Приключения Томека Вильмовского (№4) - Томек ищет Снежного Человека

— Видно, с ума сошел парень, — возмутился боцман. — Наверно, от этой жары у него перемешались в голове все клепки. Эй, кучер, гони ее ко всем чертям...

— Ты лучше молчи, боцман, если не хочешь причинить нам серьезные неприятности, — гневно воскликнул по-польски Вильмовский.

Боцман остановился на полуслове, пораженный категорическим тоном друга, которого он всегда уважал и ценил за его большие знания и ум.

А Вильмовский продолжал:

— Путешествия по целому свету — великолепная школа для каждого человека, поэтому сиди спокойно, смутьян, и заруби себе на носу своеобразные обычаи жителей этой страны.

— Правильно, Андрей, если человек держит язык за зубами, то избегает ненужных хлопот, — сконфуженно ответил моряк. — Но я чуть было из собственной шкуры не выскочил, когда размазня-кучер вместо того, чтобы стегануть корову кнутом, только постучал ей пальцем по голове. Если так будет и дальше, то мы и за год не доедем до Смуги.

— Бывают случаи, когда надо мириться с фактами, — сказал Вильмовский. — Прежде всего помни, боцман, что для жителей Востока всякая спешка — признак невоспитанности. Поэтому, если хочешь, чтобы тебя здесь уважали, держись степенно и солидно. Имей также в виду, что наш кучер стукал корову пальцем по голове вовсе не для того, чтобы согнать ее с дороги, а совершал обязательный у индийцев церемониал, и нет такой силы в мире, которая могла бы вынудить его нарушить покой животного.

— Вот это да! — воскликнул боцман, весело смеясь. — У нас в деревне любой пацан стегает коров кнутом по спине, как только заметит, что они лезут в потраву. А здесь взрослый мужик боится спокойного животного. Однако раз так заведено, то мне придется самому заняться этой коровой, потому что у меня нет никакого желания торчать на дороге ради ее удовольствия.

Говоря это, боцман опять встал со скамьи, намереваясь сойти с дилижанса. Как вдруг Томек нетерпеливо обратился к нему:

— Вы, боцман, как всегда, порете горячку. Лучше сидите и слушайте!

— А тебе что от меня нужно? — возмутился моряк.

— Если бы вы не перебивали отца, то узнали бы нечто очень интересное.

— Я отнюдь не возражаю против того, что твой уважаемый папаша — ходячая энциклопедия, — поспешно сказал боцман. — Что же еще интересного мог бы я узнать об обыкновенной корове? Не начнешь же ты мне объяснять, что у нее есть вымя для доения и рога, чтобы бодаться, потому что я давно это знаю.

— Не много же вы знаете, боцман, — язвительно заметил Томек. — Неужели вы никогда не слышали об индуизме?

— При чем же тут религия, мудрец? — спросил боцман, пожимая плечами.

— А вот и при том! Сначала ответьте на мой вопрос!

Боцман подозрительно взглянул на Томека. Он не был уверен, не разыгрывает ли его друг. Но, не заметив на лице Томека хитрости, некоторое время думал, а потом неуверенно ответил:

— Гм, это, по-видимому, здешняя религия...

— Совсем неплохо, и даже очень хорошо, — поощрил боцмана Томек. — Теперь подумайте еще немного.

Вдруг боцман хлопнул себя ладонью по лбу и воскликнул:

— Ах, пусть меня дохлый кит проглотит за мою подлую память! Ведь ты еще в Бомбее твердил мне, что индийцы помешаны на коровах!

— Браво, боцман, а я уж думал, что Томек загнал тебя в тупик, похвалил Вильмовский. — Однако, ты не ошибся! Индуизм, или иначе брахманизм — это религия, которую исповедуют большинство индийцев. Последователи этой религии обязаны придерживаться кастовой[41] системы, верить в святость брахманов, или индийских жрецов, верить в святость коровы и в переселение душ. Вот поэтому-то белые коровы и волы считаются в Индии священными животными.

