Спираль или Хроники Стивена Фишера (№1) - В погоне за утром

Тем не менее они все равно пошли, так же осторожно, как и мы, спускаясь вниз спиной к стенам, с оружием наготове, без всякой уверенности в том, что принесет следующий шаг и что вообще там окажется. Воздух был неподвижен, но пламя фонаря колебалось и дрожало, словно с ним играло чье-то легкое дыхание; у меня почему-то было такое чувство, что если бы его нес кто-то другой, а не Молл, оно бы погасло совсем. Правда, оно не слишком помогало, но все же со светом разница была больше, чем можно было себе представить. Атмосфера этого дома словно тяжким весом давила нам на плечи, и даже когда свет выхватил край высокой сводчатой каменной арки и мы почувствовали, что колодец открывается в более широкое пространство, клаустрофобия не ослабла. Буря теперь казалась всего лишь отдаленным шумом. Здесь было тихо, как в могиле – во всяком случае, в большинстве могил, но мы не могли быть здесь одни.

Затем, прямо у кромки света что-то стремительно мелькнуло. Мой пистолет и оружие Джипа выстрелили одновременно. Появилась ослепительная вспышка, и раздался пронзительный вопль, от которого у меня похолодело в груди. Это не был крик Волка – в кого же угодил мой панический выстрел? Потом, когда мое зрение прояснилось, я облегченно вздохнул. На ступеньках внизу лежали окровавленные останки двух жирных черных крыс: одну из них выстрелом перерубило надвое, у второй оторвало лапу, и она корчилась в предсмертных муках. Джип и я обменялись смущенными улыбками.

– Хорошая стрельба, дружище! – сказал Джип.

– Ничего себе стрельба! Их тут, наверное, было не меньше сотни!

– Так мало?

Молл подняла фонарь, и ее длинные кудри, освещенные его огнем, засияли золотом; казалось, пламя удвоило их блеск; светлые глаза сверкнули. Над нашими головами появился грубый сводчатый потолок, а слева и справа неясно обрисовались альковы, и гнетущее ощущение слегка ослабло.

– Наверное, здесь был винный погреб! – прошептал Джип, когда стало ясно, что сию минуту на нас никто прыгать не собирается. – Точно, похоже…

Что-то мягко хрустнуло у нас под ногами, и он посмотрел вниз:

– Кукурузная мука? Может, мельня…

Затем свет коснулся задней стенки алькова:

– Нет, – заметил Джип. – Стало быть, это не винный погреб.

– Разве что они держали здесь бочку амонтильядо, – прошептал я в ответ, глядя на ряд свисающих цепей и кандалов, и Джип криво усмехнулся.

Молл гневно отбросила свои кудри, и пламя подпрыгнуло, когда закачался фонарь. По всей стене выступал ряд альковов и с потолка свисали ржавые остатки железных клеток, в которых человек мог бы сидеть на корточках, но ни сесть нормально, ни встать там было невозможно. В центре помещения был сложенный из кирпичей очаг, наподобие кузнечного, однако железные штуки на длинных ручках, так и стоящие в нем среди золы и древесного угля, не были, как я знал, предназначены для работы с металлом.

Молл зашипела, как кошка:

– Проклятые собаки даго! Пусть дьявол изжарит их в аду на сковороде! Темница! Темница для беспомощных рабов! И место пыток! Развернись, ад, и поглоти ее целиком, и заточи в ней ее хозяев!

Она не шептала. Ее проклятие сотрясло воздух своей силой, а от стали, звучавшей в ее голосе у меня все тело закололо иголками. Тени запрыгали в панике, когда она размахивала фонарем, а свет горел высоко и ясно. Даже ржавые клетки скрипели и раскачивались, и я содрогнулся, увидев, что из одной из них свисают пожелтевшие кости лишенной кисти руки. Судя по всему, их изгрызли крысы. Казалось, кости почти показывают на что-то на полу. И новый свет действительно показал там что-то: дорожки, завитушки и спирали, проглядывавшие сквозь холмики серой пыли на полу. Фигуры, которые мне что-то напомнили, нечто явно неприятное; но единственное, о чем я подумал, было – почему они не заплесневели, почему их не съели крысы…

Джип щелкнул пальцами:

– Веверы! Конечно же, из кукурузной муки!

