Антарктическая одиссея. Северная партия экспедиции Р. Скотта

      Этим днем закончились муки голода, потому что назавтра близ мыса Робертс Кемпбелл вдруг заметил на высоком скалистом мысу бамбуковый шест рядом с туром. Мы сразу же подтянулись к подходящему сугробу у берега, и пока четверо разгружали сани, Кемпбелл и я дошли до тура и обнаружили склад с большим количеством продуктов. Но дальше я предоставляю слово моему дневнику:
      "Ура! Ура! Ура! Хорошие новости и сколько угодно сухарей. Около 9 часов утра мы достигли мыса Робертс, и Кемпбелл увидел длинный бамбуковый шест с обрывками флага на нем. Немедленно взяли курс на склад, Кемпбелл и я распряглись и пошли за письмами. В спичечной коробке, привязанной к шесту, лежала записка Пеннеллу от Тейлора, датированная февралем 1912 года, В ней говорится, что, хотя они видели "Терра-Нову" с 20 по 27 июля, ни они не могли к ней пройти, ни она к ним из-за позднего наступления зимы. Его партия - Дебенхэм, Гран, Форд и он сам - прошли поблизости на санях, зарыли два ящика сухарей, немного других продуктов, две банки керосина и одну банку спирта, ненужные личные вещи и на половинном рационе пошли через предгорье к мысу Баттер".
      Вечерняя запись дает представление, хотя и не полное, о том, какое облегчение мы испытали, получив добрые вести о судьбе "Терра-Новы":
      "Для нас не может быть новости приятнее, ибо она означает, что корабль не пострадал из-за нас. Капитан Скотт, наверное, достиг полюса, пошел на "Терра-Нове" вдоль берега за нами, но осенние бури унесли корабль на север. На мысе Эванс мы узнаем больше, но пока что и эта весть заставляет нас все время улыбаться. Меня сильно клонит ко сну, после того как мы отдали должное сухарям, маслу и крепкому сладкому какао. Масло - роскошь, о которой никто не смеет и мечтать в санных походах. От мыса Баттер нас отделяют 28 миль [45 км], и мы задержимся здесь на сутки, чтобы убить тюленя ради мозгов, почек, сердца и печени.
      Ради такого дня, как сегодня, стоит жить. Есть все основания надеяться, что "Терра-Нова" при ее прекрасном оснащении цела и невредима. Наши тревоги почти улеглись. Достаточно было одной фразы о том, что судно видели с 20 по 27-е, чтобы мы совершенно успокоились.
      Меня насмешило суждение Тейлора о том, что мяса одного тюленя должно хватить четверым на десять приемов пищи. Если исходить из такого расчета, нам на восемь месяцев следовало забить около восьмидесяти тюленей. Товарищи, наверное, полагают, что или мы нанесли серьезный урон поголовью тюленей в Антарктике, или нас уже нет в живых".
      Двадцать девятого пышное пиршество затянулось далеко за полночь, и наутро мы жевали твердые сухари с трудом - ни у кого во рту не было живого места. Уничтожили по крайней мере трехдневный санный рацион. Я разделил между нашей шестеркой недельный запас масла, изюма, сала, на себе же мы унесли лишь по небольшому кусочку сала и масла. Сухари с салом были на вкус не хуже сухарей с маслом, и мы возмущались при мысли о том, какое огромное количество этого полезного продукта извела Западная партия на жарку мяса, которое с успехом можно было готовить на сале.
      В день ухода с мыса Робертс мы успешно продвигались вперед до самого обеда, когда путь нам снова преградило нагромождение паковых льдов. Сани несколько раз переворачивались. Полоса пака тянулась всего лишь на четыре или пять миль [6,4-8,0 км], но мы преодолевали ее с таким трудом, что миновали лишь на другой день, незадолго до ленча. Завтракали уже на острове Данлоп, а с него в лучших наших традициях помчались по участку голубого льда к материку. Хорошая поверхность сопутствовала нам до вечера, когда мы разбили лагерь на полпути между мысом Данлоп и мысом Бернакки.
