На дальнем бомбардировщике (Записки штурмана)

      В лесу, в густой траве под ногами бегают выводки молодых тетеревов и куропаток. Вот они совсем близко, рядом. Но нет - нельзя задерживаться ни на минуту.
      Путь пересекла поляна. На поляне хутор. Дымится пожарище. Одиноко торчат печные трубы во дворе, обгорелые и исковерканные сельскохозяйственные машины.
      Снова лес. Колючие ветки, брызги. Полдень, а всё так же серо, и дождь моросит, как из густого сита. Прямая далёкая лесная просека идёт по стрелке компаса. А вот и море в конце просеки. Ноги сами несут. Скорей, вот оно, наше голубое море, вот за этими ветками. Нет, ошибка, не за этими, а вот за теми, немножко дальше. Ну, ещё немного усилий, вот оно уже совсем близко, видна даже рябь на нём.
      - Товарищ штурман, - шепчет сзади стрелок, - это не море, это от дождя кажется. Я сам вначале думал, что море, и бежал за вами. Скажите, далеко ещё до моря?
      - Близко, совсем мало осталось. Только не надо останавливаться, а то тогда не дойдём. До моря надо дойти непременно сегодня.
      Где-то бухает. То ли артиллерия, то ли авиабомбы? В какой стороне - в лесу не поймёшь. Прогудел самолёт. Мотор с завыванием - фашист! Наверное, он же и бомбы бросил. Снова тихо. Только шум дождя да чваканье наших размокших меховых сапог.
      Через десять часов беспрерывного шагания лесная просека привела нас к железной дороге на берегу моря. На станции наши войсковые части. Вид у нас был такой, что при нашем появлении бойцы взялись за оружие. Но вскоре всё уладилось.
      В сторону Ленинграда уходила автоброневая колонна. С ней мы и пошли. Говорили, что этой колонне приходилось по дороге прорываться с боем. Не знаю, не видел, не слыхал - на мягком сене в одной из машин мы всю дорогу спали мертвым сном.
      К утру мы уже были дома. Оказалось, что полк наш перебазировался под Москву. На аэродроме оставался один лишь полковник Лебедев, специально нас поджидавший. Тотчас же мы вместе с ним вылетели.
      На подмосковном аэродроме, прощаясь с нами, полковник Лебедев сказал:
      - Ну вот, денька три отдохните и отправляйтесь на завод за новой машиной. Экипаж у вас хороший, опыт уже есть, и дело у вас должно пойти хорошо. Идите, найдите своих жен, они где-то здесь работают, да приведите себя в порядок, а то вас, пожалуй, и жены не узнают.
      Ночью при первых же звуках сирены наши жёны настойчиво тянут нас в лес и с таким знанием объясняют, как опасно оставаться в комнате, что переспорить невозможно.
      Тихая августовская ночь. Полная луна высоко в небе бросает тени на лесную поляну. В беспорядке разбросанные лёгкие белые облака неподвижно висят в небе. В сторону Москвы небо сверкает тысячами белых и красных разрывов зенитных снарядов. Сотни прожекторов рыскают - скрещиваются, расходятся, гаснут, опять вспыхивают. Ухают дальние взрывы. Огневая завеса разрывов и прожекторов перемещается по небу всё ближе к нам. Всё ближе и громче стрельба и разрывы снарядов. В звук канонады вклинивается завывающий звук мотора. Вспыхивают прожекторы. С крыши нашего дома начинают стрелять. С рёвом взлетают ночные истребители. Где-то близко ухает бомба. Листья густо падают с деревьев. Все звуки слились воедино. Жена дрожит и тянет меня в укрытие. Мы же с Пусэпом определяем тип самолёта и на какой высоте он летит. Звуки моторов удаляются, а вслед за ними уходит огневой вал разрывов и лучи прожекторов. Снова наступает тишина.
      Ночь такая тёплая, такая светлая, что всё скоро забывается. Спать не хочется.
      Мы сидим на мягкой траве под курчавой берёзой. Говорим о красоте природы, о юности, о том, что хорошо быть вместе. Мы говорим, что борьба будет жестокая и что в этой борьбе жалеть себя нельзя. Добившись от жены обещания больше не бояться воздушных тревог, мы уходим в комнату, залитую лунным светом. В открытое окно тянутся душистые зелёные ветки.
