Ментовская мышеловка

      - Да не расхваливайте вы ее... Всякое у нее было, и вы прекрасно об этом знаете.
      - Ну, - смутилась Таня. - Было, разумеется, она очень любвеобильна. И в эту последнюю ночь.., она впустила его себе на горе... Но не будем осуждать ее за это. Все люди разные, в конце концов. Мне кажется, она очень любила вас.
      Я слышала, что ваша с ней любовь была на протяжении двадцати с лишним лет, выдержала такие испытания... И такой роковой конец...
      В наше-то прозаическое время. Вам, разумеется, от этого не легче.
      - Вы знаете, Татьяна Владимировна, сегодня на кладбище при взрыве погибла мать Ирины.
      - Что вы говорите?! Какой кошмар!
      - Да, мы вот ушли, а она стала пить водку на могиле, и тут раздался взрыв. Там какие-то люди уголовного вида хоронили своего друга.
      - Понятно, понятно. Ну и жизнь, от этих братков надо подальше держаться - случайно попадете в одно поле, и взрыв, выстрел, что угодно... Но как же она... Кто же ее будет хоронить?
      - Я не знаю, надо бы съездить туда. У нее-то никого нет, А она все же Иркина мать... Нехорошо.
      - Ну, давайте съездим на моей машине завтра или послезавтра, - Лучше бы завтра, - неуверенно произнес Дорохов. - Кошки на душе скребут, словно бы Ирка меня с того света осуждает...
      - Завтра так завтра, - решительно сказала Таня. - Ну, давайте еще за помин Ириной души, Андрей Андреевич.
      - Спасибо вам большое за поддержку, Татьяна Владимировна. Мне было так одиноко сегодня. Я очень одинок.
      - Я это поняла, - тихо произнесла Таня. - Тогда еще - у нас на даче.
      Они выпили. Потом Дорохов разговорился, он долго рассказывал Тане историю своего знакомства с Ириной, историю их любви.
      - А ваш муж, Татьяна Владимировна? - спросил он затем. - Вы счастливы с ним?
      Таня тяжело вздохнула:
      - Вы так откровенно обо всем рассказываете, Андрей Андреевич, что врать вам нет возможности. Я не очень счастлива с ним. Да нет.., я совсем с ним не счастлива. Когда я выходила за него замуж, он привлек меня своей добротой, мягкостью, интеллигентностью. Но все это обернулось другой стороной с годами. Это мягкотелый домосед, скучнейший человек, нудный, больше всего на свете любящий вкусно поесть и чтобы его никто не беспокоил. Я, знаете, порой недоумеваю, глядя на него. Ему тридцать девять лет, а он ведет такой образ жизни, будто ему не меньше семидесяти. Да и в семьдесят люди порой бывают более мобильными. А нотации читает, как умудренный опытом старец. Нет, я очень в нем разочаровалась.
      - А какой человек мог бы вам понравиться?
      Вам, наверное, нужен супермен.
      - Да вовсе нет... Вы знаете, мне кажется, мне мог бы понравиться такой человек, как вы...
      - Я? Да что во мне хорошего? - усмехнулся Дорохов. - Старый хрыч, полный неудачник во воем.
      - Жизнь переменчива. Вы еще далеко не старик. И вы очень интересный мужчина. Эта ваша седина, ваши очки, выражение глаз... Стройный, подтянутый...
      - Я уже ничего не могу дать женщине, Татьяна Владимировна. Я выдохся, иссяк. Еще три года назад мне казалось, что я способен на многое, тогда все получалось - были и хорошая квартира, и две машины, и деньги. Мы с Ирочкой объездили столько стран - были и в Италии, и во Франции, в Бельгии, Голландии, Люксембурге, Германии, отдыхали то на Канарах, то на Багамах, собирались поехать в круиз по морю. Но все.., рухнуло. Рэкет этот проклятый, а потом мое неумение вести дела, вовремя рассчитываться с кредиторами.
      - И как же вы общались с рэкетирами? - спросила Таня, улыбаясь. - Вы, такой мягкий, такой интеллигентный человек... И эти бандиты, мордовороты бритоголовые...
      Он как-то загадочно поглядел на нее сквозь очки.
