Привет с того света

Так было уютнее и безопаснее. Подобная крыша не могла защитить от проливного дождя, но спасала от солнечного удара. — А я иногда думаю, — прервал молчание Макс, — что не надо было брать с собой Дювуа вообще. В смысле — в последний переброс. Пусть бы оставался во Франции. Ему там, похоже, нравилось. — Да и Кромпу тоже. — Глядишь, и живы оба бы остались. — Хорошо, хоть дома у них никого… Макс нахмурился. Начиналось то, чего он обычно не позволял в походах. Разговоры о доме, о семье и скором возвращении. И самое нелепое, что он первый завел речь о запретном… — Стоп, машина! — Он натянул поводья, заставив лошадь остановиться. — Что там еще? — Капрал сунулся Вперед. Лихорадочно обшарив фасады домов глазами, лейтенант неопределенно передернул плечом, — Так, показалось… — И ничего не показалось! Смотрите-ка, какое чудо сюда шлепает! Штольц ухватил Макса за плечо. По улице торопливо семенила женщина с узелком. Агатовые глаза, волна рассыпанных по плечам волос и золотой обруч на голове. Но развеселила капрала вовсе не она. Следом за женщиной шагал франт с кольцами в ушах и в носу, с массивной цепью на груди, в ярком, вышитом цветами наряде. Головной убор отдаленно напоминал чалму. Во рту торчала толстая сигара. Выпустив клуб дыма, юноша не без франтоватости стряхнул пепел, скучающим взором окинул встречные повозки. — О Господи! А какой важный!.. — Штольц прыснул в ладонь. — Как думаешь, может, попросить у него закурить? Я-то считал, что они древние, а у них вон какие сигары! Все как у людей. — Вот и ответ на твой вопрос, почему Гершвин подался сюда. Табак-то из Америки к нам приплыл, как и картошка. — Это я помню… Только он что, большой куряка, наш Гершвин? — Не знаю… Макс оглянулся на Пуэрто и Доминго. Никогда не видевшие курящих людей, два флорентийца чуть ли не с ужасом взирали, как клубы дыма вырываются изо рта и ноздрей разодетого в пух и прах юноши. Улыбнувшись, Макс подстегнул лошадь. — Я читал, что у ацтеков так одевали будущих жертв. Венки из цветов, дорогие браслеты, прекрасные одежды. И кормили как каких-нибудь наследных принцев. В жены отдавали аж сразу четырех девиц из лучших семейств города. В последний день он сам приходил в жертвенный храм и отдавался в руки жрецов. — И там ему, бедолаге, надо полагать, пускали кровушку… Макс невольно покосился в сторону курящего юноши. Черными девчачьими глазками тот, в свою очередь, изучал проезжающих мимо людей. — Да, — неохотно произнес лейтенант. — Сначала вспарывали живот и вырывали сердце. Еще у живого. А потом… — Он замолчал. Они проезжали мимо очередного памятника. Гигантская голова в шлеме, свирепые глаза и массивная челюсть. Лик высунулся из повозки. Все трое с внутренним содроганием взглянули в суровое лицо каменного исполина. Человек в белых одеждах воздел к небесам руки и заунывно запел, должно быть, вознося молитвы многочисленным богам ацтеков. Люди, которых здесь собралось немало, вполголоса вторили перепевам жреца. Макс машинально отметил про себя, что язык уже не пугает его. Они вживались в этот город и потихоньку привыкали к гортанному наречию. Так, собственно, и происходит первичная адаптация. Сначала — привыкание к мелодике и интонациям, затем алфавит и первые сто-двести слов. Далее — упрощенный грамматический курс и диалоги с аборигенами. Месяц — для наиболее одаренных, два-три — для всех прочих. Так или иначе, но этот день прошел у них не впустую. Толкаясь среди людей, они разгадали около двух десятков слов, и лейтенант скрупулезно занес их в особый файл, который со временем должен был основательно разрастись. Пока это были в основном названия товаров. Маис, плоды авокадо, табак и кое-что из овощей. Удалось им узнать и пару цифр. Не слишком густо, но для одного