Тут я вспомнил:

– Джип, что – это же… такие же рисунки они размазали по всему моему офису!

– Держу пари, это они и есть! Гребни, знаки ЛОА! Здесь совершались ритуалы, и совершались они не испанцами! Это что-то вроде геральдики – делаешь знак, призываешь их… смотри, видишь, вроде корабля с парусом, это бог морей Агве! А прямо перед нами, вот тут, похоже на розу компаса – это… – Он на секунду запнулся. – Это твой друг, Папа Легба, а там, видишь, вон то сердце с завитушками вокруг. Это мечи, пронзающие его…

– ИБО СЕМЬ НЕ ЕСТЬ ЗНАК ЕЕ! – повторил я, пораженный.

– ЧТО?

– То, что сказала та женщина-часовой – я об этом забыл – темная женщина с лицом, как дубленая кожа… я думал, она просто…

– Мэй Генри, – задумчиво произнесла Молл. – Старая пиратка с Бермуд, она так долго плавала в тех водах, что эти суеверия прилипли к ней, как ракушки. Она со странностями, но в своем уме. Скверно, что она не пошла с нами. К чему это она сказала?

– Обо мне – после того, как ты и я… и ветер, она сказала ветер-Гробовщик…

– Тот, что уносит умирающих, да! И злые чары! И, клянусь всем, что свято, она права! Эрзулия, ее знак – пронзенное сердце, сила любви! Но вот это – этот вевер, ты разве никогда не видел этой фигуры, Джип?

– Она, конечно, грубовата. Вроде скошена, исковеркана, почти… А, да. Ты хочешь сказать, это Эрзулия Ge-Rouge?

– Да – Эрзулия левой тропы, любовь, рождающая боль и гнев! Любовь, приносящая разрушение! Эрзулия в рабстве у Петро! Дона Петро, ЛОА, что искажает всех остальных, что извращает их в своих низких целях! Превращает все доброе, заключенное в них, в жестокость! – Молл, сверкая глазами и тяжело дыша, смотрела на меня. – Как он исковеркал тебя, Стивен, и меня – чтобы настроить нас друг против друга! Тот ветер нес чары, чары искаженной любви, любви, превращенной в западню и ложь… – Она помедлила, между ее вздымающимися грудями текли струйки пота. – Мне было назначено сразить тебя! Или по меньшей мере, поссориться, не помогать тебе более! Оставить тебя и твоих в крайней нужде! Мне – МНЕ! Смотри, смотри, они все искорежены, все перевернуты – все пленники – все, кроме его знака, возглавляющего остальных! – Молл выступила вперед и подняла фонарь над самой большой фигурой, распростершейся от стены до стены, – огромным зубчатым Другом, расположенным вокруг грубо вырезанного креста. В приступе внезапной ярости Молл свирепо лягнула его, и в пламени фонаря взвился удушливый вихрь пыли. Затем, когда он рассыпался вокруг Молл мелкими перьями, она замерла, и ее меч принял горизонтальное положение.

– ЧТО ЭТО БЫЛО?

Он раздался из темноты, ясный, но слабый, призрачное эхо звука, казалось, погребенного в самих камнях, окружавших нас, – неожиданное звяканье цепей и короткий вскрик, полузадушенное рыдание, полукрик.

После танца теней это было уже слишком. Руки торопливо потянулись назад к лестнице, почти в панике – а я? Я тоже был там с ними. Я бы почувствовал себя более пристыженным, если бы Джип не отреагировал точно так же, торопливо переступив через веверов и попятившись. Только Молл продолжала стоять на том же месте, прямая и сияющая во мраке. Она громко крикнула:

– КТО ЭТО ГОВОРИТ?

Какие-то невероятные энергии подняли вокруг нее вихри пыли, но ответа не последовало. Но при самом звуке этого звонкого голоса, сочного и бесстрашного, прилив страха, угрожавший затопить наш разум, отхлынул. А мне он принес неожиданное сознание того, чем мог быть этот звук.

– КЛЭР! – закричал я. – КЛЭР! ЭТО ТЫ?

И в этот раз прозвучал ответ – одно слово, но оно заставило меня ринуться мимо Молл, выхватив у нее фонарь, прямо в вихрь пыли. Это было мое имя.

