Всегда с тобой

Внутри коробочки лежали завернутые в платочек четыре счастливые монетки. Они лежали решкой вверх. Мэриел положила их в руку и закрыла глаза. Набравшись смелости, она вышла на заднее крыльцо и бросила пластиковую коробочку в кусты. Когда она кинула первую монетку в озеро, из дома вышел Томас.

— Что ты делаешь? — Сексон недоумевающе следил за действиями молодой женщины. Мэриел решила сознаться:

— Кидаю монетки на счастье.

— Может быть, мне это тоже нужно сделать, — пошутил он. — Мне позарез нужен классный фильм.

— Пожалуйста, — она протянула две оставшиеся монетки.

Томас взглянул на озеро и вздохнул:

— Если бы все так было просто. Мне кажется, люди сами делают свое счастье. Почти всегда.

Мэриел и Томас вместе бросили монетки. А когда его новая, блестящая монетка ударилась в воздухе об ее и обе монетки, сверкнув в лучах полуденного солнца, упали в воду — они рассмеялись.

Паштет, удался на славу. Салат был превосходным. Горячие итальянские хлебцы с хрустящей корочкой и мягкой сердцевинкой от растаявшего масла были восхитительны. Обед завершало легкое и пьянящее вино. Мэриел собирала тарелки и столовое серебро, когда услышала, что Томас вышел. На удивление, после себя он оставил безукоризненно чистую кухню. Понадобилось всего лишь несколько минут, чтобы помыть пару тарелок.

Мэриел сидела в гостиной у камина, когда он появился с большой продуктовой сумкой.

— У меня тоже есть для тебя сюрприз, — произнес он, на его губах играла озорная улыбка, известная всему миру. Из сумки появились взбитые сливки, коричневый сахар и маленький пакетик с клубникой.

— Я не смог найти такую же, как была та, в Палм Дезерт, так что придется довольствоваться этой.

Мэриел переводила взгляд с ягод на сливки, потом на коричневый сахар. Вдруг на нее нахлынули воспоминания. Она вся вспыхнула и покраснела. В ту ночь он говорил ей что-то о желании слизать этот крем с ее груди. Наедине с ним в этом домишке, Томас не предполагает, что она пожелает… От такой мысли ее смущение стало еще сильнее.

Постепенно невинность покидала комнату. К Томасу эта мысль пришла в ту секунду, когда Мэриел пыталась справиться со своим смущением. Теперь пришел его черед краснеть.

— Эй, клянусь тебе, я ничего такого и в мыслях не держал… Честно. Просто захотелось, чтобы было весело… — в его темных глазах мерцали языки пламени от камина. Он решительно посмотрел на нее, словно желал доказать свою правоту.

Мэриел тут же отогнала свои предположения. Обвинять его в разврате! О чем, черт подери, она думает?

— О, Боже, — начала она, как бы извиняясь. — Просто ты был одним из тех, кто…

Взгляд Томаса не дал ей договорить. В его глазах горел тот пламень страсти, для которого нет непреодолимых преград. Возникла неловкая пауза…

— Мне, действительно, ничего такого и в голову не приходило. Конечно, я думал о том, что… — Томас широко улыбнулся и с напускной целомудренностью посмотрел на ее грудь. Мэриел старалась ни о чем не думать… Он преодолел расстояние, разделяющее их, осторожно взял ожерелье и стал внимательно рассматривать античную камею. Держа ее в своих огромных руках, он прочитал на обратной стороне украшения надпись: «Всегда». Лицо Томаса так близко…

— Что там внутри? — он держал медальон почти не касаясь ее. Мэриел чувствовала тепло его руки. Оно проникало в нее и волнами разливалось по всему телу. Голова слегка кружилась и Мэриел попыталась остановить себя в этом потоке чувств… Проницательный взгляд Томаса не давал ей овладеть собой.

— Моя… фотография, — слабеющим голосом выдохнула Мэриел. — По-моему, мне здесь пятнадцать.

Он улыбнулся и удивленно поднял брови.

— Мне бы хотелось посмотреть на тебя в пятнадцать лет, — Томас явно был заинтригован.

