Улыбка Авгура

      Только какой монастырь меня примет? Ничего, если не примет сразу, поселюсь в шалаше, как Ленин, и возьму монашек измором.
      Шутки - шутками, а дело - дрянь. Павлик не умер, но его действительно пытались отравить. Так сказал Хмурый в ответ на мои недоуменные восклицания.
      Недотравленый кузен, находясь между жизнью и смертью, вместо последнего "прости"; выложил ментам и про завещание, и про скандал, и про то, что мы ни перед чем не остановимся, чтобы прибрать к рукам его - его! законное наследство. В общем, заложил нас по полной программе. Каков поганец, а? Я до тебя доберусь, солнце мое запятнанное. Так доберусь, месяц мой ущербный, что мало не покажется.
      - Как он мог? - твердила тетя, пунцовея от праведного гнева, - Как он мог? Мы к нему со всей душой, а он...
      - Мамочка, успокойся, - уговаривал взволнованный Макс, - Павлик остынет и возьмет свои слова обратно.
      Находящийся рядом оперативник внимательно слушал, о чем они говорят. Казалось, что он не просто слушает, а кожей впитывает каждое слово, попутно сканируя мысли, и записывает все это в оперативную память.
      Даже если Павлик и остынет, дело замять не удастся, слишком далеко оно зашло. Нутром чувствую: подозреваемся мы - скопом и по отдельности. Ну конечно! У нас был и мотив, и возможность подсунуть Павлику яд.
      Вот мы, тепленькие, застигнутые не с поличным, но на месте преступления. Вернее, не мы, а они. У меня, оказывается, алиби - в то время, когда Павлик глотал отраву, я была в пути, между Дашкиными Белыми Сычами и Озерском. Хмурый следователь не отстал, пока не понял, что это прискорбное для него обстоятельство могут подтвердить несколько человек Дашка, которая провожала меня (патологически пунктуальная подруга назовет время моего отъезда из Сычей с точностью до сотых долей секунды), парнишка в ортопедическом ботинке, который обслуживал меня на авто заправке под Тверью (надеюсь, он запомнил утроенные чаевые), длинноносый официант из кафе, куда я зашла выпить чашку светло-коричневой бурды с подозрительным вкусом и кислым запахом, издевательски обозначенной в меню как кофе по-турецки (оказывается, иногда выгодно закатывать эффектные скандалы с выплескиванием жижи на грудь официанту.
      Вообще-то я целилась в лицо, но промахнулась), а также многочисленная группа подозреваемых родичей. Не знаю, учтут ли их показания, но и без них свидетелей достаточно.
      Не сомневаюсь, что мое алиби подвергнется тщательной проверке. Его и под микроскопом изучат, и на зуб попробуют. Пусть пробуют, мне не жалко. За алиби я абсолютно спокойна: более железобетонного доказательства невиновности в природе не существует.
      Как, однако, приятно чувствовать себя человеком с алиби! И как не приятно все остальное, кто бы знал...
      Хмурый установил, что в день покушения Павлик никуда не уходил, и к нему, в свою очередь, никто не приходил. Родственники клянутся (лучше бы молчали, но разве им втолкуешь), что посторонних в доме не было. Правда, между Приваловыми и следователем возникли принципиальные разногласия, считать ли Фабу посторонним. Обе стороны, как и следовало ожидать, остались при своем мнении. Ясно, теперь подозревается еще и Фаба. Бедный старикан, не повезло ему с нами. Вернее, с ними. Я совершенно ни при чем. Затаскают теперь Фабу почем зря.
      Когда Хмурый поймет, что Павлик был затворником, по крайней мере, здесь, в Озерске, и что он не общался с посторонними не только в день покушения, но и во все предшествующие дни, моим незадачливым родственникам придется совсем туго.
      Буквально все указывает на то, что дело это - тихое и семейное, что несостоявшимся убийцей мог быть только свой человек. Или столичная мафия. Если Павлик перебежал дорогу отморозкам, они могли специально достать его в Озерске, чтобы замести следы, ведущие в Москву. Эту версию я подбросила Хмурому, чтобы он не зацикливался на Приваловых.
