Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Срочная доставка

ModernLib.Net / Научная фантастика / Саймак Клиффорд Дональд / Срочная доставка - Чтение (Весь текст)
Автор: Саймак Клиффорд Дональд
Жанр: Научная фантастика

 

 


Клиффорд Саймак

Срочная доставка

1

Пятница приближалась к концу. Закончилась последняя лекция, и уже все студенты покинули аудиторию. Эдвард Лансинг стоял у стола, собирал лекционные конспекты и складывал их в свой дипломат. Завтра у него не будет занятий. И он почувствовал себя от этого превосходно — никакие дополнительные нагрузки не могли испортить ему отдыха, отхватив изрядный кусок времени от свободного дня. Хотя он пока и понятия не имел, что будет делать в выходной. Можно было бы съездить в холмы, поглядеть на осенний лес, который как раз к концу этой недели должен оказаться в полнейшем своем великолепии. Можно было позвонить Энди Сполдингу и предложить отправиться на небольшую прогулку. Можно было пригласить на ужин Алису Андерсон, и пусть дальше все течет само собой. Или можно было вообще не предпринимать ничего — зарыться у себя дома, как в норе, развести хороший огонь в камине, поставить на диск проигрывателя пластинку Моцарта и кое-что почитать из материалов, которых у него накопилось уже достаточно.

Он сунул дипломат подмышку и вышел за дверь. Игральный автомат стоял дальше по коридору. Чисто по привычке он сунул руку в карман и наощупь определил, какие у него имелись монеты. Пальцы отыскали четвертак, и он опустил монету в прорезь, приостановившись у автомата. Потом потянул рычаг вниз. Машина задумчиво кашлянула, хихикнула в глаза Лансингу, колеса ее завертелись. Не ожидая результата, Лансинг двинулся дальше. Стоять не имело смысла. Еще никому не удавалось выиграть. Иногда проносились слухи о каком-нибудь чудовищном везении, крупном выигрыше, но все это, как он подозревал, была лишь реклама, которую распространяли заинтересованные лица.

За его спиной машина, перестав стрекотать и щелкать, со звоном остановилась. Он обернулся. Персик, лимон и апельсин — ведь эта машина была сделана в подражание старым машинам — ситуация, рассчитанная на юношеское чувство юмора старшекурсников.

Итак, он опять проиграл. Но ничего странного в этом не было. Он не мог припомнить, чтобы кто-то выигрывал вообще. Никто никогда не выигрывал. Вероятно (хотя он не был в этом совершенно уверен), человек опускал монеты в прорезь из чувства патриотического долга, из чувства какой-то преувеличенной туманной гражданской обязанности. Ибо эти машины и в самом деле обеспечивали финансовой поддержкой государственную программу благосостояния для всех, и в результате клыки зловредного государственного налога были несколько притуплены. Он мимолетно подумал об этом, не зная, одобрять это или нет. Ему казалось, что во всей этой идее был какой-то неуловимый моральный ущерб. Но ущерб или не ущерб, а идея работала. Он вполне мог позволить, напомнил он себе, проиграть четверть доллара в пользу нуждающихся и уменьшения подоходного налога.

Машина мигнула огнями и выключилась, оставив его одиноко стоять в пустом холле. Развернувшись, Лансинг зашагал в свой кабинет. Еще несколько минут — и, избавившись от портфеля, он будет на пути к свободному уикэнду.

Повернув за угол, он увидел, что у дверей кабинета его кто-то ожидает. Свободная поза прислонившегося к стене молодого человека безошибочно указывала, что это студент.

Лансинг прошел мимо него, шаря по карману в поисках ключа.

— Вы меня ждете? — спросил он юношу.

— Я — Томас Джексон, сэр, — сказал тот. — Вы оставили в моем ящике записку.

— Да, мистер Джексон, кажется, и в самом деле я вас вызывал, — сказал Лансинг, наконец припоминая. Он отворил дверь, и студент вошел в кабинет. Проследовав за Джексоном, Лансинг подошел к столу и включил стоящую на нем лампу.

— Садитесь сюда, — пригласил он студента, жестом указывая, куда тому надлежало сесть. Стул стоял перед письменным столом.

— Спасибо, сэр, — сказал студент.

Лансинг зашел к столу с другой стороны и уселся. То, что ему сейчас было необходимо, лежало среди пачки бумаг на левом крае стола. Порывшись, он нашел необходимые ему бумаги.

Бросив взгляд на Джексона, он отметил, что тот явно нервничает.

Лансинг посмотрел в окно, находившееся напротив стола. За окном виднелась часть университетского кампуса. День, отметил он, был типично сонным осенним днем Новой Англии, когда мягкий свет солнца превращает желтую листву в расплавленное золото. Особенно красиво смотрелись старые березы, росшие у самого окна.

Он взял папку с бумагами, лежавшую перед ним, пролистал страницы, делая вид, что изучает их.

— Мистер Джексон, не могли бы вы уделить некоторое время беседе со мной? Я хочу поговорить о вашей работе, — сказал он. — Во многих отношениях ваша работа произвела на меня неординарное впечатление.

Студент сглотнул и с трудом сказал:

— Я очень рад, что вам понравилось.

— Это одна из лучших критических работ, какие только мне приходилось читать, — сказал Лансинг. Вам это, должно быть, стоило изрядных усилий и времени. Это очевидно. Вы совершенно оригинально воспринимаете одну сцену из «Гамлета», а ваш анализ блестящ. Но кое-что меня озадачивает, тем не менее… а именно: некоторые цитируемые вами источники.

Он положил папку на стол и посмотрел на студента. Студент попытался ответить ему твердым взглядом, но глаза его поблескивали, и он скоро отвел их в сторону.

— Что мне хотелось бы знать, — продолжал Лансинг, — так это то, кем являются вот эти люди, фамилии которых вы упоминаете? Райт? Фарбст? Как я понял, это очень известные исследователи Шекспира. Хотя я никогда о них не слышал.

Студент не произнес ни слова.

— Что меня озадачивает, — сказал Лансинг, — это причина, по которой вы упоминали эти имена. Работа крепка сама по себе. Если бы не эти фамилии, я бы не сомневался, что, несмотря на некоторую леность в прошлом, вы как следует потрудились. Ваши прошлые успехи заставляют сильно сомневаться в такой возможности, но я всегда склонен решать в таких случаях в пользу студента. Так вот, мистер Джексон, если это какой-то подлог или шутка, то в шутке я юмора не нахожу. Если у вас есть объяснения, то я вас слушаю.

— Это все проклятая машина! — с внезапной горькой обидой воскликнул студент.

— Не совсем вам понимаю. Какая машина?

— Понимаете, — начал Джексон, — мне нужна была хорошая оценка. Я знал, что если провалю этот курс, то… А я не могу себе позволить провалить курс. Я по-честному пытался написать работу сам, но не справился, и тогда пошел к машине…

— Я еще раз вас спрашиваю, — сказал Лансинг. — Причем здесь какая-то машина?

— Это игральный автомат, — сказал Джексон. — Или машина, которая очень похожа на игральный автомат. Хотя я думаю, что это что-то совсем другое. Об этом знают немногие. Невыгодно предавать такие сведения огласке.

Он умоляюще посмотрел на Лансинга, и тот спросил:

— Если это секрет, то почему вы мне рассказываете о нем? На вашем месте, если бы я оказался в группе, владеющей подобным секретом, я бы проглотил свою горькую пилюлю, но правды бы не выдал. Я позаботился бы о том, чтобы не пострадали остальные.

Он, конечно, не поверил в историю с игральным автоматом. Просто продолжал усиливать нажим на студента, надеясь, что таким способом достигнет результата — узнает правду или достаточно близко подберется к ней.

— Понимаете, сэр, дело в том… — начал Джексон. — Вы думаете, что это глупая шутка, или что я нанял кого-то, чтобы он написал мне работу… вы можете думать о многих нехороших вещах, и если вы не перестанете думать об этом, то не поставите мне хорошую оценку, и я провалю курс, а мне, как я вам уже говорил, нельзя его проваливать. Поэтому я и решил сказать вам правду — видите, я просто играю. Может, сообщив вам правду, я получу два лишних очка.

— Это очень благородно с вашей стороны, — сказал Лансинг. — Да, в высшей степени… Но игральный автомат…

— Он стоит в здании Студенческого Сообщества, сэр.

— Да, я знаю, где это.

— В цокольном, полуподвальном этаже. С одной стороны бара есть дверь. И в нее никто никогда не входит — почти. Там имеется что-то вроде кладовой, но только сейчас там ничего не хранят. Раньше, наверное, это была кладовка, а теперь нет. Там навалено много всякого старья. Выбросили и забыли. А в углу стоит этот игральный автомат. Если человек зайдет туда, то вряд ли заметит автомат. Он такой приземистый, и в темном углу. И каждый подумает, что он сломан.

— Но только не тот, кто знает, что это на самом деле за машина, — добавил Лансинг.

— Совершенно верно, сэр. То есть, вы мне верите, не так ли, я правильно понял?

— Этого я не говорил, — объявил Лансинг. — Я просто хочу вам помочь. Чтобы вы не отклонялись в сторону от главной темы.

— Да, спасибо, сэр. Это очень мило с вашей стороны. Я действительно немного отклонился. Так вот, вы подходите к автомату, сэр, и опускаете в щель четверть доллара. Машина включается, обращается к вам словами, спрашивает, что вам нужно, и…

— Вы хотите сказать, что автомат начинает с вами разговаривать?

— Совершенно верно, сэр. Спрашивает, что вам нужно, и говорит, сколько это будет стоить, и когда вы заплатите, она выдает вам то, что вам нужно. Рукопись или предмет. Почти любой предмет. Только скажите этому автомату, что вам нужно…

— Понятно. И сколько стоила вам эта работа?

— Сущие пустяки. Два доллара. Вот и все.

— Чертовски дешево, — изумился Лансинг.

— Вы правы, сэр. Это в самом деле выгодная сделка.

— Сидя здесь, за своим столом, — сказал Лансинг, — мне представляется очень несправедливым то, что только избранное меньшинство знает о существовании сей чудеснейшей машины. Подумайте лишь о сотнях несчастных студентах, которые сейчас ссутулившись, согнувшись над письменными столами, в адских муках выжимают из себя каждый абзац. Если бы только они знали, что в полуподвале здания находится решение всех их проблем…

Лицо Джексона закаменело.

— Вы мне не верите, сэр. Думаете, что я все сочинил. Думаете, я вам вру.

— А почему вы так решили? Что я именно так думаю?

— Не знаю. Мне все это кажется очень простым, потому что все это правда. И все так и было. И вы мне не верите, хотя я и говорю правду. Если бы я соврал, то вы бы мне больше поверили, наверное.

— Да, мистер Джексон. Возможно.

— И что вы теперь сделаете, сэр?

— Пока ничего. Я на выходные немного подумаю об этом деле. И когда приду к решению, то сообщу вам.

Джексон, в движениях которого чувствовалась явная скованность, поднялся и вышел из кабинета. Лансинг слышал, как он спускается по лестнице в холл. Потом стук подошв утих. Он положил работу Джексона в ящик стола и запер ящик на ключ. Взяв дипломат, он направился к двери. На полпути к двери он сделал разворот и бросил дипломат на стол. Сегодня он домой ничего не понесет. Уикэнд — это его свободное время и он позаботится, чтобы оно осталось свободным.

Шагая через холл к двери, которая выходила в кампус, он чувствовал себя несколько странно — с ним не было привычного дипломата. Этот предмет стал частью меня, подумал Лансинг. Так же, как брюки или туфли. Он годами не расставался с ним и без него ощущал себя как будто обнаженным, как будто было что-то неприличное в том, что он показался на людях без дипломата, который должен был находиться у него подмышкой.

Спускаясь по широким каменным ступеням здания, он услышал, как сзади его кто-то окликнул. Он обернулся и увидел Энди Сполдинга, который спешил, чтобы перехватить Лансинга на полпути.

Энди был старейшим и доверенным товарищем Лансинга, но в некотором роде являлся той «пустой бочкой», которая иногда очень громко «звучит». Он мог иногда быть помпезным. Он был социологом, и голова у него была на месте. И идей ему было не занимать. Единственная проблема — он никогда не держал свои идеи при себе. Когда ему удавалось загнать в «угол» кого-нибудь из друзей, он принимался мучить свою жертву, вцепившись в ее лацканы, чтобы он или она не могли убежать, и, споря с самим собой, развивал собственные многочисленные мысли, которые изливались из него могучим потоком. Но, несмотря на все это, он был надежным товарищем, и Лансинг был частично рад встретить его.

Он подождал у подножия лестницы, и Энди догнал его.

— Зайдем в клуб, — сказал Энди. — Сегодня я угощаю.

2

Клуб факультета располагался в верхнем этаже здания Студенческого Сообщества. Вся наружная стена представляла собой огромное панорамное стекло, выходившее на тишайшее аккуратное озерцо, окруженное березами и соснами.

Лансинг и Энди заняли один из столиков у этого окна.

Сполдинг поднял свой стакан и сквозь него оценивающе посмотрел на Лансинга.

— Знаешь, — сказал он, — несколько дней назад мне пришло в голову, что было бы неплохо, если бы у нас случилось что-нибудь вроде средневековой чумы, такой, что стерла с лица Земли половину населения Европы в четырнадцатом веке. Или новая мировая война. Или второй библейский потоп. Все, что угодно, лишь бы только еще раз начать все сначала, чтобы исправить некоторые ошибки, сделанные за последнюю тысячу лет, чтобы мы получили шанс прийти к новым социологическим и экономическим принципам. Шанс избежать серости сознания, шанс более разумной организации самих себя. Система «работа-зарплата» стала смехотворно ущербной, она изживает сама себя. А мы все еще цепляемся за нее…

— А тебе не кажется, что методы, которые ты предлагаешь, — сказал, как будто рассеянно, Лансинг, — несколько жестковаты?

Он не собирался этим начинать спор. С Энди никто никогда не спорил — он просто топил смельчака в словесном потоке. Он громыхал и пыхтел, монотонно и без пауз, выдавал идеи, сортировал их, развивал их перед вами, как будто раскладывал колоду карт.

Лансинг произнес эту фразу не собираясь спорить, но заражаясь духом игры, которая требовала от жертв Энди определенной реакции через определенные интервалы.

— Однажды, — сказал Энди, — мы внезапно осознаем — не имею представления как и когда это случится, но мы осознаем, — что наши усилия, усилия человечества, пока что бесплодны, потому что движемся мы в неправильном направлении. Мы веками рвались за знаниями, стремились к ним во имя здравого смысла, так же, как средневековые алхимики стремились к своей цели — методу, который позволил бы им трансформировать простые металлы в золото. И вдруг мы можем обнаружить, что все эти знания ведут в тупик, что в определенном пункте всякий их смысл исчезает. Похоже, что в сфере астрофизики мы к этому пункту уже приближаемся. Еще несколько лет — и все старые надежные теории о времени и пространстве разлетятся в пух и прах, и мы останемся посреди голого поля, среди осколков старых теорий, которые ничего не стоят и никогда ничего не стоили. И тогда может возникнуть положение, при котором дальнейшее изучение Вселенной не будет иметь смысла. Может оказаться, что на самом деле универсальных законов не существует и что во Вселенной правит чистая случайность, или что-нибудь похуже. Причина этих лихорадочных исследований, всей этой погони за знаниями — не только о Вселенной, но и в других областях — кроется в том, что мы ищем в знаниях какую-то выгоду для себя. Но зададим себе вопрос: имеем ли мы право искать для себя выгоду? Собственно, никакого права ожидать от Вселенной милости мы не имеем.

Лансинг включился в игру.

— Сегодня ты мне кажешься настроенным гораздо более пессимистично, — сказал он, — чем обычно.

— Не я первый, — сказал Энди, — погружаюсь в пессимизм подобного рода. Несколько лет назад существовала школа мыслителей, которая развивала аналогичные воззрения. Одно время космогонисты были уверены, что мы живем в конечной Вселенной. В настоящий момент точка зрения астрофизиков потеряла былую твердость. Мы уже не совсем твердо знаем, в какого рода Вселенной находимся. Возможно, она бесконечна, а может, конечна. Все зависит от количества материи, а оценки массы этой материи меняются сейчас от года к году. И вот, на основе убежденности в том, что Вселенная имеет ограниченный размер, была выдвинута теория, что научное познание тоже ограничено. Где-то имелся предел Вселенной и, следовательно, предел знаниям. Если знания накапливаются, удваиваясь каждые пятнадцать лет, как предполагалось в то время, то понадобится не более нескольких столетий, чтобы мы достигли предела, когда ограничивающие факторы конечной Вселенной заставят нас прекратить дальнейшее накопление знаний. И ученые, в то время поддерживавшие такой взгляд, зашли так далеко, что даже начали чертить экспоненциальные кривые, с помощью которых предсказывали, в какой момент научно-техническое знание достигнет предела.

— Но ведь ты сказал, — заметил Лансинг, — что конечная Вселенная — это теперь уже не общепринятый факт. Что Вселенная может оказаться и бесконечной.

— Ты не понял самого главного, — проворчал Энди. — Я говорил не о конечности-бесконечности Вселенной. Я хотел показать тебе, что в другие времена существовали люди, проповедовавшие такой же как мой род пессимизма.

И начал я с того, что было бы нам весьма полезно подвергнуться какому-то катастрофическому изменению, которое заставило бы нас изменить образ мышления, поискать иных стилей жизни. Потому что сейчас мы мчимся к концу улицы, которая заканчивается тупиком, глухой стеной. И более того, мчимся мы на полной скорости, и когда врежемся в стену, то, придя в себя, поползем по этой тупиковой улице обратно, спрашивая самих себя, нельзя ли было заранее найти менее болезненный способ направить нас всех на путь истинный. И я говорю — сейчас, пока мы не врезались в стенку тупика, мы должны остановиться и задать себе этот вопрос…

Энди продолжал басисто ворчать, но Лансинг уже не обращал внимания на слова.

И это человек, подумал он, которому я собирался предложить отправиться в небольшое путешествие на уикэнд. Если бы он предложил, то Энди, скорее всего, согласился бы, потому что этот уикэнд его жена проводила у своих родителей в Мичигане. И во время уикэнда Энди был бы уже не в состоянии сдержать поток слов в границах приличия, как сейчас — он бы принялся говорить уже без остановки, без конца. Во время приятной прогулки по осенним холмам нормальный человек ждет удовольствия от тишины и покоя, но в присутствии Энди таких понятий не существовало. Для него существовал лишь бурный поток собственных идей.

Лансинг также мог бы пригласить на уикэнд Алису Андерсон, но этот вариант имел собственные недостатки. Во время нескольких последних свиданий с ней он отмечал в глазах Алисы блеск брачного выжидания, а это, осуществись оно, имело бы последствия еще более катастрофические, чем бесконечные разговоры Энди.

Итак, его и ее мы оставили за бортом, решил Лансинг. Можно самому поехать в холмы. Или закрыться у себя дома, слушать музыку и читать. Возможно, имелись и другие способы приятно провести конец недели.

Он снова включился в поток слов Энди.

— А ты задавался когда-нибудь мыслью, — спрашивал его Энди, — о критических моментах истории?

— Кажется, нет, — ответил Лансинг.

— История переполнена ими. И на них, на их сумме, покоится тот мир, которым мы сейчас располагаем. Мне иногда приходило в голову, что может существовать несколько альтернативных миров…

— Я в этом не сомневаюсь, — сказал Лансинг, но дальше эту мысль развивать не стал. Полет фантазии его друга далеко обогнал его. За окном лежало в полутени здания озеро. Приближался вечер. Глядя на озеро, Лансинг вдруг почувствовал — что-то случилось. Не зная, что именно произошло, он ощутил эту перемену.

Потом он понял, что произошло — Энди замолчал.

Он повернул голову и взглянул на своего друга. Энди усмехнулся.

— Мне пришла в голову идея, — сказал он.

— Какая?

— Поскольку Мейбл уехала навестить своих стариков, мы могли бы что-нибудь придумать вместе на завтра, а? Я, например, знаю, где достать пару билетов на футбол.

— Извини, — сказал Лансинг. — Но я по горло занят.

3

Лансинг вышел из лифта на первом этаже и направился к двери, ведущей наружу. Когда они уходили, Энди заметил за одним из столиков знакомых и задержался переброситься парой фраз. Изо всех сил стараясь сделать вид, что не замечает этого, Лансинг бежал. Но, сказал он себе, времени мало. Энди может спуститься вниз следующим лифтом. И к этому времени он должен скрыться из виду. Если Энди снова поймает его, то уже не выпустит и потащит куда-нибудь ужинать.

На полпути к двери Лансинг остановился. Бар «Ратшкеллер» находился как раз на один пролет лестницы ниже, а в комнате рядом с баром, если Джексон говорил правду, хранилась сказочная машина. Лансинг переменил курс движения и поспешил к ступенькам, ведущим в цокольный этаж.

Спускаясь вниз по этим ступенькам, он мысленно ругал себя. Никакой старой кладовки там не будет, а если и будет, то никакой машины там не окажется. Что нашло на Джексона и заставило его сочинить такую сказку — он понятия не имел. Возможно, все это была лишь наглая неуместная шутка, и в таком случае студент ничего этим не достигнет. Были преподаватели, которые легко попадались на такую приманку и даже напрашивались на нее — самовлюбленные помпезные болваны, — но Лансинг всегда гордился хорошими отношениями со студентами. Конечно, иногда он подозревал, что студенты считают его мягкотелым. Припомнив свои отношения с Джексоном, он пришел к выводу, что особых проблем с ним никогда не имел. Джексон был просто ленивым студентом, но это едва ли имело отношение к делу. Он старался обходиться с этим студентом со всей возможной вежливостью, и даже иногда пытался чем-то помочь и получить в ответ благодарность.

В помещении бара было малолюдно. Почти все посетители сгрудились вокруг стола в дальнем конце комнаты. Человек за стойкой был занят разговором с двумя студентами. Когда вошел Лансинг, его никто не заметил.

В противоположном конце бара действительно была дверь, именно в том месте, которое описал Джексон. Лансинг с деловым целеустремленным видом направился к этой двери. Ручка двери легко повернулась в его ладони, потом он быстро отворил дверь и сделал шаг вперед, потом также быстро затворил дверь и прислонился к ней спиной.

В центре потолка на проводе висела тусклая электрическая лампочка, единственная в этой комнате. Вид у комнаты был в точности такой, как описывал Джексон — заброшенная кладовая. У одной стены были сложены картонные ящики, в которых когда-то хранилась кока-кола. Примерно посередине сгрудились несколько картотечных ящиков и старинный письменный стол. Судя по их виду, они стояли так уже давно и на них мало кто обращал внимание за это время.

В дальнем конце комнаты стоял игральный автомат.

Лансинг коротко и глубоко вздохнул. Итак, Джексон говорил правду — пока что все совпадало с его рассказом. Но, напомнил себе Лансинг, он мог сказать правду об этой комнате и соврать насчет всего остального. О том, что машина стояла здесь, легко было узнать, заглянув в эту комнату. Но это еще не доказывает, что остальная часть его рассказа правдива.

Свет от лампочки был тускл, и Лансинг осторожно начал пробираться к машине, внимательно следя за тем, чтобы не зацепиться ногой за неожиданные препятствия и не полететь на пол.

Он добрался до машины и остановился перед ней. Она ничем не отличалась от сотни других автоматов, которые были расставлены в сотнях уголков по всему университетскому кампусу, ожидая монеты, которая отправится в их недра, дабы затем наполнить фонды, предназначенные для заботы обо всех неудачливых сынах нации.

Лансинг сунул руку в карман и стал перебирать монеты, обнаруженные там. Нащупав четверть доллара, он вытащил монету и скормил ее машине. С терпеливой готовностью машина заглотила монету, и панель ее осветилась, показав цилиндры с нарисованными значками. Потом машина тихо кашлянула, хмыкнула, словно усмехнулась, словно бы они — машина и Лансинг — были товарищами, только что услышавшими неплохой анекдот.

Лансинг ухватился за рычаг и потащил его вниз с усилием, которого на самом деле не требовалось. Цилиндры завертелись, замигали цветные лампочки. Потом цилиндры остановились, но ничего не произошло. Как и со всеми остальными автоматами, подумал Лансинг. Этот ничем от них не отличается. Проглотил твои деньги и теперь усмехается, глядя на тебя.

Потом машина заговорила:

— Позвольте узнать, сэр, что вам понадобилось? — спросила машина.

— Гм, я еще не знаю точно, — пораженный, ответил Лансинг. — Кажется, мне ничего не нужно. Сюда я пришел, лишь чтобы удостовериться в факте вашего существования.

— Очень жаль, — сказала машина, — у меня много чего есть. Вы уверены, что ничего не хотите?

— Может, позволите немного подумать?

— Это невозможно, — отрезала машина. — Если человек пришел сюда, то он должен был перед этим подумать. И здесь тратить время не позволяется. Нет.

— Простите, — добавила машина. — Мне очень жаль.

— Однако я устроена так, — продолжала машина, — что не могу не отдать вам что-нибудь за опущенную вами монету. Я расскажу вам историю.

И она рассказала Лансингу крайне неприличную историю о семи мужчинах и одной женщине, которые оказались заброшенными на необитаемый остров. Это была отвратительная история, и притом без всякого социального значения.

Когда рассказ был закончен, Лансинг испытывая крайнее отвращение, ничего не сказал.

— Вам мой рассказ не понравился? — спросила машина.

— Не очень, — ответил Лансинг.

— Тогда у меня ничего не вышло, — вздохнула машина. — Подозреваю, что неправильно оценила ваш характер. И теперь я не могу все так оставить. За вашу монету я должна дать вам нечто, обладающее ценностью.

Она кашлянула и из недр автомата в ведро, стоящее перед машиной, упало и покатилось что-то металлическое.

— Пожалуйста, поднимите, — сказала машина.

Лансинг поднял предмет. Он очень напоминал ключ, вроде тех, которыми пользуются в домиках мотелей. Вернее, ключей было два, один побольше, другой поменьше, оба были прикреплены к продолговатому овальному куску пластика с номером и отпечатанным адресом.

— Не понимаю, — сказал Лансинг.

— Тогда — внимание. Слушайте, что я скажу. Запоминайте каждое слово. Вы слушаете?

Лансинг хотел ответить, но поперхнулся, потом выдавил:

— Я слушаю…

— Хорошо. Полное внимание. Отправляйтесь по указанному адресу. Если вы придете в обычное рабочее время, то дверь будет незаперта. Если после окончания рабочего дня — откройте дверь большим ключом. Вторым ключом откроете дверь комнаты номер тридцать шесть. Вы следите за мной?

— Да, я слежу, — сказал Лансинг, вздохнув и сглотнул.

— Открыв дверь номера, вы обнаружите дюжину автоматов, стоящих вдоль стены. Начав отсчет слева, перейдите к пятому автомату — именно пятому: один, два, три, четыре, пять — и опустите в прорезь доллар. Он вам выдаст взамен определенные эквивалент, после чего перейдите к седьмой машине, и опустите новый доллар…

— Я опущу доллар, — сказал Лансинг, — а за рычаг тянуть не надо?

— Конечно, надо. Вы никогда не играли с автоматом?

— Играл, само собой. Как я мог не играть?

— Совершенно верно, — сказала машина. — Вы хорошо запомнили мою инструкцию?

— Да, кажется.

— Тогда повторите, чтобы я убедилась.

Лансинг повторил то, что рассказала ему машина.

— Отлично, — похвалила его машина. — Постарайтесь не забыть. Рекомендую вам отправиться туда поскорее, пока не забыли какую-нибудь деталь. Вам понадобятся два серебряных доллара. У вас есть эти монеты?

— Нет, пожалуй, что нет.

— Тогда, — сказала машина. — Держите. Мы не хотим, чтобы возникли какие-то препятствия на пути к тому, что мы просим вас сделать. Мы заинтересованы в том, чтобы вся процедура была произведена с максимальной точностью.

Что-то со звоном упало в ведро.

— Поднимите, — сказала машина. — Это доллары.

Нагнувшись, Лансинг взял два серебряных доллара. И положил их в карман.

— Вы уверены, что все запомнили? — еще раз удостоверилась машина. — У вас нет вопросов?

— Один вопрос, мне кажется, имеется. Что все это значит?

— Пока не могу вам ответить определенно, — с сожалением сказала машина. — Это было бы против правил. Но могу заверить вас, что все, что случится, будет вам только на величайшую пользу.

— А что случится? Что пойдет мне на пользу?

— Нет, профессор Лансинг. Больше я вам ничего не могу сказать.

— А откуда вы узнали мое имя? Я ведь вам не представился.

— Заверяю вас, — сказала машина. — Что представляться у вас не было необходимости.

С этими словами машина щелкнула, и погасла. Стало тихо.

Лансинг дернул рычаг, потом пнул машину ногой. Не эту именно машину, а все те машины, которые всю его жизнь поглощали брошенные монеты, а потом рычали и смеялись ему в лицо.

Машина пнула в ответ, попав в лодыжку Лансинга. Он не успел заметить, как и чем пнула его машина, но это произошло на самом деле, потому что было больно. Он попятился. Машина стояла по-прежнему в темноте и тишине.

Тогда Лансинг развернулся и, прихрамывая, вышел из комнаты.

4

Придя домой, Лансинг налил себе стакан и присев у окна, стал наблюдать, как наступают сумерки. Все это, заверил он себя, полная смехотворная нелепица. Это произойти не могло, просто не могло. Но он сознавал, что все произошло на самом деле. Чтобы убедиться, он мог опустить руку в карман и позвенеть двумя серебряными долларовыми монетами.

Уже многие годы он не видел серебряных долларов, не говоря уже о том, чтобы иметь сразу два. Он вытащил монеты из кармана и внимательно осмотрел их. Обе, заметил он, были выпущены недавно. Еще несколько лет назад все монеты с приличным содержанием серебра были заграбастаны коллекционерами и спекулянтами. Два ключа, прикрепленные к куску пластика, лежали на столе, куда он их швырнул. Он хотел было уже взять их, протянув руку, но потом отвел ее назад, не прикасаясь к ключам.

Спокойно сидя в кресле, со стаканом виски в руке — не отпив еще и глотка — Лансинг снова пробежал в памяти по всем поворотам событий сегодняшнего дня. Он был удивлен, обнаружив, что испытывает чувство стыда, словно он сделал что-то неприличное. Он попытался понять, что именно вызывает у него такое чувство, и не нашел никакой другой причины, кроме прихода в бар и всего, что затем последовало — все это было поступком не совсем нормальным. За всю свою жизнь он никогда раньше не делал ничего украдкой, а открыв дверь в бывшую кладовую, он совершил, как ему представлялось, нечто, что противоречило его положению члена преподавательского состава кафедры факультета литературы небольшого, но пользующегося доброй славой университета.

Но это, сказал сам себе Лансинг, было еще не все. Чувство легкой запятнанности — это было еще не все. Он сознавал, что даже перед самим собой скрывает еще один фактор. Нечто, перед чем он не желал честно открыть глаза и взглянуть на реальность, нечто, что он припрятал сам от себя. Это было подозрение, что его провели вокруг носа. Поймали на удочку. Обвели вокруг пальца. И все же… Если бы это была шутка студентов, то она не пошла бы дальше его появления в заброшенной кладовке. А ведь он включил машину, говорил с нею. Впрочем, это тоже можно было устроить, с помощью магнитофона, вероятно, который включался бы после нажатия на рычаг автомата.

Нет, это было не то. Ведь не только машина обращалась к нему, он ведь отвечал ей, вел с ней разговор. С помощью магнитофона этого сделать бы никогда не удалось. Никакой студент не смог бы надиктовать такую кассету. А ведь беседа была логичной. Машина задавала вопросы, отвечала на вопросы, дала ему инструкцию.

В общем, он понятия не имел, что могло с ним произойти, как это объяснить. Но это была не шутка. В конце концов, машина даже пнула его, когда он пнул ее. Лодыжка еще чуть-чуть побаливала в этом месте, если до нее дотронуться, хотя он уже успел привыкнуть и почти не прихрамывал. И если все это не было дьявольски тонким розыгрышем, что же, во имя Бога, это тогда было?!

Он поднял стакан и выпил сразу все, чего раньше он никогда не делал. Он всегда потягивал виски, никогда не пил глотками. К тому же, он не слишком любил алкоголь.

Встав с кресла, он прошелся по комнате. Но ходьба туда-сюда ни к чему не привела. И новых мыслей у него не возникло. Он поставил пустой стакан на полку шкафа с посудой, вернулся к креслу и снова уселся.

Ну хорошо, сказал он себе. Оставим игры, оставим идеи, что мы не можем позволить себе выглядеть глупо. Начнем с самой верхотуры и докопаемся до сути.

Началось со студента по фамилии Джексон. Ничего бы не произошло, если бы не Джексон. А до этого Джексона была работа по Шекспиру, которую должен был написать Джексон, и которую он сделал — очень хорошая работа, необыкновенно хорошая, написанная отлично, особенно для такого студента, как Джексон. Если бы не поддельные цитаты из несуществующих работ. Именно эти цитаты заставили его написать записку и опустить в ящик Джексона. Или он все равно бы вызвал парня, намекнув ему, что какой-то специалист должен был помогать ему написать эту работу? Лансинг некоторое время думал об этом, потом решил, что скорее всего, он бы не стал вызывать Джексона. Если Джексон жульничал, то Лансинга это мало касалось — Джексон обманывал самого себя. И если бы на таком основании он и вызвал студента, то сцена произошла бы неприятная, мало что дающая. Просто столкновение, вот и все, что из этого вышло бы, потому что невозможно это жульничество доказать.

Вывод из всего этого — он был посажен на удочку. Или самим Джексоном или кем-то, кто стоял за спиной Джексона. Скорее всего второе — Джексон был недостаточно умен и энергичен, чтобы провести такую комбинацию самостоятельно. Хотя наверняка этого сказать было тоже нельзя. Когда имеешь дело с Джексонами, ничего нельзя знать наверняка.

И если это было все подстроено, кто бы ни был автор, то какова цель такой комбинации?

Ответа на это, казалось, не было. Разумного ответа. Во всем, что произошло, вообще не было никакого смысла.

Возможно, стоило бы просто забыть все, что произошло, и ничего не предпринимать! Но сможет ли он принудить себя принять этот курс бездействия? Ведь до конца жизни он не перестанет задумываться — что же все это было, что могло означать? Что произошло бы, если бы он отправился по адресу, указанному на пластмассовой табличке с ключами, и сделал все так, как говорила машина в кладовой?

Он встал, нашел бутылку, взял стакан и налил себе еще. Но пить он не стал, поставил бутылку и стакан на место. Потом отправился на кухню, вытащил из холодильника пакет быстроразогревающихся макарон с говядиной. Выложил его содержимое на сковородку, включил плиту. При мысли об очередной порции быстроразогревающихся макарон с мясом ему стало не по себе и в горле образовался спазм. Но что делать? Едва ли в такой час можно ждать от человека, что он начнет готовить себе ужин, достойный гурмана.

Он взял из ящика у входной двери вечернюю газету. Устроившись в любимом глубоком кресле, он включил свет и раскрыл газету. Новостей было мало. Конгресс продолжал вести дебаты о билле, предполагавшем ввести контроль над продажей и ношением оружия. Президент угрожал серьезными последствиями конгрессменам, если те не утвердят выдвинутого президентом нового повышения военного бюджета на следующий год. Были обнаружены три новые канцерогенные субстанции. М-р Дитчер снова намылил шею Лагвуду — и нельзя сказать, что малютка-наглец ничего не предчувствовал. На странице со специальной рубрикой «ВАШЕ МНЕНИЕ» помещалось негодующее письмо читателя — какой-то болван неправильно составил кроссворд.

Когда макароны с говядиной были готовы, он съел порцию, почти не чувствуя вкуса, принуждая себя проталкивать пищу в глотку. Потом откопал на кухне кекс двухдневной давности, съел его на десерт и остался сидеть на кухне, попивая кофе. Выпив вторую чашку, он наконец, сообразил, чем он занят. Он изо всех сил старался отложить что-то, что все равно должен был сделать — не важно, что это было, главное — он старался оттянуть момент, не уверенный, что это ЧТО-ТО — приличествующая его положению вещь и что он должен делать ЭТО.

Но так или иначе, несмотря на муки нерешительности, он все равно бы сделал ЭТО. Он знал, что сделает ЭТО. Он просто не найдет покоя до конца жизни, если отступит сейчас. До конца жизни будет он думать о том, что — возможно — упустил нечто необычайное.

Он встал из-за кухонного стола и пошел в спальню, чтобы взять ключи от машины.

5

Здание находилось на боковой улице старого делового района, который уже давно пережил эпоху своего экономического расцвета. В паре кварталов от Лансинга вдоль тротуара шел какой-то человек, а у самой горловины улочки собака сосредоточенно обнюхивала контейнеры с мусором, явно стараясь определить, какой из трех окажется наиболее выгодным.

Лансинг вставил большой ключ в скважину замка парадной двери, ключ легко и бесшумно повернулся, и он вошел в здание. Через все здание шел длинный коридор, довольно тускло освещенный. Без всякого труда Лансинг нашел дверь с номером 36. Меньший ключ сработал так же гладко, как и большой, и он вошел в комнату. Вдоль стен по всей комнате была расставлена дюжина игральных автоматов. Пятый слева — так сказала машина, с которой он разговаривал несколько часов назад. Он отсчитал пятую машину слева, шагая вдоль стены. Порывшись в карманах, он извлек монету в один доллар и опустил серебряный кружок в прорезь. Машина весело ожила, защелкав, когда Лансинг потянул за рычаг. Цилиндры с картинками весело завертелись, как могут вертеться цилиндры в одной только машине — игральном автомате. Один указатель остановился, завертелся второй, за ним третий, который затем остановился с внезапным щелчком. Лансинг заметил, что на всех трех цилиндрах картинки были одни и те же. Машина закашлялась, потом в приемную корзину посыпался дождь золотых монет, каждая была величиной с доллар. Они заполнили корзинку, водопадом полились на пол, а из отверстия в панели машины продолжал извергаться золотой дождь. Некоторые монеты, падая, попали на ребро, и теперь покатились во все стороны, как сверкающие колесики.

Снова пришли в движение цилиндры, и снова со звоном остановились — картинки на них были одинаковы, и машина хладнокровно извергла новый поток золотых кружков.

Пораженный, в некотором волнении, Лансинг смотрел на этот поток, ибо происходило нечто неслыханное. Не существовало такого понятия, как ДВА выигрыша подряд! Когда машина со щелчком выключилась, замерев в тишине и полумраке, с погашенными огнями панели, он еще некоторое время подождал, наполовину уверенный, что сейчас она выплюнет из себя новый выигрыш. С такой машиной, сказал он себе, все возможно — нет конца чудесам, на которые она способна.

Но чудо не повторилось, и когда он убедился, что повторяться оно не собирается, сгреб монеты из приемной корзинки и погрузил их в карман пиджака, потом опустился на колени и принялся собирать то, что валялось на полу. Одну из них он поднес к глазам, чтобы хорошенько рассмотреть. Несомненно, это было золото. Во-первых, монета была тяжелее серебряного доллара. Это была хорошо отчеканенная монета, яркая, отполированная, солидная, приятная руке. Таких монет, однако, он раньше никогда не видел. На одной стороне был выгравирован куб, стоящий на сетчатой плоскости, которая, видимо, означала грунт. На второй стороне было нечто вроде тонкой башни, похожей на спицу. И все. Никаких слов, никаких обозначений, цифр.

Поднявшись с четверенек, он осмотрел комнату. Машина, с которой он разговаривал, велела ему опустить второй доллар в седьмую машину. Можно и так, подумал он. Операция с пятой машиной оказалась весьма привлекательной, возможно, удача не изменит ему и с седьмой.

Он перешел к седьмому автомату. Протянув руку, чтобы опустить в прорезь второй доллар, он вдруг отдернул ее назад. Зачем рисковать? — спросил он себя. Вдруг пятый номер только «насадил» его на крючок. Бог знает, что произойдет, когда он включит машину номер семь! Однако если сейчас он повернется и уйдет с карманами, полными золотых монет, то он никогда уже не перестанет спрашивать себя: «Что могло произойти, если бы он остался?» Ему не будет больше покоя.

— Черт с вами! — сказал он громко и бросил доллар в прорезь. Машина проглотила монету, на циферблатах зажглись огни. Лансинг потянул за рычаг и цилиндры циферблатов начали бешено вращаться. Потом огни погасли, исчезли вместе с машиной. И сама комната тоже исчезла.

Он стоял на тропе, бежавшей через узкую горную долину, покрытую лесом. Откуда-то издалека доносилось журчание небольшой речушки. Не считая журчания, стояла полная тишина. Ничто не шевелилось.

Теперь понятно, сказал он сам себе. Лучше бы ему было сразу после номера пятого покинуть комнату. Хотя уверенности в этом нет. Потому что эта трансформация комнаты в лесистую долину может быть не менее восхитительным выигрышем, чем ведро золотых монет, хотя пока что он в этом не мог себя уверить.

Не двигайся, сказал он сам себе. Сначала оглядись по сторонам. Стой, где стоишь. И не впадай в панику, — уже в первые эти секунды он почувствовал запах паники.

Он огляделся по сторонам. Впереди от него уровень местности плавно повышался, и, судя по звуку, ручей был не очень далеко. Деревья — в основном дуб и клен. Листья на них пожелтели. Тропу впереди стремительно перебежала белка и прыжками устремилась вверх по пологому склону впереди. Когда белка исчезла, Лансинг мог отмечать ее продвижение по шороху листвы, покрывавшей землю, которая была потревожена маленьким ураганом проносившейся белки. Когда шорох лапок убегавшего зверька затих, тишина — если не считать бормотания ручья — снова стала полной. Но теперь она уже не казалась такой тяжелой. Иногда доносились тихие звуки, шум, шелест падавшей листвы, едва различимый шорох лапок мелких зверушек, обитателей леса, прочие звуки, которые Лансингу были незнакомы.

Итак, он привел в действие автомат номер семь, и что-то или кто-то, стоявший за всем этим, перенес его сюда. Туда, где он сейчас находился.

— Хорошо, — громко сказал Лансинг. — И что теперь? Что это все должно означать? Если вы уже посмеялись, то покончим с глупой шуткой.

Однако заканчивать никто ни с чем не собирался. Лесистая долина не исчезла. И не было ни малейшего признака, что Лансинга кто-то или что-то услышал (услышало). Номер семь или еще кто-то…

Это невероятно, подумал он. Но все, что до сих пор случилось, было невероятно с самого начала. Не в меньшей степени, чем говорящая машина для игры. Если он вернется назад, пообещал себе Лансинг, он под землей разыщет Джексона, этого чертового студента, и расчленит его на пять частей голыми руками.

Если только когда-нибудь вернется назад!

До сих пор ситуация представлялась ему как временная, неизбежно завершающаяся его обратным появлением в комнате с выстроившимися вдоль стены игральными машинами. Но если возвращение не произойдет? Что тогда? При этой мысли его покрыл пот, и паника, до сих пор таившаяся где-то среди деревьев, ястребом метнулась на Лансинга. Он бросился бежать. Безумно, без всякой причины, слепо, в ужасе, который правил им. В голове его не осталось места для мыслей, там царил ужас.

Наконец, он обо что-то споткнулся, ударился в дерево и свалился на землю. Он не попытался тут же подняться. Он лежал там, где упал, не в силах перевести дух, с трудом наполняя воздухом легкие.

И пока он лежал, часть ужаса просочилась из сознания Лансинга наружу. Никто не пытался вонзить в его тело длинные острые клыки. Ужасные чудовища не спешили идти по его следу. Ничего особенного не происходило.

Восстановив дыхание, он перевел себя в вертикальное положение. Он по-прежнему находился на тропинке, и еще он обнаружил, что достиг верхушки холма — тропа шла по гребню. Лес был не менее густой, но щебетание ручья уже не доносилось.

Итак, чего он достиг? И что теперь, когда он почти освободился от власти паники, что он должен делать? Возвращаться обратно в долину, где он был, не было никакого смысла. Имелся серьезный шанс на то, что даже попытавшись сделать это, он мог бы эту долину и не узнать, не отличить ее от других похожих.

Ему необходима была информация. Это — первоочередная потребность. Где он находится? Пока он не узнает этого, то может и не пытаться вернуться назад, в колледж. Местность, подумал Лансинг, напоминает Новую Англию. Каким-то образом игральная машина переместила его в пространстве, хотя и не на очень большое расстояние. Если бы он мог выяснить, где именно находится, мог обнаружить телефон, то позвонил бы Энди, попросил бы приехать и подобрать его. И если он двинется вдоль тропы, то весьма вероятно, что через какое-то время наткнется на человеческое обиталище.

Он зашагал вдоль тропинки. Идти было легко, потому что, судя по всему, тропой этой пользовались часто. Он не боялся потерять ее. На каждом повороте Лансинг с надеждой вглядывался вперед, надеясь, что увидит там дом или какого-нибудь любителя погулять пешком по лесу, который мог бы сказать Лансингу, где он находится.

Местность напоминала Новую Англию, лес, хотя и довольно густой, был лесом приятным. Никакого намека на троллей, гоблинов и прочих нехороших обитателей. И время года было тем же, что и в местности, откуда был перенесен Лансинг. Здесь тоже была осень, но одна вещь очень тревожила Лансинга. Над колледжем уже нависла ночь, когда он отправился выяснять историю с машиной, а здесь все еще только шло к вечеру, хотя он и был не очень уж далеко.

И другая мысль не давала покоя Лансингу. Если он не найдет ночлега, то ночевать придется под открытым небом, а он к этому не был готов. Одежда на нем была совсем не того рода, что подходит для защиты от ночной прохлады, а огня он разжечь не мог. Поскольку Лансинг никогда не курил, то никогда и не носил с собой спичек. Он взглянул на часы, тут же сообразив, что время на циферблате здесь ничего не обозначает. Произошло не только смещение в пространстве, но, очевидно, и во времени. И хотя звучало это пугающе, он пока не был слишком расстроен. Он был занят другими проблемами, в первую очередь — найти укрытие на ночь!

Он шел уже часа два, так ему казалось. Если бы раньше взглянул на часы и засек время!

А вдруг он оказался в необитаемом районе? Только это могло, по мнению Лансинга, объяснить отсутствие людей. В привычной местности Новой Англии он давно уже должен был наткнуться на какую-нибудь ферму.

Солнце уже опустилось низко, еще час-два и станет темно. Лансинг бросился бежать, потом взял себя в руки. Нет, этим путем он ничего не достигнет — бег принесет панику, а он не мог себе сейчас позволить паниковать. Но все же решил, что стоит прибавить шагу.

Прошел еще час, а он по-прежнему не замечал признаков жилья. Солнце погружалось за горизонт. Быстро надвигалась темнота.

Еще полчаса, сказал он себе, заключая сделку с самим собой. Если через полчаса он ничего не найдет, то начнет готовиться к ночлегу под открытым небом — постарается найти более-менее подходящее естественное убежище или сам что-нибудь соорудит.

Темнота надвигалась быстрее, чем он предполагал, и не прошло установленного получаса, как он начал искать место для «берлоги». Потом он увидел впереди искру света. Он замер, затаив дыхание, чтобы убедиться, что это в самом деле свет, боясь спугнуть удачу. Потом сделал несколько шагов вперед, чтобы лучше было видно, и огонек не исчез. Это в самом деле был мерцавший в полутемноте огонь, и в этом сомнения не было!

Он пошел в направлении огня, лишь бросив быстрый взгляд под ноги, чтобы убедиться, что он не сошел с тропы. Чем ближе он подходил, тем ярче становился огонь, и он почувствовал, как заполняет его прилив благодарности.

Лес перешел в поляну, и в сумерках он увидел очертания дома. Свет падал из нескольких окон в одном крыле здания, а из массивной трубы поднимались кудрявые завитки дыма.

В темноте он не заметил изгороди, потому что на радостях потерял тропинку, поэтому ощупью пробрался вдоль изгороди к калитке. Калитка была подвешена к солидным столбам, явно более высоким, чем требовалось. Подняв голову, он понял, почему. К столбам была привязана перекладина, а с перекладины свешивалась вывеска. Она крепилась к двум отрезкам цепи, на которых висела.

Прищурившись, Лансинг разобрал, что это вывеска гостиницы. Но стало уже так темно, что он не мог прочесть названия.

