ПЛАНЕТА ТУМАНОВ. Сборник НФ.

      Вот почему поверхность планеты выглядела такой ровной на экранах радаров. Море… Глаза человека Земли впервые видят море чужой планеты.
      Лучи рефлекторов впервые осветили эти волны…
      «Как не похоже оно на ласковые земные моря», — мелькают мысли в голове у Лара.
      Но у моря должны быть берега. И, забыв обо всем, Лар направляет свой корабль в ту сторону, куда стремительно катятся громадные черные валы.
      Сколько часов летит он так? Лар бросает взгляд на счетчик времени. Десять часов минуло с момента старта. Трижды истек назначенный ему срок. Вероятно, товарищи считают его погибшим. Кто знает, может быть, они и не ошибутся…
      Закусив губы, Лар увеличивает скорость полета. Море кажется бесконечным. Неужели оно покрывает всю поверхность планеты? Удивительная смесь воды и нефти и каких-то солей, состав которых аппаратура ракеты определить не в состоянии.
      Температура близка к температуре кипения. И местами эта странная смесь действительно кипит, кипит и бушует под порывами нескончаемого урагана.
      «И все-таки берег должен быть — думает Лар. — Тем более, что глубина моря невелика, всего несколько сотен метров…»
      Здесь, у самой поверхности, скорость атмосферной циркуляции немного ослаблена. Возможно, это результат трения на границе газовой и жидкой оболочек планеты. Потолок черных туч то приближается к кипящим гребням волн, то уходит вверх, и тогда рефлекторы ракеты пронизывают окружающий мрак на несколько километров. Но видны лишь стремительные черные валы…
      По-видимому, ракета уже приближается к границе той области, которую Порецкий сверху определил как область относительно спокойных движений атмосферы. «Относительно спокойных»!.. Что же ожидает Лара на границе этой области и за ее пределами? Однако он должен долететь до этой границы. Может быть, именно там находится берег.
      Еще полчаса полета на уменьшенной скорости. Потом еще час. Время от времени полосы маслянистого дождя хлещут в море, заставляя его чуть успокаиваться. Но кончается дождь — и громадные валы снова вздымаются к диску ракеты.
      «Царство мрака, воды и нефти, — думает Лар. — А может быть, и Земля переживала нечто подобное в бесконечно далекое архейское время; может быть, именно тогда в таких же кипящих морях зародилась на Земле жизнь? Здесь нет кислорода… Приборы показывают его полное отсутствие. Да иначе и быть не может. Если бы вдруг появился кислород, все это море и облака мгновенно воспламенились бы. Но в верхних слоях атмосферы наблюдался углекислый газ и даже озон. Значит, возгорание возможно? Не оно ли причина тех атмосферных взрывов, о которых говорил Коро? Ведь он предполагал именно возгорание громадных количеств вещества, «сходного с земной нефтью». Молодец Коро!.. Блестящая догадка… Однако если такое возгорание произойдет вблизи ракеты, терранит, конечно, не выдержит… Смерть в мгновенно воспламенившемся нефтяном океане! А откуда кислород? Скорее всего — оттуда же, откуда и вода и нефть, — из недр планеты. Надо во что бы то ни стало разыскать берег этого моря и узнать, чем он сложен».
      Лар начинает диктовать в микрофон результаты наблюдений, показания приборов, свои мысли. Радиопередатчик ракеты включен, но это так — на всякий случай: слова фиксирует магнитная запись. Она должна сохраниться при любых обстоятельствах…
      Минул еще час. Теперь Лар убежден, что пересек границу области с более спокойной облачностью наверху. Однако тут у самой поверхности особых изменений за бортом ракеты пока не улавливается.
      Запасы энергии для двигателей позволили бы облететь вокруг планеты, но Лар уже и так нарушил все приказы и запреты Строгова. Решительно пора подумать о возвращении. Тем более, что и силы на исходе. Четырнадцать часов непрерывного полета, да еще в таких условиях. Однако перед возвращением надо попытаться немного проникнуть к югу в сторону экватора планеты. Может быть, берег там?