      Версия откровенно слабая. Сама знаю. Во-первых, смешно представить, чтобы Павлик - мелкий клерк строительной компании, законопослушный до скуки, перебежал дорогу мафии. Деньги? Оружие? Наркотики?
      Алюминий? Ой, мама, держите меня семеро! И покрепче, иначе упаду от смеха. Во-вторых, время такое, что всем подряд, включая трехнедельных эмбрионов, известно, что отморозки предпочитают огнестрельное оружие, которое в их руках выглядит естественней, а действует быстрее и гораздо, гораздо эффективнее. Если это мафия, то где, спрашивается, контрольный выстрел в голову?
      Да, версия слабая, но на первое время сойдет. А позже я придумаю что-нибудь более правдоподобное, чтобы занять Хмурого, нечего ему штаны просиживать.
      Следователь все пытал меня о какой-то чашке. То с одной стороны зайдет, то с другой. Конечно, я не преминула спросить, в чем дело. Он сманеврировал и ушел от прямого ответа. Тогда я спросила, можем ли мы навестить отравленного. Он объяснил, что нет. Пока мы, дескать, под подозрением, и думать об этом нечего.
      Понятно. Я поинтересовалась здоровьем кузена и получила краткий ответ, что выкарабкается. И то хлеб.
      Павлик, конечно, злобный мужик, но как-никак родственник. Хватит с нас и дядиных похорон.
      Тем временем бригада экспертов числом две штуки закончила свою работу. Как и следовало ожидать, менты не нашли ничего - ни яда, ни завещания.
      Подошел Хмурый и, предупредив нас об ответственности, потребовал оставить автографы на протоколе и подписках о невыезде. (Мы не смогли отказать ему в любезности.) И с этим вся честная компания в авангарде с ожившими понятыми дружно вымелась вон.
      Мы проводили их до порога и по молчаливому уговору перешли на кухню.
      Первой опомнилась Нюся. Она опрометью вернулась к двери, спешно провернула два замка, набросила цепочку и громыхнула пудовым засовом. Словом, предприняла беспрецедентные меры безопасности. Не помню случая, когда Приваловы запирались бы на засов. Да что там засов! Они и замками-то как правило не пользуются. Как ни приедешь - так двери нараспашку. Говори им, не говори - все без толку. Но после визита ментов Нюся образумилась. Она не только закрыла дверь, но и привалила ее собственной спиной. Теперь мы точно в безопасности, и можем перевести смятенный дух.
      - Слушайте, дорогие мои, - сказала я строго, - Пусть тот, кто отравил бессовестного Павлика, облегчит душу чистосердечным признанием. Раскаяние, как вы понимаете, не требуется. Сказанное здесь и сейчас останется антр ну, то есть между нами, девочками, но отравитель должен сознаться, чтобы все остальные не страдали, изводя друг друга напрасными подозрениями. Согласны? - я требовательно посмотрела на родичей.
      Они согласно закивали головами.
      - Ну?
      Баранки гну. Все с любопытством пялились друг на друга и только.
      - Правильно ли я понимаю, что никто из вас не пытался прикончить незабвенного Павлика? Тетя, что скажешь?
      - Нет, что ты! - замахала руками тетя. Я перевела взгляд на Грету:
      - Грета?
      - Скажешь тоже, - фыркнула кузина.
      - Макс?
      - Нет, не я, - невпопад улыбнулся кузен.
      - Нюся?
      - Господи, спаси и помилуй! - суетливо открестилась домработница. Ну и видок у нее был при этом.
      Впрочем, они все выглядели не лучшим образом. Оно и понятно.
      Не знаю, что сказал бы великий Станиславский, но лично я им поверила. Не потому, что я доверчивая (ха!), а потому, что они не могли отравить. Вот если бы Павлика придушили в запале бельевой веревкой, или сгоряча столкнули с крутой лестницы, или на худой конец прирезали ножом для разделки рыбы, я бы, может, и сомневалась первые три секунды. Наш Павлик и святого довел бы, попадись ему под руку святой. Подумайте только: я - невменяемая. Ха! Мужики от меня сбегают - ха-ха! Да за такие слова, сказанные прямым текстом в глаза... И на кол посадить не жалко.