      5
      Не выдержав и трёх положенных для отдыха дней, мы ранним утром улетели на завод получать новый самолёт. Пролетаем над лесами, и кажется нам, что вот в таком примерно месте мы посадили свой самолёт. Никто из нас не может забыть потери. Каждый чувствует свою вину, а я особенно. Вот только бы получить машину, её-то уже мы будем беречь.
      Завод работает попрежнему день и ночь. Всё чаще и чаще открываются большие ворота, и готовые самолёты выкатываются на лётное поле.
      У нас все начинается сначала - приёмка самолёта, снаряжение, облет. Уходим мы с лётного поля лишь к ночи, приходим спозаранку - стараемся не терять ни одной минуты. В один из таких страдных дней на заводской аэродром спустился четырёхмоторный бомбардировщик нашего полка. Экипаж был нам хорошо знаком. От него мы узнали много нового о работе наших товарищей. Каждую ночь вылетают все самолёты бомбить танковые колонны и железнодорожные узлы противника. Прилетевший экипаж бомбил танковую колонну на шоссе. Высота была небольшая, у самолёта оказался подбитым один мотор и несколько осколков попало в крылья и фюзеляж. Чтобы не терять зря времени, экипаж решил возвращаться не на свой аэродром, а прямо на завод для ремонта. На трёх моторах, с горючим на пределе самолёт дотянул до завода. В тот же день бригада рабочих полностью залечила машину. Вечером боевой самолёт улетел бомбить немецкие танки.
      Да, для того чтобы остановить немцев, нужно много самолётов, нужно много летать и бомбить, бомбить, без конца бомбить. Работали мы много, но прилёт раненого бомбардировщика напомнил нам ещё раз о том, что время не ждёт. У нас нашлись силы, мы стали работать ещё больше, урезая и без того короткий отдых.
      ...Аэродром, куда мы прибыли с завода на новом самолёте для постоянной базировки, совсем не был похож на аэродром. Только стартовые сигналы, выложенные на поле, указывали, что это есть наш аэродром. После посадки самолёт бежал по неровному, бугристому полю, сильно подпрыгивая при сильных толчках. Водопьянов предупредил, чтобы мы берегли языки.
      - Ну, и аэродром, пара посадок - и можно ещё и без печёнок остаться. Посмотрите, куда рулить. Ни черта не пойму.
      - Рулите, Михаил Васильевич, вон туда, к тому леску, там машут нам белым флагом.
      - Ладно, теперь и сам вижу.
      Самолёт подрулил к лесу и остановился. Подошёл трактор, зацепил за хвост и потащил в лес. На машину тотчас набросили зелёную сетку. В этом лесу, окаймлявшем лётное поле, стояли замаскированные все наши самолёты.
      Мы влились в свою боевую семью. На счету нашего полка уже были сотни тонн сброшенных бомб.
      Один за другим улетали наши корабли на север, на другой, хорошо оборудованный аэродром, где, зарядившись горючим и бомбами, ночью уходили бомбить врага.
      - А почему нас не посылают?
      - Ничего, ребята, больше ждали, а сутки уж как-нибудь потерпите. Сегодня осмотрим ваш корабль. Завтра полетаете на нём здесь, а к вечеру можете отправляться на боевой аэродром, - успокаивал нас командир полка.
      С рассветом следующего дня наши корабли вернулись с боевого полёта бомбили железнодорожные узлы. Лётчики на рассказы были скупы - для них война уже стала привычным делом.
      После облёта и проверки самолёт был зачислен в число боевых, и в тот же день мы вместе со всеми вылетели на аэродром подскока, с которого ночью должны будем лететь на боевое задание.
      Это был большой, ровный аэродром, на котором и садиться спокойно, и взлетать можно с большой нагрузкой, не рискуя остаться без печёнки. Здесь было много самолётов разных типов, но в основном ночные бомбардировщики.
