Монах (№1) - Монах: время драконов

– Странно соединяться с мужчиной совершенно обнаженной, – сказала она. – Не могу сказать, нравится или не нравится мне это. – Она судорожно вздохнула. – Мне нравится, что вы сейчас делаете. Очень нравится.

Она забыла о своих страхах, о том, что он может раздавить ее, если ляжет сверху. Он не стал этого делать. Когда она была готова принять его, он обхватил ее талию своими могучими ладонями и поднял вверх легким движением мускулистых рук. Лежа на спине, он медленно опустил ее на свое тело.

Она проснулась от звуков спора.

– Мне все равно, что ты думаешь. Если ли немедленно не разбудишь его, твоя голова окажется там же, где давно оказались твои яйца.

Другой, более слабый голос возражал.

Она открыла глаза, и на мгновение ей показалось, что она находится в монгольском шатре. Потом она вспомнила, что он опустил занавеси, прежде чем они заснули среди сбившихся подушек и одеял. Приятно ныло в паху, там, где давно не использовавшиеся мышцы поработали прошлой ночью. Рядом, похожий на огромный валун, лежал Кублай. Несмотря на его неподвижность, она, по его частому дыханию, поняла, что он проснулся.

Занавеси раздвинулись, показалось свирепое молодое лицо, окаймленное заплетенными черными волосами. Танико сжалась и закрылась одеялом. Кублай быстро сел.

Человек что-то настойчиво произнес по-монгольски, Танико уловила слово «Каракорум». Теперь она узнала его. Это был гурхан Байан. Военачальник не смотрел на Танико, но не сводил глаз с Кублая, который задал ему вопрос на том же языке.

Кублай вздохнул, услышав ответ Байана. Быстро встал, возвышаясь голым телом над помостом. Евнух, пытавшийся остановить Байана, принес ему халат. Кублай опустил взгляд на Танико.

– Случилось то, чего я боялся, но ожидал. Когда этот курултай провозглашал меня Великим Ханом, люди Арика Буки заявили о его притязании на этот пост в Каракоруме. Сейчас окажется, что появилось два Великих Хана, и начнется война. Пройдут годы, прежде чем мы сможем продолжить завоевание Суп.

«И еще больше лет, прежде чем вы сможете угрожать моей родине», – с легким удовлетворением подумала Танико.

Завернувшись в одеяло, чтобы прикрыть наготу, она произнесла:

– Я скорблю о вашем народе, ваше величество. Гражданская война ужасна.

– Она очень разорительна, – сказал Кублай. – Чтобы избежать ее, я бы с радостью отказался от империи в пользу Арика Буки и его людей, но они не будут знать, что с ней делать.

Великий Хан и его гурхан вышли из спальни, возбужденно разговаривая. «Для них это игра, – подумала Танико. – Они наслаждаются ею».

Глава 18

Дзебу стоял спиной к стволу ивы и наблюдал за осторожно приближающимися к нему четырьмя китайскими копейщиками. Крики и шум боя были совсем рядом, но туман был настолько густой, что он практически ничего не видел. Они сражались почти вслепую уже несколько часов. Он вымотался и тяжело дышал.

Справа, сквозь туман, доносилось журчание текущей реки. Он сделал выпад мечом, заставив четырех китайцев отступить. Потом поднял вверх руки, присел и прыгнул. Ему едва удалось сделать это. Грубая кора ивы содрала кожу с ладони его левой руки. Мгновение левая рука держала на себе весь его вес. Потом ему удалось зацепиться правой рукой, в которой был меч, за ветку дерева. «Ива не может подвести меня», – подумал он.

Он подтянулся и полез вверх как обезьяна. Четыре копья воткнулись в то место, где его уже не было. Он спрыгнул на более низкие ветви дерева и побежал по одной из них в сторону реки. Когда ветка уже не могла больше держать его вес, он упал с нее и полетел ногами вперед в реку. Течение унесло его от кричащих что-то копейщиков.

