Спираль или Хроники Стивена Фишера (№1) - В погоне за утром

– Так скажи мне, штурман, как же тогда все случился? Как это такой прыткий парень, как ты, позволил нескольким шелудивым Волкам свалить тебя?

– Простая небрежность, наверное. Выследили меня до двери и навалились. По их меркам, это вроде как тонкая хитрость.

– Да. Будем надеяться, что они не набираются ума. Только из-за чего весь сырр-борр? Что там такое в этом складе?

– Да все, как обычно, – голос Джипа звучал озадаченно. – Несколько старых грузов, они там уже месяцами валяются, и вещи с «Искандера» – он причалил утром, пришел с Запада. Там ничего из ряда вон выходящего. Черный лотос для Пэтчи, пара толстых шкур морских лошадей, которых прислали от Мендозы из Те Арахоа на свой страх и риск, а они померли на рынке. Груз дров на продажу, индиго, перец и кофе из Хай Бразил, пух гагарки – двадцать тюков! – и несколько тонн сушеного Корня Победителя и Ночного Глаза для магазинов в Аллее Дамбалла. Ничего такого, что выгодно было бы спереть, а чтобы вытащить хоть что-то стоящее, нужно больше троих. Там, правда, действительно был груз рома черного дьявола, пятьдесят больших бочек, да Дик-Маркитант забрал его меньше чем за четыре часа до того, как я пришел.

– Может, никто не сказать об этом Волкам, – пропыхтел Мирко.

– Может быть… – эхом отозвался Джип, но по голосу чувствовалось, что его это не убедило. Я как раз собирался спросить, что означают эти товары с дикими названиями, когда мое внимание отвлекла Катька – и как отвлекла! Я дернулся в агонии и едва не опрокинул стол. Ощущение было таким, словно, осторожно промыв рану, она неожиданно развела ее края, вонзила в нее зубы и с силой стала отсасывать кровь. Я бросил взгляд вниз и увидел, что именно это она и сделала. Более того, она продолжала это делать. Я, дрожа, откинулся назад, не в силах вымолвить ни слова, и увидел улыбавшегося мне Джипа.

– В ране может быть грязь, ты забыл? Пакостные вещи, клинки Волков, никогда нельзя знать наверное. А Катькин народ – они справляются с ними вот так, и могу поручиться, что это срабатывает, уж ты мне поверь. Имей в виду, там, в своем родном уголке они все вампиры!

Катька подняла глаза и выплюнула мою кровь точно на брюки Джипа, сшитые из материала, похожего на лоснящуюся кожу. Джип фыркнул и стер кровь.

– При том, с кем ты водишься, нечего тебе эдак задаваться, штурман! Сейчас уже не так больно, нет, мой Стефан?

Я умудрился выдавить некое подобие улыбки, а Катька взяла бутыль со сливовицей и стала промывать рану обжигающим спиртом.

– Если уж быть съеденным, так только тобой, лучшей кандидатуры я бы не придумал, – выдавил я, и девушка хихикнула.

– Особенно под маринадом? О'кей! Тогда я положу сюда еще немного бальзама, вот так, и забинтую, и через день-два ты будешь совсем как новенький – хорошо, да?

Я с силой выдохнул и изобразил полуулыбку. Джип передал мне бутыль, но я покачал головой:

– Спасибо, но мне достаточно. Надо ехать домой.

– С такой рукой? Думаешь, будешь в порядке? Лучше оставайся-ка ты здесь на ночь. Попробуй разбойничий бифштекс Мирко с французским жареным гарниром и полбутылки старого Вара Орсино – от него волосы растут на груди и чресла наливаются, как свинец, вот так-то! А на потом – покувыркаешься с Катькой, она тебе покажет чудеса, это уж точно! А ты дашь ему все самое лучшее, слышишь, девушка, – настоящий моряцкий праздник! Это ведь мое угощение, верно? Быть бы мне сейчас волчьим мясом, если б не мой старый дружище Стив…

Я слегка заморгал и украдкой бросил взгляд на Катьку. Похоже, небрежное «коммерческое» отношение Джипа ее нисколько не взволновало, скорее, ей это даже польстило.

