Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Фантастика, 1963 год

ModernLib.Net / Сборник Сборник / Фантастика, 1963 год - Чтение (стр. 5)
Автор: Сборник Сборник
Жанр:

 

 


      Уилл плескался в “бассейне” — небольшом участке океана, огороженном противоакульей сеткой. Ровно в четверть восьмого он вылезет из лифта, отфыркается и скажет: “Сегодня очень теплая вода”. В сухопаром теле Уилла сидела точная часовая пружина, заведенная раз навсегда, Кравцов положил в кашу масло, посолил ее, заварил чай и вышел из камбуза в тот самый момент, когда Уилл поднялся на палубу. Кравцов вяло отсалютовал ему рукой. Уилл кивнул, стянул с головы белую резиновую шапочку, согнал ладонями воду с загорелого тела и сказал:
      — Сегодня очень теплая вода.
      — Кто бы мог подумать, — буркнул Кравцов.
      Они завтракала под навесом. Уилл словно бы и не заметил гречневой каши. Он надрезал булку, зарядил ее толстым ломтем ветчины и налил себе в стакан чаю и рому.
      — Напрасно вы не едите кашу, — сказал Кравцов.
      — Спасибо. В другой раз, — спокойно ответил Уилл. — Как вы спали?
      — Плохо. Меня мучили кошмары.
      — Не читайте на ночь журналов на эсперанто.
      — Лучше заниматься эсперанто, чем лепить из пластилина отвратительных гномов.
      — Да, — сказал Уилл, отхлебывая чай с ромом. Мне пока не удается вылепить вас. Может быть, потому, что я не совсем ясно представляю себе вашу духовную сущность.
      — Духовную сущность? — Кравцов, ухмыльнувшись, посмотрел на короткий седоватый ежик Уилла. — Хотите, расскажу сказку? Заяц спросил у оленя: “Зачем ты носишь на голове такую тяжесть?” — “Как зачем? — отвечает олень. — Для красоты, конечно. Терпеть не могу тех, кто ходит с пустой головой”. Заяц обиделся и говорит: “Зато у меня богатый внутренний мир”.
      Уилл молча набивал трубку рыжим табаком. Но Кравцов видел по прищуру его глаз, что он размышляет над сказкой.
      — Теперь я расскажу, — сказал Уилл, окутываясь дымом. — Один ирландец попал в лапы к медведю. “Вы хотите меня съесть?” — спросил он. Медведь сказал: “Да, я вас съем”. Ирландец говорит: “Но как вы будете есть меня без вилки?” Медведь был очень самолюбив, не хотел признаться, что не знает, что такое вилка. Думал, думал и говорит: “Да, вы правы”. И отпустил ирландца.
      — Это все?
      — Да, это все.
      Кравцов хмыкнул.
      — Слабина каната — пятнадцать миллиметров, — сказал он, помолчав.
      Уилл выколотил пепел из трубки и сплюнул в ящик с песком.
      — Полезем вниз, парень. — С этими словами он встал и неторопливо направился к вышке.
      Кравцов поплелся за ним, глядя на его крепкие волосатые ноги и аккуратную складку на светло-зеленых шортах.
      Они отвалили тяжелую крышку люка в палубе и спустились под пол буровой вышки. Здесь было темно и душно. Кравцов включил свет.
      Перед ними был верхний край обсадной колонны, увенчанный набором превентеров, сквозь которые уходила вверх бурильная труба.
      Уилл постоял в раздумье, потом залез на верхний фланец, вытащил линейку и замерил расстояние до подроторных брусьев.
      — Ну, что вы обнаружили? — спросил Кравцов.
      Уилл спрыгнул вниз, снова осмотрел превентеры, забормотал себе под нос:
      На питерхэдском берегу
      В засаде Мак-Дугал.
      Шесть дюймов стали в грудь врагу
      Отмерит мой кинжал…
      — Ну и что? — Кравцов начал терять терпение.
      — А то, что я сам устанавливал эти превентеры шесть лет назад. И будь я проклят, если обсадная колонна не поднялась на добрых шесть дюймов!
      — Вы твердо помните, как было, Уилл?
