ПОЛИТИЧЕСКИЕ ДЕЯТЕЛИ РОССИИ (1850-ых—1920-ых гг.)

      «Но теоретически мыслимый случай, — писал Плеханов, — не есть такой случай, который имеет место везде и всегда. Теоретическая возможностьвовсе не есть действительность, к которой мы стремимся при данных условиях… Учредительные Собрания имеют разный характер…
      Учредительное Собрание, которое разогнали на этих днях “народные комиссары” обеими ногами стояло на почве интересов трудящегося населения России. Разгоняя его, “народные комиссары” боролись не с врагами рабочего класса, а с врагами диктатуры Смольного института (большевиков)… Захватывая власть в свои руки, они, конечно, не собирались отказываться от нее в том случае, если большинство Учредительного Собрания будет состоять не из их сторонников. Когда они увидели, что большинство это состоит из социалистов-революционеров, они решили: необходимо как можно скорее покончить с Учредительным Собранием… Их диктатура представляет собой не диктатуру трудящегося населения, а диктатуру одной части его, диктатуру группы. И именно поэтому им приходится все более и более учащать употребление террористических средств. Употребление этих средств есть признак шаткости положения, а вовсе не признак силы. И уж во всяком случае ни социализм, вообще, ни марксизм, в частности, тут совершенно не при чем».

      В этой же своей последней статье Плеханов вспомнил, что когда-то Виктор Адлер, лидер австрийской социал-демократии, задолго до революции в России говаривал ему полушутя, полусерьезно:

      «Ленин — ваш сын».

      «Я отвечал ему на это, — писал Плеханов. — Если сын, то, очевидно, незаконный».

      «Я и до сих пор думаю, что тактика большевиков представляет собой совершенно незаконный вывод из тех тактических положений, которые проповедовал я, опираясь на теорию Маркса-Энгельса.
      Покойный Михайловский как-то заметил, что нельзя считать Дарвина, писавшего о борьбе за существование, ответственным за поступки «дарвиненка», который во имя теории великого английского натуралиста выскакивает на улицу и хватает прохожих за шиворот. Если позволите сравнить малое с большим, — нельзя меня, как теоретика русского марксизма, делать ответственным за всякое нелепое или преступное действие всякого русского «марксенка» или всякой группы «марксят».

      Еще за несколько месяцев до большевистского переворота Плеханов предвидел, что при слабости и нерешительности Временного правительства, в результате постоянного давления на него со стороны левых социалистов, возглавлявших Петроградский и Всероссийский Советы Рабочих и Солдатских Депутатов, Ленину и его сторонникам удастся захватить власть. Гуляя в то время однажды по набережной Невы с известным бельгийским социалистом Де-Брукером, Плеханов, указывая ему на Петропавловскую крепость, где в царские времена содержались многие заключенные революционеры, заметил:

      «Через три месяца моя очередь быть там».

      Захватившие власть большевики не заключили больного Плеханова в Петропавловскую крепость, а подослали к нему в дом матросов, которые грозили его убить. Большевики, если бы и не убили Плеханова, то наверное со временем арестовали бы.

IV

      Вскоре после прибытия в Россию Плеханов поселился из-за его плохого состояния здоровья, в Царском Селе, где климат был лучше чем в Петрограде. Там его застиг октябрьский переворот и сразу же он там подвергся гнусным оскорблениям. К нему в квартиру ворвались подосланные матросы и застав больного Плеханова в кровати, один матрос крикнул ему:

      «Выдайте оружие, а то если найдем его сами, я тут же убью вас на месте».

      Плеханов не растерялся и спокойно ответил:

      «Убить человека не трудно. Но оружия вы все-таки не найдете».

      Супруга Плеханова потом рассказывала, что, увидев опасность, грозящую жизни мужа, она обратилась к матросу со словами:

      «Уверяю вас всем святым, что мы не храним оружия».
      На это последовал презрительный ответ матроса: «Ну что мне святые! Не верю я в святых!» Спокойствие Плеханова охладило матроса и он направился к выходу. За ним пошли и его товарищи.
      В дверях они остановились и опять допрос: «Какого вы звания?»
      Последовал ответ, озадачивший матроса: «Писательского». «Что вы пишете?»
      «О революции, о социализме».
      — «Ну, что революция! И Керенский был революционером! Вы министр?»
      — «Нет!»
      — «Вы член Государственной Думы?»
      — «Нет».

