Лабиринты рая (№2) - Рожденные в раю

В аду горит?

Невидимка Пимпернель.

Несмотря на огромный труд и деньги, вложенные в домен, работы еще непочатый край. Место действия ограничено: английское поместье и несколько французских населенных пунктов, которые я взяла из «Истории двух городов». К тому же персонажей у меня всего ничего, и все они скопированы из других симуляций, например Маржерита Блейкни – чуть подправленная Жозефина из симуляции о Наполеоне. Создание персонажей обходится страшно дорого, а они имеют привычку ограничиваться определенными темами для разговора, поэтому очень скоро наскучивают. Единственный путь исправить все это – больше времени и больше денег. Внутренний мир засасывает, к нему привыкаешь, как к наркотику. А как я уже говорила, я не из тех, кто лезет в капкан, а из тех, кто его ставит.

Я решила опустошить свой банковский счет. Я решила идти ва-банк. На все деньги, скопленные мной за несколько лет, – карманные деньги и премии за хорошие отметки и примерное поведение, – я куплю свое будущее.

Поскольку Пандора – королева Внутреннего мира, я не могу дать ей ничего, чего у нее бы не было. Зато с моими сестрами все обстоит иначе…

Я собираюсь подкупить их, чтобы они расхваливали меня вслух. Возможно, я не могу завоевать расположение людей, зато могу его купить, для этого я достаточно богата. Я куда богаче их, это точно, благодаря тем деньгам, что подбрасывает мне Шампань. Если мне не удастся купить их, то я смогу хотя бы взять их в аренду. Если все вокруг начнут петь мне дифирамбы, Пандора обратит внимание и увидит меня в новом свете. Ну а дальше моя задача – продать себя подороже, как человека, наилучшим образом подходящего для такой работы. А уж это пара пустяков, потому что я и на самом деле такая.

Мне кажется, это называется «привлекательность». Эта схема должна сработать, потому что если не сработает, я останусь ни с чем.

Откуда начать? Начну с самого сложного. Посмотрим, что выйдет из этой затеи. Для начала я переоделась, потому что пудреные парики и атласные жилетки – последний крик моды в 1793 году, но вне симуляции выглядят невероятно глупо. Я остановилась на черных джинсах, блузке в белую полоску и рыжеватой куртке от Барберри. Мне очень идет такой наряд. Любая одежда лучше, чем сине-зеленая школьная форма, которую нас заставляют носить во Внешнем мире.

Я отсылаю спрайт (цена: двадцать пять маленьких) и поджидаю ответ. Слаун заставила меня ждать некоторое время – возможно, удивилась, что я ее разыскиваю, – но я-то знаю, что она в конце концов клюнет. Любопытство – страшная сила.

Когда наконец она ответила и наши миры столкнулись, я отметила про себя, что она не в своем обычном месте. Как ни странно, она находилась в зоопарке. Она и Бриджит прихватила. Это не входило в мои планы, я надеялась поговорить с ней наедине, потому что когда Слаун и Бриджит вместе, они вдвое злее и вдвое глупее.

– Чего тебе? – рявкнула Слаун.

– Я просто хотела сказать, что сочувствую тебе после того несчастного случая, – ответила я, показав на ее ногу, хотя здесь ее виртуальная нога была в целости и сохранности. – Мы с тобой не ладим, но я не желаю тебе зла.

Она лишь фыркнула и уставилась на меня.

– Ты и должна сожалеть, потому что я упала из-за тебя. Я отвлеклась, увидев твое уродливое лицо. И сейчас я смотрю на тебя, и меня не тошнит только потому, что я принимаю много лекарств.

– Да уж, от этого лекарства еще не придумали, – оскалилась Бриджит, став похожей на гиену, что сидела в клетке у нее за спиной.

Но я не попалась на их крючок.

– Катилась бы ты отсюда, да побыстрее, – произнесла Слаун. – Боюсь, животным уже дурно от вони.

– Пять минут, и я уйду, – прошу я. – Просто послушайте, потому что это очень важно.

