Ведьма - Ведьмин подарок

Сергей Пономаренко

Ведьмин подарок

Пролог

1. Киев. 1914 год

В солнечный сентябрьский полдень в трехэтажное желтое здание в стиле ампир, расположенное на пересечении Владимирской и Большой Житомирской улиц, вошел пристав 1-го стана Васильковского уезда Леопардов Овсей Терентьевич. В огромном, всегда многолюдном здании Присутственных мест располагались городская управа, пожарная и полицейская части. Легко ориентируясь в бесчисленных коридорах, переходах, лестничных пролетах, пристав прошел в сыскное отделение, занимавшее пять смежных комнат. Он с облегчением вздохнул, застав на месте заведующего Киевским сыскным отделением коллежского асессора господина Репойто-Дубяго.

– И что же ужасное стряслось у вас на участке? Судя по вашему озабоченному виду, в Белой Церкви происходят события не менее значительные, чем военные действия в Галиции, – попытался пошутить заведующий отделением, на самом деле пребывавший в мрачном расположении духа.

В последнее время преступный мир города не единожды подкладывал ему свинью, совершая громкие, до сих пор не раскрытые преступления, взбудоражившие общественность и вызвавшие недовольство губернатора. Прибывший из Москвы господин Горностаев, назначенный полицмейстером, потребовал немедленных результатов работы, а где их взять, если сыскное отделение укомплектовано людьми лишь на треть и состоит из восьми человек? Не далее как вчера полицмейстер стал приводить в пример заведующему работу предшественника, господина Красовского, словно не понимал, что для расследования серьезных дел требуется время – это только у известного книжного сыщика Шерлока Холмса происходит все быстро и гладко, а в жизни – медленно и наперекосяк. Тот же Красовский, не угодив губернатору и судебным чинам результатами одного расследования[1], был ранее положенного срока отправлен в отставку и заделался пасечником, считая, что пчелы меньше жалят, чем люди. Упаси Господи повторить его судьбу!

– В Галиции армия генерала Брусилова удачно наступает, уже и Львов наш, а вот в уезде неспокойно и тревожно – пропадают дети, – вздохнул пристав. – Меня исправник[2] прислал. Сказал на дорожку: «С твоего участка началось – тебе и разбираться! Езжай к Александру Степановичу, пусть поможет советом, а может, и даст толковых агентов в помощь».

– Излагайте, Овсей Терентьевич, что у вас там произошло? – с брезгливым недовольством повторил вопрос Репойто-Дубяго. – Только кратко, по сути.

– На протяжении двух месяцев в уезде пропало пятеро подростков в возрасте 14–16 лет – двое мужского и трое женского пола. Все из мещан, из добропорядочных семей. Розыски ничего не дали.

– И это все? – Александр Степанович недовольно посмотрел на пристава, отрывающего его по пустякам, и холодно сказал: – Вы инструкцию по уголовному сыску читали? Из ваших же слов следует, что отсутствует преступление, подлежащее уголовному расследованию: нет тел, нет свидетелей, знающих или слышавших что-либо о пропавших.

В это время в кабинет вошел полицейский надзиратель Сухаверский и доложил:

– Александр Степанович, поступило сообщение: на Лукьяновском участке обнаружен труп неизвестного, у него вскрыта и заполнена негашеной известью полость живота. Мы немедленно выезжаем и берем ищейку Трефа – может, он возьмет след. Там мало кто ходит, да и городовой охраняет место преступления.

– Езжайте. А я вам вскоре пришлю своего помощника, господина Абакумова. – Репойто-Дубяго перевел тяжелый взгляд на пристава. – Слышали? Есть труп, есть преступление, а у вас – ничего нет! Может, молодые люди сбежали из дому, желая участвовать в войне? Недавно группу из трех гимназистов, запасшихся консервами, сухарями и австрийским штыком, сняли с эшелона, отправляющегося на фронт. Если недавно подростки сбегали из дому, начитавшись Майн Рида и Купера, теперь их притягивает война. Девицы убегают из дому, начитавшись романтичных историй, желая стать сестрами милосердия и спасать раненых героев. Может быть, молодежь решила побродяжничать, поиграть, а в монастырях странников всегда накормят. Похолодает – вернутся домой. Господин Сикорский[3] даже имеет свою теорию о бродяжничестве как проявлении свойственного молодежи невроза, побороть который способна лишь чуткость близких. Недавно из Лавры к нам привели девятилетнюю девочку, рассказывающую чудовищные вещи: она сирота, имела младших брата и сестричку, попала на воспитание к тете. Та, решив избавиться от обузы, утопила в Днепре ее брата и сестричку, а ее отвела в монастырь. Мы с ног сбились, разыскивая ужасного монстра-убийцу, ее тетю, а нашли – ее живых родителей. Никакая она не сирота, а просто сбежала из дому, и ее братишка с сестренкой здоровые и невредимые. Наговорила нам с три короба, сама не понимая, зачем говорит. Вот так бывает, любезнейший! А эти ваши розыски только отвлекают от расследования настоящих преступлений.

– Я буду очень рад, если все образуется, Александр Степанович, – согласно кивнул пристав, едва сдержавшись, чтобы не прервать длинный монолог заведующего отделением. – Дети пропали каждый в отдельности и между собой не пребывали в дружеских отношениях. Разве что две девочки учились в пятом и седьмом классах белоцерковской женской гимназии, но из опросов учеников известно, что они знают друг друга лишь в лицо. Третья девочка училась в народном училище в Фастове. Юноши тоже не знали друг друга: один учился в шестом классе реального училища в Василькове, второй – в земской школе в Тараще. Пропадали с периодичностью от одной недели до двух. Согласитесь, Александр Степанович, в большинстве случаев подростки покидают дом из тяги к приключениям вместе с друзьями-единомышленниками – вдвоем, втроем и почти никогда – в одиночку. Я навел справки – родители души не чаяли в пропавших чадах и сейчас вне себя от горя.

Дети были благовоспитанными и весьма послушными. Поиски по близлежащим селам, лесам, рекам, озерам ничего не дали.

– При каких же обстоятельствах они исчезли?

– Не вернулись домой после занятий. В день исчезновения их поведение ничем не отличалось от обычного.

– Выходит, молодые люди пропали сразу после занятий, – задумчиво произнес Александр Степанович. – Предполагаю, что их исчезновение породило массу слухов, вы не узнавали каких?

Пристав нервно заерзал на стуле и после непродолжительного раздумья произнес:

– Отчего же, узнавал-с. Если им верить, то пропали подростки не случайно и их уже нет на этом свете. Слухи эти полны всякой чертовщины.

– А все же? Бывает, в бессмыслице кроется зерно истины, надо лишь отделить его от плевел.

– Город будоражат слухи, что детей похитили для ритуальных жертвоприношений, – через силу выдавил из себя пристав.

– Упаси Господи! – Александр Степанович непроизвольно перекрестился. – Дело Бейлиса[4] еще свежо в памяти – избави нас Боже от подобной напасти! Три года город, губернию колотило от всего этого, а закончилось все ничем.

– Истинные виновники ушли от наказания, а Красовского отправили в отставку, – добавил пристав.

«Опять Красовский! Второй раз за сегодняшнее утро слышу его имя!» – Александр Степанович дернулся, но взял себя в руки и строго сказал:

– Подобные разговоры на местах категорически запрещайте и принимайте меры к тем, кто распространяет слухи! Тел нет – не о чем говорить!

– Еще идут разговоры, что из могилы восстал «черный пан» и стал собирать жатву крови, – тихо произнес пристав.

– А это еще что такое? – недовольно поинтересовался Александр Степанович.

– Местная легенда о шляхтиче-помещике из этих мест, – начал пристав.

– От легенд – увольте меня! – резко прервал заведующий сыскным отделением. – Я занимаюсь конкретными преступлениями, а чьи-то домыслы или сказки меня не интересуют. Будь господин Гоголь сейчас жив, то это как раз к нему! Он был бы благодарен! А у меня – работа! Реальные трупы, реальные преступления! Да, сударь! Шниферы, марвихеры, домушники, городушники, вздерщики, медвежатники, мойщики и прочий сброд! Будет реальное преступление – милости просим! А сейчас мне недосуг!

– Честь имею! – пристав тяжело поднялся со стула. «Не поверил мне заведующий сыском, что это дело очень серьезное. О нем еще заговорят, и в скором времени».

– Идите, Овсей Терентьевич, – уже мягче произнес Александр Степанович. – Будут новости о пропавших – приезжайте. Мое почтение исправнику, Аркадию Варламовичу!

Одолеваемый еще более тревожными думами, чем по дороге в управу, пристав вышел из здания на улицу. Осеннее солнце умудрилось ослепить его, и пристав внезапным ураганом налетел на невысокую стройную гимназистку, так, что папка для рисования вырвалась из рук девушки. Листы с рисунками разлетелись по тротуару, и сконфуженный пристав бросился их собирать.

– Простите великодушно – не заметил вас, барышня! – весь красный от стыда, извинился он, собирая рисунки в папку.

Курносая рыжеволосая подружка гимназистки прыснула от смеха, наблюдая за ним. Пристав, представив, как это комично выглядит со стороны, еще больше побагровел и, приложив руку к фуражке, произнес:

– Честь имею, барышни! – и проследовал дальше.

– Какой он большой и смешной! Правда, Лора? – И тут она обратила внимание на свою пострадавшую подругу, которая тяжелым неотрывным взглядом провожала удаляющегося полицейского. – Ты о чем задумалась, Лора? Вернись на землю!

– Мне кажется, Софи, что Судьба преподнесла мне эту встречу не случайно и она предполагает в будущем неприятное продолжение, – словно не в себе, произнесла гимназистка, механически укладывая рисунки в папку.

– Ты о чем, Лора? – вновь рассмеялась подружка. – Что нас может связать в будущем с этим полицейским? Мы не преступницы, даже не революционерки, – тут она озорно хохотнула, – а он старый, толстый и некрасивый. Забудь о полицейском, лучше поговорим о Жорже, а еще лучше – зайдем в кофейню. Очень хочется эклеров!

– Хорошо, Софи, идем, – кротко произнесла Лариса, напряженно думая о чем-то.

– Лора, ты иногда меня пугаешь своими высказываниями, – щебетала София, взяв подругу под руку и строя глазки молодым людям, идущим навстречу. Она отметила, что многие из них в военной форме, стройные, мужественные, хотя еще недавно они занимались чем-то совсем мирным, например, были счетоводами. – Вот не далее чем вчера вы сказали, что с Жоржем у меня нет будущего. Откуда такие выводы? Неужели «бросили» на меня и него на своих знаменитых волшебных картах?

– Софи, для этого карты мне не нужны – это видно невооруженным глазом, – девушка мягко улыбнулась.

– А я вот возьму и вскружу ему голову! – не согласилась рыжеволосая София, вновь заливаясь смехом, и девушки зашли в кондитерскую.

2. Киев. 2002 год

– Это просто невозможно выдержать! Это же не палата, а морг! – С этими словами в кабинет главврача влетела женщина невысокого роста, тощая, словно щепка, в цветастом байковом халате и пушистых белых тапочках, прервав утреннюю «пятиминутку».

Хозяин кабинета, Панчишин Сергей Владимирович, слыл среди врачей и пациентов человеком демократичным и справедливым. Он не разорался в ответ и не выставил женщину за дверь, как это произошло бы в девяносто девяти процентах случаев, а постарался разобраться в причинах ее беспокойства.

– Чем вы недовольны, больная? – спокойно поинтересовался Сергей Владимирович, а заметив, что заведующий терапевтическим отделением Иван Петрович с негодованием поднялся, сделал тому знак не вмешиваться. Иван Петрович молча, явно с неудовольствием, снова сел.

– Да, я больна, и, оставаясь в этой палате, не уверена, что смогу выздороветь. Ведь в ней каждый день появляются покойники! – истерически выкрикнула женщина.

– Иван Петрович, как я понимаю, это ваша пациентка. Поясните, в чем дело? – Сергей Владимирович перевел взгляд на заведующего отделением.

– В седьмой палате позавчера ночью умерла больная Курлова: на фоне давнего заболевания диабетом с ежедневным введением дозы инсулина развилось…

– Говорите по сути, причину смерти больной Курловой я знаю! – нетерпеливо оборвал его Сергей Владимирович.

– Вчера днем «скорая помощь» расстаралась – привезла пациентку в возрасте за сто лет! – возмущенно повысил голос Иван Петрович. – С целым букетом заболеваний, из которых главное – старость, дряхлость. Ночью ей стало плохо, больные подумали, что она умирает, но она жива, хотя находится в крайне тяжелом состоянии. Пациенты из седьмой палаты возмущены и требуют, чтобы ее перевели в другую палату. Я об этом хотел доложить, но больная Живчикова меня опередила.

– Да, мы настоятельно требуем! – вскинулась Живчикова.

– Больная, успокойтесь и возвращайтесь в свою палату, а мы примем решение, – обратился к ней Сергей Владимирович.

– Да, но… – попыталась еще что-то добавить Живчикова, однако голос Сергея Владимировича приобрел жесткость, а глаза за стеклами очков превратились в ледышки.

– Идите, больная, а мы сами разберемся! Иван Петрович!

Демократизм Сергея Владимировича имел разумные пределы, а его справедливость иногда переходила в злопамятность. Иван Петрович, мгновенно вскочив с места, помог больной быстро покинуть кабинет. Вернувшись, не присаживаясь, он обратился к главврачу:

– Старуха умирает в страшных мучениях на глазах больных палаты. Странно, что она до сих пор жива. Может, ее поместить в коридор? В уголок, возле кабинета лечебной физкультуры, и в нем на сегодня отменить занятия – до вечера она явно не протянет.

– Ни в коем случае! Сегодня нас проверяет комиссия из горадминистрации. Будет скандал! – поспешно вмешалась заместитель главврача Нина Сергеевна.

– Но в палате ее тоже не оставишь! – начал кипятиться Иван Петрович.

– Спокойно! – поднял руку Сергей Владимирович, прекращая этим готовый разгореться спор. – Поместим ее в реанимацию – там отдельные боксы, мешать она никому не будет. Ведь у тебя есть свободное место, Сан Саныч?

Заведующий реанимационным отделением, молодой, подтянутый кандидат наук, вскочил и по-военному отрапортовал:

– Так точно – есть! Определим ее в крайний бокс, а ближайшим соседом у нее будет мужчина, находящийся в сопоре[5]. Она ему явно не помешает.

– Вопрос решен, – подвел черту Сергей Владимирович. – А ты, Иван Петрович, выясни в приемном отделении, какая бригада «скорой помощи» нам подкинула столетнюю мадам. Я поговорю с их руководством! – Его глаза под стеклышками очков воинственно заблестели. – Переходим к следующему вопросу…

– Сан Саныч, все оборудование третьего бокса не работает – обесточено! – С этими словами в ординаторскую, где заведующий реанимационным отделением пил кофе вместе с недавно принятой врачом-кардиологом, заглянула встревоженная медсестра Света.

Она с неудовольствием посмотрела на яркую губастую блондинку, расплывшуюся в улыбке, очевидно, от приятной беседы. При любом движении ее огромный бюст чуть ли не выпадал из выреза халата. Заведующий отделением был мужчиной холостым, видным и поэтому пользовался повышенным интересом женской половины персонала больницы.

– В первую очередь надо вызывать электрика, а не паниковать! – раздраженно бросил подчиненной Сан Саныч и спокойно продолжил разговор с блондинкой-кардиологом: – Когда я освобожусь, мы продолжим разговор о новейших зарубежных разработках в области хирургии. – Он недовольно оглянулся на Свету, продолжавшую стоять в дверях, и отметил, что у той обиженное лицо.

– Электрик уже в боксе, возится, но ничего не может сделать, – язвительно сообщила Света, сверля взглядом блондинку. – Аппарат искусственного дыхания не работает – у больного уже нитевидный пульс. Для поддержания дыхания применили мешок АМБУ[6]. – Она непроизвольно вспомнила крылатое выражение медиков: «Если АМБУ, значит, еще не амба».

– Срочно реанимацию! Собирай бригаду! – скомандовал Сан Саныч, быстрым шагом устремляясь к выходу.

– Все уже там – ожидают вас, – сообщила Света его удаляющейся спине и бросилась бегом догонять энергичного заведующего отделением.

Зайдя в бокс, Сан Саныч застал пациента в состоянии клинической смерти.

– Введите раствор адреналина и атропина! – скомандовал он.

Появление заведующего отделением зарядило энергией дежурную бригаду, члены которой до этого стояли в растерянности и проклинали возившегося тут же электрика, которому не удавалось разобраться в причинах неполадки. Все тут же засуетились, выполняя четкие указания Сан Саныча.

За прозрачной стенкой соседнего бокса уже несколько часов в беспамятстве лежала умирающая старуха, и подключенный к ней кардиоскоп едва чертил на экране неровные линии, отображая работу ее сердца. Действие болеутоляющего, которое ей ввели утром, уже давно закончилось, и на старуху то и дело накатывала страшная боль, отчего ее тело корчилось в судорогах. Она хрипела, мучения туманили ей рассудок, она звала друзей, родных, которых уже давно не было на свете. Калейдоскоп прошлых событий, лиц бесконечно менялся. Яркие картинки то и дело рассыпались, складываясь в новую мозаику, и лишь одно имя из недавнего прошлого всплывало в мозгу в те мгновения, когда сознание на краткое время прояснялось.