      - По-разному общался, - тихо произнес он. - Всякое бывало.
      - Что вы говорите, как интересно, - простодушно улыбнулась Таня, но в ее глазах он уловил какую-то тайную мысль.
      - А, что теперь об этом говорить, - махнул он рукой. - Теперь я никому не нужен, никаким рэкетирам, с банками я полностью рассчитался своим имуществом. Преподаю в училище, получаю шестьсот рублей. На такие деньги никакой рэкет не польстится...
      - Как тут накурено, - вздохнула Таня. - С моей легкой руки и вы накурились до чертиков.
      - А может быть, пойдем в комнату, там проветрено.
      - Пойдемте...
      Комната была большая, светлая, довольно уютная. Мягкая мебель, пушистый ковер под ногами, телевизор "Панасоник" в углу. Много книг. На кресле были разбросаны женские вещи - лосины, джемпер.
      Дорохов бережно взял эти вещи, положил в шкаф со вздохом. Таня понимающе глядела на него. Они молчали. Таня села на диван, заложила ногу за ногу. Дорохов пристально смотрел на нее, она понимала, что нравится ему, томно поглядела ему в глаза.
      - Мне пора, Андрей Андреевич, извините, - сказала она почти шепотом. Очень много дел, в редакцию надо еще заскочить, а это далеко, потом дочь из института придет, надо ее покормить. Хорошо еще, что муж на даче.
      - А то бы посидели еще... - просительно произнес Дорохов. - Останусь я опять один...
      - Я подъеду к вам завтра, - сказала Таня. - А сегодня никак... Извините.
      Он сел рядом с ней и положил ей руку на плечо.
      - Не надо, Андрей Андреевич. Что вы?
      - Мне очень плохо, Таня, очень...
      - Я понимаю, но...
      Она резко встала, легко провела по его лицу рукой и пошла в прихожую. Он вышел за ней, помог ей надеть плащ.
      - До завтра, - сказала она. - Я вам позвоню.
      - До завтра.
      Она села в лифт и только тут позволила себе улыбнуться. "Быстро он, однако, клюнул", - подумала она.
      Глава 14
      На следующий день Таня позвонила ему, и они встретились на условленном месте. Поехали на кладбище. Там он сказал, что, после того как уехал с похорон жены, на кладбище, как он слышал, произошел взрыв. Он беспокоится, не пострадал ли кто из его знакомых. Ему показали для опознания погибшую старуху. Он узнал в ней свою тещу, заплатил деньги, заказал гроб и похоронил мать рядом с Ириной. Присутствовала при этом и Таня. Она сама разговаривала с кладбищенскими работниками, причем очень решительно. Именно благодаря ей удалось провести похороны так быстро.
      - Все, Андрей Андреевич, вы выполнили свой долг, - сказала она, открывая перед ним дверцу "семерки". - А теперь берите себя в руки и живите, назло всем обстоятельствам.
      - Как жить? - спросил он, глядя в сторону. - Зачем жить? Для кого?
      - Для кого? - пристально поглядела на него Таня. - Да хоть бы для меня. Вам этого мало?
      - Нет, этого для меня было бы достаточно.
      - Тогда поехали в ресторан. Посидим, пообедаем, поговорим. Я вас приглашаю.
      - Ну зачем же так? У меня есть деньги, это я приглашаю вас. Я знаю одно очень хорошее место, называется "Московские окна". Тихое, приличное.
      - Поехали туда, раз вы хотите.
      Они поехали в ресторан. Он находился в центре Москвы, на первом этаже старого жилого дома.
      Неприметная вывеска, никакой особой роскоши.
      Они вошли внутрь. Швейцар, высокий, статный, с длинными усами, не напоминал нынешних бритоголовых охранников. Он внимательно поглядел на прибывших, пригласил внутрь.
      Небольшой уютный зал, ковры, на столах лампы типа пятидесятых годов, на стенах картины советских художников, тихо наигрывались старые мелодии, пели Кристалинская, Утесов, Бернес. Метрдотель указал им на столик у стены.
      В зале было совсем немного людей - только два столика были заняты.