– СТИВ!

Оно прозвучало из последнего алькова на правой стене. Такого похожего на те, другие, куда мы не заглядывали, – а там, в темноте, на коленях, со свисающими на запачканное лицо скользкими от грязи волосами стояла Клэр.

Вытянув вперед руки, она пыталась освободить запястья от сковавших их ржавых наручников, изо всех сил натягивая массивную цепь, протянутую между ними сквозь толстые кольца в стене. Но при виде меня она отшатнулась, потом медленно повторила мое имя, словно не веря своим глазам.

– Стив… СТИВ! Я… эти выстрелы… Я не видела… только эту ужасную великаншу… а потом я услышала… услышала… СТИВ! – Но к этому времени она уже заговаривалась, покачиваясь на коленях, и я бросился к ней как раз вовремя, чтобы подхватить ее, когда она упала лицом вперед; после Молл она казалась легкой и хрупкой, как пушинка.

Не то чтобы это был классический обморок, но что-то близкое к нему. Ее глаза были открыты, но смотрели дико, и она стала извиваться в неожиданном приступе паники, когда Молл подошла к ней следом за мной. Ничего удивительного: я немного побаивался, что Молл слышала, как Клэр назвала ее великаншей, что, разумеется, было не так. Но тогда, возвышаясь над фонарем, как статуя – воплощение ярости, Молл действительно казалась гигантшей. На ее лице мерцал свет лампы, когда оно сначала вспыхнуло, а потом смертельно побледнело, словно сам гнев живым светом струился под ее чистой кожей. Впрочем, она не оставила сомнений в том, почему это произошло, когда схватила цепь и потянула за нее.

Глаза Клэр распахнулись и расширились с внезапным ужасом. Она отшатнулась:

– СТИВ! ОСТОРОЖНО!

Молл ободряюще покачала головой, протягивая руку к запястьям Клэр:

– Тихо, тихо, моя мистрис. Я не Волк. Мы теперь же снимем оковы с этих твоих белых запястий…

По подвалу прокатился хриплый, скрежещущий хохот:

– ДЛЯ ТОГО ЛИШЬ, ЧТОБЫ ОБВИТЬ ИХ ВОКРУГ ТВОИХ СОБСТВЕННЫХ, БЕСПЛОДНАЯ СУКА! ОСТАВЬ ДЕВКУ ИЛИ ЗАЙМИ ЕЕ МЕСТО, ПОКА НЕ СДОХНЕШЬ ОТ ГОЛОДА!

Мы как один развернулись и увидели то, что раньше увидела только Клэр. Голос Джипа разорвал молчание: «А… Ч-ЧЕРТ!» – и это как бы подвело черту.

Мы не были круглыми дураками. Джип поставил караульного у двери и на лестнице. И откуда мог появиться огромный Волк, стоявший теперь посередине лестницы, я не мог представить – разве что прошел сквозь стену. Но тем не менее он был тут, во всем своем тошнотворном великолепии – в алом сюртуке с грязными рюшами, наставив на нас огромный пистолет. Очевидно, это был какой-то капитан или командир. Он был выше и тоньше, чем обычные Волки, волосы он не убирал – они длинными черными прядями падали ему на плечи, но были припудрены чем-то наподобие золотой пыли; его борода была подстрижена на вандейковский манер, и кроме того, у него были насмешливо топорщащиеся усы. И хотя он стоял один, у него был вид непобедимой уверенности. А потом я понял почему, а также почему нам бесполезны были любые часовые – разве что из команды Ле Стрижа. Вокруг его голых ног копошились крысы, и целый поток их с топотом мчался вниз по ступенькам. Собравшись вокруг него, они быстро сели на задние лапы и стали вытягиваться, вырастая и раздуваясь, как языки пламени, до человеческого роста и выше – превращаясь в Волков, взбивавших свои франтоватые плюмажи и сладко потягивавшихся с облегчением. Их могла быть целая сотня или даже больше, толпившихся на ступеньках.

В течение долгой минуты все молчали. Потом Джип печально покачал головой:

– От крысы до Волка – экий негодящий прогресс, вот что я вам скажу. По мне, так вы мне нравились больше такими, какими были.