Несмотря на крайнюю озабоченность, Сан Саныч, делая все для спасения жизни больного, краем глаза заметил за стеклянной стенкой движение в соседнем боксе, словно там кто-то находился. Этого просто не могло быть, так как весь персонал отделения был возле него. Он гордился тем, что за время его руководства отделением, пусть и непродолжительного, ни один больной здесь не умер. Благодаря его усилиям удалось вывести и этого, казалось, безнадежного больного из комы, и, хотя он впал в сопор, состояние его было стабильным и все указывало на возможность выздоровления. Если бы не подвела техника…

Внезапно приборы в боксе ожили, замигали лампочки, и к больному, выведенному из состояния клинической смерти, вновь подключили аппарат искусственного дыхания, а еще через полчаса Сан Саныч снял перчатки, маску и вытер пот со лба – состояние больного стабилизировалось, хотя он все еще не пришел в сознание.

Вспомнив о мелькнувшей в соседнем боксе тени, Сан Саныч зашел туда. На экране кардиоскопа тянулась бесконечная прямая линия, свидетельствующая об остановке сердца, и непрерывно звучал зуммер. Сан Саныч отключил прибор.

Старуха лежала вытянувшись, с неплотно закрытыми глазами, ее челюсть отвисла, открыв редкие желтые зубы, что напоминало хищный оскал.

Он проверил пульс – его не было. Приподняв пальцами веко, посветил тонким лучом фонарика в зрачок – реакция отсутствовала. По всему было видно, что старуха упокоилась навечно. Сан Саныч накрыл лицо умершей простыней.

– Сан Саныч! – За его спиной возникла Света. – Приехал внук, – она мотнула головой, указывая на прикрытое простыней тело, – умершей. Хочет с вами встретиться.

– Я думаю, что это уже ни к чему. Сообщите ему о смерти… как фамилия умершей?

– Петрякова Лариса Сигизмундовна, совсем немного не дотянула до ста четырех лет.

– …о смерти Петряковой и готовьте на нее документы. Свидетельство о смерти я подпишу. Да, и ровно через час доложите мне о состоянии больного, которого мы реанимировали.

– Суворкин Александр Александрович, тридцать пять лет, – напомнила не без ехидства Света. У заведующего отделением был один недостаток: он часто забывал фамилии больных, прекрасно помня до мельчайших подробностей их истории болезней.

– Ты смотри – двойной тезка! – удивился Сан Саныч. – Словом, жду. Что-то его беспамятство уж слишком затянулось. Да, и от моего имени напишите докладную главврачу – что в реанимационном отделении на протяжении двадцати минут отсутствовало электричество, – я подпишу. Пусть разберется с технической службой.

Глава 1

Я торопливо вошла в высотное офисное здание, проходя через огромный вестибюль с дорогой мягкой мебелью, кивнула охране – двум неотличимым один от другого молодцам в темных костюмах и светлых сорочках, и, только войдя в лифт, немного успокоилась. Отдышавшись, сосредоточилась на предстоящем разговоре. Он обещал быть непростым, поэтому я мысленно готовилась, намереваясь сразить словом и логикой. Мне предстояло сражение с «дядей Василиной» – нашим заместителем главного редактора, боявшегося всего на свете. Чтобы моя статья прошла и попала на первую полосу, мне надо было суметь его испугать, а значит – убедить. Я придирчиво осмотрела себя в зеркале, занимавшем полстенки просторной кабины лифта. Зеркало – это первая ложь, которую на себя лишь примеряешь сначала, а потом с ней живешь.

Из него на меня немного растерянно смотрела высокая стройная блондинка с пышными волосами, схваченными сзади в узел, продолговатым лицом, серыми глазами и слегка вздернутым носиком, одетая в строгий деловой костюм, с кожаной папкой в руке. Выражение лица отражения мне не совсем понравилось, и я придала ему непримиримость и упорство. Пользуясь тем, что в кабине находилась одна, я подрисовала глаза и губы – чуть более агрессивно, чем обычно. Взгляд стал более глубоким и весомым.

Скоростной лифт остановился на последнем этаже здания, где располагалась редакция.

– Салют, Мари, – кивнула я офис-менеджеру, длинноногой смазливой девице, сидящей за стойкой при входе.

Она параллельно выполняла функции секретаря и любовницы главного редактора. В редакции ее прозвали Лакмусом, так как ее отношение к сотрудникам зеркально отражало отношение шефа.

– Валерий Борисович уже несколько раз спрашивал тебя, – строго произнесла Мари, не удостоив меня ответным приветствием. – Поспеши – он тебя ждет!

– Валерий Борисович забыл дать мне для поездки редакционный автомобиль, так что в следующий раз пусть сверится с расписанием прибытия поездов или попросит это сделать секретаря, – поставила я ее на место. Не терплю хамства, тем более от Лакмуса, которая, очевидно, с главредом уже перемыла мои косточки.

– Я к себе, подготовлю собранные материалы, узнаю последние сплетни, выпью чашечку кофе, а уж затем поспешу к Валерию Борисовичу. Мари, не перепутай, когда будешь докладывать: сплетни, кофе – и на ковер!

Лицо Мари покрылось желтоватыми ядовитыми пятнами, она на мгновение потеряла дар речи и замерла, как кобра перед броском, но я не стала дожидаться ее укуса, а умчалась в свою комнату.

– Марта, я приехала с «бомбой»! – радостно прокричала я, швыряя папку на свой стол. – Свершилось наконец! – Я шутливо воздела руки к небу, словно надеялась, что там кому-то охота наблюдать за мной сквозь крышу и потолок.

Марта, светловолосая круглолицая молодая женщина лет тридцати пяти, пышечка с мягкой доброй улыбкой и очаровательными ямочками на щеках, мгновенно растворилась в моем радостном настроении:

– Отлично, Ваня! Я рада за тебя!

Она поспешила выйти из-за стола, и мы, взявшись за руки, весело закружились по комнате. Ваней Марта называла меня, лишь когда мы были вдвоем, а я в отместку прозвала ее Мариком.

– Что за «бомба»? – Марта, не прерывая нашего кружения, приступила к расспросам.

– Мои результаты командировки! ДТП – наезд на человека, с погоней и стрельбой. Виновник – помощник депутата. Но это еще не все…

– Как это называется?! – раздался за нашими спинами раздраженный голос главного редактора Валерия Борисовича – крупного пятидесятилетнего мужчины, придающего большое значение своей внешности, подкрашивающего седину и истязающего себя на теннисных кортах, хотя игры этой он не любил, играя весьма посредственно.

Марта вспыхнула, сразу же юркнула за стол и начала что-то набирать на клавиатуре компьютера. Чувство собственного достоинства не позволило мне дергаться и шарахаться при виде редакционного пугала, словно суслик при виде хищника, и я спокойно объяснила:

– Трехминутная психологическая разгрузка, Валерий Борисович. Японцы рекомендуют – способствует повышению производительности труда работников умственной деятельности.

– А японцы не рекомендуют работникам умственной деятельности немедленно явиться к руководству, когда их нетерпеливо ожидают с результатами командировки?!

– Я слышала, что являются только привидения, – задумчиво произнесла я.

– Через минуту жду в моем кабинете! Время пошло! – Он демонстративно посмотрел на часы, перед тем как покинуть комнату.

Я сделала выразительный жест «fuck you» в сторону закрывшейся двери. Валерия Борисовича я недолюбливаю по одной очень важной причине – за его непрофессионализм. Три месяца прошло с тех пор, как у газеты сменились хозяева, а новые посчитали, что лучше распрощаться со старым опытным редактором, Владимиром Владимировичем, и поставили на его место Валерия Борисовича, ничего не смыслящего в журналистике. Газета вскоре потеряла свое лицо, стала терять и читателей. Когда к нему приходили с новыми идеями и предложениями, он в одних случаях брал тайм-аут для консультаций с хозяевами газеты, в других делал загадочное лицо и говорил:

– Это не наш формат, наша главная цель – сберечь силы для выборов. Вот тогда… – и он многозначительно замолкал.

Как Валерий Борисович собирался «сберечь силы», растеряв читателей, никто не мог понять, но уточнять не решались. По натуре он был самодуром, не терпящим, чтобы ему перечили, или, не дай Бог, выставляли на посмешище, задавая вопросы, на которые он не знал ответа. С моей легкой руки «главред» расшифровывали как «главный вредитель». Основную редакторскую работу делал его заместитель – тишайший Василий Иванович, имевший прозвище «дядя Василина», а за собой Валерий Борисович оставлял решение вопросов «политического» характера.

Услышав от Мари, что главный редактор вдруг проявил интерес к моей работе, я почувствовала недоброе и посчитала, что лучше вначале отправиться к «дяде Василине», однако теперь, получив конкретный приказ, не могла ему не подчиниться.

– Ни пуха ни пера! – пожелала мне Марта.

– К черту, Марик! – Взяв папку с материалами командировки, я направилась к двери.

– Я буду держать за тебя кулаки! – Марта продемонстрировала свои кулачки, которыми даже комара не испугаешь.

– Вот кулаков мне как раз не хватает! – согласилась я и поделилась сомнениями: – Меня гложут плохие предчувствия, но я буду бороться до конца!

У меня решительности хватит на троих, особенно когда я знаю, что права. Лакмус при моем появлении величественно скосила глаза, ожидая, что я поинтересуюсь, свободен ли Валерий Борисович, чтобы выдать заранее приготовленную фразу. Игнорируя секретаршу, я быстро прошла к двери кабинета и, не стучась, открыла ее. Сзади раздался то ли вскрик, то ли стон – может, Лакмусу стало плохо? Но я не из «Армии спасения» и не собиралась реагировать на ее вопли.

– Разрешите, Валерий Борисович? – удосужилась я спросить, уже подходя к столу.

Лицо у главреда было напряженным от волнения, он сидел, втупившись в экран монитора. «Вот Бог послал начальничка – в игры играет!»

– Проходи, Иванна. Кофе будешь? – Он с сожалением оторвался от экрана.

– Спасибо, нет. – Присев на стул, я скрестила ноги.

Короткая юбка при этом задралась, и, поправляя ее, я уловила его взгляд. «Да, ноги у меня в порядке – как говорят мужчины, от шеи растут. Хорош товар, но не про вас, Валерий Борисович».

– Два кофе, Мари! – скомандовал Валерий Борисович по селектору и неожиданно доброжелательно произнес: – Тебе – надо! Ты же только из командировки. Хочешь с коньячком? Хорошо бодрит. Будешь?

«Это так подействовали на него мои ноги? Он что, раньше их не видел? Или это преддверие грядущих неприятностей – от штиля к урагану?»

– Буду и хочу, – не раздумывая, согласилась я. – А можно коньяк отдельно, к кофе? – Когда я общалась с Валерием Борисовичем, то в меня будто вселялся черт и поведение мое становилось вызывающим. Коньяк я не люблю, а тут попросила, только чтобы подразнить шефа.

– Конечно! – обрадовался Валерий Борисович и по селектору: – Мари, захвати два бокала.

«Вот класс – Лакмус просто умрет от злости, прислуживая мне! – У меня улучшилось настроение. – Может, я зря к главреду так отношусь?» Я начала докладывать:

– Поездка оказалась необыкновенно плодотворной. Рядовое дорожно-транспортное происшествие в несколько строк, как мы думали вначале, вылилось в приличную статью. Итак, по порядку: гражданин Бескадин совершил на автомобиле наезд на гражданина Соленого – тот сейчас в больнице с травмами средней тяжести – и, не оказав ему помощи, попытался скрыться. Когда его начала преследовать патрульная машина ГАИ, открыл стрельбу из травматического пистолета, оставив на их автомобиле следы от резиновых пуль. Гаишники в свою очередь открыли стрельбу и, пробив колесо, заставили его остановиться. Нарушитель продолжал отстреливаться, как говорится, до последнего патрона, и лишь потом его смогли захватить.

Бескадин был в невменяемом состоянии, но не от алкоголя, а от наркотиков. В его машине обнаружили пакетик с пятью граммами кокаина и портфель с крупной суммой в валюте. Он начал угрожать гаишникам, предъявил удостоверение помощника депутата и потребовал, чтобы ему дали возможность связаться с его шефом – депутатом Коловоротовым. Гаишники решились вместе с ним поехать по адресу, названному гражданином Бескадиным, и оказались в подпольном борделе-сауне, где депутат Коловоротов, в не лучшем состоянии, чем его помощник, развлекался с голыми, явно несовершеннолетними девицами. Один из гаишников, получив крупный нагоняй от начальства за излишнее усердие и оказавшись на грани увольнения, позвонил в редакцию, и я срочно отправилась в командировку. В подтверждение своих слов он передал мне тайно сделанные мобильным телефоном снимки – они у меня на флешке. Кроме этого, у меня есть диктофонная запись беседы с ним и с пострадавшим Соленым. Сами же Бескадин и Коловоротов в крепких выражениях высказали пожелания в мою сторону и от общения отказались – я это также записала на диктофон. Думаю, моя статья заслуживает того, чтобы попасть на первую полосу. Материал горячий, свежий, как говорится, с пылу, с жару.

– Подумаем, рассмотрим материалы, – как всегда, ушел от конкретики Валерий Борисович. – А где флешка, записи?

– Дала Марте, чтобы она отнесла в фотолабораторию – надо распечатать снимки, а потом она должна расшифровать записи с диктофона. – Мне виляние главреда не понравилось, и настроение стало ухудшаться.

В кабинет с непроницаемым лицом зашла Мари, неся на подносе чашки с кофе и бокалы. Поставив все это на стол, она молча вышла. Валерий Борисович достал из шкафа бутылку коньяка и налил в бокалы. В бутылке явно был не яд, но желание выпендриваться у меня исчезло, и я прикрыла рукой стоящий передо мной бокал.

– Пожалуй, я не буду. Статья сейчас лишь в черновых набросках, над ней еще надо поработать, отшлифовать. А от коньяка у меня голова обычно болит.

– Ничего от такого количества не будет, Иванна, – возразил Валерий Борисович и поднял бокал, хитро поблескивая глазками, отчего стал похож на кота, подбирающегося к сметане. – За успех твоей статьи – на первой полосе!

– Спасибо, – искренне откликнулась я. «За такое не грех и выпить». Я пригубила коньяк и сразу торопливо поднялась. – Я пойду готовить статью – мне часа два потребуется, чтобы довести ее до соответствующего уровня.

– Хорошо. Подготовишь статью – сразу ко мне.

– Предварительно не показывая Василию Ивановичу? – удивилась я.

Это было что-то новое в практике главного редактора, но мне очень понравившееся. «Дядя Василина» был придирчив, въедлив, и не со всеми его правками я была согласна, часто вступала в спор, обычно заканчивающийся его словами: «Когда будете на моем месте, вот тогда делайте что хотите». Правда, по его тону можно было понять, что он не верит в такой поворот событий.

– Совершенно верно. А фотографии, диктофонные записи, ну словом, весь первичный материал передай юристам – пусть они дадут мне свое заключение, во избежание возможных судебных исков. – Валерий Борисович, как всегда, решился перестраховаться, но – «лед тронулся, господа присяжные заседатели!»

Окрыленная его обещанием, я, вбежав в свою комнату, заявила Марте:

– Мы в нем ошибались, Марик. Он хоть и не душка, но ничто человеческое ему не чуждо. Со временем он может стать неплохим главным редактором. Теперь главное: меня ни для кого нет! За два часа надо подготовить статью на первую полосу! Будешь отвечать на звонки по моему мобильному телефону.

– Тебе только что звонил мужчина, представился нотариусом Чирляевым. Это твое новое увлечение? Голос очень приятный.

– Фамилия мне незнакома. А неизвестность иногда чревата сюрпризами. Пожалуй, для него я сделаю исключение – отвечу на звонок сама. – Некстати в памяти всплыли презрение во взгляде Егора и с горечью брошенное им: «Провинциалка!» Сжав зубы до скрипа, я отбросила воспоминания и эмоции, готовые захлестнуть меня. «Мне надо работать!»

– Слушаюсь, товарищ начальник! – рассмеялась Марта, но я уже полностью отдалась будущей статье. Время и окружающая обстановка перестали существовать для меня.

– Иванна, это он! – Марта попыталась всунуть мне в руку телефон. – Очень приятный голос!

– Я же просила – не отвлекать! – вскипела я, отмахнувшись, но Марта не отступала:

– Ваня, он сказал, что это очень важно! – И я сдалась.

Голос у мужчины был в самом деле очень приятный, его тембр завораживал, пока смысл услышанного не проник в мое сознание.

– Моя фамилия Чирляев, Виталий Геннадьевич. Я являюсь душеприказчиком небезызвестной вам Петряковой Ларисы Сигизмундовны.

– Что с ней?! – Я вздрогнула, вспомнив, как всего несколько дней тому назад она настойчиво просила меня навестить ее, но как раз наметилась эта командировка, и я забыла обо всем на свете.

– Лариса Сигизмундовна скончалась три дня тому назад, и сегодня утром ее похоронили. Согласно завещанию вы становитесь владелицей ее двухкомнатной квартиры и всего, что там находится. Как понимаете, это не телефонный разговор. Нам надо встретиться в самое ближайшее время. Когда вам будет удобно?

– Завтра утром, – машинально ответила я, переживая горестное известие о смерти бывшей квартирной хозяйки, у которой не так давно снимала комнату.

«Могла же перед отъездом найти полчаса, чтобы навестить старушку, – ругала я себя. – Ведь она так просила, видно, предчувствовала, что это будет наша последняя встреча. А я – свинья!»