      Задолго до срока вылета вышли мы к самолёту. Невероятным казалось в такую тёмную ночь не только найти цель - самый взлёт и полёт казались невозможными. Но постепенно глаза привыкли к темноте. На аэродроме сплошной гул работающих моторов. В разных концах сверкают разноцветные огни бортовых сигналов и глушителей моторов. Здесь одновременно идёт и взлёт самолётов, уходящих с бомбами на запад, и посадка вернувшихся с боевого полёта. Стартовые огни сверкают двумя полосами через весь аэродром. На короткое время зажигается прожектор. В его свете садится самолёт, сверкая серебром крыльев, отруливает в сторону и скрывается в темноте.
      6
      Мерцая бортовыми огнями с фиолетовыми огоньками от глушителей, выруливают на старт наши гиганты и, скрываясь в темноте, уходят на запад...
      Выруливаем на старт и мы. Нам надлежало разбомбить крупный железнодорожный узел. Самолёт бежит по ровному полю меж двух рядов огней. Незаметный отрыв от земли. Слева мелькают красные лампы на высоких мачтах, и вот уже со всех сторон только чёрный мрак.
      На секунду представилась мне Арктика летом, в полярный светлый день. Прозрачный воздух, видимость беспредельная... А мы там чего-то суетились, волновались, переживали и считали некоторые полёты сложными и трудными. Какой чудесной прогулкой покажутся нам после войны полёты над Арктикой!
      - Да, темновато, - нарушил молчание Водопьянов. - Алло, штурман, ты что-нибудь видишь?
      - Вижу хорошо, как винты вращаются, а больше ничего не вижу.
      В кабинках потушены все огни, но фосфор на приборах так ярко светится, что, кажется, он мешает видеть землю. Внизу какие-то пятна - ничего определённого, а ведь надо видеть не тени, надо хорошо видеть, что на земле находится.
      Ну, шире глаза! Смотреть в одну точку. Ничего не получается. Поступим иначе, закроем глаза, зажмём крепко веки. Теперь откроем - кое-что уже видно. Вот дорога. Вот лес, деревня, речушка. Теперь всё в порядке.
      На востоке поднимается тяжёлый тонкий серп луны. Постепенно становится светлее.
      По серебристой лунной дорожке на зеркальной поверхности узнаём Московское море. Узкой лентой, блеснувшей слева от нас, окаймляет Волга Калинин. Чернеют мосты, перекинутые через реку.
      За первый час полёта с обстановкой свыклись. Ночь кажется не такой уж тёмной. Погода отличная. Настроение приподнятое. Похоже на то, что успех полёта обеспечен.
      От излучины Волги меняем курс. Впереди сотни километров однообразной местности без крупных ориентиров. Будут маленькие речки, просёлочные дороги, сёла, деревни. Но разве их увидишь ночью с большой высоты? Нет, я на них и не рассчитываю, все расчёты строю на железную дорогу и автостраду, которые должны привести нас к цели.
      Только бы хорошая погода, вот такая, как сейчас, удержалась до конца нашего маршрута!
      Но нам не повезло - погода всё-таки испортилась.
      Вначале появились отдельные облака. Затем они стали сгущаться, и вскоре только изредка сквозь разрывы облаков мелькала тёмносерая полоса земли. На облаках появились большие яркокрасные пятна - отсветы пожаров. На земле шла война.
      Скоро должна быть дорога, от которой надо поворачивать на новый курс. Но из-за этих облаков не то что дороги - и цели не увидишь.
      Прошу пилотов снижаться. Самолёт зарылся в облака. Иней покрыл стёкла кабины.
      На высоте 2000 метров выскочили из густого облака, на секунду под нами блеснула наезженная шоссейная дорога и скрылась. Мы снова попали в облака. Спиралью спускаемся вниз и никак не можем найти дорогу, а она ведь где-то здесь, рядом, под нами.
      Высота 1000 метров, отдельные облака ниже нас.
      Но где же эта чортова дорога?
      Привлекаю весь экипаж на помощь себе искать дорогу.
      За штурвалом наш новый пилот Мосалев. Маленького роста, он кажется ещё меньше на нашей громадине. Вслепую, спиралью ведёт он машину так, что я, стоя в кабине, не ощущаю эволюции самолёта.