В пятнадцать лет она была нескладной и непривлекательной девочкой.

— Он не открывается, — она говорила правду. Защелка сломалась несколько лет назад.

Сексон опустил медальон на прежнее место. Горящие глаза ласкали ее лицо, ее волосы.

— Прекрасно. Очень, — бархатные звуки его голоса очаровывали Мэриел.

Напряженность уходила, реальный мир терял свои очертания и растворялся. Томас трогал ягоды и не сводил взгляда с Мэриел. Каждый из них знал, что должно произойти.

— Так о чем ты думаешь? — спокойно спросил Сексон, а его дразнящие, проникновенные глаза приглашали ее поиграть в эту игру. — Да?..

Выбор сделан. Все дело во времени. Ей хотелось, чтобы так продолжалось долго, очень долго. Столько, сколько она может выдержать. Эти минуты, мгновения Мэриел нужно запомнить навсегда. Трепещущее сердце гнало ее горячечную кровь. Желание овладело ей, но она сделала последнюю попытку подчинить себе свой разум.

— Ты думаешь, что после всех неприятностей я чему-нибудь научилась, — попыталась пошутить Мэриел. Выбирая каждую ягодку, она макала ее в сливки, затем в сахар и клала в рот. Взяла одну, потом еще одну… Следующую ягоду она протянула Томасу.

— Моя очередь, — он выбрал ягоду, обмакнул в сливках и предложил ей. Мэриел чувствовала, что Томас долго ждал этой минуты. Очень долго.

Она приоткрыла рот. Волна давно забытых ощущений захлестнула Мэриел. Она охватила ее тело, пробралась до кончиков пальцев, пробуждая каждую клеточку к неутолимой страсти. Огонь в камине разгорался все жарче" медленно текло время, комната погружалась в темноту.

Скоро она узнает прикосновение его рук и тепло его кожи. Мэриел погрузилась в восхитительное таинственное ожидание. Сочная клубника, пропитанная сливками и сахаром, казалось, имела райский вкус.

Ни одной ягодки не осталось. Томас осторожно расстегнул ее ожерелье, плавными неторопливыми движениями снял с нее свитер, расстегнул бюстгальтер и положил все в сторону. Он нагнулся так, что она смогла освободить его от роскошного кашемирового свитера. Обхватил ее груди руками и целовал их с восхитительной нежностью. Он увлек ее за собой на толстый плетеный ковер.

Мэриел потерялась в манящей сладости его губ и чувствовала вкус неугомонного языка. Ее тело страстно отзывалось на каждое прикосновение сильных рук. Медленно раздеваясь, неторопливо и сладострастно целуя друг друга, они вели себя, как молодые любовники, дразня я подшучивая. Поцелуи таяли в огне, разгорающемся в их телах, жаждущих продолжения.

Он оставил ее на минуту, поднялся и, взяв трубку по памяти набрал номер. Вздохом сожаления Мэриел проводила этот уход.

— Марси? Мне очень неприятно беспокоить тебя, но у меня возникло кое-что непредвиденное. Я сегодня не приеду вечером домой, — он замолчал и Мэриел с ревностным любопытством подумала, кто эта Марси.

— Ты не позвонишь Бреслару? Он пригласил меня завтра с утра, чтобы еще раз обсудить вложения в «Дел-Фай», а я собираюсь пасануть. Извинись за меня. Скажи ему, что меня занесло снегом или еще что-нибудь, — по всей видимости, Марси согласилась это сделать.

Огонь в камине медленно потухал. Мэриел, все еще лежа на толстом ковре, наблюдала как Томас подкладывал два новых поленца и восхищалась совершенством его тела. Тлеющие в золе угольки, потревоженные стараниями Сексона, ярко вспыхнули красным пламенем и розовые отсветы заиграли на красивом теле. В темноте, слабые языки огня начали лизать дрова. Желание обладать им было таким сильным, что Мэриел испугалась своей страсти.

Убедившись, что дрова начинают разгораться, он вернулся к ней.

— Мой секретарь, — объяснил Томас.

