Улыбка Авгура

      Ага! Попала в цель. Интересно, из которого ствола?
      - Вы удивлены? - я поднялась с колен, разминая затекшие ноги, - Моя тетушка не преувеличила, когда сказала, что у вас поразительные глаза. Чтобы оставаться неузнанной, советую носить очки с тонированными, а еще лучше - с зеркальными стеклами... Так как, - я лихо подмигнула, Договорились насчет халдея?
      Она спешно удалилась, оставив вопрос без ответа.
      Кажется, из обоих.
      ***
      - Ну ты, блин, даешь!
      Я молча шагала по темной улице. Рядом, едва поспевая, сердито пыхтела Натка.
      - Ты не представляешь, с кем связалась. Почему ты сразу не сказала, что в деле замешана Ванда? Мы так не договаривались!
      - Потому что сама не знала, - я остановилась посреди улицы, - Слушай, Нат, а с кем я связалась? Будь другом, объясни по-человечески, а то у меня голова кругом от того, что все мои прежние теории разом полетели к черту.
      - Давай уйдем с дороги, не хочу, чтобы нас услышали, - взволнованно прошептала Натка. Мы свернули на территорию школы и отыскали в кромешной темноте скамейку, освещая дорогу зажигалками. Следом крался Николаша, прикрывая наши тылы. Я, конечно, не слышала, но он точно крался - тылы не обманешь, они невероятно чуткие.
      Суть истории, которую поведала в ночи подруга, сводилась к следующему. (Привожу без комментариев, хотя язык так и чешется.) Итак, однажды пропал один из учеников Наткиного учителя - юный паренек, обладавший прирожденным даром ясновидения и подававший в этом смысле большие надежды. Но вот ушел в магазин за прозаическим хлебом и не вернулся. Учитель, который заменял сироте и отца, и мать, бросился на поиски, которые не увенчались успехом. Ясновидение учителя не помогло, Наткины карты и кофейная гуща - тоже. Единственное, что удалось выяснить достоверно, - так это то, что в мире мертвых паренек не объявлялся. Видимо, Наткин учитель был на короткой ноге с Хароном. Полезное знакомство, однако! (Все-таки не удержалась, но обещаю, что больше не буду.) Тогда учитель обратился в милицию. Его заявление приняли и - тишина, не считая того, что самого учиталя потрясли как следует, но, как ни бились, ничего не натрясли. Бывает. Тогда он нанял детектива, за неимением местного кадра выписал из области, оплатив не только услуги, но и проживание в отелле "Ренессанс" - бывшем Доме колхозника и проезд в оба конца.
      Приехавший сыщик собрал самую разную информацию, которая так или иначе касалась ученика - его знакомств, привычек и передвижений за последний год. Ничего подозрительного, только однажды и вскользь всплыло имя Ванды, видели, мол, их вместе в клубе перед началом киносеанса. И то не понятно то ли они действительно были вместе, то ли попросту сидели рядом. Учитель насторожился, поскольку вкладывал в ученика душу и опыт, а Ванду считал шарлатанкой и прохиндейкой, дискредитирующей высокое понятие оккультизма вообще и спиритизма в частности, но которая в силу незаурядных внешних данных могла плохо повлиять на неустойчивую юношескую психику. Перед сыщиком была поставлена новая задача - изучить в деталях биографию шарлатанки. Так всплыло, что Ванда, будучи Варварой Ивановной Синякиной, отбывала срок за мошенничество и была досрочно освобождена по президентской амнистии. После чего она перебралась из славного города Курска в Озерск, где никто не знал о ее криминальных дарованиях, нареклась Вандой и через "Озерские ведомости" дала объявление, что предлагает услуги сильного медиума в девятом поколении и обязуется обеспечить безутешным вдовам качественную и надежную связь с покинувшими их в печали супругами.
      Прочитав отчет сыщика, учитель не удивился - чего-то в этом духе он и ожидал от шарлатанки.
      Почувствовав сильный запах жареного, распорядился копать глубже. И приезжий детектив накопал два странных случая, похожих друг на друга, как однояйцовые близнецы, доказав тем самым, что не зря ест сыщицкий хлеб.