      Берег, начиная с мыса Робертс, был обрамлен низкими ледяными барьерами, обычно не выше 50 футов [15,3 м], представлявшими собой окончания спускавшихся с гор ледников. Во многих местах берега виднелись глыбы морского льда - красноречивое свидетельство ярости осенних штормов, из-за которых, может быть, "Терра-Нова" и не смогла пробиться к нам.
      К вечеру 1 ноября мы достигли мыса Бернакки и обнаружили еще один склад, изобиловавший, к счастью, пеммиканом, которого не было в складе на мысе Робертс. К этому времени сухари и масло уже не казались такими вкусными, как вначале, и гвоздем ужина стал сырой пеммикан, которого мы не ели с февраля. И здесь у нас снова были все основания сожалеть о сильном пристрастии Западной партии к сыру и шоколаду - эти продукты они сметали на своем пути начисто. Оставалось надеяться, что мы найдем их на мысе Баттер на следующий день.
      Появление в нашем рационе большого количества сухарей пошло на пользу всем - мы просто на глазах полнели, но больше всех выиграл, конечно, Браунинг. Нет сомнений в том, что склад на мысе Робертс спас ему жизнь. Он с каждым днем становился крепче и уже мог хоть как-то тянуть постромки саней, что само по себе улучшало его состояние: беднягу, конечно, удручало, что он не может участвовать в общей работе. Одним словом, мы возносили Западной партии самую горячую хвалу, и если телепатия существует, то ее участники должны были спать в ту ночь блаженным сном и весь день испытывать чувство гордости собою.
      К моменту прибытия 2 декабря на мыс Баттер из-за геологических образцов, которые я неукоснительно собирал во время всех остановок на пути вдоль побережья, и дополнительных продуктов, взваленных на сани, груз наш непомерно увеличился. А тут еще нас ожидала гора ящиков с припасами, которых хватило бы на много месяцев походной жизни. Ящики содержали овсянку, сухари, масло, сало, шоколад, сахар, бекон, джем, чай, свечи, керосиновые лампы и множество других вещей, которые, очевидно, были поспешно сгружены с корабля для зимовщиков. Нагромождение коробок венчал длинный бамбуковый шест с привязанной к нему консервной банкой, в которой лежала записка от Аткинсона, датированная 12 апреля 1912 года. Она заставила нас задуматься: значит, мы здесь наверняка не одни, но какая серьезная причина могла заставить Аткинсона пройти здесь в столь неблагоприятное время года? Нами снова овладела тревога, мы опасались худшего, хотя сами не знали чего именно, и Кемпбелл решил пробиваться на мыс Эванс напрямик через морской лед.
      Однако не прошли мы и двух миль [3,2 км], как уже пора было подумать о ночлеге, и Кемпбелл отложил рывок к мысу Эванс на следующий день. К ужину, и без того состоявшему из новых блюд, добавили джем, изюм, финики, каждому выдали по глотку бренди из запасов аптечки - мы ведь не сомневались в том, что эта ночь будет последней, проведенной под открытым небом.
      Но, как говорится, человек предполагает, а бог располагает: после завтрака мы, проделав миль пять, от силы - шесть [8,0-9,7 км], забрели на участок нагромождений торосов, прошитый нитями льда явно совсем недавнего происхождения, а когда наконец выбрались с него, вышли к едва затянутой льдом полынье, простиравшейся на север и на юг сколько хватал глаз. Перед ней произошла авария: на вертикальной стойке одного железного полоза разом лопнули все крепления и сани опрокинулись на бок. Мы разгрузили их, наиболее тяжелую поклажу закопали в снег и попытались на одних легких санях форсировать полынью. Но молодой лед, покрывавший ее, так угрожающе прогибался под нами, что пришлось возвратиться назад, забрать оставленные было грузы и отступить обратно к береговым моренам. В трех милях [4,8 км] от них мы стали на ночлег.