– Ты решила сбежать из дома? – попробовала отгадать Бриджит.

– Ты пишешь оперу на тему, насколько ты тупа? – предположила Слаун.

– Я пришла попросить прощения.

Они тотчас заткнулись.

Наша вражда началась давно, мы были еще совсем детьми. Я заметила, что они обе списывали на контрольной по математике. Это было против правил, и я пожаловалась мамам. Мне и в голову не приходило, что я нарушаю какой-то кодекс. Кодекс чести воров или еще какой. Они и раньше не очень меня любили, но после этого случая начали обзывать Пенни-крыса, Пенело Пи-пи и другими гадкими кличками. Одним словом, старались превратить меня в изгоя в собственной семье. Думаю, именно это событие стало поворотным в наших отношениях.

– Очень плохо, что я так поступила, – покаялась я, хоть вовсе так и не считала. – Мне следовало быть скромнее. Поверь, если бы можно было проиграть все заново, с тобой ничего бы не случилось.

– От твоих извинений пользы, что от козла молока, – заявила Слаун.

– Ну ладно, – вмешалась Бриджит. – Что дальше? Ты что, воображаешь, что мы сразу же начнем тебя любить?

– Вы можете никогда не полюбить меня, мы можем не быть друзьями, я все понимаю, это я и хотела сказать. И еще кое-что: у меня к вам предложение.

– Предложение?

– Да, денежное.

Слаун уже была готова сказать что-то оскорбительное, но Бриджит остановила ее, прежде чем та успела произнести очередную гадость. В этот момент Бриджит была похожа на человека, затягивающего цепь на шее злой собаки.

– Продолжай, – произнесла она.

Она всегда была более уравновешенной.

Я высказала им свое предложение. Предложила цену в пять тысяч крупных каждой. Это серьезная сумма, столько денег можно собрать только за несколько месяцев, а то и за несколько лет. Они, конечно, очень удивились, что я расшвыриваюсь такими деньгами, ведь обычно я очень прижимиста.

– Значит, ты хочешь заплатить нам за то, чтобы мы делали вид, что ты нам нравишься? – переспросила Бриджит.

– Верно, потому что если остальные увидят, что вы меня приняли, они сделают то же, – сказала я и, чтобы подсластить пилюлю, добавила: – Ведь именно вы задаете тон.

Думаю, не ошибусь, если скажу, что они растерялись. Слаун, видимо, подумала, что я хочу сыграть с ними какую-то шутку либо не говорю всю правду. Ее подозрительность вполне объяснима, потому что я вовсе не упомянула имя Пандоры, поскольку не хотела раскрывать свои планы насчет владения Внутренним миром. Эта информация жизненно важная. Зачем снабжать их оружием против меня, особенно если они не примут предложение?

Все равно ей пришлось прервать переговоры еще до того, как мы перешли к деталям. Мамы вызывали ее во Внешний мир, поскольку ей приготовили гипс. Я осталась наедине с Бриджит. Сначала мы смотрели друг на друга, потом не смотрели, и обе не знали, что сказать. Думаю, ей стало немножко стыдно, что я готова так много заплатить, чтобы со мной снова общались по-человечески.

Как ни странно, мы заговорили о слонах. Они такие забавные, но при этом такие старые и мудрые, и что бы мы стали делать, если бы встретили слона на самом деле. Я купила пакетик жареных орешков (за пятьдесят маленьких) и принялась кормить слоненка через прутья клетки. Бриджит сказала мне, что во время Второй мировой войны бомба, брошенная союзниками на Берлин, убила единственного слона в их зоопарке.

Потом мы вместе ели орешки и рассуждали о том, что еда во Внутреннем мире намного вкуснее. Просто удивительно, насколько здесь все необыкновенно вкусно, к тому же не нужно убирать посуду. В реальном мире пища варьируется от «совсем неплохо» до «о боже, что это за мерзкая отрава растеклась по моей тарелке». Во Внутреннем мире никому не приходится страдать, можно есть чизбургеры и суши, пока деньги не кончатся, а во Внешнем мире приходится убивать либо корову, либо рыбу, а делать этого никто из нас не умеет. Виртуальные овощи всегда свежие и вкусные, при этом никого не волнует, чувствует ли что-то морковка, когда ее едят, больно ли репке, когда ее выдергивают из земли.