— Чего они так привязались к этим коровам? Ведь на свете сколько угодно другой скотины? — удивлялся боцман, сопровождая свои слова смешными ужимками.

— Этому есть простое объяснение, — ответил Вильмовский. — Коровы приносили древним арийцам огромную пользу, давая им пищу, шкуры, кизяк; на коровах арийцы пахали землю, запрягали их в телеги. Столь многосторонняя польза, приносимая коровами, облегчила брахманам внедрение среди их последователей понятия о священности этого животного. По их мнению, все, что происходит от коровы, носит символическое, религиозное значение. К примеру, так называемые «пять продуктов коровы»: масло, молоко, сметана, навоз и даже моча будто бы способны обратить милостивое внимание неба на молящегося, если он пожертвует эти продукты богам у алтаря храма. Коровий хвост считался символом власти и служил амулетом, способным отогнать злых духов, поэтому в старину его носили над головой царя.

Даже еще и теперь, давая присягу, индиец льет на коровий хвост воду, взятую из «священного Ганга». Некоторые индийцы верят, что если вложить в руки умирающего коровий хвост, то это облегчит ему переход через порог жизни и смерти.

Боцман так хохотал, что из глаз его лились слезы, а тем временем Вильмовский продолжал:

— Индийцы окружают религиозным почитанием не только коров, хотя эти последние считаются самыми святыми животными. Кроме них, окружены религиозными почестями змеи, крысы, попугаи, обезьяны, слоны, тигры, гуси, быки и множество других животных, причем с любыми из них связаны мифы и предания религиозного содержания. Ну, боцман, перестаньте смеяться. Помните, что индийцы считают тяжелым грехом не только убой коров, но даже «оскорбление» их.

— А ну их всех, с их суеверьями, но все же ты был прав, говоря, что путешествие по свету учит человека. Я теперь понял, почему горсточка английских хитрецов правит здесь целой страной и чувствует себя, как дома, — сказал боцман, вытирая носовым платком глаза.

— До некоторой степени ты прав, — признал Вильмовский. — Но надо помнить, что индийская культура, которую можно сравнить, пожалуй, лишь с культурой греков и римлян, принадлежит к числу древнейших на земном шаре. Архитектура их великолепных храмов и дворцов ничуть не уступает архитектуре других древних народов. Индийцы, кроме того, прекрасно овладели системой ирригации полей и с успехом занимаются животноводством.

— Слишком это для меня умно! — возразил боцман. — Скажи-ка мне лучше, Андрей, какое наказание грозит здесь человеку за пинок корове в зад, а то у меня нога чешется?

— Бывает, что за это можно сложить голову или оказаться приговоренным к мучениям куда более тяжелым, чем смерть. Во всяком случае, если индиец случайно убьет корову, то он бывает обязан совершить паломничество в один из священных городов, и все время нести над головой шест с привязанным к нему коровьим хвостом в знак того, что он идет на покаяние. Последние 10 миль, остающиеся до цели паломничества, ему приходится измерять собственным телом, то есть падать на землю с вытянутыми как можно дальше руками, потом вставать, совершать молитвы, и опять падать, вставать, молиться, и все это до тех пор, пока кающийся не очутится на месте. Прибыв в священный город, индиец должен «очиститься», то есть выпить и съесть пять жертвенных «продуктов коровы», что, пожалуй, не очень приятно.

— Ах, папа, ведь это отвратительно! — с недоверием в голосе воскликнул Томек.

— Таков здесь обычай, — заверил сына Вильмовский.

— Довольно, Андрей, а то у меня что-то к горлу подкатывает, и скоро мне придется выставить голову за борт дилижанса, а ведь жалко завтрака, съеденного в поезде, — сказал боцман, кривясь. — Правда, я не индиец, но ты правильно сделал, удержав меня от оскорбления этой коровы, черт ее побери!

