Темперанс Бреннан (№2) - Смерть дня

– Сколько лет вашей племяннице?

– Девятнадцать.

– Она учится в Макгилле?

– Да.

Ее голос стал настолько жестким, что впору металл резать.

– Сестра, на самом деле незачем...

Она всхлипнула:

– Я знаю, знаю, простите, что побеспокоила вас, доктор Бреннан. – Слова вылетали вперемешку с резкими вдохами, напоминающими икоту. – Я знаю, вы очень заняты, знаю, но сестра бьется в истерике, и я не представляю, как ей помочь. Она потеряла мужа два года назад, и Анна – единственное, что у нее осталось. Виржиния звонит мне каждые полчаса и просит, чтобы я помогла найти ее дочь. Конечно, это не ваша работа, и я никогда бы не позвонила, если бы знала, что делать. Я молилась, но...

Я с испугом услышала, как она расплакалась. Слезы задушили слова. Я ждала, совершенно запутавшись. Что мне говорить?

Потом всхлипы прекратились, послышалось, как она вытащила из коробочки платок и прочистила нос.

– Я... я... простите меня.

Ее голос дрожал.

Я никогда не умела успокаивать людей: даже в отношениях с близкими теряюсь перед лицом сильных переживаний. Я попыталась найти практическое решение.

– Анна когда-нибудь уже пропадала?

"Ищи выход из ситуации".

– Вроде бы нет. Но мы с сестрой не всегда... хорошо ладим.

Она почти успокоилась и снова начала подбирать слова.

– У девочки были проблемы в школе?

– Не думаю.

– С друзьями? Может, с парнем?

– Не знаю.

– Вы не замечали изменений в ее поведении?

– То есть?

– Она стала больше или меньше есть, спать? Перестала общаться с окружающими?

– Я... я... извините. После ее поступления в университет мы не так часто виделись.

– Она посещает занятия?

– Не уверена.

Последнее слово сестра Жюльена почти прошептала. Похоже, она совсем вымоталась.

– Анна хорошо ладит с матерью?

Долгое молчание.

– У них напряженные отношения, как обычно бывает, но Анна любит мать.

Браво.

– Сестра, может, вашей племяннице захотелось какое-то время побыть одной? Я уверена, через пару дней она сама объявится или позвонит.

– Да, думаю, вы правы. Но мне так хочется помочь Виржинии. Она совсем обезумела и не слушает никаких доводов. Я подумала, если скажу, что полиция ищет Анну, она... успокоится.

Снова послышался шелест платка, и я испугалась, что она опять заплачет.

– Давайте я позвоню. Не знаю, смогу ли я помочь, но попытаюсь.

Она поблагодарила меня и повесила трубку. Пару минут я сидела и перебирала возможные варианты. Подумала о Райане, но Макгилл находится в Монреале. Communaute Urbaine de Montreal Police. Городское сообщество полиции Монреаля. Я глубоко вздохнула и набрала номер. Когда секретарь ответила, сказала:

– Мсье Шарбоно, s’il vous plait[20].

– Un instant, s’il vous plait[21].

Она быстро вернулась и сказала, что Шарбоно не будет целый вечер.

– Может, вам нужен мсье Клодель?

– Да, пожалуйста.

Нужен, как сибирская язва. Черт!

– Клодель, – объявил другой голос.

– Мсье Клодель, это Темпе Бреннан.

Вслушиваясь в тишину, я представила похожий на клюв нос Клоделя и птичье лицо, обычно выражающее неодобрение. Разговоры с Клоделем нравятся мне не больше, чем прыщи на лице. Но мне ни разу не попадались дела о пропаже подростков, и я не знала, к кому обратиться. Мы с Клоделем и раньше работали вместе, он почти научился переносить мое существование, так что я надеялась получить хотя бы совет.

– Oui.

– Мсье Клодель, у меня довольно странная просьба. Я понимаю, что вы совсем не...