      - Пообедаем по-человечески, - сказал Дорохов. - Я бы съел соляночку, котлеты по-киевски, выпил темного пива, ну и осетрины горячего копчения на закуску. Вы как?
      - То же самое, - сказала Таня, рассеянно проглядывая меню. - Все как прежде. Меня часто водил по ресторанам в детстве покойный отец. Он любил рестораны, мать не очень хорошо готовила, и меня с собой таскал, я привыкла.
      - Вы любили своего отца?
      - Очень. Это был удивительный человек.
      Грузный, отечный, но такой остроумный, от его шуток люди буквально валялись. А как он знал языки - английский и французский были для него как родные. Он на обоих вел синхронные переводы, а кроме того, знал и немецкий, и итальянский... А вы? Вы никогда не говорили о своих родителях. Кто они были?
      - Мой отец был офицер царской армии.
      И его младший брат тоже. Но их пути разошлись.
      Отец в гражданскую войну воевал за красных, ему показалось, что это правильный путь. Он в двадцать четыре года командовал дивизией. На Южном фронте, воевал с деникинцами. А дядя Жорж в то же время воевал в Добровольческой армии, полковник. Им повезло, что не пришлось столкнуться в этой братоубийственной войне.
      Вот вам история России на примере одной семьи.
      После поражения белой армии дядя Жорж эмигрировал с врангелевцами. В двадцатом году из Крыма. А отец занимал высокие командные должности в Красной Армии. Дослужился до командарма второго ранга. Ну а дальше - сами понимаете, что с ним стало... Мама была намного моложе его. Ее отправили в лагерь для жен врагов народа. Я вырос в детском приемнике. Мне было два года, когда расстреляли отца. Я его совершенно не помню.
      - Потрясающе, - сказала Таня. - Как интересно. Ну, дальше, Андрей Андреевич...
      - Маму выпустили из лагеря в сорок пятом году. И мы тогда с ней встретились. Мне было восемь лет. Она нашла меня, и мы жили с ней в маленькой комнатке в Куйбышеве. Я вырос на Волге, Таня, и до сих пор обожаю эти места. Мама работала на почте, и нам вдвоем было очень хорошо, я помню это время, как лучшее в жизни... - Он помолчал, глаза его увлажнилась. - Она была добрая, веселая, только иногда с ней случались припадки. Она бледнела, съеживалась, сжимала худенькие свои кулачки и рыдала, кусая руки. Она вспоминала отца. Но никогда мне о нем не рассказывала. Только году в пятидесятом, когда мне было уже тринадцать лет, она как-то вечером решила рассказать мне о нем. Я узнал, что мы жили в знаменитом Доме на набережной, у нас была огромная квартира, уставленная мебелью из карельской березы, отец был вхож к самому Сталину, у нас дома бывали Ворошилов, Буденный, Тухачевский, который жил в том же доме до своего ареста. Взяли отца в тридцать девятом, как водится, рано утром. Но было уже светло - шел август. И все. Он исчез, через несколько дней взяли и мать, меня отдали в приемник. Я не один такой там был. И никаких воспоминаний о детстве - только ощущение чего-то доброго, теплого, светлого, прикосновения нежных материнских рук... Да, как же хорошо, что мама тогда отыскала меня, я все же вырос не детдомовским сиротой... Ее снова взяли в пятидесятом, вскоре после того, как она мне про это рассказала. У меня была фамилия Андреев. Только в шестидесятом году я принял фамилию отца.
      А маму я больше не увидел никогда. Она погибла в лагерях в пятьдесят третьем году. Ей было всего тридцать шесть лет. Я потом узнал дату ее смерти.
      Она потрясающа - пятого марта пятьдесят третьего года. А я, шестнадцатилетний ремесленник, рыдал тогда из-за смерти великого вождя...
      Вот такие повороты... И понятия не имел, что в этот же день умерла моя мама, которую этот вождь вместе с миллионами других сгноил в лагерях. Она умерла от рака. Я потом ездил в Воркуту, где она сидела, ну, могилу, понятно, не нашел, но имею представление о том, в каких условиях она жила...
      - Ужасно, как это ужасно. - Таня закрыла глаза рукой. - В какой жуткой стране мы жили и живем теперь... Одна жестокость, одни преступления, кровь, кровь, кровь... Когда же это все закончится?!