      На следующий день Кемпбелл с Левиком и Дикасоном отправился на мыс Баттер за новым запасом продуктов, а остальным было дано задание отремонтировать железные полозья. После трех или четырех часов тяжкой работы удалось поставить на них другие сани и даже довольно рано возвратиться в лагерь - мы еще успели сварить похлебку до прибытия товарищей. Они доставили запас продовольствия для похода вокруг залива, и четвертого мы выступили на юг. Около девяти часов утра вдали показались три черные фигуры, спешащие нам навстречу. Нас столько раз вводили в заблуждение миражи, что и теперь мы не были вполне уверены, люди это или пингвины. Впрочем, для пингвинов они казались слишком высокими. Придя к этому выводу, Кемпбелл и я решительным шагом направились к ним, и вдруг Кемпбелл, глядевший в бинокль, воскликнул: "Они подают нам знаки, Пристли! Ответьте же им!" Я что было сил замахал руками, но определенного ответа не последовало, а спустя несколько минут фигуры повернулись к нам лицом и сверкнули белые манишки, не оставившие сомнений в том, кто их обладатели.
      И прежде императорские пингвины неоднократно заставляли нас обманываться, но сейчас им это удалось как никогда.
      При общем курсе на юг мы все время придерживались кромки молодого льда, не теряя надежды, что найдем в нем лазейку, но он упорно тянулся в глубь залива, и чтобы обойти полынью, пришлось подняться на многолетний морской лед, обозначенный на картах как край Барьера. Мы пересекли его с запада на восток и спустились на однолетний лед между Барьером и мысом Хат, по которому дошли до участка ледяных зубцов и без труда пересекли его у восточного окончания. Таким образом, мы очутились на северной оконечности Барьера и к ночи, вернее к раннему утру - мы шагали далеко за полночь, заночевали в семи милях [11,3 км] от мыса Хат.
      Здесь следует заметить, что изменения пищевого рациона оказали поразительное действие на наши рты - они превратились в одну сплошную рану. Всему виной, я думаю, были жесткие сухари. Так или иначе, но у меня, например, губы с боков были обметаны ранками и кровоточащими трещинами, вся полость рта, язык и десны болели и саднили. Рот и язык так распухли, что в процессе еды я, как ни старался, не мог их не жевать, а речь моя стала настолько невнятной, что на марше Кемпбелл понимал мои замечания лишь с третьего или даже четвертого раза, хотя, по его словам, это могло происходить также из-за того, что его уши были забиты девятимесячной грязью.
      После непродолжительного сна мы сняли лагерь и вышли в путь, на морской лед, чтобы преодолеть последние семь миль [11,3 км], отделявшие нас от мыса Хат. За милю [1,6 км] от него на больших застругах сани перевернулись. Осмотр показал, что они пострадали точно так же, как и в первый раз. Не имея всего необходимого для ремонта, мы поставили тут палатку, и Кемпбелл, Дикасон и я поспешили на мыс Хат за новостями.
      По мере приближения к хижине встречалось все больше следов собак и людей, а также, как мы полагали, пони. Это нас сразу насторожило - будь все в порядке, вряд ли партия ушла бы на Барьер. Вскоре наши худшие опасения подтвердились: в хижине никого не было, но мы нашли письмо капитану спасательного корабля от Аткинсона, не оставлявшее никаких сомнений в том, что произошло несчастье. Об исчезновении партии прямо не говорилось, и мы так и не поняли, сколько человек было в ее составе. Поняли лишь, да и то в основном путем собственных умозаключений, что Аткинсон, Нельсон, Черри-Геррард и Дебенхэм живы и не покинули Антарктики. Тогда мы решили, что потеряли восьмерых - раз Аткинсон стал руководителем, значит, погибла не только одна группа из четырех полярников. Нам тогда и в голову не приходило, что партия капитана Скотта могла состоять из пяти человек [93].
      Дебенхэм оставлен на мысе Эванс, а партия из восьми человек с семью мулами и три человека с двумя собачьими упряжками пошли на поиски тел. Догнать их мы уже не могли, и Кемпбелл решил продолжать путь на мыс Эванс. Мы возвратились в лагерь, переночевали и вскоре после полудня достигли главной базы.