дня — вполне приемлемый результат. Операции по внедрению агентов в инородные сферы никогда не отличались легкостью. Здесь же им было вдвойне тяжело. Практически они начинали с нуля, не имея ни справочных пособий, ни консультантов, ни элементарного приюта. Им приходилось приобретать знания всеми доступными способами. Информация входила в их сознания пестрым сумбуром, как входит, должно быть, в сознание новорожденного младенца: все страшно, непонятно. Весь этот хаос, оседающий в голове, еще предстояло упорядочить. Само собой, на это понадобится энное время, но иного пути у них просто не было. Жрец тем временем, поднявшись во весь рост, стал сыпать на себя птичьи перья. Он продолжал что-то говорить, но лейтенант слушал его рассеянно. В большей степени его заботила сейчас проблема ночлега. Близился вечер, и камень уличных построек на глазах приобретал сиреневый предзакатный оттенок Рынок не внушал особого доверия, как, впрочем, и другие подобные ему места. За время путешествия по Теночтитлану они не раз и не два успели столкнуться с вооруженным патрулем. Их не окликнули и не остановили, но Макс не спешил радоваться. Сверкающая медь нагрудных панцирей, мечи-мачете и что-то вроде укороченных аркебуз за спиной — лучше иных аргументов доказывали необходимость повышенной бдительности. Как ни крути, эти парни оказались вооружены лучше современников-европейцев. А потому надежнее всего, дождавшись темноты, покинуть городские кварталы. По дороге можно было прихватить и «живца». Отъехать километров на двадцать и осесть на какой-нибудь ферме… Макс вздохнул. Язык — и еще раз язык! Без него они так и будут оставаться белыми воронами, несмотря на все свои попытки походить на жителей Теночтитлана. Да и попробуй найди подходящую тунику для могучего торса капрала! Правда, к великому своему изумлению, они обнаружили, что среди индейцев немало мужчин и женщин с вполне европейским типом лица и почти белой кожей. Да и ростом первоамериканцы не смахивали на пигмеев. И все же не столь уж сложно различить чужака среди местных жителей. Нюансы, которых они не знали и не могли знать, разумеется, выдавали их с головой. Спасало лишь то, что Теночтитлан не был закрытой столицей. Крупный торговый город ежедневно принимал многочисленные караваны из Коатепека, Куско и других дальних городов, жители которых, конечно же, явно отличались от здешних аборигенов. — …Гости далекой Европы, верховный жрец ждет вас! Он знает, что вы здесь. Площадь Центральной пирамиды каждый вечер готова принять вас. Площадь Центральной пирамиды… — Что? Что он сказал? Дернувшись, Макс обернулся к товарищам. На
      III лицах Штольца и Лика также было написано смятение. Человек в белом произнес это на английском, и даже чудовищный акцент не помешал понять сказанное. Жрец тем временем вновь перешел на родной язык, вернувшись к молитвенному песнопению. Мимоходом переполошив маленький отряд диверсантов, он продолжал вести себя как ни в чем не бывало, и люди кругом также не подавали никаких признаков того, что ими было услышано что-то необычное. — Так… Спокойно! — Стараясь унять волнение, Макс оглядел площадь и повернулся к друзьям. — Нас вычислили — это раз. А во-вторых, нас приглашают в гости. — Прямиком в пасть, — пробормотал Штольц. — Очень может быть… — Но почему обязательно вычислили? — возразил Лик. — Я, например, не исключаю возможности того, что этот тип играет просто роль радио. Понимаете? Раньше ведь глашатаи оповещали о новостях и указах. Вот и заставили этого балбеса заучить наизусть… Кто знает, может, он это уже в десятый раз произносит? И вчера, и сегодня — каждый день. В расчете, что рано или поздно мы это услышим… — И наживку таким образом проглотим! — докончил Макс. — В качестве версии