6

Пять человек, четыре мужчины и женщина, сидели за столом, массивным и дубовым, перед каменным камином. Когда Лансинг вошел в комнату и затворил за собой дверь, все они повернулись и посмотрели на него. Один из них, очень полный человек, выбрался из своего кресла и вперевалку направился к Лансингу, чтобы поприветствовать его.

— Профессор Лансинг, мы все очень рады, что вы прибыли благополучно,

— сказал он. — Мы уже начали волноваться. Теперь остался еще только один человек. Надеемся, что с ней ничего не случилось.

— Еще один? Так вы знали, что я приду?

— Да, узнали еще несколько часов назад. В тот момент, когда вы отправились в путь.

— Совершенно ничего не понимаю, — развел руками Лансинг. — Как вы могли об этом узнать? Это невозможно.

— Я здесь хозяин, — сказал толстяк. — И я управляю этой захудалой гостиницей в меру всех своих сил, чтобы создать условия для отдыха всех, кто путешествует в этих краях. Пожалуйста, сэр, подходите к огню, согрейтесь. Бригадир, я не сомневаюсь, уступит вам свой стул у самого очага.

— С большим удовольствием, — сказал Бригадир. — Я уже слегка обуглился, пока сидел у самого огня.

Он встал со стула — солидного, командирского вида мужчина, плотного телосложения. Огонь очага блеснул при этом на медалях, прикрепленных к куртке.

— Благодарю вас, сэр, — пробормотал Лансинг.

Но прежде, чем он успел сделать шаг и занять место, открылась дверь и в комнату вошла женщина.

Хозяин, переваливаясь, прошел немного вперед, чтобы приветствовать ее.

— Мэри Оуэн, — сказала он. — Это вы? Мы очень рады видеть вас здесь.

— Да, меня зовут Мэри Оуэн, — подтвердила женщина. — И я также рада, что попала сюда. Но вы не могли бы сказать, где я нахожусь?

— С огромным удовольствием, — ответил Хозяин. — Вы в гостинице «Петушок».

— Какое странное название для гостиницы, — сказала Мэри Оуэн.

— Об этом судить не берусь, — ответил Хозяин. — В наименовании я участия не принимал. Она уже имела это название, когда я появился здесь. Как вы могли заметить, это весьма древнее строение. И в свое время давало убежище многим очень благородным клиентам.

— Но что это за местность? — спросила Мэри. — Я имею в виду страну. Страна, провинция, район, округ — где я нахожусь сейчас?

— Ничего этого я вам сообщить не могу, — сказал Хозяин. — Подобных сведений мне никогда не приходилось получать.

— А я еще не слышала о человеке, который бы не знал, в какой стране он живет, — сказала Мэри.

— Мадам, — сказал человек во всем черном, стоящий рядом с Бригадиром.

— Это звучит странно, но Хозяин не шутит с вами. Все это правда. То же самое он говорил и всем нам.

— Проходите, проходите же, — сказал Хозяин. — Придвигайтесь поближе к огню. — Джентльмены, которые уже успели согреться, дадут место вам и профессору Лансингу. Вот, наконец, собрались все. Теперь я отправлюсь на кухню, посмотрю, как дела с ужином.

И своей утиной походкой он заспешил прочь. Мэри Оуэн тем временем подошла к очагу и остановилась рядом с Лансингом.

— Кажется, он назвал вас профессором? — спросила она.

— Да, кажется. Лучше бы он этого не делал. Меня редко так называют. Даже мои студенты…

— Но вы профессор, правильно?

— Да. Преподаю в Лангморском университете.

— Никогда о таком не слыхала.

— Это небольшое заведение в Новой Англии.

Тут к ним обратился Бригадир.

— Вот два стула у огня. Пастор и я приготовили их для вас.

— Спасибо, генерал, — сказала Мэри.

Человек, тихо сидевший напротив Бригадира и Пастора, поднялся и осторожно тронул Лансинга за руку.

— Как вы видите, — сказал он, — я не человек. Поэтому вы не воспримите это как грубость, если я приглашу вас в наш тесный кружок?

— Ну, почему же?… — начал Лансинг, потом замолчал и уставился на говорившего. — Вы…

— Я робот, мистер Лансинг. Вы раньше не видели роботов?

— Нет, никогда.

— Да, нас немного, — сказал робот, — и мы есть не на всех мирах. Меня зовут Юргенс.

— Извините, что я вас сначала не заметил, — сказал Лансинг. — Хотя в очаге огонь, комната не очень хорошо освещена, и я был так ошеломлен, что…

— Да, кстати, мистер Лансинг, вы, случайно, не сумасшедший?

— Не думаю, Юргенс. Мне такое никогда не приходило в голову. А почему вы спрашиваете?

— У меня хобби, — объяснил робот. — Коллекционирую ненормальных людей. Один человек из моей коллекции начинает воображать себя Богом, едва лишь напьется допьяна.

— Тогда я пас, — сказал Лансинг. — В трезвом или нетрезвом виде, я никогда не воображаю себя Богом.

— Но, — сказал Юргенс. — Это лишь одна из разновидностей ненормальности. Существуют многие другие.

— Не сомневаюсь, что существуют, — согласился Лансинг.

Бригадир взял на себя обязанность представить всех сидевших за столом.

— Меня зовут Эверет Дарили, — сказал он. — Бригадир семнадцатой секции. Рядом со мной стоит пастор Эзра Хатфилд, а сидящая за столом леди

— поэтесса Сандра Карвер. Рядом с мистером Лансингом стоит робот Юргенс. Теперь мы знаем друг друга, давайте же займем места и угостимся прелестным напитком, который нам был предложен. Трое из нас его уже опробовали и сочли превосходным.

Лансинг обошел стол и сел рядом с Мэри Оуэн. Стол, как он заметил, был из солидного дубового дерева, и обработка указывала, что сделан он руками сельского плотника. На нем стояли три горящие свечи вместе с тремя бутылками и подносом с кружками. Только теперь он заметил, что в комнате были еще люди. В углу стоял стол и четыре человека, сидящие за этим столом, сосредоточенно играли в карты.

Бригадир поставил перед собой две кружки и наполнил их из бутылки. Одну кружку он передал Мэри, вторую придвинул Лансингу.

— Надеюсь, что ужин не запоздает, — сказал он. — И окажется таким же вкусным, как этот напиток.

Лансинг попробовал. Жидкость приятным теплом наполнила желудок. Он поудобнее уселся на стуле и сделал несколько хороших глотков.

— Мы сидели тут еще до вашего прихода, — сказал Бригадир Мэри и Лансингу, — и размышляли о том, что оставшиеся двое — то есть вы, — если они придут, могут иметь какое-то понятие о том, что происходит с нами. Из того, что сказали вы, мисс Оуэн, становится ясно, что вы не знаете. А вы, Лансинг?

— Ни малейшего понятия, — ответил Лансинг.

— И наш Хозяин утверждает, что ему ничего не известно, — с кислой миной сообщил Пастор. — Он утверждает, что занимается только управлением и содержанием гостиницы и не задает вопросов. От того, как я понимаю, что вопросы ему, в принципе, задавать некому. По-моему, он лжет.

— Вы судите о нем слишком поспешно и строго, — заметила поэтесса Сандра Карвер. — У него открытое, честное лицо.

— На свинью он похож, вот что, — сказал Пастор. — И под своей крышей позволяет происходить всяким гадостям. Вот эти игроки в карты…

— Вы сами глотали вместе со мной питье кружку за кружкой, — сказал Бригадир.

— Пить — это не грех, — объяснил Пастор. — В Библии сказано, что небольшое количество вина полезно для желудка…

— Парень, — сказал Бригадир. — Но это же не вино.

— Возможно, если бы мы немного успокоились и сопоставили известные нам факты, — предложила Мэри, — то пришли бы к какому-нибудь полезному результату. Кто мы такие и как сюда попали, и какие у нас появились по этому поводу мысли.

— Вот первая разумная вещь, сказанная здесь! — воскликнул Пастор. — Будут у кого-нибудь возражения?

— У меня нет возражений, — сказала Сандра Карвер шепотом, и всем остальным пришлось замолчать и прислушаться, чтобы услышать слова. — Я — дипломированный поэт, то есть, поэтесса Академии Древнейших Афин, я могу говорить на четырнадцати языках, хотя писать и петь могу только на одном — это один из диалектов старогэльского, самый выразительный язык в мире. Я не совсем понимаю, каким образом очутилась здесь. Я слушала концерт, новую композицию, представляемую оркестром из Заокеании на Западе. Я еще никогда в жизни не слышала столь сильной, мощной, яркой вещи. Мне показалось, что музыка подняла мое сознание из плотской оболочки и соединила дух с вселенской гармонией. Я очутилась совсем в другом месте. И когда мой парящий дух и телесная оболочка снова соединились, то я в самом деле оказалась в другом месте — сельской местности потрясающей красоты. Передо мной бежала тропа, и я поспешила по ней…

— Год, — сказал Пастор. — Умоляю, какой это был год?

— Не понимаю вашего вопроса, Пастор?

— Какой это был год? В вашем времяизмерении?

— Шестьдесят восьмой год Третьего Ренессанса.

— Нет, нет, я имею в виду, от рождения Христова — Анно Домини. Год со дня рождения нашего Владыки.

— О каком именно вы говорите? В мое время их так много.

— Я же сказал — со дня рождения Христа.

— Христа?

— Да, Иисуса Христа.

— Сэр, никогда раньше о нем не слышала.

Пастор, казалось, был на грани апоплексического удара. Лицо его побагровело и он потянул за воротник, словно ему не хватало воздуха. Он пытался что-то сказать и не мог.

— Извините, если я расстроила вас, — сказала поэтесса. — Я совсем не хотела вас обидеть.

— Все в порядке, моя милая, — сказал Бригадир. — Просто наш друг Пастор переживает культурный шок. И когда мы разберемся во всем этом, он может оказаться не в одиночестве. Я постепенно начинаю понимать, в какой мы оказались ситуации. Мне она представляется абсолютно невероятной, но по мере нашего продвижения вперед может перейти в частично вероятную, хотя я предчувствую, что многие из нас с большим трудом придут к такому пониманию.

— Вы имеете в виду, — сказал Лансинг, — что мы все происходим из разных культурных формаций и даже, наверное, разных миров, хотя в этом я не уверен, — он был несколько удивлен собственными словами, тут же мысленно вернувшись к тому моменту, когда Энди Сполдинг праздно рассуждал

— без всякого серьезного намерения или даже веры собственным словам — об альтернативных, параллельных мирах. Хотя, как вспомнил Лансинг, он не очень внимательно слушал его тогда.

— Но мы все говорим по-английски, — сказала Мэри Оуэн. — Или можем говорить. Сколько языков, Сандра, вы знаете?

— Четырнадцать, — ответила поэтесса. — Но некоторые — довольно плохо.

— Лансинг сформулировал довольно верную гипотезу о том, что могло с нами всеми произойти, — сказал Бригадир. — Поздравляю вас, сэр. У вас острое и быстрое мышление. Возможно, гипотеза окажется не совсем верной, но она приближает нас к истине. Что касается английского, на котором мы разговариваем, то давайте проведем линию размышления дальше. Мы — небольшая группа, отряд, в котором все умеют говорить по-английски. Возможно, существуют другие отрядики, где общаются на латыни, по-гречески, по-испански. Такие небольшие группки людей, которые могут осуществлять коммуникацию между собой, потому что говорят на одном языке.

— Это чистый вымысел! — воскликнул Пастор. — Это безумие — даже предполагать концепцию, о которой вы двое сейчас говорили! Это противоречит всему, что мы знаем о Небесах и о Земле.

— Наши знания о Небесах и о Земле, — едко отсек Бригадир, — всего лишь щепотка того, что составляет всю истину. И, находясь в такой ситуации, в какой находимся, мы не можем позволить себе закрывать глаза. Ведь факт нашего присутствия здесь и то, как мы сюда попали, — все это наверняка не имеет объяснения в рамках известных нам знаний.

— Думаю, то, что предлагает мистер Лансинг, — сказала Мэри, — это… Лансинг, как ваше имя? Нельзя же все время обращаться к вам по фамилии.

— Меня зовут Эдвард.

— Спасибо. Я считаю, что предложение Эдварда может показаться слишком романтичным, мечтательским. Но если мы хотим узнать, где находимся и почему, то нам придется изменить привычный ход рассуждения. Я сама — инженер, кстати, и живу в высокотехнологическом обществе. Все, что выходит за рамки твердой теории или практики — все это просто действует мне на нервы. И в методологии научного познания нет ничего, что могло бы сейчас дать нам какое-то объяснение случившемуся. Возможно, кто-то из вас имеет какие-то основания, чтобы строить гипотезы. Что скажет наш друг-робот?

— Я тоже происхожу из высокотехнологического общества, — сказал Юргенс. — Но не имею понятия о способе мышления, который…

— Почему вы его спрашиваете? — воскликнул священник. — Вы его называете роботом, слово это легко соскальзывает с губ. Но подумайте немного, чем является он на самом деле — всего лишь механическим устройством, машиной.

— Вы заходите слишком далеко, — сказал Бригадир. — Сам я живу в мире, где механические устройства многие годы ведут войну, очень умно и хорошо, с выдумкой и воображением, которые иногда превосходят человеческие.

— Как ужасно! — сказала поэтесса.

— Вы хотите сказать, — заметил Бригадир, — что война ужасна?

— А разве нет? — спросила Сандра.

— Война — естественная функция человеческого общества, — объяснил Бригадир. — Каждая раса должна агрессивным, соревновательным образом реагировать на конфликт. Если бы это было не так, то не происходило бы столько войн.

— Но человеческие страдания, агония, разрушенные надежды!

— В мое время война превратилась в игру, — заявил Бригадир. — Как это уже не раз бывало у многих племен. Индейцы Западного Континента рассматривали войну как игру. Юный индеец начинал быть полноправным мужчиной лишь после первой военной удачи. В прошлом бывали времена, когда чрезмерный запал приводил к результатам, о которых упоминали вы. Сегодня кровь почти не льется. Мы играем в войну, как играют в шахматы.

— Используя роботов, — сказал Юргенс.

— Мы их не называем роботами.

— Возможно. Механикумов. Механикумов, которые обладают личностями и способны думать.

— Верно. Отлично построенных, великолепно обученных. Они помогают нам не только сражаться, но и строить планы. Мой командный и рядовой состав состоит большей частью из механикумов. И во многих отношениях их восприятие боевой обстановки превосходит мое собственное.

— И поле битвы усеяно механикумами?

— Да, конечно, — сказал Бригадир. — Во время войны, впрочем, приходится очень ревниво заботиться о боевых ресурсах.

— Генерал, — сказал Юргенс. — Не думаю, что хотел бы жить в вашем мире.

— А в каком мире вы живете? Если вам не по вкусу мой мир, то расскажите, в каком вы сами живете.

— Мирном. В мирном мире. Мы любим наших людей.

— Звучит отвратительно, — сказал Бригадир. — Вы любите ваших людей? Ваших людей?

— Да. В нашем мире людей осталось мало. Мы о них заботимся.

— Как бы это ни было мне не по душе, — сказал Пастор. — Но слушая вас, я прихожу к выводу, что Эдвард Лансинг был прав. Мы явно происходим из разных миров. Из циничного мира, который рассматривает войну, как простую игру…

— Совсем не простую, — возразил Бригадир. — Это весьма даже сложная игра.

— Циничный мир, — повторил Пастор, — который рассматривает войну всего лишь как сложную игру. И мир поэтесс и поэзии, мир музыки и академий. Другой мир — в котором роботы нежно заботятся о людях. А в вашем мире, дорогая леди, женщина может стать инженером.

— А что здесь такого? — спросила Мэри.

— Женщина не должна быть инженером, вот в чем дело. Женщина должна быть верной женой, компетентной хранительницей очага, искусной воспитательницей детей. Такая деятельность является естественной сферой женщины.

— А в моем мире женщины не только инженеры, — сказала Мэри. — Они еще физики, врачи, химики, философы, палеонтологи, геологи, члены правления крупных корпораций, президенты престижных компаний, юристы, президенты исполнительных агентств. И этот список можно еще долго продолжать.

Пыхтя, у стола возник Хозяин.

— Дорогу, — сказал он. — Дайте нам дорогу. Ужин готов. Надеюсь, что он вам придется по вкусу.

7

С едой было покончено. Ужин в самом деле был в высшей степени приятным и вкусным. Теперь, отодвинув стол, они расселись у огня, за их спинами, в дальнем углу комнаты, скорчились над своим столом игроки в карты.

Лансинг указал большим пальцем через плечо в их сторону.

— А как быть с ними? Они не присоединились к нашему ужину.

Хозяин презрительно скривился:

— Они не оставят игру. Мы подаем им сандвичи, и они не прекращают игры. Они не остановятся до самого рассвета. Потом немного поспят и снова сядут за стол. Сначала позавтракают, помолятся и сядут играть.

— А кому они молятся? — спросила Мэри. — Богам случая, наверное?

Хозяин гостиницы покачал головой.

— Мне показалось, что вы самый нелюбопытный человек, — сказал Пастор.

— Вы знаете об обычных вещах гораздо меньше любого, кого я знаю. Не знаете, в какой стране живете, не знаете, почему мы оказались здесь и что мы должны теперь делать.

— Я сказал вам правду, — ответил Хозяин. — Я ничего подобного не знаю и никогда не спрашивал.

— А разве было у кого спросить? У кого мы можем это спросить?

— Ни у кого, — просто ответил Хозяин.

— Итак, нас сюда забросили, — сказала Мэри. — Без всяких объяснений, инструкций. Некто неизвестный — или какая-то группа — забросил нас сюда с какой-то целью. У вас есть хоть какое-то предположение о том, что…

— Никаких предположений, милая леди, пока не имею. Могу сказать вам… остальные группы, бывавшие здесь, покидали гостиницу по древней дороге, чтобы узнать, что лежит там, дальше.

— Значит, были и другие группы?

— Да. Очень много. Но через заметные промежутки времени.

— И они возвращались?

— Редко. Только отбившиеся члены групп. Время от времени.

— И что происходило, когда они возвращались?

— Этого не знаю. Я на зиму закрываю гостиницу.

— Вы упоминали древнюю дорогу, — заговорил Бригадир. — Вы не могли бы рассказать о ней больше? Куда она ведет, и по-вашему, что там можно найти, на этой дороге?

— Я знаю только то, что говорят слухи. Ходят слухи о городе и слухи о кубе.

— Только слухи?

— Да.

— О кубе? — переспросил Лансинг.

— Это все, что известно мне, — сказал Хозяин. — И ничего больше я не знаю. А теперь вопрос, который я пока не решался поднимать, но сказать об этом нужно.

— Что такое? — спросил Пастор.

— Дело в плате. За еду, комнаты, ночлег мне должно быть уплачено. Кроме того, я держу небольшую лавочку, в которой вы могли бы купить еду и необходимые в дороге предметы.

— У меня денег с собой нет, — сказал Бригадир. — Я редко их с собой ношу. Если бы я знал, что попаду сюда, то запасся бы суммой наличных.

— У меня с собой всего лишь пригоршня мелочи, — сказал Пастор Хозяину. — Как и все священнослужители в моей стране, я весьма бедный человек.

— Я могу выписать чек, — сказала Мэри.

— Извините, но я не могу принять чек. Мне нужны твердые, солидные наличные.

— Я ничего не понимаю, — пожаловалась Сандра Карвер. — Наличные и чеки? Что это?

— Он говорит о деньгах, — сказал Бригадир. — Вы должны знать, что такое деньги.

— Но я не знаю. Пожалуйста… что такое деньги?

— Это знаки, бумажные или металлические, — тихо объяснил Бригадир. — Которые имеют твердую условную ценность. Они используются для оплаты за товары и услуги. Если вам нужна одежда, еда, другие предметы, то вы должны иметь деньги.

— Мы ничего такого не имеем, — сказала она. — Мы меняемся. Я даю свои стихи и песни. Другие люди дают мне за это еду, одежду.

— Совершенное коммунистическое общество, — сказал Лансинг.

— Не понимаю, почему у вас такой пораженный вид, — заметил Юргенс. — Ведь способ функционирования общества Сандры — единственно разумный способ существования любого общества.

— Что означает, я подозреваю, — сказал Бригадир. — Что у вас тоже нет при себе денег.

Он повернулся к Хозяина и сказал:

— Извини, дружище. Кажется, тебе на этот раз не повезло.

— Одну минутку, — заговорил Лансинг. Потом обратился к Хозяину. — Скажите, а не бывает иногда такого, что лишь один из членов групп имеет деньги? Которые, возможно, были выданы ему теми, кто забросил сюда всю группу?

— Иногда так бывает, — согласился Хозяин. — Собственно, почти всегда именно так и происходит.

— Тогда почему вы сразу так и не сказали?

— Ну, — ответил Хозяин, проведя языком по губам. — Никогда не знаешь заранее. Нужно быть осторожным.

— Правильно ли я понял, — сказал Пастор. — Что вы, мистер Лансинг, являетесь казначеем нашей группы?

— Кажется, это действительно так, — сказал Лансинг. — Подозреваю, что это я и есть.

Он вытащил из кармана одну из золотых монет и щелчком ногтя послал Хозяину.

— Это чистое доброе золото, — сказал он, хотя не был уверен, что это так на самом деле. — На сколько хватит стоимости этой монеты?

— Еще две таких, — пояснил Хозяин, — покроют расходы за сегодняшний ужин, ночлег и завтрак завтрак утром.

— Подозреваю, — сказал Пастор, — что он надувает вас, мистер Лансинг.

— Я тоже так думаю, — сказал Лансинг. — Я думаю, что одной монеты будет вполне достаточно. Из чистой щедрости я дам вам еще одну, но не больше.

— Цены растут, и обслуживать гостиницу становится все труднее, — заныл Хозяин.

— Еще одну, — сказал Лансинг. — И довольно. Больше ничего не получите.

— Ладно, — сказал Хозяин. — Следующая группа может оказаться более щедрой.

— Я по-прежнему думаю, что и этого слишком много, — вставил Пастор.

Лансинг подбросил монету и Хозяин поймал ее своей пухлой ладонью.

— Вполне возможно, что этого слишком много, — сказал Пастору Лансинг,

— но пусть не говорит, что мы его обманули.

Хозяин медленно встал со стула.

— Когда захотите лечь спать, — сказал он, — то позовите меня. Я покажу ваши комнаты.

Когда он ушел, Мэри сказала:

— Странный способ финансировать экспедицию. Ведь вы могли промолчать, Эдвард, и оставить деньги себе.

— Номер бы не прошел, — сказал Лансинг. — Он знал, что у кого-то деньги должны быть.

— Эта история с деньгами наводит на мысль, — сказала она, — что кто-то послал нас сюда с определенной целью.

— Кто-то или что-то…

— Верно. Или что-то. Мы им явно необходимы здесь, если они оплатили нашу дорогу.

— Но вам не кажется, что в этом случае правильнее было бы сказать нам, что им от нас нужно?

— Да, это было бы логично. Мы имеем дело со странными людьми.

— Мистер Лансинг, — вмешался Бригадир. — Возможно, это не наше дело, но не могли вы рассказать нам, как вы добыли эти деньги?

— С удовольствием, — сказал Лансинг. — Во-первых, все ли из вас знают, что такое игральные автоматы?

Кажется, никто понятия не имел.

— Ну, тогда, — решил Лансинг. — Я расскажу вам историю о студенте, игральных машинах и одном моем эксцентричном друге.

Он описал все, что с ним произошло. Они выслушали его с большим вниманием.

— Должен сказать, — заметил Бригадир, — что история ваша весьма запутанная.

— И все это время, — объяснял Лансинг, — меня не покидало чувство, что меня водят за нос. И все же я должен был двигаться дальше. Любопытство не позволило мне остановиться.

— Возможно, это было к лучшему, — сказал Бригадир. — В противном случае мы бы оказались здесь без гроша в кармане.

— Очень странно, — сказала Сандра, — что все мы были такими разными способами перенесены в это место… Я слушала музыку, вы — с помощью машины, которую вы называете игральной.

— А я попалась, — сказала Мэри, — на удочку с помощью чертежей. Один инженер принес мне копию чертежа, в котором он, якобы, не все понимал. Он настаивал на том, чтобы я взглянула на чертеж. Ничего подобного я раньше не видела и постаралась разобраться в головоломке, выделить рациональное зерно. Но тут конфигурация линий загипнотизировала меня, и прежде чем я успела опомниться, я уже стояла в лесу, на холме. Меня поражает совпадение

— и я, и вы, Эдвард, были вовлечены в ловушку другим человеком. Вы — студентом, я — товарищем по работе. Очевидно, те или то, что сделали это с нами, имеют на наших мирах своих агентов.

— Мне сначала показалось, — сказал Лансинг Мэри, — что мы с вами одного мира, принадлежим одной культуре. Наши общества представляются очень похожими. Но я наблюдал за вами, когда произнес одно слово… и вы были озадачены, услышав его. Похоже, что вы не знаете, что значит слово «коммунистический».

— Слово мне известно, — сказала она. — Но меня удивил контекст. Кажется, вы превратили коммунизм в прилагательное, словно такое общество может существовать, или могло бы.

— В моем мире оно существует.

— Что касается меня, — сказал Пастор, — то я уверен — никакая провокация со стороны людей не имела места. Я увидел Благословение Господне. Годами я искал его. Иногда мне казалось, что я уже близко, но каждый раз оно ускользало от меня. И вот, стоя на поле редиса, я увидел Благословение. Оно была ярче и величественнее всего, что я мог вообразить. Я поднял руку, чтобы вознести молитву, и в этот момент Благословение Господне стало ярче, больше… и я упал в него.

— Похоже, теперь нет сомнений, — сказал Бригадир. — Что каждый из нас происходит из мира, отличного от родного мира другого члена нашей команды. Миры эти различны — но это человеческие миры. Дополнительных доказательств не нужно. Рассказа четырех из нас уже достаточно. Надеюсь, что вы меня извините, если я не присоединюсь к вам и не поведаю при каких необыкновенных обстоятельствах оказался здесь я.

— Мне лично это не очень нравится, — сказал Пастор. — Все остальные рассказали о себе довольно много…

— Ничего, все в порядке, — перебил его Лансинг. — Если генерал не хочет изливать нам свою душу, то я вполне его понимаю и не настаиваю.

— Но в группе товарищей, доверяющих друг другу…

— Мы еще не товарищи, Пастор. И здесь две женщины.

— Если мы доверяем друг другу, — сказал робот Юргенс, — то это нужно доказать в лежащем перед нами пути.

— Если мы пойдем по этому пути.

— Я лично пойду, — заявил Бригадир. — Я бы умер от скуки, плесневея в этой гостинице. Этот жалкий содержатель гостиницы упоминал о лежащем впереди городе. Наверняка любой город куда предпочтительнее, чем этот хлев.

— Еще он говорил о каком-то кубе, — сказала Сандра. — Что бы это могло быть? Я еще никогда не слышала об объекте, который бы называли просто кубом.

8

На следующее утро они довольно долго не могли выйти в путь. Завтрак по непонятной причине задерживался, потом с долгими оттяжками и оговорками Хозяин продал им необходимые в дороге еду и вещи — одежду, принадлежности для приготовления пищи, инструменты и дорожные принадлежности: спальные мешки, спички, топорики, ножи, дорожные ботинки. Бригадир требовал пистолет или ружье и был чрезвычайно взволнован сообщением Хозяина, что оружия в продаже нет.

— Это смехотворно! — бушевал Бригадир. — Разве может экспедиция отправляться в путь без соответствующих средств обороны?

Хозяин попытался успокоить его.

— В пути нет опасности. Бояться нечего.

— Откуда вам знать!? — прогремел Бригадир. — Что-то раньше вы такой осведомленности не проявляли. И если вы ничего об этой стране не знаете, то как вы можете утверждать, что на пути нет опасности?

Когда пришла пора расплачиваться, Лансинг выдержал неприятнейший момент самой мелочной торговли. Хозяин, похоже, решил добиться дополнительной выгоды, чтобы компенсировать потери вчерашнего вечера. Лансинга яростно поддерживал Пастор, имевший твердое убеждение, что все вокруг стремятся его надуть.

Наконец он, ко всеобщему неудовлетворению, расплатился за все, и они вышли в путь.

Бригадир шел впереди, сразу за ним следовал Пастор. За Пастором шли Мэри и Сандра, замыкали колонну Юргенс и Лансинг. Юргенс нес тяжелый тюк с едой. Ему самому практически ничего не требовалось — ни еды, ни спального мешка, поскольку он не ел и не спал. Ему не нужна была и одежда, но он обзавелся ножом и топориком, которые привязал к своему поясу.

— Я заинтригован вашими первыми словами, — сказал Лансинг роботу, когда они зашагали рядом. — Вы спросили, не сумасшедший ли я. Вы сказали, что коллекционируете ненормальные личности. Но позднее вы упомянули, что в вашем мире мало осталось людей. Если это так, то…

— Это неудачная шутка, — объяснил робот. — Я жалею, что пошутил. На самом деле, я собираю не самих людей, а характеры, которые нахожу в книгах. Характеры ненормальных людей.

— Составляете список?

— Нет, гораздо больше. Я конструирую миниатюрные копии, воплощения. Такие, какими я их представляю в реальной жизни.

— Значит, вы коллекционируете кукол?

— Нет, это нечто большее, мистер Лансинг. Мои механические воплощения умеют двигаться, разговаривать, играть небольшие сценки. Это очень забавно

— наблюдать за ними. Кроме того, я развлекаюсь с ними в свободное время и их совместное взаимодействие помогает мне понять людей.

— Механические куклы помогают вам понять людей?

— Да, можно сказать и так. В основе своей они механические. Хотя в некотором смысле они все же биологические.

— Это поразительно, — сказал Лансинг несколько шокированный. — Вы создаете живых существ.

— Да, во многих отношениях они живые.

Лансинг больше не сказал ничего, оборвав беседу, не желая развивать эту тему дальше.

Дорога почти не отличалась от хорошей тропы. Иногда можно было заметить двойные борозды, проделанные колесным экипажем, хотя почти везде следы колес были стерты ветром и дождем, выросшей травой и ползучими растениями.

Некоторое время дорога пробиралась через лес, который через пару часов начал редеть и постепенно сменился красивой травянистой равниной; местами на ней виднелись небольшие рощицы. День, поначалу приятно теплый, становился все жарче.

Бригадир, шедший во главе, остановился у очередной рощицы, осторожно сел на траву, прислонившись спиной к дереву.

Когда подтянулись остальные, он объяснил причину остановки:

— Поскольку среди нас дамы, я решил, что лучше будет немного отдохнуть. Солнце светит здесь необыкновенно горячо.

Из форменной куртки он извлек огромный белый платок и вытер пот со лба. Потом поставил перед собой фляжку, отвинтил колпачок и жадно сделал глоток воды.

— Мы вполне можем немного отдохнуть, — сказал Лансинг. — И если спешить нам некуда, то можно было бы слегка закусить. Время второго завтрака давно наступило.

— Прекрасная идея, — с готовностью отозвался Бригадир.

Юргенс, открыв свой могучий рюкзак, нарезал ломтиками холодное мясо и сыр. Потом нашел жестянку с твердыми бисквитами и открыл ее.

— Может, приготовить чай? — спросил он.

— У нас нет времени, — раздраженно заметил Пастор. — Нужно спешить.

— Я наберу веток, — сказал Лансинг, чтобы развести огонь. Мне тут где-то приметилось высокое дерево. Чай нам всем не помешает.

— Зачем все это? — настаивал Пастор. — Не нужен нам чай. Можно было бы закусить сыром и бисквитами на ходу.

— Садитесь, — сказал Бригадир. — Садитесь, отдохните как следует. Мчаться вперед — это самое вредное дело в долгом пути. В дорожный ритм нужно втягиваться постепенно, никогда не рвать с места в карьер.

— Я не устал, — отрезал Пастор. — И остановки для завтрака мне никакой не надо.

— Но наши дамы, Пастор!…

— Дамы чувствуют себя прекрасно, — сказал Пастор. — Это вы начинаете сачковать.

Они все еще перебрасывались репликами, когда Лансинг отправился вдоль дороги, чтобы отыскать сухое дерево, которое видел по пути, минут за пять до остановки. Он быстро нашел его и принялся за работу, разрубая сухие ветки на удобные для переноски в руках куски. Остановка будет недолгой и топлива для костра понадобится немного. Одной охапки хватит.

Позади хрустнула сухая ветка и Лансинг обернулся. Рядом стояла Мэри.

— Я вам не мешаю? — спросила она.

— Наоборот, я рад компании.

— Мне не хотелось там оставаться — эти двое все еще ссорятся. Еще до конца похода между ними будет стычка, Эдвард. Я в этом уверена.

— Они оба одержимые.

— И очень похожи друг на друга.

Он засмеялся:

— Они бы вас растерзали, если бы услышали эти слова. Каждый внутренне презирает другого.

— Вероятно. Они так похожи, и потому, наверное, презирают друг друга. Может быть, они друг в друге видят отражение себя? Самопрезрение? Ненависть?

— Не знаю, — сказал Лансинг. — Я в этом не разбираюсь, в психологии я слаб.

— А в чем вы разбираетесь? Что вы преподаете?

— Английскую литературу. В университете я — местный специалист по Шекспиру.

— Вы знаете, — сказала она, — у вас даже вид немного такой. Филологический.

— Думаю, этого хватит, — сказал он, присев и начав собирать хворост в охапку.

— Вам помочь? — спросила она.

— Нет, нам нужно совсем немного, только чтобы чай вскипятить.

— Эдвард, как вы думаете, что мы найдем? Что мы ищем?

— Не знаю, Мэри. И по-моему, едва ли кто-то из нас знает. Нет никакой видимой причины для того, чтобы собирать нас всех здесь. И никто из нас, кажется, не испытывает желания оставаться здесь. Но делать нечего, и наша шестерка оказалась в этом странном мире. Придется оставаться в нем — выбора у нас все равно нет.

— Я очень долго думала обо всем этом, — сказала девушка. — Я почти не спала прошлой ночью. Кому-то это явно было нужно — чтобы мы собрались здесь. Кто-то нас всех сюда направил, хотя мы и не просили об этом.

Лансинг поднялся с корточек, нагрузив на изгиб локтя одной руки ворох сухих веток.

— Не будем расстраиваться по этому поводу. Пока не будем. Возможно, через день или два мы узнаем что-то новое.

Они вернулись обратно. Юргенс поднимался вверх по склону холма, с плеча у него свисали четыре фляги.

— Я нашел ручей, — сообщил он. — Вам нужно было оставить фляги, я бы их тоже наполнил.

— Моя еще почти полная, — сказала Мэри. — Я отпила совсем чуть-чуть.

Лансинг занялся устройством костра, а Юргенс тем временем налил в чайник воду и воткнул в землю палочку с вилообразным концом, на которую можно было подвесить над огнем чайник.

— А вы знаете, — требовательно вопросил Пастор, возвышаясь над опустившимся на колени Лансингом, который разводил огонь. — Что наш спутник-робот взял флягу и для себя?

— А что тут такого? — спросил Лансинг.

— Но ему не нужна вода. Зачем тогда по-вашему, он тащит эту…

— Вероятно, чтобы вы или Бригадир могли воспользоваться его водой, когда ваши фляги опустеют. Вы об этом не подумали?

Пастор с отвращением фыркнул, весьма презрительно отвернувшись.

Лансинг почувствовал, что его охватывает злость. Он поднялся и подчеркнуто медленно повернулся лицом к Пастору.

— Хочу кое-что сказать вам, — сообщил он. — И я говорю это первый и последний раз. Нам здесь не нужны ссоры. И те, кто эти ссоры вызывает. Понятно? Если вы не успокоитесь, я вас проучу. Вы поняли меня?

— Ну-ну, — сказал Бригадир.

— И вы, — Лансинг повернулся к Бригадиру. — Держите язык за крепко сжатыми зубами. Вы сами назначили себя нашим предводителем, только у вас что-то получается паршиво.

— Кажется, — с достоинством сказал Бригадир, — вы считаете, что лидером должны быть вы?

— Нам вообще не нужен лидер, генерал. И когда ваша напыщенность начнет брать верх над вашим благоразумием, не забывайте о том, что я сказал.

Над небольшой компанией нависла тягостная тишина. Они выпили чай, съели завтрак, потом снова вышли в путь. Впереди продолжал идти Бригадир. Пастор едва не наступал ему на пятки.

Вокруг по-прежнему расстилалась живописная местность, поля чередовались с небольшими рощицами. Местность была приятная, но солнце грело довольно сильно. Бригадир, печатавший шаг во главе отряда, заметно сбавил темп по сравнению с утренним маршем.

Дорога постепенно и плавно поднималась на волны чередующихся холмов, каждый следующий из которых был немного выше предыдущего. Наконец, Бригадир остановился и начал что-то кричать. Пастор стремительно подбежал и остановился рядом с ним, остальные поспешили присоединиться к ним.

Местность расстилалась перед ними огромной впадиной, чашей, и на самом дне этой зеленой прекрасной чаши стоял куб небесно-голубого цвета. Даже сверху, с солидного расстояния, было ясно, что это довольно массивное сооружение. Никаких украшений на плоских гранях куба не было. Верхняя грань была совершенно плоской и горизонтальной. Но размеры и цвет превращали этот куб в весьма замечательное зрелище. Дорога, по которой они следовали, уходила вниз, петляя и змеясь. Достигнув конца склона, она по прямой устремлялась к кубу, добегала до него, кольцом огибала одну его сторону, доходила до противоположной стенки чаши, змеиными петлями карабкалась по ней и исчезала по ту сторону.

— Как красиво! — тонким голосом воскликнула Сандра.

Бригадир был не слишком восхищен.

— Когда Хозяин гостиницы упомянул этот куб, — сказал он, — я даже ни на секунду не предполагал, что это окажется нечто подобное. Я даже не знал, чего ожидать. Думал, это какая-нибудь руина… Да, я больше ждал города, наверное…

Углы рта Пастора были уныло опущены: — Мне его вид не нравится.

— Вам вообще ничего не нравится, — ответил ему Бригадир.

— Пока мы не начали обмениваться эпитетами, — вмешался Лансинг, — давайте начнем спускаться, чтобы посмотреть на него вблизи.

На то, чтобы добраться до куба, потребовалось некоторое время. Им пришлось следовать за всеми изгибами дороги, потому что склоны были слишком круты и опасно было поступить иным образом. И, следуя всеми изгибам дороги, им пришлось преодолеть расстояние в несколько раз больше, чем если бы они спускались по прямой.

Куб стоял посреди песчаного участка, окружавшего голубую структуру со всех сторон. Круг песка был настолько точен, что казался вычерченным по циркулю. Белый чистый песочек — такой насыпают в детские песочницы — сахарный песочек, который, возможно, был когда-то утрамбован совершенно ровно, а теперь лежал волнами, надутыми ветром.

Высоко вверх уходили стены куба. Лансинг, прикинув высоту на глаз, определил ее футов в пятьдесят. Никаких отверстий, трещин, щелей, намекавших на окно или дверь, видно не было, так же, как не было орнамента, резных украшений, барельефов, табличек с надписями, которые могли бы объяснить, под каким названием известен в этом мире — или иных мирах — сей куб. Даже вблизи голубизна стен продолжала оставаться такой же небесно-безмятежной, как и на расстоянии. Чистейшая невинность. К тому же, стены были абсолютно гладкими. Это, ясное дело, совсем не камень, сказал себе Лансинг. Пластик, видимо, хотя в пейзаже дикой природы пластик казался совершенно инородным материалом. Скорее всего, какая-то керамика. Небесно-голубой фарфоровый куб.

Едва ли проговорив хоть одно слово, отряд путников обошел куб, по какому-то молчаливому соглашению не ступая на песок круговой зоны у основания сооружения. Вернувшись на исходное место, они остановились, созерцая голубизну.

— Какой он красивый, — сказала Сандра, глубоко вдыхая, словно в непрекращающемся изумлении. — Гораздо красивее, чем казался с гребня. И куда прекраснее, чем можно было предполагать.

— Изумительно, — сказал Бригадир. — В самом деле, поразительно. Но может кто-нибудь хоть приблизительно сможет сказать мне, что это такое?

— У него должно быть назначение, — сказала Мэри. — Посмотрите на сами размеры. Если бы это был какой-то символ, то зачем делать его таким большим? Если бы это был всего лишь символ, то его установили бы в месте, откуда он был бы со всех сторон хорошо виден. На какое-нибудь возвышение, вершину холма. Но не прятали бы в этой впадине.

— Сюда уже давно не приходили, — заметил Лансинг. — На песке вокруг куба нет следов.

— Если бы они там и появились, — парировал Бригадир, — их бы быстро занесло.

— Почему мы вот так стоим и просто смотрим!? — спросил Юргенс. — Словно мы чего-то боимся.

— Думаю, именно потому мы и стоим здесь, — сказал Бригадир. — Потому что боимся этого куба. Совершенно очевидно, что его здесь установили высокоразвитые строители. Это не примитивный памятник какому-то языческому божеству. Это замечательное достижение строительной технологии — так говорит нам логика. И такое достижение должно было бы каким-то образом охраняться. Иначе все стены были бы изрисованы надписями.

— Надписей нет, — согласилась Мэри. — Ни одной царапины на стенах.

— Возможно, материал очень твердый, — предположила Сандра. — И ничем его не поцарапать.

— И все же я считаю, — настаивал робот, — что мы должны изучить этот объект более непосредственно. Если бы мы подошли вплотную, то возможно, нашли бы ответы на вопросы, которые нас волнуют.

Сказав это, он широкими шагами двинулся прямо через песчаную зону. Лансинг предостерегающе окликнул Юргенса, но тот не подал виду, что услышал. Лансинг, прыгнув вперед, помчался вслед за роботом, чтобы остановить его. Потому что в этом песчаном круге заключалось какое-то ощущение опасности, нечто, безошибочно воспринятое всеми, кроме робота. Юргенс продолжал шагать вперед. Лансинг догнал его, протянул руку, чтобы схватить за плечо. Но за мгновение до того, как пальцы человека должны были коснуться металла, какое-то препятствие, скрывавшееся в песке, заставило его споткнуться и упасть лицом вниз.

Когда он с трудом поднялся на ноги, отряхивая лицо от прилипших песчинок, он услышал крики остальных, звавших его. В хоре главенствовал могучий бас Бригадира.

— Идиот, возвращайтесь назад! Там могут быть ловушки!

Юргенс уже почти достиг стены куба. Он не замедлил темпа размеренных широких шагов. Словно, подумал Лансинг, он намеревался шагать так и дальше, войдя прямо в стену. Потом, за такое краткое мгновение, что Лансинг не успел осознать, что произошло, робот был подброшен в воздух. Какая-то сила отшвырнула его от куба и, сложившись вдвое, робот рухнул на песок. Лансинг протер глаза — ему показалось (или это он видел на самом деле?), что в момент, когда Юргенс взлетел в воздух, нечто, напоминающее змею, выстрелило пружиной из песка у ног робота и тут же исчезло, словно его и не было — слишком быстрое, чтобы глаз успел уловить нечто большее, чем какое-то мелькание в воздухе.

Юргенс, лежавший на спине, теперь начал переворачиваться, загребая песок ладонями и отталкиваясь одной ногой, словно старался подальше отодвинуться от куба. Вторая нога у него безжизненно волочилась.

Лансинг бросился бежать к Юргенсу. Он схватил его за одну руку и потащил в сторону дороги.

— Позвольте мне, — сказал чей-то голос и, подняв голову, Лансинг увидел, что рядом стоит Пастор. Пастор наклонился, взял робота вокруг талии и со вздохом взвалил на плечо, словно это был мешок зерна. Потом, кряхтя и покачиваясь под весом робота, он двинулся к дороге, где стояли остальные.

Оказавшись на дороге, Пастор опустил Юргенса и Лансинг присел на корточки рядом с роботом.

— Скажи, болит где-нибудь? — спросил он.

— У меня ничего не болит, — ответил Юргенс. — У меня нет болевых нервов и центров.

— Одна нога волочится, — сказала Сандра. — Правая. Он не сможет ходить.

— А ну-ка, — сказал Бригадир. — Давайте я вас поставлю на ноги, так сказать. Посмотрим, сможете ли вы держать собственный вес.

Он мощно потянул робота вверх, ставя его на ноги и поддерживая, чтобы тот не упал. Юргенс перенес основной вес на левую ногу, потом осторожно испытал правую. Та мгновенно подогнулась под ним. Бригадир аккуратно перевел робота в сидячее положение.

— Это чисто механическая проблема, — сказала Мэри. — Или нет? Как вы думаете, Юргенс?

— Думаю, повреждение в основном механическое, — сказал Юргенс. — Но и биомасса могла пострадать. Какие-то нервы могут больше не работать. Не знаю.

— Если бы у меня были инструменты, — сказала Мэри. — Черт побери, почему же мы не подумали об инструментах?

— У меня есть сумка, небольшая, — сказал Юргенс. — Возможно, этих инструментов хватит.

— Ну, это уже лучше, — обрадовалась Мэри. — Наверное, что-нибудь удастся сделать.

— Кто-нибудь успел заметить, что там произошло? — спросила в пространство Сандра.

Остальные отрицательно покачали головами. Лансинг ничего не сказал — он не был уверен, что действительно видел что-то.

— Меня что-то ударило, — сообщил Юргенс.

— А вы видели, что это было?

— Я ничего не видел. Только почувствовал удар — и все.

— Мы не должны оставаться на дороге, — сказал Бригадир озабоченно. — Скоро время заката. Нужно найти место для ночного лагеря. Ремонт ноги может затянуться.

Примерно в полумиле, на краю рощицы, они нашли подходящее место. Неподалеку звенел ручей, снабдивший их водой. Сухие ветки деревьев дали топливо для костра. Лансинг помог Юргенсу допрыгать до лагеря на одной ноге и сесть под деревом, о которое было удобно опереться спиной.

Бригадир взял командование на себя.

— Все остальные займутся костром и ужином, а вы можете начать работу над ногой Юргенса. Если пожелаете, вам будет помогать Лансинг.

Он направился прочь, потом вернулся и сказал Лансингу.

— Пастор и я — мы обсудили тот небольшой инцидент на дороге. Да, мы поговорили, хотя и не очень дружелюбно. Может быть… Мы согласились, что оба немного погорячились. Я говорю вам, потому что вам, думаю, небезынтересно это узнать.

— Спасибо, что сообщили, — сказал Лансинг. — Очень мило с вашей стороны.

9

— Проклятье, — сказала Мэри. — Все этот сломанный храповик. То есть, я думаю, что храповик. Если бы у нас была запасная деталь, нога работала бы не хуже новой.

— Очень грустно признаться, — сообщил печально Юргенс, — но у меня с собой нет такой детали. Кое-какие самые простые детали имеются, конечно, но ничего в этом роде. Я не могу нести в сумке все детали, которые мне могут понадобиться. Благодарю вас, леди, за ту работу, которую вы проделали с моей ногой. Мне было бы крайне затруднительно сделать ее самостоятельно, если вообще возможно.

— Для начала, — сказал Юргенс, — я прошу вас сказать одну вещь. Вы упоминали, что ваш друг выдвинул теорию… вернее, гипотезу… об альтернативных мирах, альтернативных культурах, расщепляющихся друг от друга в особых критических точках. Кажется, вы сказали, что именно это могло произойти с нами — что мы из параллельных альтернативных миров.

— Да. Несмотря на все безумие…

— И каждый из этих альтернативных миров будет следовать по своей мировой линии. Будут одновременно существовать во времени и пространстве. Должно ли это означать, что мы все — выходцы из одной временной плоскости?

— Я об этом не думал, — сказал Лансинг. — Даже не знаю. Вы ведь понимаете, что все это — только предположения. Но если эта гипотеза об альтернативных мирах верна и все мы в самом деле попали сюда из таких миров, то не вижу причины утверждать, что мы из одной временной плоскости. Та сила, что перенесла нас сюда, вполне может свободно оперировать и нашим перемещением во времени.

— Очень рад это услышать, потому что мысль эта не давала мне покоя. Должно быть, я прибыл из более позднего времени, чем все вы. Видите ли, я жил до сих пор на планете, покинутой человеком…

— Покинутой?

— Да. Все они отправились на планеты других звездных систем. В глубокий космос, понятия не имею, как далеко. Земля, та Земля, где я жил, истощила себя. Окружающая среда была разрушена, природные ресурсы исчерпаны. Последнее ушло на строительство космолетов, которые унесли человечество в космос. Земля осталась очищенной до последнего камешка полезной руды, последней капли нефти…

— Но люди остались. Совсем немного, как вы сказали.

