Ведьма - Ведьмин подарок

В кабинет с непроницаемым лицом зашла Мари, неся на подносе чашки с кофе и бокалы. Поставив все это на стол, она молча вышла. Валерий Борисович достал из шкафа бутылку коньяка и налил в бокалы. В бутылке явно был не яд, но желание выпендриваться у меня исчезло, и я прикрыла рукой стоящий передо мной бокал.

– Пожалуй, я не буду. Статья сейчас лишь в черновых набросках, над ней еще надо поработать, отшлифовать. А от коньяка у меня голова обычно болит.

– Ничего от такого количества не будет, Иванна, – возразил Валерий Борисович и поднял бокал, хитро поблескивая глазками, отчего стал похож на кота, подбирающегося к сметане. – За успех твоей статьи – на первой полосе!

– Спасибо, – искренне откликнулась я. «За такое не грех и выпить». Я пригубила коньяк и сразу торопливо поднялась. – Я пойду готовить статью – мне часа два потребуется, чтобы довести ее до соответствующего уровня.

– Хорошо. Подготовишь статью – сразу ко мне.

– Предварительно не показывая Василию Ивановичу? – удивилась я.

Это было что-то новое в практике главного редактора, но мне очень понравившееся. «Дядя Василина» был придирчив, въедлив, и не со всеми его правками я была согласна, часто вступала в спор, обычно заканчивающийся его словами: «Когда будете на моем месте, вот тогда делайте что хотите». Правда, по его тону можно было понять, что он не верит в такой поворот событий.

– Совершенно верно. А фотографии, диктофонные записи, ну словом, весь первичный материал передай юристам – пусть они дадут мне свое заключение, во избежание возможных судебных исков. – Валерий Борисович, как всегда, решился перестраховаться, но – «лед тронулся, господа присяжные заседатели!»

Окрыленная его обещанием, я, вбежав в свою комнату, заявила Марте:

– Мы в нем ошибались, Марик. Он хоть и не душка, но ничто человеческое ему не чуждо. Со временем он может стать неплохим главным редактором. Теперь главное: меня ни для кого нет! За два часа надо подготовить статью на первую полосу! Будешь отвечать на звонки по моему мобильному телефону.

– Тебе только что звонил мужчина, представился нотариусом Чирляевым. Это твое новое увлечение? Голос очень приятный.

– Фамилия мне незнакома. А неизвестность иногда чревата сюрпризами. Пожалуй, для него я сделаю исключение – отвечу на звонок сама. – Некстати в памяти всплыли презрение во взгляде Егора и с горечью брошенное им: «Провинциалка!» Сжав зубы до скрипа, я отбросила воспоминания и эмоции, готовые захлестнуть меня. «Мне надо работать!»

– Слушаюсь, товарищ начальник! – рассмеялась Марта, но я уже полностью отдалась будущей статье. Время и окружающая обстановка перестали существовать для меня.

– Иванна, это он! – Марта попыталась всунуть мне в руку телефон. – Очень приятный голос!

– Я же просила – не отвлекать! – вскипела я, отмахнувшись, но Марта не отступала:

– Ваня, он сказал, что это очень важно! – И я сдалась.

Голос у мужчины был в самом деле очень приятный, его тембр завораживал, пока смысл услышанного не проник в мое сознание.

– Моя фамилия Чирляев, Виталий Геннадьевич. Я являюсь душеприказчиком небезызвестной вам Петряковой Ларисы Сигизмундовны.

– Что с ней?! – Я вздрогнула, вспомнив, как всего несколько дней тому назад она настойчиво просила меня навестить ее, но как раз наметилась эта командировка, и я забыла обо всем на свете.

– Лариса Сигизмундовна скончалась три дня тому назад, и сегодня утром ее похоронили. Согласно завещанию вы становитесь владелицей ее двухкомнатной квартиры и всего, что там находится. Как понимаете, это не телефонный разговор. Нам надо встретиться в самое ближайшее время. Когда вам будет удобно?