      Уилл промолчал. Он не отвечал на такие вопросы.
      Шесть лет назад по решению очередного МГГ — Международного геофизического года — здесь, в океанской впадине, было начато бурение сверхглубокой скважины для изучения состава земли. Все страны-участницы внесли свой вклад в сооружение плавучего основания. Четыре бригады бурильщиков, отобранных международной комиссией, обосновались на плоту. Все они были опытными морскими нефтяниками, но бурить на глубину пятидесяти километров приходилось впервые. Правда, океанская впадина экономила свыше десяти километров, но и сорок километров — не шутка.
      Буровому инструменту впервые предстояло войти в подкорковую оболочку Земли — загадочную мантию. Здесь, под океанским дном, слой Мохоровичича — зона изменения свойств — ближе всего подходил к поверхности планеты.
      Для проходки скважины были применены новейшие достижения мировой техники. Металлические обсадные трубы из особо прочного сплава не опускались до забоя; они проходили сквозь толщу океанской воды и углублялись в донный грунт всего на несколько километров. Дальше стенки скважины не укреплялись металлом: термоплазменный способ бурения, сжигавший породу до газообразного состояния, одновременно оплавлял стенки и делал их прочными, герметичными, предохраняя от обвалов и наглухо перекрывая встречные водоносные пласты.
      Сквозь этот колодец уходили в неизведанную глубину бурильные трубы. Они не соединялись, как обычно, резьбовыми замками. Высокочастотный сварочный автомат сваривал их между собой почти мгновенно во время спуска колонны. А при подъеме трубы разрезались на стыках автоматическим плазменным резаком.
      Если бы вся скважина бурилась термоплазменным способом, то проходка была бы закончена сравнительно быстро, “с одного захода”. Но целью было не само бурение, а последовательное взятие образцов породы из всех встреченных пластов. Поэтому приходилось то и дело переходить на старинное вращательное бурение с промывкой забоя утяжеленным глинистым раствором: только медлительное колонковое долото могло выгрызть алмазными зубами керн — образец породы в неискаженном природном состоянии с ясно различимым углом падения пласта, с сохранением естественной пористости, насыщения и множеством других важных для геологов показателей.
      Подчас приходилось прибегать не только к электробурам и турбобурам, но и к роторному бурению, вращая всю огромную колонну труб. Пользоваться ротором на таких глубинах удавалось только потому, что бурильные трубы были изготовлены из нового, специально разработанного легкого и прочного сплава.
      Святилищем плота был “керносклад” — помещение, где на нумерованных стеллажах в полукруглых лотках лежали керны — длинные цилиндрические столбики породы, выбуренные колонковым долотом. Хранилище занимало добрую половину средней палубы плота. Там же помещалась лаборатория для исследования образцов: некоторые сведения надо было получать немедленно, сразу после подъема керна на поверхность. Потом образцы консервировались до дальнейших исследований — заливались раствором, быстро полимеризовавшимся в прозрачную пластмассу.
      Много раз подымалась бурильная колонна, и геологи медленно читали — буква за буквой — удивительную повесть недр и ломали головы над ее загадками.
      На сорок втором километре бурение внезапно застопорилось. Там, внизу, стотысячеградусная плазма — электронно-ядерный газ — бушевала, билась о забой. Стрелки приборов ушли вправо до упоров — ничего не помогало: плазменная бурильная головка, не знавшая до сих пор преград, встретила на своем пути неодолимое препятствие.
      Решили поднять трубы и осмотреть головку, но трубы не поддавались: что-то непонятное держало их в скважине.
      Именно тогда один из буровых мастеров, бакинец Али-Овсад Рагимов, сказал свою фразу, ставшую впоследствии знаменитой:
      — Ни туда, ни сюда не хочет, совсем как карабахский ишак.
      Несколько недель бились бурильщики, пытаясь сломить сопротивление породы или поднять гигантскую колонну, труб. Лучшие геологи мира спорили в кают-компании плавучего острова о непонятном явлении. Тщетно. Скважина, уходившая в немыслимую глубь, не собиралась выдавать людям свою тайну.