      Сколько еще времени прошло? Лар боится бросить взгляд на часы. Он уже убежден, что поступает подло, продолжая полет; подло по отношению к своим товарищам. Вероятно, сейчас они пытаются искать его, предполагая, что он попал в аварию или заблудился. А его гонит вперед ненасытная жадность первооткрывателя…
      «Я поступаю как подлец, — думает Лар и… стискивая зубы, продолжает полет. — Хотя бы островок, небольшой островок твердит он, — и я сразу попытаюсь возвратиться».
      Порыв урагана, более мощный, чем все предыдущие, прижимает диск ракеты к самой поверхности моря. Волны тяжело бьют в плоское дно корабля. Пенистый маслянистый вал перекатывается через верхние иллюминаторы. Этого еще не хватало! Утонуть в нефти!
      Лар с трудом стабилизирует ракету, поднимает ее над гребнями волн. Ураган разметал облака. Потолок черных туч высоко. Взлетев на сотню метров, Лар с изумлением видит, что море на громадном пространстве закипает. Кипение усиливается. Гигантские пузыри газа бьют из бурлящей нефти, взрываясь над волнами, как бомбы.
      Лару начинает казаться, что он различает вдали багровое зарево. Без сомнения, он не ошибся… Низкий горизонт светлеет, потом пригасает и снова начинает багроветь. Там впереди происходит что-то невообразимое… Надо бежать, но куда назад, вверх?.. Ракета крутится, как волчок, в тисках чудовищного смерча.
      Лар включает двигатели на полную мощность. Нет… Пробиться наверх сейчас невозможно. Ураган снова прижимает диск корабля к кипящим волнам.
      «Неужели конец?» — проносится в мозгу Лара.
      Еще нет… Неодолимый вихрь вдруг подхватывает ракету и уносит прочь от багрового пятна, мигающего у горизонта.
      Снова мрак. Корпус корабля вибрирует. Лару кажется, что его тело рассыпается на части. Он тщетно пытается сообразить, куда, увлекает корабль атмосферная струя. Перед глазами пляшут экраны локаторов, шкалы приборов. Бессмысленно скачут стрелки. Кажется, уносит на юг, в сторону экватора планеты… А может быть. к северу или назад — к тому страшному багровому пятну? Наконец вихрь ослабевает настолько, что корабль снова становится управляемым. Море внизу еще кипит, но температура за бортом стала ниже.
      «Кажется, вырвался, — думает Лар. — Вот теперь я знаю, что Порецкий не ошибся. За пределы «спокойной облачности» пути нет. Во всяком случае, на такой ракете, как моя… Надо возвращаться… Надо… А как же твердая кора? Так и не увижу ее? Сделаю еще одну попытку. Последнюю… Должны же быть острова в этом море. Покружу южнее. Слишком многое позади, чтобы теперь отступать…»
      Внезапно на экране радара появляется резкий зубчатый контур. И тотчас луч рефлектора нащупывает что-то неподвижное в мятущемся хаосе туч и маслянистых черных волн. Берег, остров?.. Лар снижает скорость. Ракета медленно приближается, ощупывая лучом неподвижный предмет, о который разбиваются тяжелые черные валы. Это небольшой плосковерхий островок, с крутыми ступенчатыми берегами. В ярких лучах рефлекторов обрывы поблескивают, как черное стекло.
      Страшная слабость приходит на смену напряжению последних часов. Твердая кора планеты!.. Вот оно, то, к чему он стремился! Что это, лава или?.. Негнущимися пальцами Лар сжимает рычаги управления. Ниже, еще ниже. С трудом преодолевая порывы урагана, диск ракеты повисает над самой поверхностью островка. Механический манипулятор пытается взять пробу… Неудачно. Новая попытка — и опять неудача. Смерч отбрасывает диск ракеты далеко в сторону. До крови закусив губы, Лар приближается к поверхности островка в третий раз. И в этот момент атмосферная струя бросает корабль на плоскую вершину острова. Сильнейший удар. С треском лопаются эластичные пояса крепления. Наружные рефлекторы меркнут. Теряя сознание, Лар скорее чувствует, чем слышит, как умолкает негромкий пульс двигателей.