— Как видно, урок пошел тебе впрок, — весело сказал Вильмовский. — Нам придется познакомиться еще со многими непонятными обычаями, если, конечно, мы останемся здесь на длительное время. Поэтому не будем жалеть потерянного времени, так как встреча со священной коровой стала для нас поучительным предостережением.

— Внимание! Кажется, мы сейчас поедем дальше, — заметил Томек.

Как раз в этот момент корова, словно не желая злоупотреблять терпением белых сагибов, медленно встала с земли. Отгоняя хвостом рой насекомых, она скрылась в роще у дороги. Кучер не спеша уселся на дышло между лошадьми. Вскоре он крикнул: «Хонг, хай, хай!» Тика гари тронулась в дальнейший путь.

Телега въехала на мост, переброшенный через крепостной ров у стен города, и миновала каменные ворота. Домики Алвара скрывались среди деревьев, покрытых светло-коралловыми цветами. Эти домики были украшены кокетливо полуоткрытыми окнами, огромным числом ажурных беседок, галерей, эккеров, балконов, и вьющейся зеленью. Великолепные дворцы и старинные храмы придавали городу своеобразную красоту. В районе бедноты, где повсюду чувствовался запах пригоревшего оливкового масла, мужчины работали в галереях домов. Одни из них занимались резьбой по слоновой кости, изготовляя искусные украшения, другие вытачивали из мрамора или алебастра изваяния богов, а ткачи сушили только что покрашенный муслин, излюбленную ткань индийских щеголих.

Кучер направлял дилижанс к северным воротам города, намереваясь выехать на дорогу, ведущую в охотничий замок магараджи. Проезжая через город, путешественники очутились на площади, на которой в это время происходила ярмарка. По обычаю, повсеместно господствующему в Индии, купцы, продающие одинаковый товар, собирались в одно место и сидели рядом друг с другом. Так же поступали ремесленные цехи. В ларьках, наскоро сколоченных из бамбуковых жердей, можно было видеть красные стручки перца, небольшие луковицы, имбирь, и другие пряности, которые охотно употребляются в качестве приправы к рису, повседневной пище индийцев. На разноцветных платках, расстеленных прямо на земле, громоздились кучи дынь, гранатов, арбузов, персиков, бананов, манговых плодов, кокосовых орехов, ананасов, апельсинов, фиг, дактилей, земляных орехов и сладких пататов. Рядом пекари продавали лепешки, сделанные из яиц с красным перцем и луком, завернутые в банановые листья, пирожные и пончики с начинкой из острых пряностей. Мясники расхваливали баранье и козье мясо, и одновременно внимательно следили за парящими в воздухе хищными орлами-стервятниками и ястребами, которые могли, воспользовавшись минутной невнимательностью продавца, камнем ринуться вниз и схватить кусок мяса. Между лотками, на которых продавались овощи, бродила священная корова. Ей никто не мешал тянуть из корзин самые лучшие куски. Торговцы не отгоняли корову, веря, что жертва в пользу священного животного принесет им милость богов. Дальше находились места, занятые продавцами козьих, бараньих, леопардовых и других шкур. Тут же, невдалеке, другие торговцы расхваливали перед публикой действие амулетов различного рода или искушали женщин блестящими украшениями.

Наши путешественники проезжали по краю ярмарки. Боцман то и дело бросал взгляды на лотки, откуда неслись вкусные запахи. Он уже собрался было остановиться, чтобы купить съестного, как вдруг вокруг воцарилось необыкновенное оживление. Торговцы принялись быстро собирать свои товары. Кучер дилижанса остановил лошадей, вскочил на сидение, чтобы лучше видеть.

— В чем дело? — воскликнул боцман, вставая со скамьи.

