Самозванцы - Пророк

– Лучше иметь сильного конкурента в экономике, чем слабого врага на войне, – возразил я. – Тем более что, собрав под крыло несколько десятков таких «слабаков», наш враг может слишком опасно усилиться. Мы поможем Западной Европе начать экономическое возрождение и тем сделаем ее своим политическим союзником на века. Будут конкурентами – тем больше это подхлестнет наших промышленников к инновациям и повышению эффективности производства. В конечном итоге это только стимулирует наше собственное развитие. А вот искусственное создание тепличных условий никого еще сильнее не делало.

– Так-то оно так, – с сомнением покачал головой Вольский, – но все же плодить конкурентов не хотелось бы.

– Хорошо, а как быть с Северной Америкой? – спросил Васильчиков.

– Дружить, – улыбнулся я. – И, раз уж так вышло, закупать у них хлеб. Только вот ставку в политике я бы сделал не на Южную Конфедерацию, которая катится к диктатуре, а на Новую Англию, где в наибольшей степени соблюдаются права человека и активнее всего действуют демократические институты. В дружбе тоже надо быть разборчивым, чтобы не замараться. С тем, у кого друг – уличный громила, приличные люди не водятся. И в чем я согласен с генералом Шебаршиным, так это в том, что перспектива масштабных поставок зерна в ЕАС вполне может оттолкнуть Северную Америку от союза с Поднебесной. Аксиому «лучше торговать, чем воевать» американцы впитывают с молоком матери.

– Допустим, – пророкотал Вольский. – Но как вы обеспечите транспортировку? Вы сами знаете, как выросли цены на морские перевозки. На лицо картельный сговор. Впрочем, доказывать это сейчас бессмысленно и нет времени. Если мы не собьем цены, экономический эффект от закупок зерна за рубежом будет сведен к нулю. Единственный выход сейчас – это государственное регулирование цен. С этим вы согласны?

– Господа, я уполномочен заявить, что торговый флот корпорации Юсуповых и корабли, принадлежащие «Онасис Шипинг Инкорпорейтед», готовы осуществить в наступающем году транспортировку зерна по ценам две тысячи четвертого года, – объявил я. – Тоннажа наших двух компаний будет достаточно. Кроме того, весной и летом на Николаевских верфях будет спущено на воду еще два сухогруза, которые немедленно выйдут на линию.

Над столом повисло изумленное молчание.

– Положим, – заметил наконец государь, – я могу понять, почему вы так уверенно говорите о флоте семьи Юсуповых. Но откуда такая уверенность в готовности «Онасис Шипинг Инкорпорейтед»?

– Мои люди месяц назад запрашивали их руководство о возможности снижения цен и получили отказ, – заявил Вольский.

– От старого руководства, – улыбнулся я. – Неделю назад семья Юсуповых завершила скупку контрольного пакета «Онасис Шипинг Инкорпорейтед». Сегодня проводится внеочередное собрание акционеров, на котором будет избран новый президент этой компании. Уверяю вас, он нам в просьбе не откажет.

– Потрясающе! – воскликнул Вольский. – Когда же вы приступили к скупке акций?

– Сразу после смерти Лоры Онасис, – ответил я.

– Вы знали? – государь пристально посмотрел на меня. – Или это опять «по наитию»?

– Можно считать, «по наитию», – ответил я. – По крайней мере никаких экономических предпосылок, сулящих эффективность этой сделки, я не видел. Зато давно привык слушаться голоса интуиции.

– А не подскажет ли нам ваша интуиция, где теперь искать Гоюна? – проворчал Нессельроде.

– Можете уже не искать, – отмахнулся я. – Если все пойдет так, как я сказал, он нам уже не опасен. Это я вам «по наитию» говорю.

Все засмеялись.

– Однако... – Вольский выдержал небольшую паузу, откашлялся и продолжил. – При всем моем глубоком уважении к князю, кое-что меня в этом плане смущает. Мы не должны сами создавать себе конкурентов, что бы там ни говорили о преимуществах свободной конкуренции. Не для того мы десятилетиями добивались преимущества в мировой экономике, чтобы вот так запросто его отдавать.

Шебаршин бросил на меня победный взгляд.

– Значит, вы против предложений князя Юсупова, Аркадий Иванович? – осведомился государь.

– В части открытия наших рынков для западноевропейских товаров и инвестиций в их промышленность, да.