      Сколько часов или дней находится он на этом острове?.. Периоды беспамятства сменяются краткими мгновениями просветления. Шлем спас его — ослабил удар. Это как насмешка судьбы. Лучше бы сразу…
      Руки целы, и Лару удалось освободиться от поврежденного шлема… Зато нога… Вероятно, она сломана в нескольких местах. При малейших движениях он теряет сознание от боли.

      Герметичность кабины не нарушена, и прибор, очищающий воздух, пока работает. Его индикатор светит в темноте неярким зеленым светом. Может быть, Лар умрет раньше, чем прекратит работу этот прибор… Лучше бы сразу, чем задыхаться несколько часов.
      Почти все приборы вышли из строя, лишь слабо светит экран одного из локаторов и каким-то чудом уцелел передатчик, автоматически переключившийся на аварийный сигнал. Он шлет в ревущую темноту тревожный зов о помощи. Выключить бы его, но для этого надо доползти до панели управления, а боль не позволяет шевельнуться.
      «Плата за жадность, — думает Лар. — Разумеется, так и должно было случиться. Строгов был прав… Впрочем, теперь это уже безразлично. Вот только жаль, так жаль, что пропали все наблюдения. Конечно, их повторят позднее, но сколько еще времени люди не будут знать, что скрывает облачный покров этой планеты. Я-то теперь знаю, но какая от этого польза… Если когда-нибудь и найдут мою ракету, все, что я узнал, за последние часы, уже не пригодится… А скорее всего — ураган просто сбросит ракету в нефтяное море. Впрочем, пока она лежит как приклеенная на вершине… Интересно, что это за породы? Эх, так и не успел узнать…»
      Беспамятство… И снова ощущение яви… Зеленоватый экран локатора. Еще работает. Фосфоресцирующие отблески в иллюминаторе… Конечно, бред… откуда там взяться свету?..
      И все же, чуть приподнявшись, Лар отчетливо видит гребни огромных валов, лижущих берега острова… Какие-то светящиеся тела, похожие на гигантских остроносых мокриц, выползают из кипящих волн и, окружив ракету, что-то вынюхивают…
      Какие странные галлюцинации! Голос Строгова… Он что-то говорит, и гигантские черные тела исчезают в волнах…
      «Это уже конец — умираю… Земля, моя Земля…»
      Лар хотел бы улыбнуться, но чувствует лишь, как по щекам скатываются слезы…
 

СНОВА НА «ЗЕМЛЯНИНЕ»

      — Конечно, это чистейшая случайность, что удалось разыскать его ракету, — сказал в заключение Строгов. — Такое бывает раз в жизни… У него работал аварийный передатчик и потом — свечение вокруг острова…
      — Но что это могли быть за живые существа, которых ты спугнул у его ракеты? — спросил Порецкий. — Поразительно: паро-углеводородная атмосфера, нефтяной океан — и крупные живые организмы. Расскажи о них чуть-чуть подробнее, Николай.
      Строгов усмехнулся.
      — У меня было время их разглядывать! Я думал лишь о том, как произвести стыковку при таком урагане и как оторвать его ракету от полужидкого асфальта, в который она влипла.
      — Весь остров был из асфальта? — поинтересовался Коро.
      — Как будто весь целиком.
      — И других островов вы не видели?
      — Нет.
      — Значит, все наши автоматические станции и ракеты-зонды покоятся на дне нефтяного океана Венеры.
      — Вероятно… Во всяком случае, я не слышал радиосигналов ни одной из них. Скорее всего, на дне покоятся только их обломки.
