Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Странствия хирурга (№1) - Тайна затворника Камподиоса

ModernLib.Net / Исторические приключения / Серно Вольф / Тайна затворника Камподиоса - Чтение (стр. 7)
Автор: Серно Вольф
Жанр: Исторические приключения
Серия: Странствия хирурга

 

 


– Я слышал об этом. – История церкви не была для Витуса тайной за семью печатями.

– А впоследствии высшие иерархи церкви вошли во вкус: с высоко поднятыми крестами они убивали, занимались мародерством и вообще не останавливались ни перед чем, лишь бы награбить горы золота. Всякий раз, когда церкви перепадал порядочный куш, она отпускала все грехи.

– Похоже, так оно на самом деле и было.

– Ты, наверное, недоумеваешь: почему это я начинаю из такого далекого далека, но все очень просто: инквизиция – это тоже крестовый поход. Только крестовый поход, направленный не вовне, а внутрь. «Инквизиция», как тебе, скорее всего, известно, на латыни означает «допрос, дознание».

Витус кивнул.

– Так я и думал, ты же учился в монастырской школе. Иначе бы ты не засмеялся, когда я сказал по-латыни «Деньги не пахнут»... Ну, вот, завершу свою мысль о крестовом походе, направленном внутрь, против паствы: изначально и тут на первых порах руководствовались бескорыстной и благородной идеей – вернуть всех инакомыслящих на путь истинный. Однако довольно скоро церковь уяснила, насколько выгодно не наказывать или прощать подсудимого, а лишать его имущества.

Но почему же так вышло? А потому, что наша «богоспасаемая» церковь, которая выше всех и всяческих подозрений, вместе со своими вооруженными до зубов крестоносцами, при виде которых простой маленький человек бледнеет как мел, потому что считает, будто его коснулись лучи божественного солнца, да, эта «всемилостивейшая» матушка-церковь чудовищно греховна сама.

– Я не верю, что все крестоносцы – грешники и дурные люди, – возразил Витус. Ему вспомнились живущие в великой скромности смиренные братья-монахи из Камподиоса.

– А я думаю, что ты в этом деле ничего не смыслишь! – упрямо стоял на своем магистр. Он часто заморгал. – Но не будем спорить.


Следующий день оказался самым тяжелым. Что бы ни предпринимал Витус, все оказывалось бесполезным. После тщательного утреннего осмотра ему стало ясно: магистру Гарсия, скорее всего, осталось жить несколько часов. Жилка на правом виске ученого вздулась и покраснела, а в левой подмышке обозначился тугой узел. Вокруг креста с наложенными на него швами на коже появились пузыри. Сомнений не было: у магистра гангрена, вызванная опаснейшей паленой раной. Организм больного истощился до предела. Ученый лежал на спине без сил, в жесточайшей горячке. Он был не в состоянии произнести ни слова, что наводило на тягостные мысли.

Целый час сидел Витус рядом с ним, размышляя, что делать. И вот, наконец, он принял решение. Попросил евреев помочь ему раздеть магистра, удалить все повязки, снять все компрессы и примочки – словом, донага. Раз они не помогают, долой эти тряпки! И вот он лежит перед ними, щуплый, худой, без сознания. Он бредил, нес какую-то дичь и размахивал руками в воздухе. Дела его были совсем плохи...

Следовало удалить все, в том числе и корпию. Витус взял пинцет и принялся за торчащие кончики вытаскивать ее в конечных точках креста. И постепенно очистил рану от корпии, вытащив ее из-под швов. Вонь от раны сделалась более резкой. Но то, чего он добивался, сделано: гной удален.

Они завернули магистра в две накидки и принялись ждать.

После настойчивых просьб Витуса Нуну чуть за полдень принес мешок с красной красавкой. Витус взял листья, тщательно смочил их. Потом приложил их к узлу под мышкой и к воспалившейся жилке. Раз в час эти компрессы менял.