— Да, небольшое количество людей осталось — вечные неудачники, те, кто не имел образования, специальности, всякого рода слабоумные. Те, кого не стоило брать на борт корабля, тратить на них место и энергию. Роботы тоже остались — безнадежно устаревшие, сломавшиеся, каким-то чудом избежавшие свалки. Человеческий и роботехнический балласт был оставлен на ограбленной Земле. В то время как остальные, умные и вышколенные, хваткие и сильные, вместе с ультрасовременными роботами отправились в великий поход к новым прекрасным мирам! Мы, отверженные тысячелетий эволюции и цивилизации, были брошены на произвол судьбы — теперь мы сами должны были заботиться о себе в меру наших сил. И мы, роботы, те, кто был брошен, старались в меру сил заботиться об оставшихся людях. Прошли века — и мы поняли, что проиграли. Потерпели поражение. За прошедшие века потомки тех жалких обломков человеческого рода, что остались на умирающей планете, нисколько не улучшились, и не повысили свои умственные способности; моральные показатели — тоже. Иногда, раз-два в поколение, вспыхивали искорки надежды, но всегда гасли в серой безысходности генетического болота. Я был вынужден признать, что люди постепенно вырождаются и что у них нет никакой надежды. Каждое поколение было более злобным, мерзким, жестоким, никчемным, чем предыдущее.

— Итак, вы попали в ловушку, — подвел итог Лансинг. — В ловушку собственной верности людям.

— Вы правильно поняли, — согласился Юргенс. — Вы правильно понимаете нас. Мы действительно попали в безвыходное положение. И все же мы чувствовали, что должны продолжать начатое, что этим существам мы должны отдать долг — нечто, чего мы дать им не могли. Все, что мы делали — этого было недостаточно.

— И теперь, вырвавшись из тех обстоятельств, вы почувствовали себя свободным?

— Да, свободным. И еще никогда таким свободным я себя не чувствовал. Теперь я сам себе хозяин. Это плохо.

— Не думаю, что это плохо. Неудачная работа пришла к концу.

— Мы очутились здесь, — сказал Юргенс. — Мы не знаем, что мы должны делать и где, собственно, очутились. Но при этом мы — в ситуации чистого опыта, и мы можем начать все сначала.

— Среди людей, которые рады вам.

— Не совсем в этом уверен. Пастор меня невзлюбил.

— К дьяволу Пастора, — решительно сказал Лансинг. — Я лично рад, что вы с нами. И все мы, за, вероятно, исключением Пастора, рады. Вы должны помнить, что именно Пастор пришел на помощь, не побоялся войти на песок и вынес вас на дорогу. Но факт остается фактом — он фанатик.

— Я докажу, что могу быть полезным, — сказал Юргенс. — И даже Пастор признает меня.

— Так вы этого и хотели добиться, когда помчались к кубу? Пытались утвердить себя?

— Я тогда так не думал. Просто нужно было это сделать — я так считал, я в самом деле пытался доказать…

— Юргенс, это было глупо. Обещайте, что больше таких глупостей делать не станете.

— Я попытаюсь не делать. Предупредите меня в следующий раз, когда на меня найдет затмение.

— Я вас чем-нибудь стукну, что под руку попадется.

Бригадир окликнул Лансинга:

— Идите сюда, ужин готов.

Лансинг поднялся.

— Может, пойдете со мной? К остальным? Я вам помогу, обопритесь на меня.

— Пожалуй, нет, — отказался Юргенс. — Мне нужно немного подумать.

10

Лансинг выстругал из ветки с вилообразным раздвоением на конце костыль для Юргенса.

Пастор поднялся со своего места и подбросил немного хвороста в огонь.

— А где Бригадир? — спросил он.

— Он пошел помочь Юргенсу перейти к костру.

— А зачем это нужно? Почему бы не оставить его на старом месте?

— Потому что это несправедливо, — сказала Мэри. — Юргенс должен быть там же, где и все мы.

Пастор ничего не ответил и сел на свое место.

Сандра обошла костер и остановилась рядом с Мэри.

— Кто-то бродит в темноте вокруг костра, — тревожно сказала она. — Я слышу сопение.

— Наверное, Бригадир возвращается. Он пошел за Юргенсом.

— Это не Бригадир. Это явно четырехногое существо. И Бригадир не нюхает воздух с таким шумом.

— Просто какая-нибудь зверушка, — успокоил Лансинг Сандру, поднимая голову и прекращая на секунду свою работу. — Ночью они всегда сходятся на свет костра, любопытствуют — хотят посмотреть, что происходит. А может, вынюхивает, не удастся ли поживиться чем-нибудь съедобным.

— Мне это не нравится, я нервничаю, — пожаловалась Сандра.

— У нас у всех нервы немного напряжены, — сказала Мэри. — Этот куб…

— Давайте пока не вспоминать куб, — предложил Лансинг. — Наступит утро, и тогда мы осмотрим его получше.

— Я лично смотреть на него не стану, — заявил Пастор. — Это творение зла.

В круг света вошел Бригадир, обнимая одной рукой хромающего Юргенса.

— Что это вы тут рассуждаете насчет творения зла? — поинтересовался он громогласно.

Пастор ничего не сказал. Бригадир помог Юргенсу осторожно опуститься на землю между Мэри и Пастором.

— Он едва передвигается, — сказал Бригадир. — Нога никуда не годится. И никак нельзя ее получше починить?

Мэри покачала головой.

— В коленном суставе сломалась одна деталь, и у нас нет запасной. И в устройстве бедра кое-что тоже вышло из строя. Мне удалось восстановить некоторые функции ноги — и это все, что можно сделать. Эдвард сделает костыль, и ему будет легче передвигаться.

Бригадир опустился на свободное место рядом с Лансингом.

— Готов поклясться, — заявил он, — что когда мы подходили, я краем уха слышал чье-то упоминание о творениях зла.

— Не стоит, — коротко посоветовал ему Лансинг. — Не поднимайте шума.

— Нет нужды, достойный преподаватель, — сказал Пастор. — Не пытайтесь встать между служителем сутаны и служителем мундира. Мы вполне могли бы разрешить наши противоречия.

— Ладно, если вы настаиваете, — согласился Лансинг. — Но ведите себя как джентльмены.

— Я всегда веду себя как джентльмен, — заявил Бригадир. — У меня это инстинкт. Офицер и джентльмен. Они неразлучны друг от друга, эти два качества. И наш друг, изображающий из себя клоуна…

Пастор перебил его:

— Я сказал всего-навсего, что куб — создание зла. Возможно, это только мое мнение, и больше так никто не думает, но моя специальность — делать подобные наблюдения, а у Бригадира — нет…

— Каким образом вы решили, что это зло, а? — поинтересовался Бригадир.

— Ну, во-первых, внешний вид. И предупредительная зона песка вокруг. Какие-то добрые люди создали эту зону, и мы должны внять предупреждению. Один из нас не внял и дорого за это поплатился…

— Возможно, это и предупредительный знак, эта песчаная зона, — сказал Бригадир. — К тому же, нашпигованная ловушками, одна из которых и нанесла повреждение нашему металлическому спутнику. Но если верно мое истолкование, люди доброй воли здесь ни при чем. Если это в самом деле были люди доброй воли, они бы выстроили вокруг куба ограждение. А вы, Пастор, просто стараетесь испугать нас, вот чего вы хотите. Опасность вы называете созданием зла, и это дает вам повод повернуться спиной к вашему «созданию зла» и гордо удалиться. Я бы лично попытался преодолеть песчаную зону. Очень осторожно, используя шесты и щупы, или какие-то другие способы обнаружить и нейтрализовать ловушки. Что-то в этом кубе есть такое, что, я уверен, чувствует каждый из нас. Нечто, чего мы — по чьему-то замыслу — не должны узнать. Возможно, какие-то весьма ценные факты. Лично я предлагаю не спешить двигаться назад или дальше, а задержаться здесь и попробовать выяснить, с чем же мы столкнулись.

— Это весьма согласуется с вашим характером, — ядовито отметил Пастор. — И я пальцем не пошевелю, чтобы вас переубедить. Но я считаю своим святым долгом предупредить вас всех, что с силами зла лучше не связываться и оставить их в покое.

— Снова эти бредни о силах зла! Что же такое зло, позвольте спросить? Как вы его определите?

— Если вы задаете такой вопрос, — невозмутимо ответствовал Пастор, — то не стоит и тратить силы, чтобы растолковать вам. Это бесполезно.

— Кто-нибудь видел, что произошло с Юргенсом? — спросила Мэри. — Он сам ничего не успел заметить. Просто почувствовал удар. Но что это было, что его ударило — этого он не видел.

— Я что-то видел, — признался Лансинг. — Или мне все это показалось… Я сразу поэтому ничего не сказал, потому что не был уверен. Какое-то движение. Что-то мелькнуло в воздухе и исчезло, так быстро, что я так и не могу решить, видел ли что-то или что это было. Даже сейчас я не уверен.

— Не понимаю, к чему все эти разговоры о силах зла? — спросила Сандра. — Этот куб — он так красив. У меня просто дыхание перехватывает, когда я смотрю на него. И ничего злого я в нем не чувствую.

— Но Юргенс пострадал, тем не менее, — заметила Мэри.

— Да, я помню об этом. И все же — несмотря на это, он, куб, продолжает казаться мне прекрасным творением художника. И ничего злого для меня не заключает.

— Хорошо сказано, — похвалил Бригадир. — Так говорит наша поэтесса… как вы говорили? Дипломированная поэтесса.

— Совершенно верно, — тихо сказала Сандра. — И вы не представляете, что это для меня значит — эти слова. Только в моем мире вы можете иметь эту честь — почти славу — быть дипломированным поэтом. Поэтов много, и многие из них весьма искусны в ремесле, но дипломированных — совсем немного.

— Не могу вообразить подобного мира, — проворчал Пастор. — Просто какая-то сказочная страна. Много красивых слов, но, наверное, мало хорошо сделанных вещей.

— Совершенно верно, что вообразить наш мир вы не в силах, — ответила Сандра. — В нашем мире вы чувствовали бы себя не в своей тарелке.

— Думаю, что это замечание, — сказал Бригадир Пастору с удовлетворением, — немного остудит ваш пыл.

Они некоторое время сидели молча, слушая тишину. Потом Сандра сказала:

— Опять. Кто-то ходит вокруг костра. Я снова слышала сопение.

— Я ничего не слышу, — сказал Бригадир. — Дорогуша, это все ваше воображение. Нервы разыгрались.

Снова тишина, потом Пастор спросил:

— Что мы будем делать утром?

— Осмотрим куб, — сказал Бригадир. — Осмотрим его как следует. И очень осторожно. Потом, если не найдем ничего такого, что прояснило бы ситуацию, продолжим наш путь. Если этот скряга — содержатель гостиницы — не соврал, впереди нас ждет город. И мне представляется, что в этом городе мы найдем кое-что поинтересней, чем этот куб. В любом случае, всегда остается возможность вернуться сюда и снова попытаться разгадать его загадку.

Пастор протянул руку, указуя на Юргенса, и обратился к Лансингу:

— А он может идти?

Лансинг поднял вверх самодельный костыль, над которым работал:

— Потребуется время, чтобы он наловчился пользоваться этой штукой. Костыль весьма примитивен и неудобен. Но ничего лучшего у меня под рукой не нашлось. Идти Юргенс сможет, но медленно. Нам придется подстраиваться под его темп. Пока что спешить нам нет нужды.

— Нужда может появиться, — сказал Бригадир. — Кто знает, сколько нам еще быть в пути?

— Мы только тогда сможем действовать эффективно, — высказала предположение Мэри, — когда найдем какие-то указания на то, почему мы оказались здесь. Каково назначение нашей переброски? В чем наша задача? Поэтому мы не должны пропускать мимо внимания любые мелочи. Я считаю, что мы должны оставаться здесь, пока не убедимся окончательно, что куб ничего не может нам дать в этом смысле.

— Мне кажется, — запротестовал Бригадир, — что в городе мы бы получили больше таких сведений, чем в этой пустынной местности. Там мы найдем людей, с которыми можно будет поговорить.

— Если мы сможем их понять, — заметила Мэри. — И если они захотят с нами разговаривать. Если они не прогонят нас и не запрут в какую-нибудь тюрьму.

— Да, это соображение стоит принять во внимание, — согласился Бригадир.

— Мне кажется, пора нам ложиться спать, — зевнул Пастор. — Этот день выдался долгим и трудным, и нужно отдохнуть перед следующим.

— Первым на часах буду стоять я, — решил Бригадир. — Потом Лансинг, а потом вы, Пастор. Можете договориться между собой, как вы поделите оставшуюся часть дежурства.

— В часовых нет необходимости, — заговорил вдруг Юргенс. — Это задание как раз для меня. Я никогда не сплю. У меня нет необходимости во сне. И я обещаю, что буду постоянно на страже. Можете мне довериться.

11

После завтрака они пересекли дорогу и направились к кубу. Трава была еще влажна от росы. Юргенс разбудил их на рассвете, накормил ячменной кашей и напоил свежим крепким кофе.

В косых лучах восходящего солнца куб не казался таким голубым, как днем, после полудня. У него появился опаловый оттенок, придававший ему какую-то хрупкость, тонкость.

— Теперь он похож на фарфоровый, — сказала Сандра. — Такое впечатление было и вчера, но теперь оно гораздо сильнее. Очень похоже на фарфор.

Пастор поднял камень величиной с кулак и кинул его в куб. Камень отскочил от голубой грани.

— Это не фарфор, — убежденно сказал Пастор.

— Чертовски эффективный способ доказательства, — сказал Лансинг. — Куб может вам это припомнить.

— Вы так говорите, словно он живой, — удивилась Мэри.

— Я бы поостерегся биться об заклад, что это не так.

— Зря тратим время на болтовню, — сказал Пастор. — Я по-прежнему за то, чтобы идти дальше. Этот куб — злое создание. Но, если вы все за то, чтобы оставаться, то давайте останемся, ладно. Чем раньше мы покончим с этим голубым отродьем, тем скорее примемся за что-нибудь более полезное.

— Это верно, — согласился Бригадир. — Давайте вернемся в рощу и вырежем несколько длинных шестов. Мы будем ими зондировать песчаную поверхность.

Лансинг не пошел с Бригадиром и Пастором. Он остался вместе с Юргенсом, испытывавшим свой новый костыль. Робот неуклюже ковылял, опираясь на сучковатую подпорку, изготовленную Лансингом вчера у костра. Но еще немного времени, сказал себе Лансинг, и робот приловчится. Робот дважды падал и Лансинг помогал ему подняться.

— Оставьте меня, — сказал, наконец Юргенс. — Вы меня расстраиваете — ведь вы тратите на меня время. Я благодарен вам за заботу, но с этим я должен справиться сам. Если я упаду, то я встану сам.

— Ладно, парень, — сказал Лансинг. — Скорее всего, ты прав.

Предоставив Юргенсу самостоятельность, он принялся медленно обходить куб кругом, не заступая за границу песчаного круга. Он очень внимательно рассматривал стены, надеясь, что заметит какой-нибудь шов, трещину или какой-то знак. Он не обнаружил ничего. Стены, совершенно ровные, однородные, уходили вверх. Казалось, что куб сделан из одного цельного куска — что бы это ни был за материал.

Время от времени он украдкой поглядывал на Юргенса. Особых успехов у робота не намечалось, но он упорно тренировался. Один раз он споткнулся, упал, с помощью костыля вернул себя в вертикальное положение. Больше никого не было видно. Бригадир и Пастор вернулись в лагерь — вытесывать там шесты. Иногда до Лансинга доносились с той стороны звонкие удары металла по дереву. Мэри и Сандра, очевидно, были по другую сторону куба.

Он стоял, глядя на загадочное сооружение, и в его мозгу наперегонки проносились вопросы. Может, это жилище, что-то вроде дома, в котором жила или живет семья неведомых существ? Вдруг они сейчас внутри, смотрят в окна (окна?) на компанию странных созданий на двух ногах, наткнувшихся на их дом и крайне этим озадаченных? Или это хранилище информации, научных знаний — библиотека? Сокровищница совершенно чуждых нам плодов чужого разума? А возможно, разум этот не столь уж чуждый, просто он — порождение новой ветви в сети разветвляющихся альтернативных миров? И что, если эта раса на многие тысячелетия обогнала цивилизацию Лансинга? Что вполне возможно. Прошлой ночью они с Юргенсом обсуждали несовпадение временных рамок в параллельных мирах. Мир Юргенса и его сородичей-роботов был удален на несколько тысячелетий в будущее от мира Лансинга. А вдруг куб — структура вне самого потока времени — видимая смутно сквозь туманную завесу не-здесь и не-сейчас? Трудно было вообразить себе это, потому что куб был видим вполне отчетливо.

Он продолжал свой медленный обход вокруг куба. Солнце взошло, день был чудесный. Роса испарилась, небо стало высоким и голубым, абсолютно безоблачным. К дороге от рощи шли Пастор и Бригадир, каждый тащил длинный шест, вырубленный из молодого деревца. Они пересекли дорогу, подошли к Лансингу.

— Вы его обошли? — спросил Бригадир. — Полностью обошли?

— Да, — ответил Лансинг. — И с той стороны он такой же, как и с этой. Совершенно ничего.

— Если подобраться поближе, — сказал Пастор, — то можно заметить что-то, чего не видно отсюда. Вблизи всегда видно лучше, чем на расстоянии.

— Верно, — согласился с ним Лансинг.

— Почему бы и вам не вырезать себе шест? — поинтересовался у Лансинга Бригадир. — Если мы возьмемся за дело втроем, то оно пойдет быстрее.

— Нет, не стану, — отказался Лансинг. — Это все напрасная трата времени, вот что я думаю.

Они посмотрели на него долгим взглядом, потом отвернулись.

— Будем делать так, — сказал Бригадир Пастору. — Разойдемся на расстояние в двенадцать футов, и будем прощупывать песок как перед собой, так и в зоне между нами, перекрывая ее. И если там есть какая-то ловушка, то пострадает шест, а не мы.

Пастор понимающе кивнул:

— Именно это я и имел в виду.

Они принялись за работу. Бригадир добавил:

— Будем двигаться до стены. Когда подойдем к ней, то я пойду направо, а вы — налево. И будем осторожно двигаться вокруг, пока не встретимся Пастор ничего не ответил. Они медленно продвигались к стене куба, тщательно прощупывая песок впереди.

А что, — подумал Лансинг, — если ловушка, или ловушки, спрятанные под песком, настроены на ловлю живого существа, как только оно вторгнется на их территорию? А на шест ловушка реагировать не будет.

Но он ничего не сказал и не спеша отправился вдоль дороги, разыскивая Мэри и Сандру. Пройдя совсем немного, он увидел их — женщины выходили из-за куба, держась за пределами границы песчаного круга.

Раздавшийся за спиной Лансинга вопль заставил его стремительно обернуться. Бригадир галопом мчался прочь от куба. В руке он сжимал лишь половину своего шеста. Ровно посередине шест был чисто отрублен, и отрубленная часть осталась лежать на песке у стены. Пастор стоял неподвижно, как будто окаменев, вытянув шею и повернув голову так, чтобы через плечо видеть, что происходит с Бригадиром. Справа от бегущего Бригадира что-то стремительно выпрыгнуло из песка, так стремительно, что не было возможности рассмотреть, что же это такое, и половина той половины шеста, которую еще сжимал Бригадир, полетела, крутясь в воздухе, аккуратно отсеченная. Бригадир в ужасе взревел, как загнанный зверь и отшвырнув остаток шеста, одним мощным прыжком покрыл расстояние, отделявшее его от дороги и рухнул на траву, росшую в небольшом промежутке между песчаным кругом и дорогой.

Мэри и Сандра бежали к упавшему Бригадиру, а окаменевший от испуга Пастор продолжал стоять неподвижно, как и стоял.

Бригадир с трудом поднялся на ноги и отряхнул пыль с мундира. Потом, словно исключив из сознания только что случившийся инцидент, он принял свою обычную позу — прямая как железный стержень спина, строгая выправка, несколько смягченная царственной невозмутимостью, так характерной для Бригадира.

— Дорогие мои, — обратился он к женщинам, когда они оказались рядом с ним, — могу вам сообщить, что в этом песке таится какая-то опасная для нас сила.

Обернувшись, он рявкнул парадным тоном, адресуя слова Пастору:

— Возвращайтесь назад. Повернитесь и осторожно возвращайтесь назад по своим следам, продолжая ощупывать путь.

— Я заметил, — ехидно сказал Лансинг, — что сами вы были не настолько последовательны и по собственным следам не возвращались. В некотором роде, вы рискнули ступить на неизведанную территорию.

Бригадир не обратил внимания на слова Лансинга, сохраняя позу величественной невозмутимости.

Юргенс, успевший отойти довольно далеко вдоль дороги, уже повернул и теперь ковылял обратно. Он уже немного лучше управлялся с костылем, научившись делать взмахи поврежденной ногой. Хотя по-прежнему он двигался чрезвычайно медленно.

Бригадир обратился к Лансингу:

— Вы видели, что это было? Во второй раз?

— Нет, не видел, — ответил тот. — Эта штука быстрее молнии. Слишком быстро, чтобы можно было хоть что-то рассмотреть.

Пастор вернулся по собственным следам вдоль стены к тому месту, где следы уходили обратно к дороге и дюйм за дюймом начал отступление, осторожно и трудолюбиво используя шест.

— Молодец, — похвалил вполголоса Бригадир. — Хорошо исполняет приказы.

Они стояли и смотрели, как ползет по обратному пути осторожный Пастор. Юргенс, наконец, доковылял до них и остановился рядом. Пастор достиг дороги. С явным облегчением он отбросил шест и подошел к остальным путешественникам.

— А теперь, когда дело сделано, — сказал Бригадир. — Наверное, нам нужно вернуться в лагерь и разбиться на группы.

— Дело вовсе не в разбивке на группы, — сказал Пастор. — Дело в том, что пора отсюда убираться. Это опасное место. Очень хорошо защищенное от непрошенных гостей, как вы успели заметить, — он насмешливо посмотрел на Бригадира. — Мое мнение: мы должны покинуть это место. Я предлагаю немедленно тронуться дальше, на поиски города. Там, надеюсь, мы встретим более гостеприимный прием, чем здесь.

— Ваши чувства, — сказал Бригадир, — совпадают с моими собственными. Не вижу причины оставаться здесь дольше.

— Но сам факт, что это место так хорошо охраняется, — заметила Мэри,

— говорит о том, что тут есть нечто, стоящее хорошей защиты. Я не уверена, что мы поступим правильно, уйдя отсюда.

— Наверное, позднее, — сказал Бригадир, — мы сможем вернуться сюда. Если будет такая нужда. Но сначала нужно отыскать город.

Бригадир и Пастор направились в лагерь. Сандра пошла за ними.

Мэри сделала шаг к Лансингу:

— Мне кажется, что они неправильно поступают, — сказала она. — По-моему, здесь что-то спрятано… возможно, мы должны были это НЕЧТО отыскать. Вдруг, это своего рода испытание?

— Беда в том, что мы понятия не имеем, что мы должны искать, и есть ли, что искать.

К ним подковылял Юргенс.

— Ну, как дело движется? — спросил Лансинг.

— Довольно неплохо, — ответил робот. — Но очень медленно. Сомневаюсь, что этот костыль поможет мне вернуть ту быстроту ходьбы, какой я обладал до несчастного случая.

— Я лично не надеюсь на ожидающий нас впереди город в той мере, как Бригадир, — сказала Мэри. — Если вообще этот город существует и мы его найдем.

— Как знать? — сказал Юргенс. — Подождем — увидим.

— Вернемся обратно к лагерю, — предложил Лансинг. — Сварим кофе. Там все и обсудим. Я лично считаю, что куб многое мог бы нам дать. Если бы задержались еще на некоторое время и как следует всмотрелись, то могли бы найти какой-то намек, какую-то деталь, невидимую для нас сейчас, которую мы пока не замечаем. Пока что этот куб не имеет для нас смысла. Он здесь явно не на своем месте. Трудно представить, что подобное сооружение будет стоять само по себе в пустынной местности. На то должна быть причина. Это должно служить какой-то цели. Если бы мы только могли получить хоть какой-то намек на эту цель… Я бы очень этого желал.

— Так же, как и я, — поддержала Мэри. — Не переношу ситуации, не имеющие смысла.

— Итак, мы возвращаемся в лагерь и пытаемся убедить остальных, — подвел итог Лансинг.

Когда они достигли лагеря, то обнаружили, что остальные уже приняли решение.

— Мы посоветовались между собой, — объявил Бригадир, — и решили, что мы должны с максимальной быстротой двигаться к городу. Робот будет нас задерживать, поэтому, как нам кажется, его нужно оставить. Пусть сам пробирается, как сумеет. Через некоторое время он нас догонит — если мы найдем город.

— Это просто подло, — возмутилась Мэри. — Он тащил для вас тяжеленный рюкзак с едой, в основном для вас, потому что ему еда не нужна. И вы милостиво позволили ему делать всю работу по лагерю. Вы посылали его наполнить фляги водой, которую он не пьет. И вы считали его не равноправным членом нашей группы, а слугой. А теперь, когда он повредил ногу, вы предлагаете бросить его!

— Но он ничего более, как робот, — возмутился Бригадир. — Не человек, а бездушный механизм.

— И тем не менее, оказался достойным включения в наше путешествие. Какова бы ни была его цель. Должна ли я напомнить, что все мы были специально избраны неизвестной силой. Значит, кто-то считал, что он должен быть с нами.

— А вы что скажете, Лансинг — спросил Бригадир. — Вы пока что хранили молчание. Что вы об этом думаете?

— Я остаюсь с Юргенсом, — сказал Лансинг. — Я отказываюсь покидать его. Если бы это я повредил ногу, то вы бы и меня бросили, а он бы со мной остался. Я в этом уверен.

— Как и я, — подтвердила Мэри. — Я тоже остаюсь с роботом. Вы просто паникуете, или если не паникуете, то делаете глупость. В этой местности нам лучше не распылять нашу группу. К чему такая спешка для поисков какого-то города?

— Здесь нам все равно делать нечего, — сказал Бригадир. — А в городе мы можем что-нибудь обнаружить.

— Тогда вперед, ищите, — сказала Мэри. — А мы с Эдвардом останемся здесь. Вместе с Юргенсом.

— Милая леди, — заговорил Юргенс. — Я бы не хотел стать причиной вашего разлада…

— А ты молчи, — грубовато одернул его Лансинг. — Это наше самостоятельное решение. У тебя при этом нет права голоса.

— В таком случае, все ясно, — сказал Бригадир. — Мы втроем движемся дальше. Вы остаетесь с роботом и следуете за нами.

— А ты, Сандра? — спросила Мэри. — Ты присоединяешься к этим?

— Не вижу причины оставаться, — сказала Сандра. — Здесь делать нечего, как уже было сказано. Куб красивый, но не более того…

— Но разве мы можем быть уверены в этом? В том, что здесь делать нечего? И что куб просто красивый, но бесполезный предмет?

— Мы в этом уверены, — заявил Пастор. — Мы все уже обсудили. И теперь, когда все решено, мы распределим наши запасы пищи.

Он шагнул к мешку с продовольствием, который нес до сих пор Юргенс. Но Лансинг преградил ему путь.

— Не так быстро, — сказал он. — Мешок принадлежит Юргенсу.

— Но мы должны поделить еду по справедливости!…

— Вы нас бросаете, — сказал Лансинг, покачав головой. — Значит, добывайте себе еду сами. Вот так.

Бригадир что-то проворчал и шагнул вперед.

— Чего вы хотите этим добиться? — спросил он грозно.

— Хочу быть уверенным, что вы подождете нас в городе. Что вы не сбежите. Если вы захотите получить часть еды, то будете нас ждать.

— Но мы можем взять еду сами. Вы знаете это.

— Не уверен, — предупредил Лансинг. — Я в жизни не бил человека. Но если вы заставите меня, я вас побью.

Юргенс медленно встал и выпрямился за спиной Лансинга.

— Я в жизни не ударил человека, — заявил он. — Но если вы тронете моего друга, то я вас побью!

Мэри повернулась к Бригадиру:

— Мне кажется, вам разумнее отступить. Дерущийся робот — это не шутка.

Бригадир хотел что-то сказать, но, очевидно, передумал. Он подошел к собственному рюкзаку, забросил его на плечо, продел руки в лямки и устроил рюкзак поудобнее за спиной.

— Пошли, — сказал он остальным двоим. — Пора в путь.

Трое остались стоять. Они смотрели вслед уходящим, пока дорога не увела тех за выступ гребня и они не исчезли из виду.

12

Они еще раз тщательно осмотрели куб вокруг всех сторон, стараясь держаться вместе. Теперь, когда их оставалось всего трое, они чувствовали себя ужасно одиноко. Они очень внимательно осмотрели стены, отыскивая намек на линии, изменение цвета, тени, какие-то другие указания на то, что стена не просто цельная плоскость голубого материала. То, что им удавалось заметить, было всего лишь игрой теней, возникавшей из-за перемены угла падения лучей солнца. Игра эта ничего не означала. Они обнаружили три каменные плиты, которые до сих пор оставались незамеченными. Плиты были расположены заподлицо с грунтом, под слоем песка. Только случай помог путешественникам обнаружить эти плиты. Имея четыре фута в ширину, плиты уходили в сторону центра песчаной зоны на шесть футов. В обнаженном виде плиты оказались просто каменными плитами, очень гладко отполированными. Никаких надписей и знаков. Насколько глубоко уходили они в почву — определить было трудно. Во всяком случае, объединенные усилия двух людей и робота были явно недостаточны, чтобы хотя бы пошевелить их. Было обсуждено предложение использовать лопату и попытаться сделать подкоп под внешнюю сторону одной из плит, но предложение было отклонено. Песчаный круг охраняли неведомые, но мощные силы, наносящие удар стремительно, и опасность показалась большей, чем возможный итог операции. Три плиты, расположенные примерно на одинаковом расстоянии друг от друга, делили круг на три сектора.

— Нет, неспроста они так расположены, — сказала Мэри. — Это говорит об инженерных знаниях. Расположение плит должно иметь какую-то цель, что-то означать.

— Может, цель была чисто эстетическая? — предположил Лансинг. — Симметрия — не более того.

— Возможно, но едва ли.

— Магия, — сказал Лансинг. — Вдруг они реагируют на определенные заклинания, особые слова?

— В таком случае, — грустно сказала Мэри. — У нас нет никаких шансов вообще.

Возле дороги они отыскали шест, брошенный спасавшимся Пастором, Лансинг подобрал и деревянную палку.

— Вы ведь не собираетесь снова попытать свое счастье? — встревожилась Мэри. — Я бы на вашем месте не стала.

— Что вы, никаких подобных глупостей, — заверил Лансинг. — Я просто вспомнил кое-что. Когда я бежал за Юргенсом, я обо что-то споткнулся и упал. Попробуем поискать, что это было.

— А может, вы на ровном месте споткнулись?

— Вполне могло бы быть. Но я явно обо что-то ударился носком.

Следы на песке — оставленные Юргенсом, Пастором и Бригадиром, самим Лансингом — были еще хорошо видны. Остановившись на самом краю песчаной зоны, Лансинг протянул вперед шест и потыкал им песок. Несколько секунд спустя шест на что-то наткнулся. Лансинг осторожно приподнял концом шеста загадочный предмет. Еще несколько попыток, и предмет был освобожден от песка и подтянут к краю опасной зоны. Это оказалась доска не более двух футов, с куском картона, прикрепленным к одной стороне.

Мэри нагнулась и подхватила доску. На картоне явственно читались неуклюже написанные буквы.

Лансинг присмотрелся.

— Похоже на кириллицу, — сказал он. — Наверное, это написано по-русски.

— Это наверняка по-русски, — уверенно сказала Мэри. — Вот эта первая строка, которая большими буквами — это предупредительная фраза. Я так думаю.

— А откуда ты знаешь? Ты умеешь читать по-русски?

— До определенной степени — да. Но это не совсем тот русский, который я знаю. Некоторые буквы выглядят не так. Большими буквами написано предостережение об опасности. А вот эта мелкая строчка — я даже не знаю, что это может быть. Я не узнаю слова.

— Эта доска была установлена вот здесь, у дороги, — предположил Лансинг. — Чтобы ее видели все проходящие. Но ее сдуло ветром, а потом занесло песком. Если бы я не зацепился за нее, мы бы никогда не узнали, что она была.

— Эх, если бы я могла получше читать русские тексты, — вздохнула Мэри. — Мои познания в русском весьма ограничены. Едва достаточны, чтобы разобраться в техническом тексте, не более. И с помощью словаря. У нас многие инженеры хорошо читают по-русски. Это даже обязательно. Русские — очень высокотехничный народ. Всегда стоит потратить время на то, чтобы получше узнать, чем они занимаются. Конечно, обмен идеями совершенно свободный, но…

— Свободный? С Россией?

— Конечно. Со всеми техническими нациями.

Лансинг воткнул палку, к которой они привязали доску с плакатом, в землю и забил с помощью своего ножа.

— Будет стоять, пока его снова не сдует, — сказал он. — Хотя какая от него польза?

Они вернулись в лагерь. Шли медленно, чтобы Юргенс не отставал. Солнце прошло половину своего пути по западной части неба. Они потратили на изучение куба больше времени, чем им казалось.

Пламя костра погасло, превратившись в седой пепел и золу, но несколько угольков еще тлело и Лансинг, сдув золу, разжег костер, подбросив свежего топлива. Сначала он скормил слабому огоньку мелкие веточки, постепенно доводя пламя до нужной силы. Мэри стояла, наблюдая за ним. Она знала так же хорошо, как и он, что оставаться здесь не имело смысла. Они сделали все, что могли, и теперь они вполне могут двигаться к гипотетическому городу впереди. Если только этот город в самом деле существует…

Его наверняка уже хватились в колледже, сказал себе Лансинг. Нашли, наверное, его покинутую машину. Интересно, большой ли поднялся шум? Наверное, не более, чем десятидневная сенсация местного масштаба, несколько заголовков в газетах. А потом о нем позабудут и его случай отправится в архив, в компанию прочих неразрешенных происшествий. Каждый год случались непонятные исчезновения. Он принялся греть над пламенем костра руки. День был довольно теплый, но ему вдруг почему-то стало зябко. Он и остальные, те многие, кто исчез — вдруг остальные исчезали таким же образом?

— Так почему ты удивился, — заговорила Мэри, — что мы сотрудничаем с русскими? Там, у куба, когда мы рассматривали доску. Почему ты спросил?

— В моем мире и в мое время, — объяснил Лансинг. — Соединенные Штаты и некоторые другие страны находятся не в очень хороших отношениях с Россией. Там после Первой Мировой войны произошла революция и Россия стала коммунистическим государством.

— Первой Мировой войны?

— Да. Потом была вторая. И атомная бомба.

— Эдвард, в моем мире никаких мировых войн не было. И не было… как ты это назвал?… Атомной бомбы…

Лансинг присел на пятки, немного отодвинувшись от костра.

— Значит, это и была критическая точка, отделившая твой мир от моего. У вас не было Первой Мировой войны, а у нас была. А как у вас дела с Британской Империей?

— Жива-здорова. Стоит крепко. И над ней никогда не заходит солнце. Ты еще упомянул одно название… Соединенные Штаты… чего?

— Соединенные Штаты Америки.

— Но Северная Америка — это часть Британской Империи, а Южная Америка

— часть Испании. Исключая Бразилию.

Он изумленно уставился на Мэри.

— Это правда, — сказала она. — Так все и обстоит на самом деле.

— Но американские колонии добились независимости. Была революция…

— Да, была. В восемнадцатом веке. Но восстание оказалось недолговечным. Его подавили.

— Значит, критическая точка удалена дальше первой мировой. Уходит в 18 век.

— Я не совсем еще разобралась во всех этих терминах, — призналась Мэри. — Но получается, что так. Ты говорил о предположении твоего друга. Насчет критических точек и альтернативных разветвлений истории. Ты ему тогда не поверил. Ты думал, что он просто фантазирует, и он, наверное, сам так думал. Он просто развивал гипотезу. Когда ты рассказал нам об этом, еще в гостинице, я подумала — какая причудливая выдумка. Но, очевидно, это далеко не выдумка.

— Должно быть, твой мир гораздо лучше моего.

— Мой мир — устойчивый и спокойный. Почти никаких войн, только изредка — небольшие местные конфликты. Самые мощные союзы государств откусили свой кусок пирога и, кажется, довольны тем, что имеют. Раздаются, конечно, протесты против империализма, но никто не обращает на это внимания.

— В Индии голод, конечно?

Она пожала плечами: — В Индии всегда голод. Там слишком много жителей.

— А Африку эксплуатируют?

— Эдвард, ты одобряешь или осуждаешь меня? Как ты относишься к Британской Империи?

— Не очень плохо. Иногда мне приходило в голову, что с ее развалом мы потеряли что-то громадное и привычное, даже удобное.

— С развалом?

— Да, она полностью развалилась после Второй Мировой.

На секунду ее лицо превратилось в маску, полную изумления, потом снова стало спокойным.

— Извини, если я тебя обидел, — сказал Лансинг.

— Я приготовлю ужин. А ты собери хворост. Ты ведь проголодался?

— Как волк, — признался Лансинг. — Завтракали мы рано, а в промежутке больше ничего не было.

— Я помогу собрать топливо, — предложил Юргенс. — Несмотря на мою ослабленную двигательную способность, я могу еще быть полезным.

— Конечно, — сказал Лансинг. — Пошли.


После ужина они подбросили еще хвороста в огонь и уселись вокруг костра.

— Итак, мы постепенно начинаем выяснять, кто откуда попал в это мир,

— сказала Мэри. — Но пока не имеем понятия, куда направляемся. Я попала сюда из мира, где продолжают существовать большие конгломераты государств

— империи. Ты — из мира, где империи распались. Или исчезла только Британская Империя?

— Нет, не только. Все народы потеряли по крайней мере решающую долю своих колоний. В каком-то смысле еще имеются империи, только в другом виде. Например, Россия и Штаты. Мы их теперь называем сверхдержавами. Это уже не империи.

— Мир Сандры определить трудно, — задумчиво сказала Мэри. — Очень уж он по ее описанию смахивает на сказку. Какая-то комбинация эпоса Древней Греции, как его понимают сентименталисты, и повторяющегося Возрождения. Как она сказала — Третий Ренессанс? Во всяком случае, звучит нереалистично. Восхитительно расплывчатый сказочный мир.

— Мы еще мало знаем о Пасторе и Бригадире, — напомнил Лансинг. — Не считая упоминаний Бригадира о военных играх.

— Кажется, он хотел создать впечатление, что не одобряет обычаев своего мира. Ему показалось, что мы смотрим на него с презрением, и он пытался изобразить войну, которая правит миром в виде благородных рыцарских турниров. Но, подозреваю, что это только его военная хитрость.

— А Пастор наш — весьма молчаливый человек, — заметил Лансинг. — Грядка репы и нисходящее на голову Пастора Благословение — вот и все, что он нам рассказал.

— Но в его словах чувствовалось смятение, — сказала Мэри. — Смятение и святость. Эти два качества зачастую идут рука об руку. Но мы забыли об Юргенсе.

— Прошу прощения, но меня увольте, — попросил робот.

— Ну что ты, конечно, — сказала Мэри. — Мы просто болтаем.

— Что меня приводит просто в отчаяние, — сказал Лансинг, — так это то, что не могу понять, что у нас всех общего. Нас подцепили на крючок и перебросили сюда. И единственная причина, которую я вижу — это если все шестеро, все мы — люди одного рода. Но разве это так на самом деле? У нас ведь довольно мало сходного, если разобраться.

— Профессор колледжа, — стала перечислять Мэри, — военный, поэтесса, пастор и… а ты, Юргенс, как ты себя определишь?

— Робот. Вот и все. И даже не человек.

— Брось! — резко перебил Лансинг, — тот, кто послал нас сюда, не делал различия между человеком и роботом. Значит, ты один из нас, на равных правах.

— Возможно, потом станет ясно, — предположила Мэри, — что собой представляет этот общий доминатор. Наш общий признак, объединяющий нас. Пока что я ничего подходящего не вижу.

— Мы — не исключение, — сказал Лансинг. — До нас тоже отправлялись подобные группы, и наверняка за нами пойдут другие. Все это говорит о том

— что мы стали невольными участниками какой-то программы. Хотел бы я знать, что это за программа. Что это за проект. Мне тогда было бы легче на душе.

— И мне тоже, — призналась Мэри.

Юргенс неуклюже поднялся и, опираясь на упорно не слушающийся его костыль, подбросил хвороста в костер.

— Ты слышал? — спросила вдруг Мэри.

— Нет, не слышал.

— Там, в темноте, кто-то ходит. Я слышала сопение.

Они прислушались. Было тихо. Ночная темнота безмолвствовала.

Потом Лансинг услышал — сопение. Он предостерегающе поднял руку — чтобы остальные продолжали сохранять молчание.

Сопение прекратилось, потом снова послышалось, но уже немного не в том месте, где оно слышалось в первый раз. Словно какой-то зверь шел по следу, вынюхивал запах жертвы, низко опустив к земле нос. Сопение прекратилось, послышалось в другом месте, словно тот, кто издавал сопение, обходил лагерь. Юргенс замер.

Они прислушались. Довольно долгое время никакого сопения не было слышно и они расслабились.

— Ты слышал? — еще раз спросила Мэри Лансинга.

— Да, — ответил Юргенс. — Началось прямо у меня за спиной.

— Значит, кто-то там прячется, в темноте? — спросил Лансинг.

— Оно уже ушло, — сказал Юргенс.

— Юргенс его спугнул, — сказал Лансинг.

— Сандра слышала сопение прошлой ночью, — вспомнила Мэри, — значит, оно следит за нами.

— Ничего необычного в этом нет, — сказал Лансинг. — Этого и следовало ожидать. Диких животных всегда привлекают ночью костры людей.

13

Потребовалось пять дней, чтобы дойти до города. Переход можно было совершить и за два, если бы им не нужно было приноравливать свой шаг к скорости бедняги Юргенса.

— Лучше бы я вернулся в гостиницу, — говорил Юргенс. — Туда бы я вполне мог дойти и сам. И там бы я мог вас подождать. И тогда я бы вас не задерживал.

— А что бы мы делали, — напомнил Лансинг, — если бы нам потребовалась твоя помощь, а тебя с нами не было бы?

— Этот день, возможно, никогда не наступит. Я вам вообще могу не понадобиться.

Лансинг обругал робота круглым дураком, заставляя его продолжать путь.

По мере их продвижения, характер местности претерпевал изменения. Она начинала приобретать черты прерии. Рощицы деревьев становились все более редкими, низкорослыми, ветер вместо прохладного стал горячим, ручьи, дававшие путникам воду, попадались менее часто. Зачастую это были крохотные источники.

Каждую ночь в темноте вокруг лагеря и костра слонялся Сопун. Один раз, во вторую ночь их перехода, Юргенс с Лансингом, вооружившись фонариками, отправились в темноту. Они ничего не обнаружили, даже следов не было. А ведь грунт был песчаный и следы должны были остаться. Но следов не было.

— Он преследует нас, — сказала Мэри. — Идет за нами. Даже когда он не сопит, я чувствую, что он здесь. И следит за нами. Смотрит.

— Но он пока ничем нам не угрожал и не угрожает, — успокоил ее Лансинг. — Наверное, он не желает нам вреда. Иначе он бы уже напал на нас. Возможностей у него было достаточно.

После первых двух дней пути они почти перестали разговаривать у костра и сидели молча. Им уже не нужно было говорить, чтобы поддержать ту тесную связь, возникшую в их маленькой группе, которую породило путешествие.

Иногда в такие молчаливые вечера Лансинг начинал с удивлением вспоминать свою прошлую жизнь и с удивлением отмечал, что колледж, где он преподавал, и его друзья — все это казалось далеким, словно прошли многие годы. На самом деле миновала едва ли неделя, напомнил он себе, но чувство дистанции времени уже окутало его. На него нахлынула ностальгия и он ощутил мощный порыв желания вернуться назад, пройти по собственным следам. Хотя он понимал, что это было бы не просто. Если он пойдет назад, то доберется не дальше гостиницы или лесистой низины, где обнаружил себя в этом неожиданном мире. Но обратно в колледж, к Энди, Алисе, и к его родному миру — туда пути не было. Между ним и его прошлой жизнью пролегло непредставимое — и он понятия не имел, что же это такое.

Назад вернуться он не мог. Он должен, в таком случае, идти вперед, и таким способом, наверное, найдет и способ вернуться домой. Там, впереди, было НЕЧТО, с чем он должен встретиться, и пока он не встретится с этим НЕЧТО, дороги назад не будет. Но даже если он и встретится с тем, что ему предназначено, где гарантия, что он сможет вернуться домой?

Наверное, это глупо, но выбора у него не было. Он вынужден продолжать путь. Он не может выпасть из схемы предназначения, как те четверо игроков в карты в гостинице.

Он попытался соорудить в своем представлении логический механизм, с помощью которого он и остальные были переброшены сюда. Все это попахивало волшебством, но быть им, конечно, не могло. То, что с ними произошло, было практическим применением каких-то физических законов, еще неизвестных в мире, который ему пришлось покинуть не по своей воле.

Энди, когда они болтали с ним в клубе за выпивкой, понятия не имел, что концепция, которую он развивал — о конце действия физических законов, конце познания — имеет какое-то реальное основание. Он просто болтал языком. Философская трепотня.

А вдруг ответ будет найден здесь, в этом мире, где он сейчас сидит у огня? Может, именно это он и должен отыскать? Но если он найдет то, что должен найти, то поймет ли, что нашел? И если он найдет ответ на все вопросы, найдет пределы познания, что тогда?

Лансинг попытался избавиться от подобных мыслей, но они отказывались уходить.

Они нашли место старого лагеря ушедшей вперед тройки. Холодный пепел их костра, обертку коробки крекеров, разбросанные очистки сыра, пустые пакетики от кофе.

Держалась хорошая погода. Время от времени из-за западного горизонта накатывались волной облака, но довольно быстро небо прояснялось. Дождя не было. Лучи солнца оставались все такими же яркими и теплыми, как в первый день похода.

На третью ночь Лансинг вдруг проснулся. Он чувствовал, что какая-то сила прижимает его к земле, не давая подняться.

Это был Юргенс. Робот одной рукой сжимал плечо Лансинга, одновременно производя звук наподобие «Т-ссс!», словно умоляя Лансинга сохранять тишину.

— Случилось что-то?

— Сэр, мисс Мэри… с ней произошло что-то плохое. Какой-то приступ…

Лансинг повернул голову. Мэри сидела, выпрямившись в своем спальном мешке. Голова ее была запрокинута, она смотрела на небо.

Лансинг выбрался из мешка, поднялся.

— Я говорил, обращался к ней, — сказал Юргенс, — но она меня не слышит. Я несколько раз обращался, спрашивая, что случилось, чем помочь ей.

Лансинг решительно подошел к Мэри. Казалось, она обратилась в каменную фигуру — отвердевшее тело, сжатое в невидимых тисках.

Он нагнулся, заключил ее лицо в ладони, осторожно, чтобы не причинить ей шок.

— Мэри, — тихо позвал он. — Мэри, что с тобой?

Она не реагировала.

Он слегка хлопнул Мэри ладонью по щеке, потом по другой. Мышцы лица Мэри расслабились, она вздрогнула, подалась вперед, протянула руку, чтобы не упасть вперед, — к нему или к тому, кого видела сейчас и только что в своем трансе.

Он успокаивающе прижал вздрагивающую девушку к себе. Она никак не могла успокоиться, начала всхлипывать тихо, сдавленно.

— Я разведу огонь, — сказал Юргенс, — и сварю кофе. Ей необходимо тепло. Внутри и снаружи.

— Где я? — прошептала Мэри.

— Здесь, с нами. Ты в безопасности.

— Это ты, Эдвард?

— Да. И Юргенс здесь. Он готовит тебе кофе.

— Я проснулась, а они… стояли, наклонившись надо мной. Они так смотрели…

— Тише, — сказал он. — Тише, успокойся, расслабься. Не волнуйся. Ты расскажешь все потом. А пока отдыхай. Ты в полной безопасности.

— Да, хорошо, — согласилась Мэри.

Некоторое время после этого она молчала. Лансинг почувствовал, как постепенно тело ее расслабилось, напряжение покинуло Мэри.