      После этого они ушли.
      На другое утро опять в квартиру Плеханова явилась группа с требованием выдать имеющееся оружие. Но на этот раз супруга Плеханова не впустила их в квартиру и сказала им решительно, что она не допустит второго обыска, что стыдно поднимать больных с постели. На этот раз один рабочий-красногвардеец ответил извинениями и словами: «Мы не подымаем больных». Этим дело и кончилось. Когда супруга Плеханова сказала Г. В.: «Неужели они к тебе опять придут? Это невозможно!» — Георгий Валентинович ответил ей: «Как ты мало знаешь этих людей (лидеров большевиков)! Они способны подослать наемного убийцу, а после убийства проливать крокодиловы слезы и объяснять случившееся разбушевавшейся народной стихией».

      «Как Плеханов потом нам рассказывал подробности, — писал Дейч, — он считал себя уже обреченным и думал только об одном, чтобы он мог овладеть собой и не потерять спокойствия. И, как передает его супруга, ему это вполне удалось. Но несомненно, что те несколько минут ускорили его болезнь и приблизили его смерть. Больного Плеханова товарищи с больной осторожностью перенесли в карету скорой помощи и перевезли его в Петроград, поместив во французский госпиталь, где он мог надеяться, что будет гарантирован от нового нападения. Но Плеханов с тех пор уже не встал с кровати. Он страшно страдал. Внешне, однако, он этого не показывал. Плеханов, как известно, был очень горд. К тому же он мог владеть собой. Только самые близкие люди, которые его знали в течение десятилетий, могли догадываться о его настроениях».

      «Вскоре после этого произошло страшное, позорное убийство в больнице Шингарева и Кокошкина (министров Временного правительства), которых матросы застрелили, когда они находились в Надеждинской больнице. Супруга Плеханова и мы, его друзья, серьезно начали беспокоиться за его судьбу. После краткого обсуждения мы решили его отвезти в Финляндию, в санаторий, который находился в 60 верстах от Петрограда. В очень плохую погоду и самым неудобным образом удалось как-то перевезти Плеханова в санаторий в Питкиярви, недалеко от станции Териоки. Это еще больше ухудшило его здоровье. К его физическим страданиям прибавились душевные. Когда мы решили перевести его в Питкиярви, мы думали, что будем в состоянии часто посещать его и держать его в контакте со всеми событиями в России. Хотя болезнь легких его обострилась, он все же самым внимательным образом следил за всеми трагическими событиями, происходившими в стране».

      Но очень скоро после его прибытия в Финляндию, в самой Финляндии разразилась гражданская война.
      Связь между Россией и Финляндией была почти всецело прервана. Плеханов и его жена были совершенно оторваны от Петрограда. Нельзя было туда пробраться. Они даже не могли регулярно получать газет. Только в феврале 18-го года мне удалось получить разрешение от советской власти поехать к нему. Плеханов и Розалия Марковна (его жена) очень обрадовались моему приезду. Плеханов, я увидел, за это время сильно исхудал и ослабел. Даже в постели он не в состоянии был сам переворачиваться с одного бока на другой. У него все время была высокая температура. Но все его духовные способности от этого не страдали. Его ясность мысли, исключительная память и остроумие и тогда не покинули его.

      «Хотя врачи запретили ему много говорить, он все же меня засыпал разными вопросами о том, что происходит в Петрограде. И он тут же по-своему истолковывал мои ответы о последних политических событиях, опять и опять повторяя «Да, Россия пропала! Да, Россия погибла!» Потом он напомнил нам рассказ Глеба Успенского, где статистик, который подсчитывал число коров у крестьян, от поры до времени отрывался от своего стола и шагая по комнате из одного угла в другой, восклицал: «Две трети коровы на мужика! Россия погибла!» Потом при новом итоге он опять бегал по комнате и кричал: «Россия погибла!»