И снова им ничего, кроме томительного ожидания, не оставалось.

К вечеру температура не спала. Правда, узел под мышкой уменьшился в размерах. И жилка не была уже такой ярко-красной.

Ночь больной провел спокойно. Витус, Аманд, Феликс и братья-евреи поочередно сидели подле него. Они молили Бога продлить его жизнь, каждый на своем языке и на свой лад.


На другой утро температура оставалась пугающе высокой. Всем стало ясно: долго этот маленький, жилистый и очень терпеливый человек не протянет. Должно было случиться что-то из ряда вон выходящее, чтобы его жизнь продлилась. Сейчас только в одном было его спасение.

Витус громко позвал Нуну. Через некоторое время хромой появился.

– Ну-ну, что опять?

– Магистр умирает, ты должен нам еще раз помочь.

– Поднимаете шум из-за этого недоноска, будто он король, не меньше...

– Ладно, не в этом дело. Вторую серебряную монеты ты еще не отработал.

– А ну не наглей, лекарь-еретик! Еще одно слово, и я тебе, самозваному заступнику, шею сверну. И тогда вы все успокоитесь!

– Все, не будем. Для ссор и препирательств сейчас не время. То, о чем я тебя попрошу, тебе ничего не будет стоить. Мне нужно несколько ивовых веточек. С обычной ивы, каких везде полно. Срежь несколько и принеси. Только и всего.

– Это ничего, – Нуну заковылял прочь и довольно скоро вернулся. Срезанные ветки он связал и просунул их сквозь смотровую дыру в двери камеры. – Это в последний раз, больше меня ни о чем не просите, понятно?

Витус очистил ветки от коры, высушил ее тоненькие полоски над огнем, растолок их в порошок, растирая их все тем же камнем с датой. Работа эта была трудная, но он был доволен ею хотя бы потому, что она отвлекала его от других мыслей. Когда он таким образом истолок всю кору, то набрал целую пригоршню полученного таким образом порошка и бросил его в горшок с холодной водой. Медленно довел жидкость до кипения и некоторое время продолжал кипятить. А потом, когда отвар достаточно остыл, он, попеременно с Хабакуком, заставил магистра выпить несколько кружек подряд.

К полудню температура как будто немного упала. А поздним вечером уже не было никаких сомнений: она действительно упала! Они приободрились и удвоили свои усилия. Около полуночи магистр открыл глаза. Они все смотрели на него и втайне ликовали. Взгляд у него был осмысленным.

– Я выздоравливаю, – объявил он.

– Если только не накинешься на нас со своими бесконечными речами! – весело фыркнул Витус.

– Я по-другому не умею.

– А мы не станем тебя слушать!

– Пожалуйста, позвольте мне... Я точно знаю, что выздоравливаю. Я говорил об этом во сне с Конрадом Магнусом. Он умер, но я останусь жив.

– Опять ты выдумываешь!

– Нет, я в своем уме. Как никогда в жизни!

Витус колебался. Запретишь ему сейчас говорить – глядишь, беды будет больше, чем если позволишь.

– Ну, хорошо. Рассказывай.

– Сейчас начну! – магистр Гарсия заморгал и лег на бок: так ему было удобнее. Мимо пробежал таракан. Ни на что не отвлекаясь, он начал:

– Если мне не изменяет память, во время последнего разговора мы с тобой заспорили, когда ты попытался взять церковь под защиту. Должен объяснить тебе, что я потому так пылко возражал тебе, что все это время мысленно представлял себе моего великого друга Конрада Магнуса. Разрешите мне начать несколько издалека...

– Не раньше, чем ты выпьешь еще ивовой настойки.

– Да я не против, – магистр почти беззвучно допил протянутую ему кружку. – Черти окаянные, ну и горькая же это бурда!

И снова приступил к рассказу.