принимается. Молодец! И тем не менее если все-таки вычислили? — Тогда им не имело смысла говорить об этом вслух. Подкараулили бы в каком-нибудь переулке и перестреляли из своих короткостволок, Чего уж проще! — Действительно, Макс! Лик, похоже, прав. — А может, Гершвин настолько уверен в себе, что ему плевать на все наши предосторожности? — Макс покрутил пальцем. — А?.. Как вам такой вариант? Что, если вокруг нас уже двойное кольцо из пъ агентов? И те олухи на дороге — они ведь уже очухались. — Ну и что с того? Сколько им еще пехатъ до города! — Это если пехать… Кроме того, Теночтит-лан — не единственный город ацтеков. Может, есть куда им идти и поближе? Ну, о средствах связи пер-воамериканцев нам остается только гадать. — Надеюсь, радио у них все-таки еще нет. — Откуда такая уверенность? — Макс улыбнулся. — Ты давно слушал собственную рацию? — Но мы же постоянно рядом! Просто не возникало нужды… — А ты послушай! Внимательно послушай!.. В Испании и во Франции была тишь. Только во время грозы чуть потрескивало, а сейчас этот треск — постоянно. — Черт! — Штольц потянулся рукой к нагрудному карману. — Не сейчас! — Макс хмуро взглянул на стоящих особняком Пуэрто с Доминго. Матросики продолжали чувствовать себя не в своей тарелке, а в белых балахонах выглядели и вовсе несуразно. Они смотрели на молящихся людей, и на лицах их была тоска. — …Господа! — снова дребезжаще воззвал стоящий на каменном помосте жрец. — Площадь Центральной пирамиды ждет вас!.. — Вот гад! — Капрал грубо выругался. Макс с Ликом промолчали.

Глава 27

      Такие вот пироги, дорогие мои, — закончил повествование Штольц. — А потому выбирайте: либо с нами, а это скорее всего — верная смерть, либо сами по себе. Оружие у вас есть, место под солнцем, думаю, вы найдете. Лучше всего, конечно, осесть где-нибудь поблизости от шоссе. Останемся живы, обязательно разыщем вас. — Отдай им свою рацию, — сказал Макс. — Как с ней обращаться, они уже знают. — Само собой… Держи, комендор! Или пойдешь с нами? Доминго, лицо которого уже тронула нездоровая желтизна, понуро опустил голову. В общем-то, это и было уже ответом. Крякнув, капрал перевел взгляд на Пуэрто. — А ты, боцман? Пуэрто оглянулся на приятеля и пожал плечами. — Значит, с ним, — констатировал Штольц. — Что ж, вдвоем — не одному. Главное — постарайтесь одолеть язык. — А может… может, кто-нибудь из наших сюда еще приплывет? Настал черед пожать плечами капралу. — Не исключено, но, честно говоря, рассчитывать на это сложно. Рука его потянулась к поясу, и, достав десантный нож, он протянул его Пуэрто. — Рация рацией, а это на память и просто на всякий случай. Будет служить сто лет. Вот здесь в рукоятке компас, а здесь миниатюрный фонарь. Если время от времени держать его на солнце, аккумуляторов хватит еще на парочку лет. Пуэрто проглотил незнакомое слово с полнейшим спокойствием. Общение с командой лейтенанта не прошло для моряков даром. Многого они попрежнему не понимали, но ни рация, ни автоматическое оружие давнымдавно не вызывали у них ни ужаса, ни дрожи. Молния — тоже вещь неразгаданная, однако привыкаешь. Так примерно и 14, тут, тем более что с тем же Штольцем можно было запросто поговорить по душам, а откровенность всегда к себе располагает. Встретившись глазами с Доминго, лейтенант потупил взор. Эти двое не пытались их в чем-то упрекать, хотя Макс принял бы упреки. Как-никак именно они затащили этих людей на край света, в незнакомые земли, где в праздники резали собственных сограждан, а в бухтах топили корабли чужестранцев гигантскими торпедами. Именно они подставили их под ядра и пули ацтеков, потеряв практически всю команду. Этим двум, последним из оставшихся в живых, было что сказать своим начальникам. Но матросики предпочли промолчать.