Вильмовский тревожно смотрел на угол улицы, выходящей на рынок. Вблизи виднелись купола индийского храма. С той стороны приближался усиливающийся крик людей. Вильмовский знал, что в Индии на религиозной почве часто происходили кровавые бои между последователями индуизма и магометанства, потому что обе группы фанатиков враждовали между собой. Индуисты, к примеру, во время шествий приказывали своим музыкантам громко играть вблизи мусульманских мечетей, именно потому, что пророк запрещал последователям ислама музыку. В отместку магометане, как правило, резали коров вблизи индийских храмов, что по верованиям индийцев было страшным преступлением. Но на этот раз опасения Вильмовского оказались излишними.

На торговую площадь медленно входило странное шествие. Один за другим шли огромные слоны. На спине каждого из них сидел махут[42], который управлял животным с помощью ударов бамбуковой колотушки. Махуты криками на языке хинди[43] разгоняли людей, упрекая их в медлительности, а слоны двигали ушами, как веерами, и бесстрашно врезались в толпу, расступающуюся перед ними. Слоны топтали лотки, но, несмотря на это, не раздавалось ни одного слова протеста. Словно из-под земли, появлялись мальчики с большими, круглыми корзинами. Как только какой-нибудь из слонов приостанавливался по своей нужде, мальчики немедленно подставляли ему свою корзину.

Видя это, боцман хлопнул себя рукой по колену и воскликнул:

— Ах, чтоб их кит проглотил! Я никогда не думал, что индийцы такие чистоплотные, если дело касается слонов. Посмотрите только, им ничуть не мешает, что мухи, словно летающий изюм, обсели все пирожные на лотках, а вот за каждым слоном бегает парень с переносным туалетом.

Томек и Вильмовский расхохотались, услышав это замечание.

— Дорогой боцман, эти парни собирают навоз, так как он весьма ценится в Индии, — пояснил Вильмовский. — Поэтому шествие слонов через город — немалое событие для населения. Видишь, слон за один раз наполняет корзину до самого верха.

Пятнадцать больших слонов величественно шествовали через торговую площадь. Когда они поравнялись с дилижансом, Вильмовский обратился к кучеру:

— Кому принадлежат эти слоны, которым разрешают безнаказанно уничтожать имущество людей?

— Слоны принадлежат нашему магарадже, сагиб. Здесь все принадлежит ему, — ответил кучер. — Они идут на большую охоту на тигров.

— Поэтому мы воспользуемся случаем и поедем за ними, пока путь свободен, — приказал Вильмовский. — Ведь мы тоже едем на встречу с вашим магараджей.

— Хонг, хай, хай! — крикнул кучер.

III

Домик в джунглях

Дилижанс ехал по шоссе на небольшом расстоянии за шествием слонов. На горизонте все яснее стала выделяться черная линия джунглей. Пройдя несколько километров от города, слоны повернули на дорогу, обсаженную высокими деревьями, которая вела прямо к охотничьему дворцу магараджи Алвара.

Доступ к строениям дворца преграждали большие, деревянные, искусно украшенные резьбой ворота. У ворот стояли часовые из личной охраны магараджи. Низкорослые, жилистые солдаты были одеты в тесные белые куртки, застегнутые спереди на большие пуговицы, и штаны того же цвета, стянутые обмотками над босыми ступнями. На головах солдаты носили чалмы лимонного цвета, а в талии были опоясаны шарфами того же оттенка; к шарфам были прикреплены патронташи.

Часовые пропустили слонов через ворота, но, как только к воротам подъехал дилижанс, два солдата скрестили ружья с насаженными на них длинными, широкими штыками и преградили путь.

— Ты куда едешь, глупец?! Разве ты не знаешь, что на охотничьи угодья его высочества въезд запрещен? — на английском языке обратился к кучеру солдат, притворяясь, что не видит белых путешественников, сидящих в дилижансе.

— Я везу белых сагибов к его высочеству магарадже Алвара, — с униженным поклоном ответил кучер, сойдя со своего места. Потом обратился к нашим путешественникам и вежливо заявил:

— Мы уже находимся у ворот дворца магараджи. Я дальше ехать не могу, так как солдаты его высочества никого туда не пускают.