Даже рядом с берегом река была глубокой. Отяжеленный доспехами, он с трудом мог плыть. Это был один из многих каналов, орошающих Красный Бассейн. Дзебу услышал голоса людей, говоривших что-то на его родном языке, и поплыл к берегу. Уцепившись за один из огромных камней, которые удерживали реку в ее созданном человеком русле, он позвал двух ближних к нему самураев.

– Мы победили, шике, – сказал один из них. – Они убегают.

– Он ничего не знает, – сказал другой. – Судя по тому что мы можем видеть в этом тумане, быть может, убегаем мы.

– Где господин Юкио?

– Где-то здесь, – ответил второй самурай. – Я не могу понять, где сам нахожусь.

Дзебу пошел по берегу, зовя Юкио. Наконец он нашел его сидящим на камне; увенчанный драконом шлем был в его руках. Дзебу огляделся. Во всех направлениях стояли плотные белые стены тумана. У ног Юкио лежали три трупа.

– Мы отбросили их? – спросил Дзебу. Он вложил меч в ножны и сел рядом с Юкио.

– Ты думаешь, я сидел бы здесь, сняв шлем, если бы нам не удалось сделать это? Чуть погодя я встану и объявлю перекличку, чтобы узнать, сколько человек мы потеряли на этот раз. Я устал от всего этого. По-прежнему считаю, что нам нужно отправляться в Наньчжао, на юг.

– Мы найдем то, что ищем, если будем двигаться на север.

– Уже восемь месяцев мы скитаемся в этой стране туманов, рек и рисовых полей, разыскивая что? Кажется, только ты это знаешь. Я устал от твоего исполнения роли таинственного шике, обладающего сверхъестественным знанием, который настаивает на том, чтобы мы продолжали двигаться на север, но не говорит почему.

Дзебу вздохнул и покачал головой.

– Я сказал тебе все, что знаю. Правитель Лю настаивал на том, что удача ожидает нас только если мы будем двигаться в этом направлении. Это все. Он не сказал мне ничего больше. Если находишь мой совет неверным, отдай приказ. Мы двинемся на юг и предложим свои услуги королю Наньчжао в его войне против Аннама. Или королю Аннама в его войне против Наньчжао?

– На мне лежит тяжесть решения, от которого зависит будущее всех, а ты насмехаешься надо мной.

– Ты сам сделал это решение тяжелым.

– Мы просто бандиты. Китайцы назначили награду за наши головы. Раз за разом они посылают за нами армию, мы убиваем нескольких из них, они убивают нескольких из нас. Наши шелк и серебро кончились, мы вынуждены воровать пищу и фураж у крестьян. Все ненавидят нас.

Дзебу фыркнул.

– А ты не можешь вынести того, что находишься среди людей, которые не боготворят тебя, как жители Гуайлиня.

Юкио встал.

– Ты смеешься надо мной?

Дзебу остался сидеть.

– Да.

Пальцы Юкио забарабанили по рукоятке меча.

– Я – Муратомо-но Юкио, сын Муратомо-но Домея, главы рода Муратомо, самых прославленных воинов на Священных Островах.

– Здесь это не значит ничего.

– Ты подстрекаешь меня. Я лучший фехтовальщик, чем ты.

– Возможно.

«Он прав, – подумал Дзебу. – Я подстрекаю его. Последние шесть месяцев мы плутали, не видя перед собой ничего, как сейчас в тумане. Это беспокоит меня так же, как и его. У меня нет направления, нет Цели. Я заблудился. Держаться не за что».

Внезапно появился Моко, выглядевший смешно в широком, плоском китайском шлеме.

– Умоляю вас, мои господа, не надо ссориться. У людей осталось только одно – вера в наше руководство. Что касается меня, если хоть один из вас причинит боль другому, я покончу с собой.

– Более вероятно, что тебя убьет кто-то из нас, – грубо произнес Дзебу, обрадовавшийся его появлению, – если будешь носить этот китайский шлем.