Она потянулась к нему, отчаянно желая опять насладиться вкусом его губ, коснуться его, почувствовать его тело рядом с собой. Руки Томаса гладили ее прекрасную кожу, пальцы трогали ее упругие, полные груди, нежно массируя соски, двигались вниз к животу и дальше…

— Ты невероятная, — шептал он. — Мы будем очень долго заниматься с тобой любовью.

Осторожно и неторопливо он разжигал в ней огонь, терпеливо поддерживал его, усиливал прикосновениями туб, пальцев, своим телом и умением мужчины доставлять наслаждение женщине и наслаждаться самому. Пламя разгоралось, взвивалось ввысь, становилось сумасшедшим от жажды безумства желания.

— Не сейчас, — донесся его голос, усиливая ее нетерпение. — Я скажу тебе, когда.

Растаявшие капельки сливок упали на горячие губы, на мраморную кожу, медленно и искусно он слизывал их и чуть слышно шептал: «Не сейчас». Он все больше разжигал огонь, пламя его танцевало дикий танец, разгораясь все сильнее.

Нетерпение исчезло, желание перешло в необходимость, в страсть. Его прикосновения были всем, его голос был всем, он уводил ее все дальше в волны забвения. Внезапно, она почувствовала его в себе. Ее тело содрогнулось под ним, потрясая все ее существование. О, чудо, она услышала эти долгожданные слова: «Сейчас, малышка, сейчас».

И мир перевернулся, ускользнув от ее сознания, раскаленный от зноя и неистовый от сладострастной агонии. И опять, и так каждый раз, когда он входил в нее и до тех пор, пока у нее не осталось сил.

Глава 10

28 сентября 1989 года

Проснулась Мэриел от острого восхитительного аромата кофе — Томас был на кухне. Ее новое ленивое тело перевернулось на спину. Оно опять было полно желания. Она даже не знала, что столько времени потеряла впустую. До этой ночи Мэриел не подозревала, какой она может быть.

Яркий солнечный луч падал на подоконник и разливался теплым светом по всей комнате. Все еще сонная, Мэриел изогнула спину и потянулась, как ленивая кошечка. Необычайно довольная, она упала на подушку, которая еще хранила тепло мужского тела. Скользнув под стеганное одеяло, Мэриел прижала ее к лицу и сдавила неистово, желая, чтобы сейчас на этом месте лежал он.

Обнаженный, без тени стеснения, Томас, мягко ступая босыми ногами, вошел в спальню с двумя огромными чашками кофе.

— Ни сахара, ни молока не нашел, — прогремел его голос в раннем утреннем воздухе, — так что я. сделал просто черный.

Пока Томас ставил чашки на столик, стоящий рядом с кроватью, Мэриел отбросила подушку на место и с наслаждением наблюдала как он вытянул свое красивое стройное тело рядом с ней.

После первого утреннего поцелуя Сексон потянулся за чашкой.

— Я ранняя пташка. Разрази громом мою общественную жизнь, — он отхлебнул обжигающий кофе. — Зато это великолепно для работы. Иногда, чтобы загримироваться, тратишь уйму времени.

Мэриел жестом показала, что подождет, пока кофе остынет. Для ее было странным слышать, как мужчина обсуждает макияж.

Томас внимательно осмотрел комнату и, глядя на фотографии, стал перечислять знакомые ему места:

— Китай, Египет… Что это, Кения? Это не узнаю.

— Бразилия и Непал.

— Как будто объездила весь мир.

— Пока не вышла замуж. С тех пор у меня закончились деньги.

— Я тоже бывал во многих из этих мест.

Они провели замечательное утро: обменивались рассказами о своих приключениях в разных странах, без устали занимались любовью, пили горячий кофе, ели ромовые пироги и опять любили друг друга.

Мэриел тонула в своих наслаждениях и восторгах. В сладострастном упоении ее тело и разум были во власти его любви. Изнемогая, она предавалась удовольствиям, которые он доставлял ей. Снова и снова они погружались в огонь желаний, и Мэриел казалось, что она не выдержит больше страстного натиска его тела.

