Хейл - Тайные сомнения

– Тем более, тощая, порядочная девица, у которой женственности не больше, чем у швабры! В чем дело, леди? Вы, наверное, не можете найти грелку для постели? Вы никому не нужны, и пришлось попросить папу, чтобы он купил кого-нибудь?

Сара раскрыла рот от ужаса и негодования. По мере того, как до нее доходил смысл сказанного, в ее жилах кровь закипала от ярости.

– Ах ты неблагодарная свинья! – выпалила она со злостью. – Если бы не я, то ты бы кормил сейчас рыб в Мельбурнском порту. Как ты смеешь говорить мне гадости? Я тебя… – внезапно она замолчала, вообразив, чем хочет напугать его, в приступе раздражения.

– Высеку? – подсказал он с убийственной точностью. – Вы возбуждаетесь таким образом? Наблюдая, как избивают мужчин? Или вам нравится сечь их лично?

– Если ты сейчас не закроешь свой поганый рот, я найду кого-нибудь, кто заткнет его тебе.

Сара уже кричала в полный голос, не владея собой от ярости. Она вскочила на ноги, забыв про лежащую на коленях сумку. Медикаменты рассыпались во все стороны.

– Я, должно быть, ничего не соображала, когда остановила палача. Мой отец прав: ты заслужил подобное наказание. Стоило бы добавить и сверх того. Жаль, что тебя не засекли до смерти! Я…

Девушка замолчала, почувствовав, что кто-то стоит у нее за спиной, яркий луч света заметался по соломе. Сара повернулась к двери, распахнув от ужаса глаза и задыхаясь. В проеме темнела фигура мужчины. Сара сразу не узнала вошедшего. Мужчина поднял фонарь повыше, яркий свет ослепил девушку. Она догадалась, что это либо отец, либо Персиваль.

– Какого черта? – послышался сердитый окрик Персиваля. – Ты, маленькая потаскушка, – сказал он и резко умолк. Махнув фонарем, опустил его. Узнав Сару, замер от ужаса и растерянности. Заметив, что девушка смотрит на него изумленно, начал медленно багроветь.

– Извините, мисс Сара, – потрясенно пробормотал он, глядя на нее смущенно и виновато; он помялся и добавил:

– Я подумал, дело в том, что я услышал женский голос в помещении, где спят каторжники. Я решил, что сюда явилась одна из официанток из пивной.

– Все в порядке, мистер Персиваль, – голос девушки прозвучал отрывисто, но ее гнев по-прежнему предназначался лежащему у ее ног человеку. Без сомнения, тот наслаждался эпитетом, слетевшим с губ Персиваля. Сара уставилась на надсмотрщика, чтобы не видеть разозлившего ее каторжника, с достоинством и гордостью двинулась к выходу из конюшни. Персиваль оцепенел, не в состоянии стряхнуть сковавший его ужас. Но как только до него дошел смысл происходящего, он поджал губы и подозрительно прищурился.

– Мисс Сара, что вы делаете в конюшне? Почему вы здесь ночью, наедине с преступником? – он говорил требовательно. Не дожидаясь ответа – совершенно очевидно, что подобному поведению нет оправдания – продолжал, раздражаясь все сильнее:

– Мой Бог, мисс Сара, о чем вы думали, приближаясь к такому мерзавцу? Он мог вас ранить, убить! Или того хуже.

Догадавшись, что Персиваль подразумевает под словом «хуже», Сара почувствовала, как лицо заливает краска стыда. Может быть, Персиваль и прав. Осужденный оказался грубой, неблагодарной скотиной, ей хотелось заставить себя поверить в то, что он способен на любое преступление, включая и то, на которое столь явно намекнул Персиваль. Она не сомневалась, что от страшной участи ее спасли непривлекательность и состояние здоровья каторжника.

