Трафаген подбежал к грузовику и, заглянув под брезент, обернулся к Стэплзу с криком:
- Простите меня! Простите меня, ради всего святого! Ведь я же знаю о Плэтте и его процессе. Но мне и в голову по пришло, что вы - это он… то есть вы от него. Мальчики, произошла ошибка, все это сплошная ошибка. Он, оказывается, вовсе не сумасшедший!
Санитары отпустили Стэплза. Приняв вид невинно оскорбленного, Стэплз сказал:
- Вот уже пятнадцать минут, как я пытаюсь объяснить вам, доктор Трафаген, кто я такой, но вы же меня не слушаете.
Трафаген извинился еще раз и сказал:
- Я не знаю, не пропала ли у вас охота обсуждать условия продажи этого зверя, мой дорогой сэр, но я хотел бы перейти к делу. Только вначале мне надо ознакомиться с финансовым состоянием зоопарка и проверить, каков перерасход в этом квартале.
На самом деле я скорее развеселился, чем разозлился, но, до тех пор пока мы не сговорились о цене, я сохранял оскорбленный вид. Трафаген был так смущен, что неплохо заплатил нам за мамонта. Несколько долларов из этой суммы пошли в фонд помощи полицейским Керрисвилльского управления для налаживания с ними добросердечных отношений.
Плэтт нанял сторожей и обнес зоопарк забором. Я не думаю, что люди из “Марко Поло” предпримут что-то еще. После того, что случилось, любой инцидент будет казаться подозрительным. Плэтт также взял на работу еще одного помощника, восторженного молодого палеонтолога, по имени Рубидо. Сейчас они в Вайоминге, где выкапывают кости динозавров.
В клетках у нас живут некоторые интересные ископаемые и еще несколько ждут своей очереди в ваннах. Один из них американский мастодонт, которого мы уже обещали зоопарку в Нью-Йорке.
Но вначале я обещал рассказать, почему я ухожу от Плэтта. Во-первых, я геолог, а не служитель зоопарка. То, что ты прочел, даст тебе представление, каково работать на Плэтта. Во-вторых, как я уже писал, у меня на руках семья, и поэтому я берегу свое здоровье. На прошлой неделе я получил телеграмму от Плэтта, где он сообщает, что они раскопали полный скелет тиранозавра длиной в двадцать метров, с пастью, полной пятнадцатисантиметровых зубов. Я знаю, что все это значит, и полагаю, что мне лучше унести ноги, покуда цел.
С наилучшими пожеланиями тебе и Джорджии. Надеюсь, скоро увидимся.
Кен.
Ст.ВАЙНФЕЛЬД
СУМАСШЕДШИЙ
- Простите… можно войти?
Я был скорее изумлен, чем испуган.
- Как вы сюда попали?
- О… не стоит говорить. У меня свои способы… Поверьте, при минимальной ловкости и максимальном желании можно без труда попасть в любую квартиру.
- Вы, вероятно, не ожидали, что застанете меня дома?
- Наоборот, именно на это я и рассчитывал.
Я снова ощутил изумление - на этот раз из-за наглости своего посетителя.
- На что вы рассчитывали, мне безразлично. Прошу немедленно покинуть мой дом!
“Гость” преспокойно уселся в кресло.
- Вы не можете требовать от меня, чтобы я ушел, не объяснив вам, в чем дело.
- Я веду дела только с теми, кто входит сюда через дверь. Убирайтесь сейчас же, или…
Я протянул руку к ящику, где держу оружие. Однако гость был проворнее: в руке у него очутился револьвер, направленный прямо на меня.
- Не советую вам открывать ящик…
Я положил руки на стол.
- …или звонить куда-нибудь. Вы должны выслушать меня!
Я покорился судьбе.
- Слушаю вас.
- Мне нужны деньги!
- Вы ошиблись в расчетах: деньги я держу в банке. При себе у меня лишь несколько сот франков.
Гость задумчиво покачал головой.
