Пираты Малайзии - Сандокан - Два тигра

Слон разом остановился, так тряхнув паланкин, что люди, которые в нем сидели, едва не вылетели. Потом он припал на задние ноги и страшно затрубил.

— Слон ранен! — послышался крик погонщика.

Сандокан, Янес и их товарищи выстрелили наугад туда, где сверкнули молнии.

Им показалось, что они слышат крик, но убедиться в этом времени не было: слон отчаянно бросился вперед, наполняя джунгли оглушительным ревом.

— Господин! — закричал погонщик со слезами на глазах. — Слон ранен! Слышите, как он жалуется?

— Пусть бежит до последнего вздоха, — холодно ответил Сандокан.

— Вы потеряете удачу, господин!

Тигр Малайзии пожал плечами, не отвечая.

Исполин, который, должно быть, получил не одну пулю, обезумев от боли, продолжал бежать со скоростью скаковой лошади, все валя и сокрушая на своем пути. Он беспрерывно трубил и так тряс паланкин, что четверым друзьям приходилось крепко держаться за борта и канаты, чтобы не вывалиться наружу.

Этот безумный бег продолжался минут двадцать, потом слон остановился. Он стоял на берегу лагуны; но он был при смерти, на что указывала дрожь, сотрясавшая его тело, и трубные звуки, которые быстро слабели, переходя в тяжкий хрип. Слон умирал, но его миссия была выполнена. Охотники находились на краю джунглей, и болотистый Сундарбан расстилался перед ними по ту сторону лагуны.

— Спускайтесь! — закричал погонщик. — Слон вот-вот упадет!

Охотники быстро сбросили веревочную лестницу, схватили свое оружие и поспешно спустились, в то время как погонщик соскользнул по правому боку гиганта.

Едва они отошли на несколько шагов, как бедный слон тяжело упал головой вперед, подогнув ноги, и замер неподвижно. Он был мертв.

— Вот еще пятьдесят тысяч убытку, — сказал Янес. — Ну что ж, туги нам заплатят и за эту смерть!

Глава 20

БАШНЯ БАРРЕКПОРРЕ

Слон упал в двадцати шагах от берега. Почва здесь была такая топкая и вязкая, что за несколько минут половину его огромного туловища засосало.

Вода сочилась со всех сторон, как будто джунгли росли здесь на губке. Повсюду видны были водяные растения и мангры необыкновенной величины. Невыносимая вонь, словно на свалке с падалью, заставляла Янеса и француза затыкать нос.

— Ну и местечко! — воскликнул Янес, который подошел к манграм, в то время как погонщик и Тремаль-Найк освобождали паланкин от поклажи, пока его не засосала грязь. — Видели ли вы что-нибудь более роскошное?

— Это и есть наш Сундарбан, — отвечал француз.

— Здесь нельзя даже устроить лагерь. Ноги вязнут повсюду -здесь нет и пяди твердой земли. И откуда этот ужасный смрад?

— Посмотрите вперед, господин Янес: вы видите этих марабу, которые дремлют на поверхности воды и ходят по ней?

— Да, и я просто недоумеваю, каким образом эти противные птицы, эти пожиратели падали держатся на поверхности на прямых ногах.

— Знаете, на что они опираются?

— Должно быть, на листья лотоса.

— Нет, господин Янес. У каждого марабу под ногами труп индийца, который он постепенно склюет. Бенгальцы, у которых нет денег, чтобы заплатить за кремацию покойника, сбрасывают его в Ганг, священную реку, которая, по их понятиям, отнесет его в рай Брамы, Шивы или Вишну. Все эти трупы, если по пути их не сожрут гавиалы, пройдя протоку за протокой, кончают свой путь здесь. В этой лагуне настоящее плавучее кладбище.

— Это заметно по тому восхитительному запаху, который переворачивает мне все внутренности. Господа туги могли бы выбрать себе место получше.

— Им безопаснее здесь.

— Вы ничего не видели? — спросил Сандокан, подходя к ним.