– Завтра утром, – машинально ответила я, переживая горестное известие о смерти бывшей квартирной хозяйки, у которой не так давно снимала комнату.

«Могла же перед отъездом найти полчаса, чтобы навестить старушку, – ругала я себя. – Ведь она так просила, видно, предчувствовала, что это будет наша последняя встреча. А я – свинья!»

– Меня это устраивает. Записывайте, куда вам следует завтра подойти к одиннадцати часам утра. – Нотариус, продиктовав адрес, попрощался, а я продолжала сидеть с телефоном в руке, погрузившись в горестные раздумья и даже забыв о статье. Ведь в моей жизни будет еще не одна статья, а вот человека с того света не вернуть. К сожалению, мы часто начинаем ценить людей только когда их теряем.

– Что ты как в воду опущенная? – встревожилась Марта. – Что он сказал?

– Умерла моя очень хорошая знакомая, – медленно произнесла я, понимая, что Лариса Сигизмундовна для меня не просто квартирная хозяйка, у которой я в позапрошлом году снимала комнату.

Несмотря на огромную разницу в возрасте, нам было интересно общаться, и она мне здорово помогла в раскрытии тайны оборотней села Страхолесье[7]. Связь между нами не оборвалась, даже когда я уехала от нее.

Через полчаса я закончила статью и поспешила в кабинет главного редактора, несмотря на то что Марта заварила свежесмолотый кофе, насытивший все вокруг одуряющим ароматом. В коридоре я встретила Василия Ивановича, из кабинета главреда он брел обреченно и не спеша. Это могло означать лишь то, что Валерий Борисович не сдержал слова и утвердил макет завтрашнего выпуска газеты без моей статьи.

– Как это?! Я ведь только несу свою статью на первую полосу! – возмутилась я. – Мне Валерий Борисович обещал!

«Дядя Василина» молча пожал плечами и, согнувшись больше обычного, проследовал дальше. Я не раздумывая бросилась в бой: молнией пролетев мимо Лакмуса, что-то озабоченно набиравшей на компьютере, ворвалась в кабинет главного редактора.

– Вы что, собираетесь поставить статью позже?! – вознегодовала я с порога. – Не думаете ли вы, что этот материал могут перехватить другие газеты и опередить нас?

– Успокойтесь, Иванна. Никто этот материал не перехватит и не напечатает – факты не подтвердились. – Валерий Борисович был спокоен, как тюлень.

– Как не подтвердились?! – изумилась я, плюхнувшись на стул.

– Вся эта история – иллюзия, не более того. ДТП не было, гаишники не задерживали помощника депутата. Не волнуйтесь; вас неправильно информировали, но то, что в командировку съездили, – это хорошо, надо побольше ездить, быть ближе к людям, не закрываться в четырех стенах. – Он с притворным негодованием обвел взглядом свой шикарно обставленный кабинет. – Ваша инициатива, безусловно, стоит того, чтобы ее поощрить. – Он залез рукой в ящик стола, достал конверт и протянул мне. – Здесь пятьсот долларов. А на первую полосу мы пустим вашу статью, но только другую – готовьте материал. Кофе, коньяк?

– Вы хотите меня купить?! – разозлилась я, отталкивая от себя конверт с деньгами. «Он что – за дурочку меня принимает?»

– Ни в коем случае! – возразил Валерий Борисович. – Это просто поощрение инициативного работника, но если вы против… – Он быстро бросил конверт обратно в ящик стола.

– Вы как главный редактор можете не напечатать ее, но это сделают другие газеты! – заявила я первое, что пришло в голову, и эта идея мне понравилась.

– О чем вы?! Подобная статья должна основываться на фактах, документах, иначе судебные иски разорят газету. А ведь ничего нет, кроме ваших слов.

– Фотографии, аудиозаписи – разве этого мало?

– Их нет и никогда не было, – пожал плечами Валерий Борисович.

– Как это – не было? Я этого так не оставлю! – с вызовом произнесла я и покинула кабинет, правда, уже не так быстро, как попала в него.