      — Не кажется ли вам, друзья, что наши уважаемые предки дали маху, назвав эту планету именем богини красоты? — заметил Порецкий. — Венера, а при ближайшем знакомстве — мрак, бушующий нефтяной океан, населенный гигантскими червями… Еще не так давно писатели-фантасты отправляли своих героев возделывать тропические джунгли Венеры, изменять там климат, добывать уран…
      Прав оказался профессор Тумов. Он возражал сторонникам вулканического происхождения атмосферы Венеры и писал о ее углеводородном составе… Впрочем, даже он не додумался до существования нефтяного океана.
      — Правда лежит посредине, — возразил Коро. — Сторонники вулканической теории тоже правы. В конце концов, вся эта нефть и вода на Венере, по-видимому, глубинного происхождения. Это продукты каких-то извержений. Ведь при извержениях земных вулканов в атмосферу тоже выбрасывается громадное количество водяных паров и различных газов. Среди них есть и углеводороды. Венера ближе к Солнцу, и преобразование глубинного вещества происходит там иначе, чем на Земле. Отсюда обилие углеводородов при извержениях.
      Извержения, конечно, продолжаются и сейчас, и в них одна из причин бурной атмосферной циркуляции. Гигантские взрывы, отзвуки которых мы наблюдали с нижней орбиты, и зарево, которое видел Лар, связаны именно с вулканическими явлениями. При этом, вероятно, выделяется свободный кислород, и тогда происходят гигантские вспышки нефтяного океана и атмосферы, насыщенной парами нефти. Лару и вам, Николай Петрович, крупно повезло, что вы не наткнулись на вулканический очаг.
      — Безумцам всегда везет, — проворчал Строгов.
      — Это был настоящий героизм, — убежденно заявил Порецкий. — С большой буквы героизм. Вы оба — герои. И ты и Лар. Я успел прослушать часть магнитных записей, продиктованных им во время полета. Этим записям нет цены….
      — Он чертовски упрям и настойчив и, конечно, смел, — задумчиво сказал Строгов. — И еще хорошо, что он очень правдив. Едва придя в себя, он сразу сказал, что сознательно действовал вопреки приказаниям и готов за это отвечать. А ведь он мог придумать что угодно… Но, конечно, он авантюрист… Рвется все сделать сам. На такого нельзя положиться…
      — Этот случай его многому научил, — возразил Коро. — Ведь если бы не вы…
      — Не знаю… У меня к нему очень двойственное отношение. Мне нравится его смелость, но… при следующем космическом рейсе я, пожалуй, не захочу иметь его в составе своего экипажа.
      — Ты уже говоришь «пожалуй», — улыбнулся Порецкий. — Если бы не его отвага и… недисциплинированность, мы возвращались бы сейчас к Земле с гораздо более скромными результатами. Согласись, капитан, что если бы он послушал тебя и возвратился сразу же после старта, ты не разрешил бы нового атмосферного полета.
      — Нет… И был бы прав! Мы все трое наблюдали тот атмосферный взрыв.
      — Ну, вот видишь…
      — Поэтому и говорю о своем двойственном отношении.
      — Победителей, как известно, не судят.
      — Не знаю… Космическое право еще не создано, но в космических рейсах существуют свои, особые законы… Подумайте, что получится, если каждый станет поступать, как Лар. Ведь как одиночка он проиграл…
      — Ты тоже действовал, как одиночка.
      — Это совсем другое, — усмехнулся Строгов. — Нет, — я действовал, как представитель коллектива… Я не мог иначе… И каждый на моем месте поступил бы так же.
 

И НА ЗЕМЛЕ…

      Земля встречала их как героев. Академии наук крупнейших государств Земли распахнули перед ними свои двери. В научном мире самых высоких почестей был удостоен Ларион Русин, первым совершивший беспримерный полет в пределах венерианской атмосферы. Он был избран действительным членом Академии наук СССР и почетным членом десятка иностранных академий. Но Высший совет астронавтики тайным голосованием на пять лет лишил академика Русина права участвовать в экспедициях на другие планеты.
