Улыбка Авгура

      Отпустит, должен отпустить: мое алиби проверено - я чиста. По крайней мере перед законом.
      Хочу в Москву. Баста!
      Нет, рано. Я вспомнила, что сначала обязана взяться за тетю Лизу и прояснить ее виды на будущее, чтобы потом отчитаться перед мамулей.
      Одетая в длинный сатиновый халат со множеством накрахмаленных рюшей, тетушка возлежала на софе, опершись на локоть и вздыбив крутое бедро, и раскладывала очередной пасьянс, который, очевидно, не сходился. Тетушка недовольно кряхтела, вздыхала и сопела. Ну чистый ребенок преклонного возраста. Иногда диву даешься, как мало мы меняемся с годами. Глубокие морщины и отечная дряблость - не в счет, это телесное, а дух нисколько не подвластен жестокому времени.
      - Переложи крестовую даму в середину, - подсказала я.
      - Ты думаешь? - отозвалась она, не поднимая головы.
      - Даму в середину, из-под нее вылезет бубновая девятка, на которую положишь крестовую девятку, тем самым откроешь туза, на которого положишь шестерку, из-под которой достанешь семерку, восьмерка уже открыта... Считай, пасьянс сошелся, если достанешь вальта с самого низа.
      - И правда, - обрадовалась она, быстро перекладывая карты, - Так где, говоришь, семерка?
      - Тетя, ты случайно не рылась в моих вещах?
      - А зачем?
      Достойный ответ.
      - А кто-нибудь заходил, пока меня не было?
      - Андрей заходил.
      Опять он. Все ходит, вынюхивает.
      - ...Да? И что? - спросила я.
      - Одолжил у Нюси соль.
      А предлог-то явно надуманный.
      Ситуация накаляется. Того и гляди нагрянет Икс запугивать, а у меня масса проблем помимо него. Вот тетина масса, например, требующая оперативного вмешательства. Попробую до прихода Икса разгрести завал с этой стороны.
      - ...Тетя, я вот о чем подумала, - медленно проговорила я, собираясь с мыслями, - Познакомь меня, пожалуйста, с Вандой. Мир духов - это, должно быть, так... - начала я фразу и запнулась, потеряв подходящее слово, Так... - силы небесные, помогите, как так? - Так... романтично! - наконец выпалила я и вздохнула с облегчением. Неплохо получилось.
      - О, - обрадовалась тетушка и оторвалась от пасьянса. На ее щеках, обильно сдобренных жирным кремом, проступил румянец удовольствия, - Ты правда так думаешь? Как я рада, что ты поняла! Это действительно романтично. Романтично и познавательно. Можно вызвать кого угодно - хоть Рюрика. Он придет и ответит на любые вопросы, если, конечно, захочет. Случается, что сеансы срываются, потому что вызываемый дух не откликается или обижается на нетактичный вопрос, но это редкость. Иногда, знаешь, бывает очень весело, - она издала звук, похожий на хохот самки бабуина в сезон дождей, - Они, как и люди, каждый со своим норовом. Низшие духи, недостигшие мудрости и просветления, хулиганят и сквернословят по страшному - мне кажется, тебе должно понравиться. Некоторые духи выступают инкогнито, некоторые выдают себя за других, но Ванда умница, она быстро ставит лгунишек на место... А тебя интересует что-то конкретное или вообще?
      - Хочу узнать у Евы, правда ли, что она совратила Адама. У меня есть своя теория на этот счет. Мне кажется, что Адам шантажом принудил змея, чтобы тот уговорил Еву, чтобы она совратила Адама. Хочу проверить, права ли я. Как думаешь, удастся?
      Это первое, что пришло мне в голову. Но тетя не удивилась. Плохо. Значит, мозги у нее совсем набекрень.
      - Не знаю, деточка, надо бы спросить у Ванды, - вот все, что она ответила.
      - Спроси, пожалуйста, и передай ей, что я очень хочу попасть на сеанс.
      Оставив карты, тетя пошла к телефону, а я двинулась в библиотеку. Не зажигая верхний свет, сняла с полки первую попавшуюся книгу, забралась с ногами в кресло и открыла увесистый том наугад, но вчитаться не смогла. Буквы проскакивали мимо, как проходящие поезда.