Но опять и опять его руки и голос разжигали в ней пламень вожделений, с восхитительной искусностью доводили ее до восторгов. На какое-то мгновение Томас замирал, чтобы затем обрушиться на нее и увлечь за собой в бездну экстаза.

Мэриел открывала для себя новый удивительный мир. Она постигала искусство любви, училась доставлять удовольствие мужчине, дразнила его, заставляла томиться, как томилась сама, упиваясь своей властью над ним.

— Ни с кем и никогда мне не было так хорошо, — его дыхание приятно щекотало ее маленькое розовое ушко. — Так никогда не было. Никогда, — едва касаясь, кончиком языка он раздвигал влажные завитки ее волос.

Ее тело никогда еще не было таким живым. Прикосновения его языка и его легкое дыхание пронизывали ее. Мэриел не могла понять, где кончается реальность и начинается эйфорическая эротичная мечта. Неужели такое чудо произошло с ней? Это не может быть…

Их тела сплетались, насыщаясь друг другом, ублажая друг друга. Утомленные, они погрузились в дрему и, наконец, заснули.

Внезапно Мэриел проснулась от сознания того, что произошло. Она все еще была во власти невероятного бесконечного наслаждения от его тела, острых эротических ощущений, которые он подарил ей несколько часов назад. Казалось, это было так давно…

А что, если она забеременеет? Если это произошло, то их отношения не могут продолжаться. Скованная чувством вины, Мэриел дождалась, когда ее сердце перестанет лихорадочно биться, выбралась из постели.

Она неслышно пробралась в ванную. Мэриел не хотела покидать Томаса, но нужно было решить, что делать дальше. Она наполнила ванну и погрузилась в горячую воду, чувствуя каждую клеточку своего трепещущего тела. Мэриел все еще была во власти своих любовных переживаний. Ее груди помнили прикосновения его губ, губ, жадно целующие ее соски… Мэриел забылась в сладострастных воспоминаниях, сознание затуманилось и реалии опять растворились в чувственных грезах…

Томас дождался, когда она выйдет из ванной, обмотанная полотенцем и подарил долгий страстный поцелуй.

— Боже, я ненавижу это, — он сорвал с нее полотенце, и прижался к ней. — М-м-м, тепло. Ты знаешь кто ты? Ты ведьма — Не могу поверить, но я все еще хочу тебя, — Томас опять поцеловал ее и еще сильней прижал к себе. — Но мне уже нужно возвращаться, — мурлыкал он, зарываясь в ее волосах. — Сегодня вечером у меня жуткая встреча. Я должен быть готов. Надеюсь, ты понимаешь?

— Мы поедем сразу, как ты будешь готов, — выдавила из себя Мэриел, внезапно вернувшись к действительности.

Он оставил се, чтобы принять душ. Мэриел пошла одеваться. Праздник кончился, пора возвращаться в эту суровую жизнь. От осознания этой мысли, на душе у Мэриел стало тяжело. Скоро он уйдет от нее, быть может навсегда. Невыносимая ревность перешла в мучительное отчаяние. И сердце остановилось.

Все время, что они ехали к ее дому, она молчала. Уже в доме он поцеловал Мэриел и проговорил, точно читая ее мысли.

— Я буду много думать о тебе. Ты имеешь право знать, что стоит между нами. Но я и сам не знаю, — он мягко подтолкнул Мэриел к двери и поднял ее подбородок. — Я не ожидал, что это произойдет, — он глубоко и беспокойно вздохнул. — Ты знаешь, мне приходится считаться с Алисой.

А я? А как же я? — пронзительно крикнула Мэриел про себя. Мне наплевать на Алису. А кто же я в твоей жизни? Я хочу иметь право на тебя! Я хочу, чтобы со мною считались!

Но она стояла, онемевшая, и не знала, что же ей делать. Мэриел чувствовала каждую клеточку своего тела, вспоминая, заставляя память воскрешать чудесные мгновения.