– Как ты знаешь, я родом из Ла Коруньи. Там же провел последние четырнадцать лет своей жизни: учился, преподавал юриспруденцию в одной из частных школ. Город этот в общем и целом тихий и благородный, если не принимать во внимание драки, которые время от времени затевают рыбаки и моряки. Жил я сравнительно безбедно, пока в один прекрасный день в нашем городе не появился человек, который изменил всю мою жизнь. Звали его Конрад Магнус. Он был из тех людей, которых считают алхимиками. В первый раз я повстречал его на побережье неподалеку от Геркулесова столпа – старого маяка, возведенного еще римлянами. Это было перед заходом солнца. Он в задумчивости смотрел на море, пропуская сквозь пальцы чистый песок.

«Странная вещь, – сказал он, обращаясь ко мне, когда я подошел поближе. – Возьми хоть песок, хоть море, возьми огонь или воздух – каждый из этих элементов в каждый из моментов находится в состоянии чисто случайном, не более того».

«Случайное состояние? Что это такое?» – не понял я.

«В основе всего лежит материя, – ответил он. – Она не обладает никаким первоначальным состоянием, она – бесформенное Ничто, которое мы называем Prima materia – первичная материя, и это Ничто способно изменяться в любой момент.

«Что-то сильно запахло философией», – сказал я недоверчиво.

«А так оно и есть, – кивнул Конрад Магнус. – Древнегреческие натурфилософы считали, что все превращения в природе проистекают исключительно с Божьей помощью, то есть рождаются они с небесного соизволения, чтобы обрести свое химическое состояние, если тебе так понятнее. Поскольку мы мысленно связываем превращения этого Ничто в Нечто с восхождением по ступеням совершенствования, в конце – или вверху – этой лестницы находится самое дорогое вещество – золото!»

«Если я вас правильно понял, – сказал я чуть погодя, потому что мне потребовалось некоторое время, чтобы разложить сказанное им по полочкам в собственном мозгу, – то море, которое мы видим перед собой, – это потенциальное золото?»

«Как и песок, воздух, огонь или любая смесь этих элементов», – ответил Конрад Магнус.

«Верится с трудом, – сказал я, поразмыслив. – Кто мне докажет, что из капли влаги можно получить пылинку золота?»

«Все тайна – в семени, которое следует извлечь из каждого из этих веществ, чтобы дать ему вызреть в другом веществе, ибо в теории только так и можно получить золото».

«Так почему же вы не воплотите ваши теоретические познания в жизнь?» – спросил я, потому что, будучи юристом, привык проверять теоретические предположения возможностью их практического применения.

«Этим и занимаются алхимики вот уже несколько веков, – улыбнулся он и снова поднял руку с песком, – поскольку то, что мы ищем, но не нашли по сей день, – это средство, чтобы запустить этот процесс. Мы называем его „философским камнем“.

«А не искушаете ли вы тем самым Господа нашего?»

«В принципе нет, потому что, если бы Господь пожелал, Ему ничего бы не стоило бы превратить песок в золото – или показать, как это делается, тому, кого он выберет».

«Ага, – сказал я. – Вы, значит, просто-напросто подглядываете за Господом нашим, стоя у Него за спиной. Хотите понять, как Он это делает. А не слишком ли вы к Нему приближаетесь?»

Когда я сказал это, он взглянул на меня с некоторым сомнением.

«Говорят, будто мы, алхимики, всегда стоим одной ногой в костре, – ответил он, – потому что многие люди считают наш научный поиск шарлатанством и отвергают его. Но изучение природы не может вестись с оглядкой на то, что кому-то кажется, будто наш путь познания не соответствует Божественным предначертаниям. Тому, кто боится подобных суждений, науку вперед не двинуть».

«Мне эти проблемы понятны, – кивнул я. – Ты не обижайся, что я переспрашиваю, но все это для меня все же ново. Пожалуйста, продолжай свой рассказ».

– М-да... – магистр зевнул, потирая глаза. – Вот так мы с ним и подружились.

– Но сейчас ты свой рассказ прервешь, – сказал Витус, – и выпьешь еще одну кружку с отваром ивы.