— Птиц, которые спят, и трупы, которые плавают на поверхности воды. Прекрасное зрелище для могильщиков, — ответил Янес с кислой гримасой.

— Надеюсь, мы скоро уйдем отсюда.

— Я не вижу никакой лодки, Сандокан.

— Я сказал, что мы построим плот. Возможно, «Марианна» ближе, чем ты думаешь. Мы ведь на берегу канала Райматла, Тремаль-Найк?

— И вблизи башни Баррекпорре, — ответил бенгалец. — Вон она виднеется за верхушками тех деревьев.

— Она пригодна для жилья? — спросил Янес.

— Должна быть еще в приличном состоянии.

— Тогда, не медля, к ней, друг Тремаль-Найк. Здесь мы не можем устроить лагерь.

— К тому же опасно оставаться на этом берегу так близко от слона.

— Не понимаю, чем этот бедняга опасен.

— Он — нет, но те, что сбегутся, чтобы сожрать его, — да. Тигры, пантеры, шакалы не замедлят скоро собраться сюда, чтобы оспаривать его друг у друга. А эти хищники, злые от голода, могут наброситься на нас.

— Пусть благодарят тугов, которые устроили нам засаду, -заметил француз. — Они хорошо стреляли, эти канальи!

— Они целились прежде всего в слона, — сказал Сандокан. — Ему пробили шкуру в трех местах около легких.

В этот момент в зарослях огромного бамбука неподалеку от берега раздался громкий вой, смешанный с хриплым лаем.

— А вот и шакалы, которые уже почуяли мясо и собрались на ужин, — сказал Тремаль-Найк. — Друзья, освободим им место, пока они еще просят миром.

Путники уже собрались отправиться в дорогу, когда в зарослях какой-то густой травы послышалось жалобное блеяние.

— Что? — воскликнул Янес удивленно. — Откуда здесь овцы?

— Это тсита; они приходят раньше шакалов и храбро оспаривают у них жертву.

— А что это за животное? — спросил Сандокан.

— Это грациозные леопарды, очень смелые и кровожадные. Они легко приручаются и становятся непревзойденными охотниками.

— Вот и один из них: видите? Он не боится даже нас, но не беспокойтесь, он не нападет.

Красивое животное, гибкое и изящное, с длинными ногами, у которого была голова кота, а тело собаки, длиной метра в полтора, покрытое длинной и мягкой шерстью, ловко выпрыгнуло из кустов и остановилось в двадцати шагах от людей, пристально глядя на них зеленоватыми фосфоресцирующими глазами.

— Похож на леопарда, но немного и на пантеру, — заметил Сандокан.

— И обладает смелостью одного и молниеносным броском другой, — ответил Тремаль-Найк. — Он даже более проворен, чем тигры, и догоняет на бегу самых быстрых антилоп, однако он не выдерживает больше пятисот шагов.

— И они в самом деле легко приручаются?

— Без труда, и великолепно охотятся для хозяина, лишь бы он оставлял им от добычи ее кровь.

— Тут им будет, чем напиться, — сказал Янес. — У слона, вероятно, несколько баррелей крови в теле. Приятного аппетита, дорогая моя!

Но тсита и не дожидалась особого приглашения — в четыре прыжка была уже на туше слона.

Слыша, как в разных местах вокруг раздается и приближается все более угрожающий вой, наши путешественники ускорили шаги, держась ближе к берегу, где заросли были не столь густы.

За кронами ближних деревьев отчетливо проступал силуэт башни с пирамидальной крышей, на которую показывал бенгалец.

Осторожно следуя друг за другом, с карабинами на изготовку, они пересекли этот маленький лесок и наконец оказались на площадке, заросшей только каламусом, посередине которой возвышалась эта башня.

Это была почти квадратная четырехэтажная постройка, украшенная головами слонов и статуями богов, со стенами, растрескавшимися от времени. Для чего служила она в прежние времена, трудно было даже представить: разве что для защиты от набегов морских разбойников.