– Любой, кто приблизится ко мне настолько, чтобы убить, приблизится в достаточной мере, чтобы узнать меня, – ответил Моко, – а права носить шлем самурая у меня нет. – За время их долгого пути Моко стал для самураев чем-то вроде квартирмейстера. Он вез обоз, следил за припасами и товарами для торговли, заботился о благополучии женщин и слуг. Он вел переговоры с крестьянами, у которых они забирали рис и овощи, выдавал им долговые расписки, убеждая, что когда-нибудь самураи обязательно вернутся и заплатят за все, что взяли. Честно или нет, но так самураям было легче брать, а крестьянам – отдавать.

– Этих воинов, которым вы только что нанесли поражение, послал правитель Учуаня, – сказал Моко. – Он не знает, является он подданным императора Сун или монголов. Как большинство в Сычуане, он не получал никаких сообщений ни от каких правителей уже более шести месяцев. Но он знает, что обе стороны считают нас врагами, и решил услужить своим хозяевам, кто бы ни оказался ими, уничтожив нас на своей земле.

– Откуда ты все это знаешь, Моко? – спросил Юкио.

– Наши воины захватили в плен несколько врагов и привели их ко мне, чтобы я сторожил их. Они весьма охотно поговорили со мной.

– Хорошо, теперь убей их. Желудок Дзебу сжался.

– Почему не отпустить их?

– Мы – самураи. Мы не сомневаемся в том, кто мы – воины или монахи. Моко, возьми первых шесть самураев, которых встретишь, и скажи, что им приказано обезглавить пленных. – Он повернулся к Дзебу, его круглые глаза сверкали. – Не спорь со мной. – Дзебу промолчал и отвернулся, ссутулившись.

Слегка покачав головой, Моко поклонился.

– Еще одно, – сказал он. – После боя появился старый монах, который ищет вас обоих. Он маленького роста, с седыми волосами и одет в серые одежды – как зиндзя.

Дзебу почувствовал, как сердце его забилось быстрее.

– Наконец-то, – сказал Юкио.

– Привести его? – спросил Моко.

– Немедленно, – сказал Дзебу.

Из тумана появился старик, который мало изменился с той ночи, несколько лет назад, когда Дзебу оставил его на берегу рядом с пылающим Храмом Водной Птицы. Его борода отросла почти до пояса, спрятав белый шнур на шее. От возраста белые волосы поредели.

Он и Дзебу долго смотрели друг на друга в молчании. В лужу на земле падали капли воды с ветки дерева.

– Почему ты раньше не пришел ко мне, сенсей? – прошептал Дзебу.

– Был занят другими делами.

Дзебу повернулся к Юкио, глаза которого стали огромными от благоговейного страха.

– Господин Муратомо-но Юкио, позвольте представить вам моего отца, Тайтаро, бывшего настоятеля Храма Водной Птицы.

Юкио низко поклонился.

– Сенсей.

Тайтаро в свою очередь поклонился ему:

– Господин Юкио, слава о вас распространилась по всем Священным Островам и большей части Китая. Следующие поколения Муратомо, идя в бой, с гордостью будут называть вас в числе своих предков.

– Вы слишком великодушны, сенсей. – Юкио снова поклонился, чтобы выразить свое почтение Тайтаро. – Я постоянно слышал о великом настоятеле Тайтаро с той поры, как встретился с вашим сыном.

Дзебу и Тайтаро обнялись. Дзебу чувствовал себя спокойно и счастливо впервые за многие месяцы. Любовь бурлила в нем, как пробивающийся на поверхность родник, и распространялась на Тайтаро, Юкио, Моко. Моко, который никогда не видел Тайтаро, отошел чуть в сторону, сжав в руках похожий на миску шлем, слезы текли по его щекам.

– Сенсей, вы узнали у правителя Лю, как найти нас? – спросил Юкио.

– Его слово распространилось по Ордену, – сказал Тайтаро. – Хотя я вынужден сказать вам, что хороший, мудрый, сильный человек покинул нас, И он, и генерал, которого послали, чтобы арестовать вас, были казнены по приказу Чжа Су-дао, за то что позволили вам бежать.

Скорбь сдавила грудь Дзебу.

– Я предупреждал его не возвращаться в столицу с генералом. Я скорблю о нем.

– Он был одним из нас, Дзебу. Он заслуживает скорби не более того пепла наших погибших, который мы рассеиваем по ветру. Он не хотел бы этого.