Не заходя в свою комнату, где меня ожидали Марта и еще не остывший кофе, я поспешила в лабораторию, затем к юристам, хотя уже понимала, что все это ни к чему не приведет. Все материалы, собранные в командировке, были уничтожены: на флешке не оказалось фотографий, как и записей в диктофоне; исчезли также привезенные фотокопии протоколов и заявлений. На мои вопросы сотрудники редакции недоуменно пожимали плечами и прятали глаза.

Услышав мой голос по телефону, пострадавший Соленый начал извиняться за то, что сказал мне неправду – мол, он ушибся, когда ремонтировал крышу, и никто его не сбивал на автомобиле. А гаишник, передавший мне фотографии и рассказавший подробности этой истории, вообще отказался со мной разговаривать. Подобное происходило и с другими свидетелями, с которыми я беседовала только вчера. Власть и деньги сделали свое дело. Надо мной зло посмеялись, указав мне мое место.

Немного успокоившись и окончательно осознав, что проиграла, я вновь направилась в кабинет главреда.

– Я думаю, что мы можем вернуться к вопросу премирования, – радушно произнес он, когда я молча устроилась на стуле напротив, теперь не поправляя задравшуюся юбку.

Он вытащил конверт с деньгами, придвинул его ко мне.

– Кофе, коньяк?

– И кофе, и коньяк. – Я согласно кивнула и положила свою папку на стол.

На этот раз Мари-Лакмус принесла кофе и бокалы очень быстро. Валерий Борисович разлил коньяк, поднял бокал и провозгласил тост:

– За взаимопонимание!

– Согласна. И за взаимную любовь! – подхватила я и выплеснула коньяк, а следом и кофе, в лицо и на костюм Валерия Борисовича.

– Эти деньги мои? – уточнила я и, вытащив стодолларовые купюры из конверта, подожгла их, щелкнув зажигалкой, и бросила в хрустальную пепельницу.

– Никогда не видела долларовый костер!

Вызванная возмущенным Валерием Борисовичем, Мари-Лакмус испуганно возилась с костюмом шефа, оттирая его салфетками.

– Вон! – заорал главред, придя в себя. – Чтобы я тебя больше не видел в редакции!

– И не увидите! – согласилась я и достала из папки заявление об увольнении по собственному желанию.

– Я тебя по статье уволю! – вскипел Валерий Борисович.

– При этом не забудьте указать, за что: испорченный костюм и сожженные пятьсот долларов взятки, – уточнила я и, торжествуя, вышла из кабинета.

Глава 2

На встречу с нотариусом я приехала на блестящем красном чуде «ниссан-микра», полгода назад взятому в кредит. Испытанное вчера моральное удовлетворение сегодня обернулось «тяжелым похмельем» – через две недели надо платить проценты по кредиту за машину и за аренду однокомнатной квартиры. Месяц-два я еще выдержу, ведя экономную жизнь, расходуя небольшие сбережения, – а дальше что? Устроиться на работу в другую газету проблематично: всегда интересуются причиной ухода с прежнего места работы и перезванивают туда. Нетрудно догадаться, какую характеристику даст мне Валерий Борисович. Но я не собиралась порывать с журналистикой и надеялась на удачу.

Мне вспомнилась Лариса Сигизмундовна, строгая на вид, но очень добрая старушка. Она несколько раз мне звонила и просила зайти к ней. Видно, она предчувствовала, что это будет наша последняя встреча. Мне стало не по себе: ведь могла я перед отъездом навестить ее! Но, почуяв журналистским нюхом богатый материал для статьи, я тогда забыла обо всем.

«Из-за командировки я не навестила Ларису Сигизмундовну и в итоге лишилась работы. Старушка была настоящей ведьмой: умела с помощью карт заглянуть в будущее человека. Может, она рассердилась на меня и таким образом наказала?» Но я отогнала прочь подобные мысли, найдя более прозаическую причину происшедшего со мной – мой характер правдолюбца. «Я такая, какая есть, и другой быть не хочу!» Я без колебаний поставила точку в размышлениях над вчерашним инцидентом с главредом, решив предать его забвению и заняться насущными вопросами.