      - Алло, Мосалев! Давай виражи ещё ниже!
      - Виражу, - отвечает он.
      - Какое там "виражу", когда я не чувствую.
      - А это потому, что правильный вираж. Вот сейчас смотри и держись, сделаю неправильный.
      Я не успел удержаться, меня сильно бросило на сиденье к левому борту, и я крикнул:
      - Довольно неправильных виражей, я уже почувствовал...
      Высота 700 метров. Весь экипаж ищет со мной утерянную дорогу. Водопьянов, перегнувшись через борт, кричит Мосалеву:
      - Больше вираж! Ещё ниже!
      Кто-то громко крикнул:
      - Вот она, дорога, справа под облаками!
      Снизившись до 600 метров, мы на этот раз крепко прицепились к дороге и пошли вдоль неё, к цели. Вспыхнул прожектор, и луч его упёрся в самолёт. Близко прошла цепочка трассирующих пуль. Бросаем светящиеся бомбы и отворачиваем в сторону от огневой трассы и прожектора.
      Под нами город и железнодорожный узел, освещённый светящимися бомбами, - цель нашего полёта. Отошли подальше и, ориентируясь на прожектор, не теряя из виду дороги, идём к цели.
      Машина вздрогнула - открылись бомболюки. Прожектор слепит глаза. Пулемётная очередь проходит близко, совсем рядом с самолётом. Закрывшись рукой от прожектора, лёжа на животе, кричу:
      - Правее, больше вправо! Так держать!
      Дорога расширяется. Появляются станционные постройки, вот и весь узел. Поймав в прицел станцию, быстро дёргаю несколько раз за ручку. Самолёт снова вздрагивает - бомбы ушли вниз, и через несколько секунд, брызнув яркокрасным огнём, одна за другой разорвались на путях, среди эшелонов. Последняя разорвалась рядом с прожектором и пулемётом. Прожектор погас, и пулемёт замолчал.
      Взрывы бомб встряхнули машину. Самолёт взмыл кверху, залез в облака и по старому пути пошёл домой.
      Я вытер вспотевший лоб, закрыл бомболюки и записал в журнал время и высоту бомбометания.
      Экипаж долго не мог успокоиться. Все наперебой говорили о том, как хорошо отбомбились и как хорошо сделали, что снизились.
      На высоте 7000 метров вышли за облака и поверх них продолжали полёт на восток.
      Радиокомпас безошибочно указывал верность взятого курса.
      На востоке горизонт алел и зарёй разгорался. Облака оборвались. Под самолётом прошло Московское море, с редкими клочьями утреннего тумана. Отсюда полёт со снижением высоты. Яркое солнце морозного утра брызнуло белым огнём и залило светом землю.
      В разных местах от нас стали видны чёрные точки, большие и малые, близкие и далёкие. Это были наши самолёты, возвращавшиеся с боевого задания.
      После шестичасового полёта мы снижаемся на своём аэродроме. Вслед за нами садятся другие самолёты.
      Утренняя тишина когда-то глухого, далёкого и тихого лесного уголка нарушается гулом мощных моторов. В воздухе тучей стоит пыль. Моторы выключены. Выходим из самолёта на землю, разминаем отекшие члены и закуриваем.
      На командном пункте, в штабе части, экипажи отчитываются о результатах ночного полёта. Все корабли отбомбились по заданным целям. Командир части и друзья поздравляют нас с благополучно законченным боевым полётом.
      В то время нам всем казалось, что полёт совершён отлично, что мы уже все знаем, что теперь дела пойдут хорошо и без потерь. Впоследствии, уже после ряда ночных полётов, нам стало ясно, что мы ещё очень многого тогда не знали, летали больше сердцем, чем разумом.
      В столовой за завтраком стоит гул. Разгорячённые лица, широкие жесты, открытые сердца. Каждый чувствует себя героем. Столько впечатлений, что нехватает слов их выразить.