Наконец, она выпрямилась и отодвинулась от него.

— Это было так страшно, — тихо сказала она, глядя на Лансинга. — Я еще никогда не испытывала такого страха.

— Но все уже позади. Что это было… страшный сон?

— Это был не сон. Они в самом деле были там, висели в небе, наклонившись оттуда. Дай мне выбраться из мешка, я хочу сесть поближе к костру. Юргенс сделает кофе, да?

— Он уже готов, — ответил Юргенс, — и даже налит в чашку. Если я не ошибаюсь, вы обычно кладете по две ложки сахара?

— Правильно, — подтвердила она. — Две ложки.

— Вы тоже выпьете чашечку? — спросил Юргенс Лансинга.

— Да, будь добр.

Они сели втроем у костра. Хворост, который подбросил в костер Юргенс, разгорался все сильнее, языки пламени становились все выше. Они молча пили кофе.

Потом Мэри сказала:

— Я не из тех женщин, что при малейшей опасности плюхаются в обморок. Вы это знаете.

Лансинг кивнул: — Конечно. Ты тверже, чем железо.

— Так вот, я проснулась, — начала Мэри, — очень легко. Как будто сама проснулась после хорошего сна. И вот, я лежала на спине, поэтому проснувшись, я уже смотрела в небо.

Она отпила глоток кофе, помолчала, как будто стараясь взять себя в руки перед тем, как рассказать обо всем, что произошло далее.

Поставив чашку на землю, она повернулась к Лансингу.

— Их было трое. Да, кажется, их было трое. Но возможно, что и четверо. Только лица. Других частей тела не было. Только лица. Большие. Больше человеческих, хотя я уверена, что это были люди. Они выглядели, как люди. Три больших лица, полностью закрывавшие собой небо. Они смотрели на меня, вниз. И я подумала, что за глупость, какие-то лица! Я моргнула, ожидая, что сейчас лица исчезнут, что все это только мое воображение. Но они не исчезли. И моргнув, я только стала лучше видеть их.

— Не спеши, — успокоил ее Лансинг. — Спешить некуда.

— Да никто и не спешит, черт подери! Ты думаешь, что это была галлюцинация?

— Абсолютно ничего такого я не думаю. Если ты говоришь, что видела их, значит, ты их видела. Крепче железа, я тебе говорю.

Юргенс, подавшись вперед, снова наполнил их чашки.

— Спасибо, милый Юргенс, — сказала Мэри. — Ты приготовил отличный кофе.

Потом она продолжала:

— Ничего особенного в этих лицах не было. Довольно обычные, надо сказать, лица. Один был с бородой. Он же был и самым молодым. Двое остальных были уже пожилыми. В общем, как будто ничего такого. Потом я начала понимать. Они смотрели на меня. Внимательно. С интересом. Словно люди, наткнувшиеся на необыкновенное насекомое, или какое-то забавное страшилище, в общем, на какую-то новую форму жизни. Словно я не была существом, наделенным сознанием, а просто существом, предметом. Сначала мне показалось, что во взгляде есть какая-то искра симпатии. Потом я увидела, что это ошибка — скорее, это была смесь жалости и презрения. И именно жалость жалила больнее всего. Я почти читала их мысли. Бог мой, думали они, вы только взгляните! Взгляните на это… А потом — потом…

Лансинг ничего не сказал — он чувствовал, что сейчас необходимо промолчать.

— А потом они отвернулись. Не ушли, а отвернулись, позабыв обо мне. Словно я была ниже предела их достоинства, ниже их уровня жалости и даже презрения. Я была недостойна всего этого. Словно я была пустым местом. Их безразличие обрекало меня на вечное клеймо пустого места. Может, это и слишком сильно сказано. Я была недостойна даже их проклятия. Я была нижайшей, низменной формой, на которую они более не собирались обращать внимания.

Лансинг перевел дыхание.

— Ради Бога, — сказал он, — и не мудрено, что…

— Верно. Не мудрено. Это меня поразило. Возможно, Эдвард, моя реакция…

— Не будем сейчас о реакции. Моя собственная была бы не лучше, если не хуже.

— Но как, по-твоему, кто это был? Кто или что?

— Не знаю. Как я могу знать? И даже предположений я пока строить не могу.

— Но это была не галлюцинация.

— У тебя не бывает галлюцинаций, — успокоил он Мэри. — Ты — инженер с твердокаменным сознанием. У тебя не может быть болезненных фантазий. Ты — реалист. Дважды два — четыре, и никогда — три или пять.

— Благодарю вас, — поклонилась Мэри, — за комплимент.

— Позднее, — сказал Лансинг, — у нас будет время подумать, кем или чем могли быть эти существа. Но не сейчас. Ты еще не пришла в себя как следует. Отложим все это на потом.

— Кто-нибудь другой, — сказала Мэри, — сказал бы, что это боги. Сандра, например, так бы и сказала. А Пастор заклеймил бы их дьяволами, пришедшими по его душу. Скажу пока вот что — они вели себя с самоуверенностью, величием и безразличием богов — но богами они не были!

— Когда-то мы, роботы, думали, что люди — это боги, — заговорил Юргенс. — В каком-то смысле, конечно, это так и есть. И мы вполне могли так думать, потому что люди нас сотворили. Но мы преодолели этот период. Мы поняли какое-то время спустя, что люди — всего лишь другая форма жизни.

— Не нужно меня успокаивать, — сообщила Мэри. — Я ведь сказала, что знаю — они не боги. И не знаю, существуют ли Боги вообще. Думаю, что нет.

Обратно в мешки Лансинг и Мэри уже не стали запаковываться. Никто не смог бы уснуть, да и рассвет был недалек. Они сидели у костра и разговаривали легко и свободно. Потом Юргенс занялся завтраком.

— Лепешки и ветчина, — сказал он. — Как вы насчет лепешек и ветчины?

— По-моему, превосходно, — сказал Лансинг.

— Мы позавтракаем пораньше, — сказал робот. — И двинемся в путь пораньше. Сегодня мы, наконец, может быть, дойдем до города.

Но города они достигли лишь после полудня на следующий день.

Они увидели его, когда поднялись на вершину высокого холма, на который дорога карабкалась мучительными петлями и изгибами.

Мэри громко вздохнула:

— Вот он, — сказала она. — Но где же люди?

— Наверное, их тут нет, — заметил Лансинг. — Это не город, это развалины.

На равнине под ними лежал город. Коричневато-серая равнина, и такого же цвета город. Он занимал большую часть равнины между двумя высокими холмами. Безжизненный и инертный. Никакого движения в нем не наблюдалось.

— Я еще никогда не встречала такого удручающего зрелища, — сказала Мэри. — Никакого признака жизни. И подумать только — Бригадир рвался сюда! Говорил, что здесь нам встретятся люди.

— Можно заработать состояние, делая ставки против Бригадира, — сказал Лансинг.

— А от его компании тоже ни следа, — ответила Мэри. — Пусто. Я думала, они будут нас высматривать, выставят дежурного. Ведь мы двигались одним путем.

— Возможно, они так и сделали. И скоро появятся.

— Если только они еще здесь.

— Думаю, они еще здесь, — сказал Лансинг. — Мы устроим лагерь вон там. И будем поддерживать огонь всю ночь. Они увидят издалека.

— Ты хочешь сказать, что сейчас мы в город спускаться не будем?

— Нет, не будем. Надвигается ночь, и здесь, наверху, я буду чувствовать себя в большей безопасности, чем в незнакомом городе.

— Очень хорошо, — согласилась Мэри. — При свете дня я тоже чувствую себя уверенней.

— Примерно с милю назад по дороге был ручей, — вспомнил Юргенс. — Я принесу воды.

— Нет, — решил Лансинг. — Ты останешься здесь и соберешь немного хвороста. Сколько сможешь. А я принесу воды.

— Я рада, что мы здесь, — сказала Мэри. — Хоть этот город, там внизу и внушает мне некоторые сомнения, но все равно я рада, что мы добрались до него.

— И я тоже, — сказал Лансинг.

Поев, они сели рядом на верхушке холма, глядя на город. Было тихо. Город казался совершенно пустынным. Ни единой искорки света. Они ожидали в любой момент увидеть кого-нибудь из компании троих, ушедших вперед. Они ждали, что кто-то из тех троих выйдет им навстречу. Но они ждали напрасно.

Наконец, когда опустилась ночь, Мэри сказала:

— Можно ложиться спать. Больше ждать не имеет смысла.

— Спите, — сказал Юргенс. — Вы оба устали за этот день.

— Надеюсь, что мы уснем, — сказала Мэри.

Юргенс разбудил их на рассвете.

— Они пришли, — сообщил он. — Те, остальные. Они внизу, ждут нас. Должно быть, ночью увидели костер.

Лансинг выполз из спального мешка. В бледном свете приближающейся зари он увидел три фигуры, стоявшие возле разрушенной стены города. Самая маленькая из них, очевидно, Сандра, но остальных он не мог рассмотреть. Он помахал им рукой. Все трое замахали в ответ.

14

Бригадир шагал им навстречу.

— А, наши заблудшие овечки, — приветствовал он их. — Очень рады вновь вас видеть.

Сандра подбежала к Мэри и обняла ее.

— А мы вас высматриваем, — сказала она. — Вчера поздно вечером мы увидели ваш костер. Во всяком случае, я считала, что это вы. Пастор сомневался.

Углы рта Пастора печально опустились вниз.

— В этой варварской местности, — объяснил он, — нельзя ни в чем быть уверенным. Это страна коварных ловушек. Того и гляди окажешься в западне.

— Город кажется брошенным, — сказал Лансинг. — Мы хотели спуститься с холма еще вчера, перед тем, как стемнело, но побоялись. Решили, что войдем в город сегодня утром.

— Он не только брошен людьми, этот город, — сказал Пастор. — Он мертв. И уже давно мертв. Дома разрушаются сами по себе от ветхости.

— И тем не менее, кое-что мы отыскали, — похвастался Бригадир. — Нашли что-то вроде административного здания. Оно выходит на площадь. Там мы и устроили штаб-квартиру. А внутри мы нашли графотанк. В целом разрушенный, но есть один уголок…

— А в другой комнате, — сказала Сандра, — группа статуй. Единственные произведения искусства, которое мы видели здесь. Высеченные из белейшего мрамора. Это потрясающая работа! Статуи, высеченные из души художника!

— Но мы не нашли ничего, что бросило хотя бы луч света на проблему — почему мы здесь? — проворчал Пастор, недовольно глядя на Сандру. — А вы, — он повернулся к Бригадиру, — были уверены, что найдем. Вы были уверены, что мы найдем здесь людей…

— Нужно принимать ситуацию такой, какая она есть, — строго сообщил Бригадир. — Если ход событий вам не по вкусу, то не стоит рвать волосы, бить каблуками землю и рыдать.

— А вы уже завтракали? — спросила Сандра.

— Нет, — ответила за всех Мэри. — Когда мы вас увидели, мы сразу начали спускаться.

— И мы не успели, — сказала Сандра. — Тогда возвращаемся в наш штаб и завтракаем там.

Бригадир показывал дорогу. Лансинг шагал рядом с ним.

— Не так быстро, — попросила Мэри. — Юргенс за нами не успеет.

— Ладно, — сказал Бригадир, обернувшись. — Юргенс, как дела?

— Неплохо. Но пока медленно.

Бригадир снова двинулся вперед, но уже не таким быстрым шагом. — Если не одно нас задерживает, — пожаловался он Лансингу, — так другое сразу же появляется.

— Пока что вы один куда-то спешите, — возразил Лансинг.

— Трудно перестроиться, — сказал Бригадир. — Я всю жизнь спешил. Там, дома, нужно уметь бегать, иначе кто-нибудь подкрадется и…

— Но вам это нравилось. Вы этим наслаждались. Подкрадывались и били дубинкой по голове. В переносном смысле.

— Могу сказать, — с гордостью сообщил Бригадир, — что я побил больше, чем били меня.


Он вел их вдоль дороги, которая когда-то была улицей, но теперь потеряла право так называться. Многие из плоских каменных блоков, которыми была вымощена улица, были почему-то вытащены из гнезд. И огромные каменные обломки зданий, лежавшие по краям, только усиливали впечатление полного упадка. Трава и вьющиеся растения местами уже довольно густо оплели развалины — ветер нанес сюда почву. Сорняки и бурьян буйно росли в расщелинах между плитами покрытия мостовой.

Здания были невысокими — четыре или пять этажей, большей частью. Чернели провалы окон и дверей. Все здания были выстроены из красного или коричневого камня.

— Оксидация, — сказал Бригадир. — Сам камень гниет. А особого вреда городу не причинили — я имею в виду намеренное разрушение. Никаких следов пожара или чего-нибудь там… Только воздействие погодных условий и времени. Но его обчистили, это точно. Очевидно, грабили волнами, через промежутки времени. Практически ничего не осталось. Когда-то здесь обитало множество народу. Теперь пустота. Весь этот чертов город совершенно пуст!

— Но вы здесь что-то нашли! Какой-то графотанк. Что это такое?

— Не знаю, правильно ли я назвал его или нет. Но я его так назвал. Может, я ошибся. У нас, в моем мире, были графотанки. Вы вводите в них вопросы, проблемы…

— Военные?

— Да, большей частью. Что-то вроде военной игры. В танк вводятся факторы, и танк обрабатывает их, показывает, что может получиться. В виде картинок, схем. Так это лучше понять, нагляднее. Тот танк, что мы нашли, почти мертв. Работает один угол. Словно смотришь в окно в иной мир. Иногда на картинках появляются существа.

— Возможно, существа, которые когда-то жили здесь.

— Не думаю, что это они. Этот город построен для людей или человекоподобных существ. Двери и окна — как раз нужного размера. И лестницы — это лестницы, по которым могут взбираться люди.

Переход через пустынный город вызвал неприятное чувство озноба. Несмотря на пустоту, что-то чувствовалось в этом городе, что-то притаившееся, что-то выжидающее, следящее. Лансинг поймал себя на том, что внимательно осматривает каждое здание, к которому они приближались, ожидая появления какой-то опасности, ожидая, что заметит какой-то намек, какое-то стремительное движение — ускользающий край той таинственной силы, присутствие которой чувствовалось в этом городе.

— Ага, вы тоже почувствовали, — сказал Бригадир. — Да, хоть город на вид мертв, но кто-то здесь остался.

— Просто естественная осторожность, — сказал Лансинг. — Я немного опасаюсь теней, вот и все.

— Может, вам станет легче, если вы узнаете, что я чувствую примерно то же самое. Будучи старым профессионалом-военным, я постоянно жду появления возможного неприятеля. Держу глаза широко раскрытыми. Все указывает на то, что город пуст, и все же я продолжаю высматривать врага. Притаившегося противника. Если бы у нас было какое-то оружие, я бы чувствовал себя увереннее. Можно ли вообразить себе подобную экспедицию — как наша — совсем без оружия? Я по-прежнему думаю, что этот паршивец — Хозяин — обвел нас вокруг пальца, когда божился, что у него нет оружия.

— Возможно, — сказал Лансинг, — что оно нам не понадобится. Пока что мы спокойно обходились без него.

— Это еще не довод, — возразил Бригадир. — Можно тащить оружие тысячу миль, и воспользоваться им лишь раз.

И вскоре они вышли на площадь.

— Вот то здание, — сказал Бригадир, указывая. — Вот в нем мы и устроили наш лагерь.

Это был самый большой дом из тех, что выходили фасадом на площадь. Он казался немногим менее пострадавшим от времени, чем остальные. Площадь была обширная, с большим числом улиц, уходящих от нее во все стороны. Со всех сторон ее окружали приземистые коричнево-красные здания. Каменные квадраты и прямоугольники облицовки и стен, отвалившиеся от остовов зданий, усеяли площадь по периферии. Здание, на которое указал Бригадир, могло похвастаться уцелевшей башней и широкими каменными ступенями, ведущими ко входу.

— Пыль покрыла все. Пыль и прах, — сказал Бригадир. — На улицах, даже в центре площади, в зданиях, повсюду, куда бы вы не шли. Пыль умирающего камня, усталого камня. В здании, где мы устроили штаб, в одном месте, куда не проникает ветер, мы нашли старые следы. Следы таких же посетителей, как и мы. Наших предшественников. Я очень подозреваю, что такая группа может сейчас идти где-то впереди нас, потому что некоторые следы выглядели совсем свежими. Но такими они долго не останутся. На них ляжет новый слой пыли. Или их сметет ветром.

Лансинг оглянулся — остальная часть их отряда догоняла их. Юргенс ковылял гораздо быстрее, чем обычно — для него это было заметным достижением. По обе стороны от него шли Мэри и Сандра, а замыкал движение Пастор, напоминая гордо шагающую ворону. Его подбородок почти касался груди.

— Хочу предупредить вас, — тихо сказал Бригадир. — Нужно следить за Пастором. Он явно ненормальный. У него нет ни грана здравого смысла. Самый жуткий религиозный фанатик, какого я только встречал в своей жизни.

Лансинг ничего не ответил на это, и они бок-о-бок поднялись по широким ступеням, ведущим ко входу в здание.

Внутри было сумрачно, пахло дымом костра. В центре холла подмигивал красный глаз гаснущего огня. К стене прислонились желтые рюкзаки. Красная искра костра слабо отблескивала на металлическом боку чайника.

В тишине обширной пустоты холла оглушительным эхом прозвучали их шаги. Высоко над головами исчезали в сумраке потолка массивные арки. Казалось, что в ночной тьме наверху танцуют какие-то тени.

За ними в здание вошли остальные, и их шаги, щебетание Сандры и Мэри родили серию накладывающихся друг на друга отголосков эха, поплывшего по всему зданию дальними волнами. Словно повсюду, по всему зданию, вдруг проснулись и заговорили сотни человек.

Они все собрались у огня. Бригадир пошевелил его догорающие угли прутиком и подбросил еще хворост. Заплясали веселые языки пламени, по стенам запрыгали тени. Лансингу почудилось: орда корчащихся теней, пронесшаяся на крыльях под сводчатым потолком.

— Я займусь завтраком, — сказала Сандра. — Но на это потребуется время. Бригадир, почему бы вам не показать остальным графотанк? Это недалеко отсюда.

Бригадир повел их по коридорам, помахивая справа налево лучиком фонаря. Стук костыля Юргенса отдавался катящимся громовым эхом, преследующим их.

— Этот резервуар, танк — чистой воды колдовство, — заявил Пастор. — И смотреть на него — грех. Я бы не советовал смотреть на него, а просто разрушил бы, вот и все. Пара хороших ударов обухом топора — и дело сделано.

— Попробуйте только, — прорычал Бригадир. — И я вас самого угощу топором. Обухом. Танк — единственный след какого-то обитавшего здесь высокоразвитого народа. Что такое этот танк — это вне пределов моего понимания.

— Но вы назвали его графотанком, — напомнил Лансинг.

— Я знаю. Но это потому, что так легче всего описать это устройство. По аналогии с известной мне машиной моего мира. Я думаю, что здесь используются какие-то знания, и достижения, которые нам еще неизвестны, и о которых мы пока не догадываемся. А возможно, которых мы никогда не достигнем.

— И это будет к лучшему, — вставил Пастор. — Есть вещи, которые лучше оставить за границей познанного. Я лично убежден, что по всей вселенной существует великий моральный закон.

— В большую задницу ваш моральный закон, — сказал Бригадир. — Вы все время жужжите «моральный закон, моральный закон». Жужжите и жужжите. Скажите уж прямо, чего вам нужно?

Пастор ничего на это не ответил.

Наконец они достигли графотанка. Он помещался в комнате, расположенной в дальнем конце здания. Ничего особенного он собой не представлял, а больше в комнате, на первый взгляд, ничего не было. Это было скопление чего-то, лучше всего описываемое фразой: «куча мусора». Все это было покрыто пылью и явно давно мертво. Местами сквозь покрытие и пыль желтел изъеденный коррозией металл.

— Чего я пока не понимаю, — сказал Бригадир, — то это каким образом один сегмент танка все еще работает, в то время, как остальная его часть — мусор?

— Возможно, это — единственный рабочий выход, — сказал Лансинг. — Возможно, мы видим лишь часть того, что можно было когда-то видеть — компонент изображения. Достаточно громко чихнуть, где-то разорвется один-единственный контакт и… — и все устройство умрет окончательно.

— Об этом я не подумал, — сказал Бригадир. — Наверное, вы правы. Хотя кто знает? Я думаю, что эта куча мусора была когда-то панорамным стереоэкраном. И нам остался его кусочек.

Он обошел угол танка, выключил фонарик.

— Смотрите, — сказал он.

Перед ними было что-то вроде телеэкрана в двадцать пять дюймов по диагонали, хотя края прямоугольника были неровными, зубчатыми.

Внутри иззубренной рамки экрана тускло мерцал багровый сумрачный свет. На заднем плане громоздились беспорядочной кучей валуны, освещенные невидимым солнцем.

— Похоже на алмазы, правда? — спросил Бригадир, имея в виду граненые валуны. — Куча валунов — алмазы?

— Трудно сказать, — признался Лансинг. — Я плохо разбираюсь в алмазах.

Алмазные ребристые валуны стояли посреди песчанистой плоской местности, слабо покрытой растительностью и жесткой проволочной травой, низкими кустами, шипастыми, пыльными, напоминающими странных животных. Вдалеке, на фоне красного неба, выделялась полудюжина деревьев. Хотя, подумал Лансинг, глядя на них, кто может сказать с уверенностью, что это деревья? Корни их — если это были корни — не уходили прямо в землю, напоминая извивающихся горбящихся червей. Сами «деревья» тоже были узловатыми, какими-то сгорбленными. Они должны были быть громадных размеров, потому что детали виделись слишком четко на довольно приличном расстоянии.

— И вы всегда вот это видите? — спросил Лансинг. — Картина не меняется?

— Не меняется никогда, — сказал Бригадир.

Что-то мелькнуло на экране, слева направо, очень быстро. За долю секунды, словно сфотографировав его внезапно сработавшей в мозгу камерой, Лансинг уловил очертания. В общих чертах это был гуманоид — две руки, две ноги, голова — но это был не человек, далеко не человек. Шея была тонкая, длинная, голова маленькая, линия шеи протянулась к макушке. Голова была наклонена почти горизонтально, параллельно земле — такова была скорость отчаянного передвижения этого существа. Выпяченная челюсть была массивна, а лицо (если вообще было лицо) — крохотным. Все тело было наклонено вперед, в направлении движения, руки и ноги бешено работали, словно поршни. Руки, более длинные, чем человеческие, заканчивались вздутиями, не похожими на ладони, а одна поднятая и согнутая в колене нога — вторая была все время погружена в песок — заканчивалась двумя когтями. Существо, похоже, было тускло-серого цвета, но, понял Лансинг, это мог быть эффект скорости, с которой мчалось существо.

— Это что-то новое? — спросил Лансинг. — Вы его раньше видели?

— Один раз, — ответил Пастор. — Его или очень похожего.

— И в каждый раз он несется с такой скоростью?

— Каждый раз бежит, как бешеный, — сказал Пастор.

Лансинг повернулся к Бригадиру: — Вы говорили о каких-то существах. Значит, вы видели еще кого-то?

— Еще появляется какой-то паук, — сказал Бригадир. — Он живет среди валунов. Конечно, это не паук, но очень похож. Лучшей аналогии я не подберу. У паука, правда, восемь ног, а у этого создания больше, хотя трудно сосчитать — они всегда так перепутаны, что их не сосчитаешь. Обычно, он всегда выглядывает из-за валунов. Но как раз сейчас он спрятался. Он совершенно белого цвета, и поэтому его трудно рассматривать в отблесках этих граней. Потом, время от времени, через экран вышагивает трехногое яйцо. Тело яйцевидное, с прорезями, идущими вокруг верхнего конца. Очевидно, органы чувств. Три ноги снабжены копытами. Каждую ногу он выбрасывает вперед, не сгибая. Хладнокровный, невозмутимый тип. Хотя никакого оружия или средств защиты я не заметил.

— Страна кошмаров, — сказал Пастор. — Богобоязненный человек не должен позволять себе созерцать подобное отвратное зрелище.

15

После завтрака они сидели у костра. Спешить было некуда. Все расслабились.

— Мы обследовали этот этаж и четыре верхних, — рассказывал Бригадир.

— И нашли только графотанк и статуи. Все остальные комнаты — пустые, как карман у последнего бродяги. Ни обломка мебели, абсолютно ничего не осталось. Что произошло? Почему? Жители города, в порядке отступления куда-то переехали на другое место жительства, забрав с собой свои вещи? Или город был весь разграблен по частям? Если так, то кто его грабил? Может, банды вроде нашей разломали мебель на дрова и сожгли? Это возможно, потому что подобные группки довольно долго и часто заходили в этот город. Может, в течении тысячи лет. Они могли уничтожить всю мебель. Но остальное? Кастрюли и сковородки, тарелки, подносы, ложки, вилки, одежда, керамика, книги, картины, ковры — все остальное, что должно было здесь помещаться? Наверное, унесли с собой вместо сувениров, хотя я сильно в этом сомневаюсь. Подобное пустое убожество не только здесь, но и во всех зданиях, в какие мы только заглядывали. Даже в личных жилищах — мы предполагаем, что они личные — пусто.

— Город — это наша неудача, — мрачно бросил Пастор. — Это неудача жителей, это был безбожный город и он умер. Иначе и быть не могло.

— Думаю, что он умер, — сказала Сандра. — Потому что у него не было сердца. Кроме небольшой скульптурной группы, которую мы обнаружили, здесь нет и намека на произведения искусства. Жили здесь бессердечные, бесчувственные люди, в жизни и в домах которых не было места искусству.

— Когда они ушли из города, — сказал Бригадир, — они могли все это унести с собой. Или все произведения могли растащить те, кто приходил потом.

— Возможно, этот город никогда и не был постоянным обиталищем для его жителей, — сказала Мэри. — Возможно, это лишь своего рода гигантский лагерь. Временная стоянка. Они жили здесь некоторое время, чего-то ждали, и когда ожидаемое началось, они…

— В таком случае, — вздохнул Бригадир, — они строили чрезвычайно быстро и хорошо. С трудом представляю себе полевой лагерь, построенный из камня. Еще меня озадачивает тот факт, что город не имеет оборонительных сооружений. Можно было бы ожидать мощной защитной стены. Кое-где здесь имеются низенькие стены, но по периметру города они не сплошные и неэффективны при обороне.

— Все это какая-то галлюцинация, — сказал Пастор. — Мы до сих пор не можем найти что-нибудь, что бы нас просветило. Мы нашли куб — и ничего. Теперь город — опять ничего!

— Возможно, ни один из нас не смог всмотреться достаточно глубоко, — сказал Юргенс.

— Я сомневаюсь, что вообще было что искать, — сказал Пастор сурово. — Я думаю, что мы заброшены по безответственной прихоти…

— В это я не верю, — быстро возразил Бригадир. — На каждое следствие есть причина. Во Вселенной не может производиться бесцельных действий.

— Вы так уверены в этом? — спросил Пастор.

— Вы слишком быстро сдаетесь, Пастор. Я не собираюсь пока сдаваться. Я прочешу этот город до основания. И только тогда прекращу поиски. В этом здании есть еще подвал, и мы обязательно в него заглянем. Если там ничего не обнаружится, проведем осмотр некоторых других избранных целей.

— Но почему вы так уверены, что ответ мы должны найти именно в этом городе? — спросил Лансинг. — В этом мире должны быть другие места, не менее обещающие!

— Потому что это было бы логично. Город, любой город, — это центр цивилизации. Точка опоры рычага происходящих процессов. В городе происходит концентрация машин и людей, здесь и нужно искать ответ на любой вопрос.

— В таком случае, нам нужно не сидеть на месте, — предположил Юргенс.

— Юргенс, вы правы, — одобрил Бригадир. — Предлагаю спуститься в подвальный этаж и осмотреть его. Если мы там ничего не найдем — между прочим, я уверен, что не найдем — мы еще раз рассмотрим сложившуюся обстановку и примем решение, что делать дальше.

— Всем нужно запастись фонариками, — предостерегла Мэри. — Там темно. Здесь, в здании, вообще сумрачно, а в подвале должно быть совсем темно.

Пастор повел их вниз, по широким ступеням, ведущим в подвал. Когда они достигли конца пролета, они инстинктивно сомкнулись плотной группой, всматриваясь во тьму, взмахивая лучами фонариков, нащупывая ими коридоры и зияющие дверные проемы.

— Давайте разделимся, — предложил Бригадир, беря командование на себя. — И немного походим. Таким образом мы покроем большую площадь. Если кто-то что-то обнаружит, подайте знак. Разобьемся на двойки, Лансинг, вы с Юргенсом возьмете левый коридор. Мэри и Пастор — центральный, Сандра и я — пойдем по правому. Каждая двойка экономно использует лишь один фонарик — нужно экономить батареи. Сходимся на этом месте.

Судя по тому, как Бригадир произнес последнюю фразу, он предполагал быстро вернуться на исходное место.

Предположения Бригадира никто оспаривать не стал. Все они уже привыкли к его командирскому тону. Каждая пара двинулась в назначенный ей коридор.

В четвертой по порядку комнате, куда зашли Лансинг и Юргенс, они нашли карты. Заметить их было не просто, они вполне могли покинуть комнату, ничего в ней не обнаружив. Весь подвальный этаж был местом удручающим. Пыль покрывала все. Она поднималась облачками из-под ног, долго висела в воздухе. У нее был кислый, сухой запах. Лансинг то и дело чихал.

Они вошли в четвертую комнату, и, как и все предыдущие комнаты, она показалась совсем пустой. И когда они направлялись к двери, чтобы перейти в следующую комнату, Юргенс обвел фонариком пол.

— Подождите, — сказал он. — Там, кажется, что-то лежит.

Лансинг присмотрелся. В круге света и в самом деле был какой-то выступ на полу.

— Наверное, просто пол неровный, — сказал он, чтобы поскорее покончить с тягостной процедурой осмотра мрачного подвала.

Юргенс наклонился вперед, опираясь на костыль.

— Нужно проверить, — сказал он.

Лансинг наблюдал, как Юргенс ковыляет к непонятной припухлости в луче света, потом, балансируя на здоровой ноге, трогает пухлое вздутие на полу концом костыля. Припухлость отделилась от пола и перевернулась. Из-под пыльно-серой шерсти пыли блеснуло что-то белое.

— Мы что-то нашли, — сказал Юргенс. — Похоже на бумагу. Наверное, книга.

Лансинг быстро подошел к роботу, присел на корточки и попытался стереть пыль с находки Юргенса. Попытка получилась не совсем удачной и довольно сильно испачкала Лансинга. Пыль взлетела облаком, и Лансинг едва не задохнулся.

— Пойдем отсюда скорее, — сказал он. — Найдем место получше.

— Это еще не все, — удивился Юргенс. — Вот еще одна, в паре футов.

Лансинг протянул руку и подобрал пыльный предмет.

— Все? — спросил он.

— Кажется.

Они быстро вернулись в коридор.

— Посвети-ка, будь добр, — попросил Лансинг. — Посмотрим, что это мы нашли.

Более внимательное рассмотрение выяснило, что они обнаружили четыре сложенных листа плотной бумаги или пластика. Три листа Лансинг сунул, не разворачивая, в карман куртки, четвертый развернул. Раскладывать пришлось осторожно, поскольку складок было довольно много и все они поддавались раскладыванию с трудом. Наконец, в руках Лансинга оказался большой развернутый лист. Юргенс посветил ему фонариком.

— Карта, — сказал он.

— Наверное, карта этого города.

— Возможно. Надо рассмотреть при нормальном свете.

На карте были линии, непонятные значки, а рядом с некоторыми значками

— ряды символов, которые могли быть названиями.

— Бригадир просил подать сигнал, если мы что-нибудь найдем.

— Это подождет, — сказал Лансинг. — Покончим с остальными комнатами.

— Но вдруг это важные карты?

— Час спустя они менее важными не станут.

Они продолжали поиски. И ничего не нашли. Все комнаты были пусты, не считая толстого слоя пыли.

На полпути обратно к месту встречи они услышали далекий, но очень громкий возглас.

— Кто-то что-то нашел, — сказал Юргенс.

— Да, очевидно. Но где?

Крик, казавшийся гулким, эхом отскакивал от стен пустынного пространства подвала, доносившись сразу со всех сторон.

Лансинг и Юргенс поспешили преодолеть оставшееся расстояние, отделявшее их от начала коридора. Все еще невозможно было определить, откуда доносится крик. Иногда казалось, что он доносится из-за их спины.

В правом коридоре мелькнул свет фонарика.

— Это Бригадир и Сандра, — сказал Юргенс. — Значит, это Мэри и Пастор что-то нашли.

Прежде, чем они успели сделать несколько шагов, их догнал Бригадир.

— Это вы, — пропыхтел он. — Значит, сигнал подают Мэри и Пастор. Пастор ревет. А мы не могли понять, откуда он доносится.

Вчетвером они поспешили по центральному коридору. В дальнем его конце они нашли комнату, куда больше, чем любая из тех, где побывали Юргенс и Лансинг.

— Все, можете успокоиться, — разрешил Бригадир. — Мы уже здесь. Что это за шум вы устроили?

— Мы нашли двери, — завопил Пастор.

— Ну-ну, мы тоже нашли двери, — презрительно сказал Бригадир. — Все нашли какие-нибудь двери.

— Если вы на секунду вернете себе способность спокойно думать, — сказал Пастор, — то мы вам покажем, что нашли МЫ. Очень особые двери, необычные.

Лансинг, встав рядом с Мэри, увидел, что вдоль дальней стены комнаты идет ряд круглых освещенных отверстий. Свет не был слепящим светом фонарика, и не красным мерцанием костра — оттенок был мягким. Это был естественный дневной свет. Круглые окна располагались примерно на высоте человеческого роста.

Мэри сжала его руку.

— Эдвард, — сказала она. — Мы нашли двери в иные миры.

— Иные миры? — переспросил он тупо.

— Вот эти двери, — сказала она, — ведут в другие миры. В каждой двери есть глазок. Можешь сам посмотреть.

Она подтолкнула его вперед и, не совсем понимая, он пошел с ней, пока они не оказались перед одним из световых кружков.

— Смотри, — сказала она возбужденно. — Смотри сам. Мне этот мир больше всего нравится.

— Я его назвала миром Яблочного Цвета, — сказала Мэри. — Бело-голубой мир.

И он увидел.

Этот мир простирался перед ним, тихий, нежный. С большими травяными полянами, сверкающими ручейками, с усыпавшими траву белыми, голубыми, желтыми цветами. Желтые цветы напоминали нарциссы, они тихо покачивались на ветерке. Голубые цветы, не такие высокие, испуганно смотрели на Лансинга, полуспрятавшись в траве. На далеком холме стояла рощица розовых деревьев, покрытых поразительно розовыми цветами.

— Дикие яблони, — сказала Мэри. — На диких яблонях — розовые цветы.

Картина мира передавала ощущение свежести, словно этот мир был создан несколько минут назад. Аккуратно вымыт под весенним дождем, высушен бризом, расцвечен до яркости нежными лучами солнца.

Больше ничего не было — тихий луг с цветами, искрящийся ручей и розовость деревьев на холме. Это был очень простой мир. Очень ПРОСТОЙ. Но того, что он имел, было вполне достаточно. Да, сказал себе Лансинг, здесь есть все, что нужно этому миру.

Он повернулся к Мэри.

— Красиво, — сказал он.

— И я так думаю, — сказал Пастор. Впервые с тех пор, как он встретил Пастора, Лансинг увидел, что уголки рта служителя церкви не опущены. Его вечно озабоченное лицо стало вдруг безмятежным.

— Те, остальные, — сказал Пастор и содрогнулся. — Некоторые из них… Но этот — он прекрасен.

Лансинг принялся рассматривать саму дверь и обнаружил, что она по размерам больше обычной двери и сделана, судя по внешнему виду, из толстого листа металла. Петли были устроены таким образом, чтобы дверь открывалась наружу, в новый мир. Противоположное направление движения двери было заблокировано мощными хомутами, крепившимися не менее мощными болтами к камню стены.

— Так это лишь один из миров, — сказал он. — А остальные?

— Не такие, — вздохнула Мэри. — Смотри сам.

Лансинг заглянул во второе смотровое окошко. Перед ним открылся арктический пейзаж — огромное снежное поле, завеса яростной снежной бури, жесткий блеск ледника, уходящего вверх… Хотя холод не мог добраться в подвал, Лансинг вздрогнул, поежился. Никаких признаков жизни — полная неподвижность, не считая летящего снега.

В третьем окошке он обнаружил опустошенную, каменистую поверхность, местами покрытую наносами песка глубиной до колена. Маленькие камешки, усыпавшие песчаную поверхность, жили, казалось собственной жизнью — они перекатывались, подпрыгивали, понуждаемые к этому силой ветра, который заставлял передвигаться и сам песок. Хорошая видимость сохранилась на совсем небольшом расстоянии — заднего плана не было. Все застилала завеса летящего в потоке ветра песка, мутно-желтого.

— Видишь, — сказала Мэри, которая переходила от двери к двери вместе с ним.

За четвертой дверью были насыщенные влагой джунгли, в которых кишели летающие, ползающие, плавающие монстры-убийцы. В первые мгновения Лансинг лишь непрерывно воспринимал движение, но ничего не мог разобрать. Потом, фрагмент за фрагментом, он начал зрительно разделять тех, кто пожирал, и тех, кого пожирали — голод и стремление скрыться, удовлетворение и недовольство окружением. Ничего подобного он в живом мире до сих пор не видел — укороченные тела, огромных размеров челюсти, секущие противника клыки и когти, сверкающие глаза…

Он отвернулся, испытывая тяжесть в сердце и тошнотворные позывы в желудке. Он провел рукой по лицу, словно стараясь стереть только что окатившую его ненависть и то, что вызывает ее.

— Я на это смотреть не могла, — призналась Мэри. — Только краешком глаза посмотрела — и все…

Лансингу казалось, что он весь как-то ссохся, словно стараясь спрятаться внутри себя самого. На его коже выступили пупырышки холодной дрожи.

— Забудь, — сказала Мэри. — Выбрось из головы. Это я виновата. Нужно было тебя предупредить.

— А остальные? Еще что-нибудь в этом роде есть?

— Нет, этот — самый худший.

— Посмотрите сюда, — пригласил Бригадир. — Видели что-нибудь подобное?

Он сделал шаг в сторону, чтобы Лансинг мог заглянуть в смотровое окошко. То, что увидел перед собой Лансинг, было пейзажем из сплошных ломаных линий и плоскостей. В первую секунду он не понял, в чем дело. Потом восприятие его приспособилось, и он понял, что вся поверхность покрыта пирамидами высотой примерно в метр, основания их были плотно и точно прижаты друг к другу. Невозможно было определить, естественный ли это характер поверхности или кто-то, пытаясь занять себя посильным делом, установил их повсюду, насколько хватало глаз. Каждая пирамида венчалась острием. Неприятель, вторгшийся на это пространство, рисковал быть проткнутым.

— Должен сказать, — сказал Бригадир с завистью, — что это самое эффективное заграждение, какое мне приходилось видеть в своей жизни. Даже тяжелые машины будут задержаны на таком поле.

— Думаете, это укрепления? — спросила Мэри.

— Возможно, — сказал Бригадир, — но не вижу логики. Где же укрепленный пункт, который необходимо оборонять?

Действительно, видно было лишь пирамидное поле… Пирамиды уходили за горизонт — больше ничего видно не было.

— Думаю, мы вряд ли узнаем когда-нибудь, что это такое на самом деле,

— сказал Лансинг.

— Есть способ узнать, — сказал за их спинами Пастор. — Отверните болты, откройте засовы, дверь и шагайте вперед…

— Нет, — твердо сказал Бригадир. — Именно этого нам делать не стоит. Может, эти двери — ловушки? Откройте их, сделайте шаг в этот мир — и вдруг окажется, что позади вас нет никакой двери и у вас нет возможностей вернуться.

— Вы вообще ничему не верите, — сказал Пастор. — Везде у вас ловушки.

— Но такова природа моего военного обучения, — пояснил Бригадир. — И пока что она мне была только на пользу. Она уберегла меня от многих глупых поступков.

— Еще одна дверь, — сказала Мэри. — Но там очень печально. Не спрашивайте отчего. Просто становится тоскливо.

Да, местность была печальная. Прижав лицо к прозрачному материалу смотрового окошка, Лансинг видел перед собой лесистую низину. Деревья, окружавшие небольшую поляну, были какими-то деформированными, ломаными, напоминая собой согнувшихся старичков. Полная неподвижность, ни ветерка. И в этом, подумал Лансинг, может заключаться частично то впечатление тоски, которое вызывал этот ландшафт. Глубоко вросшие в почву, покрытые мхом валуны высились среди деревьев. И по дну глубокого оврага бежал ручей. Невеселый ручей, Лансинг не мог слышать, но был уверен, что даже звук журчания этого ручья будет грустным. Но он не мог уловить причину — отчего этот мир казался ему таким подавляющим. Почему он такой печальный?

Он повернулся и посмотрел на Мэри. Она покачала головой.

— Не спрашивай, — сказала она тихо. — Я тоже понятия не имею.

16

Они развели костер — солнце уже клонилось к закату. И внутри сумрачного холла было зябко. Они сидели вокруг костра и разговаривали.

— Хотелось бы надеяться, — сказал Бригадир, — что двери — это и есть ключ к загадке нашего появления здесь. Но я не могу заставить себя поверить в это.

— Для меня совершенно очевидно, — сказал Пастор, — что это двери в другие миры. Если бы мы осмелились войти…

— Я ведь уже говорил вам, — напомнил Бригадир, — что это ловушки. Попробуйте только испытать одну, и окажется, что назад вернуться способа нет.

— Очевидно, — сказала Мэри, — жители этого города очень интересовались этими мирами. В этом здании мы нашли не только двери, тут есть еще и графотанк. И то, что видно еще на экране — это явно нездешний мир.

— Чего мы не знаем, — заговорила Сандра, — так это являются ли видимые картины действительно продуктом творческого воображения, или это действительно изображения других миров? А вдруг это лишь произведения искусства? Возможно, довольно необычного вида искусства — с нашей точки зрения. Но разве можно утверждать, что нам известны все формы и виды искусства?

— Для меня это все чистой воды пустая болтовня, — проворчал Бригадир.

— Какой же художник, если у него все в порядке с головой, будет заставлять зрителя смотреть на свою работу через крохотную дырочку в бронированной двери? Он бы повесил произведение на стену, чтобы все видели, все сразу.

— Вы подходите к целой концепции с очень узким взглядом, — возразила Сандра. — Как можно судить, каков был замысел автора и какую форму передачи он избрал? Возможно, именно «метод смотрового отверстия» наиболее соответствовал стремлению художника приблизить зрителя к произведению? Заставить его сконцентрироваться на самом произведении, отсечь все постороннее, раздражающее воздействие? А настроения — вы заметили, что мир в каждом из окошек окрашен определенным настроением? И уже только поэтому можно было бы назвать их произведением искусства.

— А я по-прежнему думаю, что это не картины, — настаивал Бригадир упрямо. — Я считаю, что это переход в другие миры. И лучше нам держаться от них подальше.

— По-моему, мы совсем забыли о картах, которые нашел Эдвард, — сказала Мэри. — Вместе с Юргенсом. Насколько я понимаю, к нашему городу эти карты отношения не имеют. Возможно, это карты других городов, о которых мы, предположительно, должны знать. А может, это карты, относящиеся к другим мирам, тем, что мы видели в окошки дверей. Если так, то должен быть путь возвращения из этих миров обратно, сюда.

— Возможно, — сказал Бригадир. — Но необходимо знать, как это делается. Мы же этого не знаем.

— На картах могут быть обозначены другие части мира, — предположил Юргенс. — Этого. В котором мы сейчас находимся. Ведь мы видели лишь небольшую часть этого мира.

— Лично мне кажется, — сказал Лансинг, протягивая руку к картам, — что вот эта карта вполне может относиться к нашему миру. Да, вот эта.

Он развернул карту, разложив ее на полу.

— Смотрите, вот это — город, где мы сейчас. Вот это будто дорога, по которой мы шли. А этот черный квадрат — гостиница.

Бригадир наклонился вперед, изучая карту.

— Да, вот этот значок с сеткой — это вполне может быть наш город, — согласился он. — И линия соединяет его с квадратом. Это, возможно, гостиница. Но где же куб? Нет никакого значка, обозначающего куб. А ведь составители карты не могли бы пропустить такую важную деталь.

— А если карта составлялась до того, как построили куб? — предположил Юргенс.

— Справедливо, — заметила Сандра. — Мне лично куб показался построенным совсем недавно.

— Потом мы все это обсудим подробно, — сказал Бригадир. — А пока мы просто утомляем языки, говоря все, что приходит в голову. Наверное, каждый должен как следует обдумать ситуацию, а потом мы соберемся и снова поговорим.

Пастор медленно поднялся.

— Я хочу пройтись, — сообщил он. — Глоток свежего воздуха прочищает мысли. Кто-нибудь желает со мной?

— Думаю, я не прочь, — сказал Лансинг.

Снаружи, на площади, тени от домов стали длиннее и темнее. Солнце почти село, скоро должна была наступить ночь. Зубчатые линии разрушающихся домов четко выделялись на фоне закатного неба. Вес столетий почти физически ощутимо давил на плечи. Время заразило своей коррозией сам камень этих строений. Лансинг, шагавший рядом с Пастором, впервые так ясно ощутил эту ауру древности.

Пастор, должно быть, испытывал подобное чувство, потому что сказал:

— Этот город древний, как само время. Это просто невыносимо. Вы заметили это, мистер Лансинг?

— Кажется, — ответил Лансинг. — Очень необычное чувство.

— Это мир, — продолжал Пастор, — в котором прекратилась история. Она исчерпала себя и остановилась. Город — это напоминание о том, что все вещи плоти — мимолетны, сама история — всего лишь иллюзия. Вот такие города оставлены, дабы люди созерцали их как пример провала. Этот мир — провал, поражение. По-моему, неудача эта была неудачей во всех отношениях. Не так, как на других мирах.

— Возможно, вы правы, — сказал Лансинг, не зная, что еще сказать.

Пастор замолчал и молча продолжал шагать впереди, сцепив ладони за спиной, высоко подняв голову. Иногда он поворачивал ее, чтобы осмотреть площадь.

Потом он снова заговорил:

— Нужно быть осторожным и внимательным с Бригадиром. Это — маньяк. Он безумен, но таким весьма благоразумным способом, что внешне его поступки кажутся вполне нормальными. Он упрям и верит лишь своему мнению. Но рассуждать, думать он абсолютно не способен. И все потому, что его сознание трансформированно в военную схему. Вы замечали, что все военные — весьма ограниченные люди?

— За свою жизнь, — объяснил Лансинг, — я очень мало сталкивался с военными.

— Да, можете не сомневаться, — заверил его Пастор. — Они знают только один способ что-то делать, и ни в коем случае не два. Все по уставу. У них на глазах невидимые шоры. Они могут смотреть строго прямо перед собой. Мне кажется, что мы вдвоем должны бдительно следить за Бригадиром. Иначе он доведет нас до беды. В этом и заключается вся беда, собственно. Он злостно стремится быть лидером. У него просто фобия лидерства. Вы, конечно, заметили это.

— Да, я заметил, — сказал Лансинг. — Если помните, я с ним об этом уже говорил.

— Да, действительно, — сказал Пастор. — Он мне некоторым образом напоминает одного моего соседа. Этот сосед жил в доме напротив, через улицу, а в конце улицы обитал дьявол. Мы жили в прелестной местности, и едва ли можно было ожидать, что там окажется дьявол, но так оно и было. Думаю, едва ли многие понимали это. Я понимал, и подозреваю, что сосед, о котором идет речь, тоже понимал, хотя мы никогда об этом не говорили. Но вот в чем дело — сосед этот, даже понимая, что имеет дело с дьявольским отродьем, вел себя с ним, как добрый сосед. Здоровался, когда они встречались, и даже болтал с ним. Я уверен, что говорили о безобидных вещах, просто убивали время. И если бы я намекнул на этот факт соседу, то он бы меня поставил в известность, что он не имеет предрассудков против евреев, чернокожих, нацистов и так далее. И следовательно, у него нет оснований на какое-то предубеждение против дьявола, живущего на одной с ним улице.