– Как же вы собираетесь предотвратить их союз с Поднебесной? – спросил император.

– Можно предложить финансовую помощь их правительствам, – предложил Вольский. – Деньги, данные чиновникам, всегда и везде или разворовываются, или используются крайне неэффективно. Вроде как окажем помощь, а вроде как и останемся при своих.

– Это удовлетворит чиновников, но не промышленников и политиков, – вступил Шебаршин. – Полумеры результатов не дадут.

– Резонно, – согласился государь.

– Ну, тогда действительно лучше уж расширить ЕАС, – Вольский поморщился как от зубной боли. – Так хоть контроль сохраним.

– Понятно, – государь перевел взгляд на Васильчикова. – Ваше мнение, князь?

– Я тоже за переговоры с Поднебесной, – засуетился Васильчиков. – Как говорится, худой мир лучше доброй ссоры. Но вот в остальном... По Европе я согласен с Аркадием Ивановичем. Экономически усиливать западные страны, не связывая их рамками политических и экономических союзов с нами, крайне опасно. Мне здесь больше нравится предложение генерала Шебаршина об ускоренном приеме этих стран в ЕАС.

– Вы не забыли, князь, что это приведет к опасным диспропорциям в экономике империи и ЕАС в целом? – уточнил я.

– Но я надеюсь, что у нас будет достаточно времени в запасе, чтобы устранить их, – глаза Васильчикова забегали. – Кроме того, мне кажется, все же обоснованнее строить нашу политику в Северной Америке на базе долгосрочного сотрудничества с Южной Конфедерацией. Да, конечно, Новая Англия чистоплотнее всех своих соседей. Но не надо забывать, что именно там наиболее сильны идеи объединения Штатов. Там остались политические и экономические центры, которые традиционно связаны с мощью Северной Америки: Вашингтон и Нью-Йорк. А вот в Южной Конфедерации, напротив, наиболее влиятельны политики, ратующие за изоляционизм. Кроме того, что греха таить, прав князь. Демократической Конфедерацией они давно остались только по названию. Вся власть там де-факто принадлежит чиновникам, а у президента Кэнсела давно уже проявились диктаторские замашки. Но, если задуматься, и это нам тоже на руку. Усиливая коррупцию, договориться с «папашей» Кенселом будет проще, чем с политиками из Вашингтона. Всегда легче удовлетворить амбиции жадной до денег семейки, чем идти на компромисс с политиками, ратующими за интересы целой страны. Сделав ставку на Южную Конфедерацию, мы сможем значительно сильнее влиять на ситуацию в регионе.

– А ведь князь прав, – государь повернулся ко мне, – усиливая Вашингтон, мы создаем угрозу возрождения США. Вас не пугает эта перспектива?

– Нисколько, – улыбнулся я в ответ. – Если будем проводить взвешенную и моральную политику, то усиление других стран лишь пойдет нам на пользу. А Америка раньше или позже все равно объединится, будем мы мешать этому или нет.

Государь так и не отвел от меня своего пристального взгляда, когда заговорил Нессельроде:

– А я против переговоров с Поднебесной. Обнаглели эти хунхузы уж слишком. Если начнем с ними договариваться, решат, что мы слабы, и еще больше обнаглеют. А вот когда Пекин будет в руинах, тогда и поговорим. И в остальном согласен с Шебаршиным. И с Аркадием Ивановичем, и с господином Васильчиковым. Никому нельзя позволять усиливаться, никого нельзя выпускать из-под контроля. Чем слабее враг, тем сильнее мы.

– Понятно, – государь перевел взгляд на Шебаршина. – У вас есть что-либо добавить, генерал?

– Нет, ваше величество, – покачал головой тот. – Я только хочу заметить, что от разговоров о «моральной» политике веет каким-то ребячеством. Политика – это инструмент обеспечения наибольших преимуществ для своего государства. И требует она тех действий, которые наиболее выгодны для него. Что же до рассуждений о морали и нравственности, то давайте оставим их восторженным студентам и думским демагогам! Мы, как люди государственные, должны исходить прежде всего из интересов империи и действовать логично, а нравственность... Нравственно все, что выгодно России.

– Когда же вы поймете, генерал, что нравственное очень выгодно и чрезвычайно логично? – вздохнул я.

Шебаршин ответил мне насмешливой улыбкой.