- Да, да, вы правы: это действительно похоже на попытку ограбления. Но вы сами вынудили меня поступить так: я не могу уйти, пока вы меня не выслушаете.
- Я уже знаю: вам нужны деньги. - Хладнокровие постепенно начинало мне изменять.
- Мне нужны деньги, много, очень много. Для начала хватит двух миллионов франков, даже одного. Я не хочу отнимать их у вас, не хочу подачки, но прошу взаймы. Я предлагаю вам участие в выгодном деле: в обмен на свой вклад вы через полгода получите двадцать, даже пятьдесят миллионов!
- Странный способ приглашать компаньона: с револьвером в руках!
- Это просто пугач. - Он бросил револьвер на письменный стол. - Не будь этой игрушки, вы бы вышвырнули меня из комнаты раньше, чем я успел бы предложить вам что-нибудь.
Я почувствовал себя свободнее. Вся эта история начала забавлять меня.
- И все-таки вы попали не по адресу: я не занимаюсь выгодными делами.
- Именно поэтому я к вам и обращаюсь. Я ищу честного человека, абсолютно честного. В финансово-промышленных кругах такого не найдешь.
- Благодарю за комплимент; но неужели вы думаете, что, не занимаясь сделками и не разбираясь в них, я вложу значительную сумму в какое-то неопределенное и - простите за откровенность - довольно-таки подозрительное предприятие? Ведь я вас, в сущности, совершенно не знаю, не знаю даже, как вас зовут, мосье…
- Грижо, Анри Грижо.
- Рад с вами познакомиться, но совершенно не намерен стать вашим компаньоном.
- Через полгода вы получите сто миллионов франков!
Часы на камине пробили одиннадцать. За окном чернела ночь. Мне еще нужно было просмотреть критическую статью о живописи Пауля Клея и написать рецензию на осеннюю выставку молодых художников. Необходимо было раз и навсегда избавиться от этого нахала.
- Я не разбираюсь в делах, но то, что вы говорите, - чепуха! А может быть, и мошенничество. Неужели я, по-вашему, настолько наивен, чтобы поверить в ваши сомнительные обещания? Даже если бы вы предлагали мне участвовать в добыче алмазов…
- Я не предлагаю вам ни алмазов, ни золота, - прервал он меня довольно резко. - Я предлагаю вам эксплуатировать изобретение.
- Я не знаю изобретения, которое приносило бы такие баснословные доходы.
- Зато я знаю. Мало того: это изобретение - мое собственное. Я работал над ним десять лет, пока, наконец, не осуществил задуманного.
- А именно?
- А именно воду в порошке.
Я с детства не люблю насмешек. На этот раз я почувствовал себя глубоко уязвленным: подозрительным образом приходит какой-то подозрительный тип, отнимает драгоценное время, да еще и издевается при этом.
- Плохая шутка. - Я встал. - У меня нет времени выслушивать ваши анекдоты. Прощайте!
Грижо не двинулся с места.
- Ваш прадедушка мог бы сказать то же самое о порошковом молоке, - заметил он. - Не думаю, однако, чтобы вы назвали сухое молоко анекдотом.
- Но ведь воду нельзя выпарить так, как молоко! Если даже на дне что-нибудь и останется, это будут соли или примеси. Воду нельзя превратить в твердое тело.
- А лед?
Я никогда не претендовал на знакомство с точными науками а физику и химию знал поверхностно. Поэтому мне нельзя было обижаться на собственную ошибку, но все же мне стало неприятно.
- Так что же, вы предлагаете мне открыть фабрику льда? Вы не слишком оригинальны; боюсь только, что при двух градусах тепла мои деньги попросту растают.
- Почему вы так думаете?
Казалось, Грижо забавляется, и это рассердило меня еще больше.
- Кажется, лед тает при нуле, правильно? Или вам удалось изменить законы физики?
- Если, добавляя соль, можно понизить точку замерзания, то почему нельзя таким же способом повысить точку плавления?
Мои сведения в этой области были исчерпаны. Мне оставалось только сдаться.