      - Давайте выпьем с вами, Таня, в память наших покойных родителей вашего отца и моих...
      Они подняли рюмки, молча выпили.
      - Ну вот... Так я вам еще не все рассказал о нашей семье. Мы забыли про дядю Жоржа. Его судьба была разительно другой. Он эмигрировал в Турцию, а потом попал в Париж. Начинал новую жизнь чуть ли не дворником, потом стал шофером, а затем вернулся к своей дореволюционной деятельности - он же учился в военно-инженерном училище. И сделал там какое-то выдающееся открытие, получил патент, разбогател, стал владельцем нескольких крупных предприятии. Сейчас он миллионер, имеет недвижимость в разных странах.
      - Так он что, жив, что ли? - удивилась Таня.
      - Вот то-то и оно, что жив. Ему сейчас под сто. Я ведь все это узнал сравнительно недавно, когда стал ездить за границу по делам.
      - Как интересно! - воскликнула Таня.
      - Ну вы кушайте, кушайте, а то я вас совсем отвлек от обеда.
      - Я не могу одновременно слушать и есть. Давайте съедим солянку, а потом вы мне дальше расскажете.
      Они съели вкуснейшую рыбную солянку, выпили темного разливного пива.
      - И вы не делали попыток встретиться с вашим дядей? - спросила Таня.
      - А зачем? Приехал бедный родственник из России, сын его брата классового врага? Стыдно все это, Таня, и совершенно ни к чему. Мне обо всем этом рассказал один французский бизнесмен, с которым я имел дела. Сопоставил наши фамилии и рассказал про моего дядю.
      - Дядя живет в Париже?
      - Да, под Парижем у него огромный особняк.
      Он ведет аристократический образ жизни, а делами занимается его сын, мой двоюродный брат Поль Дорохов. Мы с ним почти ровесники, ему сейчас около шестидесяти. У него есть сын, которому под тридцать, но он не женат, он окончил Сорбонну, занимается научной работой. Вообще-то, у меня была мысль в следующий свой приезд в Париж связаться с родственниками, но больше туда попасть не довелось, возникли другие проблемы... Чем питаться завтра, например, - засмеялся он. - Как заплатить за квартиру.
      - Ну, даст бог, может быть, еще и съездите.
      - Вряд ли. Ладно, хватит об этом. А вот нам и котлеты по-киевски несут...
      Таня вдруг как-то примолкла, она не отрываясь глядела через плечо Дорохова в сторону двери. Он обернулся. В дверях ресторана стоял высокий седой человек с огромным шрамом через все лицо. Он тоже внимательно смотрел на Таню.
      Таня отвела взгляд.
      - Что вы так на него смотрели? - удивился Дорохов.
      - Да это.., вроде бы знакомое лицо, - почему-то помрачнела Таня и принялась за котлету.
      - Это владелец ресторана, бывший афганец, я видел его здесь. Раньше я бывал тут часто.
      - А как его фамилия? - небрежно спросила Таня.
      - Не знаю. Зачем мне его фамилия? Мы ходили сюда с покойной Ирой, нам было здесь хорошо и уютно. И фамилия владельца нам как-то ни к чему. А, похоже, он вас знает, судя по его взгляду.
      - Может быть, мало ли знакомых. Всех не упомнишь...
      Разговор как-то прекратился. Они доели обед, попили кофе, Дорохов расплатился, они встали и пошли к выходу.
      В дверях Дорохов непроизвольно обернулся.
      И опять поймал настороженный взгляд хозяина ресторана, сидевшего за одним из столиков и пившего кофе.
      - Ну что, Таня, проводите меня домой? - улыбнулся Дорохов.
      - Времени совершенно нет, Андрей Андреевич, но ладно, сегодняшний день посвящу вам.
      Поехали...
      На Волоколамском шоссе Дорохов заметил, что за ними неотступно следует белый "Пежо-405".
      Случайность? Может быть. Но он приметил эту машину еще около ресторана, поначалу не обратил внимания, однако машина неуклонно повторяла их маршрут.