      Случай первый: приблизительно с год назад одна почтенная дама, с благодарностью отписав просветленной госпоже Ванде имущество и понапрасну не обременяя наследницу старческими поучениями и хворобами, на следующий же день покинула сей подлунный мир. Она отошла мирно, во сне, в возрасте восьмидесяти одного года. "Ого!" - подумала я. Вероятно, так подумали многие, потому что именно из-за солидного возраста почившей ни у кого не возникло никаких наводящих вопросов, а тем более сомнений в причине исхода. Да и некому было сомневаться, поскольку старушка была хоть и состоятельной, но совершенно одинокой - ни родственников, ни подруг. А раз не возникли сомнения в причине смерти, то и вскрытие делать не стали. Ванда, надо отдать ей должное, схоронила старушку как подобает и на сорок дней облачилась в глубокий траур. Второй похожий случай произошел несколько месяцев назад, в мае. Но на этот раз, завещав Ванде банковский вклад, старушка свернула шею, оступившись на лестнице, ведущей из кухни в подпол. Следствие уложилось в рекордно короткие сроки, не обнаружив криминала. Несчастный случай.
      Бывает. Семидесяти-с чем-то-летняя бедолага на самом деле страдала внезапными головокружениями, о чем сообщил врач, наблюдавший свою подопечную в течение последних шести лет.
      Слушая подругу, я сделала вывод, что Ванда питает патологическую слабость к завещаниям. Это страшно заинтересовало меня по понятным причинам.
      Что до учителя, то он буквально заболел подозрениями, но, как и в случаях со старушками, никаких реальных доказательств о причастности бывшей мошенницы Синякиной к исчезновению его любимого ученика не нашлось. Кроме того единственного раза, никто их вместе не видел. Учитель впал в депрессию и запил по-черному, но вдруг узнал от Натки о Приваловых, сильно обремененных дядюшкиным наследством, и Ванде, которая опять замаячила на горизонте. Поняв, что ему представляется уникальный шанс поймать мошенницу за руку в момент совершения преступления, он мигом протрезвел.
      - Извини, конечно, но после нашего разговора я сразу позвонила ему.
      Я буркнула что-то недовольное.
      - Пойми наконец, - втолковывала Натка, - Ванда предусмотрительна, осторожна и изворотлива, к тому же, насколько я знаю, она блестяще владеет техниками психического воздействия. Тебе одной не справиться с ней. Даже не думай... И почему ты раньше, блин, молчала, что тетя Лиза общается с Вандой? - накинулась с упреками подруга, - Столько времени было упущено... Обидно!
      - Да откуда я знала, что это имеет значение? Ты тоже хороша, между прочим. Почему раньше не рассказала, что она преступница?
      - А я откуда знала, что она замешана в твоих проблемах?
      В общем, понятно. У каждая из нас было по кусочку головоломки.
      - Слушай, дорогая, ты свистеть умеешь? - внезапно сменив тему, спросила Натка.
      - Нет. А зачем?
      - Затем, что с этой минуты у тебя будет две неотступные тени Николаша и Кшысь. Они и раньше ходили за тобой, но попеременно, а с этого момента будут ходить парой. Извини, дорогая, теперь ты даже писать будешь под их присмотром. Цыц! - прикрикнула она, - Возражения не принимаются. Так что натягивай парадные трусики, подруга.
      Ну Натка, ну удружила! Так вот почему ему удобнее, а ей спокойнее! Вот кто щекотал меня взглядом!
      Засранцы. Кругом засранцы. Обложили со всех сторон.
      - Слушай, не надо.
      - Надо, Федя, - она похлопала меня по плечу, - Надо. Мальчики не будут тебе мешать, обещаю, они окопаются где-нибудь в садочке... Нет, не беспокойся, они сами найдут, где окопаться. Честно говоря, они уже нашли. А ты чуть что - ори благим матом, если не умеешь свистеть. Надеюсь, орать ты умеешь?
      - Могу продемонстрировать... - я набрала воздух в легкие и открыла рот.