Однако выяснилось, что магистр уже заснул.

Проснулся он на другое утро и первым делом объявил, что желает продолжать рассказ. Витус не возражал. Внимательно обследовав магистра, он, к своей радости, отметил, что пациент явно на пути к полному выздоровлению.

– Прошло совсем немного времени, и мы с Конрадом Магнусом начали проводить вместе все вечера, – рассказывал магистр. – Мы часами вели дискуссии о Боге и мире; одновременно Конрад Магнус экспериментировал со своими пробирками, тиглями, колбами и другими сосудами из стекла или металла. Приятный он был человек и отменно вежливый, а знаниями обладал огромными. При этом держался скромно, в общении был мягок, он и мухи не обидел бы...

Однако некоторое время спустя люди стали судачить на его счет. Сначала втихомолку, у него за спиной, а потом нагло, в открытую, осуждать и бранить его. Конрад стал мишенью для разного рода насмешек и подвергался самым немыслимым оскорблениям, какие могут прийти в голову невеждам: «колдун», «пожиратель детей», «вампир», «еретик» и тому подобное – все это ему приходилось слышать и молча сносить. И это еще не самые страшные оскорбления в его адрес... А все потому, что он занимался опытами, для них непонятными. Особый гнев горожан он навлек на себя, когда однажды на площади перед ратушей пустился с горожанами в спор о том, какой формы Земля. Оглядываясь сегодня на события тех дней, я уверен, что его просто-напросто спровоцировали, но тогда мы с ним об этом не догадывались. Спокойно, как он вообще привык рассуждать, Конрад повторял, что, по данным ученых, не Солнце вращается вокруг Земли, а Земля, как одна планета из многих, вращается вокруг Солнца. В глазах толпы это было богохульством. Люди высмеивали его, требовали, чтобы он заткнулся. Я, конечно, вступился за него. В конце концов он говорил только то, что я уже знал давно и никакому сомнению не подвергал.

«Послушайте, люди! – взывал я к ним. – Будучи жителями нашего прекрасного города, вы, как и я, не раз и не два видели Геркулесов столп с моря, не так ли?»

«Ну, и что? – недоумевали они. – И что с того?»

«Тогда вы не могли не заметить, что даже в ясную погоду издалека видна только вершина этого маяка, а нижней его части не видно».

«Ну, и что? – опять недоумевали они. – Что с этого?»

«Да как же вы не сообразите! – крикнул я в ответ. – А то и означает, что наша Земля и в самом деле напоминает шар!»

В ответ люди расхохотались. Тут мой взгляд случайно упал на девочку, забавлявшуюся деревянным шариком. Я взял у нее шарик и левой рукой высоко поднял его.

«Вы видите, что я имею в виду! – воскликнул я и поднял над шаром кончик моего указательного пальца. – Так, как вы стоите, вы можете увидеть только кончик моего указательного пальца. А другая его часть от ваших глаз скрыта! Причина самая простая: форма шара скрывает большую часть моего пальца от ваших глаз. А вот будь у меня в руках не шар, а диск, вы видели бы и верхнюю, и нижнюю части пальца. – Я торжествующе оглядел толпу. – Точно то же самое мы видим и в случае с Геркулесовым столпом. С моря видна только верхняя часть маяка, потому что Земля – это шар!»

Я надеялся, я рассчитывал, что по крайней мере после этого меня поймут и поддержат. Но ответом мне было ледяное молчание.

А через некоторое время прямо-таки взорвался худощавый старик.

«Ты ничем от этого вот не отличаешься! – закричал он, злобно тыча скрюченным от подагры указательным пальцем в сторону Конрада. – Хочешь, чтобы у нас мозги свихнулись? Несешь всякую ерунду, а говоришь, что это наука, и еще сравниваешь при этом творение Господа с деревянным шаром! Еретики вы – что один, что другой!»