      ГЛАВА XXVII
      ЛЕТО НА ОСТРОВЕ РОССА
      На мысе Эванс. - В хижине Дебенхэм и мистер Арчер. - Несколько дней отдыха. - Возвращение поисковой партии. - Принесенные ею вести. - На мыс Ройдс. - Восхождение на гору Эребус. - Мы поднимаем сани на высоту 9500 футов. - Четверо на вершине вулкана. - Извержение. - Спуск скольжением. Приход "Терра-Новы", возвращение в Новую Зеландию
      К сожалению, мы никого не застали в хижине, но вскоре появились Дебенхэм и Арчер, которые предприняли по берегу небольшой поход для фотографирования окрестностей. Они удивились и обрадовались нам чрезвычайно: ввиду отсутствия прочного морского льда они еще несколько недель назад окончательно потеряли надежду увидеть нас в этот летний сезон, а многие зимовщики были готовы добавить наши имена к списку погибших. Дебенхэм перечислил пропавших членов полюсной партии, и мы испытали некоторое облегчение от того, что злополучная Южная партия вопреки нашим предположениям состояла из пяти, а не из восьми человек. На поиски тел отправились Аткинсон, Райт, Черри-Геррард, Нельсон, Гран, Крин, Хупер, Уильямсон, Кэохэйн и Дмитрий [94], остальных же офицеров и матросов корабль доставил в Новую Зеландию. Пробиться к нам ему не дали тяжелые паковые льды и плохая погода. Записку, найденную на мысе Баттер, Аткинсон написал в конце апреля: он отправился во главе партии разыскивать нас, но путь на север преградила открытая вода. Тогда партия вернулась на мыс Эванс и там перезимовала.
      Несколько дней Северная партия только отдыхала и отъедалась. Неприятностей от переедания удалось избежать благодаря тому, что мы ели часто, но понемногу, вместо общепринятых трех-четырех больших трапез. На ночь каждый брал с собой в постель какое-нибудь лакомство на случай, если он среди ночи проснется от голода, - коробочку сладких сухарей, кулек с финиками или изюмом... Вначале на нас совсем не было жира, от худобы на руках и ногах висела сморщенная кожа, но вскоре все изменилось. По прибытии в хижину наш вес был намного ниже нормы, спустя несколько дней он уже ее превысил. Я, например, за шесть дней поправился с 10 стоунов [63,5 кг] до 12 стоунов 6 фунтов [78,9 кг], поставив, по-моему, своеобразный рекорд скоростного увеличения веса. Здоровье наше оказалось в худшем, чем мы думали, состоянии, у многих, например, появилась отечность - при нажатии пальцем на ногу долго оставалось углубление. Подобная утрата эластичности тканей - типичный симптом цинги, но так как мы все время питались свежим мясом, то скорее всего это было вызвано общим ослаблением организма в результате продолжительных нагрузок и перенапряжения.
      Кемпбелл воспользовался неделями отдыха для приведения в порядок своего дневника, я же перепечатал свой на пишущей машинке Черри-Геррарда. Левик проявлял фотографии, сделанные прошлым летом. Несмотря на длительный разрыв между моментом съемки и проявлением, они, ко всеобщему удивлению, получились очень хорошими. Это можно объяснить только тем, что пленки и пластинки фактически все время оставались замороженными и замедленная в результате химическая реакция не могла оказать сколько-нибудь серьезного воздействия.
      Через день после нашего прибытия Левик с Абботтом и Дикасоном пошли за вещами, оставленными близ поломавшихся саней. Они отсутствовали около трех дней, но ничего примечательного с ними за это время не произошло.
      После двух недель отдыха мы начали готовиться к новому походу. На этот раз мне предстояло возглавить восхождение на Эребус. Мы хотели попытаться исследовать старый кратер. Первоначально предполагалось, что со мной пойдут только двое - Дебенхэм и Дикасон, но тут подоспела спасательная партия и к нам присоединились Гран, Абботт и Хупер - итого шесть человек.