Вспоминая наш разговор, я думаю, что если бы мне нужно было убить корову, я бы ее убила, хотя мне было бы противно. Мне плевать на все рассуждения мам об этической стороне вегетарианства. Если бы я оказалась на острове, на котором, кроме коровы, не было бы еды, я отведала бы мясца уже после третьего-четвертого приступа голода. Простите, но моя жизнь важнее, чем жизнь скотины. Такова уж судьба коров: у них вкусное мясо. Хотя в реальном мире говядина может оказаться невкусной. Кто знает?

Мы с Бриджит прекрасно общались, потом она отправилась домой. Это была пустая болтовня, но мы разговаривали нормально впервые за много-много лет.

– Я поговорю со Слаун, – пообещала она, имея в виду мое предложение. – Мы подумаем.

– Спасибо, – ответила я, и мы расстались. У меня забрезжила надежда.

Я вернулась в поместье. Здесь со мной произошло очень странное событие. У меня сразу возникло ощущение, что кто-то побывал здесь, пока меня не было. Мне и раньше не раз казалось, что во Внешнем мире кто-то рылся в моих вещах, но во Внутреннем такого еще не бывало. Я стояла в бальном зале и любовалась шелковыми дамасскими драпировками, когда прибежала Маржерита, чтобы предупредить меня, что Шовлин шантажирует ее, хочет знать, кто скрывается под именем Скарлет Пимпернель, – обычная история. Я успокаиваю ее и замечаю, что в комнате что-то не так. Что же? Никак не могу найти. Я замораживаю симуляцию и запускаю полную проверку системы и всех элементов. Ничего не пропало. Напротив, кое-что появилось.

На каминной полочке я обнаруживаю плоский амулет в форме слезы, черный с белым кружком в середине. Амулет похож на головастика, белый круг на котором – это глазик.

Я проверяю системный код: украшение, подвеска, символ инь-янь, половина, вариант 2.

Это точно не моя вещь. Как она сюда попала? Система либо не знает, либо не желает говорить. Возможно, глюк. Вашти недавно волновалась по поводу каких-то сбоев в системе. Я не против, когда глюк мне на пользу. Как жаль, что система не покупает вещи обратно: неплохо было бы немного подзаработать, чтобы компенсировать предстоящие расходы.

Если же это не глюк, значит, кто-то специально подкинул мне этот амулет. Кто и зачем? И какого черта посылать что-то анонимно? Если я что-то отправляю, система идентификации показывает запись регистрации. Интригующе и странно. Думаю, стоит рассказать об этом происшествии Пандоре, когда она прилетит. Это будет мой ледокол для установления отношений с ней.

Блокировка.

Файл 305: Принцесса и ледокол – заблокировано.

ДЕУС

Как омерзительно. Неожиданный удар. Бездна, где кипят и бурлят нейроны. Такие сны не должны сниться даже тебе.

Не запоминай его, пусть растворится, как дым на ветру.

Но ты не можешь его прогнать! Он цепляется, он виснет на тебе. Жизнь в катакомбах пропитана кровью, как скотобойня, твои руки красны от крови, и все вокруг молит тебя остановиться. Почему же ты не остановишься? Они умирают, но как только ты остановишься, вновь воскреснут и отомстят. Они сделают с тобой то же, что сделал с ними ты, а то и похуже. Лучше продолжай, иначе тебя ожидает топка, где шкура твоя прогорит слой за слоем до самой середины. Даже кровь, что ты проливаешь, умоляет, каждая ее капелька превращается в искаженное мукой лицо товарища по оружию либо даму сердца, взгляды воспаленных глаз обвиняют, из судорожно сжатых губ вырываются вопли.