- Не знаю, - сказал я.
Грижо торжествовал:
- Вот видите, вы сами признались, что не знаете. Стало быть, у вас нет никаких оснований сомневаться в возможности получить воду в порошке. Впрочем, - добавил он, порывшись в кармане, - я сейчас вам это докажу. - Он положил на стол пробирку, наполненную каким-то белым порошком. - Выньте пробку, - сказал он, - и высыпьте себе на ладонь немного этого вещества.
Я поколебался, но, не желая показать слабость, сделал так, как он мне сказал. Порошок был холодный на ощупь и необычайно мелкий, похожий на очень тонкую пудру, но влажности в нем не ощущалось.
- А теперь разотрите порошок на ладони!
Порошок с ладони исчез, зато появилась крупная капля какой-то жидкости.
- Можете взять ее на язык. Вы убедитесь, что она не отличается от обыкновенной пресной воды.
- Я не люблю воды, пью только вино. - Ничего умнее в эту минуту я не мог придумать: почему-то я боялся, что меня могут угостить ядом.
Грижо иронически усмехнулся:
- Хорошо, я сейчас докажу вам, что это вода.
Он зажег спичку и подогрел пробирку на пламени. Ее содержимое потемнело, вроде бы уплотнилось, потом превратилось в прозрачную жидкость.
- А теперь я беру лакмусовую бумажку, - мой посетитель начал демонстрировать опыт, - и вот вам: цвет бумажки не меняется! Это не кислота и не щелочь, а вода, самая обыкновенная вода!
Да, несомненно, это была вода. Ее поистине чудесное появление в пробирке напомнило мне о фокуснике, извлекавшем миски с водой из-под полы старомодного сюртука. Я был почти уверен, что тут кроется какой-то подвох, что мой непрошеный гость попросту дурачит меня. Мысль об этом привела меня в бешенство.
- Самая обыкновенная вода, говорите вы? - насмешливо обрушился я на него. - Самая обыкновенная вода в ворошке? Замечательное изобретение, за которое вы собираетесь получить десятки и сотни миллионов франков! А кто будет ее покупать, если достаточно отвернуть кран, чтобы получить ее бесплатно, в любом количестве, уже готовую к употреблению? Ваша идея наивна, чтобы не сказать бессмысленна, нежизненна, даже если ее удастся практически осуществит!… в чем я, впрочем, тоже сомневаюсь…
Я не щадил Грижо, доказывая с помощью законов логики всю абсурдность его изобретения. Не могу не пожалеть, что эта импровизированная речь не была записана: в ней было множество метких словечек и остроумных определений, которые восхитили бы даже самых придирчивых литературных критиков. Разумеется, только знатоки могли бы полностью оценить весь мощный заряд ума, заключенный в этой отповеди. Но на Грижо она не произвела большого впечатления. Он сидел спокойно, даже беспечно, положив ногу на ногу. Когда я приостановился чтобы перевести дыхание, он произнес:
- Я и не предполагал, что у вас, такого умного человека, настолько ограниченное воображение. Вода легкодоступна, говорите? Ну так что же? Согласитесь, что не только в Сахаре, но и на европейском материке воздух гораздо доступнее воды, а ведь сейчас десятки огромных заводов выпускают сжатый воздух и жидкий кислород. Но я утверждаю, что у порошковой воды гораздо больше преимуществ. Если она поступит на рынок, это будет настоящий переворот. Я сам еще не вполне осознал перспективы использования этого изобретения, но я уверен, и впоследствии вы вспомните мои слова, что наш век откроет перед людьми новую эпоху: эпоху воды в порошке!
- Но как же вы представляете себе применение этого изобретения? Признаюсь, я…
Я не успел договорить. Грижо встал и начал расхаживать по комнате, скрестив руки на груди, как Наполеон.