– Я пришла, чтобы смазать ему раны на спине, мистер Персиваль, – спокойно сообщила Сара, надеясь не выдать собственного смущения и приближаясь к выходу из конюшни. Она приблизилась к Персивалю вплотную и остановилась, ожидая, когда тот освободит проход. Но надсмотрщик не двинулся с места, а стоял, переводя взгляд с девушки на осужденного и обратно. Тогда Сара попросила:

– Дайте мне пройти, пожалуйста. Персиваль даже не пошевелился, а потом резко спросил:

– Почему разбросаны лекарства? Если вы пришли лечить его, то почему не сделали этого? Мне показалось, что вы кричали. Ради Бога, скажите, если этот подлец дотронулся до вас… Он прикасался к вам, Сара? Только скажите, и я довершу начатое капитаном Фарли.

Персиваль отступил в сторону, освободив проход, а сам не сводил взгляда с каторжника, который лежал на животе и молча наблюдал за происходящим. Когда Персиваль разразился злобной тирадой, заключенный только приподнялся на локте, молча уставившись в глаза надсмотрщику, он был зол не меньше.

– Боже, если ты, ублюдок, прикоснулся к этой леди, то скоро будешь умолять меня о смерти до того, как я решу покончить с тобой.

– Не будьте смешным, мистер Персиваль! – несмотря на то, что Сара все еще была зла на заключенного, она попыталась остановить разбушевавшегося надсмотрщика. Она не может смотреть на зверства, не важно, заслужил ли этот подлец их или нет.

– Сара… – Персиваль шумно и возбужденно дышал. Лицо его сморщилось от ярости. Он был готов рвануться вперед, крепко сжав кулаки. Его глаза орехового цвета, буквально буравили девушку, требуя освободить дорогу. Сара властно вздернула подбородок, не двигаясь с места.

– Мне кажется, я не позволяла вам называть меня по имени, мистер Персиваль, – она попыталась отвлечь мужчину. К ее облегчению, ее маневр удался.

– Не глупи, девушка, – ответил он. – Нет ничего особенного в том, что я назвал тебя Сарой. В конце концов, мы скоро станем мужем и женой. Я позавчера говорил об этом с твоим отцом. Ты скоро привыкнешь и будешь звать меня по имени – Джон.

Персиваль отказывался принимать ее «нет» в ответ на предложение руки и сердца. Его самоуверенность только прибавила Саре злости. Она и без того была вне себя, а теперь оказалась близка к взрыву негодования. Обычно, она всегда вела себя очень сдержанно, была уравновешенной и спокойной. Но сегодня она выходила из себя по меньшей мере в третий раз. Выпрямив спину, Сара холодно уставилась на Персиваля и убрала руку с его груди.

– Я не намерена выходить за вас замуж. Вы это прекрасно знаете, мистер Персиваль, – произнесла она ледяным тоном, умышленно выделив обращение. – Вы с папой можете строить какие угодно планы. Но говорю вам со всей прямотой, я не стану вашей женой.

– Ах, Сара, девочка, ты просто боишься.

Снисходительный тон Персиваля и его настойчивость, с которой он продолжал называть девушку по имени, несмотря на запрет буквально взбесили Сару.

Она заскрипела зубами и уже открыла рот, чтобы сказать грубость, о которой ей потом пришлось бы пожалеть, но вовремя остановилась. Персиваль протянул руку, ей пришлось отступить, он прищурился, подозрительно глядя на нее, но не тронулся с места.

– Вы все еще не сказали мне, что сделал с вами этот заключенный? – спросил он, угрожающе уставившись на каторжника, лежащего на соломе.

Сара невольно оглянулась. Заключенный внимательно смотрел на них, приподняв голову и лежа на животе. Взгляды молодых людей встретились. Персиваль пристроил на крюк фонарь, чтобы освободить руки. В неярком Свете Сара увидела, как веки осужденного заговорщицки опустились и снова взметнулись вверх. При этом лицо казалось бесстрастным и совершенно спокойным. Сара поняла, что он догадывается о ее желании воспользоваться случаем и наказать его за грубость и оскорбительное отношение. Персиваль искал причину, чтобы выплеснуть на кого-либо скопившуюся злобу, ему нужна была жертва. Если Сара намекнет, надсмотрщик выпорет осужденного безжалостно и жестоко. Это доставит ему истинное наслаждение.