      Зачитав решение, генерал — председатель Совета — сказал Лару:
      — Подумайте обо всем хорошенько… Мы ценим вашу отвагу и энтузиазм исследователя. Даже те, кто сегодня требовал навсегда дисквалифицировать вас как космонавта, подчеркивали, что вы совершили выдающийся научный подвиг. И все же вы сознательно поставили под угрозу успех экспедиции… Я уже не говорю, что ваши открытия удалось сохранить только благодаря мастерству и мужеству Строгова. А если бы он погиб? Это означало бы не только безвозвратную потерю всех собранных вами материалов. Вы забыли, что в настоящей науке время подвигов ученых-одиночек давно миновало. Забыли, что теперь каждое крупное открытие — результат усилий, труда, героизма больших коллективов. Ваша вина, дорогой, не только в недисциплинированности, но и в противопоставлении себя коллективу. Именно это второе особенно утяжелило ее…
      Мы говорили сегодня и о Строгове. Мнения разделились, но лично я думаю, что в создавшейся обстановке Николай Петрович тоже был не совсем прав. Он — опытнейший космонавт — проявил чрезмерную осторожность. Вероятно, ему следовало разрешить атмосферную разведку раньше. Тогда она пошла бы более систематично… Однако мы все согласились, что последующими действиями Строгов полностью искупил свой грех. А вашу вину, уважаемый академик, вам предстоит искупать пятью годами вынужденного пребывания на Земле, Мы знаем о ваших планах, понимаем, что эти пять лет будут для вас нелегкими, но поступить иначе мы не могли…
      Уже стемнело, когда Лар вышел из здания Совета астронавтики. Коро ждал у подъезда.
      — Ну что?
      — Пять лет… не буду летать.
      — Они не должны так… — горячо начал Коро. — Мы все заявим протест…
      — Нет, — тряхнул головой Лар, — никакого протеста! Ведь в главном-то они правы… Но мы еще будем летать вместе…
      — Смотри, это она, — Коро указал в темнеющее небо.
      За далекими башнями высотных зданий на фоне угасающей оранжевой зари ярко блестела звезда.
      — Через пять лет полетим вместе, — твердо сказал Лар. Вот увидишь…

 
 
 

АСКОЛЬД ШЕЙКИН
СОЛДАТСКАЯ ДОРОГА ДОМОЙ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПОД СЕНЬЮ ЮПИТЕРА И ЗЕМЛИ

      …При посещении небесных тел применение любых методик и аппаратуры не обесценивает важности непосредственного впечатления. Как правило, лишь после личного осмотра космонавт выносит окончательное суждение. Поступать всегда только так — вопрос чести.
п. 9 Космического Устава 2014 года.

 

1. ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ

      Когда крест на диске гравитационного компаса стал симметричным, Радин остановился. Он опустился на колени, слегка вдавил коробку компаса в пористую почву астероида и, поднявшись с колен, огляделся. Частокол каменных пиков окружал котловину. Красноватые пятна освещенных солнцем скал причудливыми зубцами чередовались с такими глубокими тенями, будто там были провалы… Как все это знакомо! Четырнадцатый космический рейс!..
      Радин снял со спины излучатель и, опершись на него, стал глядеть поверх скал в черное небо, усеянное блестками звезд. Двигатели ракетного пояса сами собой изменили режим работы. Голубоватое низоновое пламя угомонилось и теперь едва достигало плеч.
      В наушниках послышался голос Тополя:
      — Где ты, Рад?
      — Я уже на месте третьей шахты.
      — Ты начал проходку?
      — Пока еще нет. Центр не закончил контроля. Но это дело пяти минут! А как у тебя?
      — Прохожу последние метры. Шахта очень удачная! Вот только на Юпитер все еще не могу спокойно смотреть. Я же впервые так близко к нему.
      — А ты не смотри.
      — Не получается, как ни стараюсь. Едва оглянешься — он снова над головой!
      — Думай тогда, что Юпитер уже миллиарды лет остается таким! В его атмосфере все процессы давным-давно пришли в равновесие! Для юпитерянского неба это то же самое, что для нашего, земного, — безмятежная синь!