Лестница, ведущая внутрь, была разрушена вместе с частью стены, обращенной к лагуне, но сохранилась другая, деревянная, которая вела на второй этаж.

— Видно, люди не раз приходили сюда укрываться, — сказал Тремаль-Найк. — Это лестница самодельная.

Француз уже ступил на лестницу первым, когда какая-то тень выскочила из кустов поблизости и бросилась в сторону.

— Осторожно! — закричал погонщик, который заметил ее. — Быстрее наверх!

— А что это было? — спросил Сандокан, пока Тремаль-Найк и Янес поспешно последовали за французом, который был уже на вершине лестницы.

— Не знаю, господин… какое-то животное.

— Поднимайся… скорее!

Погонщик не заставил повторять это дважды и в свою очередь бросился вверх по бамбуковой лестнице, которая скрипела и гнулась под тяжестью четырех мужчин.

Сандокан же быстро обернулся, вскинув карабин. Он тоже видел эту тень, которая пересекла площадку и исчезла в кустах, но не понял, то ли это тсита, то ли какое-то более опасное животное.

Но видя, что ветки там остаются неподвижными, он закинул карабин за спину и быстро стал подниматься наверх.

Он добрался уже до середины лестницы, когда почувствовал под ногами сильный толчок, от которого едва не свалился вниз. Кто-то кинулся на лестницу чуть пониже его, и бамбук, из которого она была сделана, едва не сломался.

В тот же миг де Люссак, который уже добрался до маленькой площадки, которая опоясывала башню, закричал:

— Скорее, Сандокан! Сейчас она бросится на тебя!

Но Тигр Малайзии, вместо того чтобы кинуться наверх, обернулся, одной рукой крепко схватившись за лестницу, а другой сжав ствол карабина.

Большой зверь, который казался гигантским котом, с массивной круглой головой, острой мордой и рыжевато-желтой шерстью, покрытой пятнами в форме полумесяца, бросился на лестницу у ног пирата и пытался достать его, цепляясь когтями за бамбук.

Сандокан не вскрикнул, не сделал попытки убежать. Он быстро поднял карабин, приклад которого был окован медью, и так хватил зверя по черепу, что тот завыл, как сирена, и, не в силах удержаться когтями на гладком бамбуке, соскользнул по лестнице вниз.

Сандокан воспользовался этим, чтобы добраться до товарищей, пока зверь не возобновил свое нападение.

Француз, вооружившись карабином, готов был выстрелить, но Тремаль-Найк остановил его.

— Не надо, господин де Люссак. Выстрел может выдать наше присутствие, а мы не должны забывать, что туги следуют за нами по пятам.

— Прекрасный удар, братец мой, — сказал Янес, помогая Сандокану забраться на площадку. — Ты, должно быть, раскроил этой твари череп. Я видел, как она с трудом добралась до кустов. Знаешь, что это за зверь?

— У меня не было времени разглядеть его.

— Пантера, мой дорогой. Будь ты на две пяди пониже, она бы вцепилась в тебя.

— И преогромная, — добавил Тремаль-Найк. — Еще чуть-чуть, и лестница бы не выдержала такого прыжка, а мы все свалились бы один на другого.

— Для пантер такие прыжки обычны. Это знают те, кто приезжает обновлять запасы провизии в башнях-убежищах, рассеянных по берегам Хугли, — сказал француз. — Однажды я спас двоих, которых едва не разорвали на куски на лестнице, которая вела в убежище.

— Давайте-ка поднимем лестницу, — предложил Янес. — Пантера очень обиделась за ту суровость, с которой принял ее Сандокан, и, возможно, попытается взять реванш.

— Двери здесь нет, — подходя к окну, сказал Тремаль-Найк. — Придется войти через окно.

Бенгалец взобрался на подоконник, но тут же спрыгнул обратно на площадку.

— Все этажи обрушились, — продолжил он, — и башня пуста, как камин. Проведем ночь снаружи, здесь даже свежее.

— И в то же время мы сможем наблюдать за окрестностями, — сказал Сандокан. — Пантеры больше не видно?