Официально телесные наказания были разрешены только правительственным органам и их агентам. На практике же землевладельцы и их работники обращались с каторжниками по своему усмотрению. Побои были общеприняты, и смерть под плеткой не казалась никому событием исключительным. Почти всегда на такие случаи правительство смотрело сквозь пальцы. Осужденные совершили преступление перед обществом, английские подонки переправлялись на принудительные работы в бескрайние просторы Австралии. Кто станет беспокоиться о преступниках, не доживших до конца срока? Кроме того, осужденные должны бояться людей, взявших их на работу. Разве можно иным способом заставить их что-то делать?

Хотя Эдвард контролировал работу Персиваля на Ловелле, разрешая сечь осужденных только в самых крайних случаях, у надсмотрщика было достаточно полномочий на ферме. Он мог высечь каторжника, и Эдвард никогда бы не узнал об этом. Сара подозревала, что ретивый служащий не раз поступал подобным образом. Аборигены и осужденные смертельно боялись Персиваля и никогда не проболтались бы о его жестокости из страха за собственную жизнь.

– Сара? – снова заговорил Персиваль, напоминая, что он все еще не получил от нее ответа на свой вопрос.

Сара посмотрела в темно-голубые глаза. Изможденное лицо каторжника застыло, словно высеченная из камня маска. Он смотрел на девушку, не моргая. Сара сердито поджала губы, возмущаясь холодным высокомерием осужденного. Она внезапно вспомнила, как гадко он называл ее и отвратительные вещи, в которых подозревал. Несомненно, этот наглец заслужил сурового наказания.

– Как вы можете нести подобную чушь, мистер Персиваль? – насмешливо фыркнула Сара. – Этот человек, конечно же, мне ничего плохого не мог сделать.

– Отчего же вы спорили с ним? – Персиваль не намеревался упускать добычу. – И не пытайтесь убедить меня, что вы не кричали. Я слышал все очень ясно.

Сара надменно оборвала его.

– Хоть это вас и не касается, объясню: он не хотел, чтобы я оказала ему помощь. А я настаивала. Теперь я понимаю, что он прав и не нуждается в моей помощи. Это все, вы довольны?

Персиваль сердито посмотрел на нее. Ему хотелось сейчас грубо оборвать ее. Она перешла черту, за которую не положено ступать женщине. Но ему пришлось прикусить язык. Он отлично помнил, чья она дочь. Его остановили и намерения по отношению к Саре. Сара заметила, как быстро смягчилось выражение его лица. Вероятно, Персиваль решил не демонстрировать ей мужскую власть до тех пор, пока она не стала его женой.

– Отлично, мисс Сара, – он снова взял на себя роль надсмотрщика, ему едва удавалось сдерживать рвущуюся наружу ярость. Сара вздрогнула, если до этого момента она сомневалась, стоит ли отказывать Персивалю, то теперь все сомнения испарились без следа. Глаза у него сверкали от злости. Если бы она стала его женой, то у нее появилась бы масса причин бояться. Неизвестно, какие жуткие формы может принять возмездие!

Сара пристально смотрела в багровое лицо надсмотрщика. Она не собиралась показывать, что внезапно испугалась его. Немного успокоившись, она наклонилась и принялась собирать рассыпавшиеся лекарства. В дальнем конце загона лежал второй осужденный, свернувшись в клубок. Он затаился и не двигался, значит, не спал, но не хотел принимать участия в разыгравшейся сцене.

Неблагодарный подлец, чью жизнь она спасла во второй раз, оставался недвижен, положив свободную руку под голову, вместо подушки. Он смотрел на Сару из-под полуопущенных век спокойно и равнодушно. Сара пристально взглянула на него, отвернулась и не смотрела в его сторону. Она решила, что больше никогда не станет помогать ему. Пусть теперь рассчитывает только на свои силы.