— Вызови ко мне командира стражи, — кратко распорядился Вильмовский, не трогаясь с места.

Кучер сложил руки на груди, с почтением поклонился и подошел к солдатам, заступившим дорогу. При этом он подумал, что белые сагибы, по-видимому, могущественные англичане, раз они не хотят разговаривать с обыкновенными солдатами.

Памятуя предыдущие замечания Вильмовского на счет «достойного» поведения, боцман Новицкий состроил серьезную мину, словно он был по крайней мере капитаном военного корабля, и удобно расселся на скамье. Томек нетерпеливо ожидал дальнейших событий, весело поглядывая на своего друга.

Вероятно, слова Вильмовского возымели нужное действие, потому что почти сразу же появился командир стражи с тростниковым стэком в руках. Он вежливо отдал честь и сказал:

— Я командую личной охраной его высочества магараджи Алвара. Что изволят благородные сагибы?

— Я прошу отдать магарадже мое письмо. Мы здесь подождем ответа, — заявил Вильмовский.

Он достал из портфеля письменный прибор, чтобы написать несколько слов:

"Ваше Высочество! Мы приехали в Индию из Европы по вызову нашего друга Яна Смуги, который приказал нам явиться к магарадже Алвара. Мы ждем Вашего ответа у ворот дворца. Примите выражения нашего почтения,

— Андрей Вильмовский".

Вильмовский запечатал письмо в конверт и подал солдату, который немедленно исчез в воротах. Прошло довольно много времени, прежде чем командир стражи вернулся в обществе пожилого индийца.

Увидев богатую одежду индийца, боцман шепнул товарищам:

— Черт возьми, неужели сам магараджа вышел нас встретить?

— Сиди тихо, боцман, мы сейчас узнаем, кто это, — шепотом ответил Вильмовский.

Индиец подошел к дилижансу, наклонил голову и, сложив на груди руки, словно для молитвы, низким голосом сказал:

— От имени его высочества, магараджи Алвара, приветствую друзей великого шикарра[44], сагиба Смуги. Магараджа сейчас занят выдачей распоряжений об охоте на тигров, которая состоится послезавтра на рассвете, но, несмотря на это, приказал мне заявить милостивым сагибам, что завтра утром он примет их на специальной аудиенции, чтобы лично познакомиться с хорошо ему известными по рассказам сагиба Смуги знаменитыми польскими звероловами...

Услышав столь вежливую речь, боцман даже покраснел от удовольствия. Столь же довольный Томек благожелательно поглядывал на индийца, но Вильмовский, который ни на минуту не забывал о тревожном призыве Смуги, нетерпеливо ждал окончания длинного приветствия. А индиец продолжал:

— Его высочество магараджа не желает затруднять дорогих гостей дворцовым этикетом, поэтому отдает в распоряжение сагибов свой охотничий павильон в парке. В качестве великого раджпута[45] магараджи, прошу вас чувствовать себя там, как дома.

— Будьте любезны, поблагодарите от нашего имени его высочество магаражду за столь радушный прием, — ответил Вильмовский. — Но, так как мы совершили далекое путешествие для того, чтобы увидеться с сагибом Смугой, я хотел бы узнать, гостит ли у магараджи наш друг.

— Шикарр Смуга покинул нас месяц назад. Я не знаю, где он сейчас. Об этом, вы милостивые сагибы, конечно, узнаете от его высочества магараджи, — пояснил индиец.

Великий раджпут хлопнул в ладоши. По этому знаку солдаты широко отворили ворота. Несколько босоногих служителей подбежали к дилижансу, чтобы взять вещи. Раджпут небрежно бросил к ногам кучера десять рупий и обратился к путешественникам:

— Если сагибы желают, я сейчас их проведу в охотничий павильон.

— Пожалуйста, мы готовы, — сказал Вильмовский, вручая условленную плату согнувшемуся в глубоком поклоне кучеру. Раджпут был молчаливым человеком, поэтому наши путешественники шли за ним, думая о том, почему Смуги нет в Алваре.