* * *

      Гигантская птица парила над долиной, высматривая жертву, и оба матроса, задрав головы, следили за ее неторопливым полетом. — Какой-нибудь орел из местных. Здоровый, бестия! — А крыльями-то, смотри, совсем не шевелит… Как распластался, так и летит — то вниз, то вверх. — Хорошая, должно быть, жизнь. Ни врагов тебе, ни страха. Одно слово — хозяин… Пуэрто взирал на хищника не без зависти. Впереди их ждала неизвестность — орел же был уверен в завтрашнем дне. Этот обладатель мощных когтей и сильного клюва не сомневался в удаче. Он парил над землей, и все, что попадало в поле его зрения, было ему подвластно. Он видел все. Снующих среди виноградных кустов землероек и змей, у болотца — полупогруженных в мутную воду бородавчатых жаб, среди зарослей — серую пичугу с выводком… Повозку, ползущую по дороге. Понурая лошаденка, два человека… Не ведающие еще, что за поворотом их ждет смерть. Орел шевельнул кры I 1 льями и взмыл в небо. Он знал: сейчас будет шумно и дымно. Люди примутся терзать свою добычу, распугивая всех в округе. Поднимется суета, а суеты орел не любил. Поймав восходящий поток, он исчез в заоблачной высоте. Бывший боцман со вздохом опустил глаза и изумленно приоткрыл рот. Лошадь остановилась. — В ружье, Доминго!.. — Рука боцмана нашарила на дне повозки оружие. Дорогу преграждала цепочка всадников. За их спинами высилось нечто громоздкое, железное, с, двумя торчащими наружу стволами. Если бы с ними был капрал, он назвал бы странную конструкцию танком. Но Штольца не бьшо, и что такое танк — ни Пуэрто, ни Доминго не знали. — Господи Иисусе! Что это? Доминго подтянул к себе мушкет, но так и не успел его поднять. Последовала команда, отряд всадников разделился надвое, а странное, обитое железными пластинами сооружение, издав грохочущий рокот, двинулось прямо на повозку. Плеснуло пламя. Крупная картечь ударила градом, сметая с дороги все живое и неживое.

* * *

      Справа, сразу за Триумфальной аркой, венчающей центральную магистраль города, высилась пирамида, слева подпирали небо шпили многобашенного дворца. Впереди, за частоколом с головами казненных, высилось прямоугольное здание. Фасад здания представлял собой огромный барельеф с батальными сценами, мордами чудовищ, изображениями фараонов, воинов на колесницах. Доспехи, халаты, туники, набедренные повязки. Лица с негроидными, славянскими и восточными чертами. И тут же рядом — слоны и носороги. Эпизоды охоты перемежаются с картинами соития священных ягуаров с человеческими особями. Периметр здания наверняка превышал километр, и вдоль всех этих каменных чудес можно было расхаживать часами. — Дворец тысячи масок, — пробормотал Макс. — Дювуа рассказывал о таком… Правда, тот дворец находился в Кабахе, но мы-то в Теночтитлане! — Гляди-ка! Здесь и пушки имеются! В смысле — на картинках. Что-то новенькое, а? — Может, это уже при Гершвине отгрохали? Строить-то они, судя по всему, умели… Ворота, ведущие в здание с барельефом, были гостеприимно распахнуты. Лейтенант медлил. Он понимал, что обратной дороги у них нет. Возможно, за ними наблюдали с первого момента появления в городе. И выследили. Уйти сейчас значило подставить им спину, и можно было не сомневаться, что Гершвин ударит, ударит с силой, которой они не в состоянии будут ничего противопоставить. Его подготовку к встрече они уже имели несчастье оценить, Двадцать или сколько там у него было лет в запасе?.. За такое время да с его-то энергией — горы можно своротить. И вновь пришла мысль о камуфляже и декорациях. Гершвин оказался настоящим мастером-декоратором. Его почерк они начинали уже узнавать. Пыль в глаза — и внезапный укол стилета. Каду-даль, Клеман, инквизиция, начиненные порохом торпеды… Что еще приготовил им этот кулинар-затейник? Может, и этот город к их приходу был перекрашен в обманчивые цвета? Тот грохот на дороге, брошенные домики, загадочная речь уличного проповедника… Макс расстался с последними сомнениями, он был уверен, что их ждали. И даже место будущей встречи подготовили заранее. Этот ~еамый дворец… Макс хмуро оглядел насаженные на острые зубцы головы. Сморщенная кожа, провалившиеся глаза… Сколько их тут? И что там, в этом здании? Арена?.. Может, уже и зрители собрались? Расселись по местам и терпеливо ждут. А те, кому надлежит покончить с затянувшимся делом, переминаются с ноги на ногу, сжимая в руках двуручные мечи. Или топоры? Головы, как известно, рубили топорами… — Пошли? — Макс первым двинулся вперед, на ходу срывая с себя ацтекскую тунику. — Они хотят боя — и они его получат. Переоблачившись и оставшись в привычном хаки, Штольц и Лик тронулись за ним. Так, должно быть, перед боем переодевались во все чистое матросы. Юлить и притворяться более не имело смысла. Им предлагали драться, и они принимали вызов. — Макс!.. Уже почти на пороге здания капрал ошеломлен-но вскинул руку. На высоте третьего этажа, над воротами, была вытесана из камня морда носорога. Но вместо одного этот зверь имел два рога. Только сейчас Макс разглядел на них человеческие головы: на правом комендора Доминго, на левом — Пу-эрто. По желтому камню еще текла кровь. Мороз прошел по коже лейтенанта. Он выдернул «рейнджер». Лик вскинул карабин. — Сейчас отстрелю ему рога!.. — Нет! — Макс остановил его резким движением. — Не надо. Патронам мы найдем более достойное применение. С оружием в руках они ступили под сень дворцового свода.