– Что же, господа, надо принимать решение, – подытожил государь. – Время не терпит. Впрочем, скоропалительные выводы тоже никому не нужны. Давайте сделаем перерыв часа на полтора, да и пообедаем заодно. Для вас накрыт стол в Мальтийском зале. Не смею более задерживать.

Глава 25

РАЗГОВОР С ВРАГОМ

Я вышел из зала для совещаний, подошел к окну и облокотился на мраморный подоконник. Передо мной расстилался заснеженный парк, парк, где меня впервые посетили странные видения о былом и грядущем. Как жаль, что мне больше так и не довелось увидеть того прекрасного города, который пригрезился в поместье Гоюна! Внезапно я, как и тогда, ощутил уже знакомую дрожь. Какое-то новое видение, как всегда не спросясь, намеревалось предстать передо мной, и я расслабился и, уже заранее содрогаясь, приготовился увидеть новые потоки крови, неурядицы и катастрофы.

Однако возникшая передо мной картина оказалась сюрпризом. Я очутился в пещере, освещенной керосиновой лампой, в тусклом свете которой едва различалась грубо сколоченная мебель. Прямо передо мной, в бухарском халате и туфлях без задников на босу ногу, сидел Гоюн.

– Так вот ты где, – усмехнулся я.

– У меня таких много, – ответил он. – Не найдете.

– А нам и искать не надо, – улыбнулся я. – Другие найдут. Ты ведь даже не знаешь, какой я тебе подарочек приготовил.

– Я тебе тоже. Даже два.

– Что же, посмотрим кто кого.

– Посмотрим. Хотя мне жаль, что ты не на моей стороне.

– Мог предположить.

– Предполагал, но все же надеялся.

– Жалеешь, что не убил?

Он чуть помедлил.

– Нет. Такого мастера, как ты, убивать грех.

– Жизнями простых смертных ты не брезгуешь.

– Простые смертные мне неинтересны. Они даже не понимают, что происходит. А вот ты понимаешь.

– Да. А еще я знаю, что мы воюем чужими руками.

– Придет время – сразимся и врукопашную.

– При любом исходе?

– Да. Это карма. Когда-нибудь, возможно, ты тоже научишься видеть эти вещи. Наша судьба – ставить точку своими руками. Потому, между прочим, и ваши предки вынуждены были сами убивать Распутина.

– Ты и вправду считаешь, что продолжаешь его дело?

– Нет, но мы похожи.

– С Распутиным? Чем же?

– И он, и я... и ты, кстати, видим, что мир куда обширнее и многообразнее, чем тот вольер, в который загнала людей их собственная тупость. И он, и ты, и я понимаем: то, что считается высшим благом здесь, на самом деле не более чем пустышка в руках младенца. И он, и ты, и я понимаем, что, увлекшись этими игрушками, человечество забыло про главное. Но все мы трое: и он, и ты, и я – играем по правилам вольера. На этом, правда, сходство заканчивается, дальше начинаются различия. Я хочу вывести людей на свет. Ты жалеешь их размякшие мозги и всеми силами оберегаешь вольер. Ну а Гришка тогда вообще струхнул. Вся его жизнь в последние годы – это борьба за сохранение своего статуса и ожидание пули в спину, оттого и пил, и распутничал. Ничем другим, кроме той ночи в твоем доме, это закончиться не могло. Чтобы выжить, пророку надо быть хищником, а не трепетной ланью. Это закон.

– Христос так не считал, – заметил я.

– И чем кончил? – губы Гоюна сложились в насмешливую гримасу. – Только не говори мне, что с креста он донес свои истины всему миру. Только не говори мне, что его проповеди и поповские сказки – одно и то же.

– Не буду говорить, – пообещал я.

– Тогда почему ты вышел на бой против меня? – спросил Гоюн. – Почему защищаешь этот лживый, насквозь прогнивший мир? Скажи мне, князь, как ты собираешься заставить это стадо меняться, если не хочешь выгнать его в чисто поле? Да, там волки. Там опасно, голодно и страшно. Но как иначе им научиться думать самостоятельно, если не лишившись иллюзорной защиты и привычных кормушек?