Молл издала легкий холодный смешок. И это был тот же смех, что я слышал у нее на пляже, тот же странный звук: глубокий, темный, отдающийся эхом чуть ли не раньше, чем он вышел из ее горла. Она легко подняла свой меч, все еще посмеиваясь. Волк в тревоге застыл и навел пистолет. Молл пожала плечами, раскрыла ладонь и позволила мечу упасть; Волк расслабился. Но едва меч ударился о пол, она круто развернулась, повернувшись спиной к Волкам, схватила цепь Клэр обеими руками и одним резким движением ударила цепью о кольца. По плитам разлетелись обломки металла, а из треснувших камней в тех местах, где крепились кольца, появился дымок.

Тогда Молл подхватила свой меч и, повернулась спиной к нам, изумленно глазевшим на нее, она глубоко и удовлетворенно вздохнула, по ее лицу разлилась неземная улыбка, и я с легким содроганием понял, что она и вправду стала казаться выше. Затем она посмотрела на ошеломленных Волков, откинула голову и снова рассмеялась, более громко, звуком, каким мог бы звучать обычный смех в бронзовом колоколе либо в целом перезвоне колоколов, выбивавших странные резонансы и гармоники друг из друга. Для меня это был жуткий звук, но для Волка он прозвучал еще более ужасно, ибо он вскинул вверх руки, словно его атаковали, и выстрелил. Меч Молл взмыл вверх с быстротой, в которую трудно было поверить, раздался удар более громкий, чем выстрел, и сгрудившиеся на ступенях Волки в панике попятились от пронизывающей песни рикошета. Молл отразила пулю, перехватив в середине ее полета.

Забытый Молл фонарь упал к ее ногам, но свет не погас, он разрастался, разбухал, ибо свет в действительности шел от нее, излучая сияние ее чистой кожи, поблескивая в ее волосах, словно струился из какого-то бессмертного ветра. И я, стоя на коленях у ее ног рядом с Клэр, чувствуя, как этот свет пронизывал меня, словно я был пузырем из тонкого стекла, наконец, понял, что именно так сильно притягивало меня к ней. А затем она громко крикнула и простерла меч. Из него вспыхнул свет, чистый и свирепый, как взгляд ее глаз, беспощадный к преследуемым ею теням. Меч со свистом разрезал воздух. Волки залаяли и заморгали – и, смеясь, с криком: «В атаку, Непокорные!» она бросилась к ним. Мы больше не могли сопротивляться вихрю; ошеломленные и ослепленные, мы были подхвачены, и нас понесло за ней, как хвост за кометой. Даже Клэр, стоявшая рядом со мной, кричала вместе с Молл и дико хохотала над вспышками и грохотом моих пистолетов, когда я выстрелил из них в толпу на ступеньках, а затем бросил их вслед за выстрелом. А потом почти так, словно мы сошлись стена к стене, мы бросились на них, и битва началась.

Схватка была ужасной, она кружилась то в одну сторону, то в другую, ибо Волки, хотя и устрашенные преображением Молл, не поджали хвосты, как могли бы – как сделал бы я или любой нормальный человек. Они были огромны и более чем вдвое превосходили нас числом; без Молл мы бы погибли. Что-то вело их, как Молл вела нас, что-то темное, пожиравшее свет так же, как Молл излучала его. Мы видели это в их безумных глазах, когда они бросились на нас со всей своей ужасающей силой, хотя мы и отрезали их, прокладывая путь вниз сквозь вонзавшееся в них оружие, чтобы добраться до нас. Но там, куда подошла Молл, они стоять не могли, и она бросилась на выручку к упавшим вниз людям, стоя над ними, как объятая пламенем башня. Я вцепился в Клэр и рубил везде, где мог; во внезапном водовороте людей возник Джип, схватил нас обоих и толкнул по направлению к лестнице, где было самое чистое место схватки. На моем пути прыжком оказался Волк. Я ударил его, как учила меня Молл, он упал, а я ринулся на последнего Волка, загораживавшего мне путь. Но как только мой меч пронзил его горло, меня отбросило в сторону алой вспышкой, и ударило о стену так, что я почти потерял дыхание. Я услышал единственный пронзительный крик Клэр, она помчалась прочь, изо всех стараясь не свалиться назад, в гущу схватки. Я увидел одетого в красное капитана Волков, который, угрожая мне абордажной саблей, тащил ее со ступеньки. Я бросился на него, мы скрестили клинки, но тут другой Волк, размахивавший огромным испанским кинжалом, прыжком загородил мне путь и приготовился нанести удар, который я не мог парировать. Мое ухо ожгло вспышкой и громом, лицо Волка исказилось, и он согнулся пополам. Посмотрев вниз, я увидел Джипа, делавшего мне жесты своим пистолетом.