— В чем дело, Андрей? — говорил боцман. — В Бомбее вместо Смуги мы встретили убийцу. Теперь опять, из слов этой индийской мумии можно заключить, что Смуга уехал из Алвара уже месяц назад, тогда как он должен был в Дели хлопотать о получении разрешения на поездку в пограничный пояс. Попробуй-ка разберись во всем этом! Зовет нас на помощь, а сам все время куда-то исчезает.

— Вы боитесь, что индийцы не говорят нам правды? — встревоженно спросил Томек.

— Надо терпеливо ждать до завтра. Я полагаю, что магараджа даст всему объяснение, — сказал Вильмовский друзьям. — В письме Смуга писал так: «Спросите обо мне у магараджи Алвара». «Спросите обо мне» — ведь это еще не значит «жду вас в Алваре». Я не вижу никакого повода для подозрений. Может быть, у него встретились трудности с получением разрешения. Смуга — человек опытный. Если бы не предательское убийство Аббаса, я бы вообще о нем не беспокоился.

— Ты прав, Андрей, и это меня несколько успокоило, — согласился боцман. — У нас есть прямое доказательство, что Смуга здесь был, потому что здешние индийцы знают нас по его рассказам. Это хорошо, что он не забывает друзей.

Обмениваясь взаимными утешениями, путешественники миновали обширный парк и очутились около довольно большого одноэтажного дома, построенного из толстых бревен. Это и был упомянутый раджпутом охотничий павильон. Маленькие окна массивного строения, помещенные высоко над землей, были затянуты плотной сеткой. В дом вела лишь одна дверь, к которой можно было подойти через открытую веранду.

Удивленные, белые путешественники остановились у павильона. Боцман прищурил глаза и пробурчал:

— Ах, чтоб их тайфун унес, эта хата очень смахивает на тюрьму!

— Я тоже хотел это сказать. Нам надо быть здесь настороже, — шепнул Томек.

Словно в ответ на тихие замечания путешественников, сделанные на польском языке, великий раджпут пояснил:

— Никакая опасность не грозит сагибам в этом доме даже ночью, если только дверь будет заперта изнутри на засов. Большое отверстие для вентиляции находится на плоской крыше. Отверстие это можно оставить открытым. Тигры часто приходят сюда с наступлением темноты, но ни один из них не сможет попасть на крышу.

Томек и боцман многозначительно переглянулись. Ага, охотничий домик построен так, чтобы предохранить его жителей от нападения хищных животных. Объяснение раджпута весьма логично. Как раз в этом месте огромный парк переходил в джунгли, за которыми вдали, на самой линии горизонта, виднелись горы. Хищники могли без всяких препятствий подходить к охотничьему павильону.

В доме оказались две удобные, хорошо обставленные комнаты, отгороженные друг от друга шелковой портьерой, и уборная с большой медной ванной. В отдельной пристройке была кухня. Несколько индийских служителей подогревали в печи воду для купанья и готовили ужин.

Раджпут сообщил, что завтра около полудня он придет за сагибами, чтобы провести их на аудиенцию к магарадже, а потом, пожелав им спокойной ночи, удалился. Друзья выкупались, переоделись и перешли в столовую. По всему дому распространились приятные для путешественников запахи кушаний.

В центре столовой стоял круглый стол, чуть-чуть возвышающийся над полом, покрытый белоснежной скатертью. Наши путешественники, уже знакомые с некоторыми обычаями жителей Индии, подвинули к столу низенькие табуретки и уселись на них, подвернув под себя ноги.