– Ах, Гоюн, – я печально улыбнулся, – стадо баранов в ночном лесу становится испуганным стадом баранов, а не боеспособным легионом. Ты думаешь, что заставишь людей думать и искать, низвергнув мир в хаос? Никогда. Те, кому нужны лишь кормушки и забор, будут искать новые кормушки и строить новый забор. Да ты и сам это понимаешь, если уже примерил на себя корону будущей империи. Ты думаешь, что, возглавив их, сможешь что-то поменять? Никогда. Дашь им укрытие после бури – сделают тебя новым идолом. Заставишь сдавать экзамены по духовности – будут покупать дипломы. Да и толпу проводников, которые огнем и мечом понесут твое учение в массы, можно себе представить. Русь так однажды уже крестили. А какая инквизиция расцветет после твоего ухода, Торквемада в гробу перевернется. Впрочем, ты этого не увидишь. Но тебе предстоит увидеть реки крови еще при жизни, когда наступит призываемый тобой хаос. Ты сможешь перенести это, когда увидишь, как по твоей вине гибнут миллионы?

– Ради великой цели, чтобы миллиарды встали на верный путь.

В комнате воцарилась тишина. Несколько секунд мы молча смотрели друг другу в глаза.

– Нет, Гоюн, я не дам тебе этого сделать, – произнес я. – Не будет блага в деле, которое замешено на крови. Лучше убей меня сейчас, потому что иначе я уничтожу тебя.

– Дьявол Мо, младший брат всех Будд и их злейший враг! – скривился он. – Как жаль, что ты не можешь видеть так же далеко, как вижу я! Твой взор простирается не дальше грядущей бойни, а я вижу землю обетованную. Я знаю, как туда привести людей.

– В том и беда человека с мощным интеллектом и образным мышлением, что ему очень сложно отличить виденное от выдуманного.

– Значит, и ты не застрахован от ошибок. Скажи, – он подошел ко мне почти вплотную, – ты видел что-нибудь за бойней?

Слово «видел» он подчеркнул.

– За твоей – не много. Я видел лишь большую войну.

– Я тоже, – быстро кивнул он.

– Я видел, что Россия и ее союзники, выстоят.

– Возможно, – процедил он.

– Но я видел, что ты создашь другую империю, равную нашей по силе. Центром ее будет Китай.

– О да! – расцвел он в улыбке. – Но дальше. Дальше.

– Противостояние, Гоюн, а противостояние никому не приносило счастья: ни победителям, ни побежденным. Вы проиграете и будете ввергнуты в разорение и новый хаос, а в России возродится абсолютная монархия. В конце концов, как любая абсолютная власть, она приведет к новому коллапсу. Цивилизация будет вынуждена пойти на новый круг. Круг, а не виток, Гоюн.

– Нет, – воскликнул он. – Я видел другое. Мы победим. Это будет начало новой эры.

– Значит, кто-то из нас подменил видение измышлениями, выдал желаемое за действительное, – улыбнулся я. – С пророками это бывает – обычная профессиональная ошибка.

Он отошел к столу, тяжело оперся на него и пристально посмотрел на меня.

– Почему ты считаешь, что именно твое видение было истинным?

– Потому что я видел десятки стран, где подобное уже было. А еще я знаю, к чему могли привести эксперименты подобных мечтателей. Я видел Ленина и во что бы превратил Россию коммунизм, если бы победил. Там ведь тоже в теории были великие цели. Сейчас уже невозможно представить разделенную империю на задворках мировой политики и экономики. А ведь это было бы, случись Ленину победить. Ведь он был такой, как ты. Нас спасли те, кого когда-то называли «слугами самодержавия». Это они создали условия для установления гражданского общества. А революции, Гоюн, всегда отбрасывают народы назад. От дел уходят профессионалы, торжествует хам. Кому это на пользу? Кому это поможет в развитии? Какая новая эра, если те же уроки придется повторять?

– Ну и как ты думаешь это менять? – тихо спросил Гоюн. – Ведь я не верю, что тебя все устраивает.

– Эволюция, Гоюн, – ответил я. – Это долгий, но верный путь. И пройти его надо весь, спокойно, экономя силы. Без рывков. Любой скачок, перепрыгивание оборачиваются в будущем куда большими бедами. Для стран – реформы. Для отдельных людей – путь познания.

– Долго же они будут идти, – усмехнулся Гоюн.

– А разве мы куда-то торопимся? Зачем вообще затеяна вся эта канитель, которая зовется жизнью, как не для того, чтобы мы пришли к осознанию высших истин. Но прийти каждому суждено в одиночку. Толпой туда не загонишь.

– Если их не встряхнуть, они никуда не пойдут.

– Тот, кто готов, будет искать всегда. Кому это не надо – не поможет ничто.

На несколько секунд Гоюн задумался. Его взгляд стал отсутствующим. Потом он вскинулся.