Когда они возвращались с уикенда, Мэриел сидела оцепеневшая и прокручивала в памяти воспоминания о двух людях. Одна Мэриел улыбалась и смеялась, радовалась от того, что его рука лежит у нее на плече, чувствовала прикосновение золотистого кашемирового свитера к своей коже. Она впитывала в себя тепло мужчины, сидящего рядом с ней на переднем сиденье машины. Другая Мэриел приняла решение и знала, что если сегодня ночью она сделает это, то может быть уже никогда не увидит его, не почувствует его рук, его поцелуев, не прикоснется к его волосам.

Наконец, она прервала тягостное молчание.

— Ты прав, — начала Мэриел осторожно. — Мне нужно знать, хочешь ли ты, чтобы я была в твоей жизни. Но тебе придется понять — я не буду другой женщиной. Я не могу. Никаких «запасных вариантов». Если ты позвонишь мне, я надеюсь ты сделаешь….

Томас остановил ее поцелуем. У нее захватило дыхание.

— …Ты должен совершенно ясно понимать, что берешь на себя обязательства, — настойчиво продолжала она. Ее истомившееся тело требовало компромисса, ей хотелось удержать его любой ценой, заручиться беспрерывным продолжением дикой, исступленной страсти нескольких последних часов. — Если ты позвонишь, это будет означать, что ты хочешь продолжать отношения со мной. В противном случае… — кровь стучала в висках, Мэриел с трудом выдавила из себя эти слова.

В противном случае, я не хочу тебя слышать. Томас опять поцеловал ее, но уже не так нежно. На этот раз его рот был назойлив и настойчив, он впивался ей в губы. И она целовала его в ответ, добрая, злая и отчаянная в своем решении быть непоколебимой.

— Я понимаю. Лучше бы я ни черта не понимал, но я понимаю, — тяжело вздохнул он. Томас привлек ее к себе и нежно обнял. Его пальцы теребили ее волосы, он обхватил лицо Мэриел и нашел ее глаза. Было видно, как он переживал. Затем Сексон отпустил ее, напоследок поцеловав ее макушку.

— Черт, я не хочу оставлять тебя.

И уехал, а она осталась одна в своем гнездышке.

Ее свинцовое тело болело и казалось пустым. Чувство потери заполнило Мэриел до краев, и она погрузилась в пустое, невыносимое одиночество. Его нет. Это вселяло в нее ужас. Ей хотелось схватить трубку, неистово набирать номер, который он оставил, впитывать каждое его слово. Вернуть его назад, ничего не требовать, что-то говорить, что-нибудь делать — лишь бы только убедиться, что она опять его увидит.

Потом пришла новая душевная боль. Мэриел старалась удержаться от необходимости признания того, что она совершила — она могла быть беременной. Этот страх удерживал ее желание пойти на компромисс, и она вошла во владения вечных сомнений. Умом она понимала, что сделала правильный выбор, но сердце не хотело слушать доводов рассудка.

Через два дня на автоответчике замигала лампочка и ад кончился. Это был Том. Он как всегда, куда-то спешил и был занят своими делами.

— Привет, это я. Мне следовало позвонить тебе раньше, но меня засыпали разными встречами. Вообще, чепуха, и я не хочу надоедать тебе рассказами об этом. Короче, мы получили «добро» на проект нашего фильма «Зимняя любовь» и сейчас я весь в пробах актеров. Через три недели, если будет погода, нам придется выехать на съемки. Попытаюсь позвонить тебе из Мехико. Я завтра уезжаю туда, посмотрю, смогу ли что-нибудь выбить для фильма у этих бюрократов.

Наконец, его голос стал мягче и напомнил ей мужчину, которого она любит.

— Я помню о наших делах и мне хочется, чтобы ты знала… я очень хочу тебя увидеть. Я хочу встретиться с тобой и поговорить. Постараюсь позже перезвонить.

Сердце Мэриел запело от надежды. Он позвонил и хочет ее видеть. Он сказал это дважды. Жизнь прекрасна. Сказочна. Великолепна.