За дверьми с черно-золотой вывеской «Частный нотариус» я обнаружила небольшой коридорчик и комнату с мягкой мебелью для посетителей. Дверь в смежную комнату была распахнута, там я увидела нотариуса и его помощницу – безликую, выцветшую женщину лет сорока.

– Благодарю за исключительную пунктуальность! – Седой представительный мужчина в дорогом костюме, со шлейфом пьянящего аромата парфюма поднялся и вышел из-за стола мне навстречу. – Согласно последней воле Ларисы Сигизмундовны, после ее похорон я был обязан вскрыть завещание в присутствии внука покойной Любомира Даниловича Пятецкого и вас. Позавчера позвонил вам на работу, но мне сообщили, что вы находитесь в командировке. Внуку покойной, Любомиру Даниловичу, спешно требовалось отбыть в Петербург, на свое постоянное место проживания, и мне пришлось нарушить условия завещателя – вскрыть конверт с завещанием без вас. – Он сокрушенно покачал головой. – Поверьте, у меня такое в первый раз случилось – словно нашло наваждение. Если вы в претензии ко мне… – Он горестно вскинул брови и замолк, а по мимике огорченного нотариуса я прочитала его мысли: «Кто же мог предполагать, что своей единственной наследницей старуха выбрала тебя, а не родного внука?»

– Я в любом случае не смогла бы присутствовать и дала бы вам свое согласие вскрыть завещание без меня, – успокоила я его. – Будем считать, что я так и поступила.

– Покойная завещала Любомиру Даниловичу некоторые вещи, а вам главное – двухкомнатную квартиру на Подоле. Я вчера сообщил вам об этом по телефону. – Он сделал паузу и выжидающе посмотрел на меня.

«По-видимому, он ждал, что я от радости вскочу на стол и станцую канкан. Но у меня на сердце больше горечи от известия о смерти Ларисы Сигизмундовны, чем ликования по поводу получения в собственность квартиры. А может, я еще не осознаю привалившего счастья, поэтому не радуюсь?»

– Вчера я была немного не в себе и не совсем поняла вас. Не скажу, что я хорошо понимаю и сейчас. Выходит, внуку Лариса Сигизмундовна ничего не оставила, а мне – квартиру?

– Точно так, – подтвердил нотариус. – Правом на наследство, то есть на квартиру, вы станете обладать по истечении шести месяцев со дня смерти наследодателя. На протяжении этого времени родственники покойной могут в судебном порядке оспорить завещание, но в самом худшем случае вам все равно перепадет какая-то часть этой квартиры.

– Самое ужасное, что может случиться в жизни, – это судиться по такому поводу. Если подобное произойдет, я не буду ни на что претендовать – ведь я, по сути, совсем чужой человек, – твердо заявила я и увидела, как у нотариуса от изумления округлились глаза. Похоже, он начал сомневаться в моей дееспособности и адекватности моего поведения.

– Я думаю, что вам не стоит об этом беспокоиться, – придя в себя, заговорил нотариус. – Внук покойной – мужчина уже в возрасте, ему за шестьдесят, и, судя по всему, он человек состоятельный. Он весьма спокойно отреагировал на содержание завещания, сразу сообщил, что, кроме него, других родственников у покойной нет. Пожелал, чтобы эта квартира вам принесла больше счастья, чем его бабушке. На мой взгляд, его больше беспокоило, как бы не опоздать в аэропорт, чем то, что квартира досталась вам, а не ему. Так что владейте квартирой на здоровье, но до истечения положенного срока вы не имеете права ничего с ней делать: отчуждать, продавать, сдавать в аренду, использовать в качестве залога. Это же касается мебели и других вещей, находящихся в квартире. – Тут нотариус широко улыбнулся, встал из-за стола и протянул мне руку. – Двухкомнатная квартира на Подоле, в центральной части города, стоит очень и очень немало. Я вас поздравляю! Документы для вас подготовлены – в этой папочке. Спокойно их пересмотрите; если есть вопросы, с удовольствием отвечу.