– Я помогу вам, – Персиваль старался справиться с собой, успокоиться. Он наклонился и принялся быстро собирать валяющиеся рядом с ним лекарства, подавая их Саре. Он лишь однажды метнул угрожающий взгляд в сторону каторжника, но девушка заметила его. Откровенная злоба светилась в глазах надсмотрщика, и Сара только еще сильнее укрепилась в своем решении: она не хочет оказаться во власти столь жестокого человека. Она – свободная женщина, и не собирается когда-либо подчиняться Персивалю. А осужденному придется.

– Я провожу вас в гостиницу, мисс Сара.

У нее уже больше не осталось сил сопротивляться, день был таким длинным и трудным. Сейчас самым лучшим местом на земле казалась постель. Она может заснуть, забыть события дня и двух совершенно разных мужчин, внезапно осложнивших ее жизнь. Зажав медицинскую сумку под мышкой, Сара вышла из конюшни и подождала, когда Персиваль снимет фонарь с крюка. Он не делал ни малейшей попытки прикоснуться к ней и благополучно проводив до гостиницы, пожелал спокойной ночи. Сара была благодарна ему за это. Несмотря на возрастающее отвращение к этому мужчине, она не хотела видеть его в числе своих врагов. Персиваль очень нужен на Ловелле. Эдвард не сможет управлять хозяйством без правой руки! К тому же в округе практически нет европейцев с незапятнанным прошлым. Сара занималась административной работой, но не могла исполнять обязанности надсмотрщика в поле. Осужденные и сезонные рабочие, выполняющие большую часть работы на Ловелле, были мужчинами. А мужчины не подчиняются приказам женщины. Во всяком случае, без Персиваля возникнет много проблем. А на Ловелле беспорядки никому не нужны.

Первые десять дней после утомительной поездки в Мельбурн Сара была так занята, что порой забывала поесть. Как обычно, отец проводил большую часть времени в загонах для молодняка. Поэтому девушке приходилось одной разбираться с наличными. Их было нынче гораздо меньше, чем требовалось по счетам. К тому же она была обязана управлять домашним хозяйством, заносить сведения об осужденных во все книги, а также заботиться обо всем. Лидия не была бы собой, если бы в отсутствие мужа и дочерей не умудрилась подхватить простуду. Несчастная Лиза последовала примеру мамочки. Штат прислуги в доме состоял из одной миссис Эботт, бывшей заключенной, которую покойная мать Сары сделала экономкой и двух девушек-аборигенок. Бедной Саре приходилось принимать живейшее участие в общей заботе о псевдобольных. Лидия ныла, что у них в доме слишком мало слуг, а новых муж не хочет нанять, даже когда она больна. Но Эдвард был слишком озабочен финансовым положением фермы, он строго наказал Саре никого больше не нанимать. Так что ей приходилось оставаться глухой к мольбам и требованиям Лидии, хотя нытье действовало ей на нервы. Когда Лидии, в конце концов стало лучше, Сара решила переложить заботы о ней и Лизе на плечи слуг и выбраться из дома на прогулку. Она слишком устала и хотела отдохнуть.

Сара вышла из дома через заднюю дверь, прошагала по огороду, где росли овощи для семейного стола и направилась к конюшне, выстроенной в двадцати ярдах от дома. Слева находился сад, снабжающий Ловеллу бананами, апельсинами, лимонами и инжиром. Темнокожие аборигены трудились в роще, снимали с листьев насекомых, давили их руками и бросали на землю. Огород и сад были зелеными даже в такую жару, благодаря построенной неподалеку ветряной мельнице, силуэт которой темнел с восточной стороны на фоне голубых гор. Ветер выл в мельничных лопастях. Этот звук стал такой же приметой лета, как и иссушающая жара. Сара почти не слышала, как гудит и воет мельница. Справа от тропинки располагался цветник. Сейчас там из земли торчали только сухие стебли. В это время года вода ценилась на вес золота, ее грешно было бы тратить на поливку цветов. Зеленая лужайка тоже высохла, трава сухо потрескивала под ногами.