* * *

      — Да это никак лабиринт! — Точно. Коридор с потолком, выполненным из цветной стеклянной мозаики, вновь сворачивал в сторону. Прежде чем идти дальше, Макс огляделся. На каменных стенах — иероглифы с криптограммами, над головами — картины дерущихся и совокупляющихся зверей. — Куда нас ведет эта паскуда?.. — В неизвестность, господа! В неизвестность! Не это ли самое заманчивое в жизни?.. Голос грянул не то сверху, не то со всех сторон разом. Вздрогнув, они остановились. Лик стволом карабина ткнул в одно из многочисленных отверстий в стене на высоте человеческого роста. Макс, подняв голову, крикнул: — Это ты, Гершвин? — Разумеется! Кто же еще?.. Правда, так меня уже давно никто не зовет, но для вас я с удовольствием делаю исключение. Шкура старого романтика Гершвина была не столь уж плоха. Разговаривать с невидимым человеком было неприятно. Макс пытался отгадать, каким образом усиливается голос террориста. Может, ацтеки и впрямь вплотную приблизились к премудростям радиоэлектроники? — Словом, называйте меня как хотите. Можете даже ругать — и брань порой доставляет наслаждение. — Наслаждение? Уж не заговариваешься ли ты, Гершвин? — Отнюдь. Десятилетия одиночества — это то, о чем вы не имеете ни малейшего понятия. Сейчас я беседую с соотечественниками — и этого мне вполне достаточно. Голос разносился по коридорам, словно из мощных динамиков. — Ты… Ты хорошо нас слышишь? — Слышу, мой дорогой, хотя, наверное, не столь хорошо, как вы меня. 1Г I III — Может быть, выйдешь, поговорим более доверительно? — Обязательно, мой лейтенант. Выйду, и пого-ворим. Но чуть позже, и с глазу на глаз. — Ты боишься моих приятелей? — Просто хочу сравнять счет. Если вы очутились здесь, значит, надо понимать, там, в Европе, никого уже не осталось? — Ты говоришь о тех двух подонках? — Я имею в виду СВОИХ людей, лейтенант. Так я прав? — На все сто, Гершвин. Твоих мясников мы успокоили, также как и твоих смуглокожих наемников. — Они не наемники, они — мои подданные, лейтенант. — Приятно слышать… И все-таки — как насчет доверительной беседы? Или должность верховного жреца не позволяет снисходить до простых смертных. — А кто вам сказал, что я жрец? Каменные коридоры содрогнулись от смеха. Макс затравленно оглядывался. Пальцы, сжимающие «рейнджер-45», напряглись. Хохот сменился вкрадчивым шепотом. — Я здесь у них бог. Не более и не менее. Кон-Тики Виракоча — для инков, Кукулькан — для майя и Кецалькоатль для тольтеков с ацтеками. Опыт незадачливого бандита Кортеса, который так и не понял, какие преимущества сулит счастливое сходство, был использован мною с большим успехом. Увы, Кортеса, ступившего на эту землю с самыми корыстными намерениями, и впрямь долгое время принимали за бога. Потому и не оказывали сопротивления. А между тем испанцы врывались в дома и храмы, ломали статуи, уносили золото и драгоценные камни. А люди взирали на скотское ^ поведение европейцев в полнейшем молчании. Такая действительность не имела права на существование, и, спасибо провидению, мне все удалось исправить. Бог Кортес, оказавшийся идиотом и варваром, так и не добрался до берегов Южной Америки. Возможно, и по сию пору кости его гниют в одной из сточных канав Мадрида. Это мои молодцы, по счастью, успели сделать. — Но они обломали зубы, встретившись с нами. — Верно! Но дело в другом, дорогой мой лейтенант! Вы воевали до сих пор с енотами и барсуками, теперь перед вами бог и ягуар в едином лице. За мной без малого шестнадцать миллионов южноамериканцев, а скоро и североамериканские племена перейдут под крыло