— Она ушла или по крайней мере спряталась в зарослях, чтобы напасть на нас, когда мы спустимся, — ответил Янес.

— Она не застанет нас врасплох, — возразил де Люссак. — Я знаю, на что способны эти создания. Они хоть и меньше тигров и не такие сильные, но зато смелее и нападают даже тогда, когда не голодны. Они способны даже специально подстерегать вас.

— Ого!.. — воскликнул в этот момент Янес, поспешно вставая. — Смотрите туда! Огонь!

Все обратили взгляды в том направлении, в котором указывал португалец.

На темной воде зачумленной лагуны действительно виднелась точка, светящаяся красным светом, которая медленно двигалась в сторону башни. Она шла с востока и как будто петляла.

— А может, это наше судно? — спросил Тремаль-Найк.

— Или шлюпка, — добавил Янес.

— Мне кажется, что это ни то, ни другое, — сказал Сандокан, внимательно вглядевшись в светящуюся точку, которая четко вырисовывалась на черной поверхности воды. — А парусники заходят в эту лагуну?

— Если только рыбачьи лодки, — ответил бенгалец. — Или потерпевшие крушение. Циклон, который налетел на джунгли, бушевал ведь и в Бенгальском заливе.

— Я был бы рад, если бы эта шлюпка пристала здесь. Нам бы не пришлось тогда самим строить плот. На этом судне, должно быть, есть паруса. Ты не видишь, Янес, какое это судно?

— Я вижу только, что оно направляется сюда, — ответил португалец. — Если они пройдут перед башней, мы привлечем их внимание выстрелом из ружья.

— Мы это сделаем прямо сейчас, — сказал Сандокан. -Услышав выстрелы, они подойдут сюда.

Он поднял карабин и выстрелил.

Выстрел громко прозвучал над темными водами и затих в отдалении.

Не прошло и полминуты, как стало видно, что светящаяся точка изменила направление и движется прямо к башне.

— Когда рассветет, судно будет уже здесь, — определил Сандокан. — Небо уже светлеет. Приготовимся спуститься и сесть на судно.

— А если эти люди откажутся взять нас на борт? — спросил француз.

— Получат свинец, если не захотят золота, — холодно ответил Сандокан. — Увидим, что они предпочтут. Погонщик, спускай лестницу: они уже подходят.

Глава 21

ПРЕДАТЕЛЬСТВО ТУГОВ

Показался первый луч солнца, когда маленькое судно причалило напротив башни. Сандокан не ошибся: это была не шлюпка и не корабль. Это была пинасса, то есть большая лодка с высокими бортами и двумя небольшими мачтами, поддерживающими квадратные паруса, имеющая мостик.

Обычно эти парусники используются в Индии для плавания по большим рекам, но могут выходить и в море, правда, недалеко.

Пинасса, которая причалила вблизи башни, имела водоизмещение шестьдесят тонн. На борту ее было восемь индийцев, молодых и крепких, одетых в белое, как сипаи, под командованием шкипера, высокого старика с длинной белой бородой, который в этот момент держал руль.

Увидев пятерых мужчин, среди которых было двое белых, старик вежливо приподнял тюрбан, потом сошел на землю, сказав на хорошем английском языке:

— Добрый день, господа! Мы услышали ружейный выстрел и поспешили сюда, думая, что кто-то в опасности.

— Как ты оказался здесь, старик? — спросил Тремаль-Найк. — В здешние воды суда не заходят просто так.

— Мы рыбаки, — ответил старик. — В этой лагуне много рыбы, и каждую неделю мы приходим сюда.

— Откуда?

— Из Даймонд-Харбора.

— Хочешь заработать сто рупий? — спросил Сандокан.

Индиец поднял глаза на Тигра Малайзии и несколько мгновений смотрел на него внимательно и с некоторым любопытством.

— Вы шутите, господин? — спросил он. — Сто рупий — большая сумма, мы не зарабатываем столько даже за неделю ловли.