      Но для того, чтобы отравить человека, одного желания, одного импульса недостаточно. Как сказал незабвенный классик, яд - вещь щекотливая, требующая много чего. Допустим, хладнокровия у Греты столько, что хватит на роту десантников, но расчетливость отсутствует напрочь. Как бы она провернула все это без расчета? А никак. Нет, не те они люди, чтобы затаивать злость, вынашивать планы, добывать яд, заметать следы, обеспечивать алиби. Кстати, алиби ни у кого из них нет. Одна я отличилась. Нет, не так, что бы там ни говорил гражданин Хмурый, алиби есть у всех. Наше алиби - это само отравление. Представляю мину Хмурого, заяви я ему об этом. Но он не знает Приваловых так, как знаю их я.
      - И я не травила Павлика, хотя, может, и стоило, - справедливости ради закончила я.
      - Тогда кто же? - искренне удивился Макс.
      - Не знаю, но надо его найти и заставить признаться. Иначе дело могут повесить на кого-нибудь из вас.
      - Легко сказать - надо, - парировала Грета, - Лучше скажи, если ты такая умная, где найти и как заставить.
      Я предпочла не обращать внимание на издевку. Пусть девочка тешится, как может. Да, я не такая умная. Я просто умная.
      - Не знаю, - ответила я, - Но преступник - тем более, что он посторонний, - должен ответить за все. Он должен отправиться на нары, а наше дело - помочь ему в этом нелегком деле.
      - Он? - переспросил кузен, - Скорее - она. Я могу ошибаться, но мне кажется, что мужчина выбрал бы другой способ, чтобы избавиться от нашего Павлика.
      - Ты имеешь в виду дуэль? - я усмехнулась, - Во-первых, братишка, это смотря какой мужчина, некоторые из них бояться крови, а во-вторых, он или она - мне без разницы. Пусть будут они или оно, если тебя это больше устраивает... Вы мне лучше расскажите, чем закончился обыск. Я пропустила самое важное: они вообще что-нибудь нашли или как?
      Грета кивнула:
      - Конечно, нашли. Изумрудную запонку, которую дядя потерял прошлым летом, и Максовы презервативы со вкусом земляники, которые он прятал у нас под носом - на лестнице, в китайской вазе, - кузина фыркнула, а Макс засмущался, как девица, и потупил взгляд, - Считаю, господа присяжные заседатели, - продолжила кузина, - Что последняя улика - самая существенная.
      - Макс и презервативы? Немыслимо! - от изумления я отреагировала громче, чем следовало.
      - Он во всем сознался. Правда, Максик? - продолжила кузина ласково-ласково, как прирожденный инквизитор, - Но есть два обстоятельства, которые смягчают его вину: во-первых, упаковка не была распечатана, а во-вторых, счастливый обладатель земляничных кондомов чистосердечно признался и раскаялся. Поэтому мы с мамой решили его помиловать. Надеюсь, ты не против?
      Против ли я? Вот еще! Наконец-то мальчик занялся приличным делом. Макс посмотрел на меня с благодарностью.
      - А что еще они нашли? - живо поинтересовалась я.
      - Как? Тебе мало? - Грета натужно хихикнула, тряхнув головой, и мелкие кудряшки рассыпались по ее плечам, - Успокойся, - сказала она уже серьезно, - Ничего такого, что прямо указывало бы на преступника, они не нашли. Только зря время потратили - и свое, и наше... Боже мой, как неприятно, что сняли отпечатки пальцев, как подумаю, что теперь мои отпечаточки будут храниться в их базе между оттисками потных лап воров и насильников, так в дрожь бросает.
      - Неприятно, - эхом отозвался кузен. Я солидарно промолчала.
      Пока мы обсуждали обыск и сопутствующие ему обстоятельства, тетя сидела, обмякнув на стуле и тупо уставившись в одну точку, а деятельная Нюся методично наводила порядок. Я полюбопытствовала:
      - А что за история с чашкой? Вас тоже расспрашивали о ней?