Мне кажется, что во Вселенной существует универсальный моральный принцип, и есть вещи всегда правильные и вещи извечно неправильные, и долг каждого из нас — уметь найти границу между добром и злом, правдивым и грешным.

Если мы признаем моральным стремиться поступать по ее законам, то нам необходимо проникать в эту разницу. И я говорю не об ограниченном религиозном подходе, который, я признаю, зачастую весьма ограничен, но обо всем широком спектре человеческого поведения. Хотя я сам не согласен с этим, но признаю, что некоторые люди уверены, что человек может быть добродетельным даже если он не исповедует какую-либо религию. Я не согласен с этим, потому как считаю — человек нуждается в бастионе собственной веры, дабы поддерживать в себе праведность так, как он понимает ее.

Пастор остановился и повернулся лицом к Лансингу.

— Возможно, я говорю все это чисто из привычки. Дома, на своей грядке с овощами, у своего белого домика, стоящего на безмятежной улице таких же спокойных белых домиков, — несмотря на присутствие дьявола в домике на ее конце, — и в моей маленькой белой церкви, среди моей паствы, я был уверен во всем, что говорил. Я мог цитировать для своей паствы любое праведное или неправедное деяние, мог определить, как им поступать — даже если поступок был тривиален. Но теперь я не знаю, прав ли я. А вдруг я ошибаюсь? Какая-то часть той каменной самоуверенности покинула меня здесь! Я был убежден — раньше, теперь больше не убежден.

Он замолчал и посмотрел на Лансинга. Он был похож на сову, разбуженную среди дня.

— Не знаю, зачем я все это вам говорю, — сказал он. — Именно вам. Вы знаете, почему я говорю все это вам?

— Понятия не имею, — ответил Лансинг. — Но если вы хотите говорить со мной, я готов вас выслушать. Если это вам в чем-то поможет, я буду даже рад вас выслушать.

— Но разве вы не чувствуете этого? Одиночества, покинутости?

— Не могу сказать с уверенностью, — признался Лансинг.

— Пустота! — воскликнул Пастор. — Ничто! Это жуткое место, это эквивалент АДА! Я ведь всегда говорил, постоянно твердил своей пастве — Ад вовсе не коллекция всех земных и адских мук. Нет. Ад — это пустота, это потеря, конец любви и веры, убеждения человека к себе, конца силы, питающей убеждения…

— Да возьмите себя в руки! — крикнул на Пастора Лансинг. — Вы не должны поддаваться депрессии! Неужели вы думаете, что мы все…

— О, Боже! Почему покинул ты меня! Почему, о Господи!..

И в этот момент откуда-то с холмов, окружавших город, в ответ ему донесся другой жуткий крик. Своим тоскливым одиночеством этот яростный крик ледяными пальцами сжимал сердце, и чувство потери превращало крик в лед. Голос плакал, всхлипывал, стонал над городом, который был пуст уже тысячелетия. Вопль отражался от пустоты неба и падал на город. Такой крик могло издавать лишь существо, никогда не знавшее, что такое душа.

Всхлипывая, сжав голову руками, Пастор бросился бежать к их лагерю. Он делал отчаянные прыжки, несколько раз едва не упал, споткнувшись, но каждый раз ему удавалось сохранить равновесие и он продолжал бежать.

Лансинг, не пытаясь догнать Пастора, трусцой следовал за ним. Краем сознания он понимал, что даже благодарен за эту невозможность. Что бы он тогда делал с обезумевшим Пастором, если бы поймал его?

И все это время чудовищный рев-вопль с холмов бил в город и в мозг Лансинга. Какое-то ужасное создание изливало в мир неизмеримую тоску. Лансинг чувствовал, как жуткая ледяная рука этой тоски, словно боль, сжимает его сердце. Он тяжело дышал — не от бега, а потому, что ледяной кулак держал его в крепкой хватке.

Пастор достиг крыльца и, громко топая, помчался вверх по ступеням. Вбежав следом, Лансинг остановился сразу у залитого светом костра пространства круга. Пастор лежал на полу, рядом с костром, прижав к животу подобранные колени, наклонив голову, словно стараясь коснуться лицом коленей, обхватив себя руками, словно этой позой плода в утробе матери пытался защититься от окружающего мира.

Рядом присел на корточки Бригадир. Остальные стояли вокруг, в ужасе глядя на Пастора. Услышав шаги Лансинга, Бригадир поднял голову, потом поднялся на ноги.

— Что случилось? — спросил он громогласно. — Лансинг, что вы с ним сделали?

— Слышали ужасный вой?

— Да, и очень удивились? Что это было такое?

— Не знаю. Его напугал этот вой, он закрыл уши и бросился бежать.

— Просто перепугался?

— Да. Думаю, что так. Он уже давно был в довольно плохом состоянии — психологически. Он мне кое-что рассказывал, когда мы гуляли. Очень отрывисто, почти без связи. Я его пытался успокоить, но он воздел руки к небесам и закричал о том, что господь бросил его на произвол судьбы. И в этот момент, как бы в ответ, раздался этот крик.

— Невероятно, — сказал Бригадир.

Сандра, занявшая место Бригадира возле бедного Пастора, тоже поднялась, прижав к щекам ладони. — Он словно окаменел, — сказала она. — Весь превратился в твердые узлы. Чем ему помочь?

— Оставим его в покое, — предложил Бригадир. — Он сам придет в себя. Если нет — то нам нечем ему помочь.

— Глоток виски ему бы не повредил, — предложил в свою очередь Лансинг.

— А как мы ему дадим его? Готов спорить, что зубы у него сжаты. Придется сломать ему челюсть. Лучше попробуем это, наверное, позже.

— Как жутко это. То, что с ним случилось, — печально сказала Сандра.

— К тому все и шло, — сказал Бригадир. — С самого начала я все это предчувствовал.

— Думаете, он выкарабкается? — спросила Мэри.

— Я встречал подобные случаи, — сообщил Бригадир. — В боевой обстановке. Иногда они выдерживают и приходят в себя, иногда — нет.

— Нужно согреть его, — озабоченно сказала Мэри. — У кого-нибудь есть одеяло?

— У меня два, — сказал Юргенс. — Я их захватил на всякий случай.

Бригадир оттащил Лансинга за руку в сторону.

— А этот вопль из холмов? Он что, был такой страшный? Мы его слышали, конечно, но уже в приглушенном варианте.

— Да, довольно страшный, — сказал Лансинг честно.

— Но вы его выдержали?

— В общем, да. Но я не был в состоянии эмоционального надлома. А у Пастора этот надлом уже начался до того. Он только успел сказать мне, что Бог его оставил, как начался вой.

— Паника, — сказал Бригадир. — Бесстыдная паника. Сдрейфил, и все тут.

— Но он ничего не мог с собой поделать. Он потерял власть над собой.

— Вы так говорите, словно рады тому, что случилось, — сердито сказала Мэри.

— Здоровенный бычище-фанатик, — сказал с удовольствием Бригадир. — Которого, наконец, поставили на место. Но я вовсе не радуюсь. Просто мне немного отвратительно. Теперь у нас балласт в виде двух калек, которых придется тащить за собой.

— Так может, просто поставите их к стенке и расстреляете? — спросил Лансинг. — Ах, простите, я все забываю, что у вас нет пистолета.

— Чего никто из вас не понимает, — сказал Бригадир, — это того, что в таком походе, в каком сейчас мы, самое главное — выносливость. Нужно быть крепким и выносливым, иначе конец, не дойдете до места.

— Вы сами достаточно выносливы, — сказала Сандра, — чтобы компенсировать недостатки всех нас.

— Я вам не по вкусу, — проворчал Бригадир, — и меня это не трогает. Требовательный командир никому не нравится.

— Но все дело в том, — сказала Мэри, — что вы нам не командир. Мы все можем прекрасно обойтись и без ваших команд.

— По-моему, — вступил в разговор Лансинг, — пора нам всем перейти на другую тему. Бригадир, я был резок с вами, и я говорил только то, что я думал и думаю. Но я забуду о том, что сказал, если и вы забудете. Если мы будем ссориться, как сейчас, наш поход, как вы его назвали, ни к чему хорошему нас не приведет.

— Восхитительно, — похлопал Бригадир Лансинга по плечу. — Слова не мальчика, но мужа. Я рад, Лансинг, что вы на моей стороне.

— Не думаю, что я на вашей стороне, — возразил Лансинг. — Но я стараюсь, чтобы в нашей небольшой группе не возникало ненужных трений.

— Слушайте, — сказала Сандра, — успокойтесь все, и прислушайтесь. Кажется, вой успел прекратиться.

Они замолчали и прислушались. И в самом деле, было уже тихо.

17

Когда Лансинг проснулся на следующее утро, все остальные еще спали. Пастор лежал, укрытый скомканными одеялами. Его поза стала немного менее напряженной, он уже не казался завязанным в тугой узел.

У костра присел, согнувшись, Юргенс, наблюдая за кипящим котелком с овсянкой. Кофе стоял в сторонке, на остывающих углях — чтобы сам кофейник не остыл.

Лансинг выполз из спального мешка и присел рядом с Юргенсом.

— Как наш больной? — спросил он.

— Нормально, — ответил Юргенс. — Последние несколько часов он спал довольно хорошо. С ним перед этим случались приступы дрожи. Я никого не будил, потому что ему все равно никто не смог бы помочь. Я только смотрел, чтобы он не раскрылся. Наконец, он перестал дрожать и заснул спокойно. Знаешь, Лансинг, мы могли бы захватить с собой кое-какие лекарства! Почему никто об этом не подумал?

— У нас есть немного болеутоляющего, дезинфектантов. И бинты, — сказал Лансинг. — Но это все, что мы могли с собой взять. И другие лекарства нам бы не очень помогли. Ни у кого из нас нет ни малейших медицинских знаний. И даже если бы у нас были лекарства, мы бы не знали, как ими воспользоваться.

— Мне показалось, — заметил Юргенс, — что Бригадир был слишком жесток по отношению к бедному Пастору.

— Бригадир просто испугался, — объяснил Лансинг. — У него свои проблемы.

— Не вижу никаких проблем.

— Он взял на себя ответственность присматривать за нами. Для такого человека, как он, это вполне естественно. Его беспокоит каждый наш шаг. Каждый поступок. Он похож на курицу-наседку. И ему очень нелегко.

— Лансинг, мы можем сами о себе позаботиться.

— Я понимаю, но Бригадир так не думает. Наверняка он винит себя в том, что произошло с Пастором.

— Но ведь он не переносит Пастора.

— Знаю. Пастора никто не любит. С ним вообще трудно.

— Тогда почему ты пошел с ним гулять?

— Не знаю. Наверное, мне было его жалко. Он казался таким одиноким. Человек не должен таким быть.

— Вот ты как раз и принял на себя заботу обо всех, — сказал Юргенс. — Ты это не показываешь, но ты обо всех нас заботишься. Ты никому не рассказал о том, кто я, и откуда. Обо всем, что я тебе говорил.

— Когда Мэри задала вопрос, ты изменился и ничего не рассказал. Я понял так, что ты хотел бы держать все это в тайне.

— Но тебе я рассказал. Понимаешь? Тебе-то я рассказал. Не знаю, почему, но я решил, что вреда от этого не будет. Я хотел, чтобы ты знал.

— Наверное, у меня внешность такая. Отца-исповедника.

— И не только, — сказал Юргенс.

Лансинг встал и направился ко входу. Оказавшись на ступеньках крыльца, он остановился и оглядел площадь. Картина была мирная. Хотя восток уже посветлел, солнце еще не взошло. В смутном свете ранней зари дома, отражавшие площадь, казались розоватыми. Они потеряли зловещую красноту, какую придает их камню дневное солнце. В воздухе повисла неуловимая прохлада, где-то среди руин чирикали ранние пташки.

Сзади послышались шаги и Лансинг обернулся. По ступенькам спускался Бригадир.

— Пастору, кажется, стало лучше, — сообщил он.

— Юргенс мне уже сказал, — ответил Лансинг. — Что у него были ночью приступы лихорадки, но потом он успокоился и спал внешне спокойно.

— Пастор — наша проблема, — сказал Бригадир.

— Да?

— Мы должны заниматься основным делом. Необходимо прочесать город. Я убежден, что мы наверняка найдем здесь что-то стоящее.

— Давайте потратим всего несколько минут и как следует обдумаем ситуацию, — остановил его Лансинг. — Мы до сих пор не пытались как следует над ней поразмыслить. Вы убеждены, я предполагаю, что где-то имеется ключ к загадке нашего появления здесь. Этот ключ даст нам возможность вернуться туда, откуда мы были сюда заброшены.

— Нет, — сказал Бригадир. — Я так не думаю. Не думаю, что мы сможем когда-либо вернуться домой. Эта дорога для нас закрыта. Но должна быть дорога куда-то еще.

— Тогда вы думаете, что некая сила перенесла нас сюда, чтобы мы решили загадку и добрались до места, куда и предполагает направить нас эта сила? Наподобие крыс в лабиринте?

Бригадир пристально посмотрел на Лансинга.

— Слушайте, Лансинг, вы разыгрываете из себя адвоката дьявола. Зачем вам это?

— Очевидно, я просто понятия не имею, почему мы здесь и что мы должны делать.

— Итак, вы предлагаете отступить и ждать новых событий?

— Нет, я этого не предлагаю. Я считаю, что мы должны все же искать выход, но не имею ни малейшего представления, что именно мы должны искать и где.

— И я тоже не имею, — сумрачно признался Бригадир. — Но искать придется, и вот почему я говорю о проблеме. Мы все должны сейчас броситься на поиски, но не можем ведь мы оставить Пастора одного. Кто-то с ним должен находиться, и это уменьшает наши силы еще на одного человека.

— Вы правы, — сказал Лансинг. — Пастора одного нельзя оставлять. Думаю, Юргенс будет рад последить за ним. У него ведь нога… и он еще довольно медленно передвигается.

— Нет, Юргенс нужен нам самим. У него на плечах хорошая голова. Он не любит пустой болтовни, но умеет думать. И он наблюдателен.

— Ладно, забирайте его. Останусь я сам.

— Нет, вы нам тоже нужны. Может, Сандра согласится помочь? Она мало что стоит в поисковой работе. Слишком витает в облаках.

— Могли бы у нее спросить, — посоветовал Лансинг.

Сандра согласилась помочь и остаться с Пастором, и после завтрака все остальные отправились в поисковую экспедицию. Бригадир уже составил экспедиционный план.

— Лансинг, вы с Мэри берете вот ту улицу и прочесываете ее до самого конца. Когда достигните конца, переходите на следующую и возвращайтесь сюда. Юргенс и я тоже возьмем улицу и сделаем тоже самое.

— А что мы будем искать? — спросила Мэри.

— Все необычное. Все, что бросается в глаза. Все подозрительное. Подозрение иногда оказывается не напрасным и стоит потраченного на проверку времени. Если бы у нас было время и достаточно людей, чтобы осмотреть дом за домом… Но это невозможно. Придется ограничиться случайными попаданиями.

— Гм, от вас я ожидала более логичного плана, — с сомнением сказала Мэри.

Мэри и Лансинг шагали вдоль указанной им улицы. Местами путь частично перекрывал камень обвалившихся частей зданий. Но ничего необычного они не замечали. Дома были старомодного, почти одинакового вида. Кажется, это были жилые дома, хотя это нельзя было сказать с уверенностью.

Они осмотрели изнутри несколько домов, ничего при этом необычного не обнаружив. Комнаты — голые, тоскливые, покрытые ничем не нарушенным слоем пыли. Лансинг пытался представить себе, что когда-то комнаты эти были полны веселыми людьми, разговаривающими друг с другом, но обнаружил, что невозможно вызвать к жизни подобный образ, и в конце концов сдался. Город был мертв, дома были мертвы, комнаты были мертвы. Они умерли слишком давно, чтобы в них могли обитать даже призраки. Была потеряна даже память. Ничего не осталось.

— По-моему, это безнадежно, — вздохнула Мэри. — Я имею в виду этот слепой поиск чего-то неизвестного. Даже если этот неизвестный фактор и имеется в городе, то на его поиски могут уйти годы. Я лично считаю, что Бригадир сошел с ума.

— Нет, — сказал Лансинг, — скорее, этим человеком руководит безумная цель. Логика перед ним бессильна. Еще у куба он был уверен, что мы найдем искомое в городе. Хотя, естественно, тогда он город воображал себе совсем иначе. Он думал, что найдет здесь людей.

— Но, не найдя их, почему бы ему не изменить позицию? Разве это не логично?

— Возможно, было бы логично для тебя или меня. Мы способны подстраиваться под новые обстоятельства. Бригадир же не способен. Он планирует заранее направление действий, и изменить его уже не в состоянии. Если он говорит, что поступит так, то так и поступает. Своего отношения и намерения он не изменит.

— И зная все это, что мы можем предпринять?

— Будем играть в его игру. Пока. Возможно, наступит момент, когда он поддастся убеждениям.

— Боюсь, что ждать придется слишком долго.

— Если так, — сказал Лансинг. — Мы примем соответствующее решение. Немного позже.

— Стукнуть по его тупой башке, вот что бы я предложила в первую очередь, — сердито сказала Мэри.

Они сидели на каменной плите и, когда, поднявшись, готовы были продолжать путь, Мэри сказала вдруг:

— Слушай! Какой-то крик!

Несколько секунд они стояли неподвижно, бок о бок, потом снова послышался тот звук, на который в первый раз Лансинг не обратил внимания. Слабый, далекий, но явственно слышимый женский крик.

— Сандра! — воскликнула Мэри и побежала по улице в обратном направлении, к площади. Она мчалась так быстро и легко, словно у нее вдруг выросли крылья. В кильватер ей тяжело топал Лансинг. Бежать приходилось по извилистой тропке между упавшими каменными блоками и обломками, Лансинг пытался несколько раз совершить рывок и догнать Мэри, но ноги не повиновались.

Несколько раз они снова слышали крик.

Он выбежал на площадь. Мэри уже успела покрыть половину расстояния до их дома. На ступеньках крыльца стояла Сандра и отчаянно махала руками, продолжая кричать.

Мэри взлетела по ступенькам и обхватила Сандру в объятия. Обе застыли неподвижно, прижавшись друг к другу. Краем глаза Лансинг заметил, что на площади появился Бригадир. Лансинг, продолжая топать, добежал до основания ступенек и на последнем дыхании взлетел наверх.

— Что происходит? — спросил он.

— Пастор, — пояснила Мэри. — Он исчез.

— Исчез? Но за ним должна была наблюдать Сандра.

— Мне нужно было уйти ненадолго! — завопила Сандра. — Мне нужно было найти уединенное место. И меня не было всего минуту.

— А потом? — спросила Мэри. — Ты его искала?

— Искала! — зарыдала Сандра. — Я повсюду его искала.

Пыхтя, по ступенькам поднимался Бригадир. За ним, взмахивая костылем, спешил через площадь Юргенс.

— Что за шум? — требовательно спросил Бригадир.

— Пастор пропал, — пояснил Лансинг.

— Сбежал, — понял Бригадир. — Этот паршивец сбежал.

— Я его пыталась найти, — пожаловалась Сандра.

— Я знаю, где он, — сказала Мэри. — Уверена, что не ошибаюсь.

— Я тоже, кажется, знаю, — сказал Лансинг, бросившись к входу в здание.

— Возьми фонарик возле моего мешка, — крикнула ему вслед Мэри.

Лансинг, почти не замедляя бега, подхватил фонарик и помчался по лестнице в подвал. Спускаясь, он бормотал себе под нос:

— Болван! Ужасный осел!

Он оказался в подвале и бросился в центральный коридор. Луч фонарика прыгал пятном по стенам и потолку.

Возможно, что еще есть время, твердил он про себя, возможно, время еще есть. Но он понимал, что времени уже нет.

Он не ошибся — времени уже не было.

Обширная комната в конце коридора была пуста. Слабо светился ряд смотровых окошек.

Он потянулся к первой двери, той, что вела в мир цветущих лесных яблонь, и высветил лучом фонарика запоры. Хомуты на болтах, ранее надежно запиравшие дверь от посторонних и непрошенных посетителей снаружи, теперь свисали на своих стержнях.

Лансинг потянулся к двери, но жуткая сила ударила его сзади, швырнула на пол. Фонарик, продолжая светить, откатился в сторону. Падая, он ушиб голову о камень пола и в глазах хороводом завертелись искры. Тем не менее, Лансинг попытался сбросить навалившуюся на него тяжесть.

— Идиот! — завопил Бригадир. — Что вы надумали?

— Пастор ушел через эту дверь! — хрипло бормотал Лансинг.

— И вы собирались за ним следом?

— Конечно. Если бы я его нашел…

— Полный идиот! — воскликнул Бригадир. — Эта дверь с односторонним движением. Вы входите, но уже не возвращаетесь. Войдешь, оглянешься — а двери-то и нет! Ну, как вы думаете себя теперь вести? Если будете послушны, я вам позволю встать.

Мэри подняла фонарик и посветила на Лансинга. — Бригадир прав, — сказала она. — Это в самом деле может быть односторонняя дверь…

Вдруг она вскрикнула:

— Сандра! Назад!

Одновременно с этим криком из темноты возник Юргенс. Он сделал выпад костылем в сторону Сандры. Удар пришелся в бок, отбросив Сандру в сторону.

Бригадир пошатываясь поднялся на ноги и прислонился спиной к двери, преграждая тем самым путь всем, кто вдруг пожелал бы испытать ее.

— Понятно!? — спросил он. — Никто не должен входить в эту дверь. И даже прикасаться к ней.

На ноги с трудом поднялся Лансинг. Юргенс, сбивший с ног Сандру, помогал ей теперь подняться.

— Вот он, — сказала Мэри, светя фонариком. — Вот гаечный ключ, которым он ослабил болты.

— Я его вчера видел, — сказал Юргенс. — Он висел на крючке рядом с дверью.

Мэри нагнулась и подняла ключ.

— Теперь, — сказал успокаивающим тоном Бригадир. — Когда мы все пережили краткий период безумия, и побороли его, преодолев соблазн последовать за Пастором, давайте успокоимся, закрутим обратно запоры и выбросим гаечный ключ подальше.

— Откуда вы знаете, что эта дверь — путь только в одну сторону? — сердито спросила Сандра.

— Я этого не знаю, — ответил Бригадир. — Просто готов спорить с кем угодно, что это так.

Вот оно, подумал Лансинг. Никто не знает ничего наверняка, даже Бригадир. И пока они не узнают, никто через эту дверь не уйдет.

— Это все моя вина! — выкрикнула Сандра. — Я должна была следить за ним.

— Теперь уже неважно, — успокоил ее Бригадир. — Он все равно выждал бы момент. Не сегодня, так завтра. Он бы не успокоился, пока не попытался бы прорваться в тот мир.

— Думаю, вы правы, — сказал Лансинг. — Это был отчаявшийся человек, на пределе нервного напряжения, я понял это только во время нашего разговора, тогда, вечером. Честно говоря, считаю, что никто из нас не может себя упрекнуть в том, что виноват в происшедшем.

— Тогда что нам делать с этой идеей ухода из города? — спросил Бригадир.

Они все сидели у костра в холле. Снаружи спустился вечер.

— Что ты об этом думаешь, Лансинг?

— Я считаю, что в этом городе есть что-то зловеще. И вы все это чувствуете. Город мертв, но даже в мертвом его теле что-то наблюдает за нами. Постоянно. Следит за каждым нашим движением. Можно забыть это чувство на время, но потом оно все равно настигает тебя, как удар в спину, между лопаток.

— А если мы останемся? Если все остальные останутся?

— Оставайтесь. Я уйду, и Мэри уйдет со мной, — говоря это, он думал о том, что какая-то бессловесная связь установилась между ним и Мэри. Почему он так уверен, что она пойдет с ним?

— Всего несколько дней, — взмолился Бригадир. — Больше ничего не прошу. Если мы ничего не обнаружим в следующие несколько дней, мы все уйдем.

Никто ему не ответил.

— Три дня, — сказал Бригадир. — Всего три дня…

— Я не из тех, кто пользуется невыгодным положением человека, чтобы торговаться, — сказал Лансинг. — Если Мэри не возражает, то я готов пойти навстречу. Два дня, не больше. И это все. Больше никаких отсрочек.

Бригадир вопросительно посмотрел на Мэри.

— Ладно, — сказала она. — Два дня.

Снаружи уже наступила ночь. Скоро должна была подняться луна, а пока городом владела бархатная ночная тьма.

Юргенс с трудом поднялся:

— Я приготовлю ужин.

— Нет, позвольте мне, — предложила Сандра. — Это помогает. Отвлекает от мрачных мыслей. Нужно чем-то себя занять.

Откуда-то издали донесся жуткий вопль. Они замерли, прислушиваясь, и сидели там, где сидели до того, словно окаменев. Какое-то одинокое существо среди холмов, окружавших город, всхлипывало в ночи, изливая на них свою тоску.

18

На второй день, после полудня, Мэри и Лансинг сделали открытие.

В конце узкой улочки, между двумя зданиями, они увидели зияющее отверстие. Лансинг направил в темноту луч фонарика. Луч высветил ряды ступенек, гораздо более солидных, чем можно было ожидать при выходе с обыкновенной улочки.

— Оставайся здесь, — сказал он Мэри. — Я спущусь и посмотрю. Скорее всего, там ничего нет.

— Нет! — запротестовала она. — Я пойду с тобой. Не хочу одна здесь оставаться.

Лансинг осторожно спустился в зияющее отверстие, медленно шагая, преодолел крутой пролет ступенек. Мелькание и шуршание за спиной свидетельствовало о том, что Мэри не отстает. Лестничный пролет оказался не единственным. Лансинг высветил вокруг себя площадку, от которой вниз шел еще один пролет. И только сделав несколько шагов вниз, по новым ступенькам, он услышал бормотание. Он остановился и прислушался. Мэри наткнулась на него.

Бормотание было негромким. И больше всего оно напоминало тихое горловое пение. Словно кто-то пел самому себе. Голос был мужским.

— Кто-то поет, — прошептала Мэри.

— Придется выяснить, что это такое, — сказал Лансинг.

Но идти вперед ему не хотелось. Больше всего ему хотелось повернуться и броситься прочь. Хотя голос поющего — если это было пение — и казался человеческим, что-то в нем чувствовалось совершенно чужое, и это чувство заставило Лансинг крепче сжать зубы.

Второй лестничный пролет закончился новой площадкой, от которой вниз уходили новые ступеньки. Спускаясь вниз по третьему пролету, они услышали, что пение прибавило силу, а впереди и внизу Лансинг увидел мерцающий свет. Словно кошачьи глаза смотрели на него из тьмы. Достигнув подножия лестницы, он сделал шаг в сторону, чтобы рядом могла встать Мэри.

— Машины, — сказала она шепотом. — Или одна машина.

— Трудно сказать. Какая-то установка.

— И она работает, — сказала Мэри. — Ты понимаешь, что это первая машина, какую мы встречаем здесь, и она работает? Наконец-то что-то не мертвое!

Машина, как рассмотрел Лансинг была не очень массивной. В ней не было внешне ничего подавляющего. Горящие отверстия-зрачки, разбросанные по всей машине, давали достаточно света, чтобы можно было рассмотреть саму машину. Вся установка была очень запутанной, составленной из множества стержней и спиц. Движущихся частей видно не было. И машина напевала про себя.

Направив свет фонарика прямо вперед, он увидел, что они стоят на металлическом мостике, образовавшем переход между двумя конгломератами машины. Металлическая лента тропой убегала за пределы мощности фонариков, и со всех сторон, насколько хватало взгляда, было видно, что ее обступали стержни и спицы машины.

Очень осторожно он двинулся по мостику вперед. Мэри следовала сразу за ним. Когда они достигли начала машины, то остановились, направив свет на ближайший сегмент машины.

Машина была не просто сделана из стержней, она была весьма деликатно и тонко сделана. Ярко блестел полированный металл — если это был металл. Никакой пыли или смазки видно не было. Это вообще не напоминало какую-либо ранее виденную им машину. Больше всего она напоминала абстрактную авангардистскую скульптуру из металлических стержней, спиц и проволоки, которую ухмыляющийся бездарный создатель собрал с помощью плоскогубцев, все время подхихикивая над зрителями. Но, несмотря на внешнее отсутствие движущихся деталей, несмотря на отсутствие указаний на какую-либо работу, вся машина просто излучала энергию и чувство целенаправленности. И она непрерывно пела, бормотала что-то себе под нос.

— Очень странно, — заметила Мэри. — Будучи инженером, я могла бы и иметь какое-то понятие об этой штуке и ее назначении. Но я вообще ничего не могу здесь понять.

— И никаких намеков на ее назначение?

— Абсолютно, — сказала она.

— Тогда будем называть это просто машиной.

— Более соответствующего термина у нас пока нет, — сказала Мэри.

Лансинг почувствовал, что его тело невольно поддается ритму песни машины. Ритм внедрился в него, лепил какой-то постоянно присутствующий задний план существования Лансинга, всего его тела.

Она берет меня под контроль, подумал он. Мысль пришла откуда-то издалека, словно и не была его собственной, словно это подумал другой человек. Он понял опасность и попытался возгласом предупредить Мэри, но на это ушло некоторое время и к тому моменту уже не было Лансинга, была совсем иная форма жизни.

Он стал ростом в световые годы, и каждый его шаг вмещал в себя триллионы миль. Он возвышался посреди Вселенной, сквозь его туманное газовое тело сверкали тысячи солнц. Планеты были лишь хрустящим гравием под ногами. Когда путь преградила черная дыра, он пинком отшвырнул ее в сторону. Он протянул вперед руку, чтобы собрать в пригоршню дюжину квазаров, и потом, нанизав на струю звездного света, ожерельем повесить себе на шею.

Он вскарабкался на холм, образованный сваленными в кучу звездами. Холм был высокий, крутой, требовались заметные усилия, чтобы на него залезть. И по пути он сбросил вниз со склона довольно много звезд, которые покатились к подножию холма, которого, правда, у этого холма не существовало.

Он достиг вершины и выпрямился, широко расставив ноги, чтобы не свалиться. Перед ним простиралась, до крайней своей границы, Вселенная. Он вскинул кулак и взревел, выкрикивая вызов Вечности, и эхо крика вернулось к нему из-за последнего изгиба пространства.

С вершины, где он стоял, он созерцал предел пространства и времени. Он вспомнил, что однажды задумался — что же лежит за этими пределами. Теперь он увидел, что. И он внутренне отшатнулся, сжался, потерял равновесие и покатился вниз по склону. И когда он достиг подножия (но только это было не подножие, настоящего подножия ведь не было), он остался лежать, распростерши руки, как крылья, погрузившись в навеянную дюну из межзвездной пыли, подбрасывавшую и кидавшую его немилосердно, словно он попал в волны бушующего моря.

Вспомнив о том, что он видел за пределами пространства-времени, он застонал. И, застонав, вернулся туда, где был — на металлическую тропу-мостик, в окружение стержней непонятной машины, что-то тихо напевающей самой себе.

Мэри держала его за руку и пыталась заставить его повернуться. Тупо, не понимая еще полностью где он находится, Лансинг послушно повернулся. Он увидел, что зажженный фонарик валяется на металле дорожки, и он наклонился, чтобы поднять его. Фонарик он поднял, но при этом едва не упал лицом вниз.

Мэри снова потащила его за руку.

— Дальше идти не нужно, — сказал он. — Просто что-то случилось со мной. Я видел Вселенную…

— Именно это я и подумала.

— То есть, ты тоже что-то видела?

— Когда я подошла, ты стоял совершенно замороженный. Я боялась дотронуться — вдруг ты разломишься на тысячу кусочков-осколков.

— Давай присядем, — попросил Лансинг. — На минутку присядем.

— Здесь негде сесть.

— На пол. Можно сесть на пол.

Они опустились на твердую поверхность дорожки, лицом друг к другу.

— Итак, теперь мы знаем, — сказала она.

— Что знаем? — он потряс головой, словно пытаясь прояснить сознание. Туман перед глазами постепенно становился прозрачнее, но до полной ясности было еще далеко.

— Знаем, зачем эта машина. Эдвард, нельзя говорить Бригадиру о том, что мы обнаружили. Он взбесится.

— Но мы обязаны, — сказал Лансинг. — Ведь мы условились. Мы должны честно выполнять условия.

— И снова, — сказала Мэри, — что-то, о чем мы не имеем понятия, как обращаться. Как с теми дверьми.

Он взглянул через плечо на сверкающие спицы машины. Теперь туман в голове почти рассеялся.

— Ты сказал, что видел Вселенную. Что ты хотел сказать этим?

— Мэри, Мэри, Мэри! Погоди минуту, пожалуйста!

— Это на тебя сильно подействовало, — сказала она.

— Да, похоже.

— Я в себя пришла легко.

— Это все твое непоколебимое чувство самосознания.

— Не смейся, — сердито сказала она. — Не надо превращать все в шутку. Это серьезно.

— Я знаю. Извини. Ты хочешь знать… Я попытаюсь объяснить. Я побывал во Вселенной. Я был огромен. У меня было тело из звездного света, словно хвост кометы. Все было словно сон, только это был не сон. Я на самом деле побывал там. Это смешно, но это так. Я карабкался на холм из звезд, насыпанных кучей. И на его вершине я обозрел Вселенную, всю, до предела, пространства и времени. И я увидел, что лежит за этим пределом. Хаос. Наверное, это самое верное название. Клокочущая, гневная пустота. Но не горячая, а холодная. Смертельно, отравляюще холодная. Безразличная. Даже хуже этого. Ненавидящая все, что существует или существовало. В ярости стремящаяся превратить все, что существует, в пустоту.

Она успокаивающе тронула его рукой.

— Извини, не нужно было тебя сейчас спрашивать. Извини, что заставила тебя… Тебе это было нелегко — все это рассказать.

— Но я хотел тебе рассказать. Я все равно бы рассказал тебе, только потом. Но теперь все позади и мне стало легче. Ты говорила… что тоже видела?

— Я видела другое. Не такое опустошающее. И я уверена, что все это сделала с нами машина. Она берет под контроль сознание, личность, жизненную силу. Она отрывает твое сознание от тебя и посылает куда-то. Ты сказал, что это было как сон и одновременно это не было сном. Я считаю, что это была реальность. Если бы кто-то мог отправиться на самом деле туда, где ты побывал, то они увидели бы то же самое. Конечно, кое-что в твоем рассказе — чистый абсурд…

— Я отпихнул ногой с пути черную дыру. Я карабкался на звездный холм как по мелкому гравию.

— Вот об этом я и говорю. Это абсурд, Эдвард. Реакция, сопротивление твоего сознания. Защитный механизм, назначение которого — сохранить твой рассудок. Элемент юмора. Большая шутка — мол, тебе все равно. Ничем не удивишь…

— Ты хочешь сказать, что я был там на самом деле? Что мое сознание в самом деле перемещалось?

— Послушай, — сказала рассудительно Мэри. — Нужно смотреть в лицо фактам. Люди, жившие в этом городе, были весьма высокоразвитыми как в области науки, так и в технике. Иначе они бы не создали данной машины, дверей и графотанка. Их цели, направление работы их сознания не совпадали с нашими. Они искали ответы на неизвестные и непредставимые для нас вопросы. Двери, их назначение, понять можно. Но эта машина — она за пределами нашего сознания и понимания. В каком-то отношении это просто научная ересь.

— Еще немного, и ты меня убедишь, что в самом деле это так.

— Нужно смотреть в лицо действительности. Мы оказались в непонятном нам мире. Лишь Бог знает, что мы здесь обнаружили бы, когда культура их цивилизации была в расцвете. Возможно, что все это создано людьми. Плоды их творческого воображения. Но они настолько для нас далеки, что кажутся более чуждыми, чем, возможно, создания действительно негуманоидной цивилизации на далекой планете в другой солнечной системе.

— Но их культура потерпела крах. Несмотря на все, что они могли и смогли сделать, она зашла в тупик, рассыпалась, превратилась в пыль. Сами они исчезли, город их мертв.

— Возможно, они просто переселились. В новый, открытый ими же мир.

— Или пресытились? Ты об этом не думала? Пресытились, потеряли душу — так, кажется, говорил Пастор?

— Похоже, — согласилась Мэри. — Это в его стиле.

— Ну, а ты? Что ты испытала?

— Я ничего толком рассмотреть не успела. Лишь какой-то отрывок. Очевидно, ты там пробыл гораздо больше, чем я. По-моему, это была иная цивилизация. Я ни с кем не разговаривала, ничего не видела. Я была словно призрак, тень, невидимая для окружающих. Но я чувствовала присутствие людей, чувствовала их мысли. Чувствовала жизнь, который они жили. И это было прекрасно.

— Они были словно боги. В самом прямом смысле. Богоподобные существа. Если бы я осталась там дольше и прочувствовала всю пропасть, нас разделяющую, я бы превратилась в червя ползающего. Это были боги, добрые боги, как мне кажется. Хотя и далеко не примитивные. Цивилизованные. Весьма. Правительства у них не было. Зачем оно им? И никакой экономики, даже намека на экономику. Да, это была цивилизация в высшем смысле — без правительства и экономической системы. Никаких денег, продажи и приобретения, никаких, следовательно, банкиров и законников. Возможно, у них и понятия законов не имелось.

— Откуда ты знаешь?

— Это все как-то впиталось в мое сознание. То есть, любой мог впитать эту информацию, если хотел.

— Это вместо телескопов, — пробормотал Лансинг.

— Телескопов? — изумленно переспросила Мэри.

— Я просто размышляю вслух. Ученые моего мира, так же, как и твоего, наверное, используют телескопы для исследования космических пространств. Но люди этого мира — им не нужны были телескопы. Вместо того, чтобы смотреть, они перемещали свое сознание и впитывали знания. Они могли перемещаться куда угодно по своему желанию. Если они построили такую вот установку, то они наверняка знали, как управлять ею и ориентировать свое перемещение, чтобы отправиться к какой-либо определенной цели. Но теперь все эти машины или как еще их назвать?…

— «Машины» — вполне подходящее название.

— Но теперь они работают без управления, в разнос. Они посылают нас наугад.

— Где-то в этом городе, — сказала Мэри, — должны быть устройства управления перемещением. Возможно, какие-то кабины, куда помещались люди для переноса их сознания. Хотя трудно сказать с уверенностью, как все это делалось. Система должна была быть более тонкой, чем я предполагаю.

— Даже если мы найдем это место, — предположил Лансинг, — могут уйти годы на овладение управлением переноса.

— Возможно, но можно было бы попробовать.

— А вдруг именно это и случилось с жителями города? Нашли другой мир, лучший, и переслали туда все население.

— Не только сознание, но и тела? — спросила Мэри. — На это потребовалось бы время.

— Верно, я и не подумал об этом. И даже в таком случае, куда девалось все остальное? Разве что они забрали с собой всю свою собственность.

— Сомневаюсь, — сказала Мэри. — Разве, что они нашли подходящий мир с помощью этой установки. А потом построили дверь, ведущую туда. Эти две машины — эта и двери — они могут как-то соединяться в своих функциях. Хотя я более склонна рассматривать эту установку как исследовательский прибор. Для изучения иных миров. Только вообрази, что такой прибор может дать. Можно получить любую информацию, любые сведения и использовать их для развития собственной цивилизации. Можно изучать политические и экономические системы, заимствовать секреты технологии, и изучать новые, оригинальные методы научного исследования и даже совершенно новые научные дисциплины. Для любой цивилизации такая машина была бы культурным допингом необыкновенной силы.

— Это как раз то, о чем я думаю! — воскликнул Лансинг. — Была ли эта цивилизация достаточно цивилизованной? А наши с тобой культуры — могли бы они правильно распорядиться таким даром? Или просто бы цеплялись за старый образ мыслей и жизни, катастрофически неправильно используя такой вот аппарат?

— Это не нам с тобой решать, — сказала Мэри. — По крайней мере, не сейчас. Я считаю: нужно попробовать отыскать комнату управления этой машиной.

Лансинг встал и протянул руку, чтобы помочь ей подняться. Поднявшись, она не выпустила его руки.

— Эдвард, — сказала она тихо, — мы уже с тобой столько всего вместе пережили… и даже такое короткое время…

— Мне оно показалось очень долгим… Я даже не мог вспомнить время, когда не было тебя…

Он наклонился и поцеловал Мэри, и она на несколько мгновений прижалась к нему, потом отступила.

Они снова выбрались на узкую улочку, на которой обнаружили удивительную лестницу в мир переносящей сознание машины. Они начали поиски. Поиск продолжался до самого наступления темноты.

Вернувшись в штаб-квартиру, в то здание, где они расположили ее, они обнаружили там Сандру и Юргенса, поглощенных приготовлением ужина. Бригадира видно не было.

— Он куда-то ушел, — сообщила Сандра.

— Мы ничего не нашли, — сообщил в ответ Юргенс. — А как вам повезло?

— Никаких разговоров о деле до ужина, умоляю, — взмолилась Мэри. — К тому времени и Бригадир должен вернуться назад.

Бригадир появился через полчаса и тяжелой статуей опустился на свернутый спальный мешок.

— Могу признаться вам, что я расстроен, — сказал Бригадир. — Я сегодня прочесал добрую часть северо-востока города. Мне пришла в голову глупая идея, что там я смогу что-то откопать.

Сандра наложила ему еду на тарелку и передала.

— Давайте поедим, — сказала она.

Бригадир принял тарелку и начал устало отправлять еду в рот, ложка за ложкой. У него очень усталый вид, подумал Лансинг. И он выглядит сильно постаревшим. Усталый и старый. Впервые Бригадир проявил признаки уже весьма солидного возраста.

Когда с едой покончили, Бригадир вытащил из рюкзака бутылку и пустил ее по кругу. Потом, когда бутылка, обойдя полкруга, вернулась к нему, он сделал несколько глотков и, закупорив ее, уложил себе на колени.

— Два, — сказал он. — Два дня, которые вы мне обещали. Я человек слова. Я не буду вас задерживать, Лансинг. Вы с Мэри уйдете. А что думают остальные?

— Мы, наверное, уйдем вместе с Мэри и Лансингом, — сказала Сандра. — Я лично уйду. Этот город меня пугает.

— А что вы думаете? — спросил Бригадир Юргенса.

— Не вижу причин оставаться здесь, — сказал робот.

— Ну, а я, — сказал Бригадир, — еще на некоторое время останусь здесь. Позже я вас догоню, может быть. Я уверен, что здесь еще можно найти что-то важное.

— Бригадир, — сказал Лансинг. — Мы это важное нашли. Сегодня. Но я должен предупредить…

Бригадир подпрыгнул, вскочив на ноги, бутылка, лежавшая у него на коленях, слетела на пол, но не разбилась. Просто покатилась по полу, пока Лансинг не поймал ее.

— Вы нашли? — вскричал Бригадир. — Что это?! Расскажите, что вы нашли, расскажите, поскорее.

— Бригадир, успокойтесь и присядьте, — строго сказал Лансинг, словно говорил с непослушным ребенком.

Бригадир, явно пораженный тоном голоса Лансинга, послушно присел обратно на свой свернутый спальный мешок. Лансинг подался вперед и вручил ему бутылку. Бутылка была помещена на прежнее место на коленях Бригадира.

— Теперь поговорим спокойно, — сказала Мэри. — Давайте все обсудим. Не будем рубить с плеча. Я предлагала Эдварду ничего о нашей находке не рассказывать, но он сказал, что мы заключили соглашение, и поэтому…

— Но почему? — воскликнул Бригадир. — Почему ничего не рассказывать?

— Потому что то, что мы обнаружили — оно за пределами нашего понимания. Нам сейчас известно по меньшей мере одно назначение этого объекта, но мы понятия не имеем, как им управлять. Это опасно. Лучше с такими вещами не шутить. Мы пытались найти пульт управления или что-нибудь в этом роде, но безрезультатно.

— Я не хочу сказать, что мы не должны изучать это устройство, — объяснила Мэри. — Но мы должны быть крайне осмотрительными. И меня, и Эдварда машина успела перенести в совершенно фантастические миры без нашего согласия, хотя всего на миг. И это, возможно, лишь ничтожная доля того, на что она способна.

— Вы искали пульт управления?

— До самой темноты, — сказал Лансинг.

— Логично предположить, что пульт находится где-то рядом с аппаратом,

— сказал Бригадир.

— Мы об этом подумали, конечно. Но там больше нет места. Все занимает установка. Потом мы решили, что в соседних зданиях.

— Это совсем не обязательно, — сказала Мэри. — И я это теперь понимаю. Пульт может находиться в любом месте города. В любом.

— Вы говорили, что устройство не поддается анализу? Что вы не могли понять назначение ни одного элемента?

— Абсолютно, — призналась Мэри. — Ничего похожего на то, к чему я привыкла в моем мире. Конечно, более подробный осмотр может обнаружить что-то новое. Просто я бы не хотела слишком близко к ней подходить. Вот в чем дело. К чему совать нос в щель, которая того и гляди сожмется и прищемит его. Мы с Эдвардом испытали лишь ослабленное воздействие, я в этом не сомневаюсь. Попробуйте втянуться сильнее — и Бог знает, что может тогда произойти.

— Что меня больше всего беспокоит в этом городе, — сказала Сандра, — это то, что он такой плоский. И не в архитектурном смысле, а в том, что культура, которую он представляет, слишком плоска. Культурная бедность города просто невозможна. Ни церквей, ни храмов, ни памятников, ни библиотек, ни намека на картинную галерею или выставку произведений искусства, или зал для слушания музыки. Просто непредставимо, что люди могли быть так лишены воображения и эмоциональной чувствительности, могли удовлетвориться таким простым существованием.

— Возможно, они были поглощены чем-то другим, — сказал Лансинг. — И всех их охватила одна идея, одно стремление — в исследовательской или какой-либо другой области. Конечно, трудно это понять, но мы не знаем мотивов их поведения. Если эти мотивы были настолько сильны, что…

— Этот спор ни к чему нас не приведет, — проворчал Бригадир. — Утром сами посмотрим на эту штуку. По крайней мере, я посмотрю. Ведь вы все решили отправиться дальше.

— Мы останемся, — сказал Лансинг, — ненадолго. И присоединимся к вам.

— Только, ради Бога, — попросила Мэри, — будьте очень осторожны.

19

— Сомневаюсь, — сказал Бригадир, — что потребуется большая осторожность. Возможно, машина эта и оказывает воздействие на чувствительных людей, как вы, но человек, прочно стоящий на ногах, с сильной волей и практическим взглядом на вещи…

— Кажется, — заметил с иронией Лансинг, — вы делаете комплимент самому себе. В таком случае, не буду вас удерживать. Пожалуйста, смело шагайте вперед.

— Вы ошибаетесь, и сильно, — сообщила Мэри Бригадиру. — Я вообще не отношусь к чувствительным людям. Возможно Эдвард и наверняка Сандра могут быть отнесены к впечатлительным натурам. Пастор тоже был впечатлительным и…

— Пастор, — сказал резко Бригадир, — не мог быть впечатлительным человеком. Расхлябанным, нестабильным — возможно, но в других отношениях — как дерево.

Мэри тяжело вздохнула:

— Делайте как хотите, — сказала она, пожав плечами.

Они стояли впятером на металлическом мостике, достаточно далеко от машин, которые продолжали подмигивать огоньками своих кошачьих глаз, продолжали бормотать себе под нос песню.

— Я предполагаю, — сказал разочарованно Юргенс, — что я, будучи сам наполовину машиной, почувствую какую-то близость с этим устройством. Конечно, в моем мире есть только самые простые машины, ничего подобного этой. Да, как я сказал, я предвкушал что-то весьма интересное и необычное. И я сильно разочарован.

— Ты ничего не чувствуешь? — спросила Сандра.

— Абсолютно, — ответил робот.

— Итак, мы увидели эту машину, — сказал Бригадир. — Что мы будем делать теперь?

— Мы вам ничего и не обещали, — ответил спокойно Лансинг. — Кроме того, что вместе с вами придем сюда, взглянуть на эти машины. Я лично больше ничего делать не собираюсь. Просто еще раз посмотрю на них — и все.

— Но какая тогда от них польза? От того, что мы их нашли?

— Мы же говорили вам, — напомнила Мэри, — что сейчас нет способа понять, что это за машины. Мы отправились на поиски — вы сами не знали, чего именно. Вот, мы для вас нашли. Что это — определяйте сами, если хотите. Пастор говорил о таящемся в этом городе зле. Я лично уверена, что город этот неизбежно убьет нас по одному. И эта машина — часть той злой силы, которая совершит убийство.

— Вы на самом деле так думаете?