– Меня это устраивает. Записывайте, куда вам следует завтра подойти к одиннадцати часам утра. – Нотариус, продиктовав адрес, попрощался, а я продолжала сидеть с телефоном в руке, погрузившись в горестные раздумья и даже забыв о статье. Ведь в моей жизни будет еще не одна статья, а вот человека с того света не вернуть. К сожалению, мы часто начинаем ценить людей только когда их теряем.

– Что ты как в воду опущенная? – встревожилась Марта. – Что он сказал?

– Умерла моя очень хорошая знакомая, – медленно произнесла я, понимая, что Лариса Сигизмундовна для меня не просто квартирная хозяйка, у которой я в позапрошлом году снимала комнату.

Несмотря на огромную разницу в возрасте, нам было интересно общаться, и она мне здорово помогла в раскрытии тайны оборотней села Страхолесье[7]. Связь между нами не оборвалась, даже когда я уехала от нее.

Через полчаса я закончила статью и поспешила в кабинет главного редактора, несмотря на то что Марта заварила свежесмолотый кофе, насытивший все вокруг одуряющим ароматом. В коридоре я встретила Василия Ивановича, из кабинета главреда он брел обреченно и не спеша. Это могло означать лишь то, что Валерий Борисович не сдержал слова и утвердил макет завтрашнего выпуска газеты без моей статьи.

– Как это?! Я ведь только несу свою статью на первую полосу! – возмутилась я. – Мне Валерий Борисович обещал!

«Дядя Василина» молча пожал плечами и, согнувшись больше обычного, проследовал дальше. Я не раздумывая бросилась в бой: молнией пролетев мимо Лакмуса, что-то озабоченно набиравшей на компьютере, ворвалась в кабинет главного редактора.

– Вы что, собираетесь поставить статью позже?! – вознегодовала я с порога. – Не думаете ли вы, что этот материал могут перехватить другие газеты и опередить нас?

– Успокойтесь, Иванна. Никто этот материал не перехватит и не напечатает – факты не подтвердились. – Валерий Борисович был спокоен, как тюлень.

– Как не подтвердились?! – изумилась я, плюхнувшись на стул.

– Вся эта история – иллюзия, не более того. ДТП не было, гаишники не задерживали помощника депутата. Не волнуйтесь; вас неправильно информировали, но то, что в командировку съездили, – это хорошо, надо побольше ездить, быть ближе к людям, не закрываться в четырех стенах. – Он с притворным негодованием обвел взглядом свой шикарно обставленный кабинет. – Ваша инициатива, безусловно, стоит того, чтобы ее поощрить. – Он залез рукой в ящик стола, достал конверт и протянул мне. – Здесь пятьсот долларов. А на первую полосу мы пустим вашу статью, но только другую – готовьте материал. Кофе, коньяк?

– Вы хотите меня купить?! – разозлилась я, отталкивая от себя конверт с деньгами. «Он что – за дурочку меня принимает?»

– Ни в коем случае! – возразил Валерий Борисович. – Это просто поощрение инициативного работника, но если вы против… – Он быстро бросил конверт обратно в ящик стола.

– Вы как главный редактор можете не напечатать ее, но это сделают другие газеты! – заявила я первое, что пришло в голову, и эта идея мне понравилась.

– О чем вы?! Подобная статья должна основываться на фактах, документах, иначе судебные иски разорят газету. А ведь ничего нет, кроме ваших слов.

– Фотографии, аудиозаписи – разве этого мало?

– Их нет и никогда не было, – пожал плечами Валерий Борисович.

– Как это – не было? Я этого так не оставлю! – с вызовом произнесла я и покинула кабинет, правда, уже не так быстро, как попала в него.

Не заходя в свою комнату, где меня ожидали Марта и еще не остывший кофе, я поспешила в лабораторию, затем к юристам, хотя уже понимала, что все это ни к чему не приведет. Все материалы, собранные в командировке, были уничтожены: на флешке не оказалось фотографий, как и записей в диктофоне; исчезли также привезенные фотокопии протоколов и заявлений. На мои вопросы сотрудники редакции недоуменно пожимали плечами и прятали глаза.

Услышав мой голос по телефону, пострадавший Соленый начал извиняться за то, что сказал мне неправду – мол, он ушибся, когда ремонтировал крышу, и никто его не сбивал на автомобиле. А гаишник, передавший мне фотографии и рассказавший подробности этой истории, вообще отказался со мной разговаривать. Подобное происходило и с другими свидетелями, с которыми я беседовала только вчера. Власть и деньги сделали свое дело. Надо мной зло посмеялись, указав мне мое место.

Немного успокоившись и окончательно осознав, что проиграла, я вновь направилась в кабинет главреда.

– Я думаю, что мы можем вернуться к вопросу премирования, – радушно произнес он, когда я молча устроилась на стуле напротив, теперь не поправляя задравшуюся юбку.

Он вытащил конверт с деньгами, придвинул его ко мне.

– Кофе, коньяк?

– И кофе, и коньяк. – Я согласно кивнула и положила свою папку на стол.

На этот раз Мари-Лакмус принесла кофе и бокалы очень быстро. Валерий Борисович разлил коньяк, поднял бокал и провозгласил тост:

– За взаимопонимание!

– Согласна. И за взаимную любовь! – подхватила я и выплеснула коньяк, а следом и кофе, в лицо и на костюм Валерия Борисовича.

– Эти деньги мои? – уточнила я и, вытащив стодолларовые купюры из конверта, подожгла их, щелкнув зажигалкой, и бросила в хрустальную пепельницу.

– Никогда не видела долларовый костер!

Вызванная возмущенным Валерием Борисовичем, Мари-Лакмус испуганно возилась с костюмом шефа, оттирая его салфетками.

– Вон! – заорал главред, придя в себя. – Чтобы я тебя больше не видел в редакции!

– И не увидите! – согласилась я и достала из папки заявление об увольнении по собственному желанию.

– Я тебя по статье уволю! – вскипел Валерий Борисович.

– При этом не забудьте указать, за что: испорченный костюм и сожженные пятьсот долларов взятки, – уточнила я и, торжествуя, вышла из кабинета.

Глава 2

На встречу с нотариусом я приехала на блестящем красном чуде «ниссан-микра», полгода назад взятому в кредит. Испытанное вчера моральное удовлетворение сегодня обернулось «тяжелым похмельем» – через две недели надо платить проценты по кредиту за машину и за аренду однокомнатной квартиры. Месяц-два я еще выдержу, ведя экономную жизнь, расходуя небольшие сбережения, – а дальше что? Устроиться на работу в другую газету проблематично: всегда интересуются причиной ухода с прежнего места работы и перезванивают туда. Нетрудно догадаться, какую характеристику даст мне Валерий Борисович. Но я не собиралась порывать с журналистикой и надеялась на удачу.

Мне вспомнилась Лариса Сигизмундовна, строгая на вид, но очень добрая старушка. Она несколько раз мне звонила и просила зайти к ней. Видно, она предчувствовала, что это будет наша последняя встреча. Мне стало не по себе: ведь могла я перед отъездом навестить ее! Но, почуяв журналистским нюхом богатый материал для статьи, я тогда забыла обо всем.

«Из-за командировки я не навестила Ларису Сигизмундовну и в итоге лишилась работы. Старушка была настоящей ведьмой: умела с помощью карт заглянуть в будущее человека. Может, она рассердилась на меня и таким образом наказала?» Но я отогнала прочь подобные мысли, найдя более прозаическую причину происшедшего со мной – мой характер правдолюбца. «Я такая, какая есть, и другой быть не хочу!» Я без колебаний поставила точку в размышлениях над вчерашним инцидентом с главредом, решив предать его забвению и заняться насущными вопросами.

За дверьми с черно-золотой вывеской «Частный нотариус» я обнаружила небольшой коридорчик и комнату с мягкой мебелью для посетителей. Дверь в смежную комнату была распахнута, там я увидела нотариуса и его помощницу – безликую, выцветшую женщину лет сорока.

– Благодарю за исключительную пунктуальность! – Седой представительный мужчина в дорогом костюме, со шлейфом пьянящего аромата парфюма поднялся и вышел из-за стола мне навстречу. – Согласно последней воле Ларисы Сигизмундовны, после ее похорон я был обязан вскрыть завещание в присутствии внука покойной Любомира Даниловича Пятецкого и вас. Позавчера позвонил вам на работу, но мне сообщили, что вы находитесь в командировке. Внуку покойной, Любомиру Даниловичу, спешно требовалось отбыть в Петербург, на свое постоянное место проживания, и мне пришлось нарушить условия завещателя – вскрыть конверт с завещанием без вас. – Он сокрушенно покачал головой. – Поверьте, у меня такое в первый раз случилось – словно нашло наваждение. Если вы в претензии ко мне… – Он горестно вскинул брови и замолк, а по мимике огорченного нотариуса я прочитала его мысли: «Кто же мог предполагать, что своей единственной наследницей старуха выбрала тебя, а не родного внука?»

– Я в любом случае не смогла бы присутствовать и дала бы вам свое согласие вскрыть завещание без меня, – успокоила я его. – Будем считать, что я так и поступила.

– Покойная завещала Любомиру Даниловичу некоторые вещи, а вам главное – двухкомнатную квартиру на Подоле. Я вчера сообщил вам об этом по телефону. – Он сделал паузу и выжидающе посмотрел на меня.

«По-видимому, он ждал, что я от радости вскочу на стол и станцую канкан. Но у меня на сердце больше горечи от известия о смерти Ларисы Сигизмундовны, чем ликования по поводу получения в собственность квартиры. А может, я еще не осознаю привалившего счастья, поэтому не радуюсь?»

– Вчера я была немного не в себе и не совсем поняла вас. Не скажу, что я хорошо понимаю и сейчас. Выходит, внуку Лариса Сигизмундовна ничего не оставила, а мне – квартиру?

– Точно так, – подтвердил нотариус. – Правом на наследство, то есть на квартиру, вы станете обладать по истечении шести месяцев со дня смерти наследодателя. На протяжении этого времени родственники покойной могут в судебном порядке оспорить завещание, но в самом худшем случае вам все равно перепадет какая-то часть этой квартиры.

– Самое ужасное, что может случиться в жизни, – это судиться по такому поводу. Если подобное произойдет, я не буду ни на что претендовать – ведь я, по сути, совсем чужой человек, – твердо заявила я и увидела, как у нотариуса от изумления округлились глаза. Похоже, он начал сомневаться в моей дееспособности и адекватности моего поведения.

– Я думаю, что вам не стоит об этом беспокоиться, – придя в себя, заговорил нотариус. – Внук покойной – мужчина уже в возрасте, ему за шестьдесят, и, судя по всему, он человек состоятельный. Он весьма спокойно отреагировал на содержание завещания, сразу сообщил, что, кроме него, других родственников у покойной нет. Пожелал, чтобы эта квартира вам принесла больше счастья, чем его бабушке. На мой взгляд, его больше беспокоило, как бы не опоздать в аэропорт, чем то, что квартира досталась вам, а не ему. Так что владейте квартирой на здоровье, но до истечения положенного срока вы не имеете права ничего с ней делать: отчуждать, продавать, сдавать в аренду, использовать в качестве залога. Это же касается мебели и других вещей, находящихся в квартире. – Тут нотариус широко улыбнулся, встал из-за стола и протянул мне руку. – Двухкомнатная квартира на Подоле, в центральной части города, стоит очень и очень немало. Я вас поздравляю! Документы для вас подготовлены – в этой папочке. Спокойно их пересмотрите; если есть вопросы, с удовольствием отвечу.

Через полчаса, потрясенная тем, что неожиданно стала владелицей столичной квартиры, я вышла на улицу. Вот теперь у меня внутри пело, ликовало, несмотря на усилия сдержать рвущиеся эмоции воспоминаниями о добрейшей Ларисе Сигизмундовне. Но вместо образа милой старушки в памяти возникло другое: «Провинциалка! Охотница за жилплощадью! Задурила голову бедному мальчику!» Раскрасневшееся лицо мамы Егора вновь возникло у меня перед глазами. После нелепой гибели Антона[8], отношения с которым было трудно назвать любовью, в мою жизнь вошел Егор – он вел в нашей газете разделы политики и международной жизни. Сын известного дипломата, выпускник Института международных отношений, он свободно владел английским и немецким языками. Егор быстро создал себе имя, стал очень хорошо зарабатывать, занимаясь независимой журналистикой, что удавалось немногим.

В подвальном помещении нашего офисного здания были установлены четыре стола для настольного тенниса. Как только я узнала об этом, программа моих обеденных перерывов была определена. Я нашла себе занятие по душе, и надо еще учесть, что в школе я была одним из лучших игроков в пинг-понг. Однажды моим соперником стал Егор, редко появлявшийся у столов для пинг-понга и державшийся среди сотрудников редакции особняком. Он проиграл мне три партии подряд с разгромным счетом и «завелся». Раскрасневшись от напряжения, он попытался отыграться, но ему это не удалось. Егор назначил мне новую встречу, решив перебороть мое мастерство своим упорством, но Судьба распорядилась так, что, вместо того чтобы играть друг против друга, мы, уже как партнеры, сыграли «два на два» и выиграли. Довольный Егор вечером пригласил меня «на суши» и за столиком в ресторане похвастался, что хорошо играет в большой теннис, а также заметил, что пинг-понг для него просто баловство. Вскоре он привел меня на корты, и я очень быстро научилась играть, но здесь уже доминировал он.

Обнаружив, что у нас много общего, мы стали все больше времени проводить вместе, и наше общение вышло за пределы кортов.

Вскоре мы стали близки, и я почувствовала, что влюбилась в него. Несмотря на его кажущееся высокомерие, я разглядела в нем достаточно ранимого человека, не совсем уверенного в себе, скрывающего это под внешней бравадой. Любил ли он меня? Я считала это вполне естественным, ни капельки не сомневаясь в том, что он любит меня. Мне казалось, что он растворился во мне так же, как и я растворилась в нем. Сомнений в его любви у меня не было до тех пор, пока не произошла встреча с его родителями, неожиданно вернувшимися с дачи и заставшими нас в постели. До этого ни разу не видевшие меня, они, тем не менее, заранее составили обо мне мнение. Его мать налетела на меня, как фурия, обвинив во всех смертных грехах, а главное – в том, что я хочу окрутить их драгоценного сыночка. Егор стоял рядом с безмятежным видом, словно все это его не касалось, и не произнес ни слова в мою защиту. Такой же фурией, жутко разозлившись на него, я вылетела из их квартиры. После этого инцидента я стала избегать Егора.

– Все, что с нами происходит, – лишь плод нашего воображения. Мир сложен или прост – зависит от дуновения мысли… – сказала я, когда мы встретились на нейтральной территории – в суши-баре.

– Ты что, обиделась на мою маму? – удивился он. – Она не дипломат и все вещи называет своими именами.

– Так значит, я – провинциалка, охотящаяся за жилплощадью твоих родителей?! – Я снова стала закипать.

– С одной стороны, это не так, но с другой стороны, если посмотреть на это глазами моих родителей… – начал он, но не успел закончить фразу, как все суши из моей тарелки вместе с соусом перекочевало на его брюки.

Это значило, что ОН НЕ ПРАВ и у меня нет сил словами доказывать его неправоту. Его слова ранили меня в сердце, а такая рана для любви смертельна.

– Настоящая провинциалка! Жлобиха! – зашипел он с ненавистью, и его взгляд был полон презрения.

Лучше бы он выругался или даже ударил меня. Любовь порождает сильные эмоции, порой они не подвластны разуму. Но презрение в его взгляде было подобно змее, прятавшейся в траве и только сейчас показавшейся оттуда. Презрение страшнее безразличия. На чье угодно презрение и безразличие мне плевать с высокой колокольни, но только не на ЕГО. Мне стало до боли ясно, что он полностью разделяет взгляды своих родителей в отношении меня. Он как высшее существо снисходит к низшему (это я!) только из-за моего тела. Символично, что наши отношения, начавшись с суши, им же и закончились. Не знаю, чем он привязал меня к себе, но я до сих пор люблю его и поэтому… ненавижу!

В школе спорт – легкая атлетика – заменил мне многие девчачьи увлечения, в том числе и интерес к сочинительству стихов. Я любила Цветаеву, Ахматову, Пастернака, Ахмадуллину, но сама не тяготела к написанию стихов, а после разрыва с Егором слова сами собой собирались в стихотворные строки и выплескивались на бумагу. Сомневаясь в их художественной ценности, я только Марте, единственному человеку, посвященному в мои отношения с Егором, показывала плоды своего сочинительства. Та улыбалась, хвалила стихи, но я понимала, что моя добрейшая подруга иного и не могла сказать. Егор старался попадаться мне на глаза и просил о встрече, но я категорически отказывала ему, а ночью страдала от желания его увидеть и обливала подушку слезами.

Назначь свидание – во сне,

Я прибегу, я прилечу.

Луна – мой лучший друг, и Сон,

Но ты не снишься мне…

Назначь свидание во сне.

Месяц назад Егор перешел в другую газету, и я вздохнула с облегчением: не надо было больше напрягаться, принимать безразличный вид при случайных встречах с ним в коридоре. С глаз долой – из сердца вон! Но теперь воспоминания вновь накрыли меня, и стало так горько на душе! Мне не хватало сил вырвать свои чувства с корнями, заглушить мою боль.

Несмотря на неурядицы в личной жизни, я не собираюсь нести крест несчастной и обиженной. Будущее в руках человека, и в каком цвете он его видит, таким оно и приходит. Грядущее, еще недавно мрачное, назавтра уже не ужасало. Я прогнала прочь мысли о Егоре – пройдет время, и я излечусь. Моей спасительной молитвой в самый тяжелый период стали слова: «Мы больше никогда не увидимся. Он не будет сжимать мои холодные ладони в своих – горячих. Он не будет смотреть так, что можно лопнуть от счастья. Он не будет называть меня «любимая». И даже «милая» не будет. И самое главное: он не любил, не любит и не будет любить. Никого. Кроме себя».