– Ну-у… – сказал я, и Катька обратила на меня взгляд своих больших серых глаз. У меня возникло подозрение, что они лишили многих моряков их покоя, если не что похуже. Тем не менее я потянулся за рубашкой.

– Ты ведь не уходишь? – обиженно, словно не веря своим глазам, сказала Катька. По-видимому, это была ее обычная манера поведения, но сейчас, похоже, она говорила серьезно. Или, может быть, это тоже была обычная линия поведения? Однако у Джипа и Мирко вид был такой же потерянный.

– Эй, погоди, – запротестовал Джип, и его старчески молодое лицо сморщилось. – Я же собирался закатить тебе вечеринку – я твой должник, забыл? Ты же не можешь уйти, чтоб я чувствовал себя неблагодарной свиньей, правда? Катька вон тоже разминается. Сядь! Оставайся! Ты среди друзей!

Это последнее слово чуть не убедило меня. Среди друзей – да, я чувствовал это как никогда в своей жизни. Я заколебался. Передо мной снова мигал тот же светофор, и всем своим существом я рвался нажать педаль до отказа и проскочить его – умчаться прочь, вон, в тот призрачный закат, в погоне за какой-то новой мечтой. Это было каким-то завершением, которого я не мог и представить, чем-то, что могло заполнить пустую скорлупу…

Но, надевая рубашку, я почувствовал резкую боль в руке, и моя собственная вязкая кровь облепила ткань вокруг моей кожи. Я ударил по тормозам. Хватит рваться, во всяком случае, на сегодняшний вечер:

– Я знаю. Извините меня. Может быть, в другой раз, но… мне надо ехать. Если только я найду свою машину, я припарковал ее на улице Тампере, не знаю уж, как далеко отсюда.

На какое-то мгновение я испугался, что сейчас они спросят меня, что такое машина. Однако Джип, хотя он явно был обижен и разочарован, небрежно бросил:

– О'кей, Стив. Я понимаю. Пусть будет в другой раз. Мне и самому, наверное, надо бы пойти назад на тот склад. Тампере, точно, это прямо за этим домом, вперед и за угол, мимо большого старого таможенного склада, сначала налево, потом направо, еще раз направо и вперед – там в конце ты ее и увидишь. Понял? Пошли, я покажу тебе дорогу.

– Если это так просто, я сам справлюсь, спасибо. Ты иди занимайся своими делами. И спасибо – спасибо за ремонт прокола, Катька… и за выпивку, Мирко… Спасибо вам всем. – Все это прозвучало по-идиотски. Я нервничал, мне не хотелось обижать этих странных и добрых людей. Мирко только что-то проворчал, но Катька улыбнулась.

– Хорошо, Стефан. Приходи поскорее, а?

– Да уж, – засмеялся Джип, – пока у меня еще есть бабки.

– Есть или нет, все равно, – спокойно сказала Катька.

Джип повернулся к ней, его костлявая челюсть отвисла; Катька погрозила ему кулаком, и он снова обернулся ко мне. С минуту он оглядывал меня сверху вниз, словно заново оценивая:

– Да, ты уж приходи еще. Так или иначе. Пари держу, что придешь. И вот еще что: если будешь искать меня и не найдешь, спроси Джипа-штурмана, ладно? Просто Джипа-штурмана. Спрашивай любого, меня все знают. Любого, ладно? До скорого, Стив. – Он порывисто шагнул вперед и стиснул мою руку с неожиданной силой: – И спасибо, парень, СПАСИБО!

Я с неохотой остановился у двери и оглянулся назад. На улице, казалось, было так темно и холодно, и мне не хотелось, чтобы этот хрупкий очаг жизни и цвета так скоро ушел навсегда. Сколько шансов есть у нас, чтобы вернуться в мечту? Мирко растворился в тенях. Джип положил голову на колени Катьке, но смотрела она на меня. Она улыбнулась и медленно вдохнула воздух. Я взглянул вниз и поднял щеколду. Дверь дважды скрипнула, и я был изгнан в морской ветер, невероятно холодный и тяжелый от смрада гавани и последних капель дождя. Я торопливо поднял воротник, а ветер словно в насмешку хлестал рядом с моими ушами. Булыжники теперь блестели и мерцали под ясной молодой луной, и я без труда различал дорогу. Однажды я обернулся назад, но ветер бросил мне в глаза колючей солью и невидимыми руками стал подгонять меня вперед.