      - Не надо, - остановила Натка, - Всполошишь весь город вместе с Вандой. Знаешь, у тебя глаза красные, и вообще выглядишь не очень. Устала? Вижу, что устала, бедная ты моя. Иди отдохни, выспись как следует, завтра у нас трудный день. С утра военный совет с мальчиками, после обеда пойдем к учителю, а там - что бог даст.
      Я заснула, как только голова коснулась подушки. Несмотря на то, что Макс не вернулся.
      ***
      Я открыла глаза и прислушалась - тихо. "Показалось", - решила я, переворачиваясь на другой бок.
      Нет, не показалось. Я села в кровати. Взгляд скользил по стенам и занавескам, окутанным темнотой. В комнате никого не было. И все-таки кто-то был. Если, наконец, объявилась настоящая Амалия, то очень не вовремя: отупев от хронического недосыпания и нервной взвинченности, я не смогу настроиться на должный романтический лад. Как бы потактичнее ей намекнуть, чтобы приходила как-нибудь в другой раз? Рука потянулась к ночнику.
      Ужасный крик, переходящий в вой и рычание, всколыхнул занавески. Задрожали каменные стены.
      Жалобно звякнуло стекло. Опасаясь, что в любую минуту обрушится потолок, я прикрыла голову руками.
      Раздался топот, грохот, крики и треск.
      Конец света.
      Жуть.
      Дверь распахнулась от удара ноги и грохнула о стену. На меня уставилось дуло пистолета. Вой захлебнулся. Миллионы иголок впились в мою глотку. Судорожно вздохнув и схватившись руками за горло, я сообразила, что выла я. И кричала я. И рычала тоже я. До чего довели интеллигентную женщину.
      Дуло плавно повернулось направо, потом налево, потом снова уставилось на меня и опустилось. Из темноты шагнул Николаша, упакованный в хаки. На нем были высокие шнурованные ботинки. На бычьей шее болтался тяжелый бинокль. Из-за Николашиной спины выглядывали призрачно-зеленые лица родных.
      - Стой, - отчаянно прошипела я.
      Вспыхнул яркий свет.
      От двери тянулся тонкий кровавый след, который обрывался на середине комнаты, где образовалось жуткое месиво из алой крови и черной спутавшейся шерсти.
      Николаша сунул пистолет за ремень и шагнул вперед. Он встал так, чтобы максимально загородить отвратительное зрелище от родственников, застывших в дверном проеме. Тетя, облаченная в дивный кружевной пеньюар, хватала воздух зелеными губами. Закутанная в простыню Грета с невыразимым удивлением рассматривала свою босую ногу, испачканную кровью. Нюся, одетая в полотняную рубаху и чепец с розовыми лентами, метнулась ко мне. Но Николаша успел схватить ее за шкирку и отшвырнул назад.
      Все поплыло перед глазами.
      ***
      - Она очнулась, - сказала Грета.
      Я действительно очнулась.
      В комнату вползал сизый рассвет. У изголовья кровати горел розовый ночник. В зловещем тумане, подкрашенном розово-сизыми бликами, плавали неясные фигуры. Постепенно мой взгляд сфокусировался, и я различила полуодетых родственников, которые облепили кровать как мухи. С одной стороны в мою руку вцепилась тетя, с другой стороны - Андрей - откуда взялся? - из-за чего я чувствовала себя немножечко распятой.
      Опять он здесь. И снова очень вовремя. Представляю, как сейчас злорадствует. Ничего, пробьет и мой час, красавчик.
      Я присмотрелась к нему с пристрастием. Синяк вокруг глаза стал полностью соответствовать своему названию, излучая все оттенки синего, а сам глаз открылся на добрую треть. Так скоро? И что за хулиганы пошли? Ну совершенно не умеют бить.
      Грета, нависнув над кроватью, пристально изучала строение моих лицевых костей, а Нюся заботливо обтирала лоб холодным мокрым полотенцем.
      Нещадно болело горло. Наверное, я проглотила кусок наждачной бумаги.
      - Ника, - слащаво произнесла кузина, - Ты только посмотри, кто здесь.
      Я сделала слабую попытку приподняться и посмотреть, но не смогла оторваться от подушки. Лучше умереть.
