Зарубежная фантастика (изд-во Мир) - Звезды зовут (Сборник рассказов)

      — Но ведь мы от всего сделали им прививки. Неужели ты не помнишь, Эм? Помнишь, я их держал, а ты колола?
      — Да замолчи ты, — сердито оборвала Эм. Конечно, она помнит. Разве это можно забыть? В те первые годы надо было запомнить столько прощальных, торопливых наставлений. Как пеленать и купать младенцев руками, которые совсем не предназначались для такой работы. Как нянчить их, когда они хворает, несмотря на все прививки. Как учить тому, чему никогда не учился сам, потому что тебе эти знания либо вовсе не были нужны, либо их запрограммировали с самого начала.
      У робота не может быть нервного расстройства, ведь робот устроен иначе, чем человек. Но роботу вряд ли по силам воспитать человеческого детеныша, думала Эм. Перед ее мысленным взором снова и снова возникала одна и та же страшная фантастическая картина: она не выдерживает напряжения и взрывается, и во все стороны летят винтики, пружины, синтетические клетки ее искусственного мозга.
      Именно эта картина привиделась ей сейчас и смутила ее и напугала.
      Джей совсем другой. После того как она его выбранила, он сидит и молчит, как деревяшка. Ей вспомнились первые дни, самые первые дни, еще до того, как на их плечи лег тяжкий груз ответственности.
      Как тогда было беззаботно! Люди, например, обращались с ними, будто они мужчина и женщина. А ведь это простая случайность, что Джею выпало мужское имя, а ей — женское. Он модель более ранняя, оттого и получился более громоздкий, неуклюжий, топорный; она же складненькая, меньше ростом, проворнее и вообще сделана куда изящнее. И голос у нее не такой грубый. И, главное, чутье тоньше, вся повадка, и она гораздо больше склонна тревожиться. Это он, а не она пытался подражать людям в их шутках, пытался уразуметь, что же их смешит, неуклюже танцевал, стараясь всех развеселить, когда все они приуныли. А она тем временем научилась стряпать, хотя это вовсе не входило в ее обязанности, так же как танцы-в обязанности Джея.
      Находясь среди людей, они мало-помалу научились держаться как супружеская пара; он нет-нет да принимался хвастать, что он старше и опытнее, она же лукаво намекала, что это ему не прибавило мудрости. А с тех пор, как на корабле не осталось ни одного взрослого, он заботился о том, чтобы детям жилось повеселее, она же пеклась о их безопасности.
      И, как всякая жена, которая знает, что она умнее мужа, она давала это ему понять не слишком часто. Но сегодня разговора не миновать.
      — Если с ними что-нибудь случится, мы останемся в одиночестве. Ты, я думаю, просто не понимаешь, какой у человека хрупкий организм.
      — Да нет, Эм, я понимаю.
      — И речь идет не только о их теле, — продолжала она, не слушая. — Книжки для чтения тоже надо выбирать с умом.
      — Ну что я такого сделал?
      — Не надо читать им рассказы про детей, у которых есть что-то, чего мы им дать не можем. Лучше читай сказки.
      — Но сказок ведь не так уж много. Они уже все их знают наизусть. И вообще, раз люди держали эти книжки, значит, они для детей не вредные. Разве я не прав?
      — О-хо-хо! Хотела бы я знать, что творится в твоей квадратной башке. Неужели ты не понимаешь, что, если бы их родители были живы и могли сами им все растолковать, это было бы совсем другое дело?
      — Ну да, конечно. Просто я не подумал, что…
      — А ты думай, — резко оборвала Эм.
      Джей опустил глаза.
      — А я думаю, — сказал он, помолчав. Потом поглядел на нее и сказал: — Я, например, думаю, что скоро нам придется им сказать. Сказать правду.
      Эм вдруг испугалась.
      — Почему ты заговорил об этом сейчас? — спросила она.
      — Да просто они иногда говорят не так, как раньше. И спрашивают про большую дверь, и так по-особенному на нее смотрят. Вот я и подумал…
      — Да, верно, — сказала наконец Эм. — Но мне страшно. Как-то они это примут, вдруг это знание им повредит?
      Долгие минуты прошли в молчании. Потом Джей предложил:
      — А может, нам придумать сказку? Длинную сказку про все про это. И тогда не надо будет рассказывать им правду.