Прежде чем удовлетворить первый голод, боцман глазами знатока рассмотрел блюда, расставленные на столе. В центре его, в большой серебряной вазе, стояло индийское национальное блюдо из риса, рыб, овощей и баранины, приправленных жгучими пряностями; рядом, на блестящем подносе, возвышалась гора вареного риса, окруженная венком из специальных блюдечек, с разными к нему приправами. Кроме того, к столу были поданы вареная и жареная рыба, баранина, козлятина и сыры. Хватало также помидоров, лука и зеленых стручков перца для закуски после различных блюд. Вместо хлеба им подали лепешки «чапати». На отдельных подносах лежали фрукты: ананасы, манго, апельсины, финики, бананы, инжир, и разнообразные восточные сладости. Сервировку стола дополняли серебряные жбаны с пивом, сервиз, в котором на севере полуострова пьют чай с небольшим количеством молока, и несколько графинов с холодной водой.

— Ну-ну, ничего себе ужин! Я вижу, что мы не пойдем спать на голодный желудок, — похвалил боцман, удовлетворенный тем, что увидел на столе.

— Так давайте же приступим к трапезе, потому что я порядком проголодался, — сказал Вильмовский.

Томек и его отец ели довольно умеренно, но боцман Новицкий набирал себе на тарелку огромные порции каждого блюда, и поэтому вскоре потянулся за графином с водой, так как блюда с острыми приправами возбудили у него жажду.

— Боцман, не пей сырую воду, — предупредил Вильмовский, — потому что в ней есть микроорганизмы, вызывающие у европейцев расстройство желудка. Я же предупреждал тебя об этом еще во время путешествия поездом.

Боцман поставил графин на место, но недоверчиво сказал:

— Как же это так, ведь индийцы всякое блюдо запивают водой, и ничего с ними не случается?

— Индийцы пьют эту воду уже многие сотни лет и приспособились к микроорганизмам. Безвредные для них амебы, находящиеся в сырой воде, весьма опасны для европейцев, приезжающих в Индию. Пей лучше пиво или чай, — посоветовал Вильмовский.

— Ну, если так, то я волью в свой живот солидную порцию пива, потому что эти пряности жгут его так, будто черти варят меня в котле с кипящей смолой. Теперь я вижу, насколько печальна судьба грешника в аду. Послушай Томек, достань-ка из моего чемодана бутылку ямайского рома. Он лучше всего утоляет жажду и предотвращает всякую заразу.

Ночная темнота, быстро наступающая в Индии, застала путешественников у стола. Зажженные служителями масляные светильники уже бросали на стены комнаты колеблющиеся тени, когда Томек, закончив обильный пир, взялся за сочные фрукты.

Сначала он решил попробовать неизвестный ему до сих пор плод манго, о котором он уже слышал множество странных рассказов. Ему, например, говорили, что среди манговых деревьев есть такие виды, которые дают плоды размерами от яблока до тыквы, причем некоторые из них вызывают «манговое бешенство». У людей, привыкших потреблять в пищу вредные плоды манго, уже от одного вида этого плода и его острого, похожего на скипидарный, запаха расширяются ноздри, глаза вылазят из орбит, а язык прилипает к небу.

Томек взял один из плодов размером не больше крупного яблока. Бархатная, твердоватая, зеленая скорлупа плотно прилегала к желтой, как шафран, сочной мякоти, которая, в свою очередь, плотно приставала к крупной косточке. Но как только Томек вбил в кожицу плода острие ножа, липкий сок брызнул ему в лицо и на сорочку.

— Лучше иди в ванную с этим индийским фруктом. При случае сможешь там постирать свою рубашку перед завтрашним визитом у магараджи, — насмешливо посоветовал боцман. — Меня уже от самого запаха этого плода порядком тошнит.

— И неудивительно, ведь вы за ужином съели столько, что и кит, которого вы так часто вспоминаете, не постыдился бы, — отрезал Томек, вставая из-за стола.

— Не обижайся, браток! Скажи спасибо этому фрукту-брандспойту за предупреждение. Ведь ты мог приохотиться к манго, а я слышал, что многие умирают, съев незрелый плод.

Томек умылся и, последовав совету боцмана, выстирал свою сорочку. Когда он вышел из ванной комнаты, отец, удобно растянувшись на циновке, уже спал, а боцман, тоже лежа, дымил короткой трубкой. Томек принялся искать, на чем бы ему повесить влажную сорочку.