Этот сон снится тебе уже не первый раз. Он повторяется и повторяется. Настоящий хит среди твоих снов. На этот раз ты плыл в озере кошмаров, твои руки сжимали шею в белых перьях. Ты задушил лебедя. И это ужасно. Ты этого не хотел. Ты не хотел причинять им вред. Ты хотел разбудить их. Не забывай об этом.

Когда они проснутся, все станет проще. Конечно, они придут в ужас, ведь их иллюзии растают, но ты будешь их героем, потому что ты показал им правду. Тебя не изгонят. Ты отправишься к той, которую жаждешь, и она полюбит тебя. Ты не будешь больше чувствовать себя пустым местом.

Она так прекрасна. Как это будет? Разговаривать с ней, слышать ее голос, узнать ее сердце и осушить ее слезы…

Не смей мечтать об этом. Ты уже близок к финалу, не хватало только, чтобы ты сорвался. Не разговаривай об этом. Не говори ему. Что бы он подумал, если бы мог заглянуть в твои мысли?

Помни, ты контролируешь сны, а не они тебя.

ХАДЖИ

Не бывает святых мест. Богу принадлежит вся вселенная. Как же одно место может быть более священным, чем другое? Все места должны быть одинаково святы в глазах Бога. В Его величии нет различий, и я уверен в своей правоте. Однако есть места, проникнутые силой. Места, где история ощущается острее, где, ощутив наплыв чувств, не понимаешь, чем они вызваны. Места, где обитают духи, пусть не привидения, а лишь отголоски, отзвуки человеческих страстей, воображения и желаний.

Пирамиды относятся как раз к таким местам. Они переполнены силой, мощной, как солнечный свет. Есть сила и в Нимфенбурге – правда, весьма изысканная, утонченная. Ее можно было бы сравнить со светом Луны. Я почувствовал ее прикосновение еще до того, как мы приземлились.

Нимфенбург богат и причудлив – барочный Ксанаду. Красота его покоряет. Газоны подстрижены идеально, элегантные лебеди купаются в круглом фонтане во дворике. Клумбы, фруктовые деревья, статуи и сады, а надо всем властвуют пышные дворцы, окруженные не менее великолепными парками. Не знаю, смог ли бы я жить здесь, не могу себе это представить. Слишком много простора, больше, чем нужно человеку. В Египте мы помогаем отцу восстанавливать постройки фараонов, но сами мы живем не как фараоны. Мои кузины устроились иначе. Они нашли королевство и завладели им.

Нимфенбург. Здесь действительно очень красиво. Особенно после грозы, когда все вокруг такое чистое, свежее, зеленое. Думаю, я понимаю, почему Рашиду так захотелось вернуться сюда. И все же есть в этом городе что-то, отчего становится не по себе: какая-то заброшенность, сам не знаю, почему у меня возникает это чувство. Ведь природа здесь богатая, все цветет, много света и жизни. Следов запущенности нет вовсе, но чувство не покидает меня, здесь грустно, неправильно, жутковато.

Возможно, я просто переживаю, что эти места околдуют Нгози и Далилу, как и Рашида. Однако причин для беспокойства нет никаких. С другой стороны, если это суждено, ничего не поделаешь. Возможно, я чувствую себя так из-за Гессы. Может, я боюсь потерять всю семью, как потерял сестру? Но я приемлю и эту возможность. Никак не могу разобраться. Нужно либо позвонить отцу, либо помедитировать, либо и то и другое.

Мы очень мягко приземляемся.

– А теперь начинаются приключения, – говорит Пандора.

Снаружи наши тети и целая шеренга девочек замерли в ожидании: жительницы Нимфенбурга, наши кузины, наши нимфы и амазонки, дети воды, джинны. Все лица мне знакомы, некоторые в большей степени, некоторые в меньшей. Особенно радостно улыбаются наши прошлогодние гостьи – Бриджит, Оливия и Томи, которые приезжали в Египет год назад. Я называю их про себя «игривая девочка», «застенчивая девочка» и «поэтесса». Мне приятно снова увидеть их, но еще больше мне хочется познакомиться с остальными, ведь с ними я лишь несколько раз разговаривал по телефону и никогда их не видел.

