разумеется, не будут связаны руки. И если бы даже меня осенил дух величайшей красоты и самоотвержения, я все-таки сказал бы по меньшей мере: прости им, Боже истины и справедливости, они не знают, что творят! Я все-таки, значит, протестовал бы. Я и сам сумею разбить бюст Белинского и сжечь свои книги, если когда-нибудь дойду до мысли, что их надо бить и жечь. И не только не поступлюсь, а всю душу свою положу на то, чтобы дорогое для меня стало и другим дорого, вопреки, если случится, их «бытовым особенностям».

      В 1897 г. Михайловский писал:

      «Если я «в смысле г. Струве» народник, то один из столпов народничества, покойный Юзов утверждал, что я «один из вреднейших марксистов». И это перекидывание меня из одного враждебного лагеря в другой, тогда как я заведомо не имею чести принадлежать ни к тому, ни к другому, кажется мне очень интересным, как частный случай вышеупомянутого тяготения к упрощению действительности».
      («Русское Богатство» 1897г., книга 11-я, стр. 119).

      В ноябре 1900 г. праздновалось сорокалетие литературной деятельности Михайловского. Министр внутренних дел Сипягин запретил газетам сообщать о предстоящем юбилее, полиция перехватывала и задерживала приветственные адреса, и тем не менее чествование Михайловского приняло небывалые размеры. В письме от 14 ноября 1900 г. Короленко писал жене в Полтаву из Петербурга:
      «Завтра торжества в честь Михайловского… Телеграмм, писем, адресов бесчисленное множество, самых разнообразных от разнообразнейших кружков, лиц и учреждений. Из самых отдаленных мест — Сибири, Кавказа, из самых глухих углов, группы и одиночки шлют письма, прозу, стихи. Трудно было ждать такой огромной волны общественного внимания. И главным образом — провинция! Что-то будет завтра».
 
      В следующем письме, от 17 ноября, Короленко пишет:

      «Юбилей Михайловского принял размеры просто целого события — и, кажется, можно сказать, что ни один еще литературный юбилей так широко не захватывал читателей. В Союзе писателей было набито битком и пришлось отказывать очень многим за недостатком места… Читались не все адреса, а только те, с которыми прибыли депутации или представители… Целую массу телеграмм не было никакой возможности даже прочесть, и только перечислялись места, откуда получены, и частью фамилии. Некоторые адреса были очень хороши… Среди адресов было немало марксистских, в которых заявлялось о разногласиях, но и о глубоком уважении ко всей деятельности Михайловского. В этом же смысле очень недурно сказал Струве — умно и искренне. От молодежи множество адресов… На следующий день все еще приходила масса телеграмм, преимущественно из-за границы. Вообще — все соглашаются, что ничего подобного по размерам в области литературных юбилеев еще не бывало».

      Михайловский прожил после этого только четыре года. Он умер 26 февраля 1904 г., на пороге новой трагической эпохи в истории России, за день до начала русско-японской войны.
      Михайловский называл идею классовой борьбы «школой озверения». Это определение оказалось пророческим. Михайловский считал, что только борясь за политическую и социальную свободу каждого отдельного человека, страна может добиться свободы для всего народа и процветания страны.

      «Личность, — писал Михайловский, — не должна быть принесена в жертву — она свята и неприкосновенна, и все усилия нашего ума должны быть направлены на то, чтобы самым тщательным образом следить за ее судьбами и становиться на ту сторону, где она может восторжествовать».
      (Михайловский. Сочинения. Том 4-й, стр. 451).

      Его слова и сегодня злободневны. Именно поэтому кремлевская диктатура еще при Ленине изъяла из советских библиотек сочинения Михайловского. Его научные и публицистические статьи больше не переиздаются Госиздатом. Но никакой цензуре не подавить того, что навеки вошло в историю русской культуры.
 
 
 
 

ГЛАВА ВТОРАЯ. Русские предтечи Ленина

I. ПЕТР ЗАИЧНЕВСКИЙ

I

      В мае 1862 года, в Москве появилась нелегальная прокламация под названием «Молодая Россия», вызвавшая большую тревогу в рядах не только правительства, но и русских либералов и даже выдающихся социалистов того времени. Прокламация «Молодая Россия» была издана от имени таинственного Центрального Революционного Комитета, но такого Комитета тогда вовсе не существовало. Ее автором был молодой революционер Петр Григорьевич Заичневский, и издана она была его кружком. В прокламации «Молодая Россия» было сказано:

      «Россия вступает в революционный период своего существования. Проследите жизнь всех сословий, и вы увидите, что общество разделяется в настоящее время на две части, интересы которых диаметрально противоположны и которые следовательно, стоят враждебно одна к другой. Снизу слышится глухой и затаенный ропот народа, угнетаемого и ограбляемого всеми, у кого в руках есть хоть доля власти, — народа, который грабят чиновники и помещики, грабит и царь… Сверху над народом стоит небольшая кучка людей довольных, счастливых… Между этими двумя партиями издавна идет спор — спор, почти всегда кончавшийся не в пользу народа… Выход из этого гнетущего, страшного положения, губящего современного человека и на борьбу с которым тратятся его лучшие силы один — революция, революция кровавая и неумолимая, революция, которая должна изменить радикально все, без исключения, основы современного общества и погубить сторонников нынешнего порядка. Мы не страшимся ее, хотя и знаем, что прольется река крови, что погибнут, может быть, и невинные жертвы. Мы предвидим все это и все-таки приветствуем ее наступление; мы готовы жертвовать лично своими головами, только пришла бы поскорее она, давно желанная».

      Дальше в прокламации «Молодая Россия» говорилось:

      «Мы требуем изменения современного деспотического правления в республиканский — федеративный союз областей, причем вся власть должна перейти в руки Национального собрания и Областных собраний. Национальное собрание должно состоять из выборных от всех областей, и Областные — из представителей каждой области… Каждой области предоставляется право по большинству голосов решить вопрос о том, желает ли она войти в состав федеративной республики или нет. Что касается Польши и Литвы, то они получают полную самостоятельность».

      «Молодая Россия» считала, что царствующая династия не только должна быть лишена власти, но и подвергнуться поголовному истреблению. «Молодая Россия» писала:

      «Скоро, скоро наступит день, когда мы распустим великое знамя будущего, знамя красное, и с громким криком: «Да здравствует социальная и демократическая республика России!»— двинемся на Зимний дворец истребить живущих там.
      Может случиться, что дело кончится одним истреблением императорской фамилии, то есть какой-нибудь сотни, другой людей, но может случиться и что, вернее — что вся императорская партия, как один человек, встанет за государя, потому что здесь будет идти вопрос о том, существовать ей самой или нет. В этом последнем случае с полной верою в себя, в свои силы, в сочувствие к нам народа, в славное будущее России, которой выпало на долю первой осуществить великое дело социализма, мы издадим крик: «В топоры!» и тогда… тогда бейте императорскую партию не жалея, как не жалеет она нас теперь, бей на площадях, бей в домах, бей в тесных переулках городов, бей на широких улицах столиц, бей по деревням и селам. Помни, что кто будет не с нами, тот будет против; кто против, тот наш враг, а врагов следует уничтожать всеми способами».

      Автор «Молодой России» считал террор и диктатуру лучшим средством обеспечить окончательную победу революции. «Молодая Россия» писала:

      «Мы изучили историю Запада, и это изучение не прошло для нас даром: мы будем последовательнее не только жалких французских революционеров 1848 года, но и великих террористов 1792 года, мы не испугаемся, если увидим, что для ниспровержения современного порядка приходится пролить втрое больше крови, чем пролито французскими якобинцами в 90-ых годах восемнадцатого столетия… Мы твердо убеждены, что революционная партия, которая станет во главе правительства, если только движение будет удачно, должна захватить диктатуру в свои руки и не останавливаться ни перед чем. Выборы в Национальное собрание должны происходить под влиянием правительства, которое тотчас же позаботится, чтобы в состав его не вошли сторонники современного порядка (если только таковые останутся живы)».

      Петр Заичневский — автор прокламации «Молодая Россия» был первым русским предшественником Ленина и большевики осуществили программу «Молодой России». Авторитетнейший большевистский историк М. И. Покровский в статье «Корни большевизма в русской истории» еще в 1922 г., когда жил Ленин, писал:
      «В прокламации «Молодой России» С ее заключительным возгласом:

      «Да здравствует социальная и демократическая республика русская!»… на нас глядит тот же большевизм, в шестидесятых годах еще более «утопический», чем в 1905 году. А прошло шестьдесят лет, и то, что предвидели авторы «Молодой России» …стало обычным жизненным явлением».
      («25 лет РКП/большевиков)», издательство «Октябрь», Тверь, 1923 г. стр. 23-24).