– Эй, не стой стоймя! – крикнул он. – Беги за ней!

Ударяясь о стены, как пьяный, спотыкаясь, я бросился наверх и наружу, жадно глотая холодный воздух, чтобы прояснилось в голове. Зал был пуст, но с одной из боковых лестниц раздался приглушенный вскрик и грохот; по лестнице наверху, припадая на одну ногу, шел капитан Волков, таща упирающуюся, всю в паутине Клэр за собой. Я побежал к расшатанной лестнице и взобрался вверх по ней по оставленному ими следу, прыгая со ступеньки на ступеньку и слыша за спиной звуки многочисленных падений. Доски лестницы тоже прогнили, и мы оба – капитан Волков и я не раз проваливались по самые лодыжки в крошащееся в пыль дерево и отчаянно кляли себя. В конце лестницы оказалась еще одна, и, хотя Клэр брыкалась и била Волка, пока он тащил ее, она не могла задержать его ни на минуту – а он двигался быстро. Он добрался до верха гораздо раньше меня и направился прямо к широкой двери, однако, благословение Божие, дверь застряла, и ему пришлось молотить ее кулаками, а когда я, наконец, добрался до конца лестницы, Волк налег на дверь всей своей огромной тяжестью. И в этот момент, когда двери распахнулись, я бросился на него.

Он развернулся ко мне с пистолетом в руке, я лихорадочно пригнулся. Пуля просвистела мимо, а я нацелился на него мечом, собираясь нанести удар, который раскроил бы его от грудной клетки до паха. Волк парировал удар с такой силой, что я снова был отброшен к лестнице. Я снова ринулся на него. Он снова отразил мой удар и отскочил в сторону. Я поскользнулся на промокшем от дождя полу, налетел на перила за его спиной, почувствовал, как они затрещали, и я полетел вниз, в пустоту. Я едва сумел остановиться на краю, видя, как обломки дерева исчезают в темноте у моих ног, – а потом откатился в сторону, и вовремя, потому что в пол рядом со мной ударила абордажная сабля. Если бы я тогда не слазил на ту мачту, черная пропасть удержала бы меня на секунду дольше, и моя голова последовала бы вниз за перилами. Я нанес бешеный удар, и Волк отшатнулся с рычанием и бранью – из бока у него хлынула кровь. Это дало мне возможность подняться на ноги, и тут я увидел, где мы находились: на галерее прямо под крышей, большей частью она была открыта, и на нее лились маленькие водопады дождя. Пустота под нами, должно быть, была большим залом. Волк почти наверняка стремился добраться в дальний конец дома, к какой-то задней лестнице и сбежать.

Но теперь он уже никуда не стремился. Он шел на меня, оставив Клэр там, где ее бросил, в полной уверенности, что сначала уберет меня со своего пути; это было по нему видно. Тяжело дыша, жалея, что почти потерял дыхание, я поднял меч.

Он глумливо ухмыльнулся – и сделал выпад так быстро, что я в панике взвизгнул и отпрыгнул. Но и он слишком сильно потянулся за саблей и был вынужден упасть и откатиться в сторону, уворачиваясь от моего свободного удара, – прямо к хрупким перилам. Он отпарировал, завращал саблей и ударил мне по лодыжкам; я подпрыгнул и рубанул его, но он перехватил меч и поднялся на колено, оттолкнул меня, и я зашатался. Я двумя руками нанес удар, целя ему в голову, он стремительно поднял саблю и отвел мой клинок, направив его на перила, в которые тот угодил и прошил дерево. Затем, когда мой меч застрял, Волк вскочил и замахнулся на меня саблей. Я высвободил меч и встретил ее ответным ударом, а потом мы стали нападать друг на друга, обмениваясь вихрем быстрых ударов, вперед-назад, вверх-вниз; и над нами сверкали молнии. Я сумел продержаться против него, но три дня, пусть даже обучения Молл, не могут сделать из человека настоящего фехтовальщика – лишь такого, кто может увидеть приближение конца. У него было преимущество в росте и силе, в длине рук, и был тот гнусный опыт, что помог ему стать капитаном «Сарацина»…