– В чем дело, доктор Бреннан?

Точка. Клоделю удается даже французский сделать холодным и жестким. Только факты, мадам.

– Мне сейчас звонила женщина, она беспокоится за свою племянницу. Девочка учится в Макгилле, вчера вечером она не вернулась домой. Я хотела...

– Пишите заявку о пропавшем без вести.

– Матери сказали, что ничего нельзя сделать еще два-три дня.

– Возраст?

– Девятнадцать.

– Имя?

– Анна Гойетт.

– Живет в общежитии?

– Не знаю. Не похоже. Кажется, с матерью.

– Посещала вчера занятия?

– Не знаю.

– Где видели в последний раз?

– Не знаю.

Молчание. Потом:

– Похоже, вы много чего не знаете. Скорее всего это не только не наш случай, но даже и не убийство.

Я так и видела, как он постукивает по чему-нибудь и кривится от нетерпения.

– Да. Просто хотелось узнать, с кем связаться, – прошипела я.

Он заставил меня чувствовать себя неподготовленной, что всегда раздражает. И вынуждает забыть о грамматике. Как обычно, Клодель не будит во мне прекрасное, особенно когда делает справедливые замечания.

– Попробуйте списки пропавших без вести.

Гудки в трубке.

Я еще шипела, когда телефон позвонил снова.

– Доктор Бреннан, – прорычала я.

– Я не вовремя?

Мягкий, южный английский прозвучал резкой противоположностью носовому обрывистому французскому Клоделя.

– Доктор Жанно?

– Да. Пожалуйста, зовите меня Дейзи.

– Извините, Дейзи. Я... у меня был трудный день. Я могу вам чем-то помочь?

– Я нашла интересные материалы по Николе. Не хочу посылать их с курьером, источники старинные и, возможно, ценные. Может, зайдете и заберете их?

Я посмотрела на часы. Двенадцатый час. Черт, почему бы и нет? Как раз поспрашиваю в кампусе об Анне. По крайней мере будет что сказать сестре Жюльене.

– Я зайду около полудня, хорошо?

– Замечательно.

* * *

И снова я пришла рано. Снова дверь оказалась открыта, а кабинет пуст, за исключением молодой женщины, занятой журналами. Я гадала, не та ли это пачка, которую ассистентка Жанно разбирала в среду.

– Здравствуйте, я к доктору Жанно.

Женщина повернулась, большие круглые серьги качнулись и поймали свет. Высокая, наверное, метр восемьдесят ростом, темные волосы, короткая мальчишеская стрижка.

– Она спустилась вниз на минутку. Вам назначено?

– Я пришла рано. Все в порядке.

В кабинете было так же жарко и не убрано, как и в прошлый раз. Я сняла куртку и запихнула варежки в карманы. Женщина показала на деревянную вешалку, я пристроила на ней одежду. Она безмолвно наблюдала за мной.

– У доктора Жанно очень много журналов, – заметила я, кивнув на стол.

– Да уж. Я только и делаю, что сортирую их.

Она выпрямилась и закинула журнал на верхнюю полку.

– Наверное, хорошо быть высокой.

– Иногда.

– Я встретила ассистентку доктора Жанно в среду. Она тоже разбирала журналы.

– Гм.

Молодая женщина взяла очередной журнал и посмотрела на его корешок.

– Я доктор Бреннан, – представилась я.

Она положила журнал на полку на уровне глаз.

– А вы?.. – ласково протянула я.

– Сэнди О’Рейли, – ответила она, не обернувшись. Наверное, мое замечание о высоком росте обидело девушку.

– Приятно познакомиться, Сэнди. В среду я так и не спросила имени второй ассистентки.

Она пожала плечами:

– Анне все равно.

Как обухом по голове. Неужели мне так повезло?

– Анна? – переспросила я. – Анна Гойетт?

– Да. – Наконец она повернулась ко мне лицом. – Знаете ее?