Через полчаса, потрясенная тем, что неожиданно стала владелицей столичной квартиры, я вышла на улицу. Вот теперь у меня внутри пело, ликовало, несмотря на усилия сдержать рвущиеся эмоции воспоминаниями о добрейшей Ларисе Сигизмундовне. Но вместо образа милой старушки в памяти возникло другое: «Провинциалка! Охотница за жилплощадью! Задурила голову бедному мальчику!» Раскрасневшееся лицо мамы Егора вновь возникло у меня перед глазами. После нелепой гибели Антона[8], отношения с которым было трудно назвать любовью, в мою жизнь вошел Егор – он вел в нашей газете разделы политики и международной жизни. Сын известного дипломата, выпускник Института международных отношений, он свободно владел английским и немецким языками. Егор быстро создал себе имя, стал очень хорошо зарабатывать, занимаясь независимой журналистикой, что удавалось немногим.

В подвальном помещении нашего офисного здания были установлены четыре стола для настольного тенниса. Как только я узнала об этом, программа моих обеденных перерывов была определена. Я нашла себе занятие по душе, и надо еще учесть, что в школе я была одним из лучших игроков в пинг-понг. Однажды моим соперником стал Егор, редко появлявшийся у столов для пинг-понга и державшийся среди сотрудников редакции особняком. Он проиграл мне три партии подряд с разгромным счетом и «завелся». Раскрасневшись от напряжения, он попытался отыграться, но ему это не удалось. Егор назначил мне новую встречу, решив перебороть мое мастерство своим упорством, но Судьба распорядилась так, что, вместо того чтобы играть друг против друга, мы, уже как партнеры, сыграли «два на два» и выиграли. Довольный Егор вечером пригласил меня «на суши» и за столиком в ресторане похвастался, что хорошо играет в большой теннис, а также заметил, что пинг-понг для него просто баловство. Вскоре он привел меня на корты, и я очень быстро научилась играть, но здесь уже доминировал он.

Обнаружив, что у нас много общего, мы стали все больше времени проводить вместе, и наше общение вышло за пределы кортов.

Вскоре мы стали близки, и я почувствовала, что влюбилась в него. Несмотря на его кажущееся высокомерие, я разглядела в нем достаточно ранимого человека, не совсем уверенного в себе, скрывающего это под внешней бравадой. Любил ли он меня? Я считала это вполне естественным, ни капельки не сомневаясь в том, что он любит меня. Мне казалось, что он растворился во мне так же, как и я растворилась в нем. Сомнений в его любви у меня не было до тех пор, пока не произошла встреча с его родителями, неожиданно вернувшимися с дачи и заставшими нас в постели. До этого ни разу не видевшие меня, они, тем не менее, заранее составили обо мне мнение. Его мать налетела на меня, как фурия, обвинив во всех смертных грехах, а главное – в том, что я хочу окрутить их драгоценного сыночка. Егор стоял рядом с безмятежным видом, словно все это его не касалось, и не произнес ни слова в мою защиту. Такой же фурией, жутко разозлившись на него, я вылетела из их квартиры. После этого инцидента я стала избегать Егора.

– Все, что с нами происходит, – лишь плод нашего воображения. Мир сложен или прост – зависит от дуновения мысли… – сказала я, когда мы встретились на нейтральной территории – в суши-баре.

– Ты что, обиделась на мою маму? – удивился он. – Она не дипломат и все вещи называет своими именами.

– Так значит, я – провинциалка, охотящаяся за жилплощадью твоих родителей?! – Я снова стала закипать.

– С одной стороны, это не так, но с другой стороны, если посмотреть на это глазами моих родителей… – начал он, но не успел закончить фразу, как все суши из моей тарелки вместе с соусом перекочевало на его брюки.