      — Знаю, Рад, знаю, — голос Тополя стал заглушаться шорохом. — Все, торопливо закончил он. — У меня — все. У меня восход… И я уже очень соскучился по тебе!
      Радиофон автоматически выключился. Радин перевел глаза на скалы. Солнце ушло. Но темнота не наступила: рассеивая мрак пепельными сумерками, над горизонтом медленно поднимался гигантский — в полнеба! туманно-полосчатый шар Юпитера.
      Это было удивительное зрелище. По поверхности Юпитера параллельными потоками двигались серые и бело-голубоватые пояса. У экватора — быстрей, у полюсов — медленней. Казалось, вот-вот они закрутятся до отказа, и тогда…
      Радин тряхнул головой, отгоняя вдруг овладевшее им тревожное ожидание грозящей катастрофы. Бедняга Вил! Смотреть на Юпитер вблизи и в десятый раз не легче, чем в первый!
      Сквозь одну из белых полос проступало багровое пятно. Сумерки приобрели красноватый оттенок. Негромко затрещал дозиметр: «Повышенная радиация!» Радин продолжал спокойно стоять. Он знал: информатор корабля, конечно, тоже получил известие о повышенной радиации и уже включил над скафандром магнитную защиту.
      Пять минут прошло. Отцепив от пояса щуп ультразвуковой связи, Радин вогнал его конец в почву, подбородком нажал клавишу вызова.
      — Сообщите суммарный анализ, — приказал он.
      Свистяще-высокий голос информатора ответил тремя десятками цифр. Цифры не содержали ничего неожиданного.
      «Соскучился, — повторил Радин про себя и рассмеялся. — Чудак! Разве по мне ты соскучился? Ты просто привык, все время видеть меня рядом с собой! А вот я — то, пожалуй, действительно привязался к тебе сильнее, чем к сыну…»
      Они познакомились полтора года назад. Радин уже тогда был одним из самых известных космонавтов Земли. А жизнь известного космонавта (такова диалектика славы) — это режим, тренировки, подготовка к новым полетам, обсуждение результатов, полученных в старых… Каждый час на счету! С трудом удалось выкроить день, чтобы слетать в один из геофизических отрядов Академии наук СССР. В этом отряде занимались предсказанием землетрясений, с воздуха наблюдая признаки их приближения. Такой метод мог представить интерес в космических экспедициях. Если только, конечно, он был не слишком трудоемок и достаточно точен.
      Во владивостокском аэропорту Радина встретил высокий худощавый молодой человек в сером форменном костюме и фуражке летчика гражданской авиации главный геофизик отряда Вил Сергеевич Тополь. Прочитав предписание, протянутое Радиным, он улыбнулся, слегка развел руки.
      — Когда мы сможем вылететь? — спросил Радин, оценивающе глядя на своего нового знакомого и стараясь определить, что таится за этим: растерянность при встрече со знаменитостью или сдержанность. — И сделаем так, продолжал Радин, — все объяснения потом. Прежде я хотел бы взглянуть, как практически проходит работа.
      — Идемте, — ответил Тополь, улыбаясь еще приветливей. — Самолет уже на взлетной полосе.
      — Ай да-да! — воскликнул Радин. — Темпы у вас тут весьма подходящие!
      Тополь удивленно посмотрел на него. И Радин понял: о нет, его новый знакомый не рисовался. Сдержанность, радушие, деловитость присущи ему по натуре.
      Автомат выводил самолет в намеченную точку, и, предупредив людей коротким вскриком сирены, круто бросал его вниз — всякий раз с высоты двадцать пять-двадцать шесть километров и почти до земли.
      Радии был пассажиром в этом полете. Тополь — работал. На экране в центре приборной доски в самые неожиданные моменты вдруг возникали очертания береговой линии, изломы рек — обычная радиолокационная карта местности под самолетом.