Мою ногу пронзила агонизирующая боль, и я заорал. Его огромная нога наступила на мой башмак, и когтистые пальцы пригвоздили его к полу. Его тяжелый клинок со свистом стал опускаться мне на голову. Я поднял меч обеими руками и остановил удар – едва успел. Но моя голова доходила только до его груди, и все равно он был сильнее меня. Волк наклонился и медленно, но неотвратимо стал отводить мой меч вниз – на меня. В усилии его физиономия исказилась оскаленной ухмылкой, а с пожелтевших клыков закапала слюна.

И тут я увидел Клэр – она пошевелилась и подняла голову, широко раскрыв глаза; и неожиданно я оказался снова в офисе, читая – считывая запись о «Сарацине» с базы данных…

Я поймал взгляд Волка и подмигнул, хотя мышцы рук у меня трещали и было больно дышать:

– Эй, капитан, ничего не узнаешь?

Он все смотрел и смотрел, его кошачьи глаза блестели:

– ЭТОТ МЕЧ! СТАЛО БЫТЬ, ЭТО ТЫ ЗАРЕЗАЛ ДИЕГО, МОЕГО ПЕРВОГО ПОМОЩНИКА! – В его жутком голосе зазвучал смех. – НЕДОЛГО ЖЕ ТЕБЕ ЭТИМ ПОХВАЛЯТЬСЯ! ПОЛЕЗЕН ОН БЫЛ, ДОБЛЕСТНЫЙ БРОДЯГА – НО СО МНОЙ ЕМУ НЕ РАВНЯТЬСЯ!

– И со мной тоже – верно? А ты уверен, что можешь равняться со мной? Ваш налет на склад провалился – как насчет этого? Ваш паршивый зеленый свет не сработал – ветер не надул ваши паруса – как насчет этого, мошенник? Или лучше мне звать тебя Азазелом?

Это его задело! С внезапным оглушительным ревом он заставил меня опуститься на колени и навис надо мной, брызгая слюной:

– КАК УЗНАЛ ТЫ ЭТО ИМЯ, СВИНОЕ ОТРОДЬЕ?

Я помнил его по той записи в базе данных.

– О… это же МОЯ магия… неужели не помнишь? – Когда с трудом переводишь дыхание, трудно говорить саркастическим тоном. – Ты же проследил ее… послал за мной своих мерзавцев… а все, на что они смогли наложить лапу… это на беспомощную девушку! Вы слишком глупы… вся ваша свора… слишком тупоголовы, чтобы равняться с…

Я не ожидал, что это произведет такой эффект: в его желтых глазах мелькнула тревога, и давление ослабло. Однако это сработало. Раздался внезапный, тошнотворный глухой удар, словно в мясо, и он рывком выпрямился и напрягся. Любой человек согнулся бы пополам в беспомощной агонии, но хотя его синевато-серая физиономия исказилась, желтые глаза вылезли из орбит, он все еще держал меня и пытался нанести удар – но слишком поздно. Я увидел, что к нему приближалось, а он – нет. Я пригнулся под ударом и, сжав обеими руками рукоятку меча, ударил им вверх. Мне не было необходимости это делать. Он издал жуткий булькающий крик, когда кончик меча вонзился в него прямо под грудной костью, но его бросила на меч сила его собственного удара, подняла, бледного и брыкающегося, над моим плечом. Поток зловонной крови обжег мне руку, когда он соскользнул с лезвия, повалился на перила, подняв дождь обломков и полетел вниз, в пустоту. Ужасный дрожащий вопль резко оборвался в оглушительном грохоте. Над моей головой детонатором отозвался гром, потряс крышу и обрушился на нас грохочущим дождем обломков черепицы.