Это значило, что ОН НЕ ПРАВ и у меня нет сил словами доказывать его неправоту. Его слова ранили меня в сердце, а такая рана для любви смертельна.

– Настоящая провинциалка! Жлобиха! – зашипел он с ненавистью, и его взгляд был полон презрения.

Лучше бы он выругался или даже ударил меня. Любовь порождает сильные эмоции, порой они не подвластны разуму. Но презрение в его взгляде было подобно змее, прятавшейся в траве и только сейчас показавшейся оттуда. Презрение страшнее безразличия. На чье угодно презрение и безразличие мне плевать с высокой колокольни, но только не на ЕГО. Мне стало до боли ясно, что он полностью разделяет взгляды своих родителей в отношении меня. Он как высшее существо снисходит к низшему (это я!) только из-за моего тела. Символично, что наши отношения, начавшись с суши, им же и закончились. Не знаю, чем он привязал меня к себе, но я до сих пор люблю его и поэтому… ненавижу!

В школе спорт – легкая атлетика – заменил мне многие девчачьи увлечения, в том числе и интерес к сочинительству стихов. Я любила Цветаеву, Ахматову, Пастернака, Ахмадуллину, но сама не тяготела к написанию стихов, а после разрыва с Егором слова сами собой собирались в стихотворные строки и выплескивались на бумагу. Сомневаясь в их художественной ценности, я только Марте, единственному человеку, посвященному в мои отношения с Егором, показывала плоды своего сочинительства. Та улыбалась, хвалила стихи, но я понимала, что моя добрейшая подруга иного и не могла сказать. Егор старался попадаться мне на глаза и просил о встрече, но я категорически отказывала ему, а ночью страдала от желания его увидеть и обливала подушку слезами.

Назначь свидание – во сне,

Я прибегу, я прилечу.

Луна – мой лучший друг, и Сон,

Но ты не снишься мне…

Назначь свидание во сне.

Месяц назад Егор перешел в другую газету, и я вздохнула с облегчением: не надо было больше напрягаться, принимать безразличный вид при случайных встречах с ним в коридоре. С глаз долой – из сердца вон! Но теперь воспоминания вновь накрыли меня, и стало так горько на душе! Мне не хватало сил вырвать свои чувства с корнями, заглушить мою боль.

Несмотря на неурядицы в личной жизни, я не собираюсь нести крест несчастной и обиженной. Будущее в руках человека, и в каком цвете он его видит, таким оно и приходит. Грядущее, еще недавно мрачное, назавтра уже не ужасало. Я прогнала прочь мысли о Егоре – пройдет время, и я излечусь. Моей спасительной молитвой в самый тяжелый период стали слова: «Мы больше никогда не увидимся. Он не будет сжимать мои холодные ладони в своих – горячих. Он не будет смотреть так, что можно лопнуть от счастья. Он не будет называть меня «любимая». И даже «милая» не будет. И самое главное: он не любил, не любит и не будет любить. Никого. Кроме себя».

Два года назад я поселилась у Ларисы Сигизмундовны. По непонятным для меня причинам старая женщина прикипела ко мне душой и расстроилась, когда я покинула ее, сняв отдельную однокомнатную квартиру. Неоднократно Лариса Сигизмундовна просила меня вернуться, но уже не в качестве квартирантки, а, как она по-старинному выражалась, «компаньонки». Однажды она даже сказала нелепую вещь, что, когда ей было шестнадцать лет, я спасла ей жизнь. Мне тогда стало смешно и грустно – видимо, столетний возраст все более давал о себе знать, раз этой очень умной и сильной женщине грезится такое.

Я немного побаивалась старуху, несмотря на ее доброе отношение ко мне. А все дело в том, что Лариса Сигизмундовна была потомственной ведьмой. Этот дар и силу она получила от своей бабушки в тринадцать лет, и с тех пор магия постоянно присутствовала в ее жизни. В последнее время тема ведьм стала очень популярной: газеты пестрят рекламой услуг белых и черных ведьм, колдунов, предлагающих привороты, зелье, предсказания будущего – весь магический ассортимент. Лариса Сигизмундовна явно была не «белой» ведьмой, но и не полностью «черной», скорее что-то среднее – «серая».