Два года назад я поселилась у Ларисы Сигизмундовны. По непонятным для меня причинам старая женщина прикипела ко мне душой и расстроилась, когда я покинула ее, сняв отдельную однокомнатную квартиру. Неоднократно Лариса Сигизмундовна просила меня вернуться, но уже не в качестве квартирантки, а, как она по-старинному выражалась, «компаньонки». Однажды она даже сказала нелепую вещь, что, когда ей было шестнадцать лет, я спасла ей жизнь. Мне тогда стало смешно и грустно – видимо, столетний возраст все более давал о себе знать, раз этой очень умной и сильной женщине грезится такое.

Я немного побаивалась старуху, несмотря на ее доброе отношение ко мне. А все дело в том, что Лариса Сигизмундовна была потомственной ведьмой. Этот дар и силу она получила от своей бабушки в тринадцать лет, и с тех пор магия постоянно присутствовала в ее жизни. В последнее время тема ведьм стала очень популярной: газеты пестрят рекламой услуг белых и черных ведьм, колдунов, предлагающих привороты, зелье, предсказания будущего – весь магический ассортимент. Лариса Сигизмундовна явно была не «белой» ведьмой, но и не полностью «черной», скорее что-то среднее – «серая».

Вечерами после работы я изредка навещала ее, и мы вели долгие беседы за чаем. Лариса Сигизмундовна, несмотря на свой возраст, сохранила прекрасную память и хорошо ориентировалась в современном мире, хотя ее душа, похоже, осталась в начале двадцатого века. После разрыва с Егором мои визиты к старушке участились, мне так хотелось попросить ее бросить на своих чудесных картах на мою судьбу, но я сдерживалась, откладывая просьбу на неопределенное будущее, а теперь это стало невозможным.

Когда я уезжала от Ларисы Сигизмундовны, она настояла, чтобы я оставила у себя ключ от ее квартиры, под предлогом, что я иногда буду покупать и приносить ей продукты, но так ни разу и не обратилась ко мне с подобной просьбой. Иногда я проявляла инициативу, приносила ей фрукты, овощи, другие продукты, и она, несмотря на мои возражения, с точностью до копейки рассчитывалась со мной. Мои хитрости – мол, это мне передали из дому и денег за это брать не могу – старая женщина разоблачала вмиг и за все платила.

После меня Лариса Сигизмундовна несколько раз брала к себе студенток, но те долго не задерживались – характер у старухи был непростой. Я подозреваю, что она сдавала комнату не из-за денег, а с иной, не известной мне целью. Почему старуха выделила меня среди всех квартиранток, мне до сих пор непонятно. Странным было и то, что Лариса Сигизмундовна завещала квартиру мне, а не родному внуку.

В беседах она никогда не вспоминала о внуке, частенько подчеркивала, что на белом свете осталась совершенно одна. Очевидно, у них сложились непростые родственные отношения.

– Итак, провинциалка неожиданно для себя стала столичной штучкой, – прокомментировала я свое нынешнее положение.

Полученная в дар квартира меня обрадовала, особенно если учесть мое теперешнее безработное состояние. Я решила не затягивать с переездом из арендованной квартиры.

Глава 3

Тем же вечером я переступила порог квартиры покойной Ларисы Сигизмундовны. Не скажу, что у меня в душе при этом играли фанфары, скорее кошки скребли, на сердце было тяжело.

«Глупая, возрадуйся обретенному собственному жилью, которое тебе и в фантастическом сне не снилось!» – настраивала я себя, но поправить настроение не получалось.

Квартира Ларисы Сигизмундовны в старинном четырехэтажном доме мне и в прежние времена не добавляла оптимизма: окна, постоянно прикрытые плотными, непроницаемыми для дневного света шторами, и тусклый электрический свет от маломощных лампочек, не позволяющий читать.

Я прошла по длинному коридору, чрезвычайно узкому из-за расположенных здесь двух ветхих книжных шкафов со стеклянными полками, загроможденными множеством книг и журналов в потрепанных обложках и без них. Войдя в гостиную, я зажгла верхний свет. Лампочки в допотопном бумажном абажуре, висевшем вместо люстры, на мгновение вспыхнув, тут же погасли; осталась лишь одна, осветившая комнату тусклым, мертвенным светом, от которого сразу разболелись глаза. От этого ужасного света находящиеся здесь предметы потеряли четкость очертаний и «поплыли».

С того времени, как я была здесь в последний раз, ничего не изменилось. Круглый старинный стол из красного дерева на ножках, источенных добела кошачьими когтями, громоздкий сервант, черное пианино, ветхая софа, опирающаяся одним углом на два кирпича, – вещи дряхлые, захламляющие комнату и придающие ей неприглядный вид.

«Если бы вывезти всю эту рухлядь, освободить комнаты, поменять плотные бархатные шторы, накопители пыли, на легкие, веселые занавески, то все здесь будет совершенно другим. – Я вспомнила слова нотариуса, предупредившего, что до официального вступления в права владения наследством не должна ничего здесь трогать, менять, выбрасывать, завозить. – Пока я здесь не хозяйка, а этот чудесный подарок может в недалеком будущем оказаться иллюзией, поманившей меня и обманувшей».

Я решительно распахнула шторы, но от этого светлее в комнате не стало – за окном уже смеркалось.

«Но ведь закон не запрещает мне навести здесь порядок». Неизвестно откуда появившаяся худая черная кошка Желя потерлась о мои ноги и, сев, укоризненно уставилась на меня лимонными глазищами, словно спрашивая: «С чем пожаловала, новая хозяйка?»

К домашним питомцам я равнодушна и не отношусь к особам, впадающим в легкий экстаз при общении с ними. В мою бытность квартиранткой Желя вовсе игнорировала меня, но я от этого не страдала. Сейчас – другое дело. Помня, как старуха любила Желю, я отнесла ее к неотъемлемому от этой квартиры, не испытывая при этом особого восторга.

– Принимаю тебя на довольствие при условии, что не будешь гадить где попало, – объявила я свое решение кошке и подкрепила его пакетиком вкуснятины.

Не успела я разобраться, что к чему, а она уже потребовала добавку: видно, за эти дни сильно оголодала. Я пошла ей навстречу, но предупредила: «Особых иллюзий не строй, со мной не растолстеешь!» Переодевшись в легкий халатик, принесенный с собой, я нашла в ванной ведро, веник, тряпки и приступила к работе.

Борьба с накопившейся пылью и грязью отвлекла меня от мрачных дум, воспоминаний. Иногда мой взгляд скользил по фотографиям, выставленным за стеклом серванта, висящим в рамочках на стене, а чаще всего – по картам пасьянса, разложенного на столе, и тогда мне казалось, что хозяйка лишь на минуту вышла в другую комнату. Мое сердце замирало в тревожном предчувствии необычных событий, должных последовать в скором времени. Но ничего не происходило, и я чувствовала себя все уверенней. Я подошла к столу, намереваясь собрать карты и спрятать их в ящик серванта, и тут же вздрогнула от неведомо откуда взявшегося порыва ледяного ветра, остановившего меня. Необычно и страшно ощутить подобный сквозняк в закрытой комнате. Я даже подошла к окну и провела рукой вдоль рамы, надеясь найти источник дуновения, но безрезультатно. Все щели были заделаны и заклеены бумажной лентой. Этот феномен вместе с перегоревшими лампочками вызвал у меня тревогу.

Лариса Сигизмундовна увлекалась раскладыванием пасьянсов и не разрешала притрагиваться к картам. Однажды она даже рассердилась, когда я захотела рассмотреть картинки на них. Неужели ее душа незримо витает здесь и продолжает оберегать то, что было ей дорого при жизни? Глупо, но эти мысли заставили меня вслух произнести:

– Лариса Сигизмундовна, если не хотите, я карты трогать не буду.

И тут же единственная горевшая под абажуром лампочка замигала, словно покойная таким образом дала знать о своей воле. Я почувствовала, как по спине пробежала колонна мурашек, ноги ослабели, и я опустилась на ветхий стул, жалобно скрипнувший подо мной. Мне сразу представилось, что лампочка сейчас погаснет, квартиру заполнит непроглядная тьма, а по воздуху ко мне поплывет светящаяся призрачная фигура в длинном белом саване, протягивая навстречу трясущиеся костлявые руки…

Как была, в одном халатике, я бросилась из комнаты, но лампочка перестала мигать, и я остановилась на пороге.

– Чего я боюсь? – дрожащим голосом громко спросила я себя. – Я сама придумываю страхи. Здесь ничего нет и быть не может. Живые находятся на земле, мертвые – там, где им положено. Ведь правда, Лариса Сигизмундовна? – Я испуганно посмотрела на лампочку, словно ожидая посредством нее получить ответ упокоившейся старухи, но та продолжала ровно светить.

Прерванную работу я уже не смогла продолжить – единственной и вполне естественной потребностью было желание поскорее отсюда уйти.

– Завтра днем закончу, – бросила я в пустоту комнаты, быстро переоделась и поспешно вышла из квартиры.

На лестничной площадке, немного успокоившись, я даже посмеялась над этими страхами. Но на душе у меня попрежнему было неспокойно, и последняя воля старухи, при всей своей привлекательности, теперь не казалась мне чем-то заманчивым.

«Чего, собственно, я боюсь? Того, что лампочка погаснет и я, «маленькая девочка», окажусь в темноте? Так я завтра куплю их с десяток и повкручиваю везде. А где есть свет, там нет страха». С этими мыслями, на мажорной ноте, я вышла из подъезда.

Ночной дворик был темен, тих и безлюден. Вытянувшийся, словно кишка, он и в дневное время был неприветлив и мрачен, вызывая желание как можно быстрее его пересечь. Это был даже не двор, а узкий проход, образовавшийся после начала строительства соседнего дома. У забора, ограждающего это строительство, теснились в ряд автомобили жильцов. Лично я никогда не рискну оставить здесь без присмотра «Саню» – так я любовно прозвала свой автомобиль, пока еще не определившись, это женское или мужское имя. Впрочем, сейчас не помешало бы, выйдя из парадного, мгновенно юркнуть в салон автомобиля, тем самым обезопасив себя от ситуаций, которыми пестрит криминальная хроника.

С трудом различая окружающее, я шла вдоль вереницы припаркованных автомобилей, остатков детской площадки – скамейки и поломанных качелей, – небольшой трансформаторной будки, мусорных контейнеров, и все это время у меня поджилки тряслись от страха. Мне то и дело мерещилась притаившаяся зловещая фигура, поджидающая в темноте жертву.

Мой страх имеет реальную основу, понятную мне, журналистке криминальной хроники. Несколько нападений маньяка на женщин в пригороде вынудило милицейское руководство дать скупую информацию в газеты, а в качестве фоторобота поместить фотографию известного певца Элвиса Пресли в молодом возрасте, на которого преступник был якобы похож. Почему же нельзя предположить, что маньяк, прочитав в газете о розыске, не перенесет охоту в темные городские дворики, мало чем отличающиеся своей безлюдностью от лесных посадок? Чем обычно заканчивалась встреча маньяка с жертвой, я знала больше, чем рядовой читатель, – Стас, знакомый следователь, показал мне фотографии с мест преступлений маньяка, обеспечив бессонницей на ближайшие ночи.

Я шла, внимательно глядя по сторонам. Как профессионал, Стас рекомендовал не паниковать в случае реальной угрозы: тогда вполне можно упустить шанс на спасение. Моя рука лихорадочно искала в сумочке баллончик со слезоточивым газом, пока я не вспомнила, что оставила его в бардачке автомобиля.

«Какая же я недотепа!» – обругала я себя, и в этот момент прямо передо мной в припаркованном темном автомобиле неожиданно открылась задняя дверца. Фигура мужчины мне показалась устрашающе огромной. Вскрикнув, я метнулась в сторону.

– Похоже, я вас напугал, – удивился мужчина, вытаскивая из автомобиля большую дорожную сумку. – Только вернулся из поездки, перебирал вещи, раздумывая, что взять с собой, а что оставить. Если вы так напуганы, может, вас проводить?

– Спасибо, я сама дойду. – Я настороженно следила за его движениями.

– Вижу, вы до сих пор меня боитесь, – рассмеялся мужчина. – Я не маньяк, живу вон в том подъезде, на четвертом этаже. – Он махнул рукой. – Вы были в гостях? Мне кажется, я вас уже встречал здесь раньше.

– А я вас – нет!

«Похоже, это мой сосед сверху», – сообразила я, но все же постаралась держаться от него на расстоянии.

– Счастливого пути! Надеюсь, при следующей встрече вы перестанете от меня шарахаться, как заяц от охотника! – крикнул мне вслед мужчина и, слегка сгибаясь под тяжестью сумки, направился к подъезду.

На оживленной, освещенной улице я понемногу пришла в себя и невольно задумалась: «Что со мной происходит? Ведь я никогда не была трусихой, а тут испугалась, как дитя малое, что лампочка в комнате погаснет. И во дворе испугалась… Это что – нервы?»

Глава 4

– Смотрите, хозяйка, все отлично работает. – Жэковский электрик, тощий усатый мужчина в синей спецовке, несколько раз включил и выключил верхний свет в комнате. Все три лампочки в абажуре послушно загорались и гасли. – А вот люстру, мне кажется, вам пора сменить, да и ремонт… – Он выразительным взглядом обвел убого обставленную комнату.

– Когда кажется – крестятся. – Этот словоохотливый мужчина меня раздражал, и я не могла дождаться, когда он уйдет.

– Это точно, – согласился электрик. – Когда я выходил от старухи – прежней хозяйки квартиры, то, ей-богу, крестился. Она глазища свои как вытаращит, так внутри у меня все и опустится. И денег я с нее никогда не брал. Один раз взял и в тот же день всю зарплату потерял, в вытрезвителе ночевал. Ведьмой она была!

– Я думаю, что в этом случае не она была виновата, а тот, кто любит выпить больше, чем положено, – не согласилась я. – Сколько я вам должна?

– Да сколько не жалко, – замялся электрик. – Работы – пустяки: только и было, что поменять лампочки.

– Возьмите. – Я вручила ему деньги. – Мой совет: если этим не увлекаться, – я сделала всем известный жест – пощелкала пальцами по горлу, – то никакая ведьма не будет страшна.

– Так-то оно так, но до этого со мной ничего подобного не случалось, в вытрезвитель я не попадал. А тут раз – и полный абзац! Впрочем, пути Господни неисповедимы.

Электрик заметно оживился, видимо намереваясь перейти к подробному обсуждению погоды, правительства, повышения цен, но меня не тянуло поговорить, и я дала понять, что больше не располагаю временем для общения.

– Прощайте, хозяйка; если что надо будет сделать, люстру там поменять, звоните. – С этими словами он вышел из квартиры.

Я глубоко вздохнула и с опаской посмотрела на светящиеся лампочки. С сегодняшнего дня мне предстояло жить здесь, и надо было привыкать называть это жилище «моя квартира». Моя ли? На протяжении предыдущих двух вечеров я этого не ощущала, а наоборот, как будто некая злая сила не давала мне чувствовать здесь себя хозяйкой. Мне вспомнилось, как я вчера пришла в квартиру, вооруженная десятком лампочек. Поменяла все старые лампочки на новые – давно привыкла обходиться собственными силами – и продолжила уборку квартиры. Закончив убирать в гостиной, я перешла в другую комнату, затем в кухню, коридор, ванную и туалет; бесконечная уборка затянулась дотемна. Помня «шутки со светом» накануне, я включила его, где только могла, – ведь не перегорят же все лампочки одновременно?!

Работа навевала спокойствие, и меня стало одолевать желание поскорее переехать сюда. В мыслях я уже мечтала о том времени, когда смогу выкинуть рухлядь и обставить комнаты современной мебелью. Тогда квартира приобретет совсем другой вид и мне в ней будет комфортно и уютно.

– Др-рызь! – раздался хлопок, из-под абажура вылетел пучок искр, словно гигантский бенгальский огонь, и посыпалось стекло, за ним последовал второй, третий хлопки, и после этого фейерверка комната погрузилась во тьму.

Это зрелище наполнило меня ужасом, и в следующее мгновение я уже бежала в панике к входной двери, а по всей квартире одна за другой взрывались горевшие лампочки, будто по ним стрелял невидимый снайпер. Повторялся вчерашний сценарий, и у меня возникло тревожное ощущение, что кто-то незримый находится в квартире и все это вытворяет.

Я опомнилась лишь на лестничной площадке, дрожа от страха и холода, в одном легоньком домашнем халатике. В квартире наступила тишина. Я страшилась неизвестности и непроглядной темноты. Выбора у меня не было – надо было вернуться, чтобы переодеться. Вооружившись шваброй, оставленной мною в коридоре, я при свете мобильного телефона направилась вглубь ставшей враждебной квартиры.

Половицы предательски скрипели, оповещая о моем передвижении, заставляя нервничать и чувствовать себя неуверенно. Слабый свет мобилки мало помогал, и я, обливаясь холодным потом, напрасно пыталась пронзить взглядом мрак, пугаясь притаившейся неведомой опасности. Внезапно из тьмы на меня в упор уставились горящие желтым два нечеловеческих глаза. Я ойкнула, чувствуя, что сейчас упаду в обморок. Превозмогая страх, я ткнула шваброй прямо в это чудовище.