      Печальная миссия поисковой партии неожиданно завершилась успехом: в 160 милях [257 км] от мыса Хат она нашла в палатке тела капитана Скотта, доктора Уилсона и лейтенанта Бауэрса. Партия забрала записи и геологические образцы, а также бульшую часть снаряжения группы Скотта, захоронила тела под огромным гурием [95], прочитала над ними заупокойный молебен и предоставила погибшим покой, за который они заплатили такой ужасной ценой. История славного путешествия, записанная самой Южной партией, подробно изложена в официальном издании "Последняя экспедиция Р. Скотта" [96], поэтому я ограничусь тем, что для тех, кто не читал этой книги, приведу несколько выдержек из моего дневника, где говорится о страшной вести, доставленной спасательной партией:
      "Вечером пришли Аткинсон, Черри-Геррард и Дмитрий с собачьими упряжками. Они сообщили, что партия с мулами находится в пути. Доставленные ими вести при данных обстоятельствах нельзя считать наихудшими, так как теперь мы располагаем многочисленными доказательствами того, как мужественно погибла Южная партия. В одиннадцати милях [17,7 км] к югу от склада "Одна тонна" спасатели нашли стоявшую еще палатку, где в спальных мешках лежали тела нашего руководителя, Уилсона и Бауэрса.
      Они умерли от общей слабости и голода после того, как в течение девяти дней, без еды и керосина, были заперты в палатке пургой. Мертвые, они прижимались к собранным геологическим образцам. Кроме того, большая коллекция лежала на санях, фотографии же они оставили лишь за несколько миль до места стоянки. Из дневника капитана Скотта явствует, что они заметили следы Амундсена на 88° ю. ш. и по ним дошли до полюса, которого Амундсен достиг 17 декабря, то есть на месяц раньше наших людей. На обратном пути погода была вполне сносная, поверхность плато, по которому они шли, также была хорошая, но продвигались они по леднику недостаточно быстро, главным образом из-за падения Эванса. У подножия ледника он упал, получил сотрясение мозга и так и не поправился. Он умер, когда они достигли нижнего склада на леднике.
      Когда они вышли на Барьер, положение их с каждым днем становилось хуже. Лед под ногами был неровный, температура упала до -30° [-34,4°C] и иногда даже доходила до -40° [-40°C], облака закрывали небо. Они делали всего лишь по несколько миль в день и с большим трудом дошли до своих складов на 81°30' ю. ш. и 80°30' ю. ш. У всех были серьезные обморожения. Отс, у которого началась гангрена, чувствовал себя обузой для партии. За несколько миль до склада "Одна тонна" поднялась пурга. Отс, обсудив с товарищами положение, очевидно, принял решение пожертвовать собой ради блага остальных. Он сказал товарищам, что выйдет на некоторое время из палатки, ушел в метель, и больше они его не видели. Остальные продолжали упорно идти вперед, непрестанно теряя силы, пока их не заставила остановиться последняя пурга, длившаяся девять дней и прикончившая их. Аткинсон утверждает, что, дойди они до склада, у них все равно не хватило бы сил его отрыть. Их кончина содержит лишь одно, пусть слабое, утешение: я уверен, что более легкой гибели, например от падения со всеми своими материалами в трещину, они сами предпочли бы медленную мучительную смерть, дававшую надежду на спасение их записей и собранных образцов, то есть результатов экспедиции".
      В тот вечер, когда возвратилась поисковая партия, мы до глубокой ночи беседовали о всем пережитом. Восхождение на Эребус отложили на один-два дня, чтобы еще пообщаться с товарищами, а Гран и Хупер тем временем подготовились к путешествию.