      Эм положила металлическую руку ему на плечо.
      — Милый мой Джей, да разве ты можешь придумать хотя бы самую короткую сказку?
      Он молча покачал головой.
      — И я тоже не могу, — сказала Эм. — И, даже если бы мы могли, этой сказки хватило бы ненадолго. Просто вместо наших теперешних мелких уверток появилась бы одна крупная. Но все равно, через два-три года у них будет достаточно сил, и они сами растворят большие двери. Нам их не удержать. К тому времени они уже должны знать. Они должны постепенно узнавать правду про разные мелочи, тогда правда про самое главное не будет для них слишком большим ударом.
      — Прямо сказать, я не понимаю, зачем мы их учим, что ко-шка читается как кошка, а два плюс два будет четыре, — заметил Джей. — Чем это им поможет?
      — Где уж тебе понять? — сказала Эм, снова довольно резко. Не вдаваясь в особые сложности, он со своим прямолинейным, более примитивным умом был куда ближе к истине, чем ей хотелось бы признать, — оттого она так резко ему и ответила. — Это развивает их ум. Дисциплинирует. Готовит к будущему.
      — Просто я так подумал, — поспешно сказал Джей. — Тебе лучше знать, Эм. Ты всегда все лучше знаешь.
      Но очень скоро Эм поняла, что невозможно говорить правду о пустяках, если умалчиваешь о самой главной правде. Ибо растущее день ото дня недоумение лишало детей охоты учиться.
      Они так и не могли сдвинуться с уроков первого года обучения для пятилетних. Долгие часы, пока дети спали, Эм вчитывалась в методические указания, совершенствуя свое искусство учить, стараясь понять, в чем же она ошиблась.
      У обоих детей достаточно острый ум. Пытаясь выбраться из сети недомолвок, которая затягивается все туже, они по-прежнему задают множество вопросов; они становятся все проницательнее, все чаще застают свою учительницу врасплох. И чем дальше, тем яснее она понимала, что каждая новая увертка — это шаг назад. Когда дети просили и требовали объяснений, она пыталась отвечать учеными, незнакомыми им словами и говорила при этом, что проще не объяснишь; когда-нибудь они все поймут, только надо прилежно учиться. Но скоро и это перестало помогать, дети разгадали ее хитрость. Она читала это по их лицам, по тому, как все чаще они смотрели на нее обиженно и недоверчиво.
      Самое трудное пришло, когда Пол однажды задал вопрос, от которого она просто не могла отмахнуться. Эм не знала, что рано или поздно каждый ребенок непременно задает матери этот вопрос.
      — А откуда мы взялись, Эм? — вдруг спросил он посреди скучного урока арифметики, и она растерялась, правда по-иному, чем растерялась бы застигнутая врасплох мать. Но все равно растерялась.
      В первую минуту ей захотелось увильнуть, сказать, что во время урока нельзя задавать посторонние вопросы. Но по лицу малыша она поняла, как нетерпеливо и напряженно он ждет ответа, и осеклась. Она поймала на себе взгляд Элен: девочка чуть усмехалась, а лицо упрямое, отчужденное и… да, обвиняющее.
      — Ну, как тебе объяснить, — сказала Эм, — понимаешь…
      Джей был тут же, и она взглядом просила у него помощи, хоть и знала, что это не в его власти. И вовсе незачем было ему беспомощно разводить руками.
      — Элен говорит, — сказал Пол, — нас сделала больщая машина. Она говорит, она сама слыхала, как машина пыхтит. Она говорит, когда машина пыхтит, она делает маленьких детей.
      Ох, нет, подумала Эм, только не это! Это совсем никуда не годится. Нельзя, чтобы они так думали. Машины не главное. Их делают люди. А машине ни за что не сделать человека. Но как иначе могут думать эти дети? Ведь они не видят других людей, и вся их жизнь зависит от двух машин.
      — Ты в самом деле так думаешь, Элен?
      Но Элен только опустила глаза.
      — Ну, а ты, Пол, ты тоже так думаешь?
      — Сам не знаю.
      — Ты когда-нибудь слышал машины, Пол?
      И тут Элен заговорила:
      — Я их не слышу, я чувствую. Я чувствую, они пыхпых-пыхтят. — Она вдруг замолчала и опять опустила глаза.