Вечерами после работы я изредка навещала ее, и мы вели долгие беседы за чаем. Лариса Сигизмундовна, несмотря на свой возраст, сохранила прекрасную память и хорошо ориентировалась в современном мире, хотя ее душа, похоже, осталась в начале двадцатого века. После разрыва с Егором мои визиты к старушке участились, мне так хотелось попросить ее бросить на своих чудесных картах на мою судьбу, но я сдерживалась, откладывая просьбу на неопределенное будущее, а теперь это стало невозможным.

Когда я уезжала от Ларисы Сигизмундовны, она настояла, чтобы я оставила у себя ключ от ее квартиры, под предлогом, что я иногда буду покупать и приносить ей продукты, но так ни разу и не обратилась ко мне с подобной просьбой. Иногда я проявляла инициативу, приносила ей фрукты, овощи, другие продукты, и она, несмотря на мои возражения, с точностью до копейки рассчитывалась со мной. Мои хитрости – мол, это мне передали из дому и денег за это брать не могу – старая женщина разоблачала вмиг и за все платила.

После меня Лариса Сигизмундовна несколько раз брала к себе студенток, но те долго не задерживались – характер у старухи был непростой. Я подозреваю, что она сдавала комнату не из-за денег, а с иной, не известной мне целью. Почему старуха выделила меня среди всех квартиранток, мне до сих пор непонятно. Странным было и то, что Лариса Сигизмундовна завещала квартиру мне, а не родному внуку.

В беседах она никогда не вспоминала о внуке, частенько подчеркивала, что на белом свете осталась совершенно одна. Очевидно, у них сложились непростые родственные отношения.

– Итак, провинциалка неожиданно для себя стала столичной штучкой, – прокомментировала я свое нынешнее положение.

Полученная в дар квартира меня обрадовала, особенно если учесть мое теперешнее безработное состояние. Я решила не затягивать с переездом из арендованной квартиры.

Глава 3

Тем же вечером я переступила порог квартиры покойной Ларисы Сигизмундовны. Не скажу, что у меня в душе при этом играли фанфары, скорее кошки скребли, на сердце было тяжело.

«Глупая, возрадуйся обретенному собственному жилью, которое тебе и в фантастическом сне не снилось!» – настраивала я себя, но поправить настроение не получалось.

Квартира Ларисы Сигизмундовны в старинном четырехэтажном доме мне и в прежние времена не добавляла оптимизма: окна, постоянно прикрытые плотными, непроницаемыми для дневного света шторами, и тусклый электрический свет от маломощных лампочек, не позволяющий читать.

Я прошла по длинному коридору, чрезвычайно узкому из-за расположенных здесь двух ветхих книжных шкафов со стеклянными полками, загроможденными множеством книг и журналов в потрепанных обложках и без них. Войдя в гостиную, я зажгла верхний свет. Лампочки в допотопном бумажном абажуре, висевшем вместо люстры, на мгновение вспыхнув, тут же погасли; осталась лишь одна, осветившая комнату тусклым, мертвенным светом, от которого сразу разболелись глаза. От этого ужасного света находящиеся здесь предметы потеряли четкость очертаний и «поплыли».

С того времени, как я была здесь в последний раз, ничего не изменилось. Круглый старинный стол из красного дерева на ножках, источенных добела кошачьими когтями, громоздкий сервант, черное пианино, ветхая софа, опирающаяся одним углом на два кирпича, – вещи дряхлые, захламляющие комнату и придающие ей неприглядный вид.