      Я почувствовала слабый, но приятный запашок. Наверное, Нюся чародействует на кухне. Какая Нюся?
      Нюся на рынке. Захлопнув книгу, я подняла глаза и приросла к креслу. Прямо передо мной на расстоянии полуметра от пола парила белая фигура. Она непрестанно двигалась и меняла очертания - то отплывала от меня, то приближалась, то худела на глазах и вытягивалась к потолку, то распухала. Она крутилась и вертелась, словно поддразнивала меня. В целом она походила на человеческую фигуру, лишенную шеи и ног. С руками у фигуры тоже было не совсем все в порядке. Их было то три, то две, а то и вовсе одна. В зловещей тишине раздалось ритмичное пыхтение.
      - Ма-ма, - с угрозой в голосе сказала я и выронила книгу. Тяжеленный "Улисс"; приложился к полу всем своим пятисотстраничным ирландским телом и стостраничными комментариями, составленными потомками Ивана Сусанина по прямой линии. Задрожали стены, загудели перекрытия, предупреждающе зазвенело стекло. Но фигура не испугалась. Совсем наоборот - она издевательски согнулась в полупоклоне.
      Внезапно закружилась голова, а челюсти свела судорога - до того захотелось зевнуть.
      - Изыди.
      Фигура не послушалась.
      - П-ш, п-ш, - размеренно дышала она, пританцовывая.
      Этот запах... Вот оно... Икс прорезался. Быстрее на воздух...
      Преодолевая сильную слабость и головокружение, я ринулась на фигуру. Вернее, я ринулась ближайшим путем к окну, но там крутилась и дергалась она. Или все-таки он? Пусть будет оно, суть дела от этого не меняется. Задержав дыхание, я пошла на рискованный таран. И ничего, прошла благополучно. В последний момент покачнулась, но перед тем, как упасть, успела распахнуть окно. Последнее, что запомнила, - дивный вечер, обрушившийся на меня через форточку.
      ***
      Первое, что увидела, - солнечные крапины.
      - Изыди.
      - Она бредит, - сказал ровный женский голос, удаленный на сотни световых лет.
      Солнечные крапины враждебно надвинулись на меня.
      - Где Нюся с каплями? - требовательно спросили они из соседней, не очень дружелюбной галактики.
      Они проглотят меня с потрохами.
      - Не заслоняй окно, ей нужен свежий воздух, - волнуясь, произнес третий голос, знакомый до ломоты в суставах, рези в глазах и болезненных спазмов в горле. До меня донеслось взволнованное прерывистое дыхание. Кажется, я знаю, кто может так дышать, - Распахни пошире фрамугу.
      - Вот черт, где Нюся?
      Почему он кричит?
      - Ни, что с тобой, - тряс за плечи расплывчато-зыбкий Андрей.
      Рука, проявившаяся сквозь млечную туманность, подсунула склянку с нашатырем. Я задохнулась, дернулась и пребольно ударилась затылком о пол. С-с!.. Однако это немного помогло - туман в голове рассеялся, и я разглядела озабоченных Грету, Нюсю и тетю, которые выглядывали из-за широкой спины соседа.
      - Перестань трясти, - раздраженно бросила я Андрею, - Меня укачивает. И пусти, я встану.
      - Может, вызвать врача, - нерешительно предложила Нюся.
      - Не надо... Я чудесно себя чувствую... - поддерживаемая со всех сторон родственниками и вездесущим соседом, я неуверенно поднялась на ноги. О боги, чего мне это стоило! Голова кружилась, коленки подкашивались, ко всему прочему меня мутило. И вообще я чувствовала себя слабо застывшим студнем, готовым выплеснуться на пол. Лечь. Упасть немедленно. Но желательно не на пол. Я развернулась, стараясь сохранять более-менее вертикальное положение и поспешила в свою комнату. Если суждено валяться, то предпочитаю делать это в своей кровати.
      За мной толпой потянулись встревоженные родственники.
      - Послушайте... я в порядке... - сдерживая спазмы, заверила я, - Не надо за мной ходить... Особенно толпой...