      И тогда президиум МГГ решил прекратить работы. Круглый плот опустел. Стих разноязычный говор, не приставали к причалу транспорты с гематитом, глиной и поверхностно-активными веществами для бурильного раствора. Улетели ученые. Опустел керносклад — образцы вывезли для окончательных исследований.
      Геологическая комиссия МГГ держала на плоту трехмесячные вахты. Вначале вахта состояла из двух буровых бригад. Но шли годы, и вахта постепенно сократилась до двух человек — инженеров по бурению.
      Так продолжалось почти шесть лет. Каждое утро вахтенные инженеры запускали лебедку, пытаясь поднять трубы. Каждое утро проверяли натяжение талевых канатов. И неизменно в вахтенном журнале появлялась запись — на всех языках она всегда означала одно: “Трубы не идут”.
      “Карабахский ишак” продолжал упорствовать.
      Саша Кравцов был еще студентом, когда началось бурение сверхглубокой скважины. Его чубатая голова была набита уймой сведений об этом небывалом бурении, вычитанных из специальных журналов и услышанных от очевидцев. Кравцов мечтал попасть на круглый плот в океане, но вместо этого, окончив институт, получил назначение на Нефтяные Камни — морской нефтепромысел на Каспии. Там он проработал несколько лет. И вдруг, когда все уже и думать позабыли о заброшенной скважине, Кравцов был назначен на трехмесячную вахту в океане.
      Он обрадовался, узнав, что его напарником будет Уилл Макферсон — один из ветеранов скважины.
      Первое время и впрямь было интересно: шотландец, попыхивая трубкой, смешивая английские и русские слова, рассказывал о “сверхкипящей” воде двенадцатого километра и о черных песках восемнадцатого — песках, которые не поддавались колонковому буру и за два часа “съедали” алмазную головку. Посмеиваясь, Уилл вспоминал, как темпераментный геолог чилиец Брамулья бесновался, требуя во что бы то ни стало добыть с забоя не менее восьми тонн черного песка, и даже молился, испрашивая у бога немедленной помощи.
      И еще рассказывал Уилл о страшной вибрации и чудовищных давлениях, о странных бактериях, населявших богатые метаном пласты тридцать седьмого километра, о грозных газовых выбросах, о пожаре, который был задушен ценой отчаянных усилий.
      Шотландец не любил повторяться, и, когда его рассказы иссякли, Кравцову стало скучно. Выяснилось, что во всем, кроме морского бурения, их взгляды были диаметрально противоположны. Это значительно усложняло жизнь. Они вежливо спорили о всякой всячине — от способов определения вязкости глинистого раствора до сравнительного психоанализа русской и английской души.
      — Ни черта вы не понимаете в англичанах, — спокойно говорил Уилл. — Для вас англичанин — смесь из Сэмюэла Пиквика, полковника Лоуренса и Сомса Форсайта.
      — Неправда! — воскликнул Кравцов. — Это вы не понимаете русских. Мы в вашем представлении — нечто среднее между братьями Карамазовыми и мастером Али-Овсадом!
      Кравцов бесился, когда Уилл рассуждал о вычитанных у Достоевского свойствах загадочной русской души, где добро и зло якобы чередуются параллельными пластами, как глина и песок в нефтеносных свитах. Кравцов усмехался, когда Уилл вспоминал мастера Али-Овсада с его изумительным чутьем земных недр. Однажды шотландец рассказал, как на двадцать втором километре произошел необъясненный до сих пор обрыв труб. В скважину опустили фотокамеру, чтобы по снимкам определить характер излома. Пленка оказалась засвеченной, несмотря на сильную защиту от радиоактивности. Тогда мастер Али-Овсад тряхнул стариной. Он спустил в скважину на трубах “печать” — свинцовую болванку, осторожно подвел ее к оборванному концу бурильной колонны и прижал “печать” к излому. Когда печать подняли и она повисла над устьем скважины, Али-Овсад, задрав голову, долго изучал вмятины на свинце. Потом, руководствуясь оттиском, он собственноручно отковал “счастливый крючок” замысловатой формы, отвел этим крючком трубу от стенки скважины к центру и, наконец, поймал ее мощным захватом — глубинным овершотом.