***

 
      Петр Григорьевич Заичневский родился в 1842 г. в имении его родителей в Орловской губ. Он учился в Орловской гимназии, которую окончил с серебряной медалью в 1858 г., затем поступил на физико-математический факультет Московского университета. Еще в гимназии Заичневский начал интересоваться общественными вопросами. В университете он прочел некоторые сочинения Герцена и, встречая там слово «социализм», стал изучать произведения западно-европейских социалистов на французском языке — Прудона, Луи Блана, Пьера Леру, Огюста Бланки и других. Одновременно он усиленно изучал историю французских революций.
      В университете Заичневский встретился с студентом, который не менее, чем он, интересовался социализмом. Это был Перикл Эммануилович Аргиропуло, который был старше его на три года. Отец Аргиропуло, статский советник, был грек, турецкий подданный, который в 1850 г. перешел в русское подданство. Молодой Аргиропуло в 1857 г. в Харькове окончил гимназию с золотой медалью и поступил на юридический факультет Московского университета. Здесь он, как и Заичневский, познакомился с произведениями Герцена и западно-европейских социалистов и стал одним из первых пропагандистов социалистических идей среди московской учащейся молодежи. По свидетельству лиц, примыкавших к их кружку и хорошо знавших Заичневского и Аргиропуло, Заичневский в спорах был резок и прямолинеен. Аргиропуло, наоборот, был мягок и деликатен. Если Аргиропуло страдал за всех угнетенных, то Заичневский ненавидел всех угнетателей. Одно только сближало этих совершенно противоположных людей, — это одинаковая преданность их идеалам социализма.
      22 июля 1861 г. Аргиропуло по высочайшему повелению был арестован в Москве. В этот же день Заичневский был арестован в Орле. Оба были немедленно отправлены в Петербург. Им обоим вменялось в вину распространение сочинений революционного содержания и продажа портретов Герцена, Огарева и других революционных деятелей. На допросах Аргиропуло и Заичневский отказались отвечать, от кого они получали для продажи эти портреты и сочинения революционного содержания, которые они распространяли.
      В течение всего времени, пока продолжалось расследование их дела, Заичневский и его друзья находились в заключении. Условия заключения были до того мягкими, что к ним был свободный доступ всем желавшим повидаться с ними. Бывший участник их кружка В. Н. Линд в своих воспоминаниях, напечатанных в 1911 г. в московском журнале «Русская мысль», пишет:

      «Как это ни странно представить себе теперь, но место их заключения сделалось настоящим студенческим клубом. Посещать их позволялось, можно сказать, всем и во всякое время».

      А другая участница кружка Заичневского А. Можайская в своих воспоминаниях, напечатанных в 1909 г. в петербургском сборнике «О минувшем» пишет, что

      «маленькая одиночная камера Заичневского всегда была полна народа. Посещала Заичневского не только молодежь. Не раз мы заставали в его маленькой камере разодетых дам со шлейфами, приезжавших в каретах с ливрейными лакеями послушать Петра Григорьевича, как они сами заявляли. Они привозили ему цветы, фрукты, вино, конфеты. Обычно время проходило в оживленных спорах».

      Летом 1862 г. дело Заичневского и других слушалось в Сенате. Известный писатель, князь В. Ф. Одоевский, будучи тогда сенатором, принимал участие в суде над Заичневским и его товарищами. 5 июля 1862 г. Одоевский в первый раз присутствовал в Сенате на заседании по делу студентов, и он записал в свой «Дневник»: «Что за полоумные мальчишки». На следующий день, однако, он занес в свой «Дневник» следующую запись:

      «В Сенате. — Замечательная личность Петра Заичневского, принадлежащего к так называемым исповедникам социализма,слово, которого значение весьма для них смутно, но за которое они, тем не менее, готовы идти в мученики и чего именно добивается Заичневский, стараясь не уменьшить, а преувеличить свои действия».

      Сенат нашел Заичневского виновным в произнесении речей, направленных к ниспровержению существующего образа правления и против верховной власти, а также в распространении запрещенных сочинений и приговорил Заичневского к «лишению всех прав состояния и сослать в каторжные работы на заводы на два годы и 8 месяцев, а по прекращении сих работ, поселить в Сибири навсегда».
      Аргиропуло Сенат нашел виновным в распространении запрещенных сочинений и в недонесении о произнесении Заичневским в Подольске речи возмутительного содержания, и он был приговорен к «лишению некоторых прав и преимуществ и к заключению его в смирительный дом» на два с половиной года. Двух других товарищей их Сенат присудил к заключению в смирительном доме на три месяца. Двое других, привлеченных по тому же делу, были оправданы.
      10 января 1863 г. Петра Заичневского на почтовых лошадях под конвоем двух жандармов отправили в Сибирь, и лишь 18 апреля он был доставлен в Красноярск, где он был сдан в Устъ-Кут на завод для отбытия каторжных работ.
      Прокламация «Молодая Россия» появилась в мае 1862 г. Кто были авторами этой прокламации, вызвавшей страшную тревогу в рядах правительства и возмущение либералов и многих социалистов, Правительству так и не удалось узнать. Представителям власти и в голову не могло придти, что автором «Молодой России», изданной от имени таинственного Центрального Революционного Комитета, является студент Петр Заичневский, который уже год сидит под арестом. Через много лет сам Заичневский рассказал, что прокламация была написана им, проредактирована его товарищами по заключению и через часового была отправлена в Москву для напечатания.
 