      Послушались все, кроме тети. Она довела меня до спальни, проследила за тем, чтобы я немедленно легла в постель, заботливо поправила подушку и присела рядом.
      - Деточка, как ты? Может, Нюся права, и надо вызвать скорую? - она ощупала мой лоб.
      Может, и правда вызвать? Пусть меня освидетельствуют. Пусть скажут следователю, что я надышалась газом. Ну да, а он скажет, что я надышалась добровольно, чтобы привлечь внимание. Да пошел он! Решила же: милиция отпадает.
      - Да нет, не надо, - отказалась я от тетиного предложения, - Не волнуйся, я лучше врачей знаю, что со мной: обычный послеразводный синдром - нервы, знаешь ли, и чувство незаслуженного одиночества. Вот и хлопнулась в обморок. Очень глупо с моей стороны.
      Ну да, сейчас от жалости пущу крупную мутную слезу. Вай-вай, бедная я, несчастная. Никто меня не любит, никто меня не хочет, пойду-ка я в садочек, наемся червячков.
      - Хочешь, я принесу молока, - вызвалась тетушка, сочувственно поглаживая мою ладонь, но я отказалась, поскольку все еще боролась со спазмами.
      - Тетя... что он здесь делает?
      - Кто - Андрей? Так это он обнаружил тебя лежащей на полу в библиотеке. Боже, мы так испугались, - ее зрачки расширились. Сейчас заплачет. Только не это. Увольте, пожалуйста!
      Внезапно меня посетила чудовищная догадка. Я будто увидела, как все произошло, и от ужаса прикрыла глаза.
      - Тетя, - попросила я срывающимся голосом, - Вспомни, пожалуйста, приходил ли Андрей в день моего приезда.
      - Кажется, приходил, - нерешительно ответила тетя, - Но я не уверена. В последнее время он часто заходит, и я могу перепутать... О чем это я? вдруг спохватилась она, - Надо же, опять позабыла! При следователе-то вспомнила, а сейчас опять забыла. Конечно, приходил. Именно в тот день он принес мне Аксакова. Как хорошо, что ты напомнила. Он, наверное, думает, что я уже прочитала, и ждет, когда верну книгу, а у меня вылетело из головы. Ох, неудобно получилось... Куда я могла ее положить? - она встала, намереваясь отправиться на поиски Аксакова.
      - Потом поищешь, - остановила я ее, притянув за руку, - Скажи лучше: во сколько он приходил?
      - Не помню, столько событий... - она беспомощно пожала округлыми плечами и колыхнула грудью. Я поспешно закрыла глаза.
      - Тетя, это важно, - переждав катаклизм, предупредила я, - Он приходил задолго до моего приезда, верно?
      - Кажется, да, - крайне неуверенно ответила она.
      - До того, как ты понесла Павлику молоко? - я затаила дыхание.
      - Точно! - непонятно чему обрадовалась тетушка, - Я забыла про книгу, потому что сразу же началась кутерьма с Павликом. А-а, вспомнила! Я сунула Аксакова в дверцу холодильника, когда доставала молоко для Павлика.
      - Это точно?
      - Не сойти мне с этого места! - уверенно ответила она, широко улыбаясь, - Он и сейчас должен там лежать.
      Это она об Аксакове. Все ясно. Дважды два по-прежнему четыре. А Волга, как хвостом ни крути, впадает в Каспийское море.
      Пресловутый Икс - это он. Не Аксаков, разумеется, а Андрей. Точно он. Больше некому. Но тете пока незачем знать об этом.
      - А почему ты спрашиваешь? - опомнилась она.
      - Из чистого любопытства, - я приняла невинный вид и поспешила перевести разговор на другую тему, - Думаю, не слишком ли часто ваш сосед заходит в гости.
      - Ты думаешь это... неприлично?
      Пусть так. Хорошая отмазка для тети. Грех не воспользоваться, чтобы, не вызывая подозрений, отвадить душегуба от дома.
      - Подумай сама, что скажут соседи. Грета в таком опасном возрасте...
      Что я несу... Греткин опасный возраст закончился лет десять тому назад. Впрочем, у женщины любой возраст опасный.
      - Ты думаешь? - тетя мгновенно просчитала варианты и закусила нижнюю губу. Клюнула, значит.