      Второго декабря мы дошли до мыса Ройдс, откуда намеревались атаковать гору. Продуктов взяли на две недели, и именно столько продлился поход. Задержались всего лишь на два дня на высоте 5 тысяч футов [1525 м] над уровнем моря, выжидая, пока рассеются низкие облака под нами, остальное же время неуклонно поднимались вверх. На пути к старому кратеру исследовали нунатак [97] и дали ему название "Пик Дмитрий" [98], а восьмого декабря стали лагерем внутри кратера. Здесь мы провели несколько дней, затем Дебенхэм и Дикасон остались, чтобы закончить нанесение местности на карту, остальные же четверо разделили между собой необходимое снаряжение и пятидневный запас продуктов и начали крутой подъем ко второму кратеру. Стараясь держаться как можно ближе к скалистым ребрам горы, мы поднимались без особого труда, и за три часа дошли до второго кратера на высоте 11,5 тысячи футов [3507,5 м]. Здесь поставили палатку, но из-за холодного южного ветра со снегом были вынуждены на сутки отложить все работы. Примечательно, что на уровне моря температура в эти дни неизменно держалась около -20° [-28,9°С], у нас же в лагере она колебалась между -15° и -36° [между -26°C и -37,8°C]. Иными словами, мы испытывали воздействие температуры на 68° ниже точки замерзания, и это в разгаре лета, тогда как профессор Дейвид застал здесь даже осенью несколько более высокую температуру.
      Двенадцатого декабря в первом часу ночи меня разбудил Гран и сообщил, что погода ясная. Я выглянул из палатки и убедился, что это действительно так, и если мы хотим взойти на вершину, то это самый подходящий момент. На небе ни облачка, только красивый султан пара вздымается кверху, говоря о том, что вулкан действует. Недаром предыдущей ночью нас разбудил грохот настоящего извержения.
      Из-за разреженного на такой высоте воздуха мы двигались с большой осторожностью и через каждые несколько ярдов останавливались, чтобы не перегрузить сердце и легкие. И все же медленно, но верно мы одолели две или три мили [3,2-4,8 км] до действующего конуса и в 6 часов утра взошли на вершину горы, на высоту 13 тысяч футов [3965 м] над уровнем моря. Попытались определить высоту по барометру, но он не работал, а при сильном ветре, не имея надежного укрытия, нельзя было зажечь спиртовку и вскипятить воду. Сделав несколько снимков и положив под камень записку, мы не мешкая подготовились к спуску, так как Хупер жаловался, что не чувствует своих ног. Это означало, что они отморожены, и я отправил пострадавшего в сопровождении Абботта домой, сам же вместе с Граном не спеша спускался к лагерю, собирая по пути образцы пород.
      Футов пятьсот [152,5 м] уже осталось за нами, когда, меняя пленку в фотоаппарате, я обнаружил с досадой, что записка лежит у меня, а вместо нее под тур на вершине горы положена баночка с проявленной пленкой. Гран вызвался сбегать наверх и поменять баночки. Едва он добрался до тура и водворил на место истинную записку, как произошло извержение. Гигантский выброс пара сопровождался грохотом взрыва, в воздух взлетали большие глыбы пемзы. В основном они падали обратно в кратер, но некоторые ложились вокруг Грана. Он пригнулся к земле, чтобы избежать ядовитых испарений, и остался цел и невредим, если не считать тошноты. При первых звуках извержения я бросился наверх, продвигаясь короткими перебежками от укрытия к укрытию, и когда был уже у самой вершины, из облака пара вынырнул очень веселый Гран, переполненный впечатлениями от всего виденного.
      После этого небольшого приключения мы продолжили путь к своей стоянке, собирая все время геологические образцы, несколько часов отдыхали в палатке, затем сняли лагерь и на склоне горы запаковались. Спуск был значительно быстрее подъема - теперь мы не только не избегали снежников, а напротив, искали их, найдя же, ложились на снег плашмя и скользили вниз, регулируя скорость движения ледорубами.