      — Ваш Али-Овсад — истинный ойлдриллер, говорил Уилл. — Он хорошо видит под землей. Лучшего специалиста по ликвидации аварий я не встречал.
      Шотландец неплохо говорил по-русски, но с азербайджанским акцентом — следствие близкого знакомства с Али-Овсадом. Он вставлял в речь фразы вроде: “Отдыхай-мотдыхай — такое слово не знаю, иди буровой работа работай”. Он вспоминал русское, по его мнению, национальное блюдо, которое Али-Овсад по выходным дням собственноручно готовил из бараньих кишок и которое называлось “джыз-быз”.
      Кравцов знал Али-Овсада по Нефтяным Камням, и формулы типа “отдыхай-мотдыхай — такое слово не знаю” были ему достаточно хорошо известны.
      Любовь к морскому бурению и уважение к мастеру Али-Овсаду были, пожалуй, единственными пунктами, объединявшими Кравцова и Уилла.
      Прошли еще сутки. Индикаторы показали, что обе колонны труб — бурильная и обсадная — поднялись вверх еще на двадцать миллиметров. Поднять бурильную колонну с помощью лебедки не удавалось по-прежнему. Было похоже, что земля потихоньку выталкивает трубы из своих недр, но произвести эту работу человеку не позволяет.
      Уилл заметно оживился. Напевая шотландские песенки, он часами торчал под полом буровой вышки, у превентеров, возился с магнитографом, что-то записывал.
      — Послушайте, Уилл, — сказал Кравцов за ужином, — по-моему, надо радировать в центр.
      — Понимаю, парень, — откликнулся Уилл, подливая ром в чай. — Вы хотите заказать свежие журналы на эсперанто.
      — Бросьте шутить.
      — Бросьте шутить, — медленно повторил шотландец. — Странное выражение, по-английски так не скажешь.
      — Повторяю по-английски, — подавляя закипающее раздражение, сказал Кравцов: — Надо радировать в центр. В скважине что-то происходит.
      Утром они запросили внеочередной сеанс связи и доложили Геологической комиссии МГГ о странном самоподъеме труб.
      — Продолжайте наблюдать, — ответил далекий голос вице-председателя комиссии. — Ведь вам не требуется срочная помощь, Уилл?
      — Пока не требуется.
      — Вот и хорошо. У нас, видите ли, серьезные затруднения на перуанском побережье. Новая военная хунта препятствует бурению.
      — Советую вам свергнуть ее поскорее.
      — Ценю ваш юмор, Уилл. Привет Кравцову. Всего хорошего, Уилл.
      Инженеры вышли из радиорубки, и духота полудня схватила их влажными липкими лапами. Кравцов поскреб бородку, сказал:
      — Черт бы побрал военные хунты!
      — Не все ли равно? — Уилл вытер платком шею. — Лишь бы они не мешали работать ученым и инженерам.
      — Мир состоит не только из ученых и инженеров.
      — Это меня не касается, я не интересуюсь политикой. Смешно на вас смотреть, когда вы со всех ног кидаетесь к приемнику слушать последние известия.
      — А вы не смотрите, — посоветовал Кравцов. — Я же не смотрю на вас, когда вы лепите женские фигурки и плотоядно улыбаетесь при этом.
      — Гм… Мои улыбки вас не касаются.
      — Безусловно. Так же, как и вас, мои броски к приемнику.
      — Вы проверили канат?
      — Да, я выбрал слабину. Послушайте, Уилл, какого дьявола вы согласились на вахту здесь? Вы, с вашим опытом, могли бы бурить сейчас…
      — Здесь хорошо платят, — отрезал шотландец и полез в люк..
      А трубы продолжали ползти вверх. Утром шестого дня Кравцов заглянул в окошко самописца — и глазам своим не поверил: полтора метра за сутки.
      — Если так пойдет, — сказал он, — то обсадная колонна скоро упрется в ротор.
      — Очень возможно. — Уилл, свежевыбритый, в синих плавках, вышел из своей каюты.
      — Вы будете купаться? — хмуро спросил Кравцов.