белокурого ягуара. Все, что мне было нужно, — это крохотная фора по отношению к тем, кто явится следом. И эту фору я успел получить. — Сколько ты уже прожил здесь? — Макс облизнул пересохшие губы. — Ты хочешь знать, сколько я правлю этими людьми? Охотно отвечу: уже двадцать семь лет. Согласитесь, срок вполне приличный. — Вот гад! — не выдержал Лик. — Значит, теперь тебе… — Макс пошевелил губами, подсчитывая его возраст. — Нз стоит считать! На пенсию я не собираюсь. По преданиям ацтеков, боги не старятся. А самое главное, у меня есть ученики и совсем недавно появился достойный преемник. — Преемник? Откуда? — Лейтенант почувствовал, что ладони у него вспотели. — Да, дорогие мои сограждане, европеец-преемник, который сменит меня тотчас после моей смерти. Боги ацтеков, как я уже сказал, бессмертны. Отчасти с этим и связаны многочисленные жертвенные обряды. Убивая молодых соплеменников, индейцы полагали, что восстанавливают жизненную энергию небесных владык. Поэтому, что бы со мной ни случилось, я просто не имею права умереть, ибо я вечен — един во многих лицах, всемогущ и всевластен. И один преемник будет сменять другого, ведя страну верной дорогой. Возможно, вам неприятно это слышать, но ход событий уже не изменить, и Америка навсегда останется «терра инкогнита» для варварских орд с Востока и Запада. — Значит… ты всерьез решил посягнуть на историю? — А я ухе на нее посягнул. И отнюдь не усматриваю в этом какоголибо святотатства. — Гершвин рассмеялся. — Верно, я пролил кровь случайных людей, но это цена миллионов и миллионов других жизней. Кровь эта на мне, но что делать, если иначе не получается? Любой президент — даже самой малой страны — в день своего избрания автоматически становится убийцей сотен и тысяч. Он вынужден судить и рядить, рубить гордиевы узлы и посылать в бой полки. Плохо? Да, плохо. Но попробуйте-ка прожить без президентов, армии и полиции! Кто-то должен занимать эти посты, кто-то должен осмелиться — вот и я осмелился. — Но весь мир перевернется! Это ты понимаешь?! — Перевернется? Да почему?.. Может, напротив, — тверже будет стоять на ногах и найдет решения, которые не сумел найти в первой жизни?.. Нет, дорогой мой лейтенант, вы не правы. С самого начала я строил вполне реальные планы. Никаких утопий! Карать кого-либо или вовсе запрещать жизнь на земле я не собирался. Все, чего мне хотелось, это дать планете еще один шанс. Шанс обрести себя. Созреть, но не сгнить!.. При этом я не заблуждался на свой счет: разумеется, я — не бог. Но и не маньяк! Я — орудие в руках судьбы, и бла годаря мне аборигены Американского континента продолжат свое естественное развитие, которого лишила их агрессия европейских завоевателей. Думаю, наши смутлокожие братья тоже имеют на это право. Впрочем, как и другие народы. А мы ведь хорошо знаем, что стало с австралийцами и африканцами, едва туда ступила нога белокожего колонизатора. А что стало с нами? Наши сограждане превратились в агрессивных обывателей и скучающих люмпенов. — Демагог! — с ненавистью процедил Штольц. — Ни Пуэрто, ни Доминго твоих австралийцев в глаза никогда не видели! — Но они явились на мой континент, и явились без спросу. — Подожди, Гершвин! — Макс поднял руку, успокаивая скорее капрала, нежели собеседника, который этого жеста мог и не видеть. — Давай побеседуем спокойно. Ты и я, без всякого оружия. — Я безоружен и совершенно спокоен. — Гершвин усмехнулся. — Чего, кстати, не скажешь о тебе и твоих товарищах. Склонившись к уху лейтенанта, Штольц жарко зашептал: — Эта скотина не выйдет! Не так уж он глуп. Надо