– Нет, – решительно заявил он, – я не мог ошибиться. Я одержу победу.

– Тогда лучше убей меня, – тихо сказал я. – То, что я тебе предсказал, случится лишь в этом случае.

– А если нет? – пристально посмотрел он на меня. Несколько секунд мы молча смотрели друг другу в глаза.

– Не могу я тебя убить, – тихо сказал он. – Ты в Гатчине, я... неважно. Мы говорим телепатически, физическое воздействие невозможно. Психически я над тобой не властен. Ты, чай, не какой-нибудь адвокатишка – мелкая душонка. Да и не хочу я тебя убивать. Оставайся. Если я все делаю правильно, то мне не помешают никакие демоны. Если ошибаюсь... Мне будет приятнее погибнуть от твоей руки, чем от пули тупого спецназовца. Будем сражаться. Пусть судьба сама разрешит наш спор. Прощай.

– Ваша светлость, – раздался за моей спиной чеканный голос.

Я вздрогнул и обернулся. Передо мной вытянулся в струнку офицер личной охраны государя.

– Ваша светлость, – повторил он, – его величество просит вас к себе.

Глава 26

АУДИЕНЦИЯ

Государь сидел за своим столом, нахмурясь. Я сел напротив него.

– Я не ожидал от вас такого выступления, князь, – тихо сказал император.

Я промолчал.

– Ваше предложение наносит удар по самым основам нынешней политики России, – продолжил император. – Впрочем, вы мне именно это и обещали. Скажите, вы действительно считаете, что существующий порядок вещей должен быть изменен?

– Это неизбежно, ваше величество, – ответил я. – Все, что имеет начало, имеет и конец. Если не начнешь меняться сам, тебя начнут менять обстоятельства. Вы, наверное, заметили, что программа Шебаршина несет не меньшие изменения. Да и действия Гоюна в не меньшей степени ведут к переменам. У нас нет выбора: меняться или нет. Выбор в том, в какую сторону проводить изменения.

– Пожалуй, – согласился государь. – Скажите, насколько вы убеждены, что те негативные последствия от реализации программы Шебаршина, о которых вы говорили, действительно будут иметь место?

– Совершенно убежден, ваше величество.

– Почему?

– Во-первых, это логично.

– Шебаршин тоже логичен в своих прогнозах. Пока я не видел, чтобы его логика уступала вашей.

– Ну что же, в этом случае выбор за вами, ваше величество.

– Не горячитесь, князь. Я хочу до конца понять последствия планируемых нами шагов. Да, программа Шебаршина несет в себе целый ряд негативных моментов. Впрочем, как и любая программа действий. Однако она, по крайней мере, достаточно ясна. Что же до ваших идей, князь, то, признаюсь, они во многом меня озадачили. Ведь это не просто разворот государственной политики. Фактически, это отказ от доминирующей позиции России в мире.

– Это отказ от искусственного сохранения этих позиций, ваше величество. Если государство является заслуженным лидером, никто и никогда этого не может оспорить. Но если доминирующая позиция поддерживается искусственно, это путь к катастрофе. Все, что неестественно, – отвратительно и имеет ужасный конец.

– Возможно, – задумчиво произнес государь. – Но вот ваша позиция по поводу воссоединения США. Пятнадцать лет мы работаем на расчленение нашего бывшего врага. Пятнадцать лет именно неурядицы на североамериканском континенте позволяют нам оставаться единственной сверхдержавой. Тем более я не ожидал услышать слова о благе возможного возрождения США от вас, князь.

– Все, что неестественно, отвратительно и имеет ужасный конец, ваше величество, – повторил я. – Все, что естественно, прекрасно и, в конечном итоге, идет во благо. В свое время для США было естественным развалиться. Это было обусловлено ошибками руководства США, это произошло из-за слепоты американского народа. Возможно, теперь ему настало время объединиться, как и немецкому.

– Да, насчет Германии отдельный разговор, – нахмурился император. – Но они, по крайней мере, вот уже шестьдесят лет не претендуют на мировое господство. Да и в случае объединения у них на это шансов будет не много. Времена изменились. Сейчас с нами или США могла бы конкурировать только единая Европа, но до этого далеко. А вот Америка... Тем более, что, как вы помните, ваша роль в ее разделе не так уж мала.

– Но и не столь велика, – поморщился я. – Идея лежала на поверхности. Тем более что за сорок пять лет до этого разделению подверглась Германия.