Сара грустно качала головой, внимательно оглядев дом. Он казался уродливым строением, окруженным высохшими эвкалиптами. Эдвард построил его несколько лет назад. Сделал он это собственноручно с помощью нескольких аборигенов. Дом был возведен из высушенных на солнце досок. Сара часто задумывалась, имелся ли у отца план, когда он задумал строить? И если все-таки был, то что с ним произошло? В течение многих лет дом постоянно достраивался, во все стороны, словно бы наугад, протянулись крылья. Еще когда Сара была маленькой девочкой, к парадному и заднему крыльцу пристроили широкие просторные веранды, стены покрасили в белый цвет. Теперь, когда тень от эвкалиптов не загораживала стен, было видно, что краска во многих местах вздулась пузырями. Цветки и листва акации, растущей по обе стороны крыльца, грустно поникли, зной уничтожил даже их аромат. Непривлекательность дома стала очевидной, лишившись мягкого обрамления зеленой листвы деревьев и цветов. Дом выглядел тем, чем был на самом деле – зданием, возведенным на скорую руку.

Лошади сбились в кучу, прячась от солнца в тени дома. Животные услужливо сгоняли с друг друга мух, бедняжки тоже страдали от жары. Саре стало жаль их. В конюшне было немного прохладнее. После яркого солнечного света Сара не сразу привыкла к полумраку конюшни, она ласково потрепала Клеа по морде и пошла дальше, потому что ее любимец – Малаки приветственно заржал, увидев хозяйку. Саре хотелось прокатиться верхом, несмотря на жару. Она отправится к руслу реки, где на деревьях еще осталась зеленая листва. Там – блаженная прохлада.

– Оседлай мне Малаки, пожалуйста, – обратилась она к работнику, который возился неподалеку. Должно быть, это Джеггер, абориген, который работает у них конюхом.

– Да, мэм, – последовал ответ, преувеличенное почтение в голосе звучало почти издевательски. Джеггер не мог так разговаривать с ней. Господи, этот знакомый хрипловатый голос с почти незаметным живым акцентом…

Наконец ее глаза привыкли к полумраку, девушка прищурилась, стараясь разглядеть человека, который ей ответил. И вдруг до нее дошло, что мужчина чересчур высок, чтобы оказаться Джеггером. Потом она разглядела черты лица. С худого загорелого лица на Сару насмешливо смотрели прекрасные синие глаза.

ГЛАВА 4

– Галагер, – узнала Сара каторжника. Она надеялась, что после той унизительной ночи в гостиничной конюшне он никогда больше ей не встретится. Что он делает здесь? Папа решил, что потребуется несколько недель, пока Маделин вылечит спину осужденного, и лишь потом он сможет работать вместе со всеми.

– Так вы знаете, как меня зовут, – мужчина удивленно приподнял черную бровь и уставился на Сару. Он выглядел теперь гораздо лучше. Девушка с тревогой вспомнила их предыдущий разговор, растерянно оглядывая высокую фигуру. Она знала, что он очень рослый человек, но не предполагала, что почувствует себя рядом с ним карликом. Он все еще худой, но уже не истощенный. Чистая белая рубашка плотно обтягивала широкие плечи, черные узкие брюки плотно сидели на сильных мускулистых ногах. Сара исподтишка рассматривала его. Откровенная, чувственная красота самца возбуждала любопытство и волновала.

Вспомнив его непристойные предположения, Сара соображала, каким образом он прокомментирует подобный интерес, однако осмелилась и посмотрела ему прямо в лицо. Она не была готова к такому, ведь они встречались всего несколько раз. К тому же тогда Галагер был грязным, избитым, страдающим. Девушка смотрела на мужчину изумленно и растерянно. Увидев впервые его на «Септимусе», она подумала, что в иной ситуации он считался бы привлекательным мужчиной. Теперь он оказался живым воплощением мечты школьницы, привел в порядок волосы, вымыл, зачесал назад. Они слегка вились, были черные и блестящие, как воскресные ботинки отца Сары. Все выпуклости и впадины лица прекрасно дополняли друг друга. Сара никогда в жизни не видела такой совершенной красоты!