      — Да, обязательно. — Уилл натянул на голову шапочку и пошел к бортовому лифту.
      Кравцов спустился в люк. Превентеры лезли вверх прямо на глазах. “Придется вынуть вкладыши из ротора, чтобы превентеры могли пройти сквозь него”, — подумал он и принялся отсоединять трубы гидравлического управления.
      Тут явился Уилл, от него пахнуло морской свежестью.
      — Сегодня очень теплая вода, — сказал он. — Ну, что вы тут делаете, парень?
      Они освободили превентеры от подводки, сняли с них все выступающие части и поднялись наверх.
      — Ничего не понимаю, — сказал Кравцов. — Ну ладно, самоподъем бурильных труб. Невероятно, но факт. Но ведь низ обсадной колонны сидит в грунте намертво. А она тоже лезет вверх. Дьявольщина какая-то. Не сегодня-завтра верх обсадки с превентерами пожалует сюда.
      — Придется срезать верхние бурильные трубы, — сказал Уилл.
      Кравцов задрал бороденку и, щуря глаза за стеклами очков, посмотрел на талевый блок. В последние дни они много раз выбирали слабину канатов, и теперь талевый блок оказался вздернутым чуть ли не до самого “фонаря” вышки. Подойдя к пульту, Кравцов взглянул на стрелку указателя.
      — Только девять метров запаса, — сказал он. — Да, придется резать.
      Уилл встал у клавиатуры пульта. Взвыл на пуске главный двигатель, мягко загудели шестерни редукторов мощной лебедки: Уилл дал натяжку бурильным трубам. Затем он тронул пальцами одну и другую клавиши. Из станины автомата выдвинулся длинный кронштейн с плазменным резаком и приник к трубе.
      За синим бронестеклом из вольфрамового наконечника со свистом вырвалось тонкое жало струи электронно-ядерного газа. Автомат быстро обернул резак вокруг бурильной трубы, пламя погасло с легким хлопком, и кронштейн ушел назад.
      Отрезанная восьмидесятиметровая “свеча” бурильных труб плавно качнулась на крюке, автомат-верховой отвел ее в сторону и опустил на “подсвечник” — будто пробирку в штатив поставил…
      Освободившийся крюк с автоматическим захватом-слайдером быстро пошел вниз. Там, наверху, он казался немногим больше рыболовного крючка, теперь же, спустившись, занял чуть ли не все пространство между металлическими ногами вышки.
      Слайдер сомкнул стальные челюсти вокруг оставшегося внизу конца бурильной колонны. Уилл включил подъем, “подергал” трубу — на всякий случай.
      Нет, скважина не отпускала колонну, трубы не поддавались, как и прежде.
      Больше делать было нечего. Кравцов уселся в шезлонг под навесом и уткнулся в журнал на эсперанто.
      Ветерок приятно обвевал его тело. Уилл снял ленту с магнитографа и, насвистывая, рассматривал запись.
      Кравцов поднял голову.
      — Что это может быть, Уилл? Скважина будто взбесилась…
      — А что мы вообще знаем о земных недрах? — Голос Уилла прозвучал необычно резко. — Мы знаем, да и то прескверно, лишь тонкий слой бумаги, наклеенный на глобус.
      “Неплохо сказано”, — подумал Кравцов.
      — Если бы человечество не тратило столько сил и средств на вооружение…
      — Что вы сказали?
      — Это я так, про себя, — устало проговорил Кравцов. — Мы бы сумели многое сделать, если бы сообща, всем миром…
      — Никогда этого не будет, — перебил его Уилл.
      — Будет. Обязательно будет.
      — Человечество, о котором вы любите рассуждать, более склонно к драке, чем к научным изысканиям.
      — Не человечество, Уилл, а отдельные…
      — Знаю, знаю. Вы мне уже объясняли: монополисты. Меня это не касается, будь оно проклято.
      Впервые Кравцов видел шотландца таким возбужденным.
      — Ладно, оставим это, — сказал он, вытягивая длинные загорелые ноги. — Но почему трубы прут вверх? Может быть, подъем морского дна? Какие-нибудь подводные толчки…
      Уилл отбросил ленту и что-то отметил в блокноте.