      Из посыпавшихся с разных сторон ответов, я ничего не поняла и стала задавать наводящие вопросы. В результате выяснилось следующее.
      Следователь установил, что Павлик ужинал вместе со всеми куриной грудкой, кабачками, протомленными в сметане, греческим салатом с маслинами и вымоченной в молоке брынзой. От десерта - ванильного мусса и винограда он отказался. Посуду Нюся вымыла сразу после ужина, в самый разгар скандала, учиненного Павликом наверху. Это она зря сделала, но так получилось. Впрочем, совершенно не понятно, как его могли отравить на глазах у всех и как, будучи отравленным, он мог скандалить.
      Однако у кузена была смешная привычка вечером допивать по глоточку остатки чая или кофе из нескольких чашек, скопившихся за день в его комнате. Иной раз он уволакивал к себе по пять-шесть чашек и не отдавал, пока не допьет все до последней капли. Зная его привычку, Нюся перед самым сном поднималась к нему с подносом, чтобы собрать и унести пустую посуду.
      Так вот, после того, как Павлика с мнимым приступом увезли в больницу, приехала я. Накормив меня, Нюся натурально пошла в комнату кузена за очередной порцией чашек и перемыла разом всю посуду. Зря, конечно, но так получилось. Она тоже имеет право на смешные привычки.
      Когда дело было сделано, Нюся заметила, что не хватает одной чашки из бежевого чайного сервиза - той самой, у которой отколота ручка и которую давно пора бы выбросить, да рука (Нюсина) не поднимается.
      Она хотела было пройтись по дому и поискать, но почувствовала сильную усталость и слабость. "Ладно", - решила она, - "Утром вымою." А утром пришла милиция.
      Стоит ли говорить, что чашку не нашли? Разумеется, она исчезла.
      Исчерпав тему до донышка, мы принялись помогать Нюсе с уборкой: Грета схватилась за веник, я - за тряпку, и общими усилиями кухня быстро приобрела благопристойный вид. Потом мы попили пустого чайку.
      Нюся схватила авоську и пошла за продуктами, не оскверненными, как она выразилась, лиходеями. Тетя отправилась в спальню, сказав, что ей необходим длительный отдых. Макс и Грета куда-то засобирались.
      Причем кузина добрых двадцать минут выбирала шелковый шарфик. Раньше подобного кокетства я за ней не замечала, но то раньше. Пора привыкать к волнительной мысли, что наша Гретка - невеста. С ума сойти.
      Наконец, я осталась одна. Самое время перейти к упражнениям следующей ступени, то есть к созерцанию объекта мысли, что для меня представляется самым сложным во всей йоге. То объекты беснуются, то мысль кувыркается - до созерцания ли? Попробую, может, получится на этот раз. Напрягу извилины и поразмыслю, благо есть над чем. То, что Павлик выжил, свидетельствует о неопытности преступника. Что это дает? Правильно, ничего. Но может дать впоследствии... Балда! Забыла спросить у следователя, чем именно его отравили. Полезно было бы знать. Для общего, так сказать, развития. Ясно, что не уксусом. И не крысиной морилкой. Даже мои родственники при всей их безалаберности и непрактичности заподозрили бы неладное, во всяком случае не подумали бы на сердечный приступ.
      История с чашкой лично у меня вызывает сомнение, скажу почему. То, что она пропала, указывает на постороннего отравителя, который ушел, прихватив с собой улику, чтобы избавиться от нее подальше от места преступления. Свой бы подсунул Нюсе, чтобы вымыла, - и дело в шляпе. Пусть потом милиция ломает голову, разыскивая концы. Но что за посторонний такой, - спрашиваю я, - который знает о мелких привычках кузена?
      И как он, оставшись незамеченным, добрался до комнаты Павлика? Нет, что-то у меня не складывается.
      Слушай, неужели я занялась собственным расследованием?! Какая глупость с моей стороны. Нет конечно, ни о каком расследовании не может быть и речи, мне просто интересно покопаться в происшедшем.
      Разминка для ума, так сказать, ничего более, честное слово!