– Вообще-то нет. Студентка с таким именем приходится родственницей моей знакомой, я подумала, может, это она. Анна здесь сегодня?

– Нет. Наверное, заболела. Вот я и работаю. По пятницам не моя смена, но Анна не смогла, и доктор Жанно попросила ее подменить.

– Заболела?

– Наверное. Я не знаю точно. Просто ее снова нет. Все в порядке. Мне нужны деньги.

– Снова?

– Ну да. Она часто пропускает смену. Я подменяю. Деньги – это, конечно, хорошо, но работу писать тоже когда-то надо.

Девушка усмехнулась, но я различила в голосе недовольство.

– У Анны проблемы со здоровьем?

Сэнди склонила голову набок и посмотрела на меня.

– Зачем вам понадобилась Анна?

– Да так просто. Я пришла за исследованиями, которые мне обещала доктор Жанно. Но я дружу с тетей Анны и знаю, что ее семья волнуется: девочку не видели со вчерашнего утра.

Она покачала головой и потянулась за новым журналом.

– Об Анне стоит побеспокоиться. Она странная птица.

– Странная?

Девушка положила журнал, потом повернулась и долго оценивающе разглядывала меня.

– Вы друг семьи?

– Да.

Что-то вроде.

– Не следователь и не журналист?

– Я антрополог. – Не совсем правда, но, может, образ Маргарет Мид или Джейн Гудолл ее успокоит. – Я спрашиваю, потому что тетя Анны позвонила мне сегодня утром. А сейчас, когда выяснилось, что мы говорим об одном и том же человеке...

Сэнди прошла к выходу, оглядела коридор и прислонилась к стене рядом с дверью. Рост явно не смущал ее. Она высоко держала голову и передвигалась широкими медленными шагами.

– Я не хочу лишить работы ни Анну, ни себя. Только не говорите никому. Особенно доктору Жанно. Ей не понравится, что я болтаю о ее студентах.

– Даю слово.

Девушка глубоко вздохнула.

– Кажется, Анна и правда в беде и ей нужна помощь. Не просто потому, что мне приходится покрывать ее. Мы дружим с Анной, или, скорее, гуляли вместе около года. Потом она изменилась. Отключилась. Я уже подумывала звонить ее матери. Кто-то должен знать. – Она сглотнула и переступила с ноги на ногу. – Анна почти все время торчит в консультационном центре, якобы потому, что она такая несчастная. Пропадает днями, а когда возвращается, постоянно сидит здесь. И выглядит такой нервной, будто готова прыгнуть с моста.

Сэнди замолчала и уставилась на меня в нерешительности.

– Один друг сказал мне, что Анна ввязалась во что-то.

– Да?

– Не знаю, правда это или нет, и стоит ли мне вообще говорить. Распространять слухи не в моем стиле, но, если Анна попала в беду, я никогда себе не прощу, что промолчала.

Я подождала.

– А если это правда, она в опасности.

– Во что ввязалась Анна?

– Вам покажется странным. – Сэнди покачала головой, серьги ударились о подбородок. – То есть такое всегда случается с кем-то, но не со знакомыми. – Девушка снова сглотнула и оглянулась на дверь. – Друг сказал мне, что Анна присоединилась к какому-то культу. Поклонникам сатаны. Не знаю...

Услышав скрип половиц, Сэнди прошла в дальний конец кабинета и подобрала несколько журналов. Когда зашла Дейзи Жанно, она уже сосредоточенно раскладывала их.

9

– Извините, ради Бога, – тепло улыбнулась Дейзи. – Кажется, я постоянно заставляю вас ждать. Вы познакомились с Сэнди?

Она собрала волосы в тот же безупречный пучок.

– Да. Мы говорили о прелестях сортировки.

– Я часто прошу студентов разобрать журналы. Разложить, скопировать. Утомительно, конечно, но исследовательская работа состоит по большей части из нудных занятий. Мои помощники очень терпеливы.