      — Вы мне лучше скажите, почему намагничиваются трубы, — проворчал он.
      — Намагничиваются? — Кравцов недоуменно вздернул брови. — Вы уверены?
      Уилл не ответил.
      — Но этот сплав не может намагничиваться…
      — Знаю. Но факт есть факт. Вот вам график ежедневных замеров за два месяца. — Он протянул Кравцову раскрытый блокнот.
      Кравцов считал возню шотландца с магнитографом причудой. Но теперь, посмотрев на аккуратный график, он поразился. Намагниченность труб, ничем себя не обнаруживавшая прежде, внезапно возникла две недели назад и заметно увеличивалась с каждым днем. В целом она была очень слабенькая, но ведь ей не полагалось быть вовсе…
      — Вы хотите сказать, Уилл…
      — Я хочу сказать, что надо идти обедать.
      Кравцов проснулся от завывания ветра. Было еще очень рано, рассвет только начинал подсвечивать густой мрак ночи. Ветер врывался сквозь распахнутые иллюминаторы в каюту, раскачивал шторки, шелестел страницами журналов на столе. Он был прохладный и влажный, пахнул далекой московской осенью, и Кравцову стало тревожно и сладко.
      “Скоро конец вахты”, — подумал он и вдруг вспомнил то, что происходило в последние дни на плоту.
      Дремотная размягченность мигом слетела. Он оделся и вышел из каюты. Буровая была освещена. Что там делает Уилл в такую рань? Кравцов быстро пошел к вышке. Он слышал, как посвистывает ветер в ее металлических переплетах, слышал, как рокочет океан, разбуженный начинающимся штормом. В темном небе не видно было ни луны, ни звезд.
      Кравцов взбежал на мостки буровой. Там возле устья скважины стоял шотландец.
      — Что случилось, Уилл?
      Но он уже и сам увидел, что случилось. Превентеры медленно поднимались сквозь восьмиугольное отверстие ротора, освобожденное от вкладышей. Они лезли вверх прямо на глазах, выносимые обсадной колонной — дикое, непонятное, небывалое зрелище.
      — Придется снять превентеры, — сказал Уилл.
      — Не опасно, Уилл? А вдруг газовый выброс…
      — Надо их снять, пока они здесь. Когда их унесет наверх, снимать будет трудней.
      Они принялись орудовать электрическими гайковертами, освободили массивный фланец и сняли превентер, подцепив его к крюку вспомогательной лебедки. Так же отсоединили они второй и третий превентеры. Когда они возились с последним, он был уже на уровне груди: обсадная колонна продолжала лезть вверх, выталкиваемая таинственной силой.
      Правда, она лезла не так быстро, как бурильная колонна, — та уже здорово поднялась, метров на сорок над устьем, — но что будет дальше? Что будет, когда она вылезет еще и закроет собою бурильные трубы? Резать? Но автомат плазменного резака рассчитан только на восьмидюймовую бурильную трубу, он не сможет обернуться вокруг двадцатидюймовой обсадной. Да и кому могло прийти в голову, что обсадная колонна вздумает вылезать из скважины…
      Кравцов поскреб бородку, сказал:
      — Что сделал бы на нашем месте Али-Овсад?
      — То же, что сделаем мы, — ответил Уилл.
      Они взглянули друг другу в глаза.
      — Опустить в бурильную колонну труборезку? — спросил Кравцов.
      — Не успеем. Скорость все время возрастает. Да и не справимся вдвоем. Будем рвать бурильные трубы.
      Такие решения принимают лишь в самых крайних случаях. Но тут и был самый крайний случай. Им не справиться с обеими колоннами труб, ведь их скорость все время прибывает. Да, только это и остается: тянуть бурильную колонну, пока она не порвется где-нибудь в глубине, а затем как можно быстрее вытягивать и резать автоматом оборванную плеть.
      После этого останется только борьба с обсадной колонной.
      Снова легли пальцы Уилла на клавиатуру пульта.