Указания Джипа были достаточно ясными. Что было хорошо, поскольку спрашивать было не у кого, улицы по-прежнему выглядели покинутыми. Как только я завернул за угол, я сразу увидел таможенный склад: мрачное здание, нависающее, как гора, когда-то выглядевшее внушительным. Теперь окна его нижнего этажа покрывали заплаты из ржавеющего железа, а вдоль разбитых бойниц по его стенам вилась колючая проволока. Первый поворот налево тоже оказался рядом, но его вид – и запах – отнюдь не были располагающими; ровная аллея была вся в отбросах. Я заколебался: может. Джип забыл об этом и имел в виду какую-то более широкую дорогу впереди? Но когда я отступил на шаг и огляделся, я увидел, что другого пути не было: дорога закруглялась вправо. Задержав дыхание, я приготовился к броску через эту помойку, как вдруг услышал слабый скрип и краем глаза уловил какое-то движение – за углом, откуда я только вышел. Но когда я заглянул за угол, там никого не было, и я перестал об этом думать. Аллея оказалась именно такой гнилой, как я ожидал; вода, плескавшаяся вокруг моих злосчастных башмаков, кишела бледными бесформенными предметами, наполовину погруженными в нее, и ее поверхность издавала страшное зловоние, когда я ее тревожил. Когда лужа закончилась, я на минуту остановился, чтобы вытащить эту гадость из ботинок и почистить их. Но когда я, опираясь одной рукой, прислонился к бурому кирпичу, я снова услышал этот звук, тихонько отдававшийся в аллее. Позабыв про хлюпающие башмаки, я резко обернулся и посмотрел назад, почти примерзнув к месту. Там был лишь намек на движение, всего лишь проблеск, но мне показалось, что на мгновение дальний конец аллеи заполнила огромная нависающая тень, заслоняя свет. И хотя она почти тут же исчезла, отрицать этого я не мог, даже ищи я эту тень среди ломаных булыжников. Я сглотнул. Кто-то явно не хотел, чтобы я их увидел. Но почему? Потому что они шли за мной следом – вот почему; это неизбежно должно было быть так. Но кто? Может, Джип следил за тем, чтобы его гость был в целости и сохранности, но вряд ли. Правда, я легко мог это выяснить. Все, что от меня требовалось, – это вернуться назад, за угол, и встать лицом к лицу с… ним? С ними? Или… с чем?

Впрочем, к счастью, я был не настолько глуп. Я подумал о Волках; но здесь не было под рукой ни лесов, ни единого целого обломка кирпича, не говоря уже о Джипе с его мечом. Я повернулся и поспешил к выходу из аллеи настолько спокойно, насколько мог. На следующей улице, поворачивающей направо, я на минуту остановился, прислушиваясь к всплескам в луже, обойти которую было невозможно. Ни звука; это означало, что они либо не пошли за мной, либо пошли, но с большими предосторожностями. Я сглотнул и зашагал дальше. Едва достигнув следующего угла – нового поворота направо, – я осмелился оглянуться назад. Ничего… кроме…

Внезапно из аллеи раздался оглушительный плеск, словно что-то мчалось прямо через лужу, мчалось со слепой яростью. Возможно, я закричал, и уж точно – я бросился бежать. Я мчался, стуча башмаками, вниз по улице, замечая только, что она была милосердно широкой, почти без теней, и вымощена гладким серым асфальтом, чавкавшим под моими ногами. Внезапно мое дыхание стало прерываться, в голове стали отдаваться всплески боли – начинали сказываться мои раны. Куда теперь? Куда дальше? Я не мог даже вспомнить. Я озадаченно остановился, задыхаясь, и поднял глаза к небу. И то, что я там увидел, прогнало все другие мысли, даже о том, что могло в любой момент вынырнуть из-за угла.