      Заверещал дверной звонок. Я дернулась к выходу и охнула. Моя нога! Из-за волнений, связанных с обыском и допросом, я совсем про нее забыла. И она про меня, как видно, тоже. Но пришла пора нам обеим вспомнить.
      За ночь нога опухла. Не вся, конечно, до этого дело пока не дошло, опух один сустав, но и этого хватило, чтобы любое движение вывихнутой конечности, даже самое пустяковое и невинное, вызывало острую боль, которая, ввинчиваясь стальным штопором, пронизывала меня от пятки до макушки.
      Под настойчивую трель звонка я допрыгала на здоровой ноге до двери и встретила гостя. Это был Андрей собственной - выбритой, тщательно причесанной, разодетой и в меру сбрызнутой одеколоном - персоной.
      Мускус и амбра, - потянув носом, определила я. Стойкий запах сильного, уравновешенного, уверенного в себе мужчины. На нем был парадный костюм, ослепительно белая рубашка, белый же галстук-бабочка и начищенные до блеска туфли. Ну и вырядился! - присвистнула я. Ничего удивительного - жених, ему по статусу положено. Вот женится - влезет в вечные тапочки, весь лоск сойдет, как будто его и не было. Обидно.
      А пока взгляд карих глаз, испещренных солнечными крапинами, был чуть насмешлив, чуть надменен, чуть капризен. Бедовый взгляд сердцееда со стажем, который ласкает и манит, манит, манит (рефреном до конца следующей страницы) подавить инстинкт самосохранения, трижды плюнуть через левое плечо на дурацкие условности и - ах! - сигануть в бездонную пропасть любовного марева.
      - Привет! - лучезарно улыбнулся он, блеснув зубами, одолженными у парня с рекламного плаката стоматологической клиники.
      - Привет, - вяло ответила я, застыв, как озябшая цапля, на одной ноге. Непорядок. Второй раз Андрей воскрешает во мне подзабытое было чувство неполноценности. Второй раз он выглядит так, словно только что из джакузи, а я - словно из общественной парилки. Надо над собой поработать: причесаться и... Что еще?
      Ладно, так и быть, причешусь, а там посмотрим, - Грета ушла две минуты назад, так что... - доложила я и совсем было собралась захлопнуть дверь, но сосед, уловив мое желание избавиться от него как можно скорее, поспешно облокотился на косяк.
      - Болит нога? - участливо поинтересовался он.
      - Болит, - коротко пожаловалась я. Не люблю распускать сопли. Особенно перед чужими женихами.
      - Будем лечить, - сообщил он и продемонстрировал тюбик с мазью, который извлек из кармана парадного пиджака, - Держись крепче!
      Он отлепился от косяка, сгреб меня в охапку и, не обращая внимание на громкие протесты, отнес на диван. Потом опустился на корточки, взял пульсирующую болью стопу в свои руки, ощупал, размял, помассировал и потянул на себя.
      Оглушительно хрустнув, комната раскололась и обрушилась сотнями мелких осколков, которые, падая, вонзались в мою несчастную ногу.
      - Сейчас пройдет, - в ответ на мои жалобные поскуливания заверил садист, быстрыми движениями втирая мазь в кожу. Боль послушно юркнула в свою норку и притаилась. Я перестала скулить.
      - Готово, - сообщил Андрей, показывая мне мою собственную ногу, аккуратно стянутую тугой повязкой, - Полежи денек-другой и будешь как новенькая.
      - Спасибо.
      Говорить было не о чем, и мы неловко замолчали.
      - ...А хочешь... я сделаю чай? - неожиданно предложил он.
      Слащавый жених, спрыгнувший с глянцевых страниц не в меру женского журнала, да на кухне - ну уж нет, это слишком. К тому же я пила чай недавно и больше не хочу.
      - Хочу.
      И кто разберет нас, женщин? Чур, не я. Я не способна, несмотря на мощный интеллект (наверстывая упущенное, упомяну, что удельный вес моих извилин зашкаливает за линию горизонта), потрясающую проницательность и парадоксальную широту взглядов. Иногда сама удивляюсь: и как все это умещается во мне одной?