      — Структура номер такой-то, — говорил Тополь в микрофон и начинал нажимать кнопки, окружавшие экран снизу и с боков.
      Он стремился сделать изображение на экране очень ярким и четким. Иногда это ему удавалось, и тогда на движущейся бумажной ленте над экраном появлялись столбцы цифр. Если не удавалось, возникали столбцы точек, и самолет вновь начинал метаться по небу в поисках «структуры».
      Это было похоже на азартную напряженнейшую охоту, в которой участвовали попеременно то человек, то машина, и при этом Тополь еще успевал подарить Радину улыбку — то победную, то разочарованную, то виноватую.
      Уже после четвертого пике Радин с неудовольствием подумал о том, что предстоит еще пятое, а потом и шестое… Было же их — восемнадцать!
      Наконец приземлились. Радин чувствовал себя основательно вымотанным. Какая мерзость: ему пришлось взять себя в руки, чтобы не дрожали колени! И Тополь сразу уловил это! Идя по аэродромному полю, он сказал с извиняющейся улыбкой:
      — Вам было неудобно в полете из-за костюма. У вас там, — он кивнул вверх, в небо, — другие костюмы…
      «Противоперегрузочные костюмы у нас точно такие же», — подумал Радин.
      Говорить ему не хотелось.
      До самолета, которым Радин должен был возвращаться в Москву, оставалось четыре часа. Тополь пригласил его в гости.
      Монорельсовая дорога унесла их за двести километров, в город-спутник Майское. Это заняло двенадцать минут. Времени оставалось более чем достаточно. С вокзала пошли пешком.
      Аллея вилась по склонам холмов, ответвляясь то влево, то вправо. Сквозь листву тополей проглядывали высокие здания.
      Тополь шагал широко, свободно размахивал руками, безмятежно поглядывал по сторонам. Радин же думал о том, что условия, в которых работает этот человек, давно уже открыли ему путь в космос. Но сам он, как видно, не знает ни того, на что способен, ни того, что быть космонавтом — величайшая радость.
      — Сколько вам лет? — спросил он.
      — Старый уже, — рассмеялся Тополь. — Двадцать шесть!
      — Давно пикируете?
      — Третий год.
      — Этот метод применяют в других местах?
      — Нет. Пока нигде. Он и родился в нашем отряде.
      — Автоматы не могли бы сами вести наблюдения во время пикирования?
      — Нет. Пока еще слишком многое приходится делать по интуиции.
      Тополь смягчил эту фразу улыбкой. «Я не хвастаюсь, — сказала улыбка. Со временем автоматы будут справляться и сами».
      — Ну а выгоды?
      — Простыми полетами мы получаем прогноз за пять-шесть часов до землетрясения. Нашим методом — за девять-одиннадцать. Иногда это имеет очень большое значение. Особенно если в зоне землетрясения оказываются города или гидросооружения.
      «Поразительно, — подумал Радин. — За все время он не задал мне ни одного вопроса! Что это? Отсутствие элементарной любознательности?»
      Деревья расступились, открывая тринадцатиэтажный дом из голубого и розового стекла, расчерченного алюминиевыми переплетами рам. На крыше дома раскинулся сад. Зеленые водопады виноградных лоз низвергались с балконов. Вечер был жаркий и душный. На балконах наверняка царила прохлада.
      — Вот здесь я живу. Комнаты мои на ту сторону. Они без балкона, — Тополь протянул руку по направлению к дому.
      И тотчас же, словно бы подчиняясь этому жесту, от подъезда отделилась женщина в бело-красном плаще.
      Почти бегом — счастливая, смеющаяся — она подошла к ним. Радин увидел, что она так же молода, как и Тополь, и хотя слегка раскоса и скуласта («Татарка или монголка?» — подумал он), чем-то очень похожа на него: черноглаза, худощава, с отзывчиво подвижным лицом.
      Смущенно улыбаясь, Тополь представил ее:
      — Чайкен.
      Радин вопросительно посмотрел на Тополя: «Жена? Невеста? Сестра?».