- Как я это себе представляю? Смешно спрашивать об этом! У вас есть свободные сутки, чтобы выслушать мой ответ? Да, да, не улыбайтесь: чтобы ответить вам, мне пришлось бы перебрать все отрасли человеческой деятельности. О чем я должен говорить? О промышленности? Мое изобретение позволит сооружать заводы в местностях, богатых минеральным сырьем, но бедных водой; сейчас ее доставляют туда в дорогостоящих цистернах, а будут посылать просто в бумажных мешках. Торговля? Совершенно исчезнут стеклянные, керамические и металлические сосуды для всяких жидкостей. Жидкости будут продаваться в виде порошков, содержащих сухую воду. Медицина? Исчезнут, наконец, раз и навсегда капли и микстуры, которые так неудобно дозировать и принимать: эти лекарства будут выпускаться в виде порошков. Искусство? Здесь открываются новые чудесные перспективы в отношении сухих акварельных красок. Да, впрочем, что тут много говорить? Тысячи, десятки тысяч способов использования сухой воды в обыденной жизни приведут к полному перевороту во всех взглядах и склонностях человека, и пользоваться водой в жидком состоянии будет так же смешно, как пользоваться лучиной. В космические полеты воду будут брать только в виде порошка…
Сначала я еще следил за ходом рассуждений Грижо, но потом перестал. Он говорил без запинки и был возбужден, словно произносил превосходно заученную речь или замечательно импровизировал. Что бы там ни было, а этот человек знал толк в рекламе! Пытаясь собрать все услышанное за этот вечер в одно логическое целое, я прервал его:
- Простите, но не можете ли вы объяснить мне подробнее сущность своего изобретения? Насколько я понял, вы добавляете к воде что-то, что повышает температуру ее таяния?
Грижо остановился на полуслове:
- Но это-то я и держу в тайне. Я не считаю, что даже патент является гарантией, но кое-что все же могу сказать, Вы когда-нибудь видели капсулы с касторкой?
- Конечно!
- Так вот, порошковая вода напоминает именно такие капсулы, только масштабы здесь другие. Микроскопическая водяная капелька заключена в оболочку толщиной не более нескольких микронов. Разумеется, химический состав оболочки, соотношение между ее толщиной и диаметром капельки и вся технология изготовления порошковой воды остаются пока моей тайной. Я открою их, то есть дам патентную заявку, только когда буду располагать достаточными средствами, чтобы развернуть производство. Вот почему я обратился к вам.
- Но отчего же вы тогда не обратитесь к финансистам, к промышленникам? - вскричал я. - Тогда у вас было бы все: деньги, лаборатории, помощники…
- К промышленникам? - презрительно повторил Грижо. - Не посылайте овцу к волкам! Неужели вы думаете, что они возьмутся осуществить мою идею только ради моего удовольствия? Или ради счастья человечества? Не будьте наивным: все они думают только о том, чтобы набить себе карманы. Они обокрадут меня! - закричал он. - Отнимут у меня все - и деньги, и славу, а потом вышвырнут как ненужную тряпку!
Он оперся о стол, наклонился ко мне и возбужденно зашептал:
- Именно поэтому я и обратился к вам. Вы ни в чем не разбираетесь - ни в технике, ни в делах; вы не сможете обмануть меня, даже если бы и захотели. Мне не нужно от вас никакой помощи, только ваши деньги…
- Я не могу так сразу ответить на ваше предложение. Я должен подумать, посоветоваться кое с кем. Не говоря уже о сумме, которую вы просите, участие в таком деле…
- Понимаю. Вы мне не доверяете.
- Вопрос о личном доверии тут ни при чем. Ваше предложение настолько серьезно, что спешить с решением нельзя. Да я и не думаю, что нужно спешить: неделя-другая не может иметь в таком деле никакого значения.
Грижо заколебался, словно раздумывая, можно ли доверить мне тайну. Оглядевшись, он шепотом произнес:
- За мной следят. Подобные работы ведет ИГ Фарбениндустри, но до сих пор, кажется, безуспешно. Они там готовы на все, только бы убрать меня с дороги. Поэтому важен каждый час.
Вот так штука! Если Грижо говорил правду, я мог впутаться в неприятную историю. Если он лгал, тем более нужна была осторожность.