– Чжа Су-дао собирался сдать Гуайлинь монголам, – сказал Юкио. – Он пытался наказать нас за то, что мы защищали город. Сейчас он казнил одного из самых лучших чиновников во всей стране. Он – яд в самом сердце империи Сун. Как она может уцелеть, если подобные ему правят ею?

– Я больше обеспокоен тем, как вы собираетесь выжить, – сказал Тайтаро. – Я пришел пригласить вас пройти со мной в храм Цзинь-ча, там где эта река ответвляется от Минь. Это в дне пути отсюда. Там, я надеюсь, мне будет даровано видение, которое поможет направить вас на правильный путь.

– Только вы, Дзебу и я? – спросил Юкио. – Эта местность враждебна нам.

– Вам только так кажется. Сейчас, когда вы отбросили войска Учуаня, вам неоткуда опасаться дальнейших атак.

– Быть может, идти должен только Дзебу? – спросил Юкио. – Он ваш сын и член Ордена.

– Но… – начал было Дзебу, но был остановлен жестом Тайтаро.

– Вы – вождь этих самураев, – сказал Тайтаро. – Не подобает наделять монаха, служащего вам, специальным знанием, недоступным вам самому в полном объеме.

«Как будто Тайтаро знал о том, что происходило между нами», – подумал Дзебу.

Глава 19

Храм Цзинь-ча находился ближе к вершине холма с крутыми склонами, густо поросшими лесами. Они пришли сюда совершенно измотанными. Путешествие началось перед восходом, продолжалось весь приятный летний день и закончилось, когда их лошади поднимались по крутым склонам в полной темноте, получая помощь только от седьмой полной луны Года Обезьяны.

Этой ночью, для разнообразия, не было обычного для Сычуаня тумана. Высокие сосны скрывали храм до тех пор, пока они почти не подошли к нему. Он был вырыт в склоне холма, единственной внешней постройкой был вход из резного камня с остроконечной крышей.

Достав из седельной сумки трутницу и пучок смолистых сосновых веток, Тайтаро зажег свет. За входом в храм располагалась поразительно большая комната, выдолбленная в монолитной скале. Она была пятигранная, и в каждой стене был треугольный вход во внутренние помещения. Тайтаро провел их к отверстию в левой стене. Они вошли в тоннель.

– Этот храм уже стоял здесь, когда предки первых китайских императоров были простыми деревенскими правителями, – сказал Тайтаро.

– Он покинут? – спросил Юкио.

– В данный момент да.

– Что случилось, монголы разграбили его?

– Нет. Монголы с уважением относятся к святым местам любых религий. В этой стране Цзинь-ча давно отказались все время жить в обществе себе подобных. Храм используется только в тех случаях, когда возникает необходимость.

Дзебу пришлось пригнуться, чтобы пройти по тоннелю, хотя сводчатый потолок был достаточно высок для Юкио и Тайтаро. Холодный воздух вокруг них имел приятный влажный запах пещеры.

Помещение в конце тоннеля было обширным. Звуки их шагов отражались от сводчатого потолка. Посмотрев вниз, Дзебу заметил, что на полу был выложен мозаичный узор. Тайтаро встал в центр узора. Переплетающиеся линии шести цветов радуги на фоне черно-белых концентрических окружностей. Цвета были настолько насыщенными, что весь узор, казалось, вибрировал в свете факела Дзебу.

Он заметил что-то на противоположной от него стене помещения. Это был глаз, написанный на камне, краска уже побледнела от времени. В центре глаза был изображен символ «инь-ян». На маленькой подставке перед нарисованным глазом стояла нефритовая ваза с вянущим букетом цветов. Кто-то был здесь день или два назад.

Дзебу вновь посмотрел на мозаику на полу. Теперь он узнал узор. Это было Дерево Жизни, замысловато-запутанный лабиринт, который он впервые увидел в видении рядом с Тайтаро и вариант которого, вырезанный на драгоценном камне, он хранил в своих одеждах. В этом варианте дерево располагалось в центре круглого помещения – так, будто кто-то сверху смотрел на его многоцветные ветви.