      Андрей удалился на кухню и загремел посудой. Через четверть часа он появился с подносом, заставленным чайными принадлежностями, и полотенцем, перекинутым через согнутую в локте руку. Теперь он походил на официанта из фешенебельной, сияющей позолотой ресторации. Я вдоволь насладилась случившейся метаморфозой, старательно делая вид, что упиваюсь чаем.
      - А что здесь было? - спросил Андрей, озираясь, - Ураган?
      - Не-а. Это не ураган, это обыск.
      - Да? И кто кого обыскивал?
      Дурачок, он думает, я шучу.
      - Милиция нас, естественно! Не мы же милицию.
      - Ничего не понимаю, - покрутил головой Андрей.
      - Не переживай, я тоже... О нашем Павлике знаешь? - он кивнул головой, - Так вот, не было у него сердечного приступа, отравили его... Да не пугайся ты так, не насмерть. В итоге Павлик - пострадавший, а мы подозреваемые со всеми вытекающими отсюда... м-м... неприятностями...
      - Но кто?.. - его зрачки расширились.
      - Не спрашивай - не знаю. Знала бы - придушила мерзавца голыми руками и не поморщилась. Если честно, нашего Павлика я терпеть не могу. Но родственников... о-хо-хо!.. не выбирают. Рано или поздно с ними смиряются. Во всяком случае, я давно смирилась и по привычке за любую седьмую воду на киселе готова глотку перегрызть. Вот если бы Павлика пристукнул кто-то из своих, - тогда другое дело... Родственные разборки, так сказать... Ну чего смотришь? Шучу я!.. (С чувством юмора у него не сложилось, однако.) ...Шучу!
      Не мы это. Долго объяснять, но, поверь, не мы... Да! - спохватилась я, - Тебе не стоило приходить сюда. Кто знает, может, за нами следят, прощупывают вероятные связи с преступным миром и все такое.
      - Ну дела! - восхитился Андрей. Во всяком случае, мне показалось, что восхитился.
      - Да уж, дела...
      ...Как сажа бела.
      - А как чай?
      Значит, полчаса прошли. Это я к тому, что Андрей, как всякий мужчина репродуктивного возраста, и тридцати минут не может прожить без похвалы. Обыск? Ерунда! Павлик? Мелочь. Важно, что чай ему удался.
      Так и быть, дружок, получай свой медовый пряник, но не рассчитывай, что щедрость войдет у меня в привычку.
      - Спасибо, отличный.
      Пусть видит, что я воспитанная особа, а не какая-нибудь там хухры-мухрыжка. Пусть знает, что Гретка из приличной семьи.
      - Когда поправишься, приходи в гости, я угощу тебя настоящим чаем, предложил сосед. Интересно, а что я пью, если не чай... Надеюсь, не уксус и не синильную кислоту.
      Пока я принюхивалась к чаю, сосед сиял от удовольствия и лучился блаженством. Не так уж много, если вдуматься, мужчине и нужно - плошка щей да ласковое слово. Но это пока он холост. Дальше - больше.
      Уровень притязаний мужчины обычно зависит от степени его женатости. Не думаю, что Андрей - счастливое исключение. Таковых вообще не бывает.
      - М-м... - проблеяла я.
      Чудной родственничек мне достанется. Вместо того, чтобы крутить романтические шуры-муры с невестой, порхает вокруг меня - занимается то ногой, то чаем, опять же - в гости приглашает. Наверное, наводит мосты дружбы и взаимопонимания с будущей... Забыла, кем я буду ему приходиться, свояченицей?..
      Видно, чудные родственники - мой крест и моя персональная голгофа.
      - М-м... спасибо, приду. Вот закончится следствие, и приду. С Гретой, - добавила я тихо. Он вопросительно приподнял правую бровь, но вопрос не озвучил, а я сделала вид, что ничего не заметила.
      - ...Брось, мне бояться нечего. Подумаешь, следствие! Я чист аки слеза младенца, если не чище.
      Он еще и наивный. Газет не читает, что ли? Присказку про тюрьму и суму не знает?