- Я могу сейчас выписать вам чек на сорок… нет, на пятьдесят тысяч франков.
Грижо встал.
- Я не нищий. Если вы не хотите финансировать все предприятие, я не возьму у вас ни сантима. - Он помолчал. - Я приду к вам через неделю; может быть, к тому времени вы решитесь.
Он протянул мне руку.
- Итак, до свиданья через неделю - конечно, если до тех пор со мной ничего не случится.
В эту ночь я спал плохо. Мне снились то какие-то краски, растворенные в сухой воде, то Грижо, поджигающий спичкой картину Сезанна, то Рембрандт, чокающийся со мной бокалами порошкового вина. Однако утром я несколько успокоился, а в последующие часы был так занят, что и вовсе забыл о своем ночном посетителе.
Примерно через неделю я неожиданно нашел среди своей почты конверт с обратным адресом: “Психиатрическая лечебница в М.” Заинтересовавшись, я вскрыл его. Письмо было коротким:
“Мосье,
просим Вас приехать к нам для выполнения некоторых формальностей, связанных со смертью больного Анри Грижо…”
Взволнованный и встревоженный, я не раздумывая прыгнул в автомобиль и кинулся в М. Я приехал туда после полудня. В лечебнице я назвал себя, и меня тотчас же провели к директору. Это был пожилой седеющий человек с учтивыми манерами.
- Вы курите? - спросил он. - Папиросы, сигару? - и продолжал:
- Два дня назад пациент нашей лечебницы, Анри Грижо, неожиданно умер от сердечного приступа… - Он взглянул на меня, очевидно наблюдая, какое впечатление произвели на меня его слова. - Кем он был для вас, другом или знакомым?
- Он не был мне другом, - ответил я. - Не могу я назвать его и знакомым; мы разговаривали только один раз, и то в довольно необычных обстоятельствах.
- Вы, конечно, знаете, что Грижо был химиком?
Я кивнул.
- Жаль, что такой несомненно одаренный человек страдал манией преследования, - продолжал директор. - Он вообразил, что у него есть враги, стремящиеся отнять у него какое-то изобретение. Мы лечили его довольно долго, но, признаюсь, безрезультатно. Я лично приписываю нашу неудачу тому, что мы не были в состоянии вести лечение непрерывно: время от времени больной неожиданно исчезал. Мы не хотели запирать его, чтобы не ухудшить его состояния, но зато не могли и уследить за ним. Дней десять назад он как раз отправился в одно из своих таинственных путешествий. А на обратном пути, уже на нашем вокзале, ему вдруг стало плохо, и он умер, не дождавшись врача.
Наступило довольно долгое молчание.
- В карманах у покойного нашли карточку с вашим именем, добавил потом директор, - и вот это. - Он протянул мне пробирку с белым порошком. - Вероятно, какое-нибудь из его “изобретений”.
Но я не принял его грустно-иронического тона и обратился к нему:
- Можно попросить у вас зажигалку?
- Ну, конечно! - Он явно не понял меня. - Сигару? Папиросу?
- Нет, благодарю вас. Мне нужна только зажигалка.
Пробирка в моей левой руке слегка дрожала над голубоватым пламенем. Директор заинтересованно присматривался. Белый порошок стал похож на мокрый снег, его становилось все меньше и меньше…
Директор взял у меня из руки пробирку, понюхал, по пробовал на вкус и вскричал изумленно:
- Но ведь это вода, обыкновенная вода!
- Вот именно, - ответил я. - Обыкновенная вода.
Дж. СЛЕЙДЕК
1935 г.н.э.