Я не стал смотреть ему вслед. Я повернулся к Клэр, прыгавшей на одной ноге, держась за голую ступню, которой она приложилась к Волку в самый нужный момент, и бросился к лестнице. Прогнившее дерево поддавалось и крошилось у нас под ногами, я боялся, что в любую минуту мы можем провалиться. Мы бежали к другой лестнице, потому что на тех, по которым мы поднялись, уже не хватало ступенек. Из внутреннего зала внизу неожиданно раздался рев, и по всему холлу рассыпались люди – это команда прорвалась наверх из подвала. Сквозь молнию кометой пронеслась Молл, и там, где она проходила, Волки прятали глаза и убегали или падали замертво.

– Превосходно, Стив, превосходно! – крикнула она, увидев нас. – А теперь наружу и прочь отсюда, да поживее! Сюда идут какие-то новые чары!

В лавине рассыпающегося дерева мы почти скатились с лестницы. Когда мы ринулись к внешнему залу вслед за остальными, пол под нами затрясся, и в свете молний, с шипением пролетавших вокруг окон, я увидел труп капитана Волков, распростертый среди разбитых обломков высоких тронов. По потолку пробегала дрожь, штукатурка осыпалась, и, казалось, каменные стены дрожат и расплываются от вибрации. На пороге стоял Джип, лихорадочно размахивая рукой и пропуская людей мимо себя наружу, другая его рука повисла и почернела. Рядом с ним раскаленной сталью сияла Молл, ее глаза были слишком яркими, чтобы в них можно было смотреть, волосы развевались прядями, как дым. Ее вытянутая рука с мечом, казалось, отгоняла нападающие тени и сдерживала дрожь стен. Когда мы прошли – последними – она танцующим шагом прошла и встала позади нас, пятясь и размахивая мечом свистящими широкими взмахами. На полу извивались и ползали несколько раненных Волков, те, что остались в живых, в панике выпрыгивали из окон – им было не до нас. Мы, шатаясь, выбежали на террасу. Джип хватал ртом воздух – каждое движение отдавалось в его раненной руке; дождь потоками обрушился на нас, и Джип поскользнулся и упал. Я наклонился, чтобы помочь ему, все еще поддерживая Клэр, и застыл, широко раскрыв глаза, в полном ужасе.

Молнии теперь сверкали почти все время, похожие на гигантский стробосвет, и в их пульсирующем свете с фасадом замка стали происходить странные изменения, на него наложились какие-то тени, создавая зловещий облик. Высокие окна над дверью, казалось, изменили форму, превратившись в два огромных темных овала. Впечатление было такое, словно на доме появилось лицо или проступило сквозь его стены – лицо с тяжелыми солнцезащитными очками над скулами, запавшими и лишенными плоти: дверь стала его ртом, растянутым, кричащим, зияющим ртом – это было издевательская смертная маска. И пока мы смотрели, лицо исказилось: весь фасад, казалось, размягчился и разбух, рот задвигался, тяжелая перемычка и колонны у двери зашевелились, как губы, а залитая дождем лестница стала изгибающимся, блестящим языком, жадно вытянувшимся к нам, пока мы боролись под дождем. Неожиданно над нами встала Молл, она уже больше не сияла, ее лицо было серым и измученным, волосы от дождя прилипли к ее щекам. Но она нагнулась и схватила Джипа, словно он вообще ничего не весил, обвила его здоровую руку вокруг своего плеча и потащила его прочь по плитам, прочь от мстительной тени двери.

– Пошли! – задыхаясь, сказала она. – Я не могу сейчас сразиться с Геде, а он может собрать других Волков или еще хуже…

Пока она произносила эти слова, я увидел, как ветер подхватил пугало в конце террасы и сорвал с него одежду. Остов из палок упал вперед с треском; но шляпа взлетела к небу, а пальто ринулось вниз на нас, словно огромный, хлопающий глазами ворон, с распростертыми руками. Меч Молл и мой взлетели вверх в одну и ту же секунду и вонзились в него; пальто вихрем взмыло вверх и улетело прочь, через край террасы, вместе с порывом ветра. Тогда члены команды собрались вокруг нас и забрали Джипа у Молл; но я продолжал крепко держать Клэр.

– По ступенькам не спускаться! – приказала Молл. – Путь, которым мы пришли, уже выслежен! Спасайтесь, все! Через тот конец террасы – и в джунгли! Бегите, спасайте свои жизни – и души!