      - И, если хочешь знать, - продолжил Андрей, - Я не верю, что кто-то из вас мог покушаться на Павлика.
      Не те вы люди... (А я что говорила? Слово в слово.) ...Покричать, поссориться, выплеснуть друг на друга отрицательные эмоции - да, на это вы мастера. Но все остальное - ментовский бред. Вам нужен хороший адвокат, который быстро вылечит всех, кто в этом нуждается.
      А что, неплохая идея. Не так глуп этот Андрей. Но я не представляю, где и почем берут адвокатов, тем более хороших. Не знаю, есть ли деньги у тети, а моей наличности, - я быстро прикинула, но не потому что быстро считаю, а потому что считать было нечего, - хватит разве что на пупок от хорошего адвоката. И то не факт.
      - Так ты придешь, Ни?
      - Что? - не сразу поняла я, поскольку думала о своем.
      - На чай придешь? Обещай, что придешь, как только пройдет нога. И, слушай, хотел попросить, давай отбросим условности.
      - Что отбросим? - испугалась я. Вот оно! Ну, что я говорила? Дальше должно последовать галантное приглашение сигануть в пропасть. Или я совсем не разбираюсь в мужчинах.
      - Все твои спасибо, пожалуйста, позвольте пройти, не стоит благодарности. К чему они?
      - Хорошо, - покладисто согласилась я, прислушиваясь к неясному бормотанию и царапанью, - Отбросим... Кажется, Нюся опять завалила ключ покупками. Будь любезен, открой дверь.
      Иногда воспитание из меня так и прет. Помимо желания.
      - Тьфу ты, - в сердцах сплюнул Андрей.
      ***
      Ушел Андрей, явились Макс и Грета. Все будто сговорились, чтобы не дать мне времени на размышление. Мелькают перед глазами, дергают, отвлекают, не дают, хоть тресни, сосредоточиться. Я почти дозрела до чего-то важного, но в таких условиях думать совершенно невозможно. Проблеск был и исчез.
      Теперь не вспомнить. Черт...
      Подтверждая худшие опасения, Макс заметался по дому со скоростью ошпаренного ежика. Опрокинул стул, на котором мирно посапывал Сем Семыч, обняв лапами круглое пузико, в котором переваривалась свежая телячья печенка, и прикрыв мордочку пушистым хвостом. Кот с испугу подпрыгнул, издав боевой клич, мягко приземлился, дернулся к окну, стремительно перебирая лапами, проехался попой по отполированному паркету, молниеносно вскарабкался по портьере и принялся истошно орать, зависнув под самым потолком. Тоже мне, нашел развлечение. Слезай, негодник!
      Между тем неугомонный Макс перевернул ломберный столик. На пол посыпались карты, рубашками вниз упали дама, туз, валет и восьмерка, беспросветные трефы.
      О-ей, какой неудачный расклад!
      - Опять мамай прошел, - безучастно констатировала Нюся. Она подняла мебель, собрала карты с пола и уговорила Сем Семыча спуститься на грешную землю, наобещав ему с три короба - судачий хвост, куриную котлетку и упитанную мышку. Котлетка с хвостом - понятно, но где она возьмет мышь? Меня передернуло.
      Сем Семычу надоело орать, он спрыгнул на крышку клавесина и замер в оборонительной позе, не сводя нагловато-настороженных глаз с мамая.
      Покружив по комнате, кузен вышел, от души шарахнув дверью. Кто его, бедного, так допек? Ничего, перевернет дом вверх тормашками, чуток успокоится и как миленький выложит все свои неприятности. Его и спрашивать не придется.
      Но сейчас меня интересует не он, а сестрица, которая до такой степени ушла в себя, что, казалось, не замечала ни меня, торжественно возлегающую на диванных подушках, ни истошно вопящего кота, ни мечущегося брата.
      За окном затрещал мотоцикл, оповещая, что Макс поехал переворачивать чужой дом. Ну и ладно.
      Нашему и без кузена досталось.