Представьте себе, если сможете, 1875 год и изобретателя, низко склонившегося над верстаком в мастерской по ремонту велосипедов. Ему то и дело застят глаза длинные волосы, он раздраженно отбрасывает их в сторону и, прикусив губу от усердия, работает гаечным ключом, зажатым мускулистой рукой. Временами он делает передышку, чтобы отхлебнуть глоток-другой холодного лимонада, который принесла ему старушка-мать, - отхлебнуть, а потом окинуть взглядом портрет Сэма Франклина на чистой дощатой стене. “Кто рано ложится и рано встает, здоровье, богатство и ум наживет”, - повторяет изобретатель про себя… “Бережливость лучше богатства”. Насупленные брови сдвигаются сильней - он жадно выискивает в этих пословицах крупицы истины.
Таким изобретателем и был Эмиль Харт. Жил он со своей матерью, вдовой, в маленьком домике, расположенном в штате Кайова. Их скромное жилище ничем особым не отличалось от других, если не считать огромной закладной, которую бедная вдова со временем надеялась погасить. Для этого она вязала красивые антимакмилансы (кружевные салфетки для спинок кресел и диванов, предохраняющие от масла “Мак-Милан”, которым в те времена люди смазывали себе волосы) и продавала павлиньи яйца. Эмиль же зарабатывал на хлеб починкой велосипедов и продажей газеты “Фрайди ивнинг пост” (основанной самим Сэмом Франклином). И, кроме того, он знал, что судьба уготовила ему завидную долю - стать изобретателем машины времени!
Как-то раз в его мастерскую зашел местный бонвиван и задира Фентон Морбис. Увидев большую машину, занявшую всю мастерскую, он присвистнул от удивления.
- Что это ты делаешь? - спросил он Эмиля.
- Подравниваю кусочек слюды, - кратко ответил Эмиль, откидывая волосы со лба: у него не было времени на пустую болтовню с Морбисом.
- Я спрашиваю, что это за машину ты собираешь? - сказал Морбис, стащив с брюк велосипедные зажимы и небрежно бросив их в угол. Они были изготовлены из настоящего, дорогостоящего алюминия, потому что Морбис был человек состоятельный. Эмиль вздохнул.
- Я собираю экстраполятор времени, который даст мне возможность отправиться в будущее, - ответил он.
Бонвиван расхохотался ему прямо в лицо.
- Какая чушь! - заявил он. - Да разве можно поехать в будущее?
Эмиль, хитро усмехнувшись, продолжал работать. Подравняв слюду, он приладил ее к прибору какой-то странной конструкции и подвел две проволочки к телеграфному ключу.
У Морбиса от гнева раздулись крылья широкого седлообразного носа. Он не привык, чтобы его третировали.
- Чепуха! - вновь повторил он. - Даже если эта штука действует, ты все равно на ней не заработаешь даже на корм своим павлинам, уж не говоря об уплате по закладной, когда мой папан подаст на вас в суд за просрочку платежей.
- В суд?! - воскликнул юный изобретатель, бледнея.
- А ты что думал? Готовьте сотнягу к следующему понедельнику, понял? - сказал Морбис с усмешкой. - Вон вымой мой велосипед, получишь целый доллар. Вымой как следует. Я еду сегодня на пикник вместе с мисс Мод Пид.
При этом известии Эмиль отшатнулся, словно от удара, и побледнел еще больше.
- Знаю, знаю. Ты тоже неровно дышишь к ней, - ухмыльнулся бонвиван. - Только ей не хочется тратить время на всяких сумасшедших, которые изобретают в слесарных мастерских какие-то машины времени. Ха-ха-ха!
По мере того как с лица Эмиля сбегал румянец, а лицо его соперника багровело, в голове несчастного изобретателя вертелся один неотвязный вопрос: по чьей прихоти им выпал такой странный жребий - обоим стать искателями руки прекрасной Мод Пид? Готовый разрыдаться, он еще раз взглянул на Сэма Франклина, и, видимо, простые черты и слезящиеся глаза этого великого человека придали ему силы. Какое бы принять решение, гениально простое, как колумбово яйцо? Остаться и вырвать Мод из рук Фентона Морбиса? Или же уехать в светлое завтра и там искать свое счастье?