Тайтаро уселся в центре узора, легко и грациозно опустившись, несмотря на возраст.

– Вы знаете, как медитировать, господин Юкио?

– Я провел много хороших дней в монастыре, сенсей. Хотя никогда не видел смысла в том, чтобы сидеть на ягодицах и думать ни о чем.

– Я понимаю, – сказал Тайтаро. – Но сегодня в этом будет смысл. Прошу вас, садитесь и попробуйте медитировать. Дзебу, дай мне Камень Жизни и Смерти.

Дзебу вставил факел в держатель рядом с входом и сунул руку в одежду за Камнем. Он медленно прошел к Тайтаро, держа Камень на вытянутой руке.

– Что это? – прошептал Юкио.

– Синтай, – ответил Дзебу.

– Ты носил его все время с тех пор, как я тебя знаю. Почему же судьба не была благосклонна к нам?

Тайтаро взял у Дзебу Камень.

– По вере нашего Ордена, судьба не может быть ни плохой, ни хорошей, господин Юкио, и в любом случае, ни молитвы, ни заклинания, ни поступки не могут повлиять на нее. – Он взял Камень большим и указательным пальцами и вгляделся в него. Через мгновение он сказал Дзебу: – Погаси факел. – Дзебу затоптал факел в тоннеле вне комнаты.

В комнате не было совершенно темно. Дзебу разглядел луч мягкого белого света, падающего с потолка, бьющего в пол рядом с Тайтаро. Это был свет луны, проникающий сюда сквозь отверстие в центре купола. «Только в редкие мгновения луна оказывается в нужном положении, чтобы послать сквозь отверстие свой свет», – подумал Дзебу.

Все трое сидели в полной тишине, пока Дзебу не потерял счет времени. По давней привычке он не сводил глаз с лежащего на коленях Тайтаро Камня, чувствуя, что может разглядеть замысловатый узор даже через комнату. Ему казалось, что он плывет в море, у которого не было ни дна, ни поверхности, ни берегов.

Луч света медленно менял свое положение, по мере того как луна перемещалась по небу. Он скользнул по колену Тайтаро, потом по его предплечью. Наконец, луч ударил в Камень, который сразу же засиял, как только что разведенный огонь. Холодное зеленое свечение наполнило комнату. Нарисованный на стене глаз смотрел в затылок Тайтаро. Тайтаро, не мигая, смотрел на Камень.

Дзебу ожидал, что перед ним во всей красе возникнет Дерево Жизни и Смерти. Но он видел только светящийся шар на ладони Тайтаро. Наконец луч света сместился, согласно движению луны от востока к западу. Камень перестал светиться.

Тайтаро заговорил, и его голос был приятным и спокойным, но Дзебу чувствовал, что он слышал не голос своего отца, а голос самой Сущности.

– Вы отправитесь на север, туда, где Мудрый сражается с Хранителем Очага. Вы примкнете к Мудрому, который собрал себе на службу людей из многих стран. Будете сражаться за Мудрого, потом вернетесь на Священные Острова. Один из вас будет предан родственником. Второй как будто умрет, но будет жить. Драгоценные камни, созданные Иванами и Изанаги, должны быть защищены Ураганом Ками. Каждый из вас будет достоин своего отца.

Голос Тайтаро стих. Трое снова надолго погрузились в безмолвную медитацию.

– Возьми Камень, Дзебу, – сказал Тайтаро. Дзебу встал и взял Камень из руки Тайтаро. Тайтаро плавным движением поднялся на ноги и рассеянно потянулся, как будто он всего лишь дремал. – Пойдемте, – сказал он. – Проведем ночь на воздухе.

Привязав лошадей к соснам, они сели на землю недалеко от входа в храм. Долину у подножия холма стал наполнять туман, и казалось, что они сидят на острове, поднявшемся из жемчужного моря.

– Что случилось с вами там? – спросил Дзебу.

– Я как будто спал, – сказал Тайтаро. – Слова, которые я произносил, не были моими. Они приходили ко мне.