– Мя-я-яу! – Вопль кошки, получившей по заслугам за мой испуг, привел меня в чувство, и я, уже немного успокоившись, разыскала свою одежду.

Переодевалась в коридоре при открытой входной двери, готовая в любой момент выскочить вон.

«Чего я боюсь? – задавала я себе вопрос и не могла ответить на него. – Со страху чуть кошку не угробила, хотя ей поделом – нечего светить в темноте своими глазищами!»

Назавтра, при свете дня, мои вчерашние страхи показались смешными, вроде прочитанных на ночь детских страшилок. Утром я вызвала электрика, чтобы он устранил неисправности, но он ничего не обнаружил, лишь заменил перегоревшие лампочки. Мне вспомнилось народное поверье, что смерть ведьмы чревата всевозможными ужасными знамениями. То, что Лариса Сигизмундовна была истинной ведьмой, у меня не вызывало никаких сомнений.

Вот и электрик обозвал старуху ведьмой и не постеснялся признаться, что боялся ее. Все это меня пугало, однако мне предстояло жить в этой квартире.

Разобрав перевезенные немногочисленные вещи, я присела за стол. Разложенные карты пасьянса мозолили мне глаза, заставляя то и дело вспоминать умершую старуху, с их помощью боровшуюся с одиночеством. Внезапно мне привиделось, что уже я, старая и дряхлая, раскладываю пасьянс. Меня передернуло от одной мысли о таком будущем. Гулкая тишина квартиры, выходившей окнами во двор, подчеркивала мое одиночество, и на меня нахлынули воспоминания.

Работая в газете, мне приходилось просматривать дома материалы для следующего номера. Тогда я радовалась вечерней тишине, тому, что никто и ничто меня не отвлекает. Сейчас одиночество и тишина давили, и, несмотря на свою нематериальность, становились все более осязаемыми, нагоняли на меня тоску.

Припомнился Антон, его сюрреалистические картины, исполненные предчувствия близкой смерти. И тут же сердце полоснули воспоминания о Егоре – большом, сильном, красивом, с которым мне было интересно и хорошо. Я сжала кулаки, чтобы не расплакаться.

«Почему я повела себя так глупо при последней встрече? Даже после этого он пытался меня вернуть, но из-за своего характера я избегала его. Может, позвонить ему, придумав повод? Если он действительно любит, то сразу поймет, что это мой шаг навстречу».

Прощание – это смерть,

Но прощение – жизнь.

Моя рука потянулась к мобилке.

– Нет! Если бы он любил меня, то давно нашел бы подход ко мне, а не изображал обиженного.

А из груди уже рвались строки:

Я прошлое разорву в клочья…

Оставь меня. Прошу. Прости.

– Я сама с собой разговариваю, – спохватилась я. – Возможно, я тут переживаю, а он ублажает свою физиологию очередным «телом». Я должна забыть о нем!

Как и в то время, когда снимала жилье у Ларисы Сигизмундовны, я облюбовала себе меньшую комнату, загроможденную огромным старым платяным шкафом размером с кладовку и допотопной железной кроватью с панцирной, прогибающейся до пола сеткой. Заглянув за шкаф, я обнаружила там два листа фанеры, оставшихся еще с тех времен, и улыбнулась: Лариса Сигизмундовна, с болезненной щепетильностью относившаяся к чужим вещам в квартире, их не выбросила – знала, что я вернусь.

Положив фанерные листы под матрас, я прилегла на кровать, решив развлечься телепередачами, но под бесконечную рекламу незаметно уснула.

Проснулась, когда за окнами было уже совсем темно. Не люблю мрак, ледяной холод, смертоносный запах поздней осени. Это только в песне «у природы нет плохой погоды».

Намереваясь заняться приготовлением ужина, я отправилась в кухню. Внезапно из спальни послышались хлопки, словно открывали шампанское бутылку за бутылкой, и вот они уже слышатся в гостиной. Из-под абажура посыпался сноп искр, и комната погрузилась во мрак. Вслед за этим, словно граната, взорвалась лампочка в коридоре, прямо над моей головой, разлетевшись на множество мельчайших осколков. Я едва успела закрыть лицо руками. Нескольких секунд хватило, чтобы вся квартира погрузилась в непроглядную тьму. Все это произошло невероятно быстро, мне стало так страшно, что я попыталась нащупать замок входной двери, чтобы бежать прочь.

«Куда бежать и зачем? Отныне это мой дом, и никуда я не уйду! Никакие духи, ни полтергейст, ни барабашка меня отсюда не выживут! Ведь ты этого хотела, Лариса Сигизмундовна, иначе зачем бы завещала квартиру мне?»

Усилием воли я подавила паническое желание спасаться бегством, и вскоре темнота в квартире уже не так сильно страшила меня. Найдя на ощупь комод, я достала из ящика связанный пучок тонких церковных свечей, который раньше заприметила. Чтобы разогнать темноту, я зажгла их с десяток и расставила в обеих комнатах.

– Так даже красиво! – отметила я. – А ужин при свечах – просто замечательно! – И, захватив горящую свечу, я отправилась в кухню.

Желя путалась у меня под ногами, пока не получила свою долю моего ужина. В благодарность она запрыгнула мне на колени и разрешила погладить себя. Вытянувшись во всю свою длину, она дирижировала моими действиями, то выпуская, то пряча когти. «Кто бы меня погладил!»

Такая идиллия мне вскоре надоела, и, согнав с коленей кошку, я вернулась в комнату. Но спать мне не хотелось. В дрожащем свете свечи стоящая на столе фарфоровая ваза со сложным переплетением китайского рисунка выглядела таинственно и маняще. Взяв ее в руки, я заметила, что она грубо и неумело склеена, и поставила назад.

«Битые и склеенные вещи, какими бы красивыми они ни были, держать дома нельзя – это к неприятностям. Когда стану полноправной хозяйкой квартиры, избавлюсь от всего хлама».

На столе, возле вазы, был разложен пасьянс в виде восьмиконечной звезды; в полумраке карты выглядели весьма таинственно. Картинки на них все были на восточную тематику: мужчины в тюрбанах, фесках, женщины в шароварах, с полуобнаженными телами и прикрытыми лицами. Я осторожно взяла одну карту, словно гранату, готовую в любой момент взорваться, и, поскольку ничего не произошло, перевернула ее – на обратной стороне, посредине фиолетового поля, был очень натурально изображен человеческий глаз.

«Сколько же им лет, если Лариса Сигизмундовна рассказывала, что получила их от своей бабки, которая была ведьмой в шестом поколении? С учетом возраста последней владелицы получается около четырехсот лет, то есть их изготовили в конце шестнадцатого – начале семнадцатого веков. Вот было бы здорово, если бы эти карты могли говорить! Сколько любопытных историй они смогли бы рассказать!»

Меня никогда не интересовали игральные карты, и значения картинок я знала в пределах распространенной игры в «дурака». Пасьянс мне ничего не говорил – его только начали раскладывать или уже закончили? Логика подсказывала: скорее всего, он завершен – все карты легли на свое место.

Несмотря на поздний час, я позвонила Марте.

– Можешь меня поздравить: я уже на новом месте, сегодня предстоит первая ночь здесь.

– Классно, что есть такие отзывчивые старушки, Ваня. Я от души тебя поздравляю. Когда будем отмечать новоселье?

– Боюсь, не скоро.

– Что-то случилось? У тебя не слишком радостный голос.

– Ничего особенного, а точнее – всякая чертовщина.

– Ты меня пугаешь, Ваня.

– Я вначале сама испугалась, но уже привыкла – все время перегорают лампочки.

– Лампочки у всех горят, качество у них не ахти какое.

– Согласна, но они у меня перегорают каждый день и во всей квартире.

– Квартира старая, проводка слабая – вызови электрика.

– Был сегодня, неисправностей не нашел. При нем ничего не происходило, а вечером в одно мгновение все лампочки перегорели.

– Так ты сидишь одна в темноте? – встревожилась Марта. – Приезжай ко мне, переночуешь, а завтра электрик все исправит.

– Спасибо, Марта. Я нашла здесь запас свечей, так что свет у меня есть. Но думаю, что электрик и завтра ничем не поможет.

– Я знаю, Ваня, в чем дело! – закричала в трубку Марта. – Во всей этой фантасмагории со светом виновата ты сама!

– Поясни, пожалуйста.

– Пожалуйста. Увольнение с работы произошло со скандалом, перед этим был болезненный разрыв с Егором – а ведь я тебя давно предупреждала, что он эгоцентрист до мозга костей! Получив в дар квартиру, другая бы летала на крыльях от счастья, а ты отнеслась к этому настороженно, словно ожидала какого-то подвоха. Одним словом, из тебя аж прет негативная энергия, вот она-то и выводит из строя лампочки! Помню, когда ты поругалась с Егором, то была такая наэлектризованная, что меня саму колотило.

– Это что получается, я сама себя наказала тьмой, Марта? Ну ты и закрутила! То, что ты сейчас сказала, – это же мистика!

– Нет, Ваня, это физика, до которой мы еще не доросли. Я могу предоставить тебе массу литературы, где описывается, как у людей, попавших в крайне неблагоприятные обстоятельства, выходили из строя часы, электрооборудование и даже автомобили портились!

– Автомобили – это не вареная колбаса, чтобы портиться. С литературой все ясно – читать ее не буду. Как понимаю, у тебя припасен рецепт для данного случая?

– Абсолютно верно. Тебе может помочь соль.

– Соль?!

– Именно она. Пройдешь по комнате с зажженной церковной свечой и поставишь в чем-нибудь соль в углах, читая «Отче наш». Как только она впитает отрицательную энергию, то станет влажной, а свет вернется в твою обитель.

– Все так просто! И, главное, никому не надо платить за вызов. Как я и предполагала, это все же мистика, а не физика.

– Я знаю, о чем говорю. Сделай так, и убедишься в моей правоте.

– Хорошо, попробую, хотя маловероятно, что это подействует. Если все выйдет, с меня бутылка шампанского. Мне кажется, что это бывшая хозяйка с того света устраивает мне испытания, мол, если выдержу их, то буду жить в ее квартире.

– А если вдруг не выдержишь? – поинтересовалась Марта.

– Это я так пошутила, Марта. Где я буду жить, не имея работы, если не в этой квартире?

– Хорошенькое наследство тебе оставила милая старушка! А по поводу соли запомни, Ваня: ее нельзя просто выбросить. Ты должна поздним вечером или ранним утром закопать ее в землю, чтобы никто этого не видел, – предупредила мрачным тоном Марта. – Иначе соль накличет на тебя беду!

– Обязательно так и сделаю, – с наигранной серьезностью согласилась я. – Пожалуй, не откладывая, приступлю к этому обряду.

– Правильно, Ваня! Я тебя целую – и до встречи. Не забудь о шампанском!

Посмеиваясь над собой, я расставила по углам комнат блюдечки с солью и обошла квартиру с горящей свечой в руке, читая молитву «Отче наш», – а другой я и не знаю. «Если даже не поможет, то и вреда от этого не будет».

Спать мне по-прежнему не хотелось, и я вытащила наугад книгу из книжного шкафа, стоящего в коридоре. К моему удивлению, под обтрепанной обложкой, на которой значилось: «Кулинарные чудеса ресторана “Пекин”», – скрывались две потрепанные старинные тетради с пожелтевшими от времени страницами. Я открыла ту, которая была толще: строчки выписаны идеальным каллиграфическим почерком, буковка в буковку, словно напечатаны, причем на древнеславянском языке. Попыталась читать – сплошная абракадабра. Можно было понять отдельные слова, но смысл написанного ускользал от меня. После пятиминутной борьбы с тяжеловесными конструкциями предложений и неизвестными словами я сдалась. Смогла лишь догадаться по картинкам, изображающим комбинации карт, что здесь описываются всевозможные старинные пасьянсы. На обложке тетради я нашла дату – 1911 год. Похоже, в эту тетрадь Лариса Сигизмундовна скопировала текст из древней книги.

Во второй тетради я обнаружила разрозненные записи, сделанные разными почерками. Судя по всему, писали несколько человек, по крайней мере, двое. Несмотря на явно не каллиграфические почерки и непривычный слог, эти записи были мне более понятны. Рассказывалось о каких-то давних событиях:

«Я проследовала за Феликсом по ступеням, ведущим в глубокое подземелье. Мне было зябко и холодно, но, думаю, больше от волнения и непонятной тревоги, мучавшей меня с самого утра. Крутые высокие ступеньки были крайне неудобными, и мне все время приходилось приподнимать подол платья, чтобы сделать следующий шаг. Феликс, слегка пригнувшись из-за низкого свода, шел впереди, освещая дорогу факелом. Только любовь к нему могла заставить меня отправиться в это мрачное место, скрытое глубоко под землей.

Когда ступени закончились, мы оказались в небольшом овальном зале, из которого начинались четыре боковых ответвления-прохода. На шее у Феликса поверх одежды я заметила необычный серебряный Т-образный крест, верхняя часть которого заканчивалась кольцом. На мой вопрос он нехотя ответил: «Это – анкх Хора, символ бессмертия».

Не задерживаясь в зале, Феликс вошел в ближайший левый проход, и мне ничего не оставалось, кроме как молча следовать за ним.

О ужас! Мы потревожили целый рой летучих мышей, в одно мгновение наполнивших пространство противным писком и шумом крыльев. Носясь в полумраке, покрытые короткой шерстью маленькие создания были подобны дьяволу в миниатюре. В этом ужасном столпотворении я уже не видела Феликса. Почувствовав, как скользкое, мерзкое крыло дьяволенка коснулось моего лица, я закричала от ужаса и чуть не упала в обморок. Феликс, услышав мой крик, пришел на помощь, поддержал меня и вывел из этого ада. Держась за его крепкую руку, я немного успокоилась и пришла в себя.

– Феликс, сердце мое, куда мы идем? – не удержалась я от вопроса.

– Уже скоро сама все увидишь, – холодно ответил он.

Когда улавливаю холод в его голосе, то сразу понимаю: он сердится, сейчас – из-за моего нетерпения. Мне все время чудится, что я сплю, настолько события этого дня нереальны: неожиданное предложение Феликса; оказавшийся под его домом таинственный подземный ход, которому, по всей видимости, очень много лет; загадочная цель нашего путешествия.

Внезапно Феликс остановился:

– Мы уже почти пришли. Для того чтобы тебе стали понятны мои дальнейшие действия, я хочу кое-что рассказать. Во время учебы в Варшаве я стал адептом магического общества «Красное братство». Главой нашего общества была Княгиня, о которой рассказывали невероятные истории, но самым важным было то, что ей невообразимое количество лет. Свои указания она передавала нам через Учителей, и лишь раз в два года ее могли увидеть Посвященные. Мне же не терпелось узнать, правда ли то, о чем шепотом нам рассказывали Учителя. Товарищ, вовлекший меня в это общество и уже прошедший посвящение, однажды, не выдержав переполнявшей его радости, проговорился, что в ближайшее время ему предстоит присутствовать на встрече с Княгиней. Я сразу пристал к нему, как клещ, желая также попасть на эту встречу. Он страшно испугался и отговаривал меня, как мог. Тогда я пригрозил, что о нашем разговоре расскажу Учителю. Он еще больше перепугался, так как при посвящении поклялся хранить все тайны, иначе его постигнет наказание Княгини – ужасная смерть. Таким образом удалось убедить его помочь мне побывать на этой встрече. Вскоре ему передали лоскут кожи с изображенным на нем знаком необычного креста и сообщили, где и когда должна состояться встреча. Я изготовил точно такой же знак. Мы договорились с товарищем, что каждый самостоятельно отправится на встречу с Княгиней, а если вскроется мой обман, я не должен выдать его. Встреча с Княгиней должна была пройти в лесу возле Крживосондза. Я прибыл в условленное место, где меня встретили двое с красными масками на лицах. Проверив мой пропуск, они увели меня в чащу леса, а по пути выдали такую же, как у них, маску. На большой поляне Княгиню ожидали человек пятьдесят, все в масках, и я почувствовал себя уверенней, затерявшись в этой толпе. Княгиня оказалась невысокой седой женщиной. Не буду перечислять подробностей обряда встречи, скажу лишь, что все было обставлено достаточно пышно. Затем двое помощников в масках занесли на поляну фарфоровую ванну с ножками в виде змей. Княгиня, не обращая внимания на присутствующих, сбросила с себя всю одежду и осталась лишь в полупрозрачной рубашке, сквозь которую было видно ее старое, в морщинах и складках тело, после чего забралась в ванну. Рядом начали устраивать большой костер, затем вынесли мертвое обнаженное девичье тело, вскоре скрывшееся под грудой веток.

Я почувствовала, что у меня перехватило дыхание – я не могла говорить, в противном случае обязательно выкрикнула бы: «Замолчи, Феликс! Я больше не желаю тебя слушать!» Но я только сильнее сжала его руку, а он продолжил рассказ:

– Вновь появились помощники и вылили на Княгиню красную жидкость из большой бутыли. Из перешептывания стоящих впереди меня людей я узнал, что это была кровь той девочки и что для обряда обязательно нужна девственница.

«О БОЖЕ! ЗАМОЛЧИТЕ!» Внутри у меня все кричало и трепетало, но я, будто окаменев, безмолвствовала.