      «То же самое повторяю и я сейчас, — сказал нам Г. В. с горькой улыбкой». Хотя он страшно страдал физически и душевно, он не переставал иронизировать и шутить. Брест-Литовский мир Плеханов считал позором и величайшим несчастьем для России. Он предвидел и надеялся, что союзники с помощью Америки в конце концов победят. «В таком случае, — говорил он, — для России еще не все потеряно, хотя факт предательства всегда останется черным пятном на России». На этот раз я долго не мог оставаться у Плеханова. Я должен был вернуться в Петроград, но я обещал приехать на более продолжительный срок в следующий раз».

      «В марте мне опять удалось получить разрешение на въезд в Финляндию. На этот раз я Плеханова застал в еще более худшем состоянии: он начал харкать кровью. Жена его и я не отходили от его постели. Было тяжело видеть его страдания. Он знал, что приближается конец, который он предвидел еще в Лондоне. Мы старались его обнадежить и утешали, что с наступлением весны его здоровье улучшится. Но он не верил этому. Настроение у него было совершенно тяжелое.
      Он ясно видел, что большевистские вожди толкают Россию в пропасть. Heоднократно он обращался ко мне с по-видимому глубоко мучившим его вопросом: «Не слишком ли рано мы в отсталой, полуазиатской России начали пропаганду марксизма?»

      «Кроме тех минут, когда его душил кашель, он все остальное время не переставал интересоваться всем, что имело какое-либо значение. И хотя врачи ему уже совершенно запретили говорить, он все же продолжал рассказывать о своем прошлом, о своих встречах с разными знаменитостями и т. д. Когда он уставал от разговоров, он просил меня, чтобы я ему вслух читал Лескова, Чехова и Мопассана, При этом он посреди чтения делал очень меткие замечания, сравнения и комментарии. Это были, может быть, самые интересные лекции о мировой литературе. Когда я приходил к себе в комнату после разговоров с Плехановым, я записывал некоторые его меткие замечания и характеристики Ленина, Троцкого, Мартова и других. Если бы возможно было собрать и издать все эти характеристики, воспоминания и комментарии, это составило бы редкую книгу, чрезвычайно интересную, может быть, одну из самых замечательных книг в мировой литературе».

***

 
      В продолжение многих лет Л. Г. Дейчу неоднократно приходилось беседовать с Плехановым с глазу на глаз, присутствовать при его разговорах с другими лицами или слышать его рефераты или речи на разных собраниях, но никогда, по словам Дейча, его речи не были так оригинальны, глубоко захватывающи и интересны, как тогда в финляндском санатории. А главное — замечателен был их тон.

      «Почему это так было, — писал Дейч,
      — понятно становится, когда вспоминаешь об историческом и страшном периоде который переживала тогда Россия. Война еще не окончилась, коммунизм только начал свои первые шаги…
      И в такое время Плеханов, один из выдающихся русских мыслителей, человек с энциклопедическими знаниями, феноменальной памятью и исключительной наблюдательностью, — лежит пригвожденный к постели в заброшенном санатории, как будто бы скованный. Человек, который привык духовно работать с утра до темной ночи, делиться устно и письменно своими мыслями и мнениями, лежит целыми ночами с открытыми глазами и думает. Его голова не перестает работать и у него рождались разные мысли, воспоминания, сравнения».

      «Тут, в тишине и спокойствии, без ежедневной работы, у него начали вырываться наружу все огромные сокровища, которые накоплялись у него в голове в течение десятков лет. Его всесторонние знания, которых он не использовал, его впечатления о многих встречах, переживаниях — все, все рвалось теперь наружу. Получалось впечатление, что он как будто торопился делиться всем тем, что он раньше не успел высказать для того, чтобы не унести с собой все это в могилу. Мне кажется, что только этим его состоянием можно объяснить его тогдашний интимный тон его разговоров».