II

 
      Прокламация «Молодая Россия», призывавшая к революции, к беспощадному террору, к диктатуре и к уничтожению не только всех членов династии Романовых, но и всех вообще противников революционной партии, была резко осуждена не только всей либеральной печатью того времени, но и Герценом, и даже Бакуниным, и единомышленниками Чернышевского. Знаменитый петербургский радикальный журнал «Отечественные записки» в ноябрьском номере от 1862 года писал:

      «Никто не сомневается…, что неизвестный автор «Молодой России» принес нашему правительству столько пользы, сколько не могло принести ему в совокупности усердие всей полиции. Они (реакционеры) владеют теперь страшным пугалом… «Молодой Россией». У них теперь каждый прогрессист — поклонник теории «Молодой России».

      Герцен в своем лондонском «Колоколе» посвятил прокламации «Молодая Россия» две статьи: «Молодая и старая Россия» и «Журналисты и террористы». В статье «Молодая и старая Россия» Герцен 15июля 1862 года писал в »Колоколе»:

      «Мы прочли ее раз, два, три раза… со многим очень несогласны. «Молодая Россия» нам кажется двойной ошибкой. Во-первых, она вовсе не русская,это одна из вариаций на тему западного социализма, метафизика французской революции…
      Вторая ошибка — ее неуместность. Ясно, что молодые люди, писавшее ее, больше жили в мире товарищей и книг, чем в мире фактов… в ней нет внутренней сдержанности, которую даст или свой опыт, или строй организованной партии».

      Во второй статье 15 августа 1862 года Герцен писал:

      «Молодая Россия» думает, что мы потеряли веру в насильственные перевороты. Не веру в них мы потеряли, а любовь к ним… Насильственные перевороты бывают неизбежны; может, будут и у нас, это отчаянное средство ultima ratio народов, как и царей, на них надо быть готовым, но выкликать их в начале рабочего дня, не сделав ни одного усилия, не истощив никаких средств, останавливаться на них с предпочтением, нам кажется молодо и незрело, как нерасчетливо и вредно пугать ими… Террор революции с своей грозной обстановкой и эшафотами нравится юношам так, как террор сказок с своими чародеями и чудовищами нравится детям… Мы давно разлюбили обе чаши, полные крови, штатскую и военную, и равно не хотим ни пить из черепа наших боевых врагов, ни видеть голову герцогини Ламоаль на пике. Какая бы кровь ни текла, где-нибудь текут слезы,и если иногда следует перешагнуть их, то без кровожадного глумления, а с печальным трепетным чувством страшного долга и трагической необходимости… Террор девяностых годов (18-гo столетия во Франции) имел в себе чистоту неведения, безусловную веру в правоту и успех, которых последующие терроры не могут иметь. Он развился, как тучи развиваются, и разразился, когда был слишком переполнен электричеством. И при всем этом террор нанес революции страшнейший удар».

      Приблизительно такого же мнения о прокламации «Молодая Россия» был и Михаил Бакунин. В своей брошюре «Народное дело. Романов, Пугачев или Пестель», вышедшей в свет в 1862 году, Бакунин писал:

      «Прокламация «Молодая Россия» доказывает, что в некоторых молодых людях существует еще страшное самообольщение и совершенное непонимание нашего критического положения. Они кричат и решают, как будто за ними стоял целый народ. А народ-то еще по ту сторону пропасти, и не только вас слушать не хочет, но даже готов избить вас по первому мановению царя. Редакторов «Молодой России» я упрекаю в двух серьезных преступлениях. Во-первых, в безумном и в истинно-доктринерском пренебрежении к народу, а, во-вторых, в нецеремонном, бестактном и легкомысленном обращении с великим делом освобождения. Появление «Молодой России» причинило положительный вред общему делу, и виновниками вреда были люди, желавшие служить ему».