      Для того, чтобы вызвать на откровение Грету, придется изрядно попотеть. Ни дыба, ни испанский сапожок, ни раскаленные щипцы не помогут расколоть скрытную сестрицу. Проверено неоднократно. Тут нужен нетрадиционный подход и целый вагон, нет, два вагона времени. Мне же не терпелось узнать, с кем Грета хотела встретиться, но, кажется, так и не встретилась. И кто (не я ли?) тому виной. Садистское желание, я понимаю, но ничего поделать с собой не могу.
      Встретив осуждающий взгляд голубых глаз, в каждом из которых плавало по гигантскому айсбергу, я осеклась. Ладно, как-нибудь потом узнаю... Не к спеху... Да и вообще не важно...
      В комнату торжественно вплыла тетя Лиза. Она была одета в приталенное льняное платье с легкомысленной вышивкой и высокие плетеные сандалии. В ее прическе красовалась садовая ромашка. Хм?..
      Тетушка остановилась на полпути и, вскинув голову, замерла в ожидании одобрительных возгласов, но тут заметила мою ногу и кинулась с распросами.
      - Ничего, тетушка, не волнуйся, - бодро ответила я, - Это всего лишь вывих, до свадьбы заживет.
      - До чьей свадьбы? - оживилась тетя, от чего на ее щеках, покрытых тремя слоями тонального крема, румянами и пудрой, образовались лукавые ямочки. Как все дамы ее возраста, тетя обожала бракосочетания, несмотря на то, что ее собственный опыт в этом деле был крайне неудачным. Что там у них не заладилось, я не знаю, только отца Греты и Макса мне не довелось увидеть ни живьем, ни на фотографии. Но не это главное, правда? Важно услышать вальс Мендельсона, а потом - хоть трава не расти. Вот она и не растет.
      - До чьей-нибудь, - ответила я туманно, - Я отметилась дважды. С меня, знаешь ли, хватит. Кто следующий? - повысила я голос, - Есть желающие?
      Мы с тетей многозначительно смотрели на Грету, которая мучительно долго разминала сигаретку. Ее щеки пылали, но на прекрасном лице не дрогнул ни один мускул. Ну, что я говорила? Не девка - кремень.
      Гвозди бы делать из этих людей... Далее - по тексту.
      Грета нервно прикурила и вышла из комнаты. Мы проводили ее сочувственными взглядами.
      - Мне кажется, у Греты появился кавалер, - доверительно прошептала тетушка и присела ко мне на диван. То, что Гретка влипла, видно невооруженным глазом. Только у влюбленной женщины может быть такой потерянный вид.
      - Ты не представляешь, как трудно мне приходится с детьми, пожаловалась тетя, - После похорон их будто подменили... Мой дорогой брат умел с ними управляться. Иногда, каюсь, я думала, что он с ними слишком крут, что надо бы помягче, поласковей. Но вот его не стало - и все пошло наперекосяк. Дом опустел.
      Иногда мне кажется, что наш дом - живое существо, потерявшее любимого хозяина... Дети отбились от рук. И я не знаю, где они, с кем и как проводят время... Они совсем не разговаривают со мной. Привет и пока - это все, что я слышу от них. Мне не о ком заботиться, не с кем поговорить. Целыми днями слоняюсь по дому и думаю, думаю, думаю... Так с ума сойти можно. Я бы и сошла, если бы не госпожа Ванда.
      - А-а, тетя, - воскликнула я, - Ты еще не рассказала, как прошел сеанс потусторонней связи. Удалось ли вам установить контакт?
      - О да! - просияла тетя Лиза, - Конечно! Ванда очень сильный медиум. Правда-правда! И мне... - замялась она, - Мне удалось поговорить с Генрихом.
      - Да что ты говоришь? С дядюшкой?
      Ексель-моксель! Только этого не хватало.
      Тетя кивнула и продолжила:
      - Ему там хорошо. Он сказал, что мы все сделали правильно. Кремация быстро и, главное, безболезненно избавила душу от тела, и теперь он по-настоящему свободен... Мой дорогой брат здесь, вокруг нас, - тетушка обвела быстрым взглядом комнату, - Он все видит. И, может быть, слушает нас.