У него были широкий лоб, изящно очерченные скулы, квадратный, крепкий подбородок. Мужчина самоуверенно и издевательски улыбался, нижняя губа сочного рта была полнее верхней. Нос правильно очерченный, прямой.

Болезненная бледность исчезла, смугловатая от природы кожа загорела на жарком австралийском солнце и стала золотистой. Конечно, картина не казалась бы ей столь очаровательной, если бы не прекрасные глаза. Темные густые ресницы, которым позавидовала бы любая девушка, обрамляли невообразимо голубые глаза. Глаза сверкали, словно драгоценные камни. Наконец-то до Сары стало доходить, почему они так сияют: глаза откровенно насмехались над ней.

К стыду она осознала, как может истолковать этот мужчина ее немой восторг. Она внезапно вспомнила обидные подозрения и предположения, которые он высказывал тогда, когда она хотела помочь ему. Сара вспомнила обнаженное мускулистое тело, смуглую грудь. Навязчивые образы не исчезали из памяти. Сара помнила даже запах его тела и почувствовала, что краснеет. Этого ей только не хватало! Она отчаянно соображала, пытаясь припомнить, что он сказал. Ах, да, его имя.

– Я веду регистрационные книги, – спокойно сообщила она. Хотелось, чтобы он не заметил произведенного на нее впечатления. – Вы Доминик Галагер, вам тридцать два года. Ирландец. Лишены прав и приговорены к пятнадцати годам за грабеж. Кажется, я попросила вас оседлать мою лошадь.

Он прищурился. Внезапно Сара испугалась, они совсем одни в конюшне. Только лошади переступали в стойлах, били копытами и лениво жевали сено. Тогда его руки и ноги были закованы в кандалы, а теперь они были свободны. На Ловелле осужденные не ходили в кандалах. Это делалось не только из соображений морали. Бежать здесь было некуда. Разве что в буш [2] . Но буш безжалостен с теми, кто не знает страны. Даже если каторжнику и удалось выжить под неумолимым солнцем, то его выловят, словно бешеную собаку.

Повисла напряженная тишина, было слышно только назойливое жужжание мух. Сквозь открытые ворота в конюшню проникали косые лучи ослепительно-яркого солнца. Саре страстно захотелось выйти, оказаться как можно дальше от этого человека, пугающего ее враждебным настроением. Настороженность исходила от него вместе с резким запахом пота. Но Сара вспомнила, кем является она, и гордо выпрямила плечи. Не следует показывать ему, что она боится, вернее – немного побаивается. Он не должен это заметить.

– Да, мэм, – повторил он тем же тоном, в котором нельзя было не заметить иронии. Сара недовольно поджала губы. Придется обращаться с ним, как должна обращаться хозяйка со слугой. Она не позволит этому наглецу оскорблять ее.

– Можете обращаться ко мне «мисс Сара», – предложила девушка, направляясь к стойлу Малаки и поднимая щеколду. И отметила про себя, что Галагер хорошо обращается с животными. Она сделала такое заключение, наблюдая, как он выводит гнедого.

– Да, мисс Сара! – согласился он. Слова в его устах прозвучали словно пародия на обращение аборигенов, на их беспрекословное подчинение хозяевам. Сара почувствовала, что начинает раздражаться.

Что особенного в этом мужчине? Почему он постоянно злит ее? Обычно, даже перед возможностью более откровенной провокации она оставалась абсолютно спокойной. Общаясь с Галагером, она была готова выстрелить, как мушкет.

– Если вы покажете мне свое седло, мисс Сара, я буду быстрее ветра, мисс Сара.

Надев на Малаки уздечку, он направился к дальней стене. Сердито поджав губы, Сара следовала за ним.

Девушка угрюмо молчала. Так же молча, она указала ему на седло, попону и кнут.

Наверное, он специально поддразнивает ее, решила Сара, сердито глядя в широкую спину, пока он седлал лошадь, стараясь не делать резких движений. Должно быть, раны на спине до сих пор болят.

– А где Джеггер? – поинтересовалась Сара, просто так, чтобы смягчить возникшее напряжение.