      Заглянула Грета, как почувствовала, что речь о ней, и сообщила, что со мной хочет поговорить Андрей.
      - Ника, мне как-то неудобно, - призналась тетя, отводя взгляд и втягивая голову в плечи, - Ты как-нибудь сама ему скажи.
      И скажу. Делов-то.
      - Не беспокойся об этом. Зови, только прикрой меня чем-нибудь.
      - Как ты, Ни? - с порога спросил Андрей. Выглядел он, к сожалению, лучше, чем в последний раз. Рука все еще на перевязи, но заплывший глаз вместо ярко-багряного стал спокойно-фиолетовым. Еще раз повторяю - к большому сожалению.
      - Твоими стараниями, но сейчас лучше, - сказала я, пристально наблюдая за ним и выискивая на его физиономии следы разочарованимя и досады. Но он держался отменно. Нервы у него - как канаты, - Садись, - я небрежно кивнула на стоящий рядом стул. Он отодвинул его ногой, опустился на пол возле кровати, подтянув колени к груди, и привычно потянулся к моей руке. Но, предвосхитив его маневр, я быстро спрятала руку под пушистый плед, которым меня укрыла тетя.
      - Прости, я не думал, что так получится. Я тебя обидел, да? - зачастил он, не давая возможности вставить ни слова, - Ты перенервничала? Но мне казалось, что ты сама хотела...
      Сама? Ну и нахал! Типичный наглец! Пока я закипала, он продолжал что-то говорить.
      ...Не дети, - донеслось до меня сквозь нахлынувшее возмущение, - Ты пришла, вот я и подумал...
      А-а, так вот он о чем! За кого, черт возьми, он меня принимает? Хлопнуться в обморок из-за домогательств?
      ...Небезразличен тебе, а деньги - предлог, - он полез в карман брюк, извлек измятые деньги и выложил их на стул, - Кстати, зря ты так, мрачнея, укорил Андрей, - Я сделал это из уважения к светлой памяти Генриха Карловича и вообще по-соседски. Если бы ты видела своих родных перед похоронами... Они выглядели такими потерянными, такими несчастными, как настоящие сироты. Они плохо понимали, что происходит, поэтому мне захотелось помочь. Безвозмездно, понимаешь?.. Я так решил и все, - закончил с нажимом душегуб.
      Он, видите ли, решил. А я решила по-другому. Посмотрим, голубчик, чья возьмет.
      Он опустил локоть на край кровати, уперся в него подбородком и сообщил:
      - Я свалял дурака...
      Допустим, согласна.
      Я только сегодня понял, что вчера ты ждала, что я... - он проглотил конец фразы, - Но мне казалось... как бы тебе объяснить... что замусоленные чужими губами слова испортят нашу первую ночь. Слова часто лгут, слова как сор, как отходы, которыми мы засоряем пространство. Только жадные руки и ненасытные губы, только тело, подчиненное властному зову сердца, говорят правду. Понимаешь?
      Наверное, он ждал ответа. По крайней мере, этого ждал его зрачок черный и жаркий, как летняя ночь.
      Но он прав: слова лживы, поэтому я промолчу.
      Художник, творец, романтик может выдать за основной инстинкт все, что ему заблагорассудится, герои, созданные одной силой его воображения, могут взасос целоваться, между делом отстреливаясь от врагов, преследующих их по пятам. На то оно и воображение, чтобы хоть там безрассудно целоваться взасос назло всем врагам. В реальной жизни все иначе: никакой романтики, никакого полета, зато сколько адреналина! Я боюсь, как никогда не боялась. Он опасен, я чувствую это.
      - Ну что ты молчишь?! - воскликнул он, теряя самообладание, но быстро взял себя в руки и добавил почти спокойно, - Я понимаю, что сам все испортил, и прошу: дай шанс, я исправлюсь... Ни! - последовал очередной взрыв нетерпения, - Ты слушаешь меня или я разговариваю сам с собой?
      - Не надо, Андрей, не продолжай. Ты в курсе, что у меня есть жених. (Хотела добавить - и не один, но поскромничала. Ничего, не сказала я скажут другие.) И все, что собираешься сказать ты, я надеюсь услышать от него...