— Ты предоставишь свою пинассу в наше распоряжение на двадцать четыре часа, и сто рупий перейдут в твои карманы.

— Вы щедры, господин, — сказал старик.

— Ты согласен?

— От такого предложения никто бы не отказался.

— Ты сказал, что пришел с Даймонд-Харбора? — переспросил Тремаль-Найк.

— Да, господин.

— Ты вошел в лагуны из канала Райматла?

— Нет, из канала Ямере.

— Тогда не видел ли ты маленького судна, плавающего в этих водах?

— Вчера я видел какую-то шлюпку в северном конце Райматла, — отвечал старик.

— Это наверняка была наша шлюпка, которая искала нас, — сказал Сандокан. — Еще до вечера мы будем на судне. Садитесь, друзья, а завтра мы пришлем сюда шлюпку забрать остальных.

Вручив старику половину условленной суммы, они взошли на борт, вежливо приветствуемые индийцами, составлявшими экипаж.

Сандокан и Тремаль-Найк уселись на корме под навесом, который рыбаки натянули, чтобы защитить их от солнца. Янес, француз и погонщик спустились под палубу, в каюту, которую шкипер предоставил в их распоряжение, чтобы они немного смогли отдохнуть.

Пинасса, которая казалась хорошим парусником, оттолкнулась от берега и направилась к нескольким островам, которые виднелись сквозь туман, поднимавшийся над лагуной.

Ужасный смрад исходил от этих вод, где разлагалось огромное количество трупов, принесенных сюда по протокам Сундарбана течением. Попадались полуразложившиеся головы, разорванные спины, руки и ноги, которые колыхались и сталкивались на волнах от проплывавшей мимо пинассы.

На некоторых из трупов стояли на своих длинных ногах марабу, время от времени вырывая клювом куски уже разложившегося мяса и жадно заглатывая их.

— Сколько же этих плавучих кладбищ! — сказал Тремаль-Найк.

— Не очень весело, — ответил Сандокан.

— Правительство Бенгалии поступило бы мудро, приказав похоронить всех этих людей под трехметровым слоем земли. Оно бы избежало холеры, которая почти каждый год посещает столицу.

— А зачем их бросают в реку?

— Индийцы, которые желают попасть в рай, должны добраться туда по Гангу.

— Который, видимо, в него впадает? — смеясь, спросил Сандокан.

— Этого я не знаю, — ответил Тремаль-Найк, — Однако мне так не кажется. Я видел, как он впадает в Бенгальский залив и смешивает свои воды с морем.

— Так все эти люди попадут в ваш рай?

— О нет! Воды Ганга, которые считаются священными, не очистят душу человека, который убил, например, корову.

— Тяжкое преступление, по-вашему?

— Которое приведет его прямо в ад, где виновный будет страдать от голода, жажды и змей, непрерывно пожирающих его.

— Страшное место — этот ваш ад, — сказал Сандокан.

— Наши священные книги говорят, что там царит вечная ночь и не слышно ничего, кроме стонов и ужасных криков; страдания, которые там испытывают, ужасны. В зависимости от вида грехов там есть и муки для каждого органа, каждой части тела. Огонь, железо, змеи, ядовитые насекомые, дикие звери, хищные птицы — все используется, чтобы воздать осужденным за их грехи.

— И это наказание длится вечно?

— Нет, в конце каждой эпохи, которая длится несколько тысяч лет, они опять вернутся на землю: кто в облике животного, кто насекомого или птицы, чтобы в конце концов, настрадавшись, очистится. Вот каков этот наш ад, где правит Йама, бог смерти и тьмы.

— Но у вас есть и рай, наверное.

— И даже не один, — ответил Тремаль-Найк. — Есть рай бога Индры, обитель всех добродетельных душ; есть рай Вишну; есть другой, который принадлежит Шиве; есть тот, где правит Брама, предназначенный исключительно для браминов, которые считаются у нас людьми высшей касты и которые…

Ружейный выстрел и пуля, просвистевшая над головами, внезапно оборвали их разговор. Один из матросов, находившихся на носу, выстрелил из карабина.