– Кто такие Мудрый и Хранитель Очага? – спросил Дзебу.

– Два члена правящего рода монголов готовятся потребовать для себя титул Великого Хана: Кублай-хан и его брат Арик Бука. Дед Кублай-хана – Чингисхан – называл его «Сечен», что означает «Мудрый». Арик Бука является правителем родной земли монголов. Его называют – Хранителем Очага. Первая часть предсказания гласит, что вы будете служить Кублай-хану. Он назначает чужеземцев на высокие посты и многое принял от них. Вам будут рады под его знаменами. Один из флангов его армии двигается на запад, к югу от Великой Стены. Вы можете встретиться с ними в Ланьчоу, прямо на север отсюда.

– Как милостивы боги, или кто там предсказывал вашим языком, сенсей, все так устроить для меня, – горько произнес Юкио. – Мне нужно только прийти в Ланьчоу и вступить в армию этого Кублай-хана. Как просто.

– В чем дело, Юкио? – мягко спросил Дзебу. Юкио покачал головой.

– Всего два раза в жизни я испытывал чувство, что сам являюсь хозяином положения. Один раз, когда убежал из Рокухары. Второй, когда решил возглавить эту экспедицию в Китай. Какие бы ошибки ни совершал мой отец, они были его ошибками. Он не был ничьей игрушкой. Я не имел представления, какое это восхитительное чувство, до тех пор, пока не перелез через стену замка Согамори.

– А сейчас? – спросил Тайтаро.

– С тех пор как мы оставили Гуайлинь, сенсей, я слепо следовал за вашим сыном. Теперь я следую за вами. Дзебу решил, что мы должны скитаться по Сычуаню. Теперь вы говорите мне, что я должен идти и сражаться за этого Кублай-хана.

– Не должен, Юкио. Этот путь предлагается вам, не более. Вы найдете Кублай-хана более мудрым и щедрым господином, чем императора Китая.

– Служить сейчас Кублай-хану является для меня лучшим выбором, по вашему мнению?

– Я думал так и прежде, – сказал Тайтаро. – Но не мог быть абсолютно уверенным, пока мне не представилась возможность прочитать все в Камне Жизни и Смерти в этом храме сегодня ночью. Теперь я знаю. Если вы выберете этот путь, господин Юкио, он в конечном счете приведет вас к возвращению на Священные Острова и славе.

Большие карие глаза Юкио, казалось, горели в лунном свете.

– Это тот путь, по которому я хочу пройти, сенсей. Я покинул Страну Восходящего Солнца с единственной мыслью – вернуться туда когда-нибудь, чтобы отомстить за свою семью и победить своих врагов. Я могу умереть на этом пути, но пока я знаю, что стою именно на нем, мне все равно. Последние месяцы мне казалось, что я сбился с пути.

– Мое видение ночью говорит, что вы на этом пути.

Юкио покачал головой.

– А мой отец всегда говорил мне, что военачальник, обращающий внимание на полет птиц или трещины на панцире черепахи, неминуемо проиграет. Он любил постучать по лбу и сказать: «Единственные предсказания, которые стоит выслушать, находятся вот здесь».

Тайтаро кивнул.

– Но вы пришли в Китай не только для того, чтобы убежать от Такаши и завоевать богатства, но и чтобы лучше изучить искусство ведения войны. В сегодняшнем мире мастерами войны являются монголы. О Кублай-хане монголы говорят, что он унаследовал военный гений своего деда, Чингисхана. Где еще вы узнаете больше, чем на службе у Кублай-хана?

Юкио криво улыбнулся.

– Каким глупым вы заставили выглядеть мое намерение включиться в войну между Наньчжао и Аннамом.

Тайтаро похлопал Юкио по плечу.

– Вы не игрушка в чьих-либо руках, Муратомо-но Юкио. Вам просто всего лишь двадцать пять лет. Вы станете великим полководцем.

– Простите меня, сенсей, за то, что я не был достаточно благодарен за ваши усилия ради меня. – Юкио прошел к привязанной рядом лошади и сказал: – Кажется, мне стоит остаться одному на какое-то время. – Он достал из седельной сумки флейту из слоновой кости.