Увидев Томека, моряк улыбнулся и посоветовал:

— Над плоской крышей нашего дома свисают ветви деревьев. Ты, браток, повесь рубашку на одну из них. Лучшего чердака для сушки белья не найти. Рубашка мигом высохнет. Дверь я уже запер. Часовых выставлять не будем, потому что разве что какой-нибудь дух сможет влезть к нам через зарешеченные окна. Жарища, как в бане!

— Ужасно жарко, — согласился Томек. — Умоешься — и полотенца не надо, потому что вода моментально высыхает. Спокойной ночи, боцман. Я тоже сейчас ложусь.

— Спокойной ночи, браток, — ответил моряк, широко зевнув. Отложив трубку в сторону, он повернулся лицом к стене, и через минуту уже храпел.

Томек отодвинул портьеру. Вошел в соседнюю комнату. Прислонил к стене бамбуковую лестницу и вылез на плоскую крышу охотничьего павильона.

Сквозь ветви раскидистого платана, росшего рядом с павильоном, на небе были видны ясные звезды. Влажный, жаркий ветерок веял из недалеких джунглей, принося с собой запах гниющих растений. Раздался пронзительный крик попугая, которого вспугнул какой-то ночной хищник. Томек замер и стал прислушиваться. Ему казалось, что он слышит шорох шагов, дикое, глухое ворчание, от которого мороз пробирал по коже, и звуки, похожие на тяжелые вздохи.

Таинственные голоса, доносящиеся из глубины джунглей, живо напомнили ему экспедицию на границу Буганды и Конго в Африке, где они в свое время искали легендарное животное, известное под названием «окапи»[46]. Томек печально улыбнулся, потому что вспомнил, как во время охоты на окапи участвовал в настоящей битве с преступными людьми-леопардами. Воспоминание было не из приятных, хотя его товарищи по охоте как раз после этого события стали относиться к нему как к настоящему мужчине. Со времени той охоты в Африке прошло уже довольно много времени. Томеку потом не раз приходилось биться с людьми. Не раз он хватался за оружие в защиту свою или друзей, но всякое кровопролитие, даже совершенно неизбежное, вызывало у него грусть и печаль. Томек повесил сорочку на первую попавшуюся ветку и вернулся в комнату. Лег на циновку рядом со спутниками и, по своему твердому обычаю, всунул под подушку револьвер. Потом закрыл глаза и стал думать о Смуге. Томек искренне беспокоился о нем. Где теперь его друг? Когда отец и боцман занимались организацией зоологического сада в Гамбурге, Смуга уехал из Европы в самостоятельную экспедицию, и на долгие месяцы о нем пропал всякий слух. И только несколько недель тому назад его друзья из краткой телеграммы узнали, что он ждет их в Индии. Почему он звал их на помощь? Неужели ему грозила серьезная опасность?

Друзья Смуги знали о нем не слишком много. Он не любил распространяться о своих переживаниях в прошлом. Кто такой, в самом деле, Смуга? Весь мир он знал так же хорошо, как собственный карман. Куда бы не направлялась экспедиция, оказывалось, что Смуга в этих местах уже когда-то бывал. Он был знаком с самыми отдаленными, дикими уголками земли. Знал тайны различных народов, но говорил об этом только лишь в случае крайней необходимости, причем говорил ровно столько, сколько требовалось в данном положении. Томек часто задумывался, что скрывалось за определением «беспокойный дух», которое часто употреблял отец, говоря об отсутствующем Смуге. Завтра они узнают, что случилось со Смугой. Но что делать, если магараджа Алвара не захочет сказать им правду?

Размышляя так, Томек ворочался с боку на бок и долго не мог заснуть. Иногда мысли о Смуге переплетались с воспоминаниями о Салли. Насмешливое замечание боцмана об ухаживании за ней ее двоюродного брата не давало Томеку спокойно заснуть.