      - Я помогу, - вызвался Андрей. Он приподнял меня одной рукой, словно я была тряпичной куклой, и посадил. Тетя подоткнула под спину подушку. Рядом, на кровати, лежала мохнатая черная шкурка, местами перепачканная кровью, местами перебинтованная, но явно живая - дышащая и периодически вздрагивающая в тревожном забытьи. Живой!
      - Видишь? - спросила Грета. Я кивнула. Я хотела что-то сказать, но горло не просто болело, в нем разгорелся настоящий пожар, и я поспешила закрыть рот, чтобы перекрыть доступ кислорода к очагу возгорания.
      - Николай сказал, что ничего страшного.
      Мохнатый кот лежал, свернувшись клубком, и я не могла разглядеть где у него что. Что у него забинтовано?
      - Он потерял много крови, пока полз, но жизненно важные органы не задеты. Какие-то садисты отрубили ему полхвоста и поцарапали шею. Но это ничего, правда?.. Николай говорит, не страшно. Он сделал уколы обезболивающее и против воспаления. Сказал, что через три часа уколы нужно повторить. Ты не волнуйся, спи, я все сделаю, Николай показал, куда колоть.
      Клянусь чем угодно, что за каждый миллиметр пушистого хвоста вандалы получат сполна. Век, блин, воли не видать.
      - Не молчи, Ника, скажи что-нибудь, - жалобно попросил Андрей. Я тряхнула головой и схватилась за горло.
      - Кажется, она сорвала голос.
      - Надо молока с маслицем, - спохватилась Нюся.
      - Ника, этот Николай - он кто? - обратилась ко мне тетушка и тут же стукнула себя по лбу, - От черт...
      Забыла, что ты не можешь... Он твой друг?
      "Да" - кивнула я. Она сказала, что видела, как он прятался в саду. Я кивнула второй раз. Она спросила, не случилось ли чего, у Николая очень воинственный вид, а пистолет, а бинокль ночного видения, а черные разводы на лбу и щеках - страсть господня... Я пожала плечами. Неожиданно мне на помощь пришел Андрей:
      - Это сыщик? Ты наняла его из-за Павлика?
      Конечно, сыщик! Конечно, из-за Павлика. Я дважды кивнула. Тетя успокоилась, но тут же забеспокоилась вновь, но уже на другую тему - не простынет ли Николай в саду, ночи-то холодные. Нюся вызвалась отнести ему термос с чаем, бутерброды и спальный мешок. Я отчаянно замотала головой и заколотила руками по шелковой простыне.
      - Вы что, не понимаете, что Николай в засаде? Идите-ка вы лучше спать, гражданки. А то все испортите вашей заботой. Давайте, давайте, марш по комнатам, - поторопил женщин сосед, - А я посижу здесь, с Никой, подожду, когда она уснет.
      Подлизывается, сучок. Пусть сидит - не страшно. Он не посмеет тронуть меня, поскольку громогласно объявил о том, что остается. У меня целых три надежных свидетеля плюс Николай в саду и плюс спица под подушкой. Так что пусть сидит. Оно и лучше. Пока он у меня на глазах, я могу быть уверена, что с тетей и Гретой все в порядке, поскольку сама Ванда сюда не сунется.
      Я кивнула и показала Грете на Сем Семыча. Она тоже кивнула.
      Когда мы остались одни, сосед тревожно спросил:
      - Что происходит, Ни?
      Как будто сам не знает.
      Я отшила его взглядом, полным презрения, и отвернулась к стене, на всякий случай сунув руку под подушку.
      ***
      А утром под нашу дверь подбросили сверток с обрубком хвоста и запиской, содержащей одно слово, написанное зеленым фломастером по трафарету, - "уезжай". Николаша засек "почтальона" и пошел за ним следом. Я заглянула в зеркало и увидела чужие глаза - холодные, злые. На лбу обозначилась упрямая складка.
      Разглядывая свое отражение, я приняла решение испугаться и уехать.
      Увы, я совсем не могла говорить. А, впрочем, совсем не увы. Это даже к лучшему - не придется никому ничего объяснять. Не придется врать и выкручиваться, что само по себе - большое человеческое счастье.
      Поразмыслив, я восприняла потерю голоса как должное, то есть как расплату за всю ту ложь, которую успела нагородить, руководствуясь сплошь благими намерениями.
      В немоте, естественно, были и свои неудобства. Взяв в руки блокнот и карандаш, я свела эти неудобства к минимуму.
      По моей просьбе Нюся завернула Сем Семыча в тюк с постельным бельем и таким образом переправила его в прачечную, к Наткиной бабушке.
      Тем временем мы с Гретой похоронили отчужденное от кота достоинство под старой рябиной.
      Красивый был хвост - персидский. Вечная ему память.
      Тетя позвонила в милицию, окончательно смирившуюся с моим алиби, и та дала добро на мой отъезд в Москву. Я спешно распрощалась с огорченным семейством, поставила на заднее сидение "нивы" коробку, набитую хламом, и на большой скорости выехала из города. В темпе миновала луг и углубилась в сосновый бор. Под колесами весело запрыгал гравий, извещая о том, что асфальтовое покрытые закончилось. Доехала до лесной развилки и остановилась. Не прошло и двух минут, как с другой стороны появился старый потрепанный "форд". Мы с Кшысем обменялись машинами: он на "ниве" отправился дальше, в Тверь, где намеревался оставить машину в гараже своего старшего брата, а я на "форде" вернулась в город, но не к Приваловым, а к Наткиной бабушке, где воссоединилась с Сем Семычем.
      Через два часа в доме бабы Дуни собрался военный совет. С большим опозданием, но таковы обстоятельства. Пришли Николаша (в камуфляже), Кшысь, Натка и ее учитель (без камуфляжа, но с воинственными физиономиями). Последний, честно скажу, не произвел на меня должного впечатления: он был невысок ростом, коренаст, упитан выше среднего, с унылыми глазами и ранней сединой на висках. Звали его Виссарионом Иннокентьевичем Былинским. Фу ты, язык сломаешь. В общем, он уступал Николаше по всем параметрам.
      Предупреждаю: я - за Николашу. Или против всех кандидатов и ныряю в глубокую оппозицию.
      Былинскому я дала бы не больше двадцати восьми лет от роду. Увольте, не понимаю, чему хорошему может научиться женщина в самом расцвете всего, что способно цвести, от мужчины, который младше. Знаем мы этих учителей, плавали. Ничего интересного. Ну да ладно, в конце концов, это ее дело. Нет, - не смогла успокоиться я, - Но куда смотрит Николаша?..
      Пока мы с Кшысем осуществляли маневры на проселочных дорогах, Николаша следовал за "почтальоном". Маршрут оказался непростым, но коротким и закончился на дне пересохшей сточной канавы, где Николаша опознал личность слесаря-сантехника, пьяного практически в зюзю. Безобидный мужичонка, беззлобный, но дай ему понюхать пробку от беленькой, и он твой навеки, то есть пока не проспится. А проспится - и ничего не помнит. Короче говоря, с почтальоном нам крупно не повезло. Обрыв связи.
      Рядом со мной в корзинке посапывал живой Сем Семыч, и это обстоятельство немного примиряло меня с жестоким и несправедливым окружающим миром.
      Поскольку я не могла полноценно участвовать в разговоре, приходилось слушать, что говорят другие.
      Вот другие и решили, что незасвеченный в оккультных кругах Кшысь сядет на хвост Ванде, засвеченный Николаша займется недавно прибывшим в город Андреем, а Натка с учителем возьмут на себя опеку над моими женщинами. То-то тетя обрадуется. Главное, чтобы эти тайные умники не знакомили ее с Хароном.
      Остальное я как-нибудь перетерплю.
      Посовещавшись, друзья отвели мне роль стороннего наблюдателя, который должен тихонько сидеть взаперти, в обнимку с ночной вазой, поскольку в доме Наткиной бабушки все, с позволения сказать, удобства - это дырка во дворе, а двор противопоказан мне как чирей ящерице, поскольку кишит вандами и прочими ужасами Стивена Кинга.
      Сидеть и ждать новостей. Ну конечно, только подтяжки бантиком завяжу.
      В письменной форме, предполагающей вежливость, я поблагодарила всех за участие и попросила Натку заодно глянуть свежим взглядом на библиотеку. Она обещала. Если там что-то есть, то она непременно найдет. Натке лучше знать, где прячутся призраки.
      Перед уходом Кшысь ласково погладил меня по голове, сказав:
      - Все будет хорошо, ты только держись.
      "Но пасаран", - отсалютовала я. Странное дело, насколько живы в памяти символы, жесты и знаки ушедшей эпохи. Было в них что-то мистическое, сакральное, что не вытравить ни временем, ни переменами.
      Пионерское детство так и прет изо всех щелей. За чужие щели ручаться не буду - не приучена, а за свои отвечаю честно: прет.
      С трудом дождавшись, когда все уйдут, я принялась за дело.
      Итак, можно и даже нужно подвести промежуточные итоги. Я вычислила преступников - Андрея методом последовательного исключения, а Ванду методом случайного тыка. С Вандой мне повезло, отпираться не буду, но Андрея вычислила сама - без вопросов.
      Андрей и Ванда. Ванда с Андреем. Нет, все-таки он бабник. А она... Нет, лучше не буду говорить, чтобы не оскорбить ничей слух.
      Дальше. Моя тактика выжидания сработала. Они занервничали, поэтому Сем Семыч лишился своего шикарного хвоста. Так сказать, для профилактики, чтобы мне впредь неповадно было. Что неповадно? Зачем, спрашивается, мучили бессловесную животину, если я бродила в потемках без единой улики в кармане? Затем, что нервы - плохой советчик, это я по себе знаю. Бедный Семыч, страдалец, однако благодаря ему я теперь точно знаю, с кем имею дело. Я получила зубодробительное подтверждение. Изверги выдали себя с головой, но не добились, чего хотели. Покалечив кота, они хотели меня запугать, а получилось совсем наоборот. Я не боюсь. Я ненавижу! А друзья предлагают сидеть и ждать. Ну нет, не смогу - ненависть не позволит.
      Дело за малым - найти Макса, вытащить его, нейтрализовав преступников хотя бы на время, и добыть улики, чтобы сунуть их под нос Хмурому. Пусть полюбуется. Нет, я не буду язвить и добиваться признания моих заслуг и явного интеллектуального превосходства, я поведу себя благородно, как настоящий победитель.
      Инсценировав спешный отъезд в Москву, я тем самым развязала себе руки. Теперь управлять ситуацией будут не изверги, а я. Послежу за ними, понаблюдаю, может, они приведут меня туда, где они прячут Макса.
      Но вначале следует изменить внешность подручными средствами да так, чтобы ни одна собака не узнала. Эх, как бы сейчас пригодился парик цвета позапрошлогодней прелой листвы. И накладные ресницы, и ногти, и зеленые контактные линзы, но нету. Весь арсенал, который я обычно использую для поднятия, скажем так, жизненного тонуса остался в Москве, заброшенный на самую дальнюю антресоль. Значит, красавицу сделать не получится. И не надо. Сделаю что получится.
      Сев перед зеркалом, я принялась по прядке отрезать волосы маникюрными ножницами, поскольку других не нашлось. Это моя дань, моя страшная плата за поруганную честь и оскорбленное достоинство Сем Семыча, который пострадал исключительно из-за своей непутевой хозяйки. Ничего, - утешала я себя в процессе стрижки, - Волосы - дело наживное. Волосы - не ноги: со временем отрастут. Отрезанные пряди я аккуратно перехватила резинкой и спрятала хвост на дно сумки. Сделаю потом шиньон. Или продам. Словом, по обстоятельствам.
      Жалкие остатки растительности взлохматила и закрепила гелем сильной фиксации. Красотень! Так, чего не хватает? Решительно сбрила брови, нарисовала карандашом две тонкие изломанные линии, придавая лицу глуповато-удивленное выражение, и положила немного свинцовых теней вокруг глаз.
      Предусмотрительности мне не занимать, поэтому перед поспешным бегством из дома Приваловых я стащила у Греты невозможно пеструю юбку с запахом. Для меня она, правда, длинновата - подол стелется по полу. Ерунда, это легко исправить. Не задумываясь о последствиях, я обкорнала кузинину юбку по своему росту. Влезла в узкую майку и короткую джинсовую жилетку. И в последний раз посмотрелась в зеркало.
      Нет, граждане, я вам так скажу: прирожденную красоту - ее ничем не испортишь. Из меня получилась неплохая хиппи, только слишком чистая. Ничего, и это поправимо - стоит только выйти на улицу.
      Спицу я прикрепила к внутренней стороне бедра и прошлась для пробы по комнате. Отлично, даже походка изменилась! Небольшая косолапость придала мне дополнительный шарм. Я сунула в рот три пластинки жвачки, пожевала и надула огромный розовый пузырь. Чпок! Я проворно слизнула розовые ошметки со щек и подбородка. Прекрасно.
      И последний штрих - надо решить проблему с сумкой. Боюсь, моя намозолила глаза. Однажды я прочитала на свою голову, что леди может быть одета как угодно, но - но! - сумка, перчатки и обувь - это святое. Во-первых, они должны сочетаться, а во-вторых, обязаны быть того непревзойденного качества, которое не вызовет кривую ухмылку у самого заскорузлого сноба. С тех пор я одеваюсь действительно как угодно, поскольку изумительная кожаная сумка, перчатки и несколько пар обуви существенно подорвали мой скромный бюджет - пришлось влезть в долги. Понятно, что денег на соответствующую одежду не хватило.
      Здесь, в Озерске, моя невозможно дорогая сумка слишком бросается в глаза. Да и к имиджу хиппи она не больно подходит. Но без записной книжки, визитницы, кошелька, ключей, помады, пудреницы (далее - по списку) я не могу и шагу ступить. Об этом и думать нечего. Стало быть, надо выходить из положения другим способом.
      Идея!
      Я вытряхнула из полотняного мешка, стоявшего на полу, яблоки и подвязала его снизу и сверху замусоленной бечевкой. Получился вполне приемлемый рюкзак. Я свалила в него содержимое сумки. Немного подумав, выложила документы и отложила их в сторону. Это на случай, если меня поймают. Перебросила мешок через плечо и прошлась. Годится.
      Всю свою одежду я свалила горкой на раскладушку, накрыв сверху махровой простыней. Пусть все думают, что я уснула.
      Чтобы не беспокоить гостеприимную бабу Дуню, я тихо распахнула оконную раму, сбросила вниз сланцы с мешком и, перемахнув через подоконник, спрыгнула в сад.
      Естественно, меня понесло к дому Ванды. Может, там они прячут Макса?
      Вечерело. Но до полной темноты оставалось минут сорок, поэтому я не спешила. Непривыкший к тридцатиградусной жаре городок постепенно приходил в себя. На улицу высыпала гурьбой праздная молодежь. Зафланировали, взявшись за руки, влюбленные парочки. В саду за невысоким голубым забором развернулся и заиграл баян. А я, безучастная ко всеобщему оживлению, брела, широко расставляя ноги и шаркая сланцами по грязному асфальту. Счастливчики! Не всем так везет, однако.
      На перекрестке Труда и Первой Трехсвятской я нос к носу столкнулась с теткой, которая была понятой при обыске, но она не узнала меня. Я бы и сама себя не узнала, так что...
      Проходя мимо шляпного магазина, я увидела в его витрине соломенную шляпку с небольшими полями и кокетливой вуалькой. О такой я мечтала всю предыдущую жизнь. Какой шарман! Но время было позднее, магазин, соответственно, был закрыт, и мне оставалось только замереть в восторженном исступлении и насладиться созерцанием воплощенной мечты. Ровно так я и поступила. Когда шляпка была изучена до мельчайших подробностей, я перестала захлебываться обильно выделяющейся слюной и тут почувствовала знакомый холодок в области позвоночника. Нет! Нет! Этого не может быть! Мои приятели заняты серьезным делом, и некому - абсолютно некому - следить за мной. Все-таки глюки. Ух, как они надоели мне, право слово!
      На всякий случай я оглядела улицу в витринном отражении и, опечаленная, побрела дальше. Решено: пора к психиатру. Давно пора. Вот только найду Макса...
      Угнетенная плачевным состоянием собственной психики, я чуть было ни проскочила мимо кафе "Минутка", но в последнюю минуту опомнилась и свернула куда надо. Жестами заказала двойной кофе (вряд ли посчастливится сегодня прилечь), коньяк (в отдельной посуде) и полдюжины миндальных пирожных, сразу расплатилась со знакомой улыбчивой барменшей, которая меня не признала. Больше того, она просияла только тогда, когда я полезла в мешок за деньгами. Видно, видок у меня был такой, что располагал исключительно к угрюмым подозрениям.
      Я выпила коньяк, потом кофе. Гадость (коньяк), но воодушевляет. Подумав, решила повторить для закрепления эффекта. Посидела, от нечего делать тренируясь в надувании розовых пузырей, чем шокировала пожилую семейную пару, устроившуюся за соседним столиком. Когда они, расплатившись, ушли, злобно зыркнув в мою сторону, а барменша полезла за чем-то под стойку, я выскочила через служебный выход, который случайно обнаружила несколько дней назад, когда от нетерпения ломилась во все двери в поисках заветного туалета, где можно было бы уединиться и опробовать смертельное оружие, приобретенное в галантерейном магазине. Протиснувшись мимо пустых коробок и ящиков, я оказалась в соседнем переулке.
      Иес! Но на этом мои познания о том, как отделываться от слежки, почерпнутые исключительно из беллетристики, иссякли.
      Я понимала, что сбежать от собственных глюков не удастся, но когда имеешь дело с Наткой... Короче, кого-кого, а ее недооценивать нельзя. Ни в коем случае! Подруга запросто могла подключить к делу кого-нибудь еще, не поставив меня в известность потому, что так сегодня легли карты. Или ей приснилось что-нибудь не то. Или причудилось. Одна петрушка.
      К дому Ванды я подошла, когда совсем стемнело. Интересно, за каким кустом прячется Кшысь?
      Однако, несмотря на искреннюю симпатию и непритворное расположение, которые я питала к подставному жениху, встреча с ним была для меня, мягко говоря, нежелательна. И вот почему.
      Не думаю, что Кшысь или все та же Натка одобрят мою вылазку. Подруга та просто распнет на ближайшей осине. Все они считают, что надо затаиться и наблюдать - авось на наше счастье что-нибудь когда-нибудь да всплывет. С учеником - не всплыло. С зажиточными бабулями - всплыло, но без улик. И где те бабули?.. Где ученик? А Макс? Сколько еще он продержится? День? Час? Нет, я достаточно ждала. Пришла пора действовать.
      Кшысь караулит Ванду, поэтому сидит где-то рядом и не спускает глаз с фасада здания. Выходит, мне здесь делать нечего. Не останавливаясь, я прошла вдоль частокола, миновала калитку и метров через сто свернула за угол, на улицу Крупской или как там ее сейчас называют. С Крупской свернула на Малые Горки (их вроде бы ни к чему переименовывать, но в наше время нельзя быть уверенной ни в чем) и остановилась перед третьим по счету забором с правой стороны. Хотя в такой темнотище легко ошибиться. Хороша же я буду!
      Честно скажу, не люблю я это дело. Но меня давно никто не спрашивает, что люблю, а что нет. Такова планида.
      Хорошо, что кругом темно.
      В общем, кое-как забралась на забор, предварительно сняв сланцы и сунув их в мешок. Юбка с разрезом до пупа почти не мешала. Мешала чертова спица. И чертов мешок. Оседлав ограду, я позволила себе три глубоких вдоха праны на отдых. Давно не лазала. Навык потерян. Спрыгнуть не рискнула мало ли что там внизу, может, битое стекло или помои. Сползла по забору, повиснув на руках. В жизни, конечно, всегда есть место подвигу, но не до такой же степени! Как только ноги коснулись земли, ко мне с громким лаем подлетела собака Баскервилей - то ли крупный дог, то ли средний лось, в темноте не разберешь. Собака скалила зубы, но без злобы, а по привычке. Это она выслуживается.