Она улыбнулась Сэнди, та одарила ее подобием ухмылки и вернулась к журналам. Меня поразило, насколько по-разному Жанно относилась к Сэнди и Анне.

– Ну, давайте покажу, что я нашла. Думаю, вам понравится.

Она кивнула на диванчик.

Когда мы сели, Жанно взяла стопку материалов с маленького медного столика справа и склонилась над распечаткой в две страницы. В короне волос резкой белой линией выделялся пробор.

– Здесь заголовки книг о Квебеке девятнадцатого века. Я уверена, что во многих из них вы найдете упоминания о семье Николе.

Она передала мне список, я взглянула на него, но сейчас меня волновала вовсе не Элизабет Николе.

– А вот книга об эпидемии оспы в 1885-м. Здесь вы можете найти что-нибудь о работе Элизабет. Даже если ничего не обнаружите, то хотя бы почувствуете дух того времени, чудовищность страданий Монреаля.

Том выглядел новым и был в отличном состоянии, будто никто еще его не читал. Я просмотрела несколько страниц ничего не видящими глазами. Что хотела сказать мне Сэнди?

– Но, мне кажется, вам особенно понравится это.

Жанно вручила мне нечто похожее на три старинные книги, потом откинулась на спинку дивана и с улыбкой, но пристально поглядела на меня.

Обложки серые, переплет и окантовка цвета темного бургундского. Я осторожно открыла корочку и перевернула несколько страниц. Книга пахла плесенью, будто долго пролежала на чердаке или в подвале. Это был не журнал, но дневник, написанный от руки крупными, четкими буквами. Я взглянула на первую дату: 1 января 1844 года. Нашла последнюю: 23 декабря 1846-го.

– Их написал Луи-Филипп Беланже, дядя Элизабет. Известно, что он тщательно вел дневники, и я наугад проверила отдел Редкой литературы. Скорее всего Макгилл владеет частью коллекции. Не знаю, где остальные дневники, если они вообще сохранились, но могу поспрашивать. Мне пришлось заложить душу, чтобы достать эти. – Она засмеялась. – Я взяла те, которые совпадают с рождением и ранним детством Элизабет.

– Глазам не могу поверить! – воскликнула я, моментально позабыв об Анне Гойетт. – Даже не знаю, что сказать.

– Скажите, что будете очень осторожно с ними обращаться.

– Я правда могу забрать их домой?

– Конечно. Я вам доверяю. Уверена, вы сознаете их ценность и будете очень аккуратны.

– Дейзи, я в восторге. Даже не надеялась на такое счастье.

Она отмахнулась от благодарностей, потом тихо сложила руки на коленях. Мы помолчали. Мне не терпелось уйти домой и погрузиться в чтение дневников. И тут я вспомнила о племяннице сестры Жюльены. И словах Сэнди.

– Дейзи, я хотела бы спросить кое-что об Анне Гойетт.

– Да?

Она еще улыбалась, но глаза насторожились.

– Как вы знаете, я работаю с сестрой Жюльеной, а она тетя Анны.

– Не знала, что они родственники.

– Вот. Сестра Жюльена позвонила мне и сказала, что Анна не появлялась дома со вчерашнего утра, и ее мать очень беспокоится.

Во время разговора я краем глаза следила, как Сэнди сортирует журналы и складывает их на полки. Сейчас в дальнем конце кабинета стало очень тихо. Жанно тоже это заметила.

– Сэнди, ты, наверное, очень устала. Можешь немного отдохнуть.

– Я совсем не...

– Я тебя очень прошу.

Сэнди встретилась со мной взглядом, когда выходила из кабинета. Выражение ее лица осталось для меня загадкой.

– Анна умная молодая женщина, – продолжила Жанно. – Немного легкомысленная, но интеллектуально развитая. Я уверена, с ней все в порядке.

Твердо.

– Тетя говорит, Анна никогда так не исчезала.