— Не совсем. Сама машина не имеет способности творить зло. Но этот город — не место для людей, и я его покидаю. Немедленно. Эдвард, ты со мной?

— Иди вперед. Я сейчас, прямо за тобой.

— Но подождите минуту! — воскликнул Бригадир. — Вы не можете бросить меня вот так! В момент, когда мы на пороге!

— На пороге чего?

— На пороге разгадки тайны. Той самой разгадки, которую мы ищем!

— Здесь разгадки нет, — сказал Юргенс. — Возможно, эта машина — часть ответа, но не весь ответ, и получить его вы все равно здесь не сможете.

Бригадир, яростно вращая глазами, что-то зашипел в ответ, но ни одного членораздельного слова произнести не смог. Его лицо покраснело от гнева и отчаяния. Потом он перестал шипеть и проревел:

— Ну, это мы еще посмотрим! Я вам покажу! Я вам всем покажу!

И с этим криком он прыгнул вперед, бросившись бежать по металлической дорожке между двумя рядами поющих, подмигивающих огоньками частей машины.

Юргенс сделал два быстрых шага вслед за Бригадиром, стараясь понадежнее упереться костылем в гладкую поверхность металлической дорожки. Лансинг ловко выбил ногой костыль из-под руки робота. Юргенс растянулся поперек металлической ленты.

Бригадир продолжал бежать. Он успел удалиться на весьма солидное расстояние, когда по всему его телу вдруг запрыгали искры. Потом они на миг вспыхнули ослепительно ярко и Бригадир исчез.

Ослепленные вспышкой, они некоторое время стояли, окаменев от удивления и страха. Юргенс с помощью костыля поднялся на ноги, приняв вертикальное положение.

— Очевидно, я обязан вам своим спасением, — сказал он Лансингу, сделав жест благодарности.

— Я ведь тебе уже давно говорил, — напомнил Лансинг, — что если ты попробуешь совершить новую глупость, я тебя огрею, чем попадется под руку.

— Я его не вижу, — простонала Сандра. — Бригадира там нет.

Мэри направила вдоль дорожки луч фонарика.

— И я тоже не вижу, — сказала она. — Луча не хватает.

— Не думаю, что дело в мощности луча, — усомнился Лансинг. — Бригадир ведь действительно исчез.

— Но ведь с нами произошло совсем другое, — запротестовала Мэри. — Наши тела остались здесь.

— Но мы не успели зайти так далеко вдоль дорожки, как наш бравый вояка.

— Возможно, в этом все дело, — согласилась она. — Ты говорил о машинах, способных переносить не только сознание, но и тела. Я сомневалась. Очевидно, ты был прав.

— Теперь двоих нет, — грустно сказала Сандра. — Пастора и Генерала.

— Бригадир может вернуться, — выразил надежду Лансинг.

— Мне почему-то так не кажется, — сказала Мэри. — Слишком большая энергия… Вполне возможно, что Бригадир уже мертв.

— Можете тогда сказать про него, — напомнил Юргенс. — «Он погиб с честью, как герой!». Ой, простите, я не должен был так говорить. Нет, нет! Я не должен был. Это я зря сказал. У меня вырвалось.

— Вы прощены, — снисходительно сказал Лансинг. — Ты просто опередил одного из нас.

— Что теперь? — поинтересовалась Сандра. — Что теперь делаем?

— Это проблема, — призналась Мэри. — Эдвард, ты как предполагаешь — вернется Бригадир назад? Как возвратились мы?

— Понятия не имею. И никаких предположений. Поскольку мы вернулись…

— Но ведь это было совсем другое дело.

— Он просто дурак! — в сердцах воскликнул Лансинг. — Жалкий дурак. Лидер до самого конца!

Они стояли тесной группкой, глядя на пустую металлическую ленту дорожки, вокруг по-прежнему мигали кошачьи глаза огоньков, слышалась тихая песня машины.

— Наверное, нужно немного подождать, — сказала Мэри. — И пока не уходить из города.

— Думаю, что мы должны задержаться, — высказал свое сомнение Юргенс.

— Если он вернется, то мы ему будем очень нужны, — сказала Сандра.

— Эдвард, — спросила Мэри, — что ты думаешь?

— Думаю, что нужно остаться. В такой ситуации мы не можем оставить человека. Не могу представить, что он вернется, но мы должны остаться…


Они перенесли свой лагерь на улицу, где находился вход в подземелье переносящей машины, тихо поющей про себя непонятную песню. И каждый вечер одинокая бестия в холмах выходила кричать о своем одиночестве и тоске.

На четвертое утро, сверившись с картой, которая, предположительно, относилась к данной части мира, они покинули город, двигаясь по продолжению той самой дороги, которая привела их сюда. Они шли на запад.

20

Сразу после полудня они достигли вершины одного из холмов, взявших в кольцо город, и вошли в гротескный мир фигур, созданных ветром и выветрившимся камнем. Дорога теперь бежала вниз, петляя между кошмарными и живописными замками, башнями и прочими фантастическими формами разных цветов, богатство оттенков которым придавали многочисленные слои геологических эпох.

Шли медленно — никто не пытался спешить. И путь давно уже потерял право называться дорогой. Иногда они оказывались на небольших равнинах, заливных пространствах, потом опять погружались в цветное безумие фантастического пейзажа.

Задолго до наступления ночи они отыскали место для ночлега, разбив лагерь у подножия крутого глинистого обрыва. Топливом их обеспечили кучи нанесенного паводком дерева — целые могучие древесные великаны проплывали здесь в бурном пенистом потоке, изрезавшем местность. Топливо у них было, хуже обстояли дела с водой. Впрочем, день не был чрезмерно жарким и фляги были почти полны.

Растительность росла редко. Не считая случайных пятачков сочной травы и небольших рощиц хвойных, невысоких деревьев, прижимавшихся к земле, фигурный изрезанный пейзаж был бесплоден и гол, как стол.

Поужинав, они сидели и наблюдали, как меркнет прелесть игры красок. Когда наступила ночь, звезды, яркие, крупные, какие-то ощутимые, твердые, высыпали на небо. Рассматривая небо, Лансинг обнаружил несколько знакомых созвездий. Теперь сомнений быть не могло, сказал он сам себе. Это Земля, старушка-Земля, а вовсе не другая планета иной звездной системы. Это одна из альтернативных планет, альтернатив его родной Земли, параллельный мир, о котором рассуждал старина Энди, ни на секунду не подозревая, что такая параллельная Земля могла существовать.

Лансинга тревожил фактор времени. Если созвездия остались практически такими же, то разница во времени между этой Землей и родным миром Лансинга не могла превышать несколько тысячелетий, и тем не менее, великая цивилизация, более развитая, чем родная культура Лансинга, успела развиться, достигнуть пика и рухнуть. Возможно ли, что Человек в этом мире начал свой путь к цивилизации раньше? Возможно ли, что кризисной точкой разницы между мирами было вымирание человечества на Земле Лансинга, вынудившее начать все сначала? Идея не давала ему покоя. Если человек погиб в одном мире, то какова вероятность новой попытки? Здравый смысл говорил, что вероятность приближается к нулю.

— Эдвард, — позвала Мэри, — что ты молчишь? Что с тобой случилось?

Он покачал головой.

— Так, разные несвязные мысли. Ничего особенно важного.

— Мне как-то все неловко, — сказала Сандра, — что мы так рано покинули город. Мы не дали Бригадиру времени вернуться.

— Почему же ты молчала? — спросила Мэри. — Ты могла бы сказать это тогда. Мы бы приняли во внимание твое мнение.

— Но я, так же, как и вы, спешила уйти из города. Мысль об еще одном дне была для меня непереносима.

— Я лично считаю, что мы зря тратим время, ожидая Бригадира, — сказал Лансинг. — Он уже не вернется к нам.

— А что теперь с нами будет? — тревожно спросила Сандра.

— Из-за того, что пропали Бригадир и Пастор? — уточнил Юргенс.

— Нет. Просто нас было шестеро. Осталось четверо. А когда останется трое или двое?

— Здесь у нас больше шансов, чем в городе, — сказала с надеждой Мэри.

— Город — это убийца. Мы потеряли в городе людей.

— С нами все будет в порядке, — сказал Юргенс. — Мы будем очень осторожны. Будем внимательны и не станем напрасно рисковать.

— Но ведь мы не знаем, куда движемся, — печально воскликнула Сандра.

— А мы этого вообще никогда не знали, — резонно заметил Юргенс. — С самого момента, как оказались выброшенными в этот мир. Вдруг следующий поворот дороги даст нам ответ на этот вопрос? Или мы получим ответ завтра… или послезавтра?…


В эту ночь к костру опять пришел Сопун. Он обошел лагерь со всех сторон, но в круг света не вторгся. Они сидели и слушали, как Сопун ходит вокруг костра. Что-то в его присутствии было успокаивающее, словно к ним вернулся старый приятель, словно прибежала домой потерявшаяся собака. Никакого страха Сопун не вызывал. Вместе с ними в город Сопун не вошел — вероятно, город ему нравился меньше, чем путешественникам. Но теперь, когда они снова вышли в путь, существо опять присоединилось к ним.


На следующий день, задолго до наступления темноты, они подошли к каким-то развалинам, расположенным на небольшой каменной террасе над дорогой.

— Вот и место для ночлега, — сказал Юргенс.

Они забрались на террасу, подошли к куче упавших камней из мягкого песчаника, которые когда-то образовывали низкую стену вокруг небольшого разрушенного здания, стоявшего в центре прямоугольника, образованного разрушенной стеной.

— Песчаник, — определил Лансинг. — Откуда он тут взялся?

— Вон оттуда, — сказал Юргенс, указывая на невысокий утес. — В глине виден слой песчаника. И признаки, старые следы разработок.

— Странно, — сказал Лансинг.

— Не так уж странно. По пути временами попадались выходы песчаника. Довольно часто.

— Я не обратил внимания.

— Нужно было бы специально приглядываться, чтобы обнаружить этот камень. Он почти одного цвета с глиной. Я его заметил первый раз случайно, а потом уже специально присматривался.

Пространство внутри развалившихся стен прямоугольника едва ли превышало один акр. Развалины здания, стоявшие в центре, были когда-то однокомнатным домиком.

Крыша провалилась, часть стены разрушилась от времени. По хорошо утоптанному земляному полу были разбросаны осколки глиняной посуды, а в углу валялся помятый потускневший металлический горшок.

— Место для отдыха путников, — определила Сандра. — Караван-сарай.

— Или форт, — предположил Юргенс.

— Тут не от чего обороняться, — сказал Лансинг.

— Возможно, когда-то было от чего, — заметил робот.

Позади развалин домика нашли следы костра — горка золы и несколько камней, почерневших от копоти — очевидно, на них ставили чайник или котелок. Возле костра лежала небольшая охапка топлива.

— Тут побывали наши предшественники, — сказал Юргенс. — Они набрали хвороста больше, чем понадобилось. Остатков хватит нам на всю ночь.

— А как с водой? — спросил Лансинг.

— Кажется, у нас ее достаточно, — ответила Мэри. — Но завтра придется поискать.

Лансинг отошел к остаткам оборонительной стены и остановился, глядя на чудовищно иссеченный и изрезанный ландшафт.

Бесплодные земли — вот аналогия, от которой он не мог избавиться уже вторые сутки. В западной части Северной Дакоты он бывал в похожих районах

— и первые колонисты, кажется, это были французы, назвали их Бесплодными землями. Голый край. Нехороший край для путешествия. Неизвестно сколько лет назад ужасной силы потоки воды — наверное, разразился настоящий дождевой потоп — изжевали, искромсали землю, унеся с собой все, что поддалось их напору, оставив места с более упорным материалом, что и дало в результате эти искривленные формы.

Когда-то путь, которым мы сейчас следовали, вполне мог быть торговой дорогой, экономической артерией. Если Сандра не ошиблась, этот домик был когда-то караван-сараем для тех, кто перевозил драгоценный груз из города в город. Что они найдут на другом конце почти исчезнувшей нити дороги?

К нему подошла Мэри, остановилась сзади.

— Снова маловажные и отрывочные мысли?

— Пытаюсь взглянуть в прошлое. Если бы знали, как выглядело это место тысячу лет назад, мы бы многое лучше поняли в настоящем. Сандра предполагает, что здесь размещался караван-сарай…

— Теперь это место отдыха для нас.

— Но раньше? Я только что пытался представить, как проходили здесь караваны. Откуда и куда они шли? Для них это была привычная местность. Нам она незнакома.

— Мы не пропадем, — обнадежила Мэри.

— Но мы все глубже уходим в неизвестное. И понятия не имеем, что лежит впереди. В один из дней кончатся запасы еды. Воды нам уже сейчас не хватает. Завтра мы должны обязательно найти воду.

— У нас есть еще еда Пастора и Бригадира. И ее нам хватит надолго. А вода — вода отыщется.

— Где-то же эта пустынная местность должна кончиться, — сказал Лансинг. — И тогда мы найдем воду. Пойдем назад, к огню.

Луна поднялась рано, круглая, полная, или почти полная, заливая Бесплодный Край призрачным мертвенным светом.

Сидя у самого костра, Сандра поежилась.

— Сказочная страна, — прошептала она. — Но злая, нехорошая. Никогда не думала, что сказочная страна может быть такой зловещей.

— Это зависит от точки зрения, — предположил Лансинг. — А она зависит от мира, в котором ты жила.

Сандра бросила на него испепеляющий взгляд.

— Я жила в прекрасном мире, полном прекрасных людей и вещей.

— Вот об этом я и говорю. У тебя нет точки отсчета для сравнения твоего мира и этого.

Слова были поглощены внезапным воем, раздавшимся, казалось у них прямо над головами.

Сандра вскочила на ноги и закричала. Мэри быстро шагнула вперед, взяла девушку за руку, второй рукой обняла ее за плечи, встряхнула.

— Молчи! — крикнула Мэри. — Тихо!

— Он выследил нас! — простонала Сандра. — Он преследует нас.

— Наверху, — сказал Юргенс, показывая на вершину глинистого утеса по другую сторону дороги, напротив их террасы. — Он там.

Вой прекратился, некоторое время стояла напряженная тишина.

— На гребне, — прошептал Юргенс.

И они увидели — очертания гигантского зверя, издававшего тоскливый вой. Его черный силуэт в свете лунного синего сияния, на фоне серебряного лунного диска.

Зверь напоминал волка. Но он был гораздо больше его, производил впечатление сильного и быстрого создания, вроде волка. Громадная бестия, бездомная, в поисках пристанища, ночлега, раздираемая агонией одиночества, которая заставляла ее изливать в мир свою тоску.

Зверь запрокинул свою большую голову, задрал к небу морду и снова завыл. На этот раз вой напоминал всхлип, прокатившийся под звездным небом над фантастическим пейзажем. над ней. Лансинг почувствовал, что на плечо ему легла чья-то рука. Рядом стоял Юргенс.

— Все в порядке, — сказал Лансинг.

— Конечно, — сказал Юргенс.

Плакальщик стонал и выл. Казалось, стону не будет конца, а потом, совершенно внезапно, вой прекратился, так же внезапно, как и начался. Теперь на фоне диска луны, недавно поднимавшегося на востоке, виднелась лишь черная линия нависшего утеса.

В ту ночь, когда они лежали в мешках, — кроме Юргенса, конечно, — к лагерю пришел Сопун. Сопя, существо, обошло кругом их стоянку. Они лежали и прислушивались к сопению. После визита Плакальщика приход этого дружелюбного существа показался им приятным сюрпризом.


На следующий день, после полудня, они вышли из Бесплодного Края в узкую, но постепенно становившуюся шире зеленую долину, и обнаружили там прозрачный ручей. Чем дальше шли они по берегу ручья, тем шире становилась долина, и линия гребня гористого Бесплодного Края отодвигалась все дальше, пока не превратилась в белую полоску на горизонте и совсем исчезла.

Перед заходом они наткнулись еще на один ручей, побольше первого. Ручей бежал с запада на восток. И там, где два ручья сливались в речку, путешественники обнаружили таверну.

21

Отворив дверь, они увидели перед собой обширную комнату. В дальнем конце горел очаг. Перед ним стоял большой стол, окруженный стульями. Два стула, развернутые спинками к вошедшим, были заняты. Сидевшие на них смотрели на огонь очага. Коренастая невысокая женщина с крупным, лунообразным лицом, поспешно выбежала в комнату из кухни, вытирая руки своим клетчатым фартуком, повязанным вокруг пояса.

— Ага, вот и вы, — поспешно сказала она. — Вы меня застали врасплох. Пришли раньше, чем я предполагала.

Она остановилась перед ними, все еще вытирая руки о фартук, прищурилась, разглядывая. Потом поправила локон, выбившийся из прически и попадавший на глаза.

— Ай! Ай! — негромко воскликнула она, словно чему-то удивившись. — Вас четверо! В городе вы потеряли двоих. Вот эти люди расстались с четырьмя спутниками. А некоторые компании вообще пропадали в этом городе, полностью.

Какой-то незначительный шум заставил Лансинга повернуть голову. В самом дальнем, противоположном очагу, конце комнаты сидели за отдельным столиком игроки в карты. Шум, как понял Лансинг, был тихим похлопыванием карт о стол. Игроки не обратили ни малейшего внимания на вошедшую компанию.

Он кивнул в сторону играющих.

— Когда они пришли?

— Прошлым вечером, — сказала женщина. — Вошли, направились к столику и уселись. И с тех пор играют.

Двое, сидевшие перед очагом, поднялись со стульев и направились через комнату к вошедшим. Впереди шла женщина, блондинка, высокая, гибкая, напоминающая Лансингу королеву. По пятам следовал мужчина, напоминающий коммивояжера-продавца, пытавшегося однажды всучить Лансингу весьма сомнительных достоинств кожаный бумажник.

Женщина протянула Мэри руку.

— Меня зовут Мелисса. Но я не человек, хотя очень похожа. Я марионетка.

Дальнейших объяснений не последовало, но она пожала руки всем четверым.

— Йоргенсон, — представился мужчина. — Чрезвычайно рад познакомиться. Мы оба, должен признаться, весьма напуганы. Сидим здесь уже несколько дней, пытаемся убедить друг друга, что нужно продолжить наш путь. Хотя путешествие и представляется бессмысленным, мы, вольно или невольно, обречены на него.

— Я вполне разделяю ваши чувства, — сказал Лансинг. — Все мы, я думаю, испытали подобные мысли, каждый в свое время.

— Давайте вернемся к огню, — предложил Йоргенсон. — У нас есть бутыль, но мы были не в состоянии с ней справиться. Очевидно, вы нам поможете?…

— С удовольствием, — сказал Лансинг. — Спасибо за предложение.

Женщина в клетчатом фартуке, очевидно, хозяйка таверны, куда-то исчезла. Игроки в карты не обращали внимания на окружавший их мир.

Когда все расселись у огня, получили стаканы и стаканы были наполнены, Йоргенсон сказал:

— А теперь, думаю, мы должны лучше познакомиться друг с другом и обменяться нашими впечатлениями от пережитых приключений. А также мыслями по этому поводу. Что касается меня, то я — путешественник во времени. Когда я оказался в этом мире, то предположил, что просто путешествую. Но в таком случае меня бы здесь давно уже не было. Оказалось, однако, что я ошибался. Я застрял здесь. Почему? Не понимаю. Это первый случай такого рода. Раньше я во время перемещений никогда не застревал.

Лансинг попробовал содержимое стакана и нашел его превосходным, сделав еще один глоток.

— Многие годы, — продолжал Йоргенсон, — я ищу одно определенное время и место. Однажды я побывал там, а потом, невольно, проскользнул в другое время. И с тех самых пор, как я ни старался, я не мог туда вернуться! Вдруг по какой-то причине путь туда для меня закрыт? Если это так, то почему?

— Если вы хорошо помните это место, — сказала Мэри, — то это поможет вам найти его. Если вы его хорошо знаете…

— О, время и место я знаю прекрасно! Это двадцатые годы, так называемые «Ревущие двадцатые»! Хотя я помню их совсем тихими, ничего ревущего — по крайней мере, в том месте и в тот год, где побывал я. Мир и тишина, словно в бесконечный летний день. Мир не достиг циничного усложнения, характерного для последующих десятилетий. По-моему, это был — 1926 год, месяц — август. Место — сонный городок на морском побережье, на восточном побережье. Массачусетс или Делавар, а может, Мэриленд.

— Все эти названия ничего мне не говорят, — пожаловалась Мелисса. — Вы мне говорили — Северная Америка. Но я не знаю, что это такое. Я знаю только наш город. Величественные здания, масса маленьких механических сервов, поддерживающих все наши нужды. Но никаких названий, даже для нашего города. Зачем нам они были нужны!? У нас был город и ничего больше нам не требовалось, мы никуда не хотели идти — если, собственно, было куда

— идти.

— Нас было шестеро, — сказал Йоргенсон, — когда мы попали в этот мир.

— Нас тоже было шестеро, — подтвердила Мэри. — Наверное, такие группы всегда состоят из шести. Но какой в этом смысл?

— Я понятия не имею, — сказал Йоргенсон. — Я знал только нашу группу, а теперь еще вашу.

— А в городе у нас был также идиот, — сказала Мелисса. — Дурачок, шут. Вечно шутки шутил. Иногда даже терял чувство меры, надо сказать. Еще у нас был шулер из Миссисипи. Я раньше не спрашивала, чтобы не показать свое невежество. Но теперь хочу спросить. Может, кто-нибудь скажет мне, что такое Миссисипи?

— Такая большая река, — объяснил Лансинг. — И местность.

— Хозяйка считала, что четверых вы потеряли в городе, — сказала Мэри.

— А как это произошло?

— Они не вернулись назад, — объяснила Мелисса. — Мы все утром отправились на поиски, не знаю чего. Мы понятия не имели, что ищем. Задолго до наступления темноты мы, двое, вернулись в лагерь, к месту сбора на площади города. Мы приготовили ужин, и стали ждать остальных. Мы ждали всю ночь, но они не пришли. Потом, дрожа от страха, мы начали их искать. Искали пять дней и не обнаружили даже никаких их следов. И каждую ночь из холмов доносился жуткий и тоскливый вой какого-то огромного зверя.

— И вы, значит, покинули город по западной дороге, и в конце концов, пришли к этой таверне? — спросила Сандра.

— Именно так и было, — подтвердил Йоргенсон. — И с тех пор мы укрылись в таверне, опасаясь продолжать свой путь.

— Хозяйка уже намекала, что нам пора двигаться дальше, — объяснила Мелисса. — Она знает, что у нас нет денег. Были у одного из тех, кто пропал в городе.

— У нас есть немного денег, — успокоил ее Лансинг. — Мы заплатим за вас и вы сможете идти вместе с нами дальше.

— А вы намерены продолжать путешествие? — спросила Мелисса.

— Конечно, — сказал Юргенс. — А что еще остается делать?

— Но это бессмысленно! — воскликнул Йоргенсон. — Мы не понимаем, зачем мы здесь? Зачем и что мы должны делать? У вас есть какие-то сведения об этом?

— Абсолютно никаких, — сказала Мэри.

— Мы — крысы в лабиринте, — мрачно объявил Лансинг. — Возможно, нам повезет и мы найдем выход. Или приз.

— У меня дома, — сказала Мелисса, — там, где я жила, пока я не перенеслась в этот мир, у нас были игральные столы. Мы играли часами, даже днями. Определенных правил не было. Правила рождались по ходу игры. Иногда уже установившиеся правила вдруг изменялись…

— И кто-нибудь выигрывал? — спросила Мэри.

— Не могу припомнить. Кажется, нет. Никто не выигрывал, ни один из нас. Но мы не расстраивались. Это ведь была всего лишь игра.

— Но сейчас мы играем в игру реальности, — сказал Йоргенсон. — И мы все оставили на кону свои жизни.

— Существуют скептики, — сказал Лансинг, — отрицавшие принцип постоянства во Вселенной. Как раз перед тем, как я покинул свой мир, я разговаривал с одним приятелем, утверждавшим, что во Вселенной царит случайность, если не хуже. В это я поверить не могу. Должен присутствовать элемент здравого смысла, по крайней мере. Причина и следствие. Они тоже должны быть. Должны иметь цель, назначение, хотя мы можем и не суметь понять эту цель. И даже если более развитые представители разумной жизни растолкуют нам подробности, что это за цель, мы все равно можем не уразуметь. Бывает и такое.

— Что не обещает нам счастливого конца, — заметил Йоргенсон.

— Да, опасаюсь, что не обещает. Хотя надежда всегда есть. Мы ведь еще не опустились на самое дно.

— Но есть загадки, — сказал Юргенс, — которые не поддаются разрешению, стоит лишь задуматься над этим вопросом.

— Мы спросили хозяйку о местности и обо всем, что лежит впереди, — сообщила Мелисса. — И она почти ничего не смогла нам сообщить.

— В точности как тот жулик в первой гостинице, — сказал Йоргенсон презрительно. — Он упомянул только о кубе и о городе.

— Хозяйка сказала, — продолжила свое Мелисса. — Что через некоторое время мы встретим поющую башню, и все. И еще она предупредила, чтобы мы не ходили на север. К северу, сказала она, начинается Хаос — с большой буквы.

— Что такое Хаос — она не знает, — пояснил Йоргенсон, — но боится одного этого слова.

— Тогда нужно идти на север, — сказал Юргенс, — я лично всегда подозреваю обман, если кто-то начинает меня предостерегать. Мне кажется, что на севере мы что-то можем обнаружить. Нечто, что от нас прячут.

Лансинг допил вино из своего стакана и поставил его на стол. Потом он медленно поднялся на ноги, обошел стол и оказался рядом со столиком игроков в карты.

Он стоял молча, довольно долго, и ни один из четырех игравших не обратил на него ни малейшего внимания. Потом вдруг один из них поднял голову и посмотрел на Лансинга.

Лансинг в ужасе, инстинктивно, сделал шаг назад. Глаза игрока были черными блестящими камешками в дырах черепа. Нос был не нос, а две дыхательные дыры, проделанные между ртом и глазами. Рот представлял собой еще одно горизонтальное отверстие, прорезь, без всякого намека на губы. Подбородка не было. Лицо плавно переходило в шею.

Лансинг повернулся и пошел прочь. Когда он снова оказался у стола, то услышал, как Сандра говорит странным голосом:

— Как я хочу поскорее увидеть поющую башню!

22

Они достигли поющей башни на четвертый день после того, как вышли в путь.

Башня была не совсем башней. Больше она напоминала иглу, шпиль. Громадное шило, протыкающее небо. У основания шпиль имел добрых шесть футов в поперечнике. Заостренный конец уходил на сотню футов в высоту. Башня была неприятного розоватого оттенка, материал казался аналогичным той субстанции, из которой был сделан куб. Пластик, сказал себе Лансинг, хотя был вполне уверен, что это не пластик. Положив руку на поверхность башни, они почувствовали легкую вибрацию, словно западный ветер играл башней, заставляя ее немного вздрагивать, подобно тому, как вздрагивает под прикосновением смычка струна скрипки.

Исключая Сандру, все были крайне разочарованы рождаемой башней музыкой. Йоргенсон сказал, что это вообще не музыка, а шум: звук был негромким, хотя временами становился громче обычного. Чем-то это напоминало, по мнению Лансинга, камерную музыку, хотя он не был большим любителем, а тем более знатоком этой музыки.

Когда-то очень давно, вспомнил он, Алиса заманила его на концерт камерной музыки, и он страдал молча, но искренне, целых два часа. И хотя музыка башни была тихой, она разносилась фантастически далеко. Первые звуки ее начали доходить до них на порывах ветра уже за день до того, как они увидели саму розовую иглу башни.

Сандра, лишь услышав эти отзвуки, тут же впала в граничащий с трансом восторг. Она пыталась уговорить всех не останавливаться для ночлега в эту ночь, а быстрее идти к башне.

— Неужели мы не можем немного поспешить? — упрашивала она. — Может, мы сумеем до вечера добраться до башни. Никто не устал ведь еще по-настоящему. А скоро станет свежо и идти будет только приятно.

Лансинг довольно резко отказался даже думать о переходе в ночное время.

Сандра не спорила. Она не стала помогать готовить ужин, как обычно, а отошла за круг света костра и осталась там, маленькая фигурка на ветру, напряженно вслушивающаяся. Она отказалась от еды, она не спала ночь, она простояла неподвижно до утра.


Они вскарабкались на вершину холма, где стояла так называемая поющая башня. Сандра все еще была в трансе. Она стояла, подняв голову, неотрывно глядя на башню, впитывая звук каждой клеткой тела.

— Меня этот шум абсолютно не трогает, — пожал плечами Йоргенсон. — Что она в нем нашла?

— Тебя не трогает, — сказала Мелисса, — потому что у тебя нет души. Чтобы ты не говорил, а это все таки музыка. Хотя и необычная. Я больше люблю музыку, под которую можно танцевать. Раньше я много танцевала. А под эту музыку танцевать нельзя.

— Меня волнует Сандра, — тревожно сказала Лансингу Мэри. — Она не ела со вчерашнего дня, с тех пор, как услышала первые ноты, и она совсем не спала. Что нам делать?

Лансинг покачал головой.

— Оставим ее в покое, пока. Может, она сама придет в себя.

Когда еда была готова, Мелисса отнесла тарелку Сандре и уговорила ее поесть, хотя та съела совсем немного и почти все оставила.

Сидя у огня, глядя на силуэт девушки на фоне закатного неба, Лансинг вспомнил, с каким волнением говорила Сандра об этой башне еще в таверне, когда впервые услышала о ней. На первой стоянке после того, как была покинута таверна, она сказала: «Ведь башня может быть очень красивой! Как бы мне хотелось, чтобы она была красивой! В этом мире так мало красоты! Он просто обеднен, лишен красоты!».

— Красота — цель твоей жизни, — сказал ей тогда Лансинг.

— Да, конечно. Сегодня я полдня пыталась сложить стихотворение. В этом мире, в этом пейзаже есть что-то такое — какая-то сила, откуда может родиться источник поэзии. Поэзия, рожденная из непоэтичности. Прекрасное, родившееся из некрасивого. Но я не могла начать. Я знаю, что хочу сказать, но слова и мысли не хотят соединяться.

И вот, сидя у костра и глядя на Сандру, зачарованную музыкой, которая больше ни на кого не действовала, он подумал: «Удалось ли ей сложить стихотворение?»


Йоргенсон разговаривал с Юргенсом.

— В таверне вы сказали, что нам следует направиться на север. Но нас предупредили, что это опасно. Вы сказали, что подозреваете обман, что нас хотят пустить по ложному следу.

— Правильно, — согласился Юргенс. — И признайтесь, что в моих рассуждениях есть изрядная доля здравого смысла.

— Но мы пошли на запад, а не на север.

— Мы двинулись к тому, что известно. Вот эта башня. Дальше лежит неведомое. Теперь мы можем повернуть на север и посмотреть, что это за Хаос.

Йоргенсон вопросительно посмотрел на Лансинга. Тот кивнул.

— Я тоже об этом думал. А как вы считаете?

Йоргенсон смущенно пожал плечами.

— Интересно, — сказала Мелисса, — что может представлять этот Хаос?

— Почти все, что угодно, — ответил Лансинг.

— Мне это слово — Хаос — не нравится.

— То есть, вы боитесь?

— Да, именно.

— Люди иногда называют одно и то же разными именами, — сказала Мэри.

— Хаос — для нас это может означать одно, а для кого-то — совершенно иное. Разная культурная прокладка по-разному окрашивает восприятие.

— Мы хватаемся за соломинку, — сказал Йоргенсон. — В отчаянии, не думая. Сначала был куб, потом этот чертов город. Теперь поющая башня и Хаос. Все наши соломинки.

— Я продолжаю думать, что куб был очень важен, только мы не смогли его разгадать, — сказала Мэри. — У меня такое чувство — я не могу избавиться от него, — что это был наш провал. Нас испытывали, и мы провалились. Бригадир думал, что ответ нам даст город, но он оказался слишком обманчивым… — она повернулась к Йоргенсону. — Ведь вы не нашли там ответов?

— Только пустые комнаты и повсюду пыль, возможно те, кто не вернулся, они и нашли ответ. Поэтому, наверное, они и не вернулись. Вы нашли больше, чем мы — двери, и установки переноса. И все же, они ничего не говорят. Эти находки никакой ценности не имеют.

— Не совсем, — запротестовала Мэри. — Мы теперь кое-что знаем об обитателях города. Люди высокоразвитой науки и техники. И наша находка позволяет предположить, куда исчезли все люди — переселились на другие миры.

— Подобно тому, как были переброшены сюда мы?

— Именно, — сказал Юргенс. — С некоторым исключением — они отправились по своей воле.

— А теперь выдергивают нас?

— Трудно сказать, — сказал Лансинг. — Некто, некая сила, вырвала нас из родных миров. Но что это за сила, кто стоит за ней, каковы его цели — этого мы сказать не можем.

— Вам это должно быть знакомо, — обратилась Мэри к Йоргенсону. — Ведь вы путешественник во времени. Вы по своему усмотрению перемещались между мирами и во времени.

— Но теперь я эту способность потерял, — грустно сказал Йоргенсон. — В этом мире у меня ничего не получается.

— Но если вы сосредоточитесь на самом вопросе, на том, как вы это делали… Что вы говорили, делали, что чувствовали при этом…

— Да вы что, думаете, я не пробовал! — воскликнул сердито и горячо Йоргенсон. — Я еще в городе только и делал, что пробовал!

— Да, — подтвердила Мелисса. — Я это видела.

— Если бы я только смог, — сказал Йоргенсон. — Если бы мне удалось переместиться во времени в тот момент, когда город еще жил, когда в нем были люди…

— Да, это было бы ловко, — сказала Мелисса. — Правильно я говорю?

— Да, очень ловко, — сказал Лансинг.

— Вы не верите, что я был путешественником во времени, — с вызовом сказал Йоргенсон.

— Я этого не говорил.

— Да, но вы дали понять. Без слов.

— Слушайте, — предупредил его Лансинг. — Не пытайтесь начать перепалку. У нас и без того достаточно неприятностей. Мы можем обсудить все и спокойно, без упреков и размахивания руками. Вы говорите, что умели путешествовать во времени. Я не спорю. Предлагаю на этом оставить все, как есть. И переменить тему.

— Согласен, — сказал, успокоившись, Йоргенсон. — Только если вы будете молчать.

С некоторым усилием Лансинг удержался от ответа.

— Я надеялась, — сказала Мэри, — что хотя бы эта башня даст нам какую-то зацепку.

— А она ничего нам не дала, — сердито сказал Йоргенсон. — Как и все остальные находки.

— Возможно, нам что-нибудь поведает Сандра, — когда придет в себя, — предположил Юргенс. — Она впитывает музыку. И через некоторое время, возможно, что-то нам расскажет.

— Это чепуха. Это просто какое-то пиликанье, а не музыка, ничего больше, — отмахнулся Йоргенсон. — Не понимаю, что она там нашла.

— Сандра родилась в мире с господствовавшим искусством, — объяснила Мэри, — над всеми остальными видами деятельности человека. И эстетические свойства, едва развитые у обитателей другого мира, в ней чрезвычайно сильны. Музыка…

— Если это музыка…

— Музыка может многое ей говорить, — невозмутимо продолжала Мэри. — И немного спустя она может нам кое-что рассказать.

23

Но она не пришла в себя и ничего не рассказала им.

Она почти не ела. Она не отказывалась разговаривать, но отвечала односложно. Первые два дня, все сорок восемь часов, она простояла, выпрямившись, напряженно слушая, не обращая внимания на товарищей, окружающий мир, на себя саму.

— Мы напрасно тратим время, — пожаловался Йоргенсон. — Нужно идти на север. Будем искать Хаос, что бы это ни значило. Ничего другого нам не остается. Нельзя же торчать тут вечно!

— Я на север не пойду, — отрезала Мелисса. — Меня этот Хаос пугает.

— В башке у тебя хаос, — сердито сказал Йоргенсон. — Ты даже не знаешь, что это такое, а уже трясешься.

— Так мы ни до чего не договоримся, — сказал намеренно спокойно Лансинг. — Переругивание не поможет нам. Нужно думать и обсуждать, а не орать друг на друга.

— Не можем ведь мы бросить здесь Сандру, — сказала Мэри. — Она ведь с нами с самого начала. Я без нее не пойду.

— Север — это одно из четырех возможных направлений, — напомнил всем Юргенс. — Нам сказали, что там нам грозит опасностями некий Хаос. Но если мы пойдем на запад, мы и там можем что-то найти. Конечно, хозяева гостиниц не слишком щедры в отношении сведений. В первой нам рассказали о кубе и городе, во второй — о башне и Хаосе. У нас есть карта, но она бесполезна. На ней показана дорога из города в Бесплодный Край. И все. Нет ни второй гостиницы, ни вот этой башни.

— Наверное, — предположил Лансинг, — они сами больше ничего не знают, и сказали нам все, что им известно.

— Даже если это так, — поддержал робота Йоргенсон. — Нужно попробовать и запад, и север.

— Я Сандру не оставлю, — сказала Мэри.

— Может, если мы ее убедим… — начал Йоргенсон.

— Я пробовала. Я ей сказала, что мы не можем уйти без нее. И что мы вернемся потом назад, и она будет слушать башню сколько угодно. Но сомневаюсь, что она вообще меня услышала.

— Можете остаться с ней, — сказал Йоргенсон. — Остальные разделятся. Двое пойдут на запад, двое на север. Посмотрим, кому повезет, если повезет вообще. Договоримся встретиться в исходном пункте через четыре-пять дней.

— Не думаю, что это благоразумно, — запротестовал Лансинг. — Я против того, чтобы оставлять Сандру. И не стоит раздроблять силы.

— Но пока никакая опасность нам не угрожала. Я имею в виду реальную физическую опасность, — сказал Йоргенсон. — Это вполне безопасно. Мэри остается с Сандрой. Остальные производят быструю разведку. Я особо не тешу себя надеждой, что вдруг что-то подвернется. Зачем упускать шанс?

— А может, попробовать нести Сандру? — предложил Юргенс. — Если мы унесем ее подальше от башни, она снова сможет нормально воспринимать мир.

— Возможно, — сказал Лансинг. — Не сомневаюсь, что она не будет сопротивляться. Она сейчас, можно сказать, не в своем уме. И даже если она не станет драться, нам придется ее тащить. Она будет нас задерживать. А край этот недружелюбный. Вода встречается нечасто. Последний ручей был два дня назад.

— Наполним заранее все фляги, — сказал Йоргенсон. — Здесь у нас есть ручей. И напьемся как следует. А потом ситуация с водой улучшится, может быть…

— Да, Йоргенсон прав, — сказала Мэри. — Нельзя бросать Сандру. Я с ней останусь. Опасность нам не грозит. Край здесь совершенно пустынный, никаких животных — кроме Сопуна, пожалуй.

— Я вас тут одних не оставлю, — сказал Лансинг.

— Мы могли бы оставить Юргенса, — предложил Йоргенсон.

— Нет, — сказала Мэри. — Сандра лучше знает меня. Она ко мне всегда обращалась, — она повернулась к Лансингу. — Всем нельзя оставаться. Только зря потратим силы и время. Нужно разведать, что лежит на западе и на севере. Если там ничего стоящего не обнаружится, тогда будем строить другие планы.

— На север не пойду, — сказала Мелисса. — Не пойду, и все.

— Тогда мы с тобой пойдем на запад, — сказал сердито Йоргенсон. — Лансинг и Юргенс — на север. Налегке, быстро. Всего несколько дней — и вернемся назад. К тому времени Сандра может вернуться в себя.

— Я все еще надеюсь, — сказала Мэри, — что она получает какие-то сведения. Слышит что-то, чего не слышит никто больше. Вдруг часть ответа на нашу загадку заключена именно в музыке башни. И только она поймет язык этой музыки.

— Будем держаться одной группой, — настаивал Лансинг. — Нельзя разделяться.

— Вы просто упрямец, — воскликнул Йоргенсон.

— Да, я упрям.

К вечеру Сандра опустилась на колени. Время от времени она судорожными толчками подтаскивала себя ближе и ближе к башне.

— Я боюсь за нее, — сказала Мэри Лансингу.

— И я тоже. Но кажется, с ней все нормально. Она говорит, хотя и мало. Говорит, что должна остаться… Оставьте ей немного воды и еду, и все будет в порядке. Она немного поела сегодня и попила воду.

— А что происходит с ней? Она говорит об этом?

— Нет. Я спросил, но она или не слышала, или не захотела отвечать. Наверное, не могла объяснить. Очевидно, сама еще не понимает, что происходит.

— Ты уверена, что действительно происходит что-то в ее сознании? Что это не просто восхищение музыкой?

— Не уверена, но думаю, что это не просто восхищение.

— Странно, — сказал он, — что мы никакой информации не можем получить от этой башни. Абсолютно ничего. Как и с кубом. В этом они похожи. Две конструкции. Зачем-то ведь их построили?

— Йоргенсон об этом тоже говорил. Он считает, что это обманки. Ложные указатели. Чтобы сбить с толку.

— Синдром крысы в лабиринте. Тест, чтобы нас разделить.

— Он так не говорит, но именно это подразумевает.

Они сидели отдельно от остальных, на некотором расстоянии от костра. Юргенс стоял в стороне, просто стоял, ничего не делая.

Мелисса и Йоргенсон сидели у огня, перебрасываясь время от времени словами.

Мэри взяла Лансинга за руку:

— Нужно что-то делать, — сказала она. — Нельзя просто сидеть и ждать Сандру, пока она очнется. Хозяин первой гостиницы говорил о наступающей зиме. Говорил, что на зиму закрывает свое заведение. А в этих местах зима, должно быть, жуткая. У нас, наверное, остается мало времени. Уже ведь осень. Возможно, поздняя.

Он обнял ее одной рукой, прижал к себе. Она опустила голову на плечо Лансинга.

— Я не могу оставить тебя одну, — сказал он. — Я просто разорвусь внутри, если придется оставлять тебя.

— Но придется, — сказала Мэри.

— Я могу пойти на север один. С тобой оставлю Юргенса.

— Нет. Юргенс должен быть с тобой. Я настаиваю, здесь безопасно, а на севере — кто знает, что там? Понимаешь? Так нужно.

— Да, я понимаю. Это разумно. Но я просто не могу тебя оставить.

— Эдвард, ты должен идти. Мы должны знать. То, что мы ищем, может быть именно на севере.

— Или на западе.

— Да, верно. Возможно, оно здесь, но мы не знаем об этом. Сандра — ненадежная опора. Есть еще шанс, что она нам что-то сообщит, но это слабый шанс. Ждать не стоит.

— Но ты будешь осторожна? И не будешь никуда отсюда уходить? Не станешь рисковать зря?

— Обещаю, — сказала Мэри.


На следующее утро она поцеловала его на прощание и велела Юргенсу:

— Следите за ним. Я на вас надеюсь, что вы о нем позаботитесь.

— Мы всегда заботимся друг о друге, — гордо ответил Юргенс.

24

На всем протяжении пути от гостиницы к башне, местность становилась все более безводной. К северу от башни засушливость превратилась в пустыню. Путешествовать здесь было трудно. Песок осыпался под ногами, приходилось карабкаться на дюны. Ветер ровно и устойчиво дул с северо-запада, бросая песок им в лицо.

Они шли молча. Наклонившись вперед, против ветра, Юргенс сверялся с компасом, проверяя направление их маршрута. Они продвигались все дальше на север. Впереди шел, хромая, робот, за его спиной шагал Лансинг. Сначала впереди был Лансинг, а робот хромал сзади. Но Лансинг уставал, а механическое тело Юргенса усталости не знало, поэтому лидером теперь стал он.

Несколько часов спустя дюны большей частью исчезли и почва под ногами стала более надежной, хотя и по-прежнему песчаной.

Глядя на спину с энтузиазмом работающего костылем робота, Лансинг подумал, что Юргенс продолжал оставаться для него загадкой. Хотя все остальные члены компании, должен был признать Лансинг, тоже оставались загадками. Он попытался собрать вместе все, что он знал о каждом из них. И факты, как оказалось, были весьма фрагментарными.

Мэри работала инженером в мире, где старые империи восемнадцатого столетия продолжали процветать — следовательно, мир ее отличался международной стабильностью. Кроме этого он не знал о Мэри почти ничего, не считая самого главного — он ее любит. Но ни малейшего понятия, чем она занималась, специалистом в какой области техники была, он ничего не знал о ее семье, о ее жизни. Он знал о ней, наверное, даже меньше, чем об остальных.

Мир Сандры, ее культуру ему было трудно себе представить. Тем более — понять. К тому же, она может отражать своим поведением лишь одну из субкультур, ноосферную нишу, в которой жила, а не всю культуру ее планеты. Она может отличаться от субкультуры, родной для Сандры, и сама она об этом может даже не подозревать. Они, признал Лансинг, были не совсем честные с Сандрой. Они ее игнорировали. А ведь и она могла, если бы ей дали возможность, внести свое лепту в раскрытие загадки их миссии. Если бы, вместо Лансинга и Мэри, установка подействовала на ее сознание… И даже теперь, через непонятную связь с музыкальной башней, она вполне может дать им ключ на разрешение загадки, который они все искали.

Пастор, как казалось Лансингу, был открытой книгой, хотя, опять же, он тоже мог быть частью субкультуры. Нет оснований считать, что весь мир Пастора был во власти изуверов, фанатиков. Был таким же тусклым, злобным и тупым, каким видел его Пастор. Если бы было время, они могли бы понять Пастора, найти какую-то общую точку взаимопонимания с этим человеком.

Бригадир, сказал себе Лансинг, был совсем другим случаем. Скрытный — он не пытался объяснить особенности своего мира, и отказался объяснить, как его переправили в этот мир, — с тенденцией к превосходству, командованию и наставлению окружающих. Не желающий прислушиваться к мнению других, верящий только себе. Он был загадкой. Уж он наверняка не был членом субкультуры — мир его, судя по его словам, был миром военизированной анархии, где сотни мелких царьков-военачальников вели вечную войну друг против друга. Игра, как сказал Бригадир, но весьма опасная, в лучшем случае.

А Юргенс? Тоже, наверняка, не член субкультуры, но его мир покинут, человечество отправилось осваивать звезды, оставив тех, кто не мог ему уже быть полезным, предоставив отбросам развития деградировать до немыслимого варварства. Свобода, сказал тогда Юргенс. Он получил наконец свободу, сбросив груз внутренней подразумевающейся ответственности роботов за судьбу жалких осколков былого величия человечества. Свобода? Понимал ли Юргенс, что даже теперь он свободы не получил? Даже сейчас, в этом мире, он продолжал исполнять роль слуги и охранника людей. Он ковылял сейчас по пустыне к Хаосу, который только он мог увидеть и понять с безопасностью для людей. С самого момента своего появления в этом непонятном мире он был готов помочь любому, кто нуждался в его помощи. Надежды и нужды людей — вот главная забота Юргенса.

Но по какой-то причине он не до конца доверял этой компании людей, в которой оказался. Только ему, Лансингу, рассказал он часть своей истории. О том, каков его мир, о своем хобби делать человекообразные куклы, имитации истории людей (куклы, подумал мельком Лансинг, вроде Мелиссы?). Всем остальным он вообще ничего не рассказывал и продолжал упрямо хранить молчание даже когда Мэри спросила его.

Это озадачивает, подумал Лансинг. Почему робот доверился лишь одному ему? Была ли между ними какая-то связь, которую видел робот и не понимал человек?

Юргенс, ковылявший впереди, остановился у подножия небольшой дюны. Когда Лансинг поравнялся с ним, робот показал на какой-то предмет, торчавший из песка. Это был шар из стекла или пластика, вроде шлема космонавта, и внутри шара, лицом к путникам, скалился череп. Зубы весело блестели, один из них был золотым протезом, как заметил Лансинг. Золото блестело на солнце. Из песка дюны выглядывал и какой-то округленный кусок металла, а справа, немного дальше — еще один.

Юргенс достал лопатку из рюкзака и начал сгребать песок. Лансинг ничего не сказал, стоял и смотрел.

— Еще минута и мы увидим… — пообещал Юргенс.

Через минуту они увидели.

Металлическая конструкция отдаленно напоминала форму человеческого тела. Три ноги вместо двух, десяти-двенадцати футов высотой. Две руки, торс. Верхняя часть была просторной, ее занимал скелет человека. Большей частью кости скелета были разбросаны вокруг, только череп скалился в ловушке прозрачного шлема.

Юргенс, присев на корточки, поднял голову, глядя на Лансинга.