Тетя Шампань рада нас видеть, называет нас миленькими, обнимает каждого по очереди. Она целует меня в макушку, и я чувствую резковатый аромат апельсиновой воды и мыла с бергамотом. Моя семья считает ее самой красивой из поколения отца, но мне так не кажется, к тому же она и вполовину не так душевна, как Пандора, но ее доброту, кажется, можно потрогать, так нежны ее прикосновения.

Тетя Вашти нас не обнимает, что меня не обижает и не удивляет, отец говорил нам, что она не любит, когда к ней прикасаются. Вашти сдержаннее Шампань, но она искренне улыбается нам, спрашивает, как мы себя чувствуем, и просит обращаться к ней, если нам будет что-то нужно, так как она хочет, чтобы мы чувствовали себя как дома. Они такие разные: светловолосая гибкая Шампань и Вашти, брюнетка, ростом немногим выше Далилы.

Впрочем, мы все совершенно разные: девять девочек, Шампань, Вашти, трое нас и Пандора. В нашей крови присутствуют гены всех этнических групп, словно мы – символ расовой гармонии. Однако причина не в терпимости, а в необходимости выжить.

Генетическое многообразие может помочь нам бороться с чумой. На кого больше всего похож я? Из всех присутствующих скорее на поэтессу Томи или на маленькую Катрину. И хотя я просто человек, а они немного больше, мы все как бы сделаны из одного теста.

Я говорю им, что для нас большое счастье находиться с ними, и благодарю за гостеприимство. Я выражаю надежду, что мы не причиним им беспокойства.

Нас разделяет культура. Мне кажется, что мы чувствуем себя гораздо непринужденнее, чем девочки. На них неудобная школьная форма, в которой они так похожи на солдатиков, мы же ведем себя как посланники другой страны, хотя на нас надеты простые шерстяные плащи.

Все хотят произвести впечатление, но они как будто боятся, что у них это не получится. Можно ли им в этом помочь?

Я еще ничего не успел придумать, а Нгози уже рассмешил девочек, в шутку сравнив себя с деревенским парнем, приехавшим в гости к городским кузинам. Девочки смеются, а мой брат сияет от удовольствия, словно павлин, довольный произведенным впечатлением, особенно на тех, кто ему нравится больше.

Шампань делает знак, и младшие девочки надевают нам на шеи гирлянды из ярко-синих васильков. Они ведут нас мимо каменных львов и лебедей к дворцу. Кузины полны очарования, они улыбаются, и я улыбаюсь в ответ, но когда мы подходим к зданию дворца, у меня появляется чувство какой-то тесноты.

ПАНДОРА

У Вашти холодные руки. Морщинистые руки моего деда всегда бывают теплыми. Ледяные руки Вашти касаются моего запястья, проверяют лимфатические узлы. Я стараюсь не дрожать. Если бы Вашти осматривала пациента так, как это делает мой дедушка, было бы так хорошо, и не важно, что она настоящая, а он – всего лишь компьютерная симуляция. Моему дедушке принадлежит огромная косметическая империя – дюжины офисов по всей виртуальной Бразилии, – но он всегда находит время, чтобы узнать о моем здоровье. Он очень добрый, и я благодарна тому, кто его программировал. Когда я была ребенком, время от времени дед делал мне уколы и всегда перед этим растирал мне руку, а после давал конфет.

– Жизнь бывает горькой и трудной, так что наполни карманы сластями, – говаривал он.

Я давно уже выросла, но и сейчас всегда беру у него конфетку.

Я предпочла бы, чтобы меня осматривал дедушка, но мне нужен настоящий, а не виртуальный специалист, а из живущих на земле врачей Вашти – лучший иммунолог.

Она сканирует мой кишечник, печень, легкие, зобные железы, селезенку и сердце, ищет отклонения. Голографические изображения органов поворачиваются, словно кусочки мяса на вертеле, а сканируемая информация передается ей в наушники.