Галагер оглянулся на нее. Сара посмотрела на его руки. Она до сих пор чувствовала на запястье прикосновение длинных цепких пальцев. Теперь его руки ловко и уверенно стягивали подпругу. Он разбирается в верховой езде!

– Ваш жених не видит смысла в том, чтобы я валялся в общежитии и задаром отъедался. Он приказал мне заменить Джеггера, по-моему, его так зовут? Приказал мне работать в конюшне еще три дня назад. Думаю, что Джеггер вместо меня копает колодец, мисс Сара.

Девушка поджала губы. Без сомнения, осужденный намеревается позлить ее.

– Если вы имеете в виду мистера Персиваля, то он мне не жених, – холодно заявила она.

– Да, вы раньше уже говорили об этом. Но, похоже, он считает, что вы просто трусите, – Галагер говорил спокойно, потом он шагнул к ней и прежде, чем Сара могла сообразить, что он собирается делать, мужчина обхватил ее за талию и приподнял. Она задохнулась от возмущения, автоматически вцепившись в крепкие мускулистые плечи. Он круто развернул ее в воздухе, подняв высоко над полом.

Она почувствовала себя до смешного маленькой и беспомощной. Ощущение беспомощности перед всеобъемлющей мужской силой было новым и определенно ей не нравилось.

Но сердце забилось учащенно, и Сара рассердилась еще сильнее.

– Отпустите меня! Как вы смеете! Что, по вашему, вы делаете? – она смотрела на него округлившимися от страха глазами.

– Как что? – усмехнулся он. – Помогаю вам взобраться на лошадь, мисс Сара! – и язвительно посмотрел на нее. Как только девушка почувствовала под собой гладкую кожу седла, добавил:

– А, по-вашему, что я делаю, мисс Сара?

Щеки девушки стали пунцовыми. Он помог ей попасть ногой в стремя. Теперь она удобно сидела в дамском седле. Сара совсем растерялась: руки прикасавшиеся к ее телу через тонкую хлопчатобумажную юбку для верховой езды и единственную нижнюю юбку, были руками настоящего мужчины.

– Ты дерзкий… – задыхаясь от негодования, гневно выпалила она, когда он спокойно вложил поводья в ее руки без перчаток. Сара отпрянула, боясь его новых прикосновений. Вместе с ней назад подался Малаки. Она отвлеклась, чтобы успокоить, удержать в повиновении животное. Потом свирепо взглянула на Галагера. Сидя на спине лошади, она была гораздо выше наглеца. Разница в положении, а также сила жеребца, приплясывающего под ней, придали ей силы.

– Если вы еще раз позволите себе подобным образом обращаться со мной, Галагер, у меня не будет выхода. Мне придется рассказать о вашем поведении отцу или мистеру Персивалю, – ей стоило больших усилий, чтобы говорить с ним холодно, но сдержанно. Хотелось закричать и броситься на него.

– А они, как мне пришлось убедиться, не придерживаются вашей точки зрения относительно христианского милосердия, – высказался он, голубые глаза смотрели на Сару с нескрываемой ненавистью. Она внутренне собралась в комок, испугавшись столь откровенной враждебности.

– Но вы должны понять, – продолжал он задумчиво, – я предпочитаю их жестокость вашему слащавому лицемерию. По крайней мере, они поступают честно.

Эти слова стали последней каплей, чаша терпения переполнилась. Сара крепко сжала поводья и наотмашь ударила ими по щеке наглеца. Кожа треснула, Галагер резко отступил и прикоснулся пальцами к ссадине. Когда он отвел ладонь и посмотрел на пальцы, они были в крови. Кровь тонкой струйкой сочилась по лицу.

Он зло усмехнулся, взглянув на окровавленные пальцы. Голубые глаза яростно сверкнули. Не дожидаясь, пока он опомнится и воздаст ей должное, Сара ударила каблуками по бокам Малаки. Жеребец уже давно волновался, ощущая напряжение, возникшее между людьми, он встал на дыбы, и Сара чуть не скатилась с него. Потом конь рванул в сторону выхода мимо Галагера.