– Там другое дело, – протянул государь. – Для того чтобы разделить поверженный Рейх, достаточно было согласия Второй Антанты. Но так умело сыграть на чувствах испуганных кризисом людей и амбициях местечковых политиков...

– Я не принимал участия в этой интриге, ваше величество, – я рассматривал портрет Александра Второго, висящий за спиной императора.

– Вы были ее автором. Саму ее идею вы высказали на приеме в Царском Селе вскоре после возвращения из Поднебесной. Признаться, я тогда был поражен. Вы обронили идею как бы невзначай в ничего не значащем разговоре со мной. А потом буквально за час в моем кабинете, без подготовки, вы изложили мне целый план нового политического устройства Северной Америки и программу перехода к нему. Шебаршину после этого осталось только исполнять ваши указания. Вы будто не ушу двенадцать лет занимались, а политической и социальной системой США.

– Я занимался познанием мира, – вздохнул я. – После того как научишься находить болевые точки на теле человека, находить их в социальной системе оказывается не сложнее.

– Да вы не жалеете ли о содеянном, князь? – государь пристально посмотрел мне в глаза.

– Что сделано, то сделано. Возможно, так и должно было быть.

– Но сейчас вы бы действовали по-другому?

– Как знать, ваше величество.

Возникла неловкая пауза.

– Князь, я не хотел бы, чтобы ваши рекомендации сейчас были продиктованы чувством вины или какими-то комплексами, – строго произнес государь. – Политика не терпит сантиментов.

– Можете быть уверены, что это не так, ваше величество, – ответил я. – Моя совесть никогда не позволит мне советовать то, что пойдет во вред моей стране. Я искренне верю, что все предложенное мной пойдет на пользу России.

– Вот и хорошо, – государь откинулся в кресле. – А теперь скажите, князь, ваше предложение отказаться от вооруженного конфликта с Поднебесной действительно продиктовано соображениями политической целесообразности? Ведь всем известно ваше, так сказать, чайнофильство.

– Ваше величество, я искренне верю, что все предложенное мной пойдет исключительно на пользу России, – ответил я.

Государь встал из-за стола, нервно походил по кабинету, а потом снова подошел ко мне.

– И все же не укладывается в голове, князь. Для того чтобы быть сильнее, вы предлагаете ослабить свои позиции и отказаться от преимуществ. В момент, когда мы обладаем достаточным потенциалом, чтобы разгромить нашего главного врага, вы предлагаете отступить. Где логика?

– Государь, это логика мироздания. Инь и Ян должны быть в гармонии. Приверженность к одной лишь слабости делает нас уязвимыми для внешних воздействий, но привязка к силе разрушает изнутри. Мы не должны допускать ни того, ни другого. Все должно быть естественно и гармонично. Вот вся моя логика. Все, что я говорил прежде, было лишь попыткой перенести ее на текущую ситуацию. Возможно, я сделал это недостаточно убедительно...

– Возможно, – государь тяжело опустился в кресло. – Отвлеченные философские рассуждения хороши для университетских аудиторий. Политика требует конкретных решений ради достижения определенных, очень приземленных результатов. Разговоры о необходимости поддержания мировой гармонии слишком пространны для государственного деятеля. Возможно, именно поэтому ваши предложения и не нашли понимания среди остальных моих советников.

– Может быть и так, ваше величество, – согласился я. – Именно поэтому они и занимают министерские посты. Но вы-то государь Российской империи, глава ведущего мирового государства. Вы должны глядеть в будущее на века. Ради всех нас, ради России. Вы должны быть Сыном Неба. А такой правитель оперирует именно высокими философскими понятиями. Я, конечно, понимаю, программа Шебаршина очень привлекательна. Тем более она заманчива для монарха, поскольку позволяет укрепить его абсолютную власть.

Государь вздрогнул.

– Вы тоже поняли это?