Успокоившись, она решила посмотреть почту. Неожиданно, Мэриел обнаружила письмо от Ретига Бернсайда. Он сообщал, что в Фишгарде не существует могилы Вильяма Мак Кафферти, но фирма напала на след внучатого племянника, Вильяма Таунсенда Кафферти, проживающего в девяти милях к востоку от Лондона, в Вестбери. Они связались с профессором Мак Кафферти, который даже не подозревал о существовании Джеймса Вудза. Бернсайд спрашивал ее, не хочет ли она лично посетить профессора Мак Кафферти и узнать интересующую ее информацию, которую он, должно быть, неохотно откроет юридической фирме.

Мысли Мэриел были далеко, и у нее не было желания обсуждать эту проблему. Что такое какой-то ключ, когда Томас Сексон хочет, чтобы она вошла в его жизнь? Как можно думать или волноваться о чем-нибудь еще?

Но в тот вечер звонка не было. Надежда окрыляла ее еще четыре дня. Мэриел возвращалась с рынка и входя, услышала его звонок. Она, как безумная, бросилась к телефону, но было уже поздно, звонки оборвались. Мэриел перемотала запись. Его голос был другим, необычный и озабоченный.

— Привет, опять я. Извини, я не могу бросить человека. Через несколько минут мы улетаем в Оксаку. Мне нужно поговорить с тобой, и я постараюсь позвонить тебе сегодня вечером из отеля.

Она ждала до часу ночи.

Медленно прошла следующая неделя. От Томаса не было ни слова.

В понедельник утром телефон зазвонил. В трубке послышался мрачный голос Ширли:

— Как дела?

— У меня все о'кей. Что случилось? Почему ты звонишь? — Ширли очень редко просыпалась в это время дня.

— Боже, Мэриел, мне так неудобно, что именно я говорю тебе об этом, но кажется, Томас женится.

— О чем ты говоришь? — голос казался совершенно чужим, даже она это почувствовала. Мэриел старалась быть спокойной.

— Сегодня утром мне позвонил Джон Мейсон, он хочет, чтобы я организовала пресс-конференцию. Алиса убудет играть в новом фильме Сексона.-Ширли остановилась. — И на ней одето обручальное кольцо. Самое смешное, что она не почувствовала боли. Ни боли, ни ощущения крушения. В первый момент. Просто вместо головы у нее был тяжелый, тошнотворный вакуум. Перед глазами все поплыло, исчезли звуки и запахи. Мэриел почувствовала, как кровь отхлынула от лица, и она попыталась найти в себе что-нибудь основательное, надежное, чтобы доказать, что она все еще способна чувствовать.

Потом все накатывалась волнами. Не верю. Отказываюсь верить. Неправда. Этого не может быть, после того, как они провели вместе два дня. Никто не может так обманывать. Жениться на другой женщине? После страсти, которой они одарили друг друга. Этого не может быть. Она с трудом могла произносить слова.

— Я не понимаю. Когда это все произошло?

— На этих выходных.-Мэриел услышала в надломленном голосе Ширли правду. — Дела с Мелани Солтерс провалились, и в субботу продюсер встретился с Алисой. Прошлой ночью они подписали контракт. Контракты были неважны.

— Ты сказала, у нее обручальное кольцо?

— Джон говорит, это бриллиант. Говорит, что когда они встретились в Мексике, он уже был на пальце. Спрашивал меня, не знаю ли что-нибудь об этом. Боюсь это правда. Поэтому и звоню тебе.

— Спасибо. Больше сказать нечего.

— С тобой все в порядке? Ты хочешь, чтобы я приехала?

— Нет, — это было ложью. — Со мной все прекрасно, — и еще большей ложью. А если это не правда? Хотя в своем сердце она абсолютно точно знала, что это правда. Ей стало плохо. Очень плохо.

— Действительно, со мной все прекрасно. Я позже тебе перезвоню.

Она повесила трубку и пошла на кухню, но никак не могла вспомнить, завтракала ли она сегодня. Какой сегодня день? Чем она собиралась заниматься?

Затем пришла ярость. Неужели он не звонил, потому что боялся сознаться?