– Помощники Княгини разожгли костер, но, видимо, дрова были сыроваты, так как повалил густой серый дым с тошнотворным запахом, от которого многие стали кашлять. Затем появилось пламя, оно быстро разгорелось, и костер, к моему удивлению, прогорел примерно через час. Когда дым развеялся и в кострище остались лишь угли, мы вновь смогли увидеть ванну, где лежала Княгиня. Прошло еще немного времени, и Княгиня поднялась во весь рост, сбросила с себя окровавленную рубашку, оставшись полностью обнаженной, вытерлась поднесенным полотенцем и начала одеваться. Все вокруг остолбенели от увиденного: Княгиня обратилась в молодую женщину с прекрасным телом, на вид ей было не более тридцати, и только черты лица напоминали ее прежнюю. И это чудо совершилось у нас на глазах! – восторженно воскликнул Феликс, а я с сожалением подумала о бедной девочке, принесенной в жертву злой старухе.

– Княгиня, облачившись в одежды, пронзительным взглядом окинула нас, остолбеневших от увиденного и теперь громко делившихся между собой впечатлениями. Она вскинула руку, и все мгновенно замолчали.

– Среди вас находится один предатель и один обманщик – я хочу видеть их! – громогласно произнесла она.

Я почувствовал, как страх сковал мое тело, но постарался успокоиться и взять себя в руки: как она может меня обнаружить среди такого количества людей в масках, не зная меня в лицо?

Княгиня потребовала, чтобы мы выстроились в одну шеренгу. Желая выявить чужого, она медленно двигалась от одного конца шеренги к другому. Мне повезло: я оказался в последней десятке, на дальнем краю.

– Это предатель! – раздался ее голос.

Из шеренги выволокли кого-то и, выкрутив руки, сорвали маску – этим человеком оказался мой товарищ. У него было мертвенно-бледное лицо, трясущиеся губы – видно, он читал про себя спасительную молитву. Княгиня все ближе подходила ко мне, и я, не желая искушать судьбу, бросился бежать, стараясь скрыться в гуще леса, благо уже достаточно стемнело.

За мной кинулись в погоню, но я, показывая чудеса скорости, плутал по лесу, как заяц. Думаю, в тот момент во мне проснулись звериные инстинкты дальних предков, так как я сумел оторваться от погони. Сделав круг, я вновь оказался возле поляны и спрятался в ближайших кустах. Я боялся, что Княгиня почувствует мое присутствие, но ей было не до меня. Отдав несколько приказаний и, видимо, не сомневаясь, что мне не удастся скрыться, она со своими помощниками пошла к опушке леса. Кругом слышались шум голосов, треск веток, метались тени с факелами – искали меня, а я, чудом ушедший от погони, отважился на следующий безумный шаг: решил проследить за Княгиней! У опушки леса ее ожидала карета. Я сумел заскочить на задок уже тронувшейся кареты и отправился в неизвестном направлении. Мне пришлось трястись на задке кареты в течение многих часов, но в итоге я был вознагражден – узнал, где обитает таинственная Княгиня. В ту же ночь я проник в ее жилище. Почувствовав лезвие ножа у шеи, она держалась уже не так надменно и уверенно.

– Неужели ты посмел угрожать беззащитной женщине? – вздрогнув от ужаса, спросила я Феликса и отпустила его руку, не веря услышанному.

– Она – женщина?! Да она дьявол! – воскликнул Феликс. – Опасаясь за свою жизнь, она мне все рассказала, открыв тайну бессмертия!

– Но это невозможно! – возразила я.

– Со временем убедишься, что я прав! – Вновь в его голосе ощущался холод. – Сейчас ты обязана сделать выбор: последовать со мной дальше и безоговорочно выполнять все мои требования, как бы это тебя ни пугало и ни противоречило твоим принципам, убеждениям, или пойти назад. Подумай – это последняя возможность вернуться к прежней жизни, но тогда ты должна будешь забыть меня. В противном случае ты полностью подчинишься мне, станешь моей тенью, и только смерть сможет нас разлучить, но это будет невозможно, ибо ты станешь бессмертной!

Я сжалась от страха, услышав это предложение; Феликс меня пугал, но мое влюбленное сердце жаждало быть с ним. С трудом выдерживая пронизывающий взгляд, я решила потянуть время, чтобы унять душевное волнение, собраться с мыслями.

– Это так неожиданно, Феликс! А об этом огромном подземелье я никогда не слышала. Откуда оно взялось?

– Когда мой прадед получил в дар староство, он разрушил крепость, а на ее месте построил костел и сделал его родовой усыпальницей. Под крепостью было множество подземных галерей; одна из них, протяженностью более чем в версту, позволяла при необходимости незаметно покинуть пределы крепости и выйти на берег Роси.

Этот дом был специально построен на выходе из подземелья, чтобы скрыть его.

Неожиданности в этот день преследовали меня.

– Ты хочешь сказать… – запинаясь, произнесла я.

– Мой прадед – коронный гетман Франциск Ксаверий Браницкий. Честолюбие, жажда еще большей власти и богатства заставили его активно участвовать в разделе Речи Посполитой, тем самым предав ее в трудный период. Но все это не пошло впрок его наследникам. Его сын, граф Григорий-Константин, был обвинен в том, что в 31-м году поддержал восстание за независимость Польши и был вынужден откупиться, подарив царской семье имение в Ракитном. Я внебрачный сын графа Ксаверия, внука коронного гетмана. После участия в войне на Кавказе, будучи тяжело болен, он поехал лечиться во Францию, а по пути остановился в родовом имении в Белой Церкви. Пробыв там непродолжительное время, он уехал за границу, как оказалось, навсегда. За свои политические убеждения, отказ вернуться и участие в Крымской войне на стороне противника император Николай I лишил его звания и последнего имения в Медвине. Граф обосновался во Франции, купил там замок «Монтрезор». Сложившиеся обстоятельства вынудили мою мать, горничную в доме Браницких, скрыть свою беременность. В дальнейшем она вышла замуж за помещика Сосницкого, чью фамилию я и ношу.

– Феликс, все это так неожиданно… – осторожно начала я.

– Ангелина, я жду твоего решения. Ты идешь со мной дальше или возвращаешься? – Голос у Феликса заледенел.

Я пребывала в нерешительности. Пойти с ним – значит приобщиться к чему-то ужасному, гибельному для моей души; повернуть назад – значит распрощаться с Феликсом, вновь пережить муки расставания, как уже было, когда он уехал на учебу в Варшаву, но теперь мы расстанемся навсегда».

Мне от души было жаль девушку, написавшую эти строки. Порой любовь толкает на безрассудные, глупые поступки, о которых в дальнейшем приходится жалеть. Не было сомнений в том, что влюбленная Ангелина последовала за этим человеком и впереди ее ничего хорошего не ожидало. Я была не в силах дальше читать и закрыла тетрадь. Исходя из прочитанного, можно было предположить, что этот Феликс совершил ужасное преступление и хочет впутать в это дело Ангелину. Хотелось бы мне верить, что это всего лишь рукопись старинного готического романа, но интуиция мне подсказывала, что это не так.

Я невольно вспомнила Егора, и причина нашей ссоры показалась теперь такой никчемной. Но характер не позволял мне первой сделать шаг к примирению, и, к счастью, я не была ослеплена любовью, как девушка из рукописи, которая была готова на все ради любимого.

Фамилия Браницких мне смутно о чем-то напомнила. Поняв, что мне не заснуть, я открыла свой ноутбук и вошла в Интернет.

Глава 5

Утро началось с телефонного звонка Марты. Я с трудом разлепила веки, а сонный голос выдал мое состояние.

– Эй, Ваня-соня, ты совсем расклеилась, раз до сих пор валяешься в постели, ведь скоро уже полдень! – Марта рассмеялась. – Вставай, лежебока, тебя ждут великие дела!

– Боже мой! Все тело разбито, я так устала, как будто ночью не спала, а копала картошку в селе, – потягиваясь, пожаловалась я.

– Если ты ночью занималась картошкой, значит, тебя привидения не тревожили, и это хорошо.

– Привидений не было, зато ночью я, на свою голову, начала читать какую-то кошмарную рукопись, а затем долго рылась в Интернете, после чего не могла заснуть.

– Что же тебя так зацепило, Ваня?

– О Браницких ты что-нибудь слышала, Марта?

– Это не те, которые создали парк в Белой Церкви?

– Молодец, сразу сообразила, – похвалила я. – А я не вспомнила об этом, пока не влезла в Интернет. Полночи не спала, читала о них. В одной статье[9] рассказывалось о проклятии, нависшем над родом Браницких из-за того, что коронный гетман Франциск-Ксаверий приложил руку к разделу Речи Посполитой и в благодарность получил от России графский титул и местечко Белая Церковь в вечное пользование. Жена графа Франциска-Ксаверия Александра была обер-фрейлиной при дворе Екатерины II и близкой родственницей графа Потемкина или даже его незаконнорожденной дочерью. Именно она и создала парк «Александрия».

– Ты собираешься написать очерк о Браницких?

– Даже не знаю. – Я притворно охнула. – Это так опасно! Из этой же статьи я узнала, что польский журналист Марек Рушчиць и замдиректора Белоцерковского музея Леонид Коча погибли, когда собирали материал для книги о роде Браницких. Еще один местный историк, занимающийся этой темой, оказался на грани смерти и чудом спасся.

– Все понятно: непознанное привлекает читателя, и этим спекулирует наш брат журналист, подтасовывая факты. Решишь създить в парк, не забудь взять меня с Ингой – мы не прочь еще раз там побывать. Что интересного ты еще выудила из инета?

– Браницкие были очень интересными людьми. Они участвовали в подготовке покушения на императора вместе с декабристами, а потом выделили сто пудов железа на кандалы тем же декабристам. Радушно встречали императора, специально для него выстроили домик в парке и вскоре приняли активное участие в польском восстании.

– В этом нет ничего удивительного: политики с тех пор не изменились. Когда нужно – подкупают, когда жжет – откупаются. В политику идут с большими деньгами, чтобы их стало еще больше.

– Твоя идея съездить в парк неплоха; я, к своему стыду, там еще не была.

– Тогда планируй ее на ближайшие выходные, и мы падаем тебе на хвост. Ваня, а как там соль? Не проверяла ее состояние?

– Сейчас все брошу, вылезу из теплой постели и пойду щупать соль. Ерунда все это, Марта.

Поболтав с Мартой еще с полчаса, я окончательно проснулась и, почувствовав муки голода, поспешила в кухню.

Настроение у меня было прекрасное – ночью я сумела перебороть свои страхи, и темнота меня больше не пугала.

Позвонив электрику и рассказав о продолжающихся проблемах со светом, в ответ я услышала, что в таком случае нужно менять всю проводку в квартире, и если я финансово к этому готова, то он может немедленно приступить к работе. Названная им сумма повергла меня в шок, и я взяла тайм-аут для размышлений. Однако размышляй – не размышляй, но таких денег на новую проводку у меня не было, и я решила пока пожить при свечах.

Весь день я посвятила хождению по редакциям газет и журналов в поисках работы, но максимум, чего добилась, так это заверений: «В случае чего будем иметь вас в виду».

«При случае я вас тоже буду иметь в виду!» – мысленно пообещала я им.

Как ни торопилась я прийти домой засветло, мои хождения затянулись до темноты. Двигаясь вдоль припаркованных во дворе автомобилей, я вспомнила, как меня напугал сосед по подъезду, и улыбнулась.

Сзади хлопнули дверцы автомобиля и раздался мужской голос, испугавший меня:

– Добрый вечер!

Я резко обернулась. Повторилась вчерашняя ситуация – тот же мужчина стоял у распахнутой дверцы автомобиля и пялился на меня.

– Вы что, здесь дежурите? Почему я всякий раз натыкаюсь на вас? – разозлилась я.

– Нет, это знак Судьбы; очевидно, нам с вами надо познакомиться, – улыбаясь, произнес мужчина.

Темнота не позволяла его хорошо рассмотреть, но голос был приятный, а сам он казался большим, словно гора.

– Мне пора домой, и на улице я не знакомлюсь.

– Удивительно, но нам по пути, – мягко заметил мужчина. – А как только мы познакомимся, то перестанем быть незнакомыми людьми.

– Работа в милиции приучила меня знакомиться с людьми только при наличии у них паспорта, – заявила я, вызывающе глядя на мужчину.

– У меня все документы при себе. Вот, пожалуйста, паспорт. Есть еще водительские права и даже медицинская справка – подготовил для техосмотра.

– Справка меня не интересует. – Посветив мобилкой, я открыла паспорт и прочитала: – Сухов Валентин Ростиславович.

– Он самый – не был, не состоял, не привлекался, – пошутил он. – А вас как зовут?

– Раз вы мой сосед, Валентин Ростиславович, то можно и познакомиться – Иванна.

– Мне больше нравится, когда меня зовут по имени – Валентин, Валик…Так вы здесь живете? – уточнил он.

– С недавних пор. В квартире, которую раньше занимала Лариса Сигизмундовна – она умерла.

– Да, я слышал… Интересная была старушка… Выходит, вы ее родственница?

– Не совсем, – уклонилась я от ответа, решив не вдаваться в подробности, и заговорила о другом: – Судя по номеру квартиры, вы живете прямо надо мной. Заливать не будете?

– Разве только шампанским. Кстати, у меня в холодильнике есть красное крымское, прямо с завода. Предлагаю закрепить наше знакомство и выпить за добрососедские отношения.

Мне безумно захотелось выпить шампанского, а красное я просто обожала, но, пересилив себя, сказала:

– В следующий раз – обязательно.

В подъезде я наконец рассмотрела своего соседа, и он произвел на меня хорошее впечатление: лет тридцати, рост выше среднего, широкоплечий, с великолепной спортивной фигурой, лицо приятное, без резких линий. Чем-то он напоминал популярного артиста Андрея Соколова. «В следующий раз от шампанского не откажусь!»

Валентин довел меня до дверей моей квартиры, где я так выразительно посмотрела на него, что он незамедлительно стал подниматься по ступенькам на свой этаж.

Зайдя к себе, я включила фонарик, а затем зажгла свечи по всей квартире. Темнота больше не пугала меня, а жизнь при свечах завораживала и привносила новизну в обыденность моего существования. Царящий вокруг мрак вскоре меня утомил, и я чуть ли не из последних сил добралась до кровати и упала в объятия сна.

Продолговатая пустая комната с плотно затянутыми черным крепом окнами была ярко освещена. На полу непривычного светло-кремового цвета я увидела множество разлетевшихся белых листов. Я подняла один из них – он был девственно чист с обеих сторон. В конце комнаты я увидела арку, ведущую в другую комнату, и проследовала туда. Там было все то же: пустота, зашторенные окна и разбросанные чистые листы. И вновь арка, только расположенная не по центру стены, а смещенная к левому углу. Мой путь пролег через множество комнат, своим однообразием раздражавших меня. Издалека до меня доносился приглушенный гул голосов, спокойная музыка и звон бокалов, но я никак не могла туда дойти, как ни ускоряла шаг. Арки, через которые я проходила, отличались своим расположением в стене и шириной проема; через некоторые мне приходилось пробираться чуть ли не бочком. У меня закралось подозрение, что строители быль пьяны в стельку и делали эти арки как попало и где попало.

Неожиданно на противоположной стене комнаты вместо арки я увидела деревянную дверь темно-коричневого цвета. Гул голосов, преследующий меня все это время, внезапно стих, наступила полная тишина. Дернув за ручку, я почувствовала, что дверь заперта. Не зная, что делать дальше, я приложила ухо к двери и прислушалась. Там стояла такая же тишина, как и здесь. И тут дверная ручка задергалась, давая знать, что с обратной стороны кто-то пытается открыть дверь.

«Тревога!» – молнией пронеслось в моем мозгу, и я проснулась.

Открыв глаза, я услышала доносящиеся из коридора непонятные звуки. Включив фонарик, в полусонном состоянии я поспешила туда. Подойдя к входной двери, поняла, что кто-то возится с замком, пытаясь его открыть. Трясущимися от волнения руками я набросила дверную цепочку и громко спросила: «Кто там?!»

Шум за дверью мгновенно стих; прильнув к глазку, я никого не увидела на лестничной площадке, лишь услышала звук быстрых шагов – кто-то спускался по лестнице.

«Кто это мог быть? Воры? И что можно взять ценного в этой квартире?» – подумала я и по-настоящему испугалась, представив, что если бы вовремя не проснулась, то неизвестные смогли бы проникнуть в квартиру. Решила на следующий день вместо хлипкой цепочки поставить более надежный запор.

Глава 6

После того как ночью ко мне попытались проникнуть, я с самого утра отправилась в ЖЭК, рассчитывая договориться со слесарем об укреплении двери, но тот отмахнулся, сказав, что очень занят и раньше следующего дня не сможет приступить к работе. Возвращаясь домой, я вновь столкнулась с Валентином. Он заметил мой опечаленный вид, и я решилась рассказать ему о своих проблемах.

– Это не проблемы! – заявил он. – Я инженер-механик, так что поставить задвижку на двери для меня пара пустяков, и в электрике я кое-что смыслю.

Валентин рассказал мне, что работает старшим смены механиков по обслуживанию самолетов в аэропорту Борисполь. Этот день и следующий у него выходные, он томится от безделья, поэтому с радостью поможет мне. Я весьма скептически отнеслась к его заявлению о возможности устранить неполадки с освещением и рассказала о «диагнозе» жэковского электрика.

– Попытка не пытка, на месте разберемся. – Оптимизм не покидал Валентина.

На своем автомобиле он свозил меня в магазин, помог выбрать мощную задвижку. В мою квартиру он явился во всеоружии – в оранжевом комбинезоне, с двумя чемоданами инструментов. Слова у него не расходились с делом: задвижку он поставил за четверть часа и, осмотрев массивный замок, высказал сомнение в том, что ночные воры смогли бы его открыть, если только они не профессиональные «медвежатники».