выбираться отсюда. Или попытаться взорвать потолок. Лабиринт только здесь, а там обычное перекрытие. Если выбраться наверх, у нас будет возможность достать эту тварь. Макс изучающе оглядел высокие стены, неуверенно кивнул. Положив на плечо руку, жестом показал, что нужно делать. Отцепив от пояса рифленую гранату, молча протянул Штольцу. Затем вновь заговорил: — Значит, ты решил спасти этот континент и этих любителей жертвенной кровушки? — Я решил спасти цивилизацию, будущее которой было пресечено ударом меча. — Стало быть, тебе нравится, когда в честь какой-нибудь богини с живых девочек сдирают кожу, а из грудных клеток юношей вырывают еще бьющиеся сердца? Тебе по душе любители скальпов и человеческого мяса, и ты с удовольствием смотришь, когда в крови убитых топят плененных вождей противника? — Серьезные аргументы! — Гершвин усмехнулся. — Но не нужно забывать, что у каждого народа имеется своя ахиллесова пята. У испанцев — коррида, у немцев — гестапо, у американцев — кровь аборигенов и ужас Хиросимы, у англичан — первые концентрационные лагеря для мятежных буров. Увы, ацтеки и впрямь обожают своих богов и на алтарь готовы идти добровольно, Жертвенность здесь тесно переплетена с самопожертвованием, а это не так уж плохо, дорогой лейтенант. И потом, правом бога я волен корректировать изъяны ацтекской культуры. Во всяком случае, главный праздник Токстатль — тот самый, что проводили в мою честь, — проходит уже без жертв. Ибо я вечен и не нуждаюсь в лишней энергии. Значит, не нужна и лишняя кровь… — Гершвин ненадолго замолчал, и диверсанты услышали его дыхание. Акустика здесь была и впрямь потрясающая. — Но то, что ты сказал о жертвах и алтарях, лейтенант, лишь небольшая деталь, совершенно не дающая представления об этом замечательном народе. Это великие мудрецы и великие труженики. Они не только умирают с достоинством, они и живут достойно, и то, что вы успели, надеюсь, повидать в средневековой Европе, на земле первоамериканцев будет просто не понято. Здесь не приветствуется разврат и не травят соперников, здесь не в пример реже воюют и даже, убивая животных, просят у бога прощения. Здесь есть великие тайны, а тайны порой прочнев любой узды. Я ничуть не погрешу против истины, если скажу, что это цивилизация ученых, и то, что они умеют уже сейчас, европейцам дано будет открыть лишь через столетия. И все это без пороха, без пуль и без атома. — Ну, насчет пороха мы уже убедились в обратном. — Верно! Порох — Моя затея. Но затея вынужденная, потому что первая задача бога — опекать свой народ. И не сомневайтесь, лет этак через двадцать побережье Американского континента станет абсолютно неприступным для чужеземцев. Я опояшу земли индейцев мощнейшими фортификационными сооружениями, и на смену пушкам Гатлинга, которые уже сейчас начинают создаваться на наших заводах, придут пушки Крупна, а за ними появится и ракетная техника. Мы обойдем Евразию настолько, что лишим ее малейшего шанса противостоять нам, а сеть разведки обовьет весь мир, следя за направлением развития науки и пресекая любые попытки создания того, что может привести к самоуничтожению. И ацтеки в зародыше задушат первую и вторую мировые войны. Мы станем цивилизацией кураторов! Не лосягая на территории Африки, Китая и России, мы добьемся… Лейтенант, оглянувшись, увидел, как Лик, встав ногами на плечи капрала, силится дотянуться до мозаичного свода. Ему не хватало совсем чуть-чуть, и Штольц, с кряхтением ухватив его за ступни, рывком выжал над собой, как какую-нибудь штангу. Лик зашарил пальцами в поисках щелей и