      Одно лишь несколько омрачало наше возвращение на мыс Ройдс: Гран неважно себя чувствовал - несомненно, из-за того, что во время извержения он надышался сернистыми испарениями. По дороге мы взобрались на спящий вулкан, названный впоследствии горой Хупер, и тщательно его исследовали. Несмотря на эту задержку и короткую остановку из-за метели, мы шли так быстро, что уже 15 декабря ночевали на старой зимовке Шеклтона. Там мы застали Кемпбелла, заканчивавшего нанесение мыса на карту, я отчитался перед ним о походе, и мы вместе вернулись на мыс Эванс.
      До конца декабря Дебенхэм, Уильямсон, Дикасон и я производили съемку района мыса Ройдс, рождество и Новый год все вместе праздновали в хижине Шеклтона.
      Второго января мы вернулись на мыс Эванс и стали ожидать прибытия корабля. Никто не терял времени даром - подготавливали экспонаты для зоологических коллекций, вычерчивали карты, собирали и обозначали наклейками образцы пород и т.д. Восемнадцатого января пришла "Терра-Нова", мы сообщили печальные вести офицерам и команде. После нескольких часов тяжкого труда погрузили на борт снаряжение и личные вещи и распрощались с мысом Эванс навсегда. По пути на север "Терра-Нова" зашла на мыс Ройдс, в бухту Гранит, на морену "Врата Ада" за припрятанными образцами; там же по просьбе Кемпбелла был оставлен большой продовольственный склад. Затем нос судна решительно повернулся на север, и в начале февраля, после короткого спокойного плавания на горизонте появилась Новая Зеландия. Прежде всего мы зашли в порт Акароа, бросили там якорь и стояли до тех пор, пока не была отправлена роковая телеграмма, поведавшая миру об успехе экспедиции и ее тяжкой утрате. На следующий день мы пришли в Литтелтон, где находилась Новозеландская база экспедиции. На этом закончилась история Северной партии и всей экспедиции в целом.
      В этой истории много необычного, и мы полагаем, что оправдали свое существование на белом свете хотя бы тем, что доказали: партия, отрезанная от своей базы, фактически лишенная источников питания, может прожить на одних лишь скудных местных ресурсах, правда без комфорта, но и без особой опасности для ее участников. Зима 1912 года бесспорно оставила свой след на всех нас, никому не хотелось бы вновь оказаться в таком положении [99]. И все же для меня, да, наверное, и для других участников партии, Зов Юга остается непреодолимой силой, действие которой скорее усилили, чем уменьшили перенесенные невзгоды. Лишения и тяготы лишь научили нас воспринимать простые блага обычной жизни как изысканные удовольствия, сплотившее нас чувство товарищества помогало переносить трудности и радоваться радостям. После того как мы присоединились к товарищам на мысе Эванс и затем на "Терра-Нове", отношения между членами нашей партии служили неиссякаемым источником шуток для остальных участников экспедиции. "Их водой не разольешь" - говорили о Северной партии. Это и в самом деле так. Ведь, наверное, никому никогда не было дано так хорошо познать своего ближнего, как нашей шестерке, которая семь месяцев прожила в самой настоящей "снежной дыре".
      [Map_3.gif].
      ПЕРЕВОД АНГЛИЙСКИХ МЕР В МЕТРИЧЕСКИЕ
      Галлон - 4,546 литра.
      Миля морская - 1852 метра.
      Миля сухопутная - 1609 метров.
      Фут - 30,5 сантиметра.
      Ярд - 91,5 сантиметра.
      Дюйм - 25,4 миллиметра.
      Морская сажень - 1,83 метра.
      Тонна "длинная" - 1,016 тонны.
      Центнер - 50,8 килограмма.
      Стоун - 6,35 килограмма.
      Фунт коммерческий - 453,6 грамма.
      Унция - 29,8 грамма.
      Пинта - 0,568 л (в Великобритании).
      Для перевода градусов Фаренгейта в градусы Цельсия следует из данного количества градусов Фаренгейта вычесть 32 и остаток помножить на 5/9 (Прим. ред.).