Телефон запищал опять. Мэриел подошла и выдернула из розетки шнур, отключив этот источник боли и внешнего мира в ее жизни. Звонков больше не будет. Записей больше не будет. Боли больше не будет.

Тишина. Ей захотелось тишины. Случись что-нибудь в этот момент — и ее душа разобьется в дребезги, разлетится на мелкие осколки!

Они совершили сделку. Он не должен был звонить, пока точно не решил, какое место она занимает в его жизни. Но он позвонил. Дважды! Говорил, что помнит об их соглашении. Говорил, что скучает… Должен поговорить с ней. Поговорить с ней? Поговорить с ней? Может быть объяснить? Это больше похоже на ложь. Будь ты проклят, Томас Сексон! Ничтожество! Я проклинаю тебя!

Слезы жгучие, жалкие беспрерывно текли по ее щекам, Неделя ожидания. Часы раздумий, надежды, грезы о неземном уикенде вдвоем, разбуженная страсть — все это наполняло ее жизнь, пока не пришел этот час. Одержимая желанием быть беременной его ребенком, она молилась, чтобы это было не так… Обдумывала, где и когда она сможет с ним встретиться. Безосновательно! Впустую! Глупо!

Том женится на женщине, которая отвратительно кричала на него в отеле Палм Дезерта. Сварливой эгоистке… Красивой актрисе, из отношений с которой он не делал секрета. Слезы. Слезы приводили ее в чувство, возвращая в реальную жизнь. Неважно, из-за чего он на ней женится. Это не имеет никакого значения. Просто он женится. Мэриел включила телефон только для того, чтобы позвонить в офис и сказать, что она больна и не может работать. Она еще раз приняла ванну, чтобы хоть немного успокоиться. Потом она пошла в ближайшую аптеку и купила все необходимое для ранней беременности.

Когда она вернулась, почувствовала, что лекарства уже не нужны. Обезумевшая от горя, что она не беременна, и в то же время успокоенная этим, она оставила свои мечты и поняла, что ее ждет пустая и пронзительная боль одиночества.

Объявление о помолвке в прессе получило широкий отклик. Дневные и вечерние новости в перерывах между мыльными операми передавали: «Томас Сексон — всемирно известный холостяк, играющий главную роль в фильме „Убийство 101“, теперь помолвлен со своей давней подружкой, Алисой Беллеми, бывшей мисс Виллоу Гроув из Техаса. Они собираются пожениться в Мексике, где Сексон только что приступил к съемкам своего нового фильма „Зимняя любовь“. Официальная дата свадьбы еще не известна».

Во многих программах теленовостей транслировалась запись пресс-конференции, где блистательная Алиса выставляла на показ своего бриллиантового обручального монстра в четыре карата. Один из репортеров спросил, как давно они обручились.

— Мы старались держать это в тайне, пока не приехали в Мехико, — ответила она. — Должна сказать, это было очень сложно, но теперь все позади и я могу радоваться.

Камера крупным планом показала огромный бриллиант в платиновой оправе, идеально сидевшей на ее руке.

Мэриел выдернула шнур и с новой силой предалась отчаянию. Какого черта она смотрела это? И зачем она затянула Томаса в свой домик? Воспоминание о домике новой болью отозвалось в ее сердце. Она уничтожила единственное укрытие, единственное убежище. Теперь оно пропитано ими двумя и совершенством их любви. Новая боль подхлестнула ее злость и истерика началась по второму кругу.

— Он хочет поговорить с тобой, — сказала Ширли поздно вечером. — Он звонил мне три раза и говорил, что перевернул весь твой офис, а в квартире никто не отвечает.

— Я отключала телефон.

— Зачем?

— Потому что мне причиняет это много боли. Почему я должна выслушивать его нелепые объяснения? Ты же не купишь мне через двадцать минут такое же кольцо? Он давно знал, что собирается дарить его ей, — она бросилась на диван. — Он думал, что между нами ничего не произойдет. Конечно, у него никогда не было намерений иметь со мной дело, — Мэриел вздрогнула. — Просто была поездка и я купилась на него.

— Здесь должно быть что-то большее.