– Старинная вещь и весьма надежная – не уступает замкам, которые ставят на сейфы. Менять его на «Турцию», «Китай» или прочий хлам не стоит.

С электрикой он тоже быстро разобрался:

– Попробуем заменить старый автомат на входе на более мощный. У меня есть такой в запасе – двадцать пять ампер, производства Германии.

Вскоре он с гордостью продемонстрировал результат своих усилий, включая и выключая лампочки. Заметив тень сомнения на моем лице, он поспешил меня успокоить:

– Если все будет в порядке с освещением вечером, то с тебя шампанское. В случае проблем с освещением я в следующие выходные займусь новой проводкой.

– Шампанское я могу и сейчас выставить – ты столько сделал для меня, – отозвалась я. Мне все больше нравился Валентин, мастер на все руки, его веселый нрав, юмор.

– Нет, так не годится, – не согласился Валентин. – Сначала проверим качество работы вечером, а уже потом дело дойдет до шампанского.

По возвращении вечером домой я с волнением щелкнула выключателем – свет зажегся, и ничего необычного не произошло. Я зажгла свет во всей квартире, выждала час и, убедившись, что все в порядке, набрала номер телефона соседа:

– Валентин, похоже, придется мне выставить шампанское – свет горит нормально и лампочки не перегорают. Чудеса, да и только!

– А ты мне не верила! Уже бегу за наградой.

– Лучше через часик – мне надо еще кое-что сделать.

– Договорились. А я тут поколдую над одним экзотическим салатиком – прихвачу его с собой.

Готовясь встречать гостя, я заметила блюдечки с солью, расставленные по углам квартиры.

«Свет мне вернули без всякой магии, но проверить не помешает». К моему удивлению, во всех блюдечках соль на ощупь оказалась влажной. Я сразу отбросила мистику и нашла естественное объяснение этому: «Наверное, в квартире сыро. Ничего, подсоберу деньжат, сделаю ремонт – и все будет в порядке».

Собранную соль я ссыпала в коробку из-под конфет «Грильяж» и отправила в мусорное ведро. К шампанскому я решила подать несколько видов бутербродов и конфеты. «Предостаточно!» – заключила я, так как в холодильнике больше ничего не было.

Валентин пришел с букетом белых роз, бутылкой красного шампанского и фарфоровой салатницей, полной салата, украшенного сверху дольками свежего ананаса.

– Безумно вкусно! – попробовав, похвалила я. – Необычное сочетание: фрукты, курица, сыр, маслины. До сих пор я считала, что мужчины умеют готовить лишь яичницу, и то когда проголодаются до безумия.

– Я люблю готовить и даже придумываю новые блюда, но не всегда удачно.

– А я не люблю готовить, но иногда могу себя заставить, – призналась я.

Незаметно обе бутылки шампанского опустели, и теперь я своего гостя называла просто Валик. Вместо ответа на его вопрос: «Как я могла жить в квартире без света?» – я зажгла свечи и выключила свет. Интимная обстановка, джазовые композиции Кохана, доверительный разговор и выпитое шампанское клонили наши головы все ближе друг к другу, но в это время позвонила Марта и встревожено спросила:

– Ты одна, Иванна?

– Марта, ты просто ясновидящая – нет, не одна. И у меня теперь есть свет! Со мной рядом добрый волшебник, который освободил меня от тьмы, – похвасталась я.

– Хорошо, я позвоню позже. А еще лучше приезжай завтра ко мне на работу.

– Что ты, Марта! Вдруг случайно столкнусь с главредом Валерочкой – испорченное настроение на целый день гарантировано.

– Хорошо, Иванна, завтра созвонимся. – Голос у Марты стал совсем потухшим, и я почувствовала в ее интонации безысходность.

– Марта, что-то произошло?

– Извини, что помешала отдыхать с Великим Гудвином. – Теперь в голосе Марты явно прозвучала горечь. После этих слов она быстро отключилась.

Видно, у подруги неприятности, может, на работе, или бывший муж преподнес ей очередной «сюрприз». Из-за увлечения мужа выпивкой Марта недавно развелась, но он, будучи под градусом, являлся к ней в поисках мнимого соперника, которого считал истинной причиной развода. Соперника он не находил, но «концерты» с участием соседей в качестве благодарных зрителей устраивал регулярно.

«Завтра перезвоню», – решила я. И тут мне захотелось немного подразнить гостя:

– Валик, ты извини, но, если честно, я не совсем уверена, что благодарить за свет должна именно тебя. Не исключено, что этому помог не новый автомат, а поваренная соль.

– Я готов отдать пальму первенства любому, но объясни, при чем здесь соль? – улыбнулся он, чувствуя подвох в моих словах.

И я ему рассказала, как подруга надоумила меня бороться с проблемами электричества с помощью соли. В заключение подытожила:

– Как и пророчествовала Марта, сегодня от обилия впитанной отрицательной энергии соль в блюдечках оказалась влажной, из чего следует, что твоя заслуга в восстановлении света весьма сомнительна.

– А посему теперь с меня причитается шампанское! – весело подхватил Валентин. – Так что я отлучусь ненадолго на этаж выше.

– Ой, у меня и так в голове шумит. Боюсь, это шампанское будет лишним, – засомневалась я.

– Шампанского, как и денег, никогда не бывает много. Уже бегу! – Валентин подхватился и, не слушая моих не слишком настойчивых возражений, направился к выходу.

У меня снова заиграла мобилка. Увидев высветившийся номер, я почувствовала, как у меня внутри все сжалось: звонил Егор!

– Не закрывай – я сейчас буду! – бросил Валентин, скрываясь за дверью.

– Я узнал, что у тебя неприятности на работе. – Голос Егора был необычно мягок, словно он говорил с ребенком или больным. Скорее всего, мой случай он отнес ко второму варианту.

– Да, меня вытурили из газеты. Ты хочешь, чтобы я поплакалась тебе в жилетку? Или вместе поплачем?

– Я хочу тебе помочь… Ведь я знаю, что твое финансовое положение…

– У меня все о’кей! Но даже если бы было «не о’кей», то у тебя я денег не взяла бы.

– Я хочу тебе предложить работу. Одному депутату требуется помощник, я уже с ним говорил о тебе – он согласен. Его устраивает, что ты журналистка.

– Снова депутат! – развеселилась я. – Из-за одного я лишилась работы, чтобы пойти в рабство к другому. Вроде девочки для побегушек – куда пошлют. А журналистский опыт не требуется?

– Ты не права. Ему как раз нужен помощник, владеющий пером, а для побегушек, как ты выразилась, у него есть другие помощники.

– Так их у него много?

– С тобой будет четверо.

– Понимаю – без меня меня женили, пардон, выдали замуж. Кстати, ты не уточнил, не входит ли в мои обязанности делить с ним постель?

В это время в комнату влетел радостный Валик:

– Шампусик прибыл! Красное, как ты любишь! Прошу занять свои места!

Я замахала на него рукой, и он сразу замолк, но было уже поздно. Я услышала, как Егор закашлялся, словно поперхнулся, а потом произнес потухшим голосом:

– Похоже, я не вовремя позвонил. Буду краток: зарплата чуть ниже, чем в газете, но это только на первое время. На раздумья у тебя есть три дня; позвони мне, когда примешь решение. Если тебе интересно мое мнение…

– Совсем не интересно!

– Все равно я выскажу его: поработаешь у депутата полгодика, потом будет проще найти место в газете.

– Я подумаю и сообщу. Asta la vista!

Валентин виновато посмотрел на меня:

– Извини, не заметил, что ты разговариваешь по телефону. Судя по выражению твоего лица, шампанское отменяется?

Молча кивнув, я зажгла свет в комнате – очарование вечера растаяло. Настроение у меня было испорчено, внутри зрело раздражение. Очень хотелось остаться одной. Валик почувствовал произошедшую во мне перемену и понял, что лучше удалиться. Поставив шампанское в холодильник до лучших времен, он сразу же ушел домой, послав мне на прощание воздушный поцелуй.

Оставшись одна, я изо всех сил старалась не думать о Егоре. Его звонок говорил о том, что он не забыл меня и продолжает держать в поле зрения. Ведь всего несколько дней прошло, как я уволилась, а он уже и работу мне подыскал! А как у него изменился голос, когда он услышал Валентина! Ну и поделом ему! Не ценил меня, когда я находилась рядом, – теперь пусть кусает себе локти! Вот закручу с Валиком по-серьезному! Но сердцем я чувствовала, что при всей своей положительности Валентин не сможет заменить мне Егора.

Прощелкала все телевизионные каналы, но ни один не отвлек меня от мыслей о Егоре. И тогда я подключила «тяжелую артиллерию» – вернулась к старинной тетради с описанием пасьянсов. Я понимала бесполезность своих усилий в борьбе со старославянским, но то, что это занятие гарантировало мне скорый сон, было очевидно.

Большинство слов в тетради вызывали у меня недоумение: дроля, бандельверк, лифко, кукурка. Смысл отдельных слов мне удалось разгадать: бяше, долний, болий, брещи, березола, сведети, трегубо[10], но в итоге вместо предложения получалась абракадабра. Однако я поняла, что здесь описывалась не только очередность карт, но и заклинания, которые следует произносить. Значения многих слов мне помог узнать Интернет: «Бода», напомнившее мне слово «вода», оказалось одним из имен славянского бога Велеса; «балий» значило «колдун», «заклинатель»; «баканушка» – «дух-хозяин», обитающий в доме. Слово «межи» означало на самом деле не «межа», а «новолуние». А еще в тексте встречалась такая мешанина непонятных слов, что я уже засомневалась, что это старославянский, а не какой-то другой: «Ляиляга иль ляхуя. Альмелику, алакудосу, асалому, альмумину, альмугамину, альазизу, алчебару, альмутаканъбиру, алхалику, альбариюу, альмусавирю, алькафару, алькалъхару, альвазаху, альрязаку, альфатагу, альалиму, алькабизу, альбасуту, альхафизу, алльрравию, алмавизу, алмузилю, альсемилю, албасирю, альакаму, альадюлю, алятуфу»[11].

Все же отдельные предложения поддались моим усилиям, и из них я узнала, что пасьянсы следовало раскладывать в зависимости от дня лунного цикла.

От усилий разобраться с текстом у меня разболелась голова, и я прервала это занятие, оставив лежать обе тетради на столе. Тут зазвонил домашний телефон.

– Марта! – обрадовалась я.

– Нет, козел рогатый – Бафонет! – раздался в трубке незнакомый грубый голос. – Старая ведьма передает тебе привет с того света и желает, чтобы ты поскорее ее навестила!

– Кто это говорит?

– Тот, кто придет по твою душу и тело, – Бафонет! – И сразу раздались гудки отбоя.

У меня перехватило дыхание – кто-то угрожал мне смертью! На розыгрыш это было не похоже: у меня нет друзей, знакомых, способных на такую глупую шутку. Враги? Кому же я могла так насолить, чтобы получить подобные угрозы? Неужели это как-то связано с моей журналистской деятельностью?

Покопавшись в памяти, я так и не определила, какая из моих статей могла спровоцировать подобный «наезд». Разве что последний материал о ДТП был «взрывной», но ведь его так и не напечатали. Возможно, угрожают, желая лишь запугать, чтобы я не попыталась сунуться с этой статьей в другую газету? Тогда с их стороны это полный идиотизм. Прав главный редактор: солидная газета не напечатает материал, не имея конкретных фактов, иначе – суд и большие штрафы. Но если они боятся, выходит, есть чего? Может быть, я просмотрела что-то очевидное, «лежащее на поверхности»?

Я устроилась на софе, жалобно скрипнувшей под моим не таким уж большим весом, скрестив ноги «по-турецки», – давно заметила, что в этой позе мне легче думается.

«Почему я решила, что никакая газета не напечатает эту статью? Выходит в свет много скандального материала, что называется, «высосанного из пальца», когда необходимо дискредитировать политического противника. В таких случаях редакция, повинуясь политической воле хозяина, раздувает скандал, не боясь ни суда, ни штрафов. Скандальная статья выходит на первой полосе, с броским заголовком, а опровержение появляется спустя какое-то время, печатается мелким шрифтом и прячется в укромном уголке. И у читателя в памяти остается скандальная статья, а не то, что в ней была ложь, искаженные факты. Несколько таких «мин» – и у читателя, будущего избирателя, формируется определенное мнение о том или ином политическом деятеле. Выходит, я теоретически располагаю такими возможностями: а) вытолкнуть «в свет» подготовленную статью; б) этим «щелк нуть по носу» Валерия Борисовича и потешить свое самолюбие; в) получить новое место работы или хотя бы гонорар за статью, а деньги лишними не бывают. Значит, надо найти ту политическую силу, которой это будет выгодно».

В радостном возбуждении я поспешила в кухню и, заваривая кофе, перечитала написанную статью. Перспектива бегания по судам меня не прельщала, а кофе перекипел. Ведь судиться будут не только с газетой, но и со мной лично, а для меня дело заведомо проигрышное, если только не произойдет чудо. «Что-то я в последнее время слишком часто уповаю на чудеса!» – одернула я себя.

Оставив турку на плите, я вернулась в спальню, как теперь называла комнату, где я когда-то проживала. Разгулявшиеся от дурацкого звонка нервы и узкая, неудобная кровать не давали мне заснуть. Вспомнилось, как я часто просыпалась ночью, заслышав в другой комнате шаркающие шаги старушки, страдающей бессонницей. Невольно я стала прислушиваться к ночной тишине, вылавливая непонятные звуки. Мне это занятие не понравилось – ведь если человек чего-то боится, то своим страхом обязательно вызовет какую-то напасть на свою голову. Поняв, что в ближайшее время мне не уснуть, я прибегла к крайним мерам – приняла таблетку донормила. Беспрерывно ворочаясь на кровати, я вдруг ощутила, что качаюсь на волнах, и, не успев этому удивиться, провалилась в тяжелый сон без сновидений.

«Вставай доченька, тебе пора!» – ворвался в мой сон требовательный голос мамы, и я почувствовала ее руку на своем плече.

«Не хочу я в школу! – захныкала я. – Мне Катька обещала косы оборвать! Она большая и сильная!» – И тут я проснулась. В комнате было темно, мне очень хотелось пить.

«Который час? Может быть, уже утро и пора вставать? Еще опоздаю на работу!» – спросонья подумала я и сразу же вспомнила, что мне некуда спешить.

Приснившийся голос мамы напомнил мне эпизод из далекого детства, когда старшеклассница Катя пообещала жестоко наказать меня из-за детской шалости. Мама поговорила с учительницей, а та – с Катей, которая сообщила всем в школе, что я «маменькина дочка и ябеда». С того времени я больше никогда не прибегала к помощи мамы, решала возникающие проблемы самостоятельно. А папу я вообще не помню – была слишком мала, когда он уехал на заработки на Север да так там и остался, обзаведясь новой семьей.

Воспоминания подобны тлеющему огню в торфянике: пламени не видно, но в любой момент можно больно обжечься. Пытаясь узнать время, я полезла под подушку в поисках мобилки (вредная и глупая привычка класть ее туда на ночь!), но не нашла ее.

Пить хотелось все сильнее, и, переборов сонливость, я встала с постели, собираясь идти в кухню. И тут я на подсознательном уровне ощутила: в квартире что-то происходит. Сон мгновенно улетучился, словно меня окатили холодной водой. В соседней комнате громко тикали старинные настенные часы, чего никак не могло быть, так как они уже много лет стояли намертво, а вместо них время показывал допотопный металлический будильник.

Из-за темноты я ничего не могла различить, но у меня было ощущение, что изменилась не только окружающая обстановка, но и размеры комнаты. Я нащупала выключатель на стене и не поверила сама себе – он был необычной формы и явно увеличился в размерах. Свет не включался, и я на ощупь пошла в другую комнату за свечами. Здесь мои подозрения подтвердились: там, где должен был находиться буфет, оказался рояль. У Ларисы Сигизмундовны в квартире было старенькое пианино, но никак не рояль!

Одно из двух: либо я сошла с ума, либо неведомая сила ночью перенесла меня в другую квартиру, по которой я и разгуливала в одной ночнушке. Вдруг я увидела перед собой, там, где должна была находиться глухая стена, полоску света, будто из приоткрытой двери. Свет был необычный, явно не искусственный, словно за дверью меня ждал ясный день, тогда как за окнами стояла ночь. Пытаясь скорее найти ответ на эту загадку, я поспешила к двери и, не раздумывая, распахнула ее – поток дневного света обрушился на меня и ослепил.

Когда мои глаза привыкли к свету, я с удивлением обнаружила, что нахожусь в большой светлой комнате со старинной добротной мебелью, а за окном хмурится дождливый день. Возле окна на деревянном массивном стуле с непривычно высокой спинкой уютно устроилась молоденькая девушка в длинном, по самые щиколотки, сером платье, с наброшенной на плечи вязаной шалью. Простенькое лицо девушки, ее аккуратно заплетенные в косички и уложенные на затылке волосы показались мне знакомыми, хотя я была уверена на все сто, что видела ее в первый раз.

Я медленно приблизилась к сидящей девушке, но она никак не реагировала на мое появление. «Закашляться, что ли, чтобы привлечь ее внимание?»

– Послушайте, девушка, я не знаю, как сюда попала, – обратилась я к ней. – Тут такие чудеса творятся!