      «Даже после кровоизлияния, когда врачи окончательно запретили ему произнести хотя бы одно слово,егоэто не удерживало и он продолжал делиться со мной своими мыслями — он записывал на бумажке разные вопросы и высказывал свои мнения о них, а также мнения о разных лицах. Эти записки Плеханова, его последние рукописи я храню как зеницу ока и при случае я их когда-нибудь опубликую». К концу марта положение в Финляндии стало еще беспокойнее. Гражданская война, которая свирепствовала кругом, стала опасной также для санатория».

      Нередко санаторий со многими больными оставался без продуктов из-за невозможности достать что-нибудь, ибо та и другая сторона часто конфисковывали все продукты. Дейч вынужден был вернуться в Петроград по личным делам, а также чтобы достать продукты и медикаменты для Плеханова. Но уже при отъезде он страшно беспокоился, сможет ли еще раз приехать к нему. Уже на второй день оказалось, что его предчувствие его не обмануло. «Белые» везде побеждали «красных» в Финляндии, а потом на долгое время всякие сношения с советской Россией были прерваны. Не только нельзя было ездить в Териоки, но даже писем нельзя было посылать туда. «Всякая связь между мной и Плехановым оборвалась.
 

      «Невыносимо тяжело было, — писал Дейч, — представить себе, что умирающий Плеханов лежит где-то на чужбине в заброшенном углу одинокий, без всяких средств… В течение нескольких дней мы не знали даже — жив ли еще Плеханов».

      « В первых числах июня одна дама, которая каким-то чудом пробралась в Петроград из Финляндии, сообщила мне, что Плеханов скончался 30-го мая. При этом она передала что супруга Плеханова просила ее передать мне, чтобы я получил разрешение перевезти прах Плеханова в Петроград, так как он выразил желание быть похороненным на Волковом кладбище, рядом с Белинским. (Белинский, кстати приходился ему дальним родственником: мать Плеханова была родом Белинская). Хотя я ждал такого сообщения, но это меня поразило как громом и совершенно потрясло».

      «Три дня подряд я потом являлся на пограничную станцию Белоостров, пока мне удалось дать знать Розалии Марковне, что нет никаких препятствий для перевезения мертвого Плеханова в Петроград. На том же Финляндском вокзале, где 14 месяцев тому назад его с таким одушевлением встретили огромные массы народа, теперь небольшая группа близких друзей и почитателей встретила его набальзамированный прах. Как известно, советская власть издала приказ, чтобы петроградские рабочие не участвовали в похоронной процессии Плеханова из-за его политики в последнее время. Однако более сознательная часть петроградских рабочих не послушалась этого приказа. И гроб Плеханова сопровождала огромная масса людей».

      9 июня на похоронах Г. В. Плеханова, согласно отчету Горьковской «Новой Жизни» от 11-го июня, приняли участие многочисленные политические, рабочие, профессиональные, национальные и научные, студенческие и пр. организации и множество социалистической и демократической интеллигенции Петрограда, а также целый ряд общественных, литературных, культурно-просветительных и кооперативных учреждений. Ровно в 12 часов гроб на руках друзей и близких покойного был вынесен из помещения Вольно-экономического общества под звуки музыки «Коль славен», исполненной матросским оркестром бывшей яхты «Штандарт». Депутаций и венков было бесконечно много. Обращал внимание венок от монархиста В. М. Пуришкевича — «Политическому врагу, великому русскому патриоту Георгию Валентиновичу Плеханову»…
      В 2 часа 15 минут печальный кортеж остановился на Казанской площади, которая была усеяна сплошной массой народа, захватившей весь район площади до Садовой улицы с одной стороны и до Морской — с другой. Оркестр играл похоронный марш Шопена, после которого раздались звуки «Вечной памяти». Небольшую речь с балкона произнес рабочий Берг от имени Собрания Уполномоченных фабрик и заводов.
      К 5-ти часам вечера процессия подошла к Волкову кладбищу. К моменту прихода процессии Литературные Мостки, где была приготовлена могила для Плеханова, возле могил Белинского и Добролюбова, были сплошь заполнены народом. Гроб у края могилы. Мимо него проходят бесконечные делегации с венками и знаменами. Начинаются речи. Первым говорит взволнованный до слез ближайший друг покойного Лев Дейч.