Сегодня я уверен, что кто-то из этой толпы и донес инквизиторам на моего друга, потому что на другой день его арестовали. Однако Конрад Магнус пользовался всеобщим уважением в ученой среде, поэтому для начала его подвергли домашнему аресту. За ним пришли следующей ночью, чтобы не вызывать пересуды. Незадолго до того – он находился еще под домашним арестом – у меня была еще одна, последняя, возможность повидаться с Конрадом Магнусом.

«Рамиро, – сказал он мне по своему обыкновению совершенно спокойно, – то, что мне теперь предстоит, я предвидел давно, и оно не свалилось на меня нежданно-негаданно. Я иду предопределенным мне путем. Но ты-то поостерегись. Постарайся сегодня же уехать из Ла Коруньи».

Как он был прав! Всего через несколько часов подручные инквизиции были уже перед моим домом. Я спросил их через дверь, в чем меня обвиняют. И в ответ услышал: «В ереси!» Только за то, что я пытался объяснить толпе несведущих людей, какова в действительности форма нашей планеты.

– Ну, – магистр самодовольно улыбнулся, – пока они стучали в мою входную дверь, я успел улизнуть через черный ход. Я хотел добраться до Сан-Себастьяна, где у моего отца было дело: он виноторговец».

Больной сделал короткую передышку и пожал плечами:

– Как вы понимаете, мне это не удалось. Они на преследовании еретиков собаку съели! Даже если это всего-навсего бедный юрист...

– Необычная история... – Витус был под сильным впечатлением от услышанного. – Однако он не дает ответа на вопрос, почему ты так уверен, что выживешь?

– Твоя правда, – кивнул магистр. – Но когда у меня был жар и я бредил, в какой-то момент перед моим внутренним взором возникла картина прощания с Конрадом в Ла Корунье, когда он дал мне совет бежать из города. В бреду эта сцена получила продолжение. Я видел все так ясно и отчетливо, будто так оно и было в действительности. «Рамиро! – воскликнул Конрад, когда я уже повернулся, было, к нему спиной, собираясь уйти. – Выслушай мое последнее напутствие и восприми мои слова как непреложную истину: через несколько дней меня обвинят в колдовстве. Нет, не перебивай меня! – сказал он неожиданно резко, когда я усомнился, было, в этом, – и я погибну в Ла Корунье на костре. Это так же верно, как и последнее „амен!“. Но так же верно и то, что тебе, Рамиро, предстоит долгая жизнь! И еще кое-что. Ты встретишь друга, который будет ценить и уважать тебя так же, как я. Что бы ни случилось, он тебя в беде не оставит! Так что не тревожься о своей участи, живи!»

Магистр посмотрел на Витуса долгим взглядом. Витус кивнул и молча пожал его маленькую руку.

– Пожалуй, в этом он не ошибся. Какова же его судьба?

– Все произошло именно так, как он и предвидел. Некоторое время назад мне передали записку, в которой сообщалось, что Конрад Магнус действительно погиб на костре. Я же живу покамест, хотя сил, чтобы вырваться отсюда, у меня нет, – магистр приподнялся на локтях. – А теперь – в виде исключения! – позволь и мне задать вопрос. Что тебя подвигло в тот момент, когда я уже готов был отправиться в лучший из миров, сделать ставку на настой из ивовой коры?

Витус улыбнулся:

– То, что однажды это снадобье помогло и мне.

НАЕМНИК МАРТИНЕС

Ты, дружище, спишь с открытыми глазами, не то бы заметил, что это моя еда. Закажи себе чего-нибудь.