Но девушка никак не хотела меня замечать. «Она что – глухая?» И я тронула ее за плечо. Моя рука свободно прошла сквозь девушку, и я при этом ничего не ощутила.

– Что за чертовщина! – испугалась я.

Чтобы обратить на себя ее внимание, я решила сотворить что-нибудь этакое. Наиболее подходящей для этих целей мне показалась китайская ваза, и я попыталась ее сбросить – безрезультатно. Внезапно я поняла, что уже видела эту вазу, но только она была старая, грубо склеенная. Это она досталась мне в наследство от покойной Ларисы Сигизмундовны.

Девушка оглянулась, и я увидела ее глаза – черные, пронизывающие, которые я видела не раз, но на высохшем, сморщенном лице старухи, а не на свежем молодом личике. Я не сомневалась: такой была юная Лариса Сигизмундовна много десятилетий тому назад! Но как я могла там очутиться?

Девушка смотрела невидящим взглядом сквозь меня, а я, к своему удивлению, услышала ее мысли. Они накатывались волнами, и я не различала отдельных фраз, а только улавливала общий смысл. Было странно обнаружить у себя подобный талант, о котором я до сих пор не догадывалась. Из ее мыслей я узнала, что она, непонятно почему, грустила, и ей нравилось смотреть на дождь.

Я не удержалась и выглянула в окно – на улице исчез асфальт, она была вымощена грубой брусчаткой, скользко блестевшей под мелким дождем. Прохожие, одетые как для съемок старинного фильма, под неуклюжими разноцветными зонтиками торопились по неотложным делам.

Дробь капель по оконному стеклу рождала в голове сидящей рядом со мной девушки рифмы, строки, но она капризно отметала их – «мелко, трафаретно и не трогает».

«Так вот какой ты была в юности, Лариса Сигизмундовна! Красотой не блистала, но в тебе было нечто притягательное, задерживающее взгляд. Наверное, мужчины обращали на тебя внимание, хотя что я говорю – ты для этого была слишком юной».

Торчать за спиной Ларисы (по отчеству называть ее у меня язык не поворачивался) мне было неуютно, и я попыталась присесть на стол, но тут обнаружила новые исключительные особенности своего бестелесного существования. Оказалось, что я могу зависать в воздухе и даже летать, правда неуклюже, тяжело, нелепо водя руками, как в воде. Удовольствия от этого я не получила, так как все время боялась упасть на пол и ушибиться. Мне больше понравилось улавливать мысли Ларисы, и я зависла рядом с ней, приняв позу «лежащая в гамаке», хотя, конечно, его в комнате не было. У меня возникло ощущение, что я слилась с Ларисой в единое целое, я даже чувствовала, как у нее бьется сердце.

Словно врач, который, приложив к груди стетоскоп, слушает биение сердца, я слушала Ларисины мысли, жалея, что не имею возможности с ней общаться. Ей нравилось наблюдать явления природы, когда та демонстрировала свое могущество, которому не в силах противостоять самоуверенный человек, почему-то возомнивший себя ее повелителем. Лариса увидела, как среди экипажей с поднятым верхом, блестящим от скопившейся влаги, и скорчившимися, унылыми кучерами в брезентовых плащах бодро проехала открытая двуколка с весело глядевшими на мир офицерами в мокрых мундирах. Один из них размахивал открытой бутылкой шампанского и что-то кричал. Было плохо слышно, и Лариса явственно прочитала по губам только одно слово: «Фронт!»

Стряхнув искусственную меланхолию, она мысленно устремилась к бравым офицерам, решившим таким образом отпраздновать свое отбытие на передовую, вот только было неясно, попадут ли они туда вовремя? Киев вместе со статусом прифронтового города принял «сухой» закон, и, скорее всего, этих офицеров вместо фронта будет ожидать гауптвахта на Печерске. Хотя, если Провидению будет угодно, их не удостоит своим вниманием военная жандармерия и властителем их Судьбы станет случай в виде пули, штыка или снаряда.

– Лора, мне так зябко! – послышался слабый голос худенькой, болезненного вида женщины, неслышно возникшей у девушки за спиной. – Ты уверена, что хорошо протопила печь?

Лариса с тревогой посмотрела на мать: еще совсем недавно властная, уверенная в себе женщина, она после смерти отца сильно сдала, постарела, словно потеряла ту опору, которая держала ее на земле. Тяжелое материальное положение, в котором оказалась семья после смерти отца, заставило их отказаться от горничной, и вся работа по дому легла на дочерей, в большей степени на младшую – Ларису, так как старшая сестра Мария недавно устроилась сестрой милосердия в военный госпиталь, прервав учебу в университете Святой Ольги.

– Хорошо, маменька, но я еще подброшу дров. – Лариса подошла к печке и открыла дверцу – топка была полностью забита дровами, не успевшими прогореть.

Дополнительный приток воздуха раздул пламя, языки которого жадно выглянули наружу в поисках поживы, я от неожиданности еле успела отскочить, а девушка поспешно закрыла дверцу. Лариса вернулась в свою комнату, рассчитывая немного отдохнуть за сборником стихов «Счастливый домик» Владислава Ходасевича, придерживающегося классической стихотворной формы, не в пример новомодным поэтам-экспериментаторам, играющим со словом, как с мячиком. В этом я с ней была полностью солидарна.

– Лора, там кто-то пришел, звонит – пойди открой дверь, – вновь послышался голос матери.

«Кому не сидится дома в такое ненастье?» – удивилась Лариса, и я, словно привязанная, последовала за ней к входной двери. На пороге я увидела хрупкую рыжеволосую девушку в капоре и в плаще мышиного цвета, из-под которого выглядывало длинное сине-серое платье. Рядом с ней стоял круглолицый полноватый молодой человек лет двадцати пяти, в темном макинтоше и кепи. Из-под расстегнутого макинтоша виднелся клетчатый костюм-тройка, еще я заметила светлые гетры, совсем не по погоде. В первое же мгновение, как только Лариса его увидела, она подумала, что он ей кого-то напоминает, хотя с этим человеком не была знакома. Мне же он напомнил Джеки Чана, если бы тот сделал пластическую операцию по европеизации лица.

– Софи? Так неожиданно… Тебя вчера и сегодня не было на занятиях в гимназии, и я подумала, что ты больна. Собиралась в субботу проведать тебя.

– Ах, Лора! – София, залившись слезами, бросилась подруге на шею. – Меня к тебе привели ужасные события, но я верю, что ты сможешь мне помочь.

– Хорошо, Софи, что в моих силах, я сделаю. – Лариса, освободившись от объятий, предложила: – Давайте перейдем в гостиную. Я поставлю самовар – горячий чай не помешает в такую погоду.

– Благодарю, Лора, ты, как всегда, права. – София повернулась к своему спутнику. – Познакомься – это господин Журба Адам Николаевич.

– Мне гораздо приятнее, когда меня называют по имени, – отозвался «клетчатый» господин.

В гостиной их встретила мама Ларисы, кутающаяся в теплый шерстяной платок.

– Добрый день, Анна Ивановна, – поздоровалась София. – Как ваше здоровье?

– Каким оно может быть в мои годы, София? – грустно произнесла Анна Ивановна. – Возраст подобен временам года, и сейчас у меня осень. А что это такое, ты можешь понять, взглянув за окно, – то же творится со мной.

– Вы прекрасно выглядите, Анна Ивановна, – слукавила девушка, с жалостью глядя на осунувшееся лицо женщины, желтоватое из-за постоянного пребывания в квартире, но та лишь покачала головой и удалилась в свою комнату.

– Что случилось, Софи? – спросила Лариса, когда она и гости расположились за круглым столом. – Какая помощь тебе требуется?

– У меня есть кузина по отцу, нашего возраста, – Эмилия. Она вместе с родителями живет в Белой Церкви, учится в седьмом классе местной гимназии. Мы с ней очень дружны, ты должна ее помнить – она меня часто навещала.

– Ты нас познакомила в прошлом году на Рождество, – кивнула Лариса, и в ее памяти возник образ хрупкой девушки, чересчур бледной и застенчивой, постоянно отводящей взгляд в сторону.

– Так вот, – у Софии на глаза навернулись слезы, – почти месяц тому назад она пропала!

– При каких обстоятельствах это произошло, Софи?

– Никто этого не знает, известно лишь, что в тот день она была в гимназии. Мои родители узнали об этом давно, но оберегали меня от этого ужасного известия, все надеялись, что она найдется. Только когда я изъявила желание навестить Эмилию на ее именины, 11 октября, они мне рассказали о происшедшем несчастье. Я вместе с отцом съездила в Белую Церковь и там узнала ужасные вещи. Оказывается, Эмилия не единственная, кто в последнее время пропал там бесследно!

– И что же, полиция занимается розыском пропавших?

– Совсем напротив, Лора! Сначала они активно проводили поиски, а сейчас бездействуют, прикрываются разными отговорками! Прошу тебя, помоги нам!

– Погоди, Софи, но в этом деле я никоим образом не смогу вам помочь.

– Ты помнишь, Лора, недели две тому назад какой-то полицейский чин на тебя случайно налетел и рассыпал рисунки? Ты тогда еще сказала, что эта встреча будет иметь продолжение. Так вот, Лора, это был пристав из Белой Церкви, и именно тогда он приезжал, чтобы просить губернских сыщиков помочь в розыске пропавших. А ты уже тогда предчувствовала что-то плохое!

– Это просто совпадение, Софи, не более того. Я сказала тогда первое, что мне пришло на ум.

– Однако уже не раз, Лора, исполнялось то, что ты предсказывала. Ты и твои удивительные карты.

– Я не Кассандра, чтобы пророчествовать, – возразила Лариса, но, посмотрев на опечаленное лицо подруги, более мягко добавила: – Розыск – это дело полиции. Возможно, ты заблуждаешься, считая, что они ничего не предпринимают.

– Разрешите мне, милые барышни, вмешаться в ваш разговор, – подал голос молчавший до этого молодой человек.

– Господин Журба является частным сыщиком, его нанял мой дядя Карп Никифорович, отец Эмилии, – пояснила София.

И Лариса вспомнила, кого ей напоминает этот мужчина в клетчатом костюме – человека с обложки книги «Записки о Шерлоке Холмсе». Только знаменитый сыщик был высокого роста, худощавый и с трубкой во рту, а этот был полноватым коротышкой и, по-видимому, некурящим.

– Сударь, вам нравятся произведения английского писателя Артура Конан Дойла? – пряча усмешку, спросила Лариса.

– Меня зовут Адам. Прошу меня называть так, оставив фамилию, «господина» и «сударя» в покое. Просто Адам.

– Как вам будет угодно, сударь… Адам. Что же вы хотели рассказать? – вернулась к прерванному разговору Лариса.

– К моему большому сожалению, я приступил к розыску барышни Эмилии совсем недавно, а после ее исчезновения прошло уже довольно много времени. Если бы меня привлекли раньше, то уже были бы результаты. Не могу с вами согласиться, барышня Софи, относительно действий полиции. Они по-прежнему занимаются розысками пропавших, но уже не так активно. Дело в том, что из пропавших пяти человек на сегодня обнаружены двое – мальчики-гимназисты.

– Они просто пожелали поиграть в войну, – вставила София, – и с исчезновением моей кузины это никак не связано.

– Молодые люди, скажем так, не пользовались достаточным уважением среди товарищей по гимназии и ощущали из-за этого некую ущербность. Прочитав в газете господина Шульгина[12] статью о тринадцатилетнем герое, сбежавшем тайком от родителей на фронт и вернувшемся в скором времени с «Георгием»[13] на груди, решили повторить его поступок. Их задержали через три недели в Галиции, недалеко от передовой. Поэтому полиция считает, что подобное могли совершить и барышни, но пристав Леопардов в это верит с трудом и требует от своих агентов продолжать поиски. Его возможности ограничены – не хватает людей, средств и, главное, отсутствует основание для проведения сыска. Поэтому уважаемый господин Карп Никифорович больше надежд возлагает на меня, чем на полицию.

– Вы полагаете, что можете больше, чем полицейский пристав? – не смогла скрыть иронию Лариса.

– Да, полагаю, – важно ответил частный сыщик. – У меня достаточно опыта: я выявил шайку воров, регулярно кравших штуки материи из магазинов Голубева и Шмуклера; раскрыл аферу, целью которой было вымогательство денег у господина Лубковского. Я не ограничен во времени и средствах, как полиция, и также имею своих осведомителей. Ко всему прочему, с приставом Леопардовым у меня весьма хорошие отношения и он обещал сообщать обо всех новостях по этому делу.

– Лора, ведь ты можешь бросить на картах и узнать, жива или нет несчастная Эмилия? – Голос у Софи дрогнул, и на глаза навернулись слезы. – Или даже сможешь подсказать, где ее искать?

– К сожалению, Софи, ты преувеличиваешь мои возможности. Я попробую посмотреть по картам, но не уверена в результате – у меня еще мало знаний и опыта. Вот если бы была жива моя бабушка, то, возможно, она смогла бы чем-нибудь помочь.

– Лора, я тебя очень, очень прошу! – И София снова залилась слезами.

Лариса обняла подругу и пообещала:

– Я сделаю все, что в моих силах, но вы мне рассказали слишком мало. Я тебя прошу, Софи, успокойся и зайди к моей маменьке, а я немного посекретничаю с господином Журбой.

– Адамом, барышня, – напомнил частный сыщик.

– Хорошо, Лора. Я не буду вам мешать, – согласилась София и вышла из комнаты.

– Хотелось бы узнать от вас больше подробностей об этом деле. – Лариса устремила пристальный взгляд на сыщика, и тот, еще мгновение назад собиравшийся ответить: «Не знаю, что вам и сказать, барышня», – покраснел, сник и покорно пробормотал:

– Что вы желаете знать, барышня?

– Конечно же, все, что знаете вы. И не говорите мне, что у вас нет предположений относительно того, где искать несчастную Эмилию.

– Отчего же – есть. Несколько лет тому назад в Васильковском уезде обосновалась община скопцов, – тут Адам сконфузился. – Пардон, барышня!

– Продолжайте! – потребовала Лариса.

Адам лишь подивился властному тону этого юного создания, а еще непонятной робости, охватившей его, и тому, что послушно выполняет ее требования.

– Такое членовредительство запрещено на территории Российской империи и попадает под уголовное наказание. Первое время за ними был установлен негласный надзор – не вербуют ли они новых членов в секту? Но ничего предосудительного не было обнаружено, они ведут себя тихо, смирно, занимаются лишь коммерцией. Однако я, наслышанный о делах подобных общин скопцов, с недавних пор вновь установил за ними наблюдение, но пока результатов не имею.

– Почему у вас скопцы вызвали подозрение? – удивилась Лариса. – Ведь они в силу добровольной инвалидности никакого интереса к женщинам не имеют, а пропали именно девушки?

– Ан нет! Интерес у них есть! Пристав Леопардов просветил меня на этот счет – он знаком с некоторыми уголовными делами, заведенными на скопцов в других губерниях. Если бы секта не пополнялась новыми членами, то уже давно исчезла бы, а насчитывает она почти двести лет! Прельщают они перейти в свою веру деньгами, сытым положением и красивыми девицами.

– Зачем скопцам женщины? – удивилась Лариса.

– Завлекают новых адептов на общие моления богатыми подарками и девицами приятной наружности. Были отмечены случаи, когда они воровали девиц и насильно у себя удерживали. Их они не уродуют, как у них принято по вере – обрезанием сосков грудей и…

– Эти подробности излишни, – прервала его Лариса, залившись краской.

– Простите великодушно, барышня… – повинился Адам, тоже покраснев. «Такие страсти рассказываю молоденькой девице. Еще немного, и поведал бы про изуверские мерзости – большую и малую печать скопцов». – Увлекся слишком.

– Почему же полиция не может нагрянуть к ним с обыском, чтобы подтвердить или опровергнуть эти подозрения? – удивилась Лариса.

– Я же сказал: они до сих пор ни в чем предосудительном не были замечены. Но не исключено, что они проводят тайные сходки в специальных удаленных домах-молельнях; чтобы их выследить, я и установил наблюдение.

Примечания

1

Дело Бейлиса, где политические мотивы повлияли на объективность расследования, что в результате привело к отставке знаменитого киевского сыщика Красовского Н. А.

2

Начальник полиции уезда.

3

Психиатр, отец будущего авиаконструктора.

4

Речь идет об убийстве в Киеве в 1911 г. 13-летнего Андрея Ющинского, тело которого нашли обескровленным. Попытка отнести его к ритуальному убийству вызвала большой резонанс по всей Российской империи.

5

Болезненная сонливость, когда больной может выйти из состояния сна при сильном раздражителе.

6

Аппарат для искусственной вентиляции легких.

7

Эта история рассказывается в первой книге, которая называется «Ведьмин пасьянс».

8

Об этом рассказывается в книге «Ведьмин пасьянс».

9

«Дзеркало тижня», № 34 (509) за 28 августа – 3 сентября 2004 г.

10

Древнеславянские слова, означающие: он был, нижний, большой, хранить, март, знать, трижды.

11

Нет бога, кроме Господа. Он царь, святость, мир, хранитель, оценивающий добро и зло, всемогущий, исцеляющий, возвеличивающий, творец, создатель, изобразитель, он разрешитель грехов, каратель, разрешающий все затруднения, питающий, победоносный, всеведущий, наказывающий, исправляющий, сохраняющий, возвышающий, прощающий, низвергающий, всеслышащий, всевидящий, правый, справедливый, благий (тюрк.).

12

Газета «Киевские ведомости».

13

Имеется в виду Георгиевский крест. В царской России им награждали за храбрость.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.