Казалось, луна плыла над морем туч. В ее свете тучи изменили свою форму и простирались вниз в пейзаже сияющей ночной красоты – низкими холмами и морем позади них, морем и островами. Однако в том состоянии, в каком я находился, один этот пейзаж не удержал бы меня на месте. Что пригвоздило меня к месту – это почти ощутимый шок: я узнал это место. Вне всякой вероятности, так же, как и вне всяких сомнений, это был тот же пейзаж, что показал мне закат не менее трех часов назад. Тот же самый, и все же (как и следовало ожидать) видимый как бы чуть-чуть под другим углом. Меня затрясло; неужели удар как-то подействовал на мозг? И тем не менее, я никогда не был более уверен: оба видения, сливаясь вместе, были выжжены в моем мозгу – море золота и серебра. Я в недоумении опустил глаза и над пейзажем, отражавшемся в зловонной застоявшейся луже, увидел на бурой стене вывеску. Под потеками разбрызганной краски на ней отчетливо можно было прочитать: улица Тампере. Я бешено помчался вперед, и там, не более, чем в ста ярдах от угла, стояла моя машина.

Позабыв обо всем на свете, я ринулся к ней. Но теперь каким-то образом ветер бил мне в лицо, бросая в глаза колючую асфальтовую пыль, заставляя бороться со скользким булыжником; ощущение было таким, словно чья-то рука тащит меня назад, мешая спастись бегством. Из грязи с шипением поднялся грязный лоскут полиэтилена и ласково обвился вокруг моих лодыжек. Я отбросил его и растоптал ногами, словно это была живая угроза. Но я уже добежал, моя рука упала на крыло, почувствовала холодок стали под гладкой краской. Я стал шарить в карманах в поисках ключей, едва успел подхватить их, когда ветер попытался вырвать их из моих окоченевших пальцев и швырнуть в помойку под ногами. Я распахнул дверь и ввалился внутрь.

Машина заводилась медленно: в нетерпении я чуть не залил карбюратор. Я заставил себя с минуту посидеть спокойно, пока ветер бился о машину, и взглянул в зеркало заднего вида на темноту, из которой вышел. Затем попробовал снова, мягко надавив на педаль, и услышал благословенное покашливание и урчание двигателя, почувствовал его вибрацию, более сильную, чем ветер. Я включил передачу, повернул руль и почти выбросил машину с обочины, с рычанием промчавшись по булыжникам. Только однажды я обернулся, но конец улицы был погружен в еще более глубокую тень: из нее могло выглядывать что угодно или ничего. Затем я выехал на главную дорогу – Дунайскую улицу, где было освещение, которое работало, каким бы холодным и оранжевым оно ни было, где была хотя бы возможность услышать шум, увидеть цвет, общество, ощутить безопасность города, который я знал. Мне в голову пришла безумная мысль о том, что для древних римлян Дунай был границей цивилизации, сдерживавшей варварство, но эта мысль была неутешительной, поскольку в конце концов это варварство сметающей все на своем пути волной прорвалось через Дунай. Я замедлил скорость, подождал на перекрестке, повернул и – вот оно! Шум, цвет, общество, безопасность – но все это чужое, и все люди вокруг меня казались чужими. Безопасными, но чужими. Неожиданно все оказалось не так уж хорошо, а спасение – меньше чем спасением. Был ли тот свет действительно красным? Или я просто боялся увидеть, что он янтарно-желтый? Я не мог найти ответа. Я устал, у меня все болело, и я ничего не ел.

Я поехал домой и бросил какую-то еду в микроволновую печь. С силой.

2

На следующее утро офис резко вернул меня к действительности. Все казалось надежным и знакомым, все было ярким и залитым солнцем, вовсе не таинственным, начиная от попискивания мозаичной плитки под моими ботинками и кончая ласковой улыбкой Джуди, сидевшей за пультом. А в это утро улыбка была приятно приправлена сочувствием.

– Привет, Стив, – как рука?