отверстий. Впрочем, на этот случай у них была масса все возможных приспособлений. На этот раз он использовал каучуковую липучку. — …Этих людей уже когда-то осчастливили посещением бородатые боги с небес, на неком подобии космических кораблей… Значит, есть что-то в этой земле такое, что притягивает к ней небесных гостей. Потому и латникам Колумба ацтеки обрадовались, как дети, забрасывая завоевателей цветами, целуя ноги и руки. И совсем иначе себя повели алчные орды испанцев. Грабеж, убийство и костры — вот что последовало после прихода европейцев. И кстати, это УЖЕ начиналось, но велением судьбы в Теночтитлан пришел я!.. Вспомните мифических ануннаков, одаривших знаниями древних шумеров. Нечто подобное произошло и здесь. Я не сомневаюсь, что это божественная эстафета. И наша обязанность подхватить ее, опекая землян и не позволив им… — Осторожнее, Макс!.. Лик сиганул вниз, упав, кувыркнулся через голову. Уже через секунду все трое юркнули за поворот. И тут же громыхнул взрыв, со звоном посыпались осколки. Бросившись назад, они разглядели огромную дыру в потолке. Каменный пол был усеян разноцветными осколками. — Жаль, что вы прервали наш разговор, — насмешливо прогудел голос Гершвина. — Впрочем, я ждал этого, хотя совершенно непонятно, на что вы надеетесь. А ведь я действительно мог пойти вам навстречу… — Заткнись! — Штольц, расставив поустойчивее ноги, уже стоял под образовавшейся в потолке пробоиной. — Через пару минут мы сами к тебе придем. Вот тогда и потолкуем. Он опять высоко поднял Лика. Забросив кара бин на спину, тог ухватился за край стены и, подтянувшись, исчез в темном проеме. — Теперь ты. Капрал с готовностью подставил Максу спину. Лейтенант последовал за Лик, ом. — Черт! Вот это залище! Лик уже изучал новую территорию. В зале, в котором они очутились, могли разместиться четыре волейбольные площадки. Высокий свод, окна в два человеческих роста и пол, выложенный из массивных стеклянных плит. Макс склонился над пробоиной. До оставшегося внизу Штольца было не дотянуться, но такие случаи у них также были предусмотрены. Либо сцепка из двух кожаных ремней, либо капроновый шнур с петлей на конце. Макс выбрал первое и, проворно отстегнув автоматный ремень, специальной пряжкой скрепил его с собственной портупеей. Он опустил самодельную снасть в пробоину. И тут выяснилось, что, сидя на стеклянном полу, Максу не удержать Штольца. Ноги скользили по стеклу, не находя опоры, края пробоины не внушали доверия. Капрал между тем уже примерялся к ремням, вопрошающе глядя наверх. — Лик!.. Без тебя, похоже, не обойтись. И в этот миг случилось непредвиденное. Плита под ногами Штольца неожиданно провалилась, и потерявший опору капрал ухватился за ременную петлю. Не в силах его удержать, Макс заскользил к дыре. Лик среагировал молниеносно и крепко сжал ногами его бока. Сползание приостановилось. Однако, стоя на ногах, оттянуть Макса от дыры было невозможно. И, плюхнувшись на живот, Лик «зафиксировал» лейтенанта в ножном захвате, успев послюнить ладони, обеспечив тем самым макси малыше сцепление со стеклянным полом. Капрал висел над разверзнувшейся пропастью, а они барахтались на предательской глади стекла, пытаясь хотя бы удерживать Штольца на одной высоте. — Подтягивайся же!.. — У Макса побагровело от напряжения лицо. Нам тебя не вытянуть. Болтнув в воздухе ногами, Штольц сделал один рывок, перехватывая руками ремень. Но тут острая как бритва кромка перерезала туго натянутый ремень, капрал полетел вниз. А секундой позже плита в полу со скрежетом вернулась в исходное положение.