«Если бы вывезти всю эту рухлядь, освободить комнаты, поменять плотные бархатные шторы, накопители пыли, на легкие, веселые занавески, то все здесь будет совершенно другим. – Я вспомнила слова нотариуса, предупредившего, что до официального вступления в права владения наследством не должна ничего здесь трогать, менять, выбрасывать, завозить. – Пока я здесь не хозяйка, а этот чудесный подарок может в недалеком будущем оказаться иллюзией, поманившей меня и обманувшей».

Я решительно распахнула шторы, но от этого светлее в комнате не стало – за окном уже смеркалось.

«Но ведь закон не запрещает мне навести здесь порядок». Неизвестно откуда появившаяся худая черная кошка Желя потерлась о мои ноги и, сев, укоризненно уставилась на меня лимонными глазищами, словно спрашивая: «С чем пожаловала, новая хозяйка?»

К домашним питомцам я равнодушна и не отношусь к особам, впадающим в легкий экстаз при общении с ними. В мою бытность квартиранткой Желя вовсе игнорировала меня, но я от этого не страдала. Сейчас – другое дело. Помня, как старуха любила Желю, я отнесла ее к неотъемлемому от этой квартиры, не испытывая при этом особого восторга.

– Принимаю тебя на довольствие при условии, что не будешь гадить где попало, – объявила я свое решение кошке и подкрепила его пакетиком вкуснятины.

Не успела я разобраться, что к чему, а она уже потребовала добавку: видно, за эти дни сильно оголодала. Я пошла ей навстречу, но предупредила: «Особых иллюзий не строй, со мной не растолстеешь!» Переодевшись в легкий халатик, принесенный с собой, я нашла в ванной ведро, веник, тряпки и приступила к работе.

Борьба с накопившейся пылью и грязью отвлекла меня от мрачных дум, воспоминаний. Иногда мой взгляд скользил по фотографиям, выставленным за стеклом серванта, висящим в рамочках на стене, а чаще всего – по картам пасьянса, разложенного на столе, и тогда мне казалось, что хозяйка лишь на минуту вышла в другую комнату. Мое сердце замирало в тревожном предчувствии необычных событий, должных последовать в скором времени. Но ничего не происходило, и я чувствовала себя все уверенней. Я подошла к столу, намереваясь собрать карты и спрятать их в ящик серванта, и тут же вздрогнула от неведомо откуда взявшегося порыва ледяного ветра, остановившего меня. Необычно и страшно ощутить подобный сквозняк в закрытой комнате. Я даже подошла к окну и провела рукой вдоль рамы, надеясь найти источник дуновения, но безрезультатно. Все щели были заделаны и заклеены бумажной лентой. Этот феномен вместе с перегоревшими лампочками вызвал у меня тревогу.

Лариса Сигизмундовна увлекалась раскладыванием пасьянсов и не разрешала притрагиваться к картам. Однажды она даже рассердилась, когда я захотела рассмотреть картинки на них. Неужели ее душа незримо витает здесь и продолжает оберегать то, что было ей дорого при жизни? Глупо, но эти мысли заставили меня вслух произнести:

– Лариса Сигизмундовна, если не хотите, я карты трогать не буду.

И тут же единственная горевшая под абажуром лампочка замигала, словно покойная таким образом дала знать о своей воле. Я почувствовала, как по спине пробежала колонна мурашек, ноги ослабели, и я опустилась на ветхий стул, жалобно скрипнувший подо мной. Мне сразу представилось, что лампочка сейчас погаснет, квартиру заполнит непроглядная тьма, а по воздуху ко мне поплывет светящаяся призрачная фигура в длинном белом саване, протягивая навстречу трясущиеся костлявые руки…

Как была, в одном халатике, я бросилась из комнаты, но лампочка перестала мигать, и я остановилась на пороге.

– Чего я боюсь? – дрожащим голосом громко спросила я себя. – Я сама придумываю страхи. Здесь ничего нет и быть не может. Живые находятся на земле, мертвые – там, где им положено. Ведь правда, Лариса Сигизмундовна? – Я испуганно посмотрела на лампочку, словно ожидая посредством нее получить ответ упокоившейся старухи, но та продолжала ровно светить.