      Только улегшись в постель, я почувствовал усталость. Быстро засыпаю и во сне вторично переживаю то, что было наяву. Стреляют пулемёты. Прожектор слепит глаза. Бомба отделяется от самолёта и медленно летит вниз. Яркий всплеск огня, слышу сильный взрыв. Открываю глаза. Жена собирает осколки разбитого графина и говорит мне, что время вставать, - вызывают в штаб на проработку задания.
      - Откуда же ты наберёшь столько графинов, - говорю жене, - чтобы каждый раз, как меня будить, разбивать по одному?
      - Графин разбился случайно, не придирайся, пожалуйста. Будить тебя я только собиралась. а ты уже и проснулся. Ну, рассказывай, что снилось?
      - Да всё то же, что было в полёте: долго искали цель, низко летали, а проснулся оттого, что бомба разорвалась, а оно, видишь, оказалось не бомба, а графин.
      - Мне рассказывал Водопьянов, как ты их крутил ночью на малой высоте.
      - Что ж, если ничего не видно, а очень уж хотелось выполнить задание, да и сердцу приятное сделать.
      - А ты задание выполняй, а про сердце пока забудь. Лучше разумом работай, а то я знаю твоё сердце - того и гляди заведёт куда-нибудь в беду.
      - Без сердца много не навоюешь. Да и откуда тебе знать, как нам воевать надо? Подумаешь, учитель бомбометания нашёлся! Ну, пока, до завтра. Утром встречай, да найди новый графин, а то нечем меня будить будет.
      В штабе собрались командиры кораблей и штурманы. Полковник Лебедев зачитывает новый боевой приказ и делает указания.
      7
      Сегодня в ночь вылет в те же края, цель будет указана дополнительно на аэродроме подскока, куда надо сейчас вылетать.
      Через пятнадцать минут полёта посадка на аэродроме, где для каждого из наших самолёто_в уже приготовлены бомбы и горючее.
      Наш маршрут - Смоленск. Цель - бомбить аэродром.
      Лётчики, бывавшие ранее на этой цели, говорят нам, что только после полёта на Смоленск экипаж может считаться "видавшим виды".
      Совсем стемнело. Идём в аэродромную гостиницу, держась друг за друга.
      При тусклом свете готовимся к полёту. Расстелив карту на. полу, лёжа на животе, чертим линии, рассчитываем путевые углы, расстояния и время.
      Луна ещё не взошла. Темно. Земля, затянутая осенним морозцем, звенит. Самолёты по двойному конвейеру взлетают и садятся. Зелёные и красные лампочки движутся по кругу. Взвиваются ракеты всех цветов.
      Воздух гудит сотнями моторов. На земле в разных местах фиолетовые языки от глушителей повисли в воздухе. Самих самолётов в темноте не видно.
      С трудом находим свой самолёт и занимаем рабочие места. Подходит время нашего вылета. Моторы запущены, и тяжёлый самолёт медленно и важно рулит по затвердевшему полю. Тяжёлое колесо проваливается сквозь тонкую кору замёрзшей земли. Самолёт дрожит и, как конь, провалившийся на льду, судорожно выскакивает из ямы. Пищат и воют тормоза.
      Дан сигнал. Отрываемся от поля и проваливаемся в темноту. Курс на запад.
      Темнота жуткая, и, чтобы хоть что-нибудь видеть под собой, решили лететь на малой высоте.
      Вся наша надежда на луну и Московское море.
      И надежда нас не обманула. Блеснула дорожка на воде. Это Московское море. Уточнили своё место и пошли спокойно, с набором высоты.
      В городе Старица, за Калинином, где Волга поворачивает и уходит на юг, большой пожар - где-то близко немцы.
      По огневым частым вспышкам, ракетам и мелким пожарам определяем линию фронта.
      Дальше опять темно. Лишь изредка отражение луны мелькнёт на озере.
      Появились облака и плотной массой скрыли и без того тёмную, мрачную землю. Мы несколько приуныли. Как изменение давления заставляет стрелку барометра отклоняться, так и облака влияют на настроение лётчика.
      Но по прогнозу над целью должно быть безоблачно. Это поддерживает в нас уверенность, что всё будет хорошо. А хорошо для нас может быть только одно увидеть цель и точно на неё положить все наши бомбы.