Они посмотрели, как он влез на камень, откуда ему будет видна салящаяся на западе луна. Это была желтая луна середины лета, а не огромная светящаяся лампа осени. Но все равно она была по-своему прекрасна. Фигура сидящего на камне Юкио напоминала Дзебу камень, поставленный на камень. Юкио поднес к губам флейту.

Он заиграл простую сельскую мелодию, которую можно было услышать, когда рыбачьи лодки входили в бухту Хаката в конце дня. Юкио не играл на флейте уже давно. Дзебу почувствовал, как его глаза стали влажными. Мелодия заставляла его думать о доме. А это навевало воспоминания о Ниосан.

– Сенсей, отец… Я хочу спросить вас…

Тайтаро сказал:

– Я слышу в твоем голосе нотки надвигающейся ссоры. Не можешь ли ты, по крайней мере, подождать, пока он закончит играть.

Они молчали, а мелодия Юкио взлетала над соснами, потом сложила крылья, как журавль, и опустилась на землю. Дзебу подождал еще немного из уважения к музыке и к высокой оценке, данной ей Тайтаро. Потом бросился вперед.

– Сенсей. Много лет назад вы отослали мать, а сами остались в Храме Водной Птицы, чтобы продолжить свои занятия в одиночестве. Позднее вы видели ее в Храме Цветущего Тика и снова оставили ее, отправившись в Китай. Вы бросили свою жену, мою мать. Я знаю, что вы хороший человек, если таковые существуют. Я не понимаю, как вы могли оставить ее в одиночестве.

Тайтаро молчал так долго, что Дзебу уже показалось, что он не будет отвечать. Наконец он произнес:

– Я получил сообщение со Священных Островов. От Ордена. Твоя мать умерла, Дзебу.

– Что? – Он, вероятно, не понял слова Тайтаро.

– Должен или не должен я был делать что-либо с твоей матерью, уже не имеет значения. Она ушла, мой сын. Лучшая женщина из всех, что я встречал.

– Она знала, что вы так думаете? – с горечью в голосе спросил Дзебу. Он чувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Был момент, когда он не мог поверить в то, что говорил Тайтаро. когда казалось, что старик пытается просто решить очередную философскую задачу. Но он услышал горечь в голосе Тайтаро и понял, что все верно. Он почувствовал, как будто дно вывалилось из его сердца.

– Да, она знала это, – сказал Тайтаро. – Было не много вещей, о которых мы не говорили.

– Кроме последних лет, – сказал Дзебу. – Что вы имели против нее, если оставили ее подобным образом? – Голос на последних словах дрогнул. Он закрыл руками лицо и заплакал.

– Мы были с ней очень близки после расставания. Мы верили, я верил, что каждый из нас был проявлением Сущности. Мы чувствовали, что никогда не сможем разлучиться. Я видел ее во всем, что окружало меня, и она, я верю, видела меня подобным же образом.

– Разговоры монаха. Она назвала бы это разговорами монаха. Она знала разницу между мужчиной из плоти и крови и проявлением Сущности.

Тайтаро вздохнул:

– Она живет в тебе Дзебу, так же как и во мне.

– Да, но это не она, разве вы не видите? От чего она умерла?

– То, что ты услышишь, причинит тебе сильные страдания. – Тайтаро придвинулся ближе к нему, голос его стал тише. Даже зная, что Ниосан мертва и ничто уже не может причинить ей зла, Дзебу ощутил страх. Тайтаро положил ладонь на его лоб. – Дзебу, когда Юкио и его армия уплыли из залива Хаката, это было ужасным поражением для Согамори. Был убит его сын. Кийоси.

– Я знаю, Кийоси был на носу ведущего корабля, целился из лука в Юкио. Я не знал, кто это, пока не выпустил ему в грудь свою стрелу и он не свалился за борт. Моко сказал мне.

– Я не подозревал, что именно ты убил его.

– Я думаю, этого не знал никто, кроме меня, Юкио и Моко.

– Если бы Согамори знал, что его сына убил зиндзя, он чувствовал бы, что его действия еще более оправданны.