– О, все в порядке, спасибо. Заживает.

В этих коридорах не было ничего таинственного – залитые светом окна и прохладные стены желтого, как нарциссы, цвета, ни темных углов, ни чужой атмосферы. После вчерашнего вечера они казались деловыми, бодрящими, обнадеживающими. Единственными запахами, в кондиционированном воздухе были запахи свежего полироля, кофе и особый теплый аромат, окружающий компьютеры и другую офисную электронику, смешивавшиеся с ацетоновым привкусом лака для ногтей и ментоловых сигарет, когда я проходил мимо машбюро; все – чистые, спокойные и предсказуемые. Наверное, странно, что так много экзотических товаров проходят через эти офисы, если можно так выразиться, и не оставляют следа. Корица, магнезия, копра, перец аллигатора, сапфиры; мы тоннами ворочали ими с той же легкостью, что листовой сталью и сырой нефтью. Все товары мира, причем ни один из них на много миль не приближался к офису; я видел их только во время редких визитов в доки и аэропорты. Через мои руки проходило только их юридическое тождество в виде уведомлений о погрузке и коносаментов, таможенных ведомостей, не оставлявших в воздухе ничего, кроме слабого сухого запаха несмываемых чернил. Я почувствовал его, открыв дверь своего кабинета, однако там был и цветочный аромат духов Клэр, и сама девушка, листавшая небольшие пачки документов на своем безукоризненном столе.

– Стив! Привет! Я не ждала, что ты придешь так скоро! Как твоя бедная рука? Ничего серьезного, правда? Я хочу сказать – надо же так поскользнуться в дождь? Ты же мог по-настоящему сильно что-нибудь повредить!

Я проснулся поздно, совершенно измученный, рука опухла и онемела; мне пришлось звонить на работу и придумывать какое-то объяснение. Зато теперь это было больше похоже на правду; я почти видел, как это случилось: поскользнулся, получил глубокую рану – гораздо более правдоподобно, чем нож в руках какого-то сверхъестественного грабителя в доках. Гораздо легче поверить – я уже сам был готов поверить в это.

– Да все не так уж и плохо, спасибо. Только онемела.

– Ты уверен? – Я был слегка потрясен. В ее широко распахнутых ярко-голубых глазах была тревога. Клэр приподнялась. – Послушай, ты сядь, а я сейчас принесу аптечку…

Я ухмыльнулся с некоторым беспокойством. Вся эта забота – я не привык к таким вещам.

– Тебе только дай чуть-чуть воли, и ты меня всего обмотаешь бинтами, как короля Тата! – Ну, конечно, Клэр была ответственной за оказание первой помощи в офисе после курсов в прошлом году. У нее, видимо, просто зуд, так хочется найти применение своим знаниям; до сих пор единственным представившимся ей случаем был Барри, порезавший большой палец о крышечку бутылки с виски. Этим все и объяснялось. – Нет, спасибо, родная, я… э-э… ее уже обработали. Были какие-нибудь звонки?

Мне было позволено проследовать к своему столу с небольшой стопкой почты, циркуляром с бразильской «Адуаны» и указаниями сесть и не волноваться. Дэйв Ошукве уже сидел за своим столом, склонившись над пультом и стуча по клавишам; приветствуя меня, он поднял влажную коричневую руку, оставив в воздухе, как хвост кометы, дым дорогой сигареты, но, к счастью, не поднял глаз. Я уселся в свое кресло, включил свой компьютер и откинулся в ожидании, когда он нагреется и загрузится. Жесткая кожаная обивка кресла обволокла меня и подняла мою больную руку, под пальцами я чувствовал прохладу хромированной ручки, регулировавшей кресло. Я дотронулся до деревянной поверхности стола, твердой под блестящим слоем лака и полировки. Пробежал пальцами по монитору, гладкому, как зеркало, чистому, без единой пылинки, и почувствовал слабое подрагивание тока. Вот оно – вот в чем было все дело.