      Наконец, облачность оборвалась, и при бледном свете луны блеснул наш родной Днепр; на изгибе его находится наша цель.
      Вспыхнул прожектор. "Так, так, - думаю про себя, - давайте, зажигайте прожектора, показывайте своё логово, начинайте стрелять, заглушайте своей пальбой шум наших моторов".
      Вспыхнули десятки прожекторов. Одни лучи были спокойные, скользили как бы во сне, нехотя, и часто совсем затухали. Другие, наоборот, были слишком подвижные и бросались из стороны в сторону.
      Поднялась стрельба из всех видов оружия. Трассирующие снаряды, как длинные ленты серпантина, тянулись со всех сторон вверх, и там, где они скрещивались, образовывался огненный шатёр. Более крупные снаряды светящимися яблоками летели вверх и, достигая предельной высоты, на какое-то мгновение останавливались, и тогда казалось, что их можно достать рукой; затем они медленно опускались и где-то внизу затухали. Другие снаряды были во время полёта невидимы и большими огненными шарами рвались на нашей высоте. Вначале мы себя чувствовали не очень уютно в этом кипящем котле, но, оказывается, можно ко всему привыкнуть, и мы привыкли и даже как-то приспособились.
      В это время наши товарищи из передних самолётов принялись за работу. Над целью повисли осветительные бомбы. Весь земной малокалиберный огонь устремился на эти повисшие большие факелы. Но тотчас же на цель посыпались бомбы всех калибров. Возникли пожары, а бомбы всё ложились и ложились. Прожекторы вскоре затухли, орудия замолчали. Похоже было, что прислуга или разбежалась, или её перебили.
      - Красивая картина, - говорит Водопьянов.
      - Ну, Михаил Васильевич, кажись, и наша очередь подошла. Заходи вот на тот большой пожар. Это и есть наша цель. Вот так, хорошо. Держи машину ровнее - открываю люки! Чуть-чуть доверни правее. Так держать!
      Нажимаю кнопку. "Ну, милые, пошли, да дай вам бог удачи".
      Через тридцать томительно долгих секунд внизу, возле большого пожара, образовался новый большой пожар, рядом с ним - ещё, чуть поменьше, и что-то стало рваться, разметая пламя во все стороны.
      В самолёте пронёсся вздох облегчения. Экипажу, удачно отбомбившемуся, да ещё такому молодому и неопытному, как наш, было о чём говорить, кричать и смеяться.
      Домой итти легко и приятно. Весёлого настроения хватило на весь обратный путь. С восходом солнца сошлись несколько наших кораблей и строем клина, близко друг к другу, подошли к своему аэродрому.
      Под звон бокалов в столовой предложено было много хороших тостов. Улыбающиеся лица, сверкающие глаза, тёплые слова для друзей и грозные для врагов. Что может быть лучше этого момента? Глядя со стороны, никто бы не мог сказать, что вот эти люди пережили тяжёлый взлёт в темноте, длительный ночной полёт и что глаза этих людей видели море огня, направленного на них.
      Во сне опять в полёте. Летим высоко-высоко, а внизу цепочки трассирующих пуль летят в нашу сторону, всё ближе и ближе к нашему самолёту. Вот они уже пронизали самолёт и сильно застучали по плоскости. Открываю глаза. Жена стучит на пишущей машинке.
      - Ну, что, опять летал во сне?
      - Летать-то летал, а вот зря ты машинкой здесь стучишь, когда я сплю.
      - Подниматься тебе пора, вот я и застучала. Думаю, что услышишь и сам проснёшься. А насчёт полётов во сне - так это с непривычки. Привыкнешь немного и перестанешь такие сны видеть.
      - Ты так говоришь, как будто бы сама много летала.
      - Летать не летали, а насчёт снов кое в чём разбираюсь. Ну, ладно, не спорь, раз не понимаешь, да ночью, когда полетите, будь осторожен.
      - А кто же немца будет бить, если я буду только и думать что о твоих советах?
      - Да разве я говорю, чтобы ты немца не бил? Бей его побольше, но изредка и мои советы вспоминай.