В считанные секунды он принял решение. Он поедет в будущее! В 1935 год нашей эры - ту землю обетованную, которая, по всем данным, там будет. Он бы стал упиваться его чудесами: летающими машинами, мостом через Ла-Манш, бессмертием, достигнутым с помощью гипноза, электрическими пушками. Землей, где царит мир, а солнце никогда не заходит на флаге Соединенных Штатов Колумбии!
- Ну что, ты так и будешь стоять словно пень, вылупивши глаза на этого старикашку, или начнешь мыть мою машину? спросил Морбис.
- Ни за что! Можешь хоть сейчас забрать мое имущество, - ответил Эмиль и, подняв сжатые кулаки, добавил: - Катись к своей Мод Пид. И передай ей… передай, что…
Руки его опустились, голова бессильно склонилась на грудь, а непокорная прядь волос упала на глаза. Прямо вылитый молодой Абнер Линкольн, подумал Морбис.
- …передай ей… - уже спокойно сказал юноша, - что победил достойнейший. Желаю вам обоим с-счастья!
И, еле сдержав рыдания, он отвернулся.
Морбис был так удивлен этой внезапной вспышкой гнева, что ничего не мог сказать в ответ. Он повернулся и вышел из мастерской.
Эмиль понимал, что поступает правильно. Не жалея ни о чем, он набил карманы сладким печеньем, приготовленным его заботливой маменькой, отхлебнул последний раз лимонаду и крутанул педаль, сцепленную с большим генератором, питавшим его машину времени. На щитке управления имелся специальный счетчик времени, и когда его стрелка придвинулась к 1935 году, юноша нажал на телеграфный ключ.
- Вот он, 1935 год! - воскликнул изобретатель, озираясь по сторонам.
Его мастерская почти не изменилась, хотя, огражденная с четырех сторон алыми бархатными канатами, она теперь стала напоминать музей.
- Эй ты, ну-ка марш отсюда! - закричал на него какой-то человек в униформе и, схватив за руку, стащил его с машины времени. - Ты что, не знаешь, что трогать руками музейные экспонаты запрещено?!
И не успел сбитый с толку изобретатель сказать хоть слово в свое оправдание, как обнаружил, что стоит на улице и глазеет на медную дощечку, на которой было написано: “Исторический музей Эмиля Харта”. “Ого, уже исторический! Вот тебе и на!” С минуту он стоял, упиваясь собственной славой, а затем быстро зашагал к центральной улице города, торопясь взглянуть на те перемены, которые принесло с собой время. Он заметил, что на мостовой было какое-то твердое покрытие и нигде не было даже намека на навоз!
Потом он увидел их, выстроившихся возле тротуара: великолепные безрельсовые локомотивы, именно такие, какими он их себе представлял. Пока он их разглядывал, два человека вышли из магазина и уселись в одну из машин. Сквозь прозрачные окна Эмиль увидел, как один подбросил в топку уголь, тогда как другой открыл клапан тяги. В одно мгновение огромная машина, фыркнув, рванулась с места и умчалась по мостовой.
Однако приподнятое настроение у Эмиля исчезло, как только он обернулся, чтобы получше разглядеть магазины. За шестьдесят лет главная улица не украсилась ни единым новым зданием, и хотя на многих старых домах появились большие стеклянные витрины, фасады домов оставались, как и раньше, грязными и какими-то облезлыми. Правда, столовая Дельмонико стала называться рестораном, но на карлсоновском магазине комбикормов для птиц даже вывеска не изменилась.
Юноша внимательно изучил витрины магазина готового платья и почувствовал отвращение при виде приевшегося серого убожества костюмов. Почему люди не наряжаются в шитые золотом одеяния с красными накидками?
На дамских манекенах были все те же длинные платья и глупые шляпки, а на мужских - темные, нагоняющие тоску костюмы. Хуже того - два-три пешехода, которых Эмиль успел мельком разглядеть, носили комбинезоны такого же покроя и цвета, как его собственный.
Когда он дошел до здания публичной библиотеки в конце единственной на весь город улицы, настроение у него было совершенно подавленное.