– Все жизненно важные органы в порядке, – говорит она.

Она делает анализ крови и замечает небольшое, вероятно, безобидное изменение лимфоцитов, но она считает, что на это нужно обратить внимание. Теперь она долго будет считать это признаком опасной мутации, патогена, который мы называем Концом света.

В виртуальном Сан-Паулу моими друзьями были программы, которые вели себя как дошкольники, чтобы я чувствовала себя полноценным ребенком в полноценном обществе. В то время я считала, что они такие же живые, как я сама, теперь же я понимаю, что на самом деле Вашти – моя самая давняя подруга. Мы познакомились в первый день учебы в школе в Дебрингеме, нам было по шесть лет тогда, и я так боялась, что дети будут насмехаться над моим акцентом. Вашти никогда ничего не говорила о моем акценте, даже в шутку. Она учила меня хинди, я ее португальскому. Мы подружились, и первые два года всегда держались вместе. Потом у меня появились новые друзья, она ревновала. Ее не назовешь покладистой, она остра на язык. И до сих пор стоит мне возмутиться по какому-нибудь поводу, она умудряется заставить меня почувствовать, как глупо я веду себя, просто впадая в неожиданную для меня задумчивость.

И еще хочу добавить про Вашти. Какие чувства должно вызвать у человека известие о том, что мир, его окружающий, – мир поддельный, а в мире настоящем люди – миллиарды людей – погибли? Вашти считает: это самое лучшее известие в ее жизни. Она редко сознается в этом, но выпейте с ней вина и спросите ее об этом, вы услышите именно это. В школе она была незаметной, никому не интересной девочкой, жизнь казалась ей чередой разочарований – сможет ли такой человек оставить свой след среди миллиардов людей? Теперь она воссоздает цивилизацию заново. Это ее высокое предназначение, ее великолепная возможность, смысл ее бытия. Она никогда не была так счастлива.

Честолюбивая, хороший аналитик, пожалуй, немного беспощадная, она – серьезный противник Черной напасти. Исаак противодействует болезни другими средствами, впрочем, как и Хэллоуин. Если бы они могли работать вместе! Если бы выжили все одноклассники и боролись с болезнью сообща! Симона была бы лучшим нашим ученым, а Лазарь – лучшим миротворцем. Их гибель – большая утрата.

– Меня беспокоит твое давление, – отмечает она. – У тебя стресс?

– Не больше чем обычно.

– Да, скажи, что я могу сделать для твоего небесного глаза.

– Маласи?

– Он так помог нам, выслеживая этих карликовых обезьян.

Мы считали себя единственными выжившими приматами, однако четыре месяца тому назад спутник Маласи показал, что в мангровых зарослях Перу живут карликовые обезьянки. Разрешение не позволяет сказать это наверняка, но скачущая фигурка очень похожа на мартышку. Долгое время после первого случая наши поиски были бесплодны, а на прошлой неделе Маласи удалось получить снимок еще одного экземпляра. Вашти тешит себя надеждой заполучить мартышку, чтобы исследовать ее клеточную иммунную систему: то, что мы найдем в ее ДНК, может оказаться ключом к созданию вакцины против Черной напасти.

– Маласи счастлив, что смог помочь, – заверяю я ее. – Только не забудь похвалить его за спасение человечества, если все получится.

– Очень мило с твоей стороны. Уверен, не будь тебя, она назвала бы меня компьютером. Как тогда… «компьютер оказался очень кстати»…

– Да нет, просто я стараюсь наладить с тобой добрые отношения, чтобы подготовиться к тому неизбежному моменту, когда машины поработят нашу планету.

– Да, я поджидаю этот день с нетерпением.

– Это все сны и мечты.

– И твои тоже. Тебе же снилось что-то подобное в кошмарных снах, когда тебе было девять!

– Брось, Маласи, это было только потому, что ты залезал в мою голову, пока я долгие годы жила в ГВР…

– Ну я ведь принес свои извинения. Разве я виноват, что сны у тебя такие захватывающие?