      8
      Наша очередь вылетать во вторую половину ночи. Полёт на ближнюю цель, по переднему к.раю противника, который рвётся к Калинину. Летим с Пусэпом.
      Погода отличная, тихая, ясная морозная ночь. Для нас вылет в темноте стал уже почти привычным делом. Спокойно стартуем вслед за одним из наших кораблей. Впереди нас, в лесу, вспыхнуло большое красное пламя.
      - Лётчики! Отворачивайте подальше от пожара, - кричу я.
      - А что это горит? - спросил Пусэп.
      - Горит самолёт Федоренко.
      Федоренко наш старый товарищ, полярник.
      Пожар разгорается. Взрываются бензобаки, разбрызгивая далеко горящий бензин.
      - Крепче машину держите, сейчас бомбы взорвутся, - предупредил я лётчиков.
      Осветив всё вокруг, высоко взлетело огромное пламя - взорвались бомбы. Нашу машину сильно тряхнуло, и сквозь шум моторов до нас донёсся грохот разрыва бомб.
      Да, вот где смерть нашла полярного лётчика Федоренко... Тяжёлое чувство вползает в сердце, но не время, не время теперь об этом думать. Кончим войну, помянем Федоренко и других товарищей, впустим в сердце и грусть и печаль. А сейчас...
      - Лётчики! Держите курс! Чего разболтали машину? Пять градусов правее! Так держать!
      Луна сегодня никак не помогает нам. Весь расчёт на пожары в районе цели и "а свои осветительные бомбы. Далеко, за сотню километров, мы увидели на горизонте красное зарево большого пожара - горит Калинин.
      За городом, в южной части, на дорогах скопились немецкие танки. С рассветом они пойдут в атаку на горящий город. Цель нашего полёта разметать и поджечь танки, посеять панику, сорвать подготовку к атаке, нарушить связь.
      На юге, за горящим городом, там, где должны быть танки, сплошная облачность закрывает от наших глаз землю. Только красные пятна на облаках показывают, что самолёты, прибывшие на цель раньше нас, уже действуют.
      Облака плотные и без просветов. Цель под нами. Бомбить сквозь облака не решаюсь. Медленно делаем большие круги над огненными пятнами. Всё чаще рвутся бомбы под нами. Высота 1500 метров. "Откуда наши бомбят? С какой высоты можно бросать бомбы? Какая высота нижнего края облаков?"
      - Александр Павлович! Что будем делать? - спрашивает Пусэп.
      - Поворачивай на север, веди обратно до Калинина, туда, где пожары. Там снизимся и пойдём на цель под облаками.
      - А какая высота нижнего края облаков?
      - Наверное, достаточная для бомбометания, если все корабли бомбят из-под облаков.
      - А откуда ты знаешь, что из-под облаков?
      - А иначе были бы осветительные бомбы над облаками, а ни одной не видно.
      - Ну, добре, делай как лучше, тебе виднее, на то ты и впереди сидишь.
      - Сделаем так, чтобы не стыдно было домой возвращаться. Ну, вот, теперь давай поворачивай на юг и со снижением держи прямо через пожары, так, чтобы самолёт вышел под облака в самом начале их. Когда будешь проходить над пожарами, не забудь покрепче машину держать, - болтать там будет сильно.
      - Ладно, это я и без твоего совета знаю, - проворчал лётчик, направляя машину в самую гущу пожаров.
      Высота 700 метров. Под нами охваченные пламенем кварталы Калинина. Рвутся артиллерийские снаряды. Город непрерывно обстреливается. Машину сильно подбросило вверх, потом вниз. Кто-то из экипажа отчаянным голосом крикнул: "Держите машину!"
      - Ладно, без паники, - сказал лётчик, выравнивая самолёт. - Однако здорово тряхнуло, чуть с сиденья не выбросило.
      Пылающий город остаётся позади, всё темнее становится земля. Облака, плотные и густые, опускаются всё ниже.
      - Эндель Карлович! Держи чуть пониже машину, а то ни черта впереди не видно.
      - Есть, держать чуть пониже, - отвечает лётчик и как бы про себя добавляет: - На этой высоте нас из автомата могут достать.