– Наверное, ей нужно какое-то время подумать. Насколько я знаю, у нее возникли разногласия с мамой. Скорее всего, Анна решила несколько дней побыть одна.

Сэнди намекнула, что Жанно защищает своих студентов. Вот в чем дело? Профессор что-то знает, но не хочет говорить?

– Наверное, я чересчур тревожная по натуре. Но на работе я вижу столько молодых женщин, с которыми не все в порядке.

Жанно опустила глаза. Несколько минут она сидела без движения. Потом с той же улыбкой:

– Анна Гойетт пытается избавиться от давления дома. Вот и все, что я могу сказать. Говорю вам, она жива и здорова.

Откуда такая уверенность? Может, спросить? Что за черт. Я решила посмотреть на ее реакцию.

– Дейзи, я знаю, это звучит странно, но, я слышала, Анна связалась с какой-то сатанистской сектой.

Улыбка испарилась.

– Даже и спрашивать не буду, откуда вы взяли подобную информацию. Она меня не удивляет. – Жанно покачала головой. – Растлители малолетних. Убийцы-психопаты. Развращенные мессии. Проповедники Судного дня. Сатанисты. Подозрительный сосед, скармливающий мышьяк ряженым.

– Но они существуют, – возразила я, подняв бровь.

– Правда? Или это просто городские легенды? Современные мемораты?

– Мемораты? – Интересно, какое отношение они имеют к Анне.

– Термин фольклористов. Люди пытаются объединить свои страхи с известными легендами. Так можно объяснить пугающие непонятные явления.

На лице у меня отразилось недоумение.

– В любой культуре есть истории, легенды, выражающие общие опасения. Боязнь привидений, посторонних, чужих. Потери детей. Когда случается что-то непонятное, мы обновляем старые сказки. Ведьма унесла Гензеля и Гретель. Мужчина на ярмарке украл заблудившегося ребенка. Так странное происшествие кажется более правдоподобным. И люди сочиняют истории о похищении НЛО, явлении Элвиса, отравлении на Хэллоуин. Несчастье всегда случается с другом друга, двоюродным братом, сыном шефа.

– Разве на Хэллоуин никто не отравлялся сладостями?

– Один социолог проверил газетные статьи с 1970 по 1980 год и обнаружил, что только две смерти можно списать на отравление леденцами, в обоих случаях внутри семьи. Очень мало других случаев получило документальные подтверждения. Но легенда появилась, потому что она выражала глубинные страхи: потерю ребенка, боязнь ночи, боязнь незнакомых людей.

Я не перебивала ее, ждала ниточку, ведущую к Анне.

– Вы слышали о "текстах преследования"? Антропологи их любят.

Я вернулась на выпускной школьный семинар по мифологии.

– Тексты преследования. Рассказы, в которых для решения сложных проблем находят козлов отпущения.

– Точно. Обычно козлами отпущения становятся аутсайдеры – расовые, этнические или религиозные группы, мешающие жить остальным. Римляне обвиняли ранних христиан в кровосмешении и приношении в жертву младенцев. Поздние христианские секты предъявляли те же претензии к иудеям. Погибли тысячи людей. Вспомните об охоте на ведьм. Или холокост. И такое происходило не только в древние времена. После студенческого восстания в конце шестидесятых во Франции еврейских лавочников обвинили в похищении молодых девушек из примерочных магазинов.

Я смутно припомнила такой случай.

– А недавние истории об иммигрантах из Турции и Северной Америки? Несколько лет назад сотни родителей-французов заявляли, что они воруют, убивают и расчленяют детей, хотя на самом деле ни один ребенок во Франции не числился пропавшим без вести. А миф продолжает жить уже здесь, в Монреале, только теперь ритуальные убийства детей практикуют другие. – Она наклонилась ко мне, широко распахнула глаза и почти прошипела последнее слово: – Сатанисты.

Я никогда не видела ее такой разгоряченной. Слова Жанно пробудили воспоминания. Малахия на нержавеющей стали.