Тремаль-Найк и Сандокан были настолько поражены, что застыли неподвижно. Оба решили, что выстрел случайный. Они и вообразить не могли, что тут измена. Но все дальнейшее подтвердило, что пуля предназначалась именно им.

— Вперед, ребята! Доставайте ножи и арканы! — бросая руль, закричал шкипер своей команде.

Индийцы выхватили ножи и размотали арканы, спрятанные под их широкими куртками.

Увидя это, Сандокан зарычал от ярости. Он бросился за карабином, оставленным у борта, но карабин исчез, как исчезли и карабины его друзей.

Молниеносным движением он схватил валявшийся на палубе обломок весла и бросился на бак, крича громовым голосом:

— Измена! Янес, Люссак! На палубу!

За ним последовал Тремаль-Найк, вооружившийся топором, который он заметил на соседнем бочонке.

Индийцы расступились, стараясь их окружить; их ножи и арканы не предвещали ничего хорошего.

— Вперед, ребята! — подбадривал их шкипер, размахивая саблей в правой и кинжалом в левой руке. — Хватайте врагов Суйод-хана!

— Ах ты, старая собака! — закричал Тремаль-Найк. — Ах ты, пес шелудивый!..

Он бросился к шкиперу с топором, но тот отступил за спины матросов.

Силы на палубе были не равны: восемь матросов бросились на них, как тигры. Это были крепкие парни, гибкие и изворотливые. Они медлили, но не потому, что боялись их, а словно выбирая позицию для лучшей атаки.

— Спасайся на корме, Тремаль-Найк! — закричал пират. — Продержись полминуты!

Против него самого было трое. Прыжком пантеры он бросился на одного из них и, вскинув над головой обломок весла, молниеносным движением обрушил его на голову противника. Туг с проломленным черепом рухнул на палубу, как бык под ударом мясника. Но в ту же секунду аркан взвился над головой пирата и захлестнул его левую руку.

— Попался! — закричали, торжествуя, душители. — Вали его на палубу, ребята!

— Попробуйте!.. — вскричал Сандокан.

Он бросил весло и, нагнувшись, ударил ближнего головой в живот. Переломившись в поясе, тот упал и покатился по палубе. А Сандокан набросился на третьего, который с ножом готовился напасть на него сзади. Обманным движением он выбил у него нож и стиснул руку железным захватом.

Однако индиец был сильнее, чем думал Сандокан, и в свой черед вцепился рукой ему в горло. Набежавшая волна качнула пинассу, и оба они упали, продолжая бороться на палубе.

Тем временем Тремаль-Найк отчаянно защищался, размахивая топором и отступая к корме. Он уже избежал двух арканов и сабельного удара, который пытался нанести ему шкипер, но долго шестерым сопротивляться не мог.

Его прижали к мачте и уже набросили на шею аркан, когда на палубу ворвались Янес и де Люссак вместе с погонщиком слона.

Разбуженные криком Сандокана, они сразу же вскочили с коек, ища глазами свои карабины, но их оружия в каюте не было; оно исчезло, как и оружие их товарищей. Однако ножи еще были при них, и, не медля ни секунды, все трое выскочили наружу.

Туги, теснившие Тремаль-Найка, видя двоих белых и погонщика, ворвавшихся на палубу, тут же разделились: трое из команды бросились на них.

— Ах, канальи! — выругался португалец, отпрянув к кормовому навесу и одним рывком срывая его, чтобы обернуть вокруг левой руки. — Так здесь измена? Ну, ублюдки, держись!

И он бросился на тугов, подставляя под удары ножей защищенную брезентом левую руку, а правой готовясь нанести смертельный удар.

На борту разгорелась яростная борьба, в то время как пинасса, предоставленная самой себе, кружилась и кренилась с борта на борт посреди лагуны.

Туги побросали свои арканы, ставшие бесполезными в схватке лицом к лицу, и действовали ножами. Владели они ими надо сказать, совсем не плохо. Тремаль-Найк и погонщик отступали под натиском их к корме; де Люссак стремился прийти им на помощь, но пока безуспешно.