Отчаявшись увидеть еще какие-нибудь чудесные изобретения вроде этих безрельсовых локомотивов, Эмиль направился в комнатки под вывеской “Наука и техника”. Может, здесь он, наконец, отдохнет от прошлого и увидит будущее, которое, по-видимому, обошло его родной город стороной?
Он достал с полки книгу под названием “Изобретения” и раскрыл ее. Ага, вот они: Томас Эльва Эддисон - электрическая лампа накаливания; Борджес Вени - летающая машина; Гордон К.Мотт - телевидение. (Что бы это слово значило?)
Заглянув в конец книги, он выяснил, что это оптическое дополнение к радио. Последнее же представляло собой устное сообщение, передаваемое на большие расстояния с помощью электромагнитных волн по эфиру, тогда как первое делает то же самое с визуальными изображениями. Мысль об этих волнах, которые распространяются повсюду, даже в этом зале, и пронизывают его тело, потрясла его. Он так глубоко погрузился в размышления, что даже не заметил, как возле него кто-то остановился.
- Хэлло, Эмиль!
Это был Морбис.
- Ты воспользовался моей машиной?
- А то как же! Я вернулся в мастерскую за велосипедными зажимами, смотрю, а тебя и след простыл. Эге, подумал я тогда, да если узнать, что произойдет в будущем, ведь можно заграбастать кучу денег. И вот я здесь. Где тут хранятся подшивки старых газет?
- Зачем они тебе? - Эмиль вскочил на ноги, опрокинув стул.
- Как зачем? Чтобы прочесть о результатах нескольких скачек, ну и разную чепуху о биржевых делах. У меня, правда, денег хватает, Эмиль, но я хочу стать еще богаче.
Морбис усмехнулся, показал ряд неровных гнилых зубов.
- Не смей! Это бессовестно! Подумай о мелких держателях акций: они же разорятся на твоих спекуляциях! - вскричал Эмиль.
Он нагнал Морбиса в отделе периодики и схватил его за плечо. Морбис стряхнул его руку.
- Не мешай! - закричал он. - Я сделаю, как задумал.
- Оставьте его в покое! - неожиданно послышался детский голос. - Вы мешаете заниматься.
Эмиль оглянулся и увидел маленького, лет десяти, паренька, чей лоб сердито наморщился под ровной челкой золотистых волос.
Ухмыляясь, Морбис спросил:
- Эй, малыш, где здесь лежат старые газеты? Ну, знаешь: “Уолл-стрит джорнэл” и другие?
- Не знаю. Здесь есть только вот это.
И мальчик показал на раскрытый перед ним огромный фолиант, куда он что-то вписывал ручкой. Эмиль заметил - это была одна из тех похожих друг на друга книг, которые занимали все полки в этом зале. Таких томов были тысячи.
- В них вы найдете все, что вам нужно, - заявил мальчик. - Здесь собрано все сущее на Земле.
Все эти книги назывались “Универсальный синопсис”.
- Ага! - вскрикнул вдруг Морбис, осененный догадкой, что было для него необычно. - Если я стану богатым, как оно должно случиться, то в этих книгах обязательно будет сказано обо мне.
Он бросился на поиски и, вернувшись к столу с томом “Морей-Морбуд”, уселся напротив мальчика.
- Вот оно! Морбис, Фентон младший, - прочел он, задыхаясь от восторга.
- Не смей читать дальше! - закричал ему Эмиль. - Нам не дано знать о будущем!
- Чепуха! Кто мне запретит?
- Я!… - воскликнул Эмиль и, выхватив из рук мальчика ручку, обмакнул ее в чернильницу и перечеркнул в книге то место, которое Морбис собирался прочесть.
- Послушай, зачем ты это сделал? Я… - и Морбис с еле слышным щелчком растворился в воздухе.
- Вот здорово! - воскликнул мальчик. - Значит, я был прав. Эти книги существуют в одном-единственном экземпляре.
- Что?!
Эмиль, онемев, вытаращил глаза, глядя на то место, где только что стоял его соперник.