15 июня того же года некий человек, тяжело ступая, шел по улице Сан-Антонио, которая с южной стороны прямиком вела в центр Досвальдеса. Было далеко за полдень, солнце вот уже больше часа немилосердно пекло, и на небе – ни облачка. Мужчина остановился, чтобы немного передохнуть. Последние сто пятьдесят миль он проделал пешком, устал и чувствовал себя вконец разбитым. Неподалеку от Гвадалахары его лошадь сломала переднюю ногу, и ее пришлось пристрелить. В последний раз путник принимал горячую пищу три дня назад в монастыре, где братья-цистерианцы накормили его досыта. Желудок давно урчал, что отнюдь не улучшало его настроения. На дороге пыль стояла столбом. Путник кашлял и отплевывался. В нескольких сотнях метров от дороги он увидел скромные домики – то была окраина Досвальдеса.

– Хотел бы я знать, что ожидает меня в этом захолустье! – громко проговорил он и, сняв берет, утер им пот со лба. Это был красивый берет из красного и зеленого шелка, который знавал и лучшие времена. Длинное перо цапли, весело покачивающееся на правой стороне берета, не могло скрыть, до чего он поношен.

– Самое время, чтобы Хуан Мартинес в очередной раз заглянул в таверну, съел бы что-нибудь подходящее и выпил бы, – снова заговорил он вслух сам с собой. Лихо нацепил берет и зашагал дальше.

Походка целеустремленная, внешний вид – молодцеватый, рот – узкогубый, мужественный, черты лица – резкие, соответствующие твердости его характера. Мартинесу уже стукнуло сорок, но выглядел он моложе. Многие женщины сочли бы его даже красивым, если бы не правый глаз. Хуан ничего им не видел, и это замечал каждый, потому что глаз напоминал очищенное вареное яйцо.

Зрение Мартинес потерял не в результате несчастного случая, а в силу своей профессии: он был наемным солдатом, и ему часто приходилось бывать в бою. Только сейчас весь его опыт оказался никому не нужен, потому что в эти дни не было спроса на твердую руку и верный клинок. Он невольно погладил свою старую шпагу. Ее выковали в Толедо, и сталь клинка была такой прочной и острой, что этой шпагой Мартинес мог бы разрубить кольчугу.

Он приближался к городку. Его подстегивала мысль о куске хорошо прожаренного мяса и стаканчике-другом выпивки. Дойдя до первых домов, он забросил узелок, который до того нес в руке, за плечи, и стал пытливо вглядываться в открытые окна домов, но нигде не видел ни души. «Что стряслось в этом захолустье? – подумал он. – Чума здесь прошла, что ли?» Медленно продолжая свой путь, он надумал воспользоваться моментом и оглядеть заброшенные дома...

Еще через полчаса Мартинес оказался в конце улицы Сан-Антонио и понял, почему дома пусты, а горожан словно ветром сдуло: на Пласа д'Иглесиа должны были сжечь преступника. Это зрелище притягивает людей так же, как мух сырое мясо. Были предприняты и обычные меры предосторожности: алебардщики перегородили выходы на площадь со всех сторон. Они приглядывались к Мартинесу, а тот принял самый невинный вид. Он сразу заметил, что на городских харчах все они раздобрели и словно обмякли. Его левый глаз внимательно ощупывал собравшихся на площади, которая была до того запружена народом, что казалась сплошной черной массой. Может, это и лучше: в толпе сделать так, чтобы чей-то кошелек поменял хозяина, большого труда не составит. Кроме жалких медяков и нескольких серебряных монеток – самых мелких, конечно, – у него в карманах было пусто.

«Голытьба все они!» – недобро подумал Мартинес. Нет у них ничего такого, ради чего стоило бы рисковать. Он решил, что просто посмотрит аутодафе, как все, а предпринимать ничего не будет. На площади в пятьдесят квадратных футов шла подготовка к казни Слева возвышалось здание церкви с отдельно стоявшей колокольней, а перед ним – небольшое здание о трех окнах. Скорее всего, дом священника. Справа, на самом краю площади, возвышалось покрашенное белой краской здание, на котором висела табличка с надписью: «АЛЬКАЛЬД». Прочесть этого слова Мартинес не мог, но причудливая готическая вязь букв и вид здания свидетельствовали, что в нем проживает кто-то из городского начальства, скорее всего, градоначальник.