Сандокан же боролся со своим противником на палубе, пытаясь покончить с ним голыми руками. Ему удалось повалить туга и схватить за горло, однако индиец сопротивлялся упорно. Его плечи и горло были смазаны кокосовым маслом, и в конце концов он выскользнул из рук Сандокана.

Он уже вырвался и встал на колени, когда пират, обладавший мгновенной реакцией, свалил его страшным ударом кулака.

— Готов! — закричал Сандокан. — Держитесь крепче, друзья! Я иду к вам на помощь.

Он готов был броситься на корму, когда почувствовал, что сзади его схватили за шею. Индиец, сраженный его страшным ударом, все же очнулся и бросился со спины.

— Как! — воскликнул пират. — Ты еще жив? Так иди же, составь компанию рыбам!

Он резко нагнулся и ловким приемом перебросил противника через себя. Несчастный, тщетно цепляясь за борт, головой вниз полетел в воду.

В этот момент крик боли раздался на корме, сопровождаемый взрывом ругани Янеса. Погонщик, который бился бок о бок с ним, упал, сраженный ударом в грудь.

Но тугам рано было торжествовать; в тот же миг с проломленной головой упал и один из них. Это был старый шкипер. Тремаль-Найк, воспользовавшись неверным шагом своего противника, нанес ему страшный удар топором.

Старик раскрыл руки, выпустил кинжал и рухнул на палубу, обливаясь кровью.

Покончив со своим противником, Сандокан одним взглядом оценил ситуацию и сразу понял, что в самом опасном положении находится Янес, на которого нападали трое.

Не раздумывая, он бросился другу на помощь и сразу сбил с ног одного. Другой, испугавшись, бросился на корму, но удар веслом достал его сзади. Он упал на колени, выронив нож, но тут же поднялся и, перескочив через борт, бросился вниз головой в лагуну.

Сандокан был готов уже атаковать и последнего противника Янеса, но тот неожиданно упал и распростерся на палубе. Нож португальца пронзил ему сердце.

Два туга, с которыми бился де Люссак, видя, что игра уже проиграна, побежали на нос и тоже бросились в воду, исчезнув среди листьев лотоса и тростника, которые росли здесь на отмели, соединяющейся с островком.

На борту оставался только противник Тремаль-Найка, самый крепкий и самый храбрый из всей банды, который яростно сражался с бенгальцем, с ловкостью зверя избегая ударов топора.

Сандокан уже замахнулся было веслом, чтобы покончить и с этим негодяем, когда Янес перехватил его руку.

— Не надо: он нужен нам живой, мы заставим его говорить.

Вдвоем они кинулись на туга сзади, повалили и связали его собственным арканом, валявшимся тут же на палубе.

Глава 22

СИРДАР

Пленник, захваченный ими в этой кровавой схватке, был красивый молодой человек, сложенный, как Геркулес, с очень тонкими и правильными чертами лица, что могло указывать на принадлежность к высокой касте, несмотря на то что кожа его была темная, как у молангов.

Уже связанный, он закричал Тремаль-Найку, который еще угрожал ему топором, покрытым кровью старого шкипера:

— Убей же меня: я не боюсь смерти! Мы проиграли, так убей же меня!..

Он еще бился, тщетно пытаясь разорвать узы, но видя, что это ему не удается, лег ничком, не говоря больше ни слова и не выказывая страха перед участью, которая его ожидала.

— Господин де Люссак, — сказал Сандокан, — сядьте рядом с этим человеком, чтобы он не сбежал. Если попытается, покончите с ним ударом ножа. Дышит ли еще погонщик?

— Он умер в тот же миг, — ответил Янес. — Бедняга! Нож его врага так и остался в ране.

— Но я за него отомстил, — сказал Сандокан. — Ублюдки! Они продумали свой коварный замысел, мы живы только благодаря Аллаху.

— Но как они узнали, что мы здесь?