Настроение было вконец испорчено. Сара истерически засмеялась, удивившись тому, что ее волнует отношение каторжника. За две долгих недели у нее появился свободный час, и издевка наглеца испортила ей настроение. Но тотчас же она перестала смеяться, вспомнив, какую рану оставила на щеке мужчины ударом поводьев. Сначала он был как будто бы ошеломлен, но потом разозлился. Не хотелось думать и предполагать, каким он может быть в ярости, чтобы сделал с ней, если бы она вовремя не сбежала. Он ведь каторжник, должно быть, жестокость ему известна. Можно было бы предположить, что в тот момент он мог бы ее ударить. Саре стало не по себе, когда она вспомнила кровь на его лице и пальцах. Она ударила его умышленно! Не смогла удержаться, разъярилась!

Никогда в жизни она не делала ничего подобного. И надеялась, что больше не сможет поднять руку на человека. Но надо что-то предпринять. Отец был прав, убеждая ее тогда на «Септимусе», что этот человек опасен. Она согласна, он наглый, грубый и… вспомнила о руках, которые прикасались к ее талии, коленям, которые были теплыми, крепкими, почувствовала, как внутри затрепетала какая-то тайная струна. Все, что она ощущала тогда и ощущает сейчас – простое отвращение. Это ощущение не может быть ничем другим. Мужчина – каторжник, преступник. Если бы она намекнула отцу или Персивалю о его поведении, Галагера обязательно наказали бы. Но разве ей хочется провоцировать наказание? Она уже видела, как он страдал на «Септимусе». Защищая ее честь, отец поступит беспощадно, она знала это точно. А Персивалю доставит удовольствие возможность высечь мятежного каторжника. Вспомнив свист плетки в руках палача, Сара почувствовала себя дурно и поморщилась от подкатившей тошноты. В этот момент она отлично поняла, что никогда не сможет обречь кого-либо на подобные мучения. Но не жить же теперь ей все пятнадцать лет, не высовывая носа из дома? Нельзя все время бояться встречи с Галагером, бояться его мести? Глупо даже предполагать подобную ситуацию. Необходимо избавиться от него. Но как сделать это, не объясняя отцу истинной причины?

Сара была слишком поглощена раздумьями и охватившей ее тревогой, не заметила, как Малаки свернул с тропы и направился в эвкалиптовую рощу – излюбленное место, где всегда можно что-то пожевать. Сара отпустила поводья, зная точно, что Малаки сам найдет дорогу. Она серьезно задумалась. Каким образом теперь ей отвести коня в конюшню, если там находится Галагер?

Эвкалиптовая роща была поистине прекрасным местом. Оживляя все вокруг, из-под земли вырывался минеральный источник, вытекающий из него ручеек оживлял все вокруг. Но сегодня Саре совсем не хотелось любоваться прелестью окружающей ее рощи. Не привлекла ее внимания даже стайка розовых какаду, которые вспорхнули с косматых древовидных папоротников. Малаки остановился у первых же зеленых травинок. Сара сидела, слегка откинувшись назад и придерживаясь за заднюю луку седла. Она рассеянно прислушивалась к тихому журчанию родника и гортанным крикам розели, спрятавшейся на стоящем рядом дереве. Что же делать с…?

Внезапно кто-то грубо схватил ее за талию и вытащил из седла. Малаки испуганно заржал и бросился в сторону. Действительность оказалась более опасной, чем только что состоявшийся разговор с Галагером.

Сара яростно завизжала, вырываясь из крепких мужских рук. Нападающий попытался зажать ей рот ладонью. В первое мгновение она решила, что Галагер дал ей возможность отъехать подальше от дома, а теперь напал, решив таким образом отомстить. В этой роще ее никто не услышит, никто не придет на помощь. Сара отчаянно отбивалась и извивалась, безуспешно пытаясь вырваться из цепких сильных рук. Наконец она изловчилась и, вывернувшись, увидела лицо нападавшего. Оно было узкое, загорелое, красные воспаленные веки и седые волосы не могли принадлежать Галагеру.