А немного позади резиденции градоначальника стоял самый красивый дом на всей площади: внушительного вида особняк с тянувшимся вдоль него изумительным садом. Хозяин дома построил его в чисто мавританском стиле. Перед домом люди, как на естественном возвышении, стояли на мосту, переброшенном через речку Пахо. Остальных зевак алебардщики постоянно оттесняли, потому что поближе к помосту положено было находиться членам комиссии инквизиции. Здесь же был сооружен помост и установлен флагшток.

На небе появились первые тучки, которые принес с собой юго-западный ветер. Лениво заколыхался государственный флаг Кастилии. В двадцати шагах от флагштока в землю воткнули два деревянных столба, и перед каждым из них навалили целую кучу поленьев и хвороста – для костров.

Над площадью повис выжидательный гул толпы. Сквозь цепь часовых проскользнул шут, который тут же принялся кувыркаться перед вбитыми в землю столбами. Зеваки смеялись над ним, кое-кто из алебардщиков тоже. Воспользовавшись возможностью, разгорячившийся шут начал вышагивать парадным солдатским шагом перед самим помостом. Мартинеса это тоже позабавило. Наконец-то есть на что посмотреть! Алебардщики и не думали прогонять шута...

На Локалито был камзол с красной левой и желтой правой полами, а обтягивающее ноги трико повторяло это сочетание зеркально наоборот. Рукой он указывал на то место, где у людей – у некоторых! – бывает сердце: «Вот здесь я колдун... Втайне от всех!» А потом указал на правую часть груди: «А вот здесь я педераст... Как я влюблен!»

Зеваки хохотали и хлопали в ладоши. Шут начал быстро бить ладонями то по правой, то по левой ноге, подпрыгивать и в такт этим прыжкам выкрикивать:

Я то колдун,

А то педрило,

То еретик,

А то блудник, –

Я колдую и блужу,

Поколдую – поблужу...

Он перестал кричать и театрально раскланялся, громко говоря:

– И я, конечно, заслужил бы смертной казни... – он нарочито умолк перед эффектной концовкой, – ...не будь я шутом и дураком!

На какую-то долю секунды толпа затаила дыхание. А потом раздался громовой хохот.

Шут быстро снял свой колпак и начал обходить с ним толпу. Люди подавали щедро.

– Спасибо! Благодарю вас, люди добрые!

– Уберите шута! – прервал всеобщее веселье привыкший приказывать голос.

Незамеченный Мартинесом и толпой из церкви вышел инквизитор. За ним следовали священник и писцы.

– Аутодафе – это не шутка и не представление, – инквизитор поискал глазами кого-то. – Кто отвечает за охрану?

– Ваше преосвященство?.. – командир алебардщиков приблизился к нему, чеканя шаг.

– Вы лично будете отвечать за то, чтобы таких несуразиц больше не случалось до оглашения приговора. Церковь не любит, когда ее вышучивают.

– Слушаюсь, ваше преосвященство! – начальник охраны прищелкнул каблуками и ретировался, очень довольный тем, что выходка шута не возымела более неприятных для него последствий.

Инквизитор и его свита неспешно направились к деревянному помосту в центре площади. Там их ждали разодетые в пух и прах господа из ближайшего окружения мэра. Мартинес сразу решил про себя, что это светские хозяева города. Один из них, одетый чуть попроще, наверняка алькальд, – толстяк с лицом саламандры; другой, изнеженный и женственный в своих движениях, был, скорее всего, из дворян. Обе группы обменялись приветствиями. Его преосвященство осенил всех крестом и проговорил что-то, чего Мартинес не разобрал. Сам инквизитор был высокого роста, но на удивление костлявым, как старая кляча. Подобно большинству высокорослых людей, он слегка сутулился. На нем было пурпурно-красное одеяние из самого дорогого атласа. На груди покачивался сравнительно небольшой, с человеческую ладонь, золотой крест, осыпанный рубинами. Время от времени инквизитор запускал руку в карман, доставал что-то оттуда и отправлял в рот. Мартинес не видел, что это было, но ему тоже очень хотелось пожевать. В домах, куда он все же заглянул по дороге на площадь, Мартинес не нашел ничего, кроме нескольких пряников да пресной булки. Маловато для голодного дюжего молодца...