– Конечно. Дело даже не в том, что реализация этой программы потребует концентрации власти в едином центре, а более авторитетной фигуры, чем вы, ваше величество, для этого нет. Сейчас, после десятилетий стабильности и процветания, монархия популярна как никогда со времен правления Николая Павловича. Уже сейчас Дума безоговорочно одобряет любую вашу инициативу и мгновенно утверждает любую предложенную вами кандидатуру в правительство. Пока это совершается только благодаря вашему непререкаемому авторитету. Пока она еще может отказать. Но ведь это только пока. Небольшая перетасовка в законодательстве, много целенаправленной пропаганды – и дело сделано. Не сомневаюсь, что Шебаршин с легкостью проведет эту операцию. Де-факто, мы никогда не были страной, где император царствовал, но не правил, а сейчас, успокоенный десятилетиями процветания, народ будет только рад отдать полную власть монарху. Программа Шебаршина – это программа глобального обмана. Обмана врагов и друзей, обмана собственного народа. Но когда возникает обман, всегда не только возможна, но и необходима авторитарная власть. Вспомните, за всю свою историю Россия смогла отказаться от нее только в двадцатом веке, когда власти стали честны со своим народом. Сейчас, если мы снова пойдем на обман, то вернем и абсолютизм.

– Спорный тезис, – возразил государь. – Но не кажется ли вам, что когда правитель имеет большие полномочия, он может сделать для своей страны значительно больше, чем если он будет вынужден согласовывать свои шаги с многочисленными представительными органами?

– Безусловно, ваше величество, сможет сделать куда больше... и хорошего, и плохого. Абсолютная власть таит в себе угрозу куда большую, чем какой угодно враг.

– Вот как? – поднял брови император. – И что же это за угроза? История знает немало примеров того, как единоличный правитель буквально за уши вытаскивал...

– Именно! Именно за уши, ваше величество. Авторитарный правитель может сделать все что угодно, кроме одного. Он не может приучить людей жить и мыслить самостоятельно. Напротив, он отучает их от самостоятельности, ибо принимает на себя ответственность за все действия своих подданных. И сколько бы ни рубил окно в Европу Петр Великий, а больше, чем Александр Второй, для процветания России никто из ваших предков не сделал, ваше величество. Жить самостоятельно, мыслить свободно и принимать ответственность за свои поступки может только народ, познавший и принявший свободу. И великое счастье тому государству, которое населяет такой народ. Увы, это случается не так часто. Но там, где это есть, всегда возникает великая страна. Возвращаясь к авторитарному стилю правления, вы, спору нет, можете сделать многое. Но последствия этого будут печальными. Народ, не умеющий жить самостоятельно, не может и развиваться, и достижения его непрочны. Лишь ослабнет рука диктатора – и сразу будет потеряно все, что было обретено под его властью. Авторитарная власть ведет к деградации народа, даже если действия правителя прогрессивны. Это, увы, закон. Я бы мог описать вам в подробностях все последствия концентрации власти в ваших руках и сокращения гражданских свобод, ваше величество, но не думаю, что это стоит делать. Поверьте, если даже в ближайшее время будет какой-то прогресс, то в дальнейшем он будет целиком нивелирован. Я уже не говорю о том кошмаре, который может произойти в случае, если абсолютную власть получит не столь морально чистоплотный человек. А при семейном наследовании власти это не менее возможно, чем при демократическом манипулировании. И дело даже не в том, что не будет гражданских институтов, чтобы ограничить власть тирана. Общество не будет готово спорить с ним на равных, вот что страшно. Бунт – это не сопротивление, а акт отчаяния. Он так же губителен для бунтовщиков, как и для тех, против кого они бунтуют. Не повторяйте ошибок прошлого, ваше величество. Наши предки жестоко поплатились за многовековой абсолютизм, но и взбунтовавшаяся против них страна встала на краю гибели. Поверьте, и если вы сейчас вернете монарху абсолютную власть, последствия для России будут трагичны. Ни одна ошибка в этом мире не остается безнаказанной, но за ошибки власти платит весь народ.

– Вы так уверенно говорите, будто все это видели своими глазами, – проворчал император.

– Можете мне не верить, но я видел, ваше величество, – я пристально посмотрел ему в глаза. – Так будет.

Я почувствовал, что сейчас на императора воздействуют не только мои слова, но, как прежде на Морозова, некая сила, клокочущая внутри меня. Только если прежде я, неосознанно и сам не желая того, передал предателю приказ не жить, то сейчас совершенно сознательно внушал императору необходимость пренебречь искушением абсолютизма. Я ненавидел себя за эту силу. Я понимал, что расплата за ее применение наступит неотвратимо, но знал, что могу выполнить свое предназначение, продиктованное кем-то свыше, только воспользовавшись этой силой. И, исполняя должное, я проклинал и себя, и свое видение, и саму эту силу.

– Что конкретно вы предлагаете? – сухо спросил меня император.