      Высота 500 метров. Едва заметен перекрёсток дорог. Нажимаю секундомер. Лежу на животе в кабине, глаза - на секундомер и на землю, рука - на рукоятке бомболюков.
      - Лётчики! Держать прямо машину. В облака не входить. Пройдём над целью, просмотрим хорошо, что к чему, выберем, где погуще танки стоят, сбросим осветительные бомбы, отметим место, а бомбить будем обратным курсом, - предложил я свой план бомбометания.
      - Хорошо, выбирай что получше, а я здесь в случае неприятностей сразу залезу в облака, - ответил Пусэп.
      Между двух шоссейных дорог большая ровная поляна, на которой пылающие костры освещают багровым заревом облака.
      Горят танки и машины, разбрызгивая вокруг себя горящий бензин. Между костров видны люди. Они пытаются оттащить здоровые машины. Пожаров так много, что бомбы бросать некуда. С земли в нашу сторону несутся две тонкие струйки трассирующих пуль. Они близко проходят от самолёта, и пилот машинально задирает машину, пытаясь войти в облака.
      - В облака не входить, - кричу я, - Чуть пониже держи.
      Две дороги сходятся и пересекаются. Быстро дёргаю два раза рукоятку, и на землю летят две осветительные бомбы. Рассчитанные на большую высоту, они загораются уже на земле. Они будут служить ориентирами для захода на цель.
      Как ни быстро мы проскочили через перекрёсток, я заметил, что танковая колонна, застигнутая врасплох нашим налётом, ищет спасенья по дорогам. На перекрёстке двух дорог образовалась большая пробка из танков и машин, куда я и сбросил свои первые две бомбы, использовав их не по прямому назначению.
      Секундомер показал, что это место и есть заданная цель. Очень трудно, когда кругом всё горит, когда самолёт виден как на ладони и по нему стреляют все, кому не лень, - очень трудно в эти минуты работать с такими вещами, как секундомер. Но это необходимо для уточнения места, где был обнаружен противник.
      - Лётчики, разворачивайте на сто восемьдесят градусов и держите курс на наши две бомбы, горящие на земле. Да побыстрее разворачивайте машину, чтобы не успели их потушить.
      - Не потушат, бо они горячие, - шутит Пусэп, заложив крутой вираж чуть не под 90 градусов.
      - Товарищ штурман! Надо влево довернуть, чтобы выйти на наши бомбы, подал признаки жизни носовой стрелок Федорищенко.
      - Хорошо! Направляй машину, тебе там виднее.
      Дёргаю ручку. Пламя горящих на земле бомб хорошо освещает весь перекрёсток, и я убеждаюсь, что здесь, действительно, очень много машин. Сердце радостно стучит, вот-вот выскочит. Видны люди, пытающиеся оттащить горящие бомбы от машин. Застрочил пулемёт.
      - Немного влево! Так, хорошо. Теперь держи ровно. Нажимаю кнопку.
      - Можно в облака входить? - спросил Пусэп.
      - Рано ещё. Надо рассмотреть, куда бомбы попали.
      В самом центре перекрёстка одна за другой взорвались бомбы, и на секунду всё застыло, Сердце, кажется, остановилось. Неужели не загорится?
      Машину очень сильно подбросило в самые облака, но страха не было. Другое чувство его опередило...
      На месте разорвавшихся бомб взметнулось, осветив облака, огромное пламя.
      Это вам за Калинин, за всё, что вы, мерзавцы, сделали!
      Заложив глубокий вираж, Пусэп развернул машину влево.
      - Александр Павлович! Пройдём ещё раз, просмотрим, что мы там наделали.
      - Стрелки! Внимательно смотрите, считайте пожары!
      Заходим третий раз. Быстро проносимся, сопровождаемые огненными струями, и видим, что наши бомбы и немного дальше бомбы товарищей удачно попали в самую гущу большой колонны танков, ставших теперь очагами пожаров.
      Той же дорогой возвращались мы домой, ещё раз прошли над затянутым дымом пожаров Калинином. Сердце сжималось от гнева - хотелось повиснуть над ними, проклятыми, и бросать, бросать бомбы, без конца...