9

Солнце было все тем же, что мы целый день ругали вчера, и тем не менее, когда оно встало, мы приободрились. Оно примчалось из-за холма, прямо как кавалерия, размахивая блестящими золотыми саблями между деревьями, чтобы поднять наш дух и отбросить преследовавшую нас темноту. Джип, Клэр и я потянулись и вздохнули, наслаждаясь теплом, как ящерицы, на длинной плите скалы. Остальные члены нашей группы разлеглись по другим теплым уголкам вокруг нас. Никто не двигался, разве что иногда с ворчанием ерзали, когда беспокоила рана, или закрывали рукой глаза, чтобы унять лихорадочное кружение за веками. После целой ночи, когда мы часами в ужасе продирались через сплетения, хлеставшие, резавшие и душившие нас прямо-таки с человеческой злобой, мы ничего больше не хотели – только лежать и не двигаться под убаюкивающий тихий рокот недальнего водопада. Мы победили, мы спаслись, мы были в безопасности и могли вернуться на корабль до наступления ночи.

И с нами была Клэр – мы нашли ее. Это казалось почти нереальным. И все же она была здесь, лежа на уступе скалы рядом со мной, совсем так, словно мы были дома и принимали солнечные ванны на крыше офиса во время второго завтрака. Мы вытащили ее оттуда, увели. Теперь она могла вернуться к своей старой повседневной жизни…

Она и я. Это вызвало у меня самые разные странные мысли. Я крепко зажмурил глаза, чтобы отогнать их. Я страстно хотел поспать, но события прошедшей ночи по-прежнему кружили и проносились в моем мозгу, и их было не унять. Этот безумный бег через джунгли, когда буря и Бог знает что еще мчались за нами по пятам, казался почти кульминацией по сравнению с тем, что произошло раньше. Но каким-то образом нам удалось продержаться вместе…

Нет, не каким-то образом. Я знал, как. Ни один из нас, даже самый храбрый, не решился бы выпустить из виду Молл или звук ее голоса, если хотели хоть как-то продержаться. Молл сплачивала нас, хотя сама была полностью выжата и потрясена, она вела нас длинным кружным путем вокруг склонов, уводя прочь от замка и смертельных троп, идущих к нему, – и дальше, вниз, вниз, к дальнему концу маленькой долины, ведущей к водопаду. Когда небо впервые чуть посерело, мы пришли в долину, и первые лучи света показали каждому из нас лицо соседа и разлитые по нему страхи и полное изнеможение, которое чувствовал он сам. Всем, кроме меня; ибо ближе всех ко мне была Клэр, чье тепло я ощущал сгибом своей руки, а на ее лице было только изумление и восторг.

Для меня это было некоторым шоком. После всего, что она пережила, один Бог знает, чего я ждал, – наверное, найти ее потрясенной, ошеломленной, ничего не соображающей развалиной. Самое лучшее, о чем я молился, – чтобы это состояние не слишком долго продлилось, чтобы я смог вернуть хоть что-то из ее прежнего, жизнерадостно-уверенного "я". И уж конечно, я никак не ожидал найти эту новую Клэр, расслабленную, все принимающую и, по всей видимости, чувствовавшую себя безоблачно счастливой в моем обществе, не требовавшую объяснений и не произнесшую ни слова о возвращении домой. Мне пришло в голову, что после дней, проведенных во мраке и ужасе, после грубого обращения, даже кровопролитие и ужасы, маниакальный бег во спасение, должно быть, означали для нее месть и пьянящую свободу. Этот отдых и покой, видимо, был для нее раем. Однако мне придется понаблюдать за ней потом, на случай, если проявится реакция.

Действительно, просто стыд. У меня и самого было ощущение, что я с ней странно расслабился, так, как никогда не бывало в офисе. Если бы все это было не столь неестественно, я бы почти предпочел, чтобы она всегда была такой, как теперь.

Я снова перекатился на бок и протянул к ней руку, но моя рука только ударилась о край утеса. Подступивший было резкий приступ тревоги тут же прошел; я вспомнил, как Клэр говорила, что как только сможет подняться, сразу спустится вниз к пруду искупаться.