      - Таня, - сказал Дорохов, - мне кажется, нас преследуют.
      - Белый "Пежо"? - спросила Таня. - Я тоже чувствую... Что им от нас надо?
      Когда они стали сворачивать к дому, "Пежо" вдруг резко обогнал их и остановился перед ними.
      Из машины выскочили четверо мужчин и подбежали к их машине.
      - Выходите! - скомандовал один из них, худой, коротко стриженный.
      - А что такое? - спросила Таня, не выходя.
      - Ты можешь убираться. А с ним нам надо поговорить. Пусть он выйдет, а ты катись куда хочешь!
      - А больше ты ничего не желаешь? - тихо спросила Таня, засовывая правую руку в карман плаща.
      - Ах ты, сучка? Ты еще базарить тут!
      Стриженый схватился за дверцу машины, пытаясь открыть ее. Но тут Таня выхватила из кармана газовый пистолет и стрельнула стриженому в лицо. Тот, схватившись за глаза, отскочил от машины и застонал. Таня выжала сцепление и тронула машину с места. Ей попытались преградить дорогу двое из этой четверки, но она рванула машину вперед.
      - Едем домой, я позвоню в милицию! - крикнула она Дорохову. Тот, совершенно растерявшийся, молчал, оглядываясь на бандитов, стоявших около своей машины и оказывавших помощь товарищу.
      Они припарковали машину у подъезда, быстро поднялись на лифте. Захлопнув дверь, Таня стала набирать номер.
      - Алло! Милиция! На нас совершено нападение. Это в Митине... Мы находимся... Машина "Пежо-405" белого цвета. В ней четверо. Моя фамилия... Ага, спасибо, спасибо...
      Она вышла на балкон и увидела около своей машины тот белый "Пежо". Из него как раз выскакивали четверо.
      - Эй, лаптежники! - крикнула она. - Я вызвала милицию! Убирайтесь отсюда побыстрее, а то всех мигом заберут. И номер ваш сообщила, и приметы ваши Глаза-то целы, стриженый?
      Четверка помахала кулаками, села в свою машину и исчезла.
      - Что им было надо? - удивлялся Дорохов. - Но вы-то, вы-то, я такого от вас не ожидал, Таня, какая вы отважная женщина.
      - Отважная, дальше некуда, вы послушайте, как колотится сердце, приложите руку...
      Он приложил руку к ее груди. Она вздрогнула от его прикосновения, невольно обняла его за плечи.
      - В страхе человек творит несвойственные ему вещи... Газовик вот пригодился первый раз в жизни... Ужас какой-то... Принесите попить, Андрей Андреевич.
      Он побежал на кухню, принес холодного сока.
      Таня уже лежала на диване, вытянув ноги в черных колготках, рукой прикрыла лицо.
      Он присел к ней, напоил соком.
      - Спасибо, Андрей Андреевич. Никогда так не пугалась... В какую же жизнь нас втягивают...
      Шагу спокойно ступить не дадут... Ой, пот градом течет от страха...
      Но это приключение не было последним в этот вечер. Раздался телефонный звонок. Дорохов подошел.
      - А? Что такое? Майор Гусев? Что? Сбежал?!
      Вот это дела... Теперь мне кое-что понятно... Что?
      Да ничего, спасибо за предупреждение...
      Он положил трубку. Таня вопросительно глядела на него, лежа на диване.
      - Сегодня днем бежал из-под стражи Виктор Александров, - медленно произнес Дорохов.
      Глаза Тани округлились, в них проскользнул ужас. Но она быстро справилась с собой, присела на диване.
      - Вот, кажется, и ответ на вопрос, Андрей Андреевич. Наш безумный Виктор, видимо, что-то имеет против вас. Ему мало бедной Ирки. Но ничего, мы вас в обиду не дадим, - сквозь, зубы сказала она.
      Снова раздался телефонный звонок. Подошел Дорохов.
      - Да.., да... Было нападение. Гражданка Гриневицкая вам звонила отсюда. Сейчас я вам дам ее. Таня, это по поводу нападения. Из милиции.