      Шкала Фаренгейта - температурная шкала, 1 градус которой (1°F) равен 1/180 разности температур кипения воды и таяния льда при атмосферном давлении, а точка таяния льда имеет температуру +32°F. Температура по шкале Фаренгейта связана с температурой по шкале Цельсия (t°С) соотношением t°С = 5/9 (t°F - 32). Предложена Г. Фаренгейтом в 1724 г. (Прим. выполнившего OCR.)
      КОММЕНТАРИИ И ПРИМЕЧАНИЯ
      Если не отмечено другое, то - комментарии и примечания, видимо, научного редактора кандидата географических наук Л.И. Дубровина (в книге не указано).
      1. Таблицу перевода английских мер в метрические см. выше в Comments.rtf. (Прим. перев.)
      2. Дж. Росс очень странно назвал свои суда: "Эребус" - явно от греческого "эреб" (мрак), а латинское "террор" означает страх, ужас. (Прим. выполнившего OCR.)
      3. В 1773-1775 гг. известный английский мореплаватель Джеймс Кук в поисках Южного континента совершил плавание в водах Южного океана, но материка не обнаружил. Завершив свое плавание, он записал: "Я обошел океан южного полушария на высоких широтах и совершил это таким образом, что неоспоримо отверг возможность существования материка, который если и может быть обнаружен, то лишь близ полюса, в местах, недоступных для плавания". 28 января 1820 г. Антарктический материк был открыт русской экспедицией Ф.Ф. Беллинсгаузена и М.П. Лазарева.
      4. Росс (Ross) - английские полярные исследователи, дядя и племянник: 1) Джон (1777-1856) - руководитель двух экспедиций по отысканию Северо-Западного прохода: экспедиция 1818 г. проследила западный берег Гренландии до пролива Смит и все Атлантическое побережье о. Баффинова Земля; экспедиция 1829-1833 гг. открыла о. Кинг-Уильям и п-ов Бутия. 2) Джеймс Кларк (1800-1862) - участник шести арктических экспедиций по отысканию Северо-Западного прохода (1818-1833 гг.). В 1831 г. открыл северный магнитный полюс. В 1840-1843 гг. совершил три плавания в Антарктику; открыл море и ледяной барьер, названные его именем, Землю Виктории, вулканы Эребус и Террор. (Прим. выполнившего OCR.)
      5. На советских картах Южной полярной области за границу Антарктического материка принимается внешний край шельфовых ледников. Таким образом, обширная окраинная зона, площадь которой составляет более 1,5 млн. км2, т.е. больше 11% площади всего материка, считается частью Антарктиды. Справедливость такого положения подтверждается следующими фактами:
      - Геологи и геоморфологи, изучающие Антарктиду, считают, что ее мощный ледниковый покров является не чем иным, как плащом [так] четвертичных отложений, представленных мономинеральной породой - глетчерным льдом. Мощность этого покрова достигает 4,5 км, а возраст в нижних слоях составляет сотни тысяч лет. При этом следует отметить, что значительная доля льда в строении коры и даже самих планет Солнечной системы не такое уж редкое явление - десять спутников Юпитера и Сатурна на 70-90% состоят из льда.
      - Та часть Антарктического материка, которая находится выше уровня моря, на 75% состоит изо льда. Таким образом, называя Антарктиду ледяным континентом, мы не прибегаем к метафоре, она действительно состоит в основном изо льда.
      - Генетически шельфовые ледники мало чем отличаются от ледникового покрова, лежащего на грунте во внутренних районах материка, - они формируются изо льда, поступившего из соседних районов, и снега, выпавшего на его поверхность.
      - В зоне шельфовых ледников льда больше, чем воды. Их толщина в среднем составляет 400-500 м (максимальная почти до километра), а средняя толщина слоя воды под ними - 250-300 м. По объему лед в этой зоне занимает 60%. К тому же граница между шельфовыми ледниками и ледниковым покровом, находящимся на грунте, на большей части побережья почти не различима, в то время как внешний край шельфовых ледников всегда резко очерчен. К этому можно добавить еще и то, что шельфовые ледники находятся, как правило, в пределах шельфа, т.е. не выходят за границу континентальной части земной коры.