Тело Дзебу похолодело.

– Что он сделал?

– Все лето Года Лошади он тайно посылал лазутчиков, переодетых монахами, купцами и безземельными крестьянами, по всему Кюсю. Потом, в Девятом месяце, переправил через пролив Симоносеки огромную армию. Прежде чем известие достигло Храма Цветущего Тика, его агенты перерезали все каналы связи и пути отхода. Десять тысяч самураев окружили здания монастыря. Тех, кто пытался убежать, загоняли обратно в пламя. Конечно, монахи сопротивлялись, и более двух тысяч Такаши погибло, как мне сказали. Вейчо, настоятель, погиб в бою. Он был мастером владения нагинатой. Женщины и дети укрылись в самом здании храма. Все погибли в огне. Говорили, что их крики были слышны по всему Кюсю. Когда пламя погасло, не осталось никого. Все люди храма, до последнего, были уничтожены.

Дзебу не мог говорить еще долгое время после того, как Тайтаро закончил свой рассказ. Дыхание его было судорожным, мысли – несвязными. Он чувствовал себя так, будто кто-то бросил его на землю и избил дубинками.

Наконец он произнес:

– Моя мать сгорела? – Было одинаково невозможно выкинуть из головы эту наполовину сложившуюся картину или увидеть ее отчетливо. Лежавшие грудой тела. Крики женщин и детей. Взметнувшееся вверх золотистое пламя.

Тайтаро схватил его за руку.

– Послушай, Дзебу. Этот мир убивает людей всеми мыслимыми способами. Ты не единственный, чей родитель умер насильственной смертью. Ты должен вынести это. Ты – зиндзя.

Дзебу попытался посмотреть в глаза Тайтаро, но луна светила ему в спину, и лицо оставалось в тени.

– Оба родителя, сенсей, оба. – Он судорожно зарыдал. Он не плакал так с того времени, когда Моко сообщил ему о смерти его и Танико ребенка.

– Я ненавижу этот мир, – внезапно произнес он.

– Есть только этот.

– Значит, лучше быть вне его. Самураи правы, когда ищут смерти.

– Ни твой отец, ни твоя мать не искали смерти. Если ты обратишься к смерти из-за того, что они умерли, ты предашь их.

Он вспомнил, как Ниосан сказала в Храме Водной Птицы много лет назад: «Живи, Дзебу», и вновь зарыдал.

– Когда-нибудь я вернусь туда. Я оставлю цветок в пепле монастыря. Потом пойду и убью Согамори.

– Ты уже убил его сына. Быть может, теперь ты можешь понять, хотя бы немного, как Согамори чувствовал себя.

Дзебу встал, навис над Тайтаро.

– О, как ты мудр, сенсей. Почему твоя мудрость не, может подсказать тебе, как надо плакать по моей матери?

– Я уже оплакал ее, Дзебу.

Дзебу хотелось встать рядом со стариком на колени и обнять его. Но он все еще был рассержен.

– Твоя мудрость может объяснить мне, почему ты был на другом краю земли, когда убивали мою мать? Почему она должна была чахнуть по тебе так много лет перед этим?

Тайтаро сказал печальным, уступчивым голосом:

– Когда ты ругаешь меня за то, что я отдаю предпочтение монашеской мудрости, а не человеческим чувствам, я почти слышу голос твоей матери. Ты так похож на нее. Когда-нибудь, Дзебу, ты придешь к пониманию обособленности человеческих существ. Мы, зиндзя, учим единству всех существ. Так как мы понимаем это единство, быть может, мы лучше других умеем постичь обособленность.

– Ты любил ее, я знаю это.

– Я очень любил ее.

– Почему ты смог оставить ее?

– Я чувствовал, что должен выполнить определенную миссию. Я обладал предвидением, если хочешь. Существовали определенные вещи, которые я призван был сделать. Мир входит в новое время. Годы медитации в одиночестве послужили подготовкой. Мое пребывание здесь, в Китае, является частью этой миссии. Я знаю, что ты сможешь понять это, мой сын, так как сам уже шел по этому пути.