— Что это? Как ты думаешь?

Лансинг поежился:

— Давай сначала ты.

— Машина для передвижения.

— Почему?

— Это первое, что мне пришло на ум.

— Но что это за машина?

— Что-то напоминающее это устройство было придумано людьми моего мира. Для передвижения на других планетах, во враждебной окружающей среде. Я их никогда сам не видел, только слышал рассказы.

— Машина для передвижения на опасной планете?

— Да, правильно. Ее двигательная система была подключена к нервам водителя. Очень сложные схемы, мгновенно реагирующие на биотоки мышц человека. Практически, такая машина была продолжением тела. Если человек хотел идти, машина шагала. Работать руками — машина работала своими манипуляторами.

— Юргенс, если это так, то мы, возможно видим перед собой одного из обитателей этой планеты. Настоящих обитателей. Другой человек не мог быть сюда перенесен — как были перенесены мы — в таком вот футляре. Конечно, с нами была переслана наша одежда, но…

— Нельзя все-таки исключать такую возможность, — заметил Юргенс.

— Наверное, — сказал Лансинг. — Но в таком случае этот человек попал сюда из параллельного мира, который стал враждебен человеку. Стал настолько загрязненным и опасным, что…

— Мир войны, — предположил Юргенс. — Опасные лучи, газы…

— Да, возможно. Но в этом мире защитный механизм-костюм уже был не нужен. Воздух здесь чистый.

— Ты должен понять, — сказал Юргенс. — Что когда он попал сюда, он мог уже не иметь возможности отсоединиться от костюма. Он мог быть просто биологически сращен с машиной и бежать от нее уже не мог. Вполне вероятно, что это его не слишком беспокоило. Он должен был уже давно привыкнуть к такой жизни. А такая машина давала человеку заметные преимущества. И в таком месте, как эта планета, тоже…

— Да, — согласился Лансинг. — Тоже.

— Он попал в беду. Несмотря на все свое высокомерие, он попал здесь в беду. В последний для себя раз.

Лансинг посмотрел на робота.

— Кажется, ты считаешь, что все люди — самоуверенные, что это отличительная черта человеческой расы.

— Не все, — сказал Юргенс. — Некоторая горечь должна быть тебе понятна. Когда нас бросили, словно…

— И ты растравлял свою горечь все эти годы?

— Я не растравлял, — сказал Юргенс.

Некоторое время они молчали, потом робот сказал:

— Ты не самоуверенный. И никогда не был им. Пастор — тот был, и Бригадир. И Сандра — по своему — конечно, тоже самоуверенная.

— Я знаю, — сказал Лансинг. — Я понимаю, и надеюсь, что ты их простишь.

— Ты и Мэри, — сказал Юргенс. — Я пожертвую жизнью ради тебя и Мэри.

— Но ты не захотел рассказывать Мэри о себе. Ты отказался.

— Она бы стала меня жалеть, — объяснил Юргенс. — Я бы не выдержал этой жалости. Ты меня никогда не жалел.

— Верно, — согласился Лансинг.

— Эдвард, забудем про самоуверенность. Пора идти дальше.

— Ты впереди, я следом, — сказал Лансинг. — У нас нет лишнего времени. Мне не нравится, что мы оставили Мэри. Всю дорогу мне хочется повернуть назад.

— Еще три дня. Или немного больше. И мы вернемся. С ней все будет в порядке. Найдем ее целой и невредимой. Четыре дня — больше мы себе не позволим.

По дороге они не нашли и намека на подходящее для костра топливо. И в ту ночь им пришлось впервые ночевать без костра. Местность была абсолютно пустынная.

По-своему ночь была прекрасна. Пустынные пески, серебряный холодный диск луны, а за краями ореола ее блеска, уже ничем не затмеваемые, яростно сияли крупные осенние звезды.

Лансинг почувствовал, как пропитывает его жестокая красота этой ночи. Один раз ему показалось, что он слышит далекий вой. Он доносился с юга и напоминал тоскливый плач того громадного одинокого зверя, который пугал их в городе, а потом в дороге. Он прислушался, но вой не повторился.

— Ты что-нибудь слышал? — спросил он робота.

Юргенс ничего не слышал.


Робот разбудил Лансинга задолго до рассвета. Луна висела над самым западным горизонтом, звезды на востоке тускнели.

— Поешь чего-нибудь, — сказал Юргенс. — И отправимся.

— Ничего не хочу, — отказался Лансинг. — Немного воды — и все. Поем позже, на ходу.

Поначалу идти было легко, но ближе к полудню начали попадаться дюны. Сначала маленькие, они постепенно становились все выше. Они оказались в мире бледно-голубого неба и движущихся желтых песков, и местность впереди постепенно становилась все более холмистой, уходя вверх. Вскоре им начало казаться, что они карабкаются прямо в голубое небо. Полоска неба над северным горизонтом приобрела более темный оттенок — от синего наверху до почти черного ниже.

С севера же донеслось слабое громыхание, и по мере того как они пробивали себе путь среди коварных дюн громыхание становилось громче.

Юргенс остановился на верхушке одной особенно высокой дюны, поджидая Лансинга. Тяжело дыша, Лансинг остановился рядом с роботом.

— Похоже на гром, — сказал Юргенс. — Кажется, надвигается буря.

— Судя по цвету неба — именно так, — сказал Лансинг. — Но на тучу это не похоже… Должны клубиться тучи, а тут — совершенно прямая полоска.

— Мне еще раньше показалось, что я заметил вспышку молнии, — сказал Юргенс. — Не саму вспышку, а как бы ее отблеск на небе.

— Тепловая молния, — объяснил Лансинг. — Отражение самого разряда в слое облаков.

— Пошли. Я скажу, когда устану, — сказал Лансинг в ответ на вопрос Юргенса: — Ты готов? Или еще немного отдохнем? Еще немного и будет ясно, что это такое.

К середине дня громадная черная туча поднялась довольно высоко над северным горизонтом. Местами она казалась черно-фиолетовой и в целом представляла собой пугающий феномен.

Казалось, туча замерла неподвижно — никаких клубящихся, выбрасываемых вперед грозовых облаков, хотя иногда Лансингу казалось, что вдоль черной стены происходит какое-то направленное вниз движение, словно прозрачная пленка, как бы вода, сбегает по оконному стеклу во время летнего дождя. Что-то ужасное таилось в самом внешнем виде этой тучи, какое-то внутреннее разрушающее свойство. Хотя кроме вспышек молнии никакой физической опасности не наблюдалось. Рокот громовых раскатов теперь не прекращался ни на минуту.

— Весьма необычно, — сказал Юргенс. — Я ничего подобного не встречал раньше.

— Хаос? — предположил Лансинг. Спросив об этом, он вспомнил тот хаос, или ощущение хаоса (потому что он теперь сомневался в том, что на самом деле что-то видел), которое испытал, стоя на вершине звездного холма, над Вселенной. Ничего сходного в тех ощущениях и в том, что он видел сейчас перед собой, Лансинг не мог найти.

— Возможно, — сказал Юргенс. — Но я спрошу тогда: что есть хаос?

Лансинг промолчал.

Они продолжали карабкаться. Подъемы становились заметно круче. Они преодолели несколько особо высоких дюн и увидели, что впереди горизонт вправо и влево от них начинает выгибаться, уходя вверх в небо, словно они карабкались по огромной лунообразной дюне, края которой вторгались в черноту неба.

Потом они достигли вершины гребня, по которому все это время взбирались. Лансинг в изнеможении опустился на песок, прислонившись к большому камню. Камню? — спросил он вдруг себя. Откуда здесь такой камень, если здесь не было ничего крупнее песчинки? Удивленный, он с трудом встал и обернулся. Действительно, это был валун, и не один, а целая куча. Словно кто-то, века тому назад, аккуратно сложил их на песке.

Юргенс стоял на вершине дюны, широко расставив ноги, глубоко воткнув костыль в песок для устойчивости.

Впереди песчаная поверхность круто уходила вниз, пока склон этот не достигал дна громадной тучи, нависшей над ними.

Глядя непосредственно на эту тучу, Лансинг понял, что это не грозовая туча, хотя он не мог определить, что же это такое на самом деле. Это была титаническая стена абсолютной черноты, поднимавшейся от песчаного склона высоко в небо, так что ему пришлось задирать голову, чтобы увидеть ее верхний край.

На фоне черноты продолжали сверкать разряды молний, гремели раскаты. Стена теперь казалась Лансингу чудовищной, плотной, с верхнего края которой лился сплошной поток черноты. Это была не жидкость, а что-то совершенно невообразимое и непонятное. Поток был настолько плотен и однообразен в падении, что самого падения даже не было, собственно, видно, а создавалось гипнотизирующее чувство такового. Глядя на этот черный водопад, вернее, темнопад, Лансинг понял, что слышны не только раскаты грома. Под ногами дрожала почва, и та чернота, что низвергалась с этой фантастической Ниагары, тоже бешено ревела, проносясь из неизвестности в неизвестность.

Он посмотрел на Юргенса, но робот не обращал на него внимания. Тяжело подавшись вперед на костыль, он пристально смотрел на водопад, словно загипнотизированный этой тьмой.

Лансинг опять перевел взгляд на черную стену, и на этот раз она показалась ему еще более плотной. Сначала облако, потом водопад. А что потом? Чем она покажется мне потом? — подумал он.

Но одно было ясно — это совсем не ответ на загадку, тот ответ, который они все искали, и даже не нить, которая могла бы к этой разгадке когда-нибудь привести. Как куб, как двери перехода, как поющая башня, этот черный темнопад был совершенно бессмысленным для него. Для него, Юргенса, остальных людей их группы. Бессмысленным для того типа разума и восприятия, что были присущи человеческой расе.

— Конец мира, — сказал Юргенс странным тоном.

— Конец этого мира? — спросил Лансинг, и сразу же пожалел о том, что сказал, потому что это было глупо. Зачем он это сделал?

— Наверное, не только этого, — сдавленным голосом ответил Юргенс. — Всех миров. Конец всему. Конец Вселенной. Вот куда все уходит. Ее пожирает тьма.

Робот сделал шаг вперед, приподняв костыль, прощупывая песок впереди. В поисках твердой опоры под ногами, он перенес на него вес тела. Но твердой опоры там не было. Костыль покатился вниз по склону, рюкзак, соскочив со спины, катился впереди него. Руки Юргенса были в отчаянии широко раскинуты, пальцы гребли песок, в надежде уцепиться. Но здесь был лишь песок, и песок скользил вниз вместе с Юргенсом. Пальцы робота оставляли длинные борозды.

Лансинг стремительно вскочил на ноги. Если ему удастся сохранить вертикальное положение, подумал он, скользя вниз по склону, то есть шанс вытащить Юргенса.

Он сделал шаг вперед и вниз, и его ступни не нашли никакой опоры. Песок на склоне был похож на тончайшую пудру. Здесь нельзя было стоять. Лансинг бросил тело вперед, потом назад, отчаянно пытаясь дотянуться до гребня. Но ноги его теперь скользили вниз еще быстрее, оставляя глубокие борозды в песке. Он упал лицом вниз на склон, продолжая медленно, но неуклонно скользить ко дну. Не только он, но и слой тончайшей пудры-песка медленно сползал вниз под воздействием тяготения.

Он раскинул руки, раздвинул ноги, чтобы увеличить сопротивление тела и замедлить скольжение. Ему показалось, что он и в самом деле теперь двигается медленнее, хотя трудно было сказать, действительно ли это так. Честно говоря, подумал Лансинг, положение безнадежное. Малейшее движение — и он лишь быстрее поползет вниз по склону.

Но теперь он уже точно знал, что его движение замедлилось, и на миг он вообще замер неподвижно. Он лежал, раскинув руки, боясь даже глубоко вздохнуть — вдруг снова начнется скольжение.

Он не знал, что с Юргенсом, но когда он повернул голову, чтобы взглянуть вниз по склону, надеясь увидеть робота, песок опять начал скользить, поэтому он поспешно отвернулся и вжался головой в поверхность склона. Скольжение опять прекратилось.

Прошла, казалось, вечность. Песок дрожал от грохота черного водопада. Лежа, Лансинг едва видел гребень дюны, с которого скатились они с Юргенсом. Две сотни футов, прикинул он, не больше. Если бы он мог их проползти — но он знал, что это невозможно для него.

Он сосредоточил свое внимание на вершине дюны, словно таким образом мог до нее добраться. Песчаная линия на фоне голубизны неба — пустая, неподвижная.

На миг он перевел взгляд, посмотрел в сторону, вдоль внешне бесконечного протяжения склона, на котором сейчас лежал. Когда же он снова посмотрел вверх, на фоне неба кто-то стоял — четыре фигуры на голубом фоне. Они стояли и смотрели вниз, на него. И лица были отвратительными пародиями на человеческие.

Он не сразу понял, кто это. Четыре игрока в карты, те самые, что сидели отдельно от всех и в первой, и во второй гостинице. Теперь их человекоподобные лица смотрели вниз, на Лансинга.

Почему они здесь? — подумал Лансинг. — Как они сюда попали? Что может их здесь интересовать? Он хотел позвать на помощь, потом решил, что это бесполезно. Они не обратят на крик внимания, а ситуация станет только хуже. А может, на самом деле их там нет? Вдруг его воображение сыграло с ним злую шутку? Он отвел взгляд, потом посмотрел опять — они продолжали стоять.

Один из них что-то держал в руке. Что это? Потом игрок, державший это непонятное что-то, поднял руку над головой и завертел. Тогда Лансинг понял

— это веревка. Игроки в карты бросают ему веревку!

В следующий миг, разматывая кольца, веревка летела к нему. У него есть один шанс, или даже полшанса, не больше. Если же ему придется ловить веревку, то он снова поползет вниз, и пока веревку вытащат, соберут, снова метнут… Он уже будет далеко внизу и его не спасти.

Веревка, казалось, застыла в воздухе. Когда она упала, то упала прямо на Лансинга — идеально точный бросок. Он с отчаянием обреченного схватился за веревку одной рукой, потом перевернулся набок, схватил другой. Теперь он быстро скользил вниз, очень быстро, и когда веревка натянулась, он остановился, испытав болезненный толчок. Изо всех сил сжимая веревку, Лансинг начал медленно подтягивать себя наверх по склону. Он старался не рисковать, чтобы случайно не потерять спасительную веревку. Фут за футом он поднимался наверх. Наконец, он сделал остановку, чтобы отдохнуть, отдышаться и посмотрел вверх. Игроки в карты исчезли. Кто же держит веревку? Ему вдруг, как в кошмаре, привиделось, что второй конец сейчас будет сброшен и он покатится вниз по склону. Задыхаясь, Лансинг принялся карабкаться наверх словно безумец, бездумно спасая свою жизнь. Сейчас нужно было добраться до гребня дюны, до верха склона, и нужно было успеть сделать это, пока веревка держит. Он почувствовал, как его тело перевалило через гребень. Только тогда он обессиленно перестал сжимать веревку.

Перекатившись, он сел. Только усевшись на безопасной плоской песчаной площадке, он выпустил веревку из рук.

Он увидел, что конец ее привязан вокруг большого валуна, того самого, на который он опирался, когда они с Юргенсом вскарабкались на этот предательский гребень.

Юргенс! — подумал он. — О, Боже мой, что с Юргенсом? Отчаянно борясь за жизнь — неужели все это заняло лишь несколько минут, а не часов? — он совершенно забыл о роботе.

На четвереньках Лансинг подобрался к гребню склона, лег и осторожно заглянул за край, где начинался смертельный слой песчаной пудры. Следы его борьбы со склоном уже исчезли, затянутые постоянно движущимся слоем песка.

Юргенса не было видно. Ни робота, ни признаков следов его спуска по склону. Юргенс исчез, растворился там, где склон объединялся с великой чернотой загадочной стены-плотины.

Робот не звал на помощь, как помнил Лансинг, не называл его имени. Он в полном молчании устремился навстречу судьбе. Лансинг был уверен, что робот явно не хотел втягивать в несчастный случай его, человека.

Но был ли это несчастный случай? Он вспомнил, как стоял Юргенс, глядя на ревущий темнопад — словно в таком же трансе, как и Сандра перед поющей башней. Он вспомнил, что робот сам сделал первый шаг, шаг за пределы безопасности, словно для того, чтобы оказаться ближе к притягивающему его ужасу черной стены.

Неужели он попал под гипнотическое влияние этого феномена, как Сандра с ее поющей башней? И нечто в этой черной завесе поманило его? И не сделал ли он этот шаг по своей воле, не ожидая, что покатится по предательскому склону — во всепоглощающем порыве оказаться поближе к тому, что его звало?

Лансинг покачал головой. Кто теперь мог ответить на эти вопросы?

Но как бы там ни было, Юргенс совершил этот поступок по своей воле, а не из соображений, связанных с людьми, находившимися под его опекой. Он совершил поступок так, как всегда хотел совершить — свободно, а не из верности людям. В этот последний момент Юргенс обрел свободу, которую так долго искал.

Лансинг медленно поднялся на ноги. Он отвязал конец спасшей его веревки от валуна и начал аккуратно его сматывать. Наверное, в этом не было необходимости, он мог просто бросить ее там, где она лежала. Но ему нужно было чем-то себя занять.

Смотав веревку, он положил ее на песок и посмотрел по сторонам — не видно ли игроков в карты? Их не было, как не было и никаких признаков того, что они здесь побывали. Об этом — потом, сказал он себе. Сейчас нет времени об этом думать. У него есть задание, и он должен выполнить его как можно скорее.

Нужно вернуться к поющей башне. Туда, где осталась Мэри и погруженная в забытье транса Сандра.

25

Он медленно шел назад, по следам, которые они с Юргенсом оставили, двигаясь в противоположном направлении. Местами их следы уже занес песок, но пока Лансингу удавалось находить их. Он все еще слышал за спиной утихающий грохот Водопада Черноты — Хаоса. И что это было, этот Хаос? — спрашивал он себя. Особого значения это теперь не имело. Имело значение только возвращение к Мэри.

Надвинулась ночь, на небо выползла луна, засверкали первые звезды. Он упрямо шел на юг. Теперь должно быть легче, повторял про себя Лансинг. Теперь он идет под уклон. Хотя почему-то легче идти не было.

Он упал и остался лежать на песке, не в силах заставить себя подняться.

Потом перекатился на спину, нащупал флягу. И пока он ее искал, внезапно провалился в тягучую трясину сна.

Он проснулся, освещенный ослепительным солнцем, и в первую секунду не мог вспомнить, где находится. Он приподнялся на локте, огляделся по сторонам — вокруг ничего не было видно, кроме слепящего глаза песка, отражавшего лучи солнца. Лансинг протер глаза кулаком — теперь он вспомнил, где он и что должен делать.

Он вскочил на ноги, встряхнулся. Потом, покачнувшись — он еще не проснулся полностью — вытащил флягу, отвинтил крышку и сделал несколько глотков невкусной теплой воды. Спрятав флягу на место, он двинулся в путь, который они с Юргенсом проложили в обратном направлении.

Сунув руку в рюкзак, Лансинг наугад вытащил что-то из еды и принялся жевать, не останавливаясь. Нельзя было терять ни минуты. Ноги, затекшие за ночь, болели, не хотели работать, предчувствуя изнурительный дневной переход. Но он заставлял их делать шаг за шагом, и постепенно мышцы разогрелись. Горло пересохло, но он экономил воду — в его фляге оставалось меньше половины. (Несколько часов спустя он сообразил, что в кармане его рюкзака оставлена и вторая, полная фляга). Впереди, над песком плясали призрачные миражи раскаленного воздуха, поднимавшегося над дюнами. Он проспал дольше, чем следовало, потеряв драгоценное время, и теперь эта мысль подгоняла Лансинга словно плеть.

Иногда он вспоминал Юргенса, но не очень часто. Это тоже придется отложить на потом. Он старался сосредоточиться на мысли о Мэри, ждущей его у поющей башни. Но даже эта мысль иногда ускользала, и он брел сквозь мысленный вакуум, помня лишь об одном — он должен дойти до поющей башни.

Дюны кончились, след, по которому он шел, был теперь виден хуже, но Лансинг все еще мог идти по нему, а значит, в верном направлении, потому что грунт был песчаным. Солнце пересекло точку зенита и начало спускаться к западному горизонту. Идти стало легче — не было дюн и местность стала ровнее, — и Лансинг попробовал прибавить шагу, но почувствовал, что не в состоянии передвигать ноги быстрее. Он брел медленно, но равномерно, и это было все, на что он был теперь способен. Ничего удивительного, здраво размышлял Лансинг, третий день мучительного перехода. И продолжал упрекать себя в том, что не может двигаться быстрее.

Солнце закатилось, на востоке загорелись первые звезды, потом на небо взошла луна. Он заставлял себя идти вперед. Если он будет идти, если он заставит себя не останавливаться, то к рассвету будет на месте.

Но тело подвело Лансинга. Ноги отказались служить и, в конце концов, ему пришлось сделать остановку. Он заполз за небольшую дюну, дававшую защиту от ветра, отстегнул рюкзак. Потом нашел запасную флягу и от души напился, не забывая при этом об экономии. Потом нашел колбасу и сыр и проглотил еду почти не жуя.

Он просто посидит, отдохнет, но спать не будет — так пообещал Лансинг сам себе. Через час он снова будет в состоянии идти. Он задремал, а проснувшись, обнаружил, что восток розовеет зарей.

Выругав себя за слабость, он поднялся, забросил за спину рюкзак и зашагал на юг. Опять на юг. Он обещал Мэри, что вернется через четыре дня, и он сдержит обещание.

Впереди показались дюны — конец легкому пути. Значит, пока он не достиг дюн, нужно успеть наверстать упущенное. Пока местность удобна для ходьбы. Потом, среди дюн, темп неизбежно замедлится.

Но почему он так отчаянно спешит? — задавал Лансинг вопрос сам себе. Особой причины не было. С Мэри все в порядке. Она его ждет, с ней все в порядке. Эти попытки успокоить самого себя не дали никаких результатов — он не замедлил шага.

Вскоре после полудня он миновал дюну, у которой была погребена шагающая машина со своим скелетом-водителем. Череп скалился сквозь шлем, блестя идиотским золотым зубом. Лансинг не остановился ни на секунду.

Когда начались дюны, он атаковал их, словно древний викинг-берсеркер.

Всего несколько часов, сказал он себе, и он будет возле башни еще до заката солнца и обнимет Мэри. Час спустя он заметил верхушку башни, когда переваливал через особенно высоченную дюну. И это заставило его прибавить скорости.

За все время сумасшедшей гонки через пески он туманно представлял себе картину — Мэри бежит ему навстречу. Радостно окликает его, распростерши руки. Этого не было. Она не выбежала ему навстречу. Вообще никого не было видно. И не поднимался дым от костра. Не было никого, даже Сандры.

И когда он бросился к тому месту, где был их лагерь, он вдруг увидел Сандру. Она лежала почти у самого основания поющей башни. Ветер теребил концы ее шарфа — и все. Полная неподвижность.

Лансинг остановился, словно остолбенел. Холод вдруг внезапно проник в его сердце, ужасное предчувствие потрясло его. Его охватила паника.

— Мэри?! — крикнул он. — Я вернулся! Где ты?

Мэри не ответила. Над лагерем нависла тишина.

Сандра должна знать, сказал он себе. Кажется, она спит. Он ее сейчас разбудит.

Он присел рядом с девушкой и тронул ее за плечо. Странно — она словно стала невесомой! Он осторожно потряс ее, потом чуть-чуть посильнее — толчок заставил тело Сандры перевернуться и он увидел ее лицо. На него смотрела сморщенная коричневая мумия.

Он отпустил ее плечо и тело перевернулось обратно. Мертва, подумал он, уже не видя ужасного лица. Словно прошла тысяча лет! Ссохшееся внутри собственной одежды тело, иссушенное ветром, лишенное всех соков жизни…

Он поднялся, посмотрел вокруг. Потом наклонился над костром, протянул к углям ладони. Он не почувствовал тепла. Костер погас уже давно, под слоем золы не таились тлеющие угольки. Рядом лежал рюкзак, всего один рюкзак, очевидно, Сандры. Рюкзак Мэри исчез.

Он сел. Он ничего не мог понять. Его сознание находилось в состоянии полного шока. Онемение ужаса и горя. Умственный паралич…

Сандра умерла, а Мэри… Костер погас уже много часов назад. Значит, Мэри ушла отсюда уже давно.

Шок частично прошел, его место занял ужас, но теперь Лансинг мог думать.

Нет времени поддаваться панике. Нужно думать, спокойно и быстро думать. Рассмотреть ситуацию трезво, оценить, сделать единственно верный вывод. Сложить части головоломки вместе и посмотреть, что получается.

Лагерь пуст. Юргенс и он ушли на север. Йоргенсон и Мелисса — на запад. Они договорились не задерживаться в пути, вернуться через четыре-пять дней к башне. И четвертый день еще не кончился.

Сандра мертва, и, если судить по ее виду, мертва очень давно, что, конечно, невозможно. Всего четыре — даже меньше того — дня назад она была еще жива. Башня, с горечью сказал себе Лансинг. Ее выпила башня. Иссушила ее жизнь до дна. Возможно потому, что сама Сандра того хотела. Это была ее плата за ту красоту, которую она нашла в музыке башни.

Мэри ушла. Она не убежала в панике, вопя, в пустыню. Она забрала свой рюкзак. Но почему она не оставила какой-нибудь знак, записку? Чтобы он мог знать, куда и когда она ушла?

Он встал и обыскал всю площадку лагеря и башни. Потом, чтобы не сомневаться, обыскал второй раз. И опять ничего не нашел.

Она могла пойти на север, рассчитывая встретить их на обратном пути. Или пошла на запад, надеясь отыскать Йоргенсона и Мелиссу. Хотя это маловероятно — ни тот, ни другая не слишком ей понравились. А может, она вернулась в таверну и ждет его там?

Начнем с начала, именно с начала, сказал он себе, удивляясь, что рассуждает так хладнокровно. Сначала вернемся к дюнам, сделаем круг, проверим, нет ли следов Мэри. На север она не пошла — тогда бы он ее встретил на обратном пути, потому что шел по их собственным следам до конца.

Но он сделал круг, не найдя других следов, кроме своих и Юргенса. Он внимательно изучил эти следы — вдруг окажется, что тут оставил отпечатки ног кто-то третий. Никаких признаков третьего путешественника не оказалось. Два следа, ведущие к северу, и третий след — его собственный, по пути назад. Больше в этом направлении никто не ходил.

Когда он вернулся в лагерь, опускалась ночь. Он стоял и думал, пытаясь принять какое-то решение. Потом принял его, хотя и это было ему нелегко. Но, сказал он сам себе, стараясь заглушить чувство вины, это единственное, что он может сейчас сделать.

Он утомлен. Он похож на загнанную лошадь. И этим он не помогает ни себе, ни Мэри. Он должен снова стать человеком. Полумертвым от недосыпания не стоит рваться вперед, сломя голову.

Нужно сделать небольшую передышку. Ведь он постепенно теряет способность ясно думать, его восприятие затуманенно. А утром могут вернуться Йоргенсон и Мелисса, и они могут помочь ему в поисках Мэри. Хотя надежда на этих двоих слабая.

Он нашел хворост, развел костер, залез в спальный мешок.

Издалека до него донесся вой. Он вскочил, прислушиваясь.

Когда вой утих, Лансинг снова лег, закутавшись в спальный мешок. Прежде, чем заснуть, он услышал сопение. Это пришел старый приятель Сопун. Лансинг тихо его позвал, но тот не ответил, хотя продолжал кружить около костра, громко нюхая воздух.

Через несколько секунд Лансинг уже спал.

26

На утро второго дня пути к таверне появился Плакальщик. Он показался на вершине холма, параллельно дороге, и по мере того, как шагал Лансинг, Плакальщик шел наравне с ним. Если Лансинг отставал, то Плакальщик тоже замедлял свой неторопливый бег, задумчиво присаживаясь и поджидая человека. А когда один раз Лансинг оказался впереди, Плакальщик несколькими ловкими прыжками догнал его.

Это как минимум выводило из себя, но Лансинг изо всех сил старался не подавать виду, что он боится. У могучего зверя был вид заядлого бродяги. Пока что он не выявлял каких-либо враждебных намерений по отношению к человеку. Возможно, игра скоро ему надоест и он отстанет, убеждал себя Лансинг.

Мэри, подумал он. Не потому ли Мэри покинула лагерь? Из-за этого зверя? Вблизи вид у бестии был еще более волкоподобный, чем тогда, на фоне луны, на вершине утеса. Вдруг он прогнал ее из лагеря? И поигравшись, как сейчас играл с ним, напал, в конце концов?

Если она бежала от зверя, то, несомненно, направилась к гостинице! Это единственное убежище. Боже, подумал Лансинг, помоги ей добраться туда.

Зверь подходил все ближе, спускаясь по склону, помахивая хвостом — а волки никогда хвостами не машут, вспомнил он — ухмыляясь, растягивая рот и показывая белоснежные костедробительные зубы. Лансинг взял немного к югу, чтобы увеличить интервал между ними. Плакальщик пересек дорогу и продолжал двигаться параллельно. Но постепенно уменьшал интервал. Он оттеснял Лансинга на юг и восток.

Игра эта продолжалась несколько часов. Солнце уже начало спускаться к закату. Где-то впереди, понимал Лансинг, должна быть река, текущая с запада в Бесплодный Край. На месте слияния двух рек стояла таверна. Нельзя позволить зверю оттеснить его от реки. Тогда он не доберется до таверны, и Плакальщик будет гнать его до тех пор, пока человек не упадет на землю от изнеможения.

К вечеру, поднявшись на небольшой холм, он увидел впереди реку. Лансинг спустился к берегу, преследуемый зверем. У воды он остановился и обернулся лицом в сторону приближающегося Плакальщика. Тот остановился в пятидесяти ярдах, не больше. Лансинг снял с пояса нож.

— Итак, — сказал он Плакальщику. — Что теперь?

Плакальщик был здоровенным зверем. Он опустил башку и медленно двинулся к Лансингу. Он был весь грязный, шерсть свалялась. Он напоминал неубранную кровать. Но каким он был большим, боже, каким громадным!

Лансинг крепче сжал рукоять ножа. Но не поднял его. Он стоял неподвижно, словно пустил в этом месте свои корни. Зверь приближался шаг за шагом, очень осторожно. Он пригнул голову, вытянул морду, и рыкнул.

Сделав над собой усилие, Лансинг остался стоять. Что бы произошло, мелькнула мысль, если бы он шевельнулся?

Зверь сделал еще один шаг. Его пасть была всего в футе от Лансинга. На этот раз он уже не рычал. Продолжая сжимать нож, Лансинг свободной рукой дотронулся до головы Плакальщика. Бродяга-зверь заурчал от удовольствия и придвинулся ближе. Теперь его огромная голова находилась близко и упиралась в грудь Лансинга. И тому пришлось сделать шаг назад. Он погладил Плакальщика, почесал за ухом. Зверь наклонил голову, чтобы было удобнее чесать.

Лансинг почесывал ему ухо, зверь держал голову так, чтобы ее можно было чесать. Он тихо порыкивал от наслаждения и радостно напирал на Лансинга, оттолкнув человека еще на один шаг.

— Хватит, — сказал ему Лансинг. — Я не могу ласкать тебя целый день. Мне нужно спешить.

Словно поняв его слова, громадный зверь недовольно заворчал. Лансинг сделал еще один шаг назад, и вошел в воду. Потом осторожно убрал руку с головы Плакальщика, повернулся и начал переходить поток.

Вода была ледяная. Он обернулся, только достигнув середины потока, когда вода дошла до колен. Тогда он оглянулся. Плакальщик одиноко стоял на берегу, глядя ему вслед. Он потрогал лапой воду, потом отступил и потряс лапой.

— Прощай, друг, — сказал Лансинг.

Когда он вышел на противоположный берег, он снова посмотрел назад. Зверь все еще стоял на другом берегу. Увидев, что Лансинг смотрит, он сделал два шага вперед, в воду, потом выскочил обратно, отряхиваясь.

Лансинг засмеялся, помахал рукой и быстро зашагал вниз по реке. Пройдя полмили, он оглянулся в последний раз. Плакальщик стоял на другом берегу. Он явно не любил холодную воду.

Лансинг спешил. На всякий случай, сказал он себе, не мешает увеличить расстояние между ним и зверем. Такой громадной зверюге все же не стоит доверять. Да еще если у нее есть такие клыки…


Солнце село, но он не стал делать остановку для ночлега. Он продолжал идти, время от времени переходя на быстрый шаг.

Луна бросала на пустынную местность холодный синеватый свет. Где-то на востоке журчала река. На рассвете он остановился, развел костер, сварил кофе, приготовил легкий завтрак. Никаких признаков присутствия Плакальщика не было.

Он устал, хотелось спать. Но через короткое время он снова пустился в дальнейший путь, упорно двигаясь вниз по течению реки. Солнце уже клонилось к закату, когда Лансинг достиг таверны.


Комната была пуста, погружена в темноту и зябкий холод. В очаге не горел огонь, игроки в карты исчезли, их столик сиротливо пустовал.

Лансинг позвал, но ответа не было. Лансинг двинулся через комнату и споткнулся о стул перед холодным очагом. Он поднял опрокинувшийся стул и рухнул на сидение, совершенно обессилев.

Через несколько минут из кухни показалась луноликая женщина в клетчатом переднике.

— О! — удивилась она. — Это опять вы?

— Приходила ли сюда молодая женщина? — хрипло, словно каркая, спросил Лансинг. — Вчера или позавчера?

— Да, в самом деле, приходила.

— А где она сейчас?

— Она ушла этим утром. Рано утром.

— А вы не заметили, куда? В каком направлении?

— Нет, сэр. Я как раз была занята в кухне.

— Она не оставляла записку? Ничего не просила передать?

— Кажется, что-то было, — вспомнила хозяйка. — Сейчас, найду.

Она отправилась искать записку, а Лансинг принялся ждать. Через некоторое время она вернулась, неся поднос с бутылкой и кружкой, который она поставила рядом с Лансингом на стол.

— Не понимаю, что произошло, — удивленно сказала она. — Я не могу найти эту бумажку. Наверное, я забыла, куда ее сунула.

Лансинг вскочил со стула:

— Как вы могли потерять ее! — взревел он. — Ее вам дали всего лишь этим утром!

— Ума не приложу, как это получилось, сэр.

— Ну, хорошо. Тогда поищите. Как следует поищите записку.

— Я уже везде искала и смотрела, — сказала хозяйка. — Там, где я вроде бы ее клала, ее нет. И вообще нигде нет.

Лансинг рухнул на стул.

Хозяйка налила ему кружку:

— Я разведу огонь, чтобы вы согрелись, — сказала она. — А потом приготовлю вам ужин. Вы, наверное, голодны?

— Да, — проворчал Лансинг.

— У молодой леди, — пробормотала хозяйка, — не было денег…

— Проклятье! — заорал Лансинг. — Я вам и за нее заплачу. Вы уверены насчет записки?

— Вполне, сэр, — сказала хозяйка.

Он угрюмо сидел на стуле, отпивая из кружки и наблюдая, как она разводит огонь в очаге.

— Вы останетесь на ночь? — спросила она.

— Да, останусь. Ухожу завтра, рано утром.

Куда она могла направиться? Куда пошла Мэри? Обратно к поющей башне, зная, что Лансинг обязательно там появится? Или к городу, через Бесплодный Край? Нет, решил он, наверняка не к городу. Впрочем, почему нет? Вдруг она решила, что необходимо кое-что получше осмотреть, подумать, взвесить? Вдруг у нее появились новые идеи относительно их находок в городе? Но вопрос заключается вот в чем — почему она не подождала его здесь? Она ведь не могла не понимать, что он последует за ней.

Он обдумал возможность за возможностью, предположение за предположением. К тому времени, когда хозяйка принесла еду, он уже принял решение. Он вернется к поющей башне, и если ее там не будет, то пойдет к городу. Если в городе Мэри тоже не будет, то он вернется к кубу. Он помнил, что Мэри всегда считала именно куб скрытым ключом ко всем загадкам их приключений.

27

До башни оставалось несколько часов пути, когда он встретил Йоргенсона и Мелиссу. Они шли навстречу. Никаких признаков присутствия Плакальщика заметно не было.

— Бог мой! — воскликнул Йоргенсон. — Как я рад, что вы нашлись. Возле башни никого не было.

— Только Сандра, но она умерла, — добавила Мелисса.

— А где остальные? — спросил Йоргенсон.

— Юргенс попал в Хаос, — объяснил ему Лансинг. — А я ищу Мэри. Вы уверены, что не встретили ее следов по пути?

— Абсолютно, — покачал головой Йоргенсон. — А где она, по-вашему, может быть?

— Она возвращалась в таверну. И я подумал, что она могла бы снова отправиться к башне. Поскольку она туда не пошла, следовательно, нужно идти в город.

— Она могла бы оставить записку в таверне, — предположила Мелисса. — Ведь вы с ней… были близки.

— Записку она оставляла, в самом деле. Но хозяйка не могла ее найти. Утверждала, что потеряла записку. Я перед уходом помогал ей искать.

— Это странно, — задумчиво сказал Йоргенсон.

— Да, очень странно. Все, как специально, складывается против нас.

— А что случилось с Юргенсом? — спросила Мелисса. — Он мне понравился. Такой милый.

Лансинг коротко рассказал обо всем, что произошло с ними на севере, потом спросил:

— А как запад? Вы что-нибудь нашли?

— Ничего не нашли, — сказал Йоргенсон. — Мы задержались на пару дней сверх срока, думали, что-нибудь обнаружится. Земля очень пустынная, засушливая, хотя это еще не совсем настоящая пустыня. Было плоховато с едой и водой, но мы выдержали.

— Просто пустынная равнина, — сказала Мелисса. — Во все стороны, до горизонта.

— Наконец, — продолжал Йоргенсон. — Мы подошли к краю эскарпа, по которому двигались все это время. Хотя мы и не знали, что это эскарп. В этом месте эскарп резко обрывался, местность уходила вниз длинной линией утесов и обрывов, а дальше начиналась настоящая пустыня, насколько хватало глаз. И мы вернулись.

— Хаос на севере и пустота на западе, — подвел итог Лансинг. — Остается юг, но на юг я не пойду. Я пойду в город. Я думаю, что Мэри там.

— Уже почти вечер, — заметил Йоргенсон. — Почему бы нам не разбить лагерь? В путь отправимся утром. Решим, что нужно делать и двинемся.

— Я согласен, — сказал Лансинг. — Нет смысла возвращаться к башне, если вы оттуда. Вы видели Сандру? Вы ее похоронили?

Мелисса покачала головой:

— Мы обсудили… и не смогли ее тронуть. Мне показалось, что если мы ее похороним, то это будет… не совсем правильный поступок. Мы решили оставить ее там, где она лежала. Ведь она уже почти мумия. Я уверена, что она умерла именно той смертью, какой хотела бы умереть.

Лансинг кивнул:

— Я подумал примерно то же самое. Мне даже показалось, что она умерла не совсем в привычном смысле этого слова. Ее дух, жизнь, покинули бесполезную телесную оболочку, покинули и перешли в какое-то новое существование.

— Мне кажется, вы правы, — согласилась Мелисса. — Я не могу сформулировать, как… но думаю, вы правы. Она всегда стояла немного в стороне от нас всех. То, что было хорошо для нас, не обязательно было хорошо для нее.

Они развели костер, приготовили ужин, заварили кофе. Потом, поев, расселись поближе к огню. Поднялась луна, уже начавшая превращаться в месяц, высыпали звезды. Ночь была какая-то одинокая.

Держа обеими руками кружку с кофе и отпивая время от времени, Лансинг вспоминал встречу с Мэри и то, что случилось с Юргенсом. Мог ли он спасти робота? Может, если бы он смог сообразить достаточно быстро, то нашелся бы способ его выручить? Но даже сейчас он не мог вообразить такого способа. И все же он не мог избавиться от душащего чувства своей вины. Нет, наверняка он мог что-то предпринять. Он пытался, конечно, он сам бросился на скользящий склон и едва не погиб — если бы не эти загадочные игроки в карты… Он пытался, и потерпел неудачу, и неудача сама по себе означала его вину.

А что теперь с Юргенсом? Куда он попал? Где он сейчас? Он, Лансинг, не отдал своему другу даже последний долг, даже не посмотрел, что случилось с роботом, куда он попал. Он был занят собственным спасением. Похоже, заметил Лансинг, вина не имеет конца. Что бы он ни сделал, а чувство вины обязательно останется.

Следует предположить, что Юргенс продолжал катиться до тех пор, пока не оказался у того места, где черная ревущая стена Хаоса встречалась с песком скользящего склона. И что произошло тогда? Что сказал Юргенс перед тем, как упал? КОНЕЦ ВСЕМУ, КОНЕЦ ВСЕЛЕННОЙ, Еп ПОЖИРАЕТ ТЬМА. Неужели Юргенс знал? Или просто предполагал, размышляя вслух? Теперь было невозможно понять, что произошло на самом деле.

Очень странно, подумал Лансинг, что все они погибли каким-то очень лично соответствующим для каждого способом. Пастор вошел в дверь. Бригадира унесли — унесли? — поющие сами по себе машины. Сандру досуха иссушила поющая башня. Юргенс соскользнул в Хаос. И Мэри — Мэри просто ушла. Пока нельзя считать, что Мэри погибла или исчезла, как остальные члены экспедиции. В том смысле слова, что и остальные. Для Мэри все еще была надежда.

— Лансинг, что с вами? — спросил Йоргенсон. — Вы так глубоко задумались.

— Да, я думал, — сказал Лансинг, — о том, что мы должны делать утром.

Думал он совсем о другом, но это было первое, что ему пришло в голову в ответ на слова Йоргенсона.

— Очевидно, отправимся обратно в город, — сказал Йоргенсон. — Вы об этом говорили.

— А вы пойдете со мной?

— Я в город не хочу, — запротестовала Мелисса. — Я там уже была один раз…

— На север ты не хочешь, в город не желаешь! — раздраженно сказал Йоргенсон. — Никуда ты не хочешь идти. Нет, Бог свидетель, еще немного, и я тебя брошу. Ты все время ноешь.

— Наверное, мы могли бы сэкономить время, — предложил Лансинг, — если бы мы пошли напрямик.

— Что это значит?

— Смотрите, — он отставил кружку и ладонью разгладил песок. Потом начал набрасывать указательным пальцем карту. — Когда мы покинули город, мы двигались через Бесплодный Край по дороге. Преимущественно на север. Потом, когда покинули таверну, то взяли направление на запад, к башне. Следовательно, должен быть более короткий путь к городу.

Он прочертил линию, обозначавшую дорогу через Бесплодный Край, потом, под прямым углом представил путь к башне. Потом провел третью сторону образовавшегося треугольника, соединив башню и город.

— Если пойдем вот так, то сократим путь. Видите, получился треугольник. Вместо того, чтобы преодолевать две его стороны, мы пройдем всего одну. Направление — юго-восток.

— Но мы окажемся в неисследованной и неизвестной нам местности, — воспротивился Йоргенсон. — У нас не будет ориентиров, дороги, которой мы могли бы придерживаться, чтобы не сбиться с пути. Мы заблудимся.

— Можно ориентироваться по компасу. А вдруг нам удастся миновать Бесплодный Край. Он не может простираться так далеко на запад.

— Не знаю, — сказал Йоргенсон.

— А я знаю. И этим путем я пойду. Вы со мной?

Йоргенсон колебался несколько секунд, потом сказал:

— Да, мы с вами.


Ранним утром они вышли в путь. Примерно час спустя они пересекли речку, которая бежала на восток. Через несколько часов своего пути речка сольется возле таверны с другой такой же речушкой.

Они пересекли ее в самом мелком месте, едва намочив ноги.

Характер местности начал меняться. От речки она начала плавно повышаться, изобилуя каменистыми гребнями, и каждый следующий гребень был выше предыдущего. Травы становилось больше, чем песка. Появились первые деревья; постепенно, по мере того, как путники взбирались на чередующиеся гребни, их становилось все больше. Кое-где каменистые гребни образовывали долинки, поросшие деревьями, где весело журчали по камням ручейки.

К концу дня, когда они взбирались на особенно высокий гребень, властвовавший над всеми остальными, перед ними открылась долина, более богатая растительностью и больше по размерам, чем встречавшиеся им на пути в этот день. Ее пересекала речка уже довольно значительной ширины. Неподалеку от того места, где остановились путешественники, поднималась в небо тонкая струйка дыма.

— Люди, — сказал Йоргенсон. — там должны быть люди.

Он двинулся вперед, но Лансинг протянул руку, остановив его.

— Что случилось? — удивился Йоргенсон.

— Не стоит бежать, сломя голову.

— Но там же люди!

— Не сомневаюсь. Но мы не будем слишком спешить. И подкрадываться тоже не будем. Дадим им знать заранее, что мы здесь, пусть понаблюдают за нами.

— Все-то вы знаете! — скривился Йоргенсон.

— Не все, — равнодушно сказал Лансинг. — Только то, что отвечает здравому смыслу. Или мы дадим им возможность сначала посмотреть на нас, или проскальзываем мимо.

— По-моему, мы должны с ними познакомиться, — предложила Мелисса. — Там может быть Мэри. Или кто-то что-нибудь о ней слышал.

— Это маловероятно, — сказал Лансинг. — Я убежден, что она ушла в город. И сюда она просто не имела возможности попасть.

— Все равно мы к ним выйдем, — воинственно заявил Йоргенсон. — Вдруг они знают, что, в конце концов, со всеми нами происходит? Тогда нам в первый раз хоть что-то станет понятно.

— Ладно, — согласился Лансинг. — Пойдем.

Они начали неспешно спускаться по склону холма, достигли долины, так же неспешно двинулись, ориентируясь по струйке дыма. Кто-то из обитателей долины заметил их, криком предупредив, чтобы они остановились. Тройка путешественников замерла на месте. Несколько минут спустя небольшая группа людей, приблизительно человек в десять, показалась со стороны, где поднимался дым. Не доходя до них, эта группа людей остановилась и вперед вышли трое.

Лансинг, стоявший немного впереди Йоргенсона и Мелиссы, наблюдал за приближающимися. Один из них был уже старым человеком. Двое других — помоложе. Один из них — светловолосый, с бородой, с волосами до плеч. Второй — мрачный, с темными волосами, смуглый. Бороды у него не было, хотя он явно не брился уже много дней — скулы и подбородок жутко заросли щетиной.

Одеты они были в сущие лохмотья — штаны на коленях и одежда на локтях протерты до дыр, кое-где пришиты заплаты. Старик щеголял в жилетке, кажется из кроличьего белого меха.

Тройка остановилась в нескольких шагах от Лансинга. Светловолосый молодой мужчина заговорил на непонятном языке.

— Варварское бормотание, — недовольно сказал Йоргенсон. — Он что, по-английски не может?

— Не варварский, а иностранный язык, — поправил для справедливости Лансинг. — Кажется, немецкий. Кто-нибудь из вас может говорить по-английски? — обратился он к тем троим.

— Я говорю, — сказал старик. — И еще пара человек в лагере. И вы угадали правильно. Мой молодой друг в самом деле обратился к вам по-немецки. А вот Пьер — француз. Я довольно прилично знаю и тот и другой языки. Мое имя — Аллен Корри. Предполагаю, что вы пришли от башни. Очевидно, заблудились?

— Собственно, — объяснил Лансинг, — мы идем к городу.

— Но зачем? — удивился Корри. — Там ничего нет, там нечего искать. Мы все это уже знаем.

— Он ищет пропавшую девушку, — объяснил Йоргенсон. — И у него идея — эта девушка направилась к городу.

— О, тогда я искренне желаю вам найти вашу девушку, — сказал Корри, и, повернувшись к Лансингу: — Вы знаете, как туда добраться?

— Да, нужно держать на юго-восток, — сказал Лансинг. — Мы не должны пропустить такое обширное место, как город.

— Да, не думаю, чтобы вы миновали его, — согласился Корри.

— И какая местность лежит впереди? Вы с ней знакомы?

— Мы разведали только небольшой отрезок, несколько миль. От лагеря мы далеко не уходим. Зачем нам бродить?

— Подозреваю, что вы — люди из компаний, подобных нашей. Не знаю, как вас и назвать… Никогда не думал о подходящем названии, в общем, люди, перенесенные сюда из разных времен и миров?