      Взвыл главный двигатель, загудели шестерни редукторов. Поскрипывали, вытягиваясь под страшной нагрузкой, талевые канаты — жутковато становилось от этого скрипа. Ветер, налетая порывами, путался в туго натянутых канатах, высвистывал пиратскую песню.
      Стрелка индикатора нагрузки, дрожа, подползла к красной черте. Молча смотрели инженеры на стрелку, и вдруг они услышали слабый щелчок. Звук донесся из глубины по длинному телу колонны. Стрелка резко качнулась влево: теперь на крюке висело только девять тысяч триста метров труб.
      — Порвали! — радостно воскликнул Кравцов. — Включайте резак.
      Крюк продолжал вытягивать из скважины оторванную плеть бурильных труб. Уилл уравнял скорость резака со скоростью подъема, и кронштейн пополз вверх по штанге рядом с трубой, и синее пламя плазмы опоясало трубу. Пока автомат-верховой отводил отрезанную свечу, резак съехал вниз и снова приник к трубе, и так они отрезали свечу за свечой, и резак ходил вверх-вниз, вверх-вниз.
      Уже давно рассвело, припустил и перестал дождь, и ветер гнал низко над океаном стада бурых туч.
      Потом обсадная колонна вылезла настолько, что мешала резать бурильную. Пришлось заняться ею.
      Кравцов снял плазменный резак с кронштейна-автомата и, держа его в руках, принялся кромсать шершавое, облепленное морскими раковинами тело обсадной трубы, пока не срезал его “под корень”.
      И снова заходил вверх-вниз автомат.
      Незаметно текли часы, наступил вечер.
      Наконец они закончили эту дьявольскую работу: вся оборванная плеть бурильных труб была вытянута, и порезана, и расставлена на подсвечниках.
      Кравцов поплелся варить кофе. Когда он вышел из камбуза с подносом в руках, Уилл корчился в шезлонге, держась за сердце.
      — Нитроглицерин, — прохрипел он. — В стенном шкафу, верхняя полка… Слева…
      Кравцов кинулся в каюту Уилла, схватил стеклянную трубочку. Уилл положил под язык две белые горошины.
      — Ну, лучше вам? — встревоженно спросил Кравцов.
      Уилл кивнул.
      Кравцов напоил его кофе и поспешил в радиорубку. Только в одиннадцатом часу вечера ему удалось связаться с центром.
      — Да, да! Срочно! — кричал он. — Не менее двух бригад! И врача! Что? Да, врача, у Макферсона приступ…
      Уилл выхватил у него микрофон.
      — Не надо врача, — сказал он ровным голосом. — Четыре аварийные бригады полный круг — поскорее.
      Моросил дождь, и океан был неспокоен.
      Кравцов ничего не замечал. Всю ночь он резал обсадные трубы и не заметил, как наступило серое утро. Лишь два раза он позволил себе сделать передышку, чтобы проведать Уилла. Шотландец лежал у себя в каюте без сна.
      — Какая скорость? — чуть слышно спрашивал он.
      — Четыре метра в минуту, — отвечал Кравцов, беспокойно глядя на него. — Как вы тут? Не лучше?
      — Резак, — шептал Уилл. — Резак исправен?
      — Исправен. — Кравцов пожал плечами. — Ну ладно, постарайтесь поспать, Уилл. Пойду.
      Плазменный резак работал исправно, только вот руки ныли от его тяжести. Трубы лезли из скважины все быстрее. Кравцов еле успевал цеплять обрезки труб на крюк вспомогательного подъемника.
      Кончился аргон, и ему пришлось бежать на склад, грузить на тележку новые баллоны. Он провозился там с полчаса, и когда он подъехал на тележке по рельсовому пути к буровой, обсадная колонна подбиралась уже чуть ли не к самому кронблоку.
      Кравцов переключил управление с главного пульта на пульт лифта и поднялся наверх. С трудом ему удалось сменить восьмидюймовый спайдер на двадцатидюймовый. Затем, когда спайдер двинулся вниз, навстречу трубе, и, лязгнув, обхватил мертвой хваткой ее верхний край, Кравцов отрегулировал скорость подъема, спустился вниз и включил резак.