– И правда неудивительно, – продолжала она, – увлечение демонологией всегда усиливается во время социальных перемен. И в конце столетия. Но теперь опасность исходит от сатаны.

– Разве Голливуд не подталкивает к таким выводам?

– Не намеренно, конечно, но подталкивает. Голливуду просто нужны коммерчески успешные фильмы. Вечный вопрос: создает ли искусство время или просто отражает его? "Ребенок Розмари", "Знамение", "Изгоняющий дьявола". Что делают такие фильмы? Они объясняют страхи общества через демонические образы. А люди слушают и смотрят.

– Но разве они не просто одно из последствий растущего интереса к мистицизму в американской культуре за последние тридцать лет?

– Конечно. А что еще стало популярным у последнего поколения?

Я чувствовала себя как на экзамене. Какое отношение все это имеет к Анне? Я покачала головой.

– Фундаменталистское христианство. Здесь, конечно, все завязано на экономике. Приостановки производства. Закрытие заводов. Увольнения. Бедность и экономическая нестабильность уже повод для беспокойства. Но не единственный. Люди любого экономического уровня волнуются из-за смещения социальных норм. Стали меняться отношения между мужчиной и женщиной, между членами семьи, поколениями.

Она загибала пальцы на каждом пункте.

– Старые объяснения больше не работают, а новые еще не появились. Фундаменталистские церкви дают утешение, предлагая простые ответы на сложные вопросы.

– Сатана.

– Сатана. Все мировое зло от сатаны. Подростков вовлекают в поклонение дьяволу. Детей воруют и убивают в демонических ритуалах. По всей стране прокатываются сатанинские убийства рогатого скота. Логотип "Проктер энд Гэмбл" содержит тайный сатанинский символ. Побеги страха завязываются на слухах и питают их, вот они и растут.

– Значит, вы полагаете, что сатанистских культов не существует?

– Не совсем. Есть парочка, что там говорить, высокопрофессиональных организованных сатанистских групп, как, например, секта Антона Лавея.

– Церковь Сатаны в Сан-Франциско.

– Да. Но это маленькие, очень маленькие группы. Большинство "сатанистов", – она согнула указательный и безымянный пальцы обеих рук, заключая термин в кавычки, – скорее всего просто белые дети среднего класса, играющие в поклонение дьяволу. Иногда они выходят за рамки, конечно, бесчинствуют в церквях и на кладбищах или мучают животных, но по большей части только исполняют множество ритуалов и отправляются по следам легенды.

– Легенды?

– По-моему, так говорят социологи. Ходят в жуткие дома с привидениями или на кладбища. Зажигают факелы, рассказывают страшные истории, творят заклинания, иногда хулиганят понемножку. Потом, когда полиция находит рисунки и надписи, перевернутые надгробные камни, кострище, иногда мертвую кошку, люди сразу думают, что вся местная молодежь поклоняется сатане. Пресса подхватывает сенсацию, священники бьют в набат, и появляется новая легенда.

Жанно, как всегда, полностью владела собой, но во время монолога ее ноздри широко раздувались, выдавая напряжение, какого я никогда еще за ней не замечала. Я молчала.

– Мне кажется, опасность сатанизма сильно преувеличена. Еще один "текст преследования", как сказали бы ваши коллеги.

Внезапно она вскрикнула так, что я даже подпрыгнула на месте.

– Дэвид! Это ты?

Я не слышала ни звука.

– Да, мэм. – Приглушенный голос.

В дверях появилась высокая фигура, лицо скрывал капюшон куртки и гигантский шарф, завязанный на шее. Сгорбленная фигура показалась мне смутно знакомой.

– Извините меня на секундочку.

Жанно встала и исчезла за дверью. Я не уловила их разговора, но мужской голос звучал взволнованно, взмывал и опадал, как у хныкающего ребенка. Жанно часто его перебивала. Она говорила отрывисто и твердо в противовес неуверенному тону молодого человека. Я разобрала только одно слово: "Нет". Она повторила его несколько раз.