— Что?! Что может быть?! — она не могла заставить себя произнести его имя. — Он один из самых известных мировых звезд. Он делает все, что захочет. Забудь об этом. Я не хочу разговаривать с ним. Я не хочу видеть его. Скажи ему, что я поздравляю его с помолвкой. Кстати, скажи ему, что я уехала в Европу. Это будет правдой, как только я все улажу.

Глава 11

Лондон, 2 октября 1989 года

Солнечный свет слабо проникал через перепачканную копотью стеклянную крышу вокзала «Виктория». Мэриел сошла с поезда и пробралась сквозь толпу бесчисленных туристов, смешавшихся с чопорными английскими пассажирами и нагруженными книгами студентами, разъезжающимися по домам. После тихой и спокойной поездки в поезде, суматоха и круговерть путешественников на знаменитых улицах Лондона была настоящим развлечением.

Неделю назад Мэриел отчаянно придумывала, чем заполнить свое время, и она стала активно готовиться к поездке. Рано вставала, поздно приходила с работы, делала все возможное, чтобы не оставалось времени думать. Мысль пробуждала чувства, а чувства — боль. И самое простое — отказаться от них.

Вчерашний день слился в единое пятно из чемоданов, носильщиков, такси, самолетов.

Измотанная гудением моторов и путаницей на пыльных дорогах Лондона, она подъехала к огромному зданию «Гановер-Хаус».

«Гановер» являл собой переделанное здание средней эпохи королевы Виктории. Бывшая приемная, а теперь вестибюль, смотрела на Санта Джерджес Драйв, а из номера Мэриел на третьем этаже открывался вид на нескончаемые ряды черных от сажи, бутылочной формы труб, которыми уставлены крыши Лондона.

Благодарная своей усталости, она заснула глубоким сном.

Сегодня ранним утром она села в поезд, следующий в Вестбери.

Вильям Таусен Мак Кафферти оказался мужчиной лет пятидесяти, сдержанным, высоким и худощавым, со здоровым английским цветом лица и огромными серыми глазами. Он встретил ее на вокзале и они поехали в его офис в местном университете. Там он напоил ее английским чаем.

На самом видном месте книжного шкафа стояла удивительно интересная старинная статуэтка, очевидно сделанная из золота. Она занимала главное место в его кабинете и Мэриел сразу отметила ее красоту.

— Вы знакомы с работами мастеров Ашанти?

— Не совсем. Я ничего подобного не видела.

— Ашанти — жители восточной Африки. Сейчас — Гана. Это изображение убитого врага. Статуэтка досталась мне от отца. Все восхищаются ею, — профессор смотрел на нее с небольшим любопытством и говорил удивительно правильной размеренной речью.

— Признаться, я не занимался запросом вашего адвоката, касающимся моего дяди, — продолжил профессор. — Тем не менее, поговорил со своей матерью. Фамильное предание гласит, что он служил в Восточной Африке в конце прошлого века. Умер от желтой лихорадки. Похоронен в море. Эта штучка, своего рода сувенир от той кампании, очевидно достаточно ценный. Хотя, я никогда ее не оценивал. Она переходит к каждому члену семьи Мак Кафферти. Теперь ей владею я, — сухо сказал он. — В настоящее время, нас двое — я и мой сын.

Она улыбнулась.

— В завещании есть условие — визит к Билли Мак Кафферти, — уточнила Мэриел.

— И вы здесь в надежде, что я и есть тот самый Билли Мак Кафферти? Уверяю вас, что это не я. Моему сыну Вильяму сейчас девять лет, поэтому он исключается из возможных кандидатур. Другого моего дядю звали Вильям Альбон Мак Кафферти. Но боюсь, он тоже никогда не был «Билли». Он пропал в сорок третьем году во время войны. Не знаю, что еще могу вам сказать, что Вильямы Мак Кафферти в этой семье, кажется, не доживали спокойно свой век, чтобы умереть в своей постели. Но все-таки я надеюсь, что ситуация прояснится.

У Вильяма Таунсенда Мак Кафферти было чувство юмора и он понравился Мэриел.