      Тополь снял фуражку и надел на голову Чайкен.
      «Жена», — решил Радин и отвел глаза: такое откровенное счастье выразило вдруг лицо Чайкен.
      На лифте поднялись на десятый этаж. Тополь нажал кнопку. Дверь отодвинулась. Молодые люди пропустили Радина вперед. Он миновал крошечный коридорчик, открыл дверь и — вновь оказался на улице! Потолок и три стены комнаты, куда он вошел, были прозрачны. Верхушка дерева зеленым островом плыла на уровне пола, проектируясь на гладь моря и солнечную дорожку, уходящую к горизонту.
      Комната была почти пуста: два широких твердых дивана, низкий столик, телеэкран в центре непрозрачной матово-золотистой стены, над экраном ржаво-красная осенняя веточка полярной березки с бисерными листочками. Столик был завален таблицами и ведомостями. Один из углов его занимала клавиатура встроенной в стол счетной машины.
      — Садитесь, пожалуйста, — Чайкен указала Радину на диван. — Я сейчас приготовлю чай.
      Сначала Радин рассказывал столичные новости. Потом говорил о том, какая погода стояла во время полета. Он чувствовал, что его присутствию искренне рады, но в то же время видел, что, кроме общей беседы, между Тополем и Чайкен все время идет свой, особый безмолвный разговор. Они были откровенно счастливы, просто оттого, что находились вместе.
      Первое время это сковывало Радина. Потом он понял, что дело не в них, а в нем. Просто сам он совершенно иной человек, чем этот Тополь. И поэтому жена его держит себя с ним не так, как Чайкен — со своим мужем. Видимо, оба они с женой настолько уже привыкли не слишком радоваться при встречах и не слишком огорчаться при расставаниях, что это стало их второю натурой.
      «Недавно женаты, — подумал он. — Недели, может быть, месяцы…»
      Но потом оказалось, что они были знакомы еще со школьных лет и женаты четвертый год…
      — Вы тоже работаете в этой экспедиции? — спросил он Чайкен.
      — Нет, что вы! — нараспев воскликнула она и оглянулась на мужа. — Это было бы такое счастье!
      — Она старший инженер-математик аэродромного вычислительного центра, пояснил Тополь.
      — Ну все равно. В ваших занятиях очень многое схоже, — Радин указал на столик с ведомостями, — тем более, что вы и дома не расстаетесь с работой.
      — Ой! — воскликнула Чайкен. — Это не мое, это его, — она озорно покосилась на Тополя. — Он же хочет удрать от меня в невесомость. Он ищет кэйворит.
      — Ну, знаешь! — возмущенно воскликнул Тополь.
      Все рассмеялись. Смеялся и Тополь.
      — А ты ищешь кэйворит, — повторила Чайкен.
      Тополь положил руку ей на плечо, и она счастливо притихла.
      Радин встал, подошел к стене. Уже стемнело. Вдали, там, где смыкались чернота моря и густо-серое полотно неба, то желтым, то зеленым светом вспыхивала и гасла звездочка маяка.
      — А ведь Уэллс не так плохо придумал, — проговорил он, глядя на маяк. — Имея кэйворит, можно было бы путешествовать в космосе с большими удобствами.
      — Пожалуй, и так, — ответил Тополь. — Впрочем, космос — это не по моей части.
      Радин повернулся к Чайкен:
      — После того, как я провел с Вилом Сергеевичем два часа в беспрерывных пике, — он говорил тем особым подчеркнуто почтительным и полнозвучным голосом, каким говорят официальные комплименты, — я глубоко убежден: Вил Сергеевич может достичь очень многого. В том числе и найти кэйворит.
      — Вот видишь, вот видишь, что говорят умные люди! — торжествующе закричал Тополь и вскочил с дивана.
      — А разве я спорю? — спросила Чайкен, удивленно глядя сперва на Радина, потом на мужа. — Я всегда говорила, что ты всего можешь добиться. Ты можешь все, Вил, утешься!