Прошлой ночью я наполовину потерял голову. У меня были почти галлюцинации. Я чувствовал себя больным, голова кружилась после удара, в этом не было никакого сомнения, я был наполовину пьян и чувствовал себя несчастным; все виделось мне как в тумане. Ничего удивительного, что я окружил романтическим ореолом места обветшавшие или просто убогие, людей – что ж, пусть весьма добросердечных, но неимущих, необразованных, простых и грубых. Или, отбросив в сторону эвфемизмы, откровенно грубых и отсталых. Я превратил нечто совершенно обычное в странное лихорадочное приключение. Это и была правда, крывшаяся за мечтой. А тут все было реальным. Это была повседневная жизнь, моя жизнь. Здесь была Клэр с чашкой кофе, как каждый день; с той разницей, что раз в жизни не попыталась подсунуть мне сахарин вместо сахара.

– Тебе надо восстанавливать силы! – объявила Клэр. – Если ты потерял так много крови…

– Эй, а мне разве кофе не дадут? – потребовал Дэйв.

Клэр фыркнула:

– Тебе – следующему. Стив поранился!

– А, да, я слышал, – Дэйв выглянул из-за компьютера. – Ну, как делишки, мой старый масса? Не может быть, чтобы так плохо, он же на ногах, разве нет? Не на костылях, не в инвалидной коляске или еще что-нибудь!

– Ты что, не видишь, какой он бледный? – запротестовала Клэр так яростно, что я был потрясен.

Дэйв закаркал:

– Кто ты об этом спрашивать, мине? Вы все, бледнолицые, для мой на одно лицо… – Дэйв увернулся, когда Клэр нацелилась на его ухо. – О'кей, о'кей, вид у него и вправду зеленоватый. Обычное дело – хорошая ночка вне дома, да, Стив? И как же ее зовут? – В действительности, выговор Дэйва был точно таким, каким и полагалось быть речи выпускника очень престижной школы – лучше, чем мой, но он все время старался говорить как мальчишка из Ист-энда.

– Ладно тебе, Дэйв, я порезал руку, вот и все, – я обернулся к Клэр, все еще суетившейся вокруг меня, пытаясь выяснить, какой у меня бинт, от чего у меня все глаза оказались залеплены длинными белокурыми волосами. – Дай ему лучше кофе, солнышко, а то он будет невозможным все утро. Вместо того, чтобы быть всего лишь невероятным. Да, и спроси Барри, он уже говорил с «Розенблюмом»?..

Это давало мне повод отделаться от нее. Мне это было необходимо. Клэр в этой роли матери-наседки выводила меня из душевного равновесия. К тому времени, когда она вернется, я уже спокойно погружусь в свою работу и буду слишком занят, чтобы заниматься личными делами.

– А у тебя, Дэйв, что-нибудь уже выяснилось с этой ерундой по кенийскому контейнеру?

Дэйв перегнулся к принтеру и вынул высовывавшийся из него бланк:

– Я как раз разбирался с этим, когда вы пришли, босс. Он болтался на боковой ветке рядом с аэропортом и плесневел. Теперь они его отскребают – с извинениями. Я выставил им демерредж до сегодняшнего дня, но сказал, чтобы держали его, пока мы не выясним, не сможем ли мы организовать какой-нибудь обратный груз.

– Из Кении? Должен быть, для контейнера-рефрижератора. Молодец, Дэйв. – Я вызвал на компьютере кое-какие списки и просмотрел их: – Свяжусь для начала с Хэмилтоном и узнаю, не надо ли ему еще полтонны лютиануса на этой неделе. А ты пока не мог бы достать мне тот проект контракта на немецкое растительное масло? И всю эту еэсовскую волынку с его отправкой?..

Телефон зазвонил, прежде чем я снял трубку:

– Тебя Барри, – сказала Клэр, – насчет «Розенблюма» – срочно.

Да, это была настоящая жизнь.

И все же, пока тянулся день, я обнаружил, что она уже не совсем такая, какой была. Я с головой ушел в работу, твердо настроившись не отвлекаться, не позволять себе бесцельно раздумывать о моих диких блужданиях прошедшей ночью. Я загружал работой Дэйва и Клэр, так или иначе стараясь уклониться от их поддразниванья и кудахтанья. Похоже, это дало результаты. Я умудрился закончить все, что можно уладить в этот день, чуть больше, чем за половину обычного времени. И все же я остался менее спокойным, менее удовлетворенным, чем когда бы то ни было.