      «У Христа, — говорит Дейч, — был один только Иуда, а среди учеников Плеханова их было много».

      Далее Дейч говорит о равнодушии, проявленном рабочим классом к Плеханову.
      Это несомненно послужило причиной преждевременной смерти его. История покажет, кто был прав. Плеханов ли который четыре года назад заявил о необходимости защиты России или те, кто его за это прозывали чуть ли не изменником. Далее говорили: председатель совета уполномоченных фабрик и заводов А. Н. Смирнов, рабочий Путиловского завода Глебов, председатель общества «Культура и Свобода», рабочий Иван Кубиков и др.
      Рабочий Смирнов сказал: «Смерть этого большого человека давит мысль и чувство. Мы зарываем его в могилу в дни национального бедствия, когда те жалкие остатки, которые еще имеются у нас, с каждым днем отдаются в ненасытную пасть немецкого империализма, когда страна управляется расстрелами, когда земля поливается кровью рабочих, когда у нас нет правосудия и задушено свободное печатное слово. Мы хороним Плеханова в этот ужасный момент, а русское общество хранит упорное молчание. Где те, кто так же умел бороться, как наш покойный учитель? Лед равнодушия должен тронуться или окончательная гибель неминуема».
      С глубоким волнением говорил Александр Николаевич Потресов, один из основателей и редакторов газеты «Искра». Он сказал:

      «Плеханов был нашей национальной честью, национальной гордостью, но он же стал нашей величайшей национальной жертвой».

      После речей гроб с останками Плеханова под пение Вечной Памяти тихо опускают в могилу. Могила засыпается, земляной холм увенчивается массой живых цветов и венков.
      В 1922 году, когда Бухарин однажды зашел к Ленину, Ильич ему сказал:

      «А знаете, что я теперь читаю? Я теперь вновь перечитываю статьи Плеханова, которые он писал во время войны. Интересно!Они вовсе не были так глупы, как мы тогда думали».

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. Ленин и марксизм-ленинизм

      «Наша ленинская партия стояла и стоит на позициях творческого марксизма-ленинизма. Она исходит при этом из основных, незыблемых положений марксизма-ленинизма, проверенных и подтвержденных громадным опытом революционной борьбы, полувековым опытом коммунистического строительства».
(«Коммунист» № 17, Москва, ноябрь 1967 г.)

 
      Так называемый «марксизм-ленинизм» выдумал Сталин в своей борьбе против Троцкого: Ленин в действительности не создал никакой выдержанной теории. В одно время он говорил одно, в другое время другое и очень часто себе противоречил. Как увидим ниже, Ленин ни одной новой мысли и в марксистскую теорию не внес.
      Знаменитый русский ученый экономист, профессор Михаил Иванович Туган-Барановский, автор многочисленных книг и брошюр, вышедших до революции в России и переведенных на многие языки, в конце 19 и в начале 20 столетия был одним из самых выдающихся легальных марксистов в России. Потом он отошел от марксизма, но остался до конца дней своих демократом и умеренным социалистом.
      В 1903 году он говорил Н. В. Валентинову, автору книги «Мои встречи с Лениным», о Ленине, с которым вместе сотрудничал в разных марксистских журналах и которого хорошо знал:

      «Я не буду касаться Ленина, как политика и организатора партии. Возможно, что здесь он весьма на своем месте, но экономист, теоретик, исследователь — он ничтожный. Он вызубрил Маркса и хорошо знает только земские переписи. Больше ничего. Он прочитал Сисмонди и об этом писал, но, уверяю вас, он не читал как следует ни Прудона, ни Сен-Симона, ни Фурье, ни остальных французских утопистов. История развития экономической науки ему почти неизвестна. Он не знает ни Кенэ, ни даже Листа. Он не прочитал ни Менгера, ни Бем-Баверка, ни одной книги, критиковавшей теорию трудовой стоимости Маркса… Он сознательно отвертывается от них, боясь, что они просверлят дыру в теории Маркса. Говорят о его книге «Развитие капитализма в России», но ведь она слаба, лишена настоящего исторического фона, полна грубых промахов и пробелов».