Пятеро мужчин поднялись на помост. Писец-секретарь поднял руку, призывая к тишине.

– Аутодафе разрешено начинать! – звучным голосом провозгласил он.


От здания тюрьмы, массивного строения, сложенного из горного камня, которое возвышалось на противоположной стороне площади, к ним приближалась небольшая группа людей. В середине шли двое мужчин, на которых натянули серые санбенито – балахоны без рукавов, с капюшонами, разрисованными языками пламени и черепом со скрещенными костями. Оба они тащили на спинах длинные лестницы. Каждые несколько шагов эти двое останавливались, чтобы передохнуть, приходили в себя и продолжали путь. Мартинес сразу понял, что они-то и есть осужденные. Оба наверняка прошли через пытки на дыбе – на этот счет у Мартинеса глаз был наметан.

Осужденных сопровождали палач и четверо его подручных. Они держали в руках толстые веревки и фитильные запалы. Мартинес обратил внимание, что по некоторым признакам меньший из двух заключенных, видимо, женщина. Сложения она была скорее хрупкого, и тащить на себе лестницу было для нее мукой мученической. Конвоировали эту группу шесть алебардщиков. Они, очевидно, отвечали за то, чтобы осужденные не сбежали. Мартинес презрительно кашлянул. Оба несчастных совсем выбились из сил, куда им бежать – догонят через несколько шагов!

Тем временем группа приблизилась к обоим кострам. Толпа затаила дыхание. Осужденным дали знать, чтобы они положили лестницы на землю, друг параллельно другу. Те подчинились.

– Палач, приступай к делу! – воскликнул священник. Голос у него был высокий, чистый, что никак не вязалось с его тучной фигурой.

– Ложитесь на лестницы, вдоль них! – хрипло прорычал палач. – Только не у самого конца. На пять футов пониже! – он прошелся между лежавшими лестницами и указал точное место, где лечь. – Ноги чтобы были вот тут!

Несчастные не сопротивлялись, но вдруг тот, что поменьше, с рыданием бросился на грудь того, что повыше. Высокий успокаивающе гладил его по спине и что-то шептал ему на ухо, но было заметно, что и он в отчаянии.

Палач оторвал одного от другого.

– Все, будет! Ложитесь, да поживее!

Те подчинились – а что им было делать?

– Привяжите их!

Четверо подручных палача выступили вперед и, привязав бедолаг к лестнице, стянули узлы у них на груди.

– Большого свяжите покрепче! Видите, какой он тяжелый? Сорвется еще, чего доброго! Вы головой отвечаете за то, чтобы такого не случилось! – Палач пожелал лично убедиться, достаточно ли крепко привязан осужденный.

– Так, а теперь поставьте их!

Подручные потащили лестницы и поставили их, прислонив к столбам. Оба осужденных висели теперь на одинаковой высоте над разложенными кострами.

Палач доложил священнику:

– Все готово, святой отец.

Священник кивнул и повернулся к писцу:

– Запишите, пожалуйста, что процедура была соблюдена.

– Слушаюсь, – секретарь сидел за маленьким столом и что-то писал в документе о производстве казни.

Священник посмотрел направо, потом налево.

– По-моему, все готово. Позвольте зачитать приговор? – обратился он к инквизитору.

– Прошу, – коротко ответил тот.

– Начинайте, – махнул рукой представитель дворянства.

– Приступаю к объявлению приговора! – провозгласил священник. Развернул пергаментный свиток и начал громко зачитывать:


Именем великой и всемогущей матери-церкви, представленной здесь


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40