Потом наступила тишина. Через секунду Жанно вернулась, но не села.

– Студенты, – сказала она, смеясь и качая головой.

– Дайте угадаю. Ему нужно еще немного времени, чтобы закончить работу.

– Ничто не меняется. – Она посмотрела на часы. – Ну, Темпе, надеюсь, вы приходили не напрасно. Будьте поаккуратнее с дневниками. Они очень ценные.

Меня выпроваживали.

– Конечно. Я верну их не позже понедельника.

Я встала, положила материалы Жанно в портфель, взяла куртку и сумочку.

Жанно улыбкой проводила меня из кабинета.

* * *

Зимой небо Монреаля окрашивается в основном в серые тона – от сизого до железного, свинцового и цинкового. Когда я вышла из Беркс-Холла, влажные облака превратили день в пасмурный оловянно-свинцовый сплав.

Я закинула на плечо портфель и сумочку, засунула руки в карманы и повернула вниз по склону, навстречу сырому ветру. Я не сделала и двадцати шагов, а глаза уже застилали слезы. По дороге меня не покидал образ острова Фрипп. Пальметто. Морские водоросли. Солнечный свет блестит на волнах.

"Прекрати, Бреннан. Март бывает холодный и ветреный во многих уголках планеты. Прекрати считать Каролину мерой для определения погоды во всем мире. Могло быть и хуже. Мог пойти снег". Тут мне на щеку упала первая пушистая снежинка.

Открывая дверцу машины, я заметила высокого молодого человека, уставившегося на меня с другой стороны улицы. Я узнала куртку и шарф. Сгорбленная фигура несчастного просителя Жанно, Дэвида.

Наши взгляды на мгновение встретились, и меня поразил яростный гнев в его глазах. Потом студент молча развернулся и поспешил в другую сторону. Я нервно залезла в машину и закрыла дверь. Слава Богу, он – проблема Жанно, а не моя.

По дороге в лабораторию я, как обычно, переигрывала уже случившееся и волновалась о несделанном. Где Анна? Стоит ли принимать всерьез подозрения Сэнди о секте? Права ли Жанно? Что такое сатанистские культы: подростковые компании или нечто большее? Почему я не расспросила Жанно о безопасности Анны поподробнее? Наш разговор принял такой занимательный оборот, что я забыла об Анне. Произошло ли это намеренно? Скрывала ли Жанно что-то? И если так, то почему? Может, профессор просто защищала студентку от посторонних людей, лезущих в ее личные дела? От какого "давления дома" пытается избавиться Анна? Почему у Дэвида был такой угрожающий вид?

Как я смогу просмотреть дневники до понедельника? Самолет в пять вечера. Смогу ли я закончить отчет по Николе сегодня, написать заключения на младенцев завтра и прочитать дневники в воскресенье? Неудивительно, что у меня нет никакой личной жизни.

Пока я доехала до дороги Партене, снег повалил хлопьями. Я нашла место на парковке и помолилась, чтобы не застать машину в сугробе, когда вернусь.

В коридоре пахло паром и мокрой шерстью. Я потопала ногами, внесла свой вклад в уже образовавшуюся на полу блестящую мелкую лужу растопленного снега и потащилась к лифту. Пока ехала вверх, пыталась стереть потекшую тушь с век.

На столе лежало два розовых листика с сообщениями. Звонила сестра Жюльена. Наверняка ждала новостей об Анне и Элизабет. Я не готова ни по одному из пунктов. Следующее. Райан.

Я набрала номер, и он ответил:

– Длинный у тебя перерыв.

Я взглянула на часы. Час сорок пять.

– У меня почасовая оплата. Что случилось?