      Он перерезал трубу и оттянул вспомогательным подъемником ее конец, подвел под него тележку. Несколько осторожных манипуляций — и стодвадцатиметровая плеть легла на мостик по ту сторону вышки.
      Теперь над устьем скважины возвышался, как пень срубленного дерева, трехметровый обрезок. Пока он дойдет до верха, есть немного времени.
      Надо напоить Уилла чаем.
      Сутулясь и едва передвигая ноги, Кравцов побрел к каюте шотландца. Он стянул рукавицы и вытер ими лицо, мокрое от пота и дождя. Голова слегка кружилась от усталости, а может быть, оттого, что он, в сущности, целые сутки ничего не ел.
      Уилла в каюте не было.
      Дверь камбуза была распахнута, Кравцов побежал туда. Ну, конечно, торчит у плиты, помешивая ложкой в кастрюле.
      — Какого дьявола вы возитесь тут? — заорал Кравцов, не помня себя от ярости. — Сейчас же ложитесь!
      — Гречневая каша, — тихо сказал Уилл. — Я не представлял себе, что она так медленно разваривается.
      Кравцов помолчал, глядя на синие круги под глазами шотландца.
      — Ложитесь, — повторил он. — Я сам доварю ее.
      — Вам следовало стать тюремным надзирателем, а не горным инженером, — проворчал Уилл и вышел на веранду.
      Кравцов снял с плиты чайник и налил чаю Уиллу и себе. Он сделал несколько глотков и поставил кружку на стол. Отсюда, с веранды, было видно, как ползла внутри вышки обсадная колонна, скорость ее заметно возросла.
      Кравцов побежал к вышке. Но когда он включил резак, вместо острого синего жала высокотемпературной плазмы вспыхнуло широкое, ленивое, коптящее пламя.
      Кравцов выругался и отошел с резаком назад под яркий свет лампы, чтобы посмотреть, в чем дело. Но едва он сделал пять шагов, как резак в его руках исправно выбросил плазму.
      Что еще за новости?..
      Он поспешил к трубе, наставил резак, но плазма опять превратилась в простой огонь. Кравцов нервно крутил ручки вентилей, дергал шланги — ничто не помогало.
      — Я ожидал этого, — раздался голос за его спиной.
      — Послушайте, Уилл, если вы сейчас же не ляжете…
      — Потушите резак, он не будет работать.
      — Почему?
      — Самоподъем ускоряется, и магнитное поле колонны возросло. Ионизатор резака вблизи скважины отказывает. Нейтрализация, понимаете?
      — Что же делать? — Кравцов выключил резак и швырнул его на палубу, — В складе есть газовые горелки.
      — Старье, — пробормотал Кравцов.
      — Другого выхода нет. Надо резать.
      Они взобрались на тележку и поехали в склад.
      Баллоны с газами пришлось вытаскивать из дальнего, заставленного разным инвентарем угла. Уилл вдруг глухо застонал, сел на ящик. Кравцов оставил баллон, подбежал к шотландцу.
      — Ничего… Сейчас… — Уилл трясущейся рукой вынул из кармана стеклянную трубочку, положил под язык две белые горошины. — Сейчас пройдет. Езжайте…
      Кравцов погнал нагруженную тележку к буровой.
      Лихорадочно, до крови сбивая суставы пальцев, он вталкивал баллоны в гнезда рампы, навертывал соединительные гайки.
      Газовая резка шла куда медленнее. Нескончаема тянулось время, и нескончаемо тянулись из устья скважины новые и новые метры трубы.
      Семь метров в минуту!
      Он кромсал трубу как попало и уже не оттаскивал отрезанные куски, только отскакивал, когда они с грохотом рушились на мостки. Гудело, не переставая, голубое пламя, и горелка дрожала в руках, и резы шли вкривь и вкось.
      Час прошел? Или сутки? Время остановилось.
      Гудящее пламя — и грохот отваливающихся кусков труб. Больше ничего. И еще только одна мысль в отупевшем мозгу: “Сам ее доварю… Сам…” Он не видел, как приплелся Уилл и стал следить за давлением, переключая рампу с пустых баллонов на полные.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21