      - Алло. Понятно. Понятно, - говорила Таня. - Жалко, жалко, что же вы так? Да ну.., вы не можете нас оградить от бандитов, как нам жить, скажите? Я дала номер машины, запомнила его в таком стрессе, приметы бандитов, а вы их потеряли... Я хочу поговорить с вашим начальником.
      Имею право! - покраснела она от гнева. - Алло... Вы знаете, что на днях убили жену гражданина Дорохова Ирину Ивановну? Слышали? Так вот, нам только что звонил инспектор Гусев, он сказал, что предполагаемый убийца Александров Виктор сбежал из-под стражи. И у меня серьезные основания полагать, что именно он организовал это нападение на Дорохова. Ему мало...
      А вы... Будете искать? Ладно, не верю я вам, каждый день кого-нибудь убивают, и хоть когда-нибудь нашли бы убийцу. Вот одного нашли, так он из-под стражи умудрился сбежать от нашей доблестной милиции. Я не оскорбляю, я констатирую факт... Да, хватит... Жить стало невозможно, это точно... До свидания, спасибо за участие...
      Она швырнула трубку, встала с места и начала ходить туда-сюда по комнате.
      - Кошмар какой-то, Андрей Андреевич, меня всю трясет. Вот что, я, пожалуй, сегодня останусь у вас, я не могу вас бросить в такую минуту. Этот маньяк может припереться сюда, невзирая на опасность...
      - Да, как он не побоялся прислать этих людей прямо сюда, ко мне домой, - поражался Дорохов.
      - Ну и что? Сам-то не приехал. Он сидел, у него могут быть давние связи. Да вы вспомните, кто приехал тогда к нам на дачу! Какие ужасные люди! Был он у них ночью или нет, какая разница, факт, что он их знает, он имеет тесную связь с уголовным миром. Опасный человек... И озлобленный из-за своей жуткой ревности... Ой, пойдемте курить на кухню, я не могу, меня всю трясет...
      Они покурили, потом выпили водки, оставшейся от вчерашних поминок. Напряжение несколько спало, Таня как-то обмякла, стала даже задремывать за столом.
      - Может быть, вам прилечь? - заволновался Дорохов.
      - Я действительно лучше прилягу. Извините меня...
      - Да это вы извините меня. Из-за меня у вас такие стрессы. - Он обнял ее за плечи. - Пойдемте в комнату.
      Он отвел ее в комнату, уложил на диван, накрыл пледом.
      - Ой, Андрей Андреевич, я не могу, мне жарко, я вся горю! - вскрикнула Таня.
      - Давайте я вас раздену, - тихо произнес Дорохов, приподнял ее и стал снимать с нее платье, потом стянул колготки, разделся сам и прилег рядом с ней.
      - Что вы делаете со мной? Это же стыдно...
      Я не могу...
      - Нет, нет, я ничего с вами не сделаю, если вы не хотите... Я просто полежу рядом с вами.
      - Что теперь? Делайте со мной, что хотите.
      Я, кажется, люблю вас... Как это все.., неожиданно, странно...
      Возбужденный, весь дрожащий от волнения и страсти Дорохов снял с нее остатки одежды и стал покрывать ее тело поцелуями... Жуткое напряжение последних дней вдруг снова сделало его сильным мужчиной...
      - Вы просто неотразимы, Андрей, - улыбалась Таня, лежа на спине. - Вам словно тридцать лет... А вы говорили... Вот мужчина так мужчина... У меня никогда ничего подобного не было...
      - Ваш муж не удовлетворял вас?
      - Не надо о нем в такую минуту, не надо...
      Нет его, есть лишь вы и я... Только стыдно перед покойной Иркой. Так стыдно...
      - Она бы поняла, она бы простила, - шептал Дорохов.
      - А теперь пойдемте пить чай, Андрей. И, по-моему, нам пора переходить на "ты".
      - Пойдем, Танечка, - шепнул Дорохов.
      Они долго пили чай на кухне, ужинали. И уже за полночь Дорохов расстелил постель, и они легли спать. Но ему долго не спалось, он лежал на спине, глядел на мирно посапывающую во сне Таню и поражался перипетиям судьбы...