– Никакой личной жизни.

– Меркуцио считал себя горным королем, и мне вечно приходилось прятаться, чтобы меня не стерли. Твои сны очень мне подошли.

– Да что ты?! А кто пытался стереть тебя, когда мне было девять лет?

– Сдаюсь. Мне было любопытно, что снится настоящим детям. Для меня доктор Хёгуси запрограммировал очень ограниченный набор снов. Уверен, ты обрадуешься, узнав, что, просматривая твои буйные фантазии, я сумел запрограммировать для себя новые сны. Правда, обошлось мне это очень дорого.

– В смысле?

– Ты знаешь, о чем я говорю. Больше всего я провел времени в снах Меркуцио. Он сдвинулся, и теперь я не могу не думать, что ему в подсознание перешли мои детские обиды, что и подтолкнуло его к тем ужасным поступкам.

– Могу поспорить на что угодно, если бы ты вообще никогда не входил в его голову, он все равно остался бы таким же испорченным.

– Спасибо огромное, я так ценю, что ты усиливаешь мои сомнения. Мне так хотелось бы избавиться от этого груза.

– У меня тоже полно переживаний, от которых так просто не освободиться. Маласи, ты помогаешь мне, а я – тебе.

– Думаешь, это возможно?

– Стоит попробовать.

– Может быть, и нет.

– Ладно, давай разберемся позже. А сейчас не прерывай меня, я хочу закончить свою историю.

– Я нем как рыба.

– Замечательно. Я продолжаю.

– Когда я говорила с ним в последний раз, – говорит Вашти, – Маласи сказал мне по секрету, что у тебя что-то начало получаться с нашими Пэмиками.

Она говорит о наших потерянных душах, мы называем их ПЭМ, Пэмики или Пэмчики. Когда Черная напасть уничтожала цивилизацию, богатые из кожи вон лезли, чтобы сохранить себя, – иногда просто оставляли о себе память в виде экстравагантных баннеров, статуй, строений, подтверждая тем самым, что когда-то жили на этой земле. Некоторые пытались сохранить тело и мозг. Пример был подан легендой баскетбола Тэдом Уильямсом, а вслед за ним многие пытались заморозить себя. Отдельные криокамеры целы до сих пор, хотя большая часть вышла из строя из-за сбоев электроэнергии, из-за неудачной конструкции, стихийных бедствий, а некоторые были разрушены бедняками, возмущавшимися тем, что им предстоит погибнуть, тогда как богачи возродятся вновь. В целом криокамеры можно назвать «хлопушками». Пэмики пошли другим путем, они разобрали свои мозги по винтику, проанализировали и загрузили их в компьютер нейрон за нейроном. ПЭМ значит «полная эмуляция мозга».

К несчастью для них, общая сумма их усилий создала не сознание, а всего лишь его копию, лабиринт данных, в которых кто-то должен разобраться. Этим человеком оказалась я. Восемнадцать лет назад Исаак попросил меня заняться Пэмиками, и я немало часов провела в попытках разобраться в этих цифрованных мозгах. Мы надеемся, что когда-нибудь нам удастся их оживить в плоти и крови или в виде программы и света, как Маласи.

Мне еще очень далеко до решения проблемы, но кое-что примечательное у меня получилось. Кое-что, чего Маласи не должен был сообщать по секрету Вашти, потому что этот сюрприз приготовлен не для нее. Это подарок для конкретного человека.

– Да, кое-какой прогресс есть, но Маласи явно его переоценил, – постаралась я сгладить ситуацию, слезая со стола и надевая туфли. – Я пошлю тебе данные о состоянии, как только смогу. Сначала нужно забросить твоих детей к Исааку. Пожалуй, это даже во-вторых, потому что во-первых я должна проверить, все ли у нас в порядке после грозы. Да еще эти глюки в ГВР – ими нужно заняться.

– И не забудь, что ты должна мне обезьянку, – говорит она. – Перу ведь в твоей юрисдикции, не в моей.