      — Но ведь вы оба знаете, что это самые обыкновенные машины, они дают нам воздух, свет и все остальное. И они работают, как и положено хорошим машинам.
      — А тогда откуда мы взялись? — спросил Пол. — Должны же мы откуда-нибудь взяться. Оттуда, где есть деревья, кошки и… и другие мальчики и девочки. — Его тонкий голосок зазвучал пронзительно: — Зачем вы нас запираете от них?
      — Что? — испуганно воскликнула Эм. Как начать рассказывать им правду, если у них такие странные мысли?
      — Почему вы не пускаете нас играть с ними, бегать под деревьями? Почему вы всегда запираете большую дверь? — В глазах Пола стояли слезы, но он не расплакался в голос. Вот эти молчаливые слезы и убедили Эм, заставили ее решиться.
      — Я расскажу вам, — сказала она. И взглянула на Джея. Он медленно кивнул. Даже он понимал, что на этот раз от разговора не уйти.
      Широко раскрытыми глазами дети посмотрели сперва друг на друга, потом на Эм.
      — Прежде чем я начну свой рассказ, вы должны пообещать мне, что будете храбрыми. Вы услышите сейчас совсем не то, чего ждете. Каждого из вас произвели на свет отец и мать. Мы с Джеем здесь только для того, чтобы воспитывать вас, заботиться, чтобы вы росли умные и здоровые. Твои родители, Пол, умерли, и твои тоже, Элен. Когда-то тут жили двадцать человек, но теперь все они мертвые.
      — Мы понимаем, — сказала Элен. — Это значит — неживые. Как коврик и стул. Но где же они? Пускай они мертвые, но почему их здесь нет?
      С некоторым даже облегчением Эм поняла: дети не представляют, что такое смерть. Тогда, может, все будет. не так уж трудно? А про смерть она объяснит им позднее, когда они осознают, почему так важно быть живым. А вдруг после того, как она скажет им то, что должна сказать, они решат, что это совсем не важно?
      — Потому что мертвым нет места среди живых. Они могут существовать лишь в мыслях живых. Мы с Джеем часто думаем о ваших родителях и о других людях тоже. Ведь правда, Джей?
      — Что? А, да, да.
      — Потому что они и нас тоже произвели на свет, — продолжала Эм. — Не ваши родители, но другие такие же умные люди. Мы рады, что появились на свет и благодарны им за это. Вот почему мы с радостью заботимся о вас. Вот почему вы должны стараться вырасти такими же умными, как они.
      Дети были явно озадачены.
      — Значит, мы можем производить на свет людей, таких, как вы? — пропищал Пол.
      — Нет, — ответила Эм. — Не таких, как мы, а таких, как ты и Элен.
      — Но мы не умеем, — с ужасом вымолвила Элен. — Мы не такие умные.
      — Я не думаю, что для этого надо быть умными, — сказала Эм. — Придет время — сумеете. Умными надо быть совсем для другого. — Она встала и пошла к большой двери. — Пойдемте, — позвала она.
      Какое-то мгновение они глядели на нее, не веря своим глазам. Потом с радостными криками кинулись за ней.
      — Нас выпустят, выпустят!
      — А на деревья нам можно залезть, Эм?
      — А магазины там есть?
      Взявшись за ручку двери, Эм остановилась, поглядела, как они скачут у ее ног.
      — Деревьев там нет. И магазинов тоже.
      Они застыли на месте, с обидой и недоумением подняли на нее глаза.
      — Значит, книжки и правда все врут, да? — медленно выговорил Пол.
      — Нет, не врут. Но только теперь у нас ничего этого нет. Все это было прежде.
      — Значит, это как в сказке? Давным-давно? Все было давным-давно?
      — А теперь совсем-совсем ничего нет? — сказала Элен.
      — Я ведь вам говорила, что вы услышите не то, чего ждете, — медленно сказала Эм, глядя на Джея. — Вы все равно хотите идти со мной?
      Она переводила взгляд с Пола на Элен и обратно. Может быть, они испугаются? Но она недооценила их любопытство, их жажду вырваться наконец на волю — ведь они всю жизнь пробели взаперти.
      — Да, Эм. Пожалуйста! — ответила Элен.
      — Да, — сказал Пол. — Пожалуйста, Эм!
      Она отпирала дверь, и чувство у нее было такое же, как и