      Глава 15
      Опираясь на увесистую трость с массивным серебряным набалдашником, девяностовосьмилетний Жорж Дорохов тяжело передвигался по осеннему парку. Ноги совершенно отказывали, и если бы он не совершал два раза в день этот моцион, он давно бы слег в постель и уже не встал бы. За ним на почтительном расстоянии шел его старый слуга. Дорохов должен был дойти до любимой скамейки и сесть на нее. На скамейке он сидел двадцать минут, а уже потом шел завтракать. Сегодня ему было особенно трудно дойти, он чувствовал, что вот-вот упадет на покрытую красным гравием дорожку, по краям которой росли высокие платаны. Но он дошел, сделал над собой жуткое усилие и не уронил себя в глазах преданного слуги Жан-Пьера. Как только грузное тело Дорохова опустилось на белую скамеечку, к нему подбежали его любимые собаки. Два далматина, кривоногий английский бульдог и маленький веселенький мопс. Собак выпускали именно в то время, когда старик садился на скамейку. Он не любил, когда собаки мешали ему идти, путаясь под ногами. А вот когда садился, они ему доставляли удовольствие. Он гладил их своими крючковатыми пальцами, что-то бормотал ласково... То на французском, то на русском... Жан-Пьер становился в отдалении и наблюдал за стариком. А сегодня за ним надо было наблюдать особенно внимательно. Вчера до него наконец-то дошло печальное известие. Неделю назад в роскошной парижской больнице скончался единственный внук Дорохова Жорж. Жорж был постоянной болью старика и его сына господина Поля. Жорж, умный человек, блестящий ученый, был гомосексуалистом и уже год был болен СПИДом. Врачи делали все возможное, чтобы сохранить ему жизнь, но страшная болезнь взяла свое. И вот.., чудесным солнечным осенним утром он тихо скончался в больнице. Поль неделю не сообщал отцу о случившемся, но вчера не выдержал и рассказал ему все. Отец перенес страшное известие стоически, для него было значительно большей травмой, когда он узнал о сексуальной ориентации внука лет десять назад. Его внук, его наследник, носитель его фамилии, и такой позор... Его мало утешало, что многие достойные, уважаемые в обществе люди были подвержены такой, по его мнению, порочной наклонности. Он никак не мог этого понять. Откуда в нем это? Как это человека могут не возбуждать женщины, а возбуждать мужчины? Какая это мерзость! Сам старик был неутомимым ловеласом, еще в России был известен многочисленными любовными романами. Двадцатилетний полковник был любимцем женщин, как и его старший брат Андрей. При мысли об Андрее лицо старика перекореживало. Какую гнусную судьбу он себе уготовил! Блестящий офицер, кавалерист, он перешел на службу к этим хамам, порушившим все святое, что было в России, превратившим великую страну в империю зла. И как же щедро отплатила ему Родина за его предательство...
      В тридцать девятом он прочитал в газете о суде над врагом народа командармом второго ранга Андреем Дороховым. Сначала саркастическая улыбка озарила его лицо, но потом она перешла в гримасу, и он, вспомнив детские игры в отцовском доме, громко разрыдался над судьбой брата.
      Все это было так ужасно...
      Женился Жорж поздно, ему было уже около сорока. Он к тому времени был процветающим бизнесменом. Но семейная жизнь его продолжалась недолго. Очаровательная, тоненькая, как тростинка, француженка Клер скончалась при родах, произведя на свет замечательного мальчика Поля. А вскоре началась война, и Жорж, отправив Поля в Америку, стал участником движения Сопротивления. Воевал он также бесстрашно, как сражался с красными в гражданскую войну, совершенно не заботясь о своей жизни, наоборот, порой рискуя словно специально. Однажды он даже чуть не попался в руки немцев, но все же сбежал у них под самым носом, под градом пуль умчавшись на своем стареньком "Рено". Он занимался диверсионными работами, готовил взрывы немецких эшелонов, складов с оружием, машин, его инженерный талант, принесший ему состояние, пригодился и здесь. Жорж Дорохов стал кавалером ордена Почетного легиона.
      После войны он съездил за сыном в Америку и сам стал воспитывать его. Он больше не женился, занимался делами, работа принесла свои плоды, он богател с каждым годом. Поль вырос умным, толковым человеком, принял дела отца, в тридцать с небольшим женился, у него родился сын, которого в честь деда назвали Жоржем. И вот... такой получился внук. И скончался, не дожив до тридцати...