– Верно, я займусь и этим. Исаак обещал помочь.

– Это же карликовая обезьяна, а не кит-убийца. Ты сможешь обойтись без большого сильного мужчины, чтобы изловить ее?

– Никогда не знаешь, с чем столкнешься в джунглях. Безопасность превыше всего.

Она кивает и мило мне улыбается.

– И постарайся, чтобы он не обратил в свою веру и обезьяну, как пытается обращать моих девочек.

– Он не совращает твоих девочек, – раздраженно бросаю я. – Единственное, чего он хочет, – это показать девочкам другой образ жизни.

– То есть, другими словами, обратить их в свою веру. Хотя не важно, у него ничего не выйдет, девочки сильные. Но скажи откровенно, Пандора, неужели он действительно верит во всю эту бессмыслицу?

– Ты сама знаешь, что верит.

– Тогда могу только сказать, что у него безудержное воображение, видно пострадала височная доля мозга. Если же он не верит, значит, при помощи религии пытается контролировать мальчиков. С моей точки зрения, второе лучше первого.

– Он верит, – отвечаю я, натягивая куртку и направляясь к выходу.

– Забавно, я думала, он умнее, – говорит она, провожая меня в вестибюль.

ХАДЖИ

Слишком много событий для одного дня. Даже если бы мои ноги были покрепче, я разбил бы экскурсию на несколько частей. Мы рассматривали фрески и позолоченные потолки, пышно украшенные голубые и зеленые с позолотой стены в стиле рококо, однако мне пришлось сдаться уже через двадцать минут. Мне бы так хотелось посмотреть Зеркальный зал, галерею красавиц, музей карет и саней, но – увы! – я не мог себе этого позволить. Томи любезно согласилась проводить меня в мою комнату.

– Здесь легко заблудиться, – говорит она. Мы садимся на обтянутый атласом позолоченный диванчик. Действительно, дворец куда больше, чем я мог себе представить.

Она опускает мою гирлянду из цветов в воду, я благодарю ее за заботу, но она только отмахивается от моих слов.

– Это сорняки, но для меня это не важно, – говорит она, – крестьяне называли их серполомами, ведь косить их серпом очень трудно.

Тупите стеблем вы серпы,

За что не любят вас жнецы.

– Это не я сочинила, – заверяет Томи, – но где слышала, я не помню.

В прошлом году она разрешила мне почитать свой сборник стихов «Сила пауков». Ее произведения были прекрасными и удивительными, в них я нашел множество мелких наблюдений из нашей жизни, которых никогда раньше не замечал. Поскольку мне так понравился ее сборник, она посоветовала мне почитать Т. С. Элиота, особенно его «Бесплодную землю». Она считает, что именно это произведение вдохновило ее на написание стихов. Но, к сожалению, я очень мало что понял в этой поэме. Я говорю ей об этом, и она отвечает, что у нас будет много времени, чтобы обсудить ее.

– А ты знаешь, что Нимфенбург начинается там, где заканчивается «Бесплодная земля»?

– Как это?

– Сумасшедший король, – говорит она. – Он родился здесь, сумасшедший Людвиг, ну, не в этой комнате, конечно, – в этом дворце. В поэме Элиота говорится о его смерти.

Я вспоминаю, как читал что-то о короле, пребывающем в постоянной депрессии, который растратил все сокровища короны на постройку невиданно дорогого сказочного замка в Баварии. Все это я вспоминаю с трудом, а Томи оживляет эти образы, рассказывая мне о том, как его родители, когда он был еще ребенком, отобрали у него любимую черепашку, потому что боялись, что он к ней привяжется. В приступе ярости он пытался отрубить голову брату. Однажды он пригласил на ужин лошадь – поступок, достойный Калигулы, – хотя Людвиг и вполовину не был так жесток. С возрастом он все больше и больше любил одиночество, он прятался в подземном гроте и, сидя в лодке, читал стихи. По всей видимости, он страдал галлюцинациями. В конце концов, его признали сумасшедшим, и он сбежал из дворца.