– Мы наконец вычислили владельца дома в Сен-Жовите. Его имя Жак Гильон. Родился в Квебеке, но много лет назад переехал в Бельгию. Его местонахождение пока неизвестно, соседка-бельгийка сообщила, что Гильон сдавал дом в Сен-Жовите пожилой леди по имени Патриция Симоне. Она не знает наверняка, но думает, что съемщица бельгийка. Еще говорит, Гильон снабжал арендаторов автомобилями. Мы проверяем информацию.

– А соседка неплохо осведомлена.

– Они явно дружили.

– Обгоревшее тело из подвала могло принадлежать Симоне.

– Могло.

– Мы сделали хорошие рентгеновские снимки зубов. Они у Бержерона.

– Мы передали имя в Канадскую конную полицию. Они работают с Интерполом. Если Симоне бельгийка, ее опознают.

– А что с другими двумя телами, в спальне, и двумя взрослыми с младенцами?

– Мы еще не закончили.

Мы оба на секунду задумались.

– Довольно большой дом для одинокой пожилой дамы.

– Похоже, она не так уж одинока.

* * *

Следующие два часа я провела в лаборатории гистологии, снимая последние куски тканей с младенческих ребер и изучая их под микроскопом. Как я и боялась, на кости не оказалось никаких примечательных засечек и выбоин. Я могла сказать только, что убийца воспользовался очень острым ножом без зазубрин. Плохо для следователей. Хорошо для меня. Не придется долго писать отчет.

Я только вернулась в кабинет, как снова позвонил Райан.

– Как насчет пива? – спросил он.

– У меня нет пива в кабинете, Райан. Если бы было, я все бы выпила.

– Ты не пьешь.

– Тогда почему ты спрашиваешь меня про пиво?

– Я спрашиваю, не хочешь ли ты выпить. Можно зеленое.

– Что?

– Разве ты не ирландка, Бреннан?

Я посмотрела на настенный календарь. Семнадцатое марта. Мои ежегодные подвиги. Не хочется даже вспоминать.

– Я больше не могу, Райан.

– Обычно в таких случаях говорят: "Давай передохнем".

– Ты приглашаешь меня на свидание?

– Да.

– С тобой?

– Нет, с моим приходским священником.

– Ух ты! Он собирается нарушить клятву?

– Бреннан, ты не хочешь выпить со мной сегодня вечером? Что-нибудь безалкогольное?

– Райан, я...

– Сегодня День святого Пэтти. Пятница, вечер и снег. У тебя есть лучшее предложение?

Нет. На самом деле у меня вообще нет никаких предложений. Но мы с Райаном часто расследуем дела вместе, а я всегда придерживалась правила: не смешивать работу и личную жизнь.

Всегда. Правильно. Я одна и живу самостоятельно меньше двух лет своей взрослой жизни. Без всякого запрета на друзей мужского пола.

– Не думаю, что это хорошая идея.

Молчание, потом:

– У нас новости по Симоне. Она выскочила сразу же, как только начался поиск в Интернете. Родилась в Брюсселе, жила там еще два года назад. Все еще платит налоги на собственность в пригороде. Верная пожилая мадам, всю жизнь ходила к одному и тому же стоматологу. Старина ведет практику с каменного века и сохраняет все документы. Сейчас записи пересылают по факсу. Если рисунок совпадет, мы запросим оригинал.

– Когда она родилась?

Зашуршала бумага.

– В тысяча девятьсот восемнадцатом.

– Подходит. Семья?

– Проверяем.

– Почему она уехала из Бельгии?

– Может, захотела сменить обстановку. Слушай, друг, если ты все же вдруг надумаешь, я буду в "Херли" после девяти. Если будет очередь, воспользуйся моим именем.

Я сидела некоторое время и думала, почему отказала. С Питом мы договорились. Мы все еще любим друг друга, но жить вместе не можем. Дружить получается только на расстоянии. Таких хороших отношений у нас давно не было. Пит встречается с девушками. Я тоже могу себе кого-то завести. О Боже. Свидания. Сразу вспоминаются прыщи и скобки на зубах.