— Это нам скажет пленник. А пока очистим палубу от мертвецов. Этим до райских ворот плыть недолго.

Они побросали в воду трупы тугов; тело же погонщика положили в каюте, накрыв брезентом, чтобы позже с честью похоронить его.

Они вылили на палубу несколько ведер воды, чтобы смыть. кровь, и сориентировали паруса по ветру. Потом приволокла на корму пленника, поскольку нужно было следить за рулем.

— Вот что, юноша, — предложил ему Сандокан без обиняков. — Тебе придется выбирать, предпочитаешь ты жить или умереть в страшных мучениях? Предупреждаю только, что мы люди, которые не шутят; ты только что сам это видел.

— Что вы от меня хотите? — спросил юноша.

— Узнать кое-какие вещи, которые нам необходимы.

— Туги не выдают тайны своей секты.

— А ты знаком с йоумой? — резко спросил Тремаль-Найк.

Туг вздрогнул, и страх молнией мелькнул в его глазах.

— Я знаю секрет этого питья, которое развязывает языки и которое заставит говорить даже самого упрямого немого. Листья йоумы, немного лимонного сока и зернышко опия; как видишь у меня есть рецепт, и я им воспользуюсь, если будет нужно. Так что бесполезно упрямиться. Все равно мы заставим тебя заговорить.

Янес и Сандокан с удивлением смотрели на Тремаль-Найка, не понимая, о каком таинственном питье идет речь. Де Люссак кивнул и улыбнулся, одобряя слова бенгальца.

— Решай, — сказал Тремаль-Найк. — Время не ждет.

Юноша вместо ответа несколько мгновений пристально смотрел на бенгальца, потом спросил:

— Ты отец девочки, так ведь? Тот страшный охотник змей и тигров, который когда-то похитил Деву пагоды?

— Кто тебе это сказал? — спросил Тремаль-Найк.

— Шкипер пинассы.

— От кого он это узнал?

Молодой человек не ответил. Он опустил глаза, и лицо его странно исказилось, но не от страха. Казалось, в его душе происходит какая-то мучительная борьба.

— Что тебе сказал этот подлый предатель? — спросил Тремаль-Найк. — Все вы мерзавцы и негодяи!

— Да! — неожиданно воскликнул юноша и рывком, несмотря на веревки, встал на колени. — Да, негодяи, вот их имя! И трусы! Они безжалостные убийцы, и я проклинаю тот день, когда вступил в их ужасную секту.

Он опустил голову и добавил сдавленным голосом:

— Будь проклята моя судьба, которая сделала меня, сына брамина, сообщником их преступлений. Кали или Дурга, под одним или под другим именем, богиня крови и убийств, я проклинаю тебя! Ты ложное божество!

Тремаль-Найк, Сандокан и оба европейца, удивленные этой речью и страстным тоном, которым была произнесена она, слушали молча. Было ясно, что в этом человеке, которого они принимали за одного из самых фанатичных и решительных приверженцев страшной богини, происходит какая-то перемена.

— Так, значит, ты не туг? — спросил, наконец, Тремаль-Найк.

— Я ношу на моей груди знаки этих трусливых сектантов, — сказал юноша с горечью. — Но душа моя осталась душой брамина.

— Ты разыгрываешь комедию? — не поверил де Люссак.

— Пусть я потеряю свое спасение, пусть мое тело после смерти превратится в самое отвратительное насекомое, если я лгу, — сказал юноша.

— Как же ты оказался тогда среди этих мерзавцев, если не отказался от своего Брамы ради Кали? — удивился Тремаль-Найк.

Молодой человек помолчал несколько мгновений, потом снова потупил взгляд и сказал:

— Я сын брамина и потомок раджи, я бы мог занять видное положение, но меня увлек порок, игра поглотила все мои богатства. Ступенька за ступенькой я спускался все ниже в грязь и стал наконец более презренным, чем пария. Однажды один старик, который называл себя манти…

— Ты сказал манти? — спросил Тремаль-Найк.

— Пусть он кончит, — остановил его Сандокан.