      Другой выдающийся экономист и философ П. Б. Струве, один из первых русских легальных марксистов, тоже в течение ряда лет сотрудничал с Лениным в марксистских журналах и сборниках и хорошо знал его. Как и Туган-Барановский, Струве в начале столетия постепенно отошел от марксизма. В 1907 году он назвал ленинский большевизм «черносотенным социализмом».
      Знаменитый русский философ Н. А. Бердяев — тоже бывший видный марксист и не менее, чем Туган-Барановский и Струве понимавший толк в марксизме, — писал о ленинском марксизме:

      «Маркс и Энгельс говорили о буржуазном характере грядущей русской революции, были за народовольцев, которые сосредоточились исключительно на свержении самодержавной монархии и в этом отношении были гораздо менее предшественниками Ленина, чем Ткачев…
      Очень решительно и резко уже в 80-е годы полемизировал против Ткачева основатель русского марксизма и социал-демократии Г. В. Плеханов. Это один из основных мотивов его книги «Наши разногласия». Полемика Плеханова с Ткачевым представляет большой интерес, потому что она звучит совсем так, как будто Плеханов полемизирует с Лениным и большевиками, в то время, как их еще не существовало. Плеханов восстает, главным образом, против идеи захвата власти революционной социалистической партией. Он считает такой захват власти величайшим несчастьем, чреватым грядущей реакцией».
      (Бердяев. «Истоки и смысл русского коммунизма». Париж, 1955 г., стр. 60).

      В своей последней книге Бердяев писал:

      «Ленин философски и культурно был реакционер, человек страшно отсталый, он не был даже на высоте диалектики Маркса, прошедшей через германский идеализм».
      (Бердяев. «Самопознание». Париж, стр. 161).

      Не только бывшие марксисты, но и основоположник русского марксизма Г. В. Плеханов, которого сам Ленин считал крупнейшим теоретиком марксизма во всем мире, в 1906 году, когда они еще были в одной партии, писал:

      «Ленин с самого начала был скорее бланкистом, чем марксистом. Свою бланкистскую контрабанду он проносил под флагом самой строгой марксистской ортодоксии».
      (Г. Плеханов. Заметки публициста «Современная жизнь». Москва, декабрь 1906.).

      В большевистской партии с первого дня ее существования не было даже намека на какую-либо демократию. С самого начала Ленин представлял себе партию не иначе, как тайную, строго конспиративную организацию, построенную по военному образцу. Центральный комитет должен руководить всей работой и постоянно стоять на страже, чтобы не допускать в партии никаких оппозиций или «уклонов» от марксистского учения в ленинской формулировке. Об этом еще после второго съезда Российской социал-демократической рабочей партии в 1903 году, когда произошел раскол на большевиков и меньшевиков, Троцкий, бывший делегатом на этом съезде, писал:

      «Товарищ Ленин проявляет явную волю к власти. Осадное положение в партии, на котором так настаивает Ленин, требует твердой власти, железной руки…
      И товарищ Ленин пришел к заключению, что этой железной рукой является он сам и только он сам… Для Ленина хорошие члены партии — это те, которые принимают его “план”. Плохие те, которые не согласны с теми или иными деталями его “плана”. Их нужно воспитать? Нет, — подавить, ослабить, уничтожить, устранить…
      Ленин пришел к энергичному выводу, что для того, чтобы сделать работу успешной, необходимо устранить все мешающие элементы и поставить их в такое положение, где они не могли бы вредить партии. Другими словами, для благополучия партии необходимо установить в ней режим, “осадного положения” с диктатором во главе».
      (Троцкий. «Наши политические задачи». Женева, 1904 г. стр. 95, 96, 97).