– У нас нет температуры или еще чего, а? – осведомился Барри, элегантно пристроившись на краешке моего стола и теребя пачку бланков так, словно отрывал лепестки у розы. Он постучал по своему длинному тупому носу: – Я хочу сказать, ты знаешь не хуже меня, как важен каждый из этих проклятых контрактов, Стив. Я предпочел бы, чтобы ты лучше не спешил и, как обычно, прочесал их, словно отточенной зубной щеткой, чем… проглядел их одним духом и пропустил что-то важное.

Я усмехнулся:

– Никак не угодить, а? Ты годами приставал ко мне, чтобы я ускорял контракты, – и вот сегодня мне раз в жизни повезло, а ты вдруг даешь мне отбой! С ними все в порядке, Барри. Не беспокойся об этом.

Барри оторвал еще несколько лепестков и провел рукой по седеющим золотистым кудрям:

– Если ты действительно ими доволен…

– Доволен. Дэйв, как всегда, работал замечательно, и Клэр – тоже. И ты их сам просмотрел, иначе не сидел бы здесь и не спрашивал. Давайте, господин директор-распорядитель, сэр, убирайте свою полосатую задницу с моего стола! Я доволен!

Но я не был доволен. Не контрактами, которые только что обработал, в них-то как раз я был уверен. Может, я и был на двадцать лет моложе Барри, но работу свою я знал. Просто я не получал от нее того удовольствия, как это бывало обычно. Мне не хотелось вникать в каждую мельчайшую подробность бизнеса, стоявшего за каждой партией груза, как раньше; мне не хватало прежнего стремления выяснить все о каждом товаре, который мы отгружали, начиная с продуктов и кончая предметами искусства – стремления, которое дало мне многие из очень полезных фундаментальных знаний. Я вдруг стал более нетерпимо относиться ко всей этой липкой паутине формальностей, стремиться поскорее от них отделаться. И Барри, будучи тонким бизнесменом, что-то почувствовал. Но будучи также начальством, с которым можно было пошутить, он был достаточно разумен, чтобы не выматывать своих работников.

– Ну, хорошо, мое предусмотрительное дитя! Пойду вместо этого отполирую стол Билла Роуза, посмотрю, может, бухгалтерия тоже подхватит болезнь скорости и обработает счета в рекордное время. По-видимому, это доконает всех наших постоянных клиентов – шок, понимаешь? Э-э… я бы предложил тебе немедленно отправиться домой и дать руке отдых, но если ты можешь поболтаться здесь еще с полчаса – просто на случай, вдруг что-нибудь всплывет, знаешь ведь, как это бывает…

– Конечно. Нет проблем, Барри. – Я бы все равно не ушел домой; что-то подсказывало мне, что там я буду не более счастлив, чем здесь. Я уже был сыт по горло этим навязчивым полувоспоминанием, преследовавшим меня по пятам, отбрасывая на все тень неудовлетворенности. Вчерашним вечером у меня было жуткое пугающее приключение, так мне и надо – нечего связываться с дном жизни. Но чем больше я старался думать об этом, тем меньше мог вспомнить – теперь уже почти ничего, ничего отчетливого. Словно эта дымка была вуалью фокусника, приоткрывавшейся, чтобы показать пустоту, словно все это мне приснилось – все, с самого начала. Тогда почему от этого переворачивалась вся моя обычная жизнь – мое тщательно скроенное и пригнанное существование от Армани, жизнь, которой, как я знал, я мог управлять?