— Да, мы тоже из этих людей, — подтвердил Корри. — Возможно, существуют и другие группы как наша, но мы об их существовании ничего не знаем. Ведь вы сами, конечно, уже поняли, что далеко не все члены в каждой группе выживают здесь. Мы — те, кто выжил и объединился в одну большую общину. Тридцать два человека. Двенадцать мужчин. Остальные — женщины. Кое-кто здесь живет уже годами.

Заговорил смуглолицый француз и Корри, выслушав его, обратился к Лансингу:

— О, простите мне мою невоспитанность. Я совершенно позабыл пригласить вас в лагерь. Не хотите ли посетить нас и переночевать? Скоро ночь, ужин уже готовится. Здоровенный котел жаркого из кролика и масса жареной рыбы. Возможно, найдется и кое-какой салат, хотя мы уже довольно давно обходимся без гарнира. И хочу вас предупредить, что у нас плохо с солью. Правда, мы уже привыкли к ее отсутствию и нас это не слишком тревожит.

— Нас, уверяю вас, тоже, — сказала Мелисса, очаровательно улыбаясь. — Мы принимаем ваше предложение, и с удовольствием.


Пройдя некоторое расстояние по дну долины, они оказались на поле, где местами виднелись скирды соломы от убранного хлеба. За полем, в изгибе русла речки, стояло несколько грубо срубленных хижин и потрепанных непогодой палаток. Горело несколько костров, возле огня собирались группки ожидавших ужина людей.

Корри указал на хлебное поле:

— Урожаи у нас бедноватые, конечно, но каждый год нам удается собрать достаточно, чтобы протянуть зиму. К тому же у нас довольно обширный огород. Миссис Мейсон снабдила нас необходимыми семенами. И для поля, и для огорода.

— Миссис Мейсон? — переспросила Мелисса.

— Это хозяйка известной вам таверны, — объяснил Корри. — Скупая натура, но с нами она сотрудничает. Иногда посылает нам новеньких — людей нашего сорта, которым некуда уже податься, и они снова оказываются в таверне. Они ей не нужны, если у них нет денег. А деньги бывают у немногих. Поэтому миссис Мейсон избавляется от невыгодных постояльцев, отсылая их к нам. Но наше население не становится чрезмерно многочисленным. Часто, в суровые зимы, бывают смерти. Так что у нас есть и кладбище.

— А путь назад? — спросил с тревогой Йоргенсон. — Вы не нашли способа вернуться в родные миры?

— Нет. Никто из нас не знает такого способа, — сказал Корри. — Иначе мы бы тут не сидели. Впрочем, мы особо поисками и не занимались. За редким исключением. Основная масса смирилась со своим положением довольно быстро.


К тому времени, когда они оказались у поселка, ужин был уже готов. Вместе со всеми остальными они сели кругом у главного костра и получили свои миски с тушеным кроликом и овощами, а также тарелки со свежесваренной рыбой. Ни кофе, ни чая не было, только вода. И соли тоже не было, как предупреждал Корри.

Многие, а возможно и все обитатели поселка (Лансинг поначалу считал, потом бросил) подошли к гостям, чтобы пожать им руки и поприветствовать. Большинство говорило на иностранных языках, некоторые — на ломаном английском. Еще двое, о которых упоминал Корри, могли говорить на английском как на родном языке. Это были женщины, и они тут же присели рядом с Мелиссой. Завязалась оживленная беседа, своей интенсивностью напоминающая пулеметный огонь.

Еда, несмотря на отсутствие соли, была вкусной.

— Вы сказали, что у вас нет соли, — обратился Лансинг к Корри. — И, очевидно, некоторых других вещей. Но, тем не менее, миссис Мейсон снабдила вас семенами. А разве нельзя добыть у нее соль и остальные предметы, вам необходимые?

— О, конечно, — воскликнул Корри, — но у нас нет денег, казна опустела. Наверное, мы слишком тратили эти деньги на раннем этапе. Нужно было подумать о будущем.

— У меня кое-что осталось, — сообщил Лансинг. — Могу я сделать пожертвование в ваш фонд?

— Ну, если вы делаете это по собственной воле…

— Тогда я оставлю у вас небольшую сумму.

— А сами вы остаться не думаете? Мы рады всем гостям.

— Нет, я пойду к городу.

— Да, да, я вспомнил.

— Буду рад воспользоваться вашим гостеприимством на ночь, — сказал Лансинг. — А утром отправлюсь в путь.

— Наверное, вы вернетесь?

— То есть, если не найду Мэри?

— Даже если найдете. Возвращайтесь в любое время, когда захотите. Мы будем рады и вам, и Мэри.

Лансинг оглядел лагерь. Нет, он не хотел бы поселиться надолго в таком месте. Истощающий труд ради поддержания существования — рубить и таскать топливо, ухаживать за огородом, ловить рыбу, работать в поле. Бесконечная добыча хлеба насущного, глупые соперничества, вспышки и ссоры.

— Мы здесь выработали довольно примитивный способ жизни, — сказал Корри, — и нам удается сводить концы с концами. В реке — рыба, в долине и среди холмов много дичи. Некоторые из нас наловчились ставить ловушки на кроликов. Их тут тьма. Иногда случаются, правда, неурожайные годы. Года два назад ударила сильная засуха. Все таскали воду из реки на огород и поле. Но мы выдержали — урожай был отличный.

— Потрясающе, — сказал Лансинг. — Такие разные люди. Я так предполагаю, что люди у вас самые разные.

— Весьма, — подтвердил Корри. — В прошлой своей жизни я был дипломатом, например. У нас есть геолог, фермер, когда-то владевший тысячами акров полей, дипломированный бухгалтер, знаменитая в молодости актриса, женщина-историк, весьма выдающаяся в своем мире. А также банкир, общественный деятель, работник социальной сферы и так далее. Можно было бы продолжать долго.

— А вы не задумывались над проблемой, зачем мы все сюда заброшены? И пришли ли вы к какому-нибудь заключению?

— В общем, нет. Соображений высказывалось много, как вы сами понимаете, но ничего по-настоящему солидного… Некоторые считают, что они понимают, в чем дело. Но я другого мнения. Ничего-то они не знают, как и все остальные. Просто они цепляются за свои выдумки, убеждая себя, будто понимают, что происходит, в то время как все остальные бредут в потемках.

— А вы сами?

— Я один из тех, на ком лежит проклятая способность видеть разные стороны вопроса. Это мое необходимое качество как дипломата. И я нахожу, что с самим собой нужно быть сугубо честным. Я не позволяю себе обманывать самого себя.

— Значит, особого убеждения у вас нет?

— Ни одного. Все это — такая же загадка для меня, как и в первый день, проведенный в этом безумном мире.

— Ну, а что вы знаете о местности, которая лежит между этим вашим поселком и городом? Захватывает ли ее Бесплодный Край?

— Насколько мы знаем, — сказал Корри, — местность эта холмистая и довольно трудная для ходьбы. Но ничего опасного для преодоления. Преимущественно лесистая. А о Бесплодном Крае я ничего не знаю вообще. Мы с ним не столкнулись. Очевидно, он лежит на восток отсюда.

— И вы намерены оставаться здесь? Довольствоваться своим положением? Не пробовали послать экспедицию на восток, юг?

— Не скажу, что мы довольны своим положением, — сказал Корри. — Но что нам остается? Кое-кто попал в Хаос на севере. Вы добрались до этого кошмара?

— Да. И потерял там хорошего товарища.

— Путь на север перекрыт Хаосом, — сказал Корри. — Его не обойти. Не знаю, что это такое, но путь оно закрывает надежно. За башней на сотни миль — пустыня без капли воды. Там человек обречен на гибель. Юг, насколько мы выясняли, также не обещает ничего хорошего. Итак, вы теперь возвращаетесь в город — надеетесь обнаружить что-то, чего не заметили в первый раз?

— Нет, — покачал головой Лансинг. — Я только хочу найти Мэри. Я должен ее найти. Она и я — единственные, кто остался от нашей компании. Четверо потеряны.

— А те двое, которые с вами?

— Они не из нашей группы. Их с нами раньше не было. Мы встретили их в таверне.

— Кажется, они приятные люди, — сказал Корри. — А вот и они сами.

Лансинг поднял голову и увидел, что к ним, обходя круг, приближаются Йоргенсон и Мелисса. Йоргенсон, подойдя, присел перед ним. Мелисса осталась стоять.

— Мы с Мелиссой решили сказать вам, — начал Йоргенсон, — что мы… Нам очень жаль, Лансинг, но мы с вами не пойдем дальше. Мы решили остаться здесь.

28

Какая разница? — подумал Лансинг. Сам он мог идти даже быстрее. С утра он успел покрыть значительный кусок пути, и уверял себя, что втроем они бы столько за это время никогда бы не прошли. К тому же, ни Йоргенсон, ни Мелисса ему особо не нравились. Он их не любил. Мелисса постоянно ныла, а Йоргенсон был вообще какой-то неприятный.

Чего ему было жалко, так это Корри. Он провел в обществе бывшего дипломата всего несколько часов, но человек этот ему понравился. Лансинг отдал ему немного больше половины оставшихся у него монет, и на прощание они пожали друг другу руки. Приняв денежную помощь, Корри от всего сердца поблагодарил Лансинга от имени всех членов общины.

— Я буду распоряжаться этой суммой для общей пользы, — сказал он торжественно. — Уверен, что все, если бы могли, от всего сердца поблагодарили бы вас.

— Пустяки, — сказал Лансинг. — Возможно, что мы с Мэри еще вернемся.

— Мы оставим для вас место у огня, — пообещал Корри. — Но совершенно искренне надеюсь, что вам не придется возвращаться сюда. Жить здесь не очень-то сладко. Может, вам повезет и вы найдете путь отсюда. Кто-то должен его найти, рано или поздно.


До тех пор, пока об этом не сказал Корри, Лансинг даже не думал о том, что все еще была надежда отыскать выход из ситуации. Он осознал, что уже давным-давно отбросил всякую надежду. Единственное, на что он еще надеялся — это на то, что отыщет Мэри, и тогда они вдвоем взглянут в лицо надвигающейся судьбе.

Он размышлял об этом, продвигаясь вперед. Конечно, Корри был настроен внешне более жизнерадостно и оптимистично, чем чувствовал себя внутренне, но вопрос оставался прежним — осталась ли у них надежда?

Логика говорила, что надежда едва ли остается, и Лансинг испытывал некоторое отвращение к самому себе за то, что лелеял фантазии о спасении. И все же, продолжая шагать вперед по лесистым холмам, он чувствовал, что глубоко внутри неистребимо теплится огонек надежды.

Идти было сравнительно нетрудно. Холмы были с крутыми склонами, но лес, которым они поросли, был довольно редким. С водой проблем не было. Время от времени он пересекал небольшие ручьи и родники, которые били среди камней или в травянистых низинках.

К вечеру он достиг Бесплодного Края. Но это был Бесплодный Край в уменьшенном варианте, вовсе не тот живописный скульптурный кошмар, через который им пришлось пройти, покидая город. Здесь работа вешних вод не была доведена до завершения. Дожди прекратились, обширные эрозионные процессы завершились раньше, чем образовался настоящий полнокровный Бесплодный Край. Имелось здесь несколько заливных низин с фантастическими формами, выточенными водой в горной породе. Но все это не было доведено до конца, как будто скульптор отбросил свой резец и молоток, в отчаянии или отвращении не завершив задуманного.

— Завтра, — сказал Лансинг самому себе, — я достигну города.

Он и в самом деле достиг города еще до полудня на следующий день. Он остановился на вершине высокого холма, одного из тех, что кольцом окружали город, и смотрел на него. Там, внизу, думал он, его может ждать Мэри. И подумав об этом, он вдруг обнаружил, что весь дрожит.

Он поспешил вниз по склону холма, отыскал улицу, ведущую к сердцу города…

Знакомые, привычные, красно-серые стены развалин, куски обвалившихся стен и карнизов, загромождающих улицу. И вечная пыль повсюду…

На площади он остановился и посмотрел по сторонам, чтобы сориентироваться. После того, как он определил направление, он сразу понял, где находится. Слева — разрушенный фасад так называемого здания городского управления, а вот по этой улице он найдет вход к установке переноса…

Стоя в центре площади, он громко позвал Мэри, но ему никто не ответил. Он крикнул еще несколько раз, а потом больше звать не стал, потому что эхо собственного голоса, дробящееся среди молчаливых домов, показалось ему жутковатым.

Он пересек площадь и поднялся по широким каменным ступеням ко входу в здание, где у них был когда-то лагерь. Его шаги вызывали гулкое, тысячью потусторонних отозвавшееся на его приход голосов, эхо. Он обошел обширный зал холла, обнаружил там остатки их пребывания в городе — несколько пустых банок, коробку от печенья, золу унылого холодного кострища, кем-то позабытую кружку. Он хотел спуститься в подвал и осмотреть комнату с дверьми в другие миры. Но побоялся. Несколько раз он подходил к лестнице и каждый раз поворачивал обратно. Чего он боялся? Боялся обнаружить, что одна из дверей — наверное, в мир цветущих яблонь — открыта? Нет, сказал он себе, нет, нет и нет. Мэри никогда бы этого не сделала. Теперь бы она этого не сделала. Возможно, позднее, когда уже никакой надежды не останется… Но наверняка не сейчас. К тому же, возможно ли это? Бригадир спрятал куда-то гаечный ключ. Он ведь поклялся, что больше ни одна дверь не откроется.

Стоя молча, неподвижно у дверей холла, он, казалось, слышал голоса, словно все они были здесь — Пастор, Бригадир, Сандра, Мэри — только разговаривали не с ним, а друг с другом. Он попытался закрыть уши, отрезать себя от призрачных голосов, но те не отставали.

Он предполагал устроить свой лагерь на их старом месте, но теперь решил, что здесь он не выдержит одиночества. Слишком много голосов-призраков в памяти. Поэтому он переместился в центр площади, принялся стаскивать туда хворост для костра. И весь конец дня ушел на то, чтобы соорудить приличных размеров кучу топлива для будущего гигантского костра. Потом, когда наступила темнота, он поджег заготовленный сигнальный огонь. Если Мэри в городе или в его окрестностях, она увидит, наверное, этот огонь и поймет, что здесь кто-то есть.

Для себя он развел костер поменьше, нормальных скромных размеров, приготовил кофе, кое-какую еду на ужин. И за едой он попытался составить план действий на немедленно наступавшее будущее. Но придумать ничего не смог, кроме того, что нужно обыскать весь город, каждую улицу, если будет так нужно. Хотя, сказал он себе, это все напрасно потраченные усилия. Если Мэри в городе или приближается к нему, она направится сразу к площади — огонь костра даст ей знать, что кто-то есть на площади и, наверное, не зря развел такой костер.

Когда поднялась убывающая луна, на холм выбрался Плакальщик, невидимый на расстоянии и в ночи, принялся изливать в темноту свою агонию одиночества. Лансинг сидел у костра и слушал, отвечая в душе криком собственной тоски.

— Спускайся сюда, к огню, и поплачем вместе, — сказал он Плакальщику, хотя тот не мог его услышать, — и мы будем в трауре, ты и я…

Только теперь его ударило потрясение осознания — одиночество может продолжаться. Может, вообще никогда не кончиться, и он никогда не найдет Мэри. Он попытался представить, как это будет — он ее больше не увидит никогда, и до конца жизни будет один, и что он будет чувствовать. И от этой мысли он поближе подсел к огню, но не почувствовал тепла.

Он попробовал заснуть, но проспал совсем немного. Утром он начал поиски. До боли сжав зубы, чтобы не поддаться страху, он посетил комнату с дверьми. Все двери были плотно заперты на засовы и прикручены болтами. Он отыскал улицу, с которой вел ход к установке переноса, спустился в темноту и долго стоял, вслушиваясь в пение машин. Он рыскал по улицам, понимая, что зря тратит время. Но он упорно продолжал искать, чтобы хоть этим занять себя.

Он искал четыре дня, и ничего не нашел. Потом написал Мэри записку и оставил у старого костра в холле их здания-лагеря, придавив забытой кем-то кружкой. После этого отправился в обратный путь, по дороге, ведущей к кубу и гостинице.

Интересно, сколько же прошло времени с тех пор, как он очутился в плену этого мира? Он попытался подсчитать дни, но память странно затуманилась и он каждый раз сбивался, не дойдя до конца. Месяц? Или даже больше? Казалось, что он потерял в этом непроницаемом непонятном мире половину всей своей жизни.

Двигаясь по знакомым дорогам, он отмечал приметы, напоминавшие о прошлом. Вот здесь они останавливались на ночь, говорил он сам себе. Вот здесь с Мэри случилось странное — она видела в небесах лица, наблюдавшие за ними. Вот там Юргенс отыскал ручей. Вот здесь я рубил дрова. Но он не был уверен, что помнит все правильно. Возможно, это было совсем и не то место. Слишком давно все это было — по меркам его памяти. Целый месяц тому назад…

Наконец он оказался на холме, откуда был виден куб. Тот стоял на прежнем месте, такой же ярко-голубой и строго-прекрасный, каким его и помнил Лансинг. На минуту он почувствовал удивление — нельзя сказать, что он не ожидал увидеть куб, но он был бы не слишком удивлен, если бы тот в самом деле куда-то исчез. Окружающий его мир за несколько последних дней приобрел какое-то призрачное качество, и сам он словно брел сквозь вакуум.

Он спустился с холма, повторяя вслед за дорогой все ее длинные петли и повороты, достиг дна обширной чаши, в которой стоял куб. Пройдя последний изгиб дороги, он увидел, что возле него кто-то есть. Он их не видел до этого, когда стоял на холме, но, однако, они сидели у белого охранного песочного круга. Они сидели, скрестив ноги, играя в свою бесконечную карточную игру.

Они не обратили внимания на Лансинга, когда он подошел к ним и остановился, разглядывая.

Потом он сказал:

— Джентльмены, я обязан вас поблагодарить за веревку, которая спасла меня от смерти в Хаосе.

Услышав эти слова, игроки подняли головы и уставились на Лансинга. У них были белые, фарфоровые лица и круглые дыры-глазницы, без ресниц и бровей — в дырах чернели агаты-глаза. Две прорези ноздрей и прорезь рта.

Они ничего не сказали, просто смотрели на него своими черными агатовыми глазами, совершенно без всякого выражения, хотя Лансингу и чудилось какое-то раздражение и немой упрек в выражении этих кукольных жутких лиц — словно это были круглые фарфоровые дверные ручки с нарисованными карикатурами лиц.

Потом один из них сказал:

— Пожалуйста, отойдите немного. Вы закрываете нам свет.

Лансинг попятился, сделал шаг-два назад, потом снова отступил, пока не оказался опять на дороге. Четыре игрока уже вернулись к своим картам.

Мэри не была в городе, подумал он, если бы она была там, то увидела бы свет костра и пришла бы на площадь. Но ее не было в городе. Осталось проверить еще одно место.

И он упрямо двинулся дальше. Уже без надежды. Но его толкала необходимость довести поиски до конца, когда уже дальше идти будет некуда.


Уже почти опустилась ночь, когда он достиг гостиницы. Окна были темны. Из трубы не поднимался приветливый уютный дымок. Где-то в ночном лесу уныло ухала сова.

Лансинг подошел к двери, дернул за ручку. Ручка не поддалась, очевидно, дверь была заперта на засов. Он постучал — ответа не было. Он перестал стучать и прислушался — не донесется ли до него торопливый топот ног. Ничего не услышав, он крепко сжал кулаки и снова замолотил в дверь. Совершенно неожиданно дверь отворилась и, немного потеряв равновесие, Лансинг вошел в гостиницу.

Сразу за дверью обнаружился милый Хозяин — в одной руке толстая свеча. Хозяин поднял кулак со свечой, чтобы увидеть лицо нарушителя ночного покоя.

— А, это вы, значит, — жутким голосом прошипел милый Хозяин. — Чего нужно?

— Я ищу одну женщину. Ее имя Мэри. Помните ее?

— Нет ее здесь.

— Но она приходила?

— Я ее не видел с тех пор, как вы ушли.

Лансинг развернулся, прошел к столу и сел в кресло перед темным холодным камином. Он почувствовал, что энергия полностью покинула его. Внезапно он почувствовал себя уставшим и бессильным. Все, конец. Дальше идти было некуда.

Милый Хозяин затворил дверь и вслед за Лансингом подошел к столу. Поставил на стол свечу.

— Вам оставаться нельзя, — сказал он. — Я ухожу. Закрываюсь на зиму.

— Милый вы мой хозяин, — сказал тихо Лансинг. — Вы забываетесь и забываете об элементарных правилах приличия и гостеприимства. Я остаюсь здесь до утра и хочу получить постель и ужин.

— Постелей нет, они все упакованы, — сердито сказал Хозяин. — И для вас одного я стелить кровать не буду. Можете спать на полу, если желаете.

— С огромным удовольствием, — сказал Лансинг. — А как насчет еды?

— У меня есть кастрюля супа. Могу налить вам миску. И остатки жаркого из баранины. Думаю, найдется горбушка от каравая.

— Все это вполне устроит меня, — сказал Лансинг.

— Но вы понимаете, конечно, что не можете оставаться здесь. Утром вы должны уйти.

Он сидел и смотрел, как Хозяин бредет на кухню, где мерцал слабый свет. Ужин и доски пола вместо постели, утром он уйдет. И куда он направится? Скорее всего, обратно по дороге, мимо города, продолжая искать Мэри, но с очень слабой надеждой ее найти. Более чем вероятно, что в конце концов он окажется в поселке у речки, где ведут тягостное существование остальные заблудшие души этого непостижимо нелепого мира. Перспектива была мрачная, и ему не слишком хотелось оставаться лицом к лицу с таким будущим. Но, очевидно, другого выбора у него не было. Если он найдет Мэри, что тогда? Оба они будут вынуждены, в конце концов, искать убежище в том же далеком поселке? От этой мысли он содрогнулся.

Хозяин принес еду и со стуком поставил миски на стол перед Лансингом. Потом повернулся, чтобы уйти.

— Одну минуту, — остановил его Лансинг. — Я хочу купить продукты — перед тем, как уйду.

— Продукты я вам продам, — проворчал Хозяин. — Но все остальное уже упаковано.

— Прекрасно, — сказал Лансинг. — Именно еда и нужна, главным образом.

Суп был вкусный, хлеб — старый, черствый, но Лансинг размочил его в супе. Он никогда не был любителем баранины, особенно холодной, но все равно съел несколько ломтиков, и даже был на этот раз рад баранине.


На следующее утро, проведя отвратительную ночь на полу, получив от ворчащего Хозяина тарелку ячменной каши, и, после непродолжительного торга купив запас пищи на дорогу, Лансинг вышел в путь.

Погода, которая все время с тех пор как Лансинг оказался заброшенным в этот мир была солнечной и теплой, неожиданно переменилась. Тучи затянули небо, резкий, пронизывающий ветер подул с северо-запада, и временами налетал короткий шквал с градом — ледяные шарики жалили лицо Лансинга.

Когда он двинулся вниз по крутому склону, ко дну чаши, где стоял куб, уныло-серый под серым низким небом, он увидел, что игроков в карты уже нет.

Лансинг преодолел спуск и теперь двинулся уже прямо к кубу, подавшись вперед, преодолевая напор ветра.

Услышав крик, он поднял голову — это была Мэри. Мэри бежала к нему.

— Мэри! — крикнул он и бросился бежать ей навстречу.

И секунду спустя она была уже в его объятиях. По щекам Мэри текли слезы, она подняла голову и они поцеловались.

— Я нашла твою записку, — сказала Мэри. — Я спешила, чтобы успеть застать тебя.

— Слава Богу, ты здесь, — сказал он. — И я тебя нашел все-таки.

— Хозяйка таверны отдала тебе записку?

— Она сказала, что ты ее оставила, но она куда-то сунула и не может найти. Мы обыскали весь дом, но так ее и не обнаружили.

— Я написала, что иду в город и буду там тебя ждать. Потом я немного заблудилась среди Бесплодного Края. Сбилась с дороги и не могла снова ее найти. Я блуждала несколько дней, не понимая, где нахожусь. Потом я внезапно оказалась на вершине холма, и подо мной лежал город.

— Я искал тебя с самого момента возвращения к поющей башне. Я нашел мертвую Сандру и…

— Она умерла еще до того, как я покинула башню. Я бы не ушла, но появился этот ужасный зверь, Плакальщик. Я так испугалась! Я направилась к таверне. А зверь шел за мной всю дорогу. Я знала, что ты придешь в таверну и хотела дождаться тебя, но хозяйка меня выжила. У меня ведь не было денег, поэтому я написала для тебя записку и ушла. Плакальщика больше не было видно, а потом я потерялась.

Он поцеловал Мэри:

— Все в порядке. Мы нашли друг друга. Мы снова вместе.

— А где Юргенс? Он с тобой?

— Он больше не здесь. Возможно, погиб. Канул в Хаос.

— Хаос? Эдвард, что это такое?

— Потом расскажу подробно. Времени у нас хватает. Йоргенсон и Мелисса вернулись с западного маршрута. Они ничего хорошего не нашли. И со мной сюда идти не захотели.

Мэри вдруг сделала шаг назад.

— Эдвард… — сказал она.

— Что, Мэри?

— Кажется, я знаю ответ. Куб. Вот где разгадка. С самого начала это был КУБ!

— Вот этот куб?

— Я как раз думала об этом, когда шла сюда. Мы что-то пропустили, просмотрели что-то, о чем мы ни разу не подумали. И это просто как будто само пришло в голову. Как будто я всегда знала ответ, только не могла его вовремя вспомнить.

— Знала все время? Мэри, боже, о чем ты…

— Я не уверена, конечно, но мне кажется, что я права. Помнишь те плоские камни, которые мы нашли? Три каменных плиты, которые нам пришлось очищать от песка, из-под которого их вообще не было видно?

— Помню. Вчера за одной такой плитой они играли в карты.

— Игроки в карты? Откуда взялись здесь игроки в карты?

— Сейчас это неважно. И что же ты придумала с этими камнями?

— Что, если там есть и другие такие плиты? Три каменных дорожки, ведущие к кубу? Специально для того, чтобы каждый, кто догадается, мог подойти к кубу в безопасности?

— То есть, ты хочешь сказать…

— Давай проверим, — предложила Мэри. — Вырежем ветку и используем ее, как метлу.

— Мести буду я, — сказал Лансинг. — Ты стой за пределами песчаного круга — на всякий случай.

— Хорошо, — покорно согласилась она. — Буду в безопасности за твоей могучей спиной.

Они нашли подходящий куст и срубили его.

Потом они подошли к песчаному кругу и она сказала:

— Доска опять упала. С предупредительной надписью по-русски. Ты ее вбил в землю, а теперь она опять упала, и ее занесло песком. С какого камня начнем?

— Кто-то здесь ходит, — сказал задумчиво Лансинг. — Кто-то не жалеет времени, лишь бы только поморочить голову людям. Предупредительные надписи и камни заносит песком. Думаю, что мы можем начать с любого места.

— Если не получится с одним, попробуем другую плиту.

— А если это в самом деле дорожка? Что мы будем делать, когда доберемся до самого куба?

— Не знаю, — сказала Мэри.

Лансинг шагнул на гладкий камень плиты, присел осторожно у конца, протянул руку, в которой держал за ствол срубленный кустик. Начал медленно и осторожно сметать песок. Минуту спустя из-под песка показался второй камень.

— Ты права, — сказал он Мэри. — тут еще одна плита. И как мы не подумали об этом с самого начала?

— Умственная слепота, — сказала Мэри. — Вызванная неприятными предчувствиями. Юргенс повредил ногу. Пастор с Бригадиром едва спаслись. И это нас напугало.

— Я до сих пор напуган, — признался Лансинг.

Он очистил конец второй плиты, перешел на нее и смел песок со всей поверхности камня. Наклонившись, он начал сметать песок, обнажив третью плиту.

— Каменная дорожка, — сказал Мэри. — Прямо к кубу.

— Ну, доберемся мы до него, что тогда?

— Тогда и посмотрим.

— Что, если ничего не произойдет?

— Слушай, — сказала Мэри. — По крайней мере, нужно попытаться.

— Очевидно.

— Еще одна каменная плита, — через секунду сказал он. А будет ли следующая? — подумал Лансинг. Было вполне в духе шутников, устроивших все это грандиозное издевательство, не положить последнюю плиту!

Он провел импровизированной метлой — плита была.

К нему подошла Мэри, и они теперь стояли рядом, лицом к сине-голубой стене куба. Лансинг вытянул руку и провел ладонью по стене.

— Ничего, — сказал он. — Я все это время надеялся, что будет дверь, но двери нет. Если бы дверь была, то виднелись бы линии, хотя бы в волос толщиной. А здесь — сплошная стена.

— Надави на нее, — сказала Мэри.

Он нажал на стену ладонью, и дверь появилась. Они быстро ступили вперед, и дверь с шипением затворилась за их спинами.

29

Они стояли в огромной комнате, залитой голубым светом. На стенах висели многочисленные гобелены, в тех местах, где гобеленов не было, имелись окна. По всей комнате были разбросаны стулья, столы, кресла. В удобной, обитой мягким, корзине у двери спало, свернувшись, какое-то существо, похожее на кота. Но это был не кот.

— Эдвард, — выдохнула Мэри в изумлении. — Смотри, окна! Значит, здесь могли находиться люди, которых мы не видели, но которые наблюдали за нами!

— Стекло с односторонним пропусканием света, — пояснил Лансинг. — Очень удобная вещь для скрытого наблюдения.

— Это не стекло, — сказала Мэри.

— Да, естественно. Но принцип остается тем же.

— Они сидели здесь, — сказала Мэри. — И посмеивались над нами.

Комната была пуста, казалось, здесь давно уже не бывал никто. Потом Лансинг заметил их. Они сидели в ряд, на низенькой кушетке в дальнем конце комнаты. Четыре игрока в карты сидели неподвижно, словно мертвые, и ждали. Их черепообразные лица смотрели прямо на него.

Лансинг тронул Мэри за плечо, указав на игроков в карты. Увидев четыре черных неподвижных взгляда, Мэри отшатнулась.

— Ужас, — сказала она тихо. — Неужели мы никогда не избавимся от них?

— Похоже, они знают способ время от времени попадаться на пути.

Гобелены, как он заметил, были не простыми кусками ткани с изображением на них картинок. Они двигались. Вернее, двигалось изображение на гобеленах. Искрился на солнце ручей, и небольшие волны, и пена в том месте, где вода с шумным журчанием бежала вниз по скалистому склону в трещинах — все было как настоящее. Ветви деревьев, растущих вдоль русла ручья, двигались на ветру. Пропрыгал кролик, остановился, сжевал стебель клевера, перепрыгнул на другое место и принялся грызть траву.

На другом гобелене были изображены юные девы. Облаченные в воздушные полупрозрачные завесы, они танцевали на лесной опушке под дудочку фавна, который одновременно сам танцевал куда энергичнее, хотя и не так грациозно, как прекрасные девушки. Его раздвоенные копыта оставляли глубокие вмятины в дерне. Деревья, окружавшие опушку, огромные и явно необычные, странных форм, покачивались в такт музыке, словно танцевали под дудку фавна.

— Можно было бы перейти в тот конец комнаты, — сказала Мэри, — и узнать, что им от нас нужно.

— Если они станут с нами разговаривать, — усомнился Лансинг. — Вдруг они будут просто сидеть и смотреть.

Они пошли через комнату. Это был томительный переход под пристальным наблюдением игроков, которые с прежней каменной невозмутимостью сидели рядом на своей кушетке. Если это люди, подумал Лансинг, то довольно странные люди. Невозможно вообразить, что они умеют смеяться, улыбаться, невозможно представить, что они могут вести себя как простые люди.

Игроки сидели неподвижно, прочно упершись ладонями в колени, ни на миг не выдавая выражением лиц или глаз, что они что-то замечают вокруг себя.

Они были так похожи друг на друга, как четыре горошины в стручке, и Лансингу они представлялись частями одного организма. Какие могут у них быть имена? Возможно, у них вообще нет имен. Чтобы как-то различать их, он мысленно прикрепил к каждому табличку. Начиная слева, он окрестил каждого игрока — А, Б, В, Г.

Лансинг и Мэри решительным шагом покрыли остатки расстояния, отделявшего их от кушетки с игроками. Они остановились примерно в шести футах от кушетки и стали ждать. Что касается реакции игроков, то вполне можно было предположить, что Лансинга и Мэри в этой комнате нет.

Будь я проклят, если заговорю первым, подумал Лансинг. Буду стоять, пока они сами не заговорят. Я их заставлю заговорить.

Он обнял Мэри за плечи и прижал к себе. Они стояли и смотрели на молчащих игроков, сидевших прямо перед ними.

Наконец заговорил игрок А. Тонкая прорезь рта чуть раздвинулась, словно ему было очень трудно выдавить из себя слова.

— Итак, — сказал он, — вы решили эту проблему.

— Поразительно, — заметила Мэри, — а мы пока понятия не имели, что проблема решена.

— Мы могли ее и раньше решить, — сказал Лансинг, — если бы знали, в чем, она, эта проблема. Ну а теперь, когда, как вы говорите, мы ее решили, что теперь? Сможем ли мы вернуться назад, домой?

— С первого раза никто не находит ответа, — сказал Б. — Они всегда возвращаются.

— Вы не ответили на вопрос, — напомнил Лансинг. — Что будет теперь? Вернемся ли мы домой?

— О, конечно, нет, — сказал Г. — Нет, домой вы не вернетесь. Мы не можем этого позволить.

— Вы должны осознать, — сказал В, — что таких групп, как вы, у нас бывает много. Из нескольких групп мы получаем одного, реже — двоих. Очень редко — двоих, да еще из одной группы. Обычно мы вообще ничего не получаем.

— Разбредаются во все стороны, — объяснил А. — Или бегут в мир цветущих яблонь. Или попадают под воздействие транслятора, или…

— Под транслятором, — перебила Мэри, — вы понимаете машины в городе, которые постоянно словно что-то поют?

— Да, мы их так называем, — сказал В. — Возможно, вы придумаете имя лучше.

— Я не стану и пробовать, — сказала Мэри.

— А Хаос, — сказал Лансинг. — Очевидно, многих он проглатывает. Но вы мне бросили веревку. Почему?

— Потому, — сказал А, — что вы пытались спасти робота. Рискуя собственной жизнью, не колеблясь, вы старались спасти робота.

— Но он того стоил. Он был моим другом.

— Вполне возможно, что он был вашим другом и стоил того, чтобы спасти его, — продолжал А. — Но он неправильно оценил обстановку. И этот мир — не место для таких.

— Не знаю, к чему вы клоните, черт бы вас побрал, — вскипел Лансинг.

— И мне не нравится, что вы взяли на себя роль судьи. Вы, четверо, никогда мне не нравились, скажу вам об этом прямо.

— Таким путем, — возразил В, — мы никуда не придем. Отдаю вам должное

— вы имеете право нас недолюбливать или даже ненавидеть. Но перепалка нас сейчас ни к чему не приведет, поверьте.

— И вот еще что, — сказал Лансинг. — Если наш разговор будет значительным по продолжительности, то почему бы нам не присесть вместо того, чтобы стоять перед вами, словно перед троном императора? По крайней мере, какими-нибудь стульями вы можете нас обеспечить?

— Само собой, садитесь, — сказал А. — Подтаскивайте сюда вот те кресла и устраивайтесь поудобнее.

Лансинг вернулся за парой легких кресел. Он и Мэри присели.

Существо, спавшее в корзинке, выбралось наружу и принялось бродить по комнате, громко нюхая воздух. Потом зверек дружелюбно потерся о ногу Мэри и устроился у нее в ногах. Подняв голову, он посмотрел на Мэри прозрачными добрыми глазами.

— Это и есть Сопун? — спросила Мэри. — Тот, который бродил вокруг нашего костра по ночам? Мы его ни разу не видели.

— Да, это ваш сопровождающий, — сказал В. — Этих сопунов, как вы говорите, у нас несколько. Этот наблюдал за вашей группой.

— Наблюдал?

— Да.

— И сообщал о том, что видел?

— Естественно, — подтвердил В.

— Вы наблюдали за нами каждую минуту, — сказал Лансинг. — Вы не пропускали ни одной возможности понаблюдать за нами. Вы знали обо всем, что мы делали. Мы были для вас открытой книгой. Не объяснит ли мне кто-нибудь, что же, все-таки, здесь с нами происходит?

— Если вы будете внимательно слушать, — пообещал В, — то мы попробуем объяснить.

— Мы слушаем, — сказала Мэри.

— Вы знаете, конечно, — начал А, — о том, что существует множество миров, параллельных историй, которые разветвляются в критических точках, образуя альтернативные варианты одного мира. И, как я понимаю, вы знакомы с теорией эволюции?

— Мы знаем, что такое эволюция, — сказала Мэри. — Система сортировки, дающая в результате набор самых приспособленных для выживания особей.

— Совершенно верно. И подумав немного над проблемой, вы поймете, что разветвление параллельных миров — это эволюционный процесс.

— То есть, выживают лишь лучшие миры? Но как насчет определения того, какой мир лучше?

— Это, конечно, не просто. Потому мы здесь и находимся. И потому переносим сюда других людей. Одной эволюции уже недостаточно. Она работает по принципу выделения доминирующей формы жизни, которая и развивается. Но факторы выживания, создающие доминанту, могут быть сами по себе губительными. Во многих заложено семя саморазрушения.

— Это верно, — согласился Лансинг. — Мой мир, например, уже создал механизмы самоубийства человечества.

— Человечество — слишком тонкий организм, — сказал Б. — Чтобы дать ему погибнуть просто так, совершить самоубийство, как вы сказали. Конечно, когда вымирает один вид, на смену ему приходит другой. И если вымрет разумный человек, то его заменит кто-то, обладающий фактором выживания лучшим, чем разум. Вся беда в том, что разумное человечество, как и другие формы жизни, зачастую не имеет возможности развить потенциал своего разума до конца.

— Вы хотите сказать, что знаете способ — как этот потенциал развить и использовать? — спросила Мэри.

— Да, мы надеемся, — ответил Г.

— Вы уже познакомились с этим миром, — сказал А, указывая в окно. — Вы имели возможность предположить — примерно — в каком направлении развивалась здесь технология, чего им удалось достичь…

— Да, — ответил Лансинг. — Двери, ведущие в другие миры. Прекрасный инструмент. Мы, в моем родном мире, мечтаем о создании звездных кораблей. Пока только мечтаем — ведь может оказаться, что их невозможно построить. А тут — пожалуйста, без всяких кораблей… Хотя, если подумать, в мире Юргенса ведь опустела же Земля потому, что все человечество отправилось на звездолетах во Вселенную?

— А знаете ли вы, — спросил В, — добрались ли они до цели?

— Предполагаю, что так, — сказал Лансинг. — Хотя не знаю точно.

— И еще те машины, что вы называете транслятором, — сказала Мэри. — Еще один способ перемещения между мирами. И еще отличный инструмент познания. Наверное, таким способом можно изучить всю Вселенную, изучить концепции, идеи, до которых человек сам бы никогда не дошел. Мы с Эдвардом лишь в ничтожной степени почувствовали, что умеют эти машины. Бригадир был неосторожен и поэтому исчез. Может, погиб. Вы не знаете, где он сейчас и что с ним?

— Нет, — сказал А. — Не можем этого знать. Любой метод нужно применять соответствующим образом, иначе он опасен.

— Но вы оставили лазейку открытой, — сказал Лансинг. — Устроили ловушку для неосторожных.

— Тут вы попали в точку, — сказал Г. — Неосторожные сразу отпадают. Дураки, неврастеники, неосторожные — в наших планах им нет места.

— Таким образом вы устранили Сандру у башни, а Юргенса — на склонах Хаоса.

— Ощущаю враждебное отношение, — тревожно сказал Г.

— И вы чертовски правы. Я враждебно настроен. К вам всем. Вы убили четверых из нас.

— Вам повезло, — сказал А. — Очень часто погибает вся группа. Но мы тут ни при чем. Они гибнут из-за своих внутренних недостатков.

— А люди в поселке у реки? Неподалеку от поющей башни?

— Это те, кто потерпел здесь поражение. Неудачники. Они сдались. Опустились. Поплыли по течению. Двое не сдались — и вот вы теперь здесь.

— Мы здесь потому, — сказал Лансинг, — что Мэри всегда чувствовала — ответ спрятан в кубе.

— И в силу этого убеждения вы разгадали загадку, — заявил А.

— Верно, — согласился Лансинг. — И в таком случае, зачем я здесь? Потому что меня притащила Мэри?

— Вы здесь потому, что всю дорогу принимали верные решения.

— У Хаоса я принял неверное решение.

— Мы так не думаем, — сказал В. — Выживание, хотя оно и важно, не всегда важнее всего остального. Некоторые решения верны, если выживание ставится на второе место.

Сопун, примостившийся у ног Мэри, уже опять заснул.

— Да, вы принимаете моральные решения, — сердито сказал Лансинг. — Великие моралисты. И вы так уверены в правоте. Тогда скажите, кто вы такие, черт побери? Остатки жителей этой планеты?

— Нет, — сказал А. — И мы даже не будем утверждать, что мы люди. Наш дом — планета по другую сторону диска Галактики.

— Тогда почему вы здесь?

— Не знаю, как объяснить вам так, чтобы вы поняли. В вашем языке нет слова, которое адекватно бы выражало название нашего занятия. Поскольку подходящий термин отсутствует, можете назвать нас деятелями общественной благотворительности.

— БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТИ! — воскликнул Лансинг. — Ради Бога! Вот до чего дошло! Человечеству требуется благотворительность. Мы настолько глубоко пали в глазах галактической общественности, что нуждаемся в работниках благотворительности!

— Я вам говорил, — сказал А, — что термин не точен. Но подумайте вот о чем. Во всей Галактике есть лишь несколько разумных видов, обладающих потенциалами, равными вашему. К тому же, если не помешать, то вы, люди, скоро вымрете — все. Во всех альтернативных мирах. Даже великая цивилизация, существовавшая на этой планете, даже она исчезла без следа. Заблуждения — экономические, политические — вот что погубило их. Вы, Лансинг, прекрасно понимаете, что стоит кое-кому в вашем мире нажать особую кнопку — и человечеству придет конец. Вы, мисс Оуэн, жили в мире, который двигался к страшному кризису. Очень скоро старые мощные империи начнут разваливаться, и лишь тысячи лет спустя на их развалинах взойдет новая цивилизация. Если вообще взойдет. И если она и поднимется, то может оказаться заметно хуже, чем старая, та, что существует в вашем мире сейчас. В любом из альтернативных миров катастрофа, в том или ином виде, угрожает человечеству. С самого начала люди были обречены. И они не учитывали своих ошибок по мере того, как набивали шишки. Решение, которое нашли мы — набрать лучших — с точки зрения наших планов — представителей человечества из разных альтернативных ветвей истории, использовать их, чтобы дать человечеству, человеку разумному новый шанс — начать все с начала.

— Набрать — сказали вы, — сказал Лансинг. — Странный набор, сказал бы я. Вы вырываете нас из родных миров, вырываете из родных культур. Приводите в состояние шока. Вбрасываете в этот мир, ничего нам не объясняя, вытесняете в свой глупый лабиринт загадок — чтобы определить, как мы себя поведем. Постоянно следите и строите предположения, делаете какие-то свои выводы.

— А вы бы согласились добровольно пройти испытание, если бы мы вас спросили об этом?

— Нет! Конечно же, нет, — отрицательно покачал головой Лансинг. — И Мэри, думаю, тоже не согласилась бы.

— На всех многочисленных мирах, — сказал В, — у нас есть агенты-вербовщики. Мы отбираем тех людей, которые подходят, по нашему мнению, для проведения испытаний. Мы берем не наугад, нет. Мы весьма разборчивы. За несколько лет мы отобрали несколько тысяч homo sapiens, прошедших испытания. Эти люди, как нам кажется, смогут построить общество, достойное возможностей вашей расы. Мы делаем это потому, что считаем: Галактика многое потеряет, если человек как разумный вид исчезнет, канет в Лету. Со временем, рука об руку с другими разумными расами, вы создадите галактическое общество. Нечто, находящееся вне пределов нашего сегодняшнего воображения. Мы уверены, что разум — это славная корона спотыкающейся слепой эволюции. И что ничего лучше разума эволюция природы не найдет. Но если разум не выдерживает и рушится под тяжестью собственных оплошностей и недостатков, то эволюция переключится в своем слепом движении к новым факторам выживания, и разум как концепция исчезнет из Вселенной вообще.

— Эдвард, — сказала Мэри. — То, что он говорит, то, что они делают — возможно, в этом есть что-то разумное.

— Вполне вероятно, — проворчал Лансинг. — Но мне не нравится избранный ими способ.

— Но вдруг это единственный способ, — сказала Мэри. — Как ты сам понимаешь, добровольно никто не соглашается. А те, кто и согласился бы, скорее всего оказались бы теми, кто ни на что не годен.

— Рад отметить, — сказал бесстрастно А, — что вы постепенно приближаетесь к нашей точке зрения.

— А что нам еще остается? — угрюмо спросил Лансинг.

— Да, почти ничего, — согласился В. — Если хотите, можете вернуться обратно в мир за дверью куба.

— Нет, это нам не подходит, — сказал Лансинг, вспомнив поселок у реки, в лесной долине. — А как насчет наших родных миров?…

Он вдруг замолчал. Вернуться в родные миры — значит, тогда они с Мэри расстанутся навсегда. Он крепко сжал ее руку.

— Вы хотите знать, можете ли вернуться в свои родные миры? — спросил Г. — К сожалению, это исключено.

— Пока мы вместе, — сказала Мэри, — не имеет значения, куда мы попадем.

— Тогда, — сказал А, — все решено. Мы очень рады, что вы теперь с нами. Когда будете готовы, шагайте в дверь в левом углу. Вон там… Она ведет в совсем новый для вас мир.

— Еще один параллельный рукав? — сказала Мэри.

— Нет. Это планета земного типа, но находится очень далеко отсюда. Ночью вы будете видеть на небе незнакомые звезды и созвездия. Вторая возможность, как мы уже сказали, новенькая планета, где человечество получит возможность начать все снова. Там пока университет. Там вы будете читать лекции о том, что сами знаете. И будете слушателями на лекциях других людей, где узнаете многое из того, чего пока не знаете. Весьма вероятно, что там у вас будет все, о чем вы мечтали. Это будет продолжаться многие годы, а может, и всю вашу жизнь. Наконец, через столетие или более, начнется создание всепланетного общества. На этот раз человек будет экипирован во всех отношениях гораздо лучше. Но до этого пока далеко. Еще многое нужно узнать, многому научиться. Понять новые концепции, рассмотреть миллионы проблем. Во время периода обучения ваше маленькое сообщество не будет испытывать экономического давления. Но со временем вам придется постепенно создать свою систему экономики. Но пока обо всем позаботимся мы. От вас мы хотим одного — учитесь. Используйте каждую секунду, чтобы научиться быть действительно разумными людьми.

— То есть, — сказал Лансинг, — вы по-прежнему будете покачивать нас в люльке? Удовлетворять все наши потребности?

— Вы против?

— Кажется, он против, — сказала Мэри. — Но это у него пройдет. Нужно только время.

Лансинг встал, вместе с ним поднялась Мэри.

— В какую дверь, вы сказали? — спросила она.

— Последний вопрос, прежде чем мы уйдем, — сказал Лансинг. — Скажите, что такое эта черная стена — Хаос?

— В вашем мире ведь есть так называемая Китайская Стена, — сказал Г.

— Да. Кажется, в мире Мэри она тоже имеется.

— Хаос — очень сложная Китайская Стена, — пояснил Г. — Совершенная глупость. Зачем они ее строили? Это была последняя и величайшая ошибка людей этого мира. И она ускорила их гибель. Всю историю вы узнаете потом. Она слишком длинная.

— Понимаю, — сказал Лансинг и шагнул к двери.

— Если вас это не заденет, — сказал А, — то мы вас благословляем, так сказать.

— Ни в коей мере, — сказала, успокоив его, Мэри. — Благодарим вас за вашу заботу и за этот второй шанс для всех людей.

Они подошли к двери и оглянулись. Четверо продолжали сидеть на кушетке, белые, похожие на черепа лица смотрели на людей.

Лансинг отворил дверь, и они ступили через порог.

Они стояли посреди луга, неподалеку поднимались шпили и башни университетского городка. В вечернем воздухе плыл звон колоколов.

Рука в руке, они зашагали туда, где человечеству представлялся шанс начать все сначала.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13