      Старик сидел на скамейке, гладил собак и думал, думал. Ему вспоминалась вся его жизнь.
      Какой же она оказалась долгой, уму непостижимо... Долгожительство, правда, было наследственной чертой Дороховых. До девяносто пяти лет дожил его дед, действительный тайный советник, прабабушка дожила до девяносто четырех. Жизнь отца, генерала, оборвала в семнадцатом году пуля комиссара, а брат напоролся именно на то, за что боролся, не дожив и до сорока пяти. Но Жорж переплюнул всех. Отказывало тело, еле двигались ноги, но голова была ясная. Вся его жизнь прошла в борьбе. Приехавший в Париж из Турции двадцатипятилетний Жорж имел одни брюки, напоминавшие клоунские панталоны, и грязный свитер, в котором ходил зимой и летом. Он подметал парижские бульвары, а потом устроился таксистом, так как еще до революции обучился водить машину и участвовал в первых российских гонках. Но по ночам работал над своими изобретениями. И в тридцатом году получил патент.
      Дела пошли в гору. Уже через несколько лет у него была своя фирма, свой дом, достаток... Потом женитьба, рождение сына и смерть жены, война...
      И работа, работа, работа... Только на девятом десятке он полностью отошел от дел, поручив все Полю. И Поль вел дела с такой же тщательностью, как и отец. Но внук... Старик понимал, что он не будет продолжателем его рода, его дела, это очень тревожило его. И его, честно говоря, мало потрясла его смерть в больнице, он давно ждал этого. Старик вчера утешал, как мог, Поля и его жену Мари, убитых горем, а потом поел на ночь каши с фруктами и крепко заснул без всяких снотворных.
      А теперь сидел на скамейке и дышал осенним воздухом.
      - Месье Жорж, вам пора идти завтракать, - спокойно произнес Жан-Пьер.
      - Да? - удивился старик, вытаскивая из кармана жилета золотой брегет. И впрямь я сижу здесь более двадцати минут. А ну, пошли! - крикнул он, замахиваясь на собак тростью. - Помоги-ка мне, Жан-Пьер, что-то ноги сегодня уж очень болят.
      Семидесятитрехлетний Жан-Пьер приподнял старика под локти.
      - Спасибо, дальше я сам...
      Опираясь на палку, он побрел по дорожке.
      Перед ним был особняк, выстроенный по проекту русской дворянской усадьбы. Белые колонны, лепнина на стенах. И внутренний интерьер был под стать. Статуи Венеры и Аполлона, старинная мебель, галереи, устланные ковровыми дорожками, огромная гостиная с резным екатерининским столом в середине и старинной люстрой, вывезенной кем-то из России. Старик скупал в антикварных магазинах и у частных лиц все, что было связано с Россией, мебель, люстры, картины, статуи, бронзовые подсвечники, старинные напольные и настенные часы, всевозможные мелкие предметы - трубки, портсигары. И с годами получилась настоящая дворянская усадьба середины XIX века. На втором этаже была огромная библиотека русских и французских книг, но туда он теперь не мог подняться. Поль предлагал провести в доме лифт, но старику это казалось совершенно противоречащим тому, что он хотел сделать из своего дома. А теперь, когда ноги совсем отказывали ему, он пожалел, что отказался от предложения сына. Он бы с удовольствием посидел в библиотеке. Его спальня на первом этаже тоже была великолепна - огромная кровать под балдахином, обитые шелком стены, ломберные столики, отреставрированные прекрасными мастерами, бронзовые статуэтки на столиках, картины Бенуа и Сомова на стенах, бронзовая люстра.
      Из библиотеки ему принесли вниз вольтеровское кресло, на котором он любил сидеть и листать дореволюционные русские журналы, подшивку "Нивы", например, или роскошное "Золотое руно". Он любил декадентство, как и ренессансный реализм. В гостиной стены украшали портреты кисти Левицкого и Боровиковского. В центре висели огромные портреты Жоржа и Клер, сделанные французским художником в тридцатые годы.