Мне отчаянно необходимо было время, чтобы сесть спокойно и подумать – вспомнить, чтобы потом спокойно забыть. Но тут была Клэр, она принесла мне еще чашку кофе с сахаром и снова болталась поблизости, не давая сосредоточиться. В качестве средства для отвлечения внимания у нее были естественные преимущества. Обычно я не позволял им особенно меня беспокоить: я принял решение обращаться с Клэр только как с компетентным секретарем, каковой она и была, а не как с безмозглой куклой. Строго говоря, на безмозглую куклу она была не похожа: если уж втискивать ее в какой-то стереотип, Клэр скорее напоминала молочницу из рекламы масла. Ее волосы и глаза наводили на мысль о полях пшеницы и летних небесах, и все остальное – тоже: ее резковатые чувственные черты, молочно-белая кожа и веснушки, стройная, но с тяжелой грудью фигурка, ее непринужденное обаяние, живое, но искреннее. Большую часть времени я наслаждался им, не позволяя принимать его близко к сердцу, хотя когда пытаешься изо всех сил о чем-то думать, и еще больше – не думать, прикосновение волос к затылку или грудь, небрежно задевающая твое плечо, может оказаться сильным раздражителем. Естественно, что время от времени это порождало фантазии, но я был не настолько глуп, чтобы мутить воду в офисе, затевая легкую интрижку. А все остальное не имело смысла.

Все эти мысли вызвали маленькую искорку воспоминания. Вчера вечером я от чего-то отступил – так? Та девушка – как же ее звали? Как она выглядела? Я словно выдумал ее из ничего; как будто весь этот безумный вечер был одним из тех снов – достаточно живых и ярких, чтобы заставить тебя проснуться, и в то же время таких, которые невозможно удержать в памяти – они испаряются из нее, оставляя за собой только эмоциональные ощущения, как пустое впечатление. Такая мысль должна была принести мне облегчение; но это было не так. Думать, что ты пережил что-то яркое, ошеломляющее, ЖИВОЕ, сильное настолько, чтобы оставить такие ноющие воспоминания, – и при этом обнаружить, что подробности испаряются, как утренняя изморозь…

Что же было твердым? Что не могло испариться?

Мой кулак стиснул чашку. Это было не слишком мудро: мою руку раскаленной докрасна ракетой пронзила боль, взорвалась и расцвела сияющим цветком образа – образа яркого, искрящегося, живого. Вот она! Катька, вонзившая зубы в мою рану, я сам, трясущийся в агонии, только наполовину слыша, как Мирко и Джип обсуждают…

Обсуждают судно. И его груз. Сырье. Товары. Но самые дикие, о каких только можно услышать. А ведь все эти дела у меня под кончиками пальцев.

Кончики пальцев. У меня возникла идея, безумная, под стать всему этому делу. В конце концов, почему бы и нет? Вреда от этого не будет. Компьютеры не могут насмехаться над человеком. Посмеиваясь над собой, я потянулся к клавиатуре и вызвал базу данных по фрахту и постановке судов в доки. По крайней мере, будет забавно посмотреть, что они дадут в ответ на запрос об «Искандере».

Мне не хватило и секунды, чтобы посмеяться. Она возникла перед моим носом, запись в обычной форме карточки файла, снабженная кодом размещения в доке и номером причала. Зато какая запись!

СС. «ИСКАНДЕР» 300 тонн

Порт отправления: Тортуга, Санто Доминго и порты Запада

Капитан: Сойер, Джас Г.

Первый помощник: Маттеус, Иезекия И.

Второй помощник: Мак-Галли, «Черный» Патрик О'Р.

Суперкарго: Стефанопопулос, Спиридион

Боцман: Радавиндрабан, Дж.Дж.

Груженый:

Черный лотос 2 дюж. клеток (на консигнацию, по поручительству)

Индиго, ок. 80 тонн

Перец (сушеный), 1 тонна

Корень победителя (в тюках), 2 тонны

Кофейные бобы (Гранд Инка), 4 тонны

Шкуры – морская лошадь, 2 вал. (на консигнацию)

Дрова (планки), 38 тонн

Пух гагарки, 20 тюков (комп.)

Спиртные напитки, 50 бочек (на консигнацию)

Ночной глаз, 1.5 тонны

В настоящее время погрузка для обратного рейса на Тортугу, Хай Бразил и порты Запада.

Водоизмещение: указано, палубный груз только на риск перевозчика.