      В том же году Г. В. Плеханов в № 70 «Искры» писал о Ленине:

      «Ленин объявил социалистическую интеллигенцию демиургом (верховным разумом) социалистической революции, а самого себя и своих верных беспрекословных последователей — социалистической интеллигенцией по преимуществу, так сказать, сверхинтеллигенцией.Всех “несогласно-мыслящих” он обвиняет в анархическом индивидуализме и в борьбе с ними апеллирует к той самой массе, которая в его теории играет роль пассивной материи.У Ленина народная масса служит, главным образом, для того, чтобы пугать и “покорять под нози” всякого — внутреннего и внешнего врага и супостата… Но предположим, что Ленин повременит с объявлением вне закона меньшевиков. Он оставит право на жизнь меньшевистской оппозиции. Но его терпимость не пойдет дальше Щедринского принципа: “Оппозиция не вредна, если она не вредит!”»

      При Ленине никогда никакой демократии и свободы мнений в партии большевиков не было. Ленин сам решал, кто должен быть в ЦК и в Политбюро, и те коммунисты, которые резко критиковали его политику и требовали реформ, не только устранялись от партийного руководства, но и снимались с ответственных должностей, которые они занимали в партии или в правительстве. При такой системе только и мог появиться Сталин.
      Далее приводятся некоторые из многочисленных высказываний Ленина в разные периоды его деятельности, — из них легко можно увидеть, что проповедовал Ленин до захвата власти в России и как он противоречил своим проповедям после того, как стал диктатором. Эти высказывания позволяют видеть, чему в действительности служила работа Ленина и что можно было бы называть «ленинизмом».

ЧТО ПРОПОВЕДОВАЛ ЛЕНИН ДО РЕВОЛЮЦИИ

      «В России нет выборного правления. Правят те, кто искуснее подставляет ножку, кто лжет и клевещет, льстит и заискивает. Правят тайком, народ не знает, какие законы готовятся, какие войны собираются вести, какие новые налоги вводятся, каких чиновников и за что награждают, каких смещают.
      Вот почему рабочие и неимущие крестьяне должны, не боясь преследований, не страшась никаких угроз и насилий врага, не смущаясь первыми неудачами, выступить на решительную борьбу за свободу всего русского народа и потребовать прежде всего созыва народных представителей.Пусть народ сам выберет по всей России своих депутатов. Пусть эти депутаты составят верховное собрание, которое учредит выборное правление на Руси, освободит народ от крепостной зависимости перед чиновниками и полицией, обеспечит народу право свободных сходок, свободной речи и свободной печати».
      («К деревенской бедноте», Сочинения, т. 6, стр. 334-345).

      «Всякий согласится, вероятно, что “широкий демократический принцип” включает в себя два следующих необходимых условия: во-первых, полную гласность и, во-вторых, выборность всех функций. Без гласности смешно было бы говорить о демократизме, и притом такой гласности, которая не ограничилась бы членами организации… Никто не назовет демократической организацией такую, которая закрыта от всех не членов покровом тайны».
      (Сочинения, т. 5, стр. 445).

      «Свобода народа обеспечена лишь тогда, когда народ действительно устраивает без всякой помехи союзы, собрания, ведет газеты, выбирает и сменяет сам всех должностных лиц государства, которым поручается проведение законов в жизнь и управление на основании законов. Следовательно, свобода народа обеспечена лишь тогда полностью и на самом деле, когда вся власть в государстве полностью и на самом деле принадлежит народу. Это совершенно очевидно» (Сочинения, т. 10, стр. 52).

      «Во-первых, мы требуем немедленного и безусловного признания законом свободы сходок, свободы печати, амнистии всех “политиков” и всех сектантов. Пока этого не сделано, всякие слова о терпимости, о свободе вероисповедания останутся жалкой игрой и недостойной ложью. Пока не объявлена свобода сходок, слова и печати — до тех пор не исчезнет позорная русская инквизиция, травящая исповедание неказенной веры, неказенных мнений, неказенных учений.
      Во-вторых, мы требуем созыва Всенародного Учредительного Собрания, которое должно быть выбрано всеми гражданами без изъятий и которое должно установить в России выборную форму правления… Пока не созвано всенародное собрание депутатов — до тех пор ложью и ложью будут всякие слова о доверии обществу. До тех пор не ослабнет революционная борьба русского рабочего класса с русским самодержавием».
      (Сочинения, т. 6, стр. 312-317).

      «Представителем рабочих может быть только свободный рабочий союз,охватывающий много фабрик и много городов.