      - Ты лжешь, - он холодно улыбнулся, - Я знаю, ты от него бегаешь. Да ты с ним едва знакома!
      - ...Но в более искреннем варианте, - закончила я прерванную фразу.
      - Ты подозреваешь меня в неискренности? - взвился он. Да, умею я выводить мужчин из себя, этого у меня не отнимешь. Интересно, когда они выходят из себя, то в кого, собственно, входят?
      - Откуда ты знаешь, что мы с ним едва знакомы? - полюбопытствовала я.
      - Не увиливай, смотри в глаза и отвечай: ты подозреваешь меня в неискренности?
      Опять двадцать пять.
      - Я подозреваю тебя во всем. (Сильно сказано, - одобрила я, Умничка!) Так откуда ты знаешь? Смотри в глаза и отвечай.
      - Мне сказала Нюся. Ваша Нюся...
      - Знаю, кулинарный гений и оазис в зыбучих песках. То, что сказала Нюся, - чистая правда, но она ничего не значит. Мой жених - хочу и бегаю. Может, раззадоривая, я довожу его до матримониальной кондиции. А то, что мы едва знакомы... - я ехидно улыбнулась, - Два раза я уже проделывала эту штуку - выходила замуж за едва знакомых мужчин. (Будто мужчины бывают другими. Ха-ха.) Говорят, - закончила я, - бог любит троицу.
      - Ты соображаешь, что говоришь? - со злостью выпалил он, - Ты... ты... ты обманываешь себя! Он не нужен тебе!
      - Во-первых, с тобой, солнце, я тоже едва знакома. Это так, между прочим... А во-вторых, позволь, я все-таки сама решу, кто мне нужен, а кто - нет.
      И почему, спрашивается, постоянно приходится напоминать о своих гражданских правах?
      Он задумался. Вероятно, о смысле жизни, потому что его взгляд стал таким же сосредоточенно-отсутствующим, как у роденовского мыслителя. Я не подгоняла события, а терпеливо ждала, что он надумает, и дождалась на свою голову.
      - Ты любишь его?
      О-хо-хо. Тяжко. Любишь-не любишь, кого это касается?
      - Это наше дело. Наше с ним. И потом, - ввернула я скучным голосом, Ни к чему повторять замусоленные слова.
      - ...Извини, я как-то не думал, что это заденет тебя. Я правда не знал!
      Вы только подумайте - он не знал... Такой взрослый мальчик - и не знал. Надо бы объяснить ему, что незнание не освобождает от ответственности. Любой юрист подтвердит.
      - С тобой нелегко, - опередил меня Андрей.
      Это правда. А с кем, блин, легко?
      - Ответь прямо: ты любишь его?
      Вот пристал! Ладно, пора кончать водевиль контрольным выстрелом и переходить к делу.
      - Да!
      Во даю! Во мне загибается Сара Бернар. Честное слово!
      Андрей опять задумался. Мне показалось или лицо красавца посерело на самом деле? Разумеется, показалось. Здесь неважное освещение. Или у меня что-то со зрением. Помутнение роговицы и полная деградация сетчатки.
      - Я не верю тебе и скажу почему: вчера, когда мы... когда я ласкал твою ладонь, ты хотела ответить. Не возражай - такие вещи не скроешь. Я видел. Я чувствовал! Скажи, что заставляет тебя врать и изворачиваться?
      И почему ты... избегаешь меня?
      Ого! Договорились до ручки. Скоро выяснится, что в первородном грехе виновата совсем не Ева, а моя скромная персона. Пора закругляться. Потом поздно будет.
      - Я устала.
      - Ответь, и я отстану. Даже уйду, если захочешь, - он вскинул голову как норовистая лошадка.
      Погибать - так с музыкой. Кто не рискует, тот не пьет. Лучше стоя, чем на коленях. Ну и так далее.
      И я решилась:
      - Потому что ты бабник и матерый преступник. Ты расплатишься за все, что натворил. Сама прослежу, понял? - предупредила я честно. На душе сразу стало легче. Как, оказывается, хорошо говорить правду, не задумываясь о последствиях.
      Он выглядел так, будто проглотил живую сороконожку. Нет, я ошиблась, это в нем - в нем! - погибает Сара Бернар. Во мне она погибла, не родившись.
      - Нет, не понял, - он потряс своей красивой головой, - Объясни, с чего ты взяла...
      - С того, например, что ты морочишь голову и мне, и кузине, и той длинноногой стерве, и не знаю кому еще.
      Он закрыл лицо ладонью и затрясся в беззвучном смехе. Я бы тоже с удовольствием посмеялась, если бы знала над чем.
      Он отсмеялся и взглянул на меня сквозь раздвинутые пальцы. Как будто рыжее солнышко пробилось из-за тучи.
      Нет, это не он, - дрогнула я. Не мог он отравить нас с Павликом. Не мог... Не мог! Если присмотреться повнимательней, то и в красивых мужиках можно обнаружить кое-какие достоинства. Но смотреть внимательней нельзя Грета... И та, с ногами.
      - Ты ревнуешь? Вот дурочка... - с удовольствием сказал он, смакуя на языке слова, - Длинноногая стерва - это моя младшая сестра. Если хочешь, я вас познакомлю, но предупреждаю: ты стопроцентно права, она действительно стерва каких мало. Даже тебе до нее далеко. (Негодяй!) А с Гретой у нас никогда и ничего не было. Ни-ни! Честное слово! (Ах этот слишком честный глаз. Точно такой же был у Петренко, только у Петренко их было два.) Не веришь мне - спроси у нее, она подтвердит: я чист аки голубок, - он уморительно шмыгнул носом, - Только не летаю.
      Тем лучше. Меньше страданий для Греты. Вот незадача. В кого же она влюблена? Или она влюблена в него, но тайком? Вопросы, вопросы, нет спасу. И ни одного приличного ответа.
      То, что он не бабник или, что ближе к истине, бабник, но глубоко законспирированный, не отменяет того, что он преступник. Это он, больше ведь некому. Придя к такому умозаключению, я попросила Андрея умерить добрососедские отношения. Он не понял. Я объяснила популярно. Он разозлился снова.
      - Хорошо, я уйду, если хочешь. Но сначала я намерен услышать, почему ты считаешь меня преступником.
      Я сказала, что знаю о нем гораздо больше, чем может показаться, и потребовала вернуть Макса.
      - Даю ровно сутки. Если вернешь и оставишь нашу семью в покое, то, клянусь чем угодно, я закрою глаза на все остальное. Но если ты не вернешь Макса, я пойду к следователю и расскажу ему все, что знаю, - пригрозила я, сознавая, что дорога к следователю заказана, но больше грозить было нечем. Да и некем.
      Дожила.
      Недоумение, исказившее черты его лица, плавно перетекло в понимание, понимание - в удивление, а удивление сменилось негодованием.
      - Ненормальная! Тебе лечиться пора!
      Мне не впервой слышать это. Я, можно сказать, привыкла и почти не обижаюсь. И не за чем, блин, хлопать дверью. У меня и без того голова раскалывается.
      Так он или не он? Ух, как надоели мне эти качели: он - не он, он - не он... Он! Больше некому. И баста.
      Подошло время контрольного звонка Натке. Вспомнив, как убивалась подруга, когда не дождалась от меня очередного сигнала, и скольких трудов стоило ее успокоить потом, я решила не рисковать больше ни ее душевным состоянием, ни своим здоровьем. Рука у подруги тяжелая, сгоряча приласкает - больше не захочется...
      Я встала и пошла, натыкаясь на стулья, кресла, табуретки и пуфы, невесть откуда появлявшиеся на пути. Казалось, вся мебель ополчилась против меня. Наконец, последний и самый опасный барьер - стол со стеклянной столешницей - был преодолен без убытка, и я оказалась у ближайшего телефонного аппарата.
      Взглянула на часы - точна как никогда в жизни, - и быстро набрала номер.
      Раз, два, три... шесть. Отбой.
      Сил нет разговаривать. Расскажу завтра.
      Не успела отползти от телефона, как раздался ответный звонок:
      - Сигнал принят. Молодец, исправляешься. Как настроение?
      - Хреновое, - буркнула я.
      - А что так?
      - Завтра расскажу. Сейчас не в состоянии, - в скупом телеграфном стиле ответила я.
      - Ты что, пьяна? - забеспокоилась подруга.
      - Хуже, я сплю.
      Натыкаясь на мебель в обратном порядке, я доплелась до спальни.
      Осмотр библиотеки я решила перенести на завтра, когда выпровожу Грету с тетей на тренажеры, а Нюсю - за покупками. Кажется, я знаю, что и где искать. За одну ночь ничего не произойдет. Тем более, что библиотека находится прямо под моей спальней. В случае чего - услышу и застану негодяя с поличным.
      ***
      В стародавние времена мой прадед, Егор Привалов, приехал в Озерск по своим хитрым купеческим делам. Городок ему приглянулся, не приложу ума чем. Приглянулся - и все тут. Бывает. Присмотрев солидный, крепкий дом, стоящий на пригорке, поодаль от других домов, он быстро сторговался и выкупил его вместе с усадьбой то ли у церковной общины, то ли у местного дьяка, - точно не знаю. Семья росла, и со временем прадед расширил жилище, пристроив к нему две комнаты, на месте которых сейчас располагаются холл и бельевая. Позднее дед Карл надстроил второй этаж, а еще позднее и дядя внес свою лепту - подвел современные коммуникации и сделал общую перепланировку с учетом растущих запросов семьи.
      Интересовавшая меня библиотека находилась в самой старой, доегоровской части здания. Благодаря предкам, которые относились к старине с трепетным уважением, здесь многое сохранилось в целости и сохранности. В частности, уцелел слуховой люк диаметром около четырех сантиметров, допотопный монстрообразный радиатор с тремя чугунными вентилями и двумя безобразными штырями, а также остов печи с изразцами.
      Я прошлась беглым взглядом по стенам, но не они интересовали меня. Вышла на середину комнаты, прикинула расстояние до кресла и отодвинулась чуть дальше к окну. Здесь.
      Я не прочь познакомиться с симпатичным привидением, какой-нибудь троюродной прабабкой, грешная душа которой не может успокоиться и бродит по дому. Тетя клянется, что бродит. Но я не склонна полагаться на ее клятвы, особенно спиритического свойства. Хотя стоит, наверное, учесть, что подходящая троюродная прабабка у меня имеется. Ну то есть имелась. Звали ее Амалией Ивановной Востриковой.
      Восемнадцатилетней вспыльчивой барышней, любящей посмеяться, помузицировать, но больше всего потанцевать и покрутиться перед зеркалом, обожающей с какой-то стати Чернышевского с его новыми людьми и снами Веры Павловны, Амалия удавилась, когда ее соблазнил и бросил бравый поручик, имя которого семейное предание не сохранило. Трагедия произошла в нашем многострадальном доме, может быть даже в той его части, где сейчас располагается библиотека. Так что фамильное привидение выглядело бы здесь вполне уместно.
      Но то, с чем мне довелось столкнуться, не было призраком, хотя кто-то очень хотел, чтобы я так подумала. Признаться, я совсем было собралась так подумать, но меня смутил запах, а призраки, насколько мне известно, не пахнут. Одурманенный мозг - или это была интуиция? - все-таки сумел послать сигнал опасности, сложив воедино сладковатый запах, головокружение и стремительно наваливающуюся тяжелую дрему. Это меня и спасло. Если бы сигнал пришел чуть позже, я бы, боюсь, не смогла и пальцем шевельнуть. И кто знает, может, сама стала бы призраком и бродила по дому напрасно загубленной и не отмщенной душой.
      Еще меня смутило ритмичное пыхтение. Где-то я слышала этот звук раньше, но не могу вспомнить где.
      Что-то связанное то ли с гаражом, то ли с машиной, то ли...
      Нет, не помню, - сдалась я.
      Я пристально всмотрелась в пол и не нашла изъянов. Не доверяя глазам, я простучала каждый сантиметр, потом сходила на кухню за ножом и с его помощью попыталась отковырнуть широкие паркетины.
      Напрасный труд - сидят прочно. Собрав отчаянно сопротивляющуюся волю в кулак, забралась на шаткую стремянку и осмотрела потолок. Ничего не понимаю. Неужели все-таки привиделось, а? Отказываюсь понимать. Я сосредоточенно потеребила кончик носа. Н-да, дела...
      Кажется, все осмотрела. Больше мне здесь делать нечего. И я покинула библиотеку, терзаемая сомнениями.
      Больше вплоть до самого вечера делать нечего. Если все пойдет по плану, то на исходе дня я встречусь с чистым ручьем сокровенного знания. Так, кажется, назвала Ванду тетя?
      Эх, тетя... Наивная и доверчивая... О романтике загробного мира я ей загнула, чтобы растрогать, нагло подлизаться и заставить свести с Вандой. Я добилась чего хотела. За завтраком тетя сообщила, что Ванда с благосклонностью отнеслась к протекции, но прежде чем она даст окончательный ответ, я должна пройти собеседование и доказать, что мной движет нечто большее, чем праздное любопытство. Вот и хорошо. Вот и чудненько. Ванда будет экзаменовать меня по части оккультизма, а я тем временем присмотрюсь к ней, прикину, что за человек, можно ли доверить ей тетину психику. Тетя такая впечатлительная, такая доверчивая, обмануть ее что два пальца облизать. Сама убедилась.
      Безусловно, Ванда обманывает тетю, вопросов нет, но может, она, как и Натка, без потайного кармана, - прежде чем обмануть, обманывается сама. Я же дружу с Наткой - и ничего, даже довольна. Может, и за тетю волноваться не стоит. Но я должна убедиться, иначе мамуля... Страшно подумать...
      Итак, надо убить время до вечера, если, конечно, никто не попытается убить меня раньше вечера.
      "Никто" - это, конечно, ширма, простой оборот речи, я знаю кто этот самый "никто".
      Знаю, но лучше было бы не знать. Какого лешего я сунула нос в это дело! Кто просил?.. Поздно, слишком поздно раскаиваться и отступать, уже ничего не изменишь. От этих мыслей можно сойти с ума.
      Попробую придумать себе занятие, чтобы отвлечься.
      Читать не хочется, сидеть сиднем и подозревать Андрея, переливая из пустого в порожнее, кажется верхом идиотизма, ждать Макса, прислушиваясь к шорохам за дверью, нет сил, мерцающий экран телевизора навевает скуку, бесцельная прогулка по городу не впечатляет. Жаль, что я не умею вышивать гладью. Очень бы пригодилось.
      Честно говоря, вчера мне очень хотелось сыграть в "американку";, но при Кшысе я постеснялась. Он - мастер, это сразу видно. По тому, с какой элегантной небрежностью он кружил вокруг зеленого стола и закатывал шары в лузу. Я играть не умела, но любила. Такое вот несовпадение. Кий пренебрегал мной, а нахальные шары издевались и летели совсем не туда, куда я их посылала. Но я надеялась, что когда-нибудь приручу мерзавцев. Я сделаю это, клянусь мамой!
      И я отправилась проторенной тропой в бильярдную. Для разогрева выпила пива, наблюдая за неспешной игрой профессионалов. Потом, не вставая с насиженного места, поискала лоха, достойного меня. В табачном дыму мелькнула женская фигура, очень похожая на кузинину. Показалось, что ли? Такой кумарь - не разглядишь и собственной груди. Да нет, откуда ей здесь взяться... Не знаю, о чем подумали вы, я имела в виду кузину.
      Ко мне подошел импозантный мужчина, одетый, несмотря на жару, в белую "тройку"; и белую широкополую шляпу, которая полностью закрывала верхнюю часть его лица. Открытой для обозрения оставалась глубокая вертикальная ложбинка, разделяющая подбородок надвое. Интересно, как он бреется?
      Мужчина в "тройке" только что красиво разделал седовласого грузина. По всему - особенно по грузину, - было видно: мужики играли по крупному. Нет, это не для меня. Чтобы избавиться от профи, я предложила смехотворную ставку - сто рублей. Но, к моему удивлению, он согласился. Эх, была-нибыла.
      Нибыла. Я проиграла. С треском.
      А дело было так. Сначала "тройка"; с легкостью закатила четыре шара подряд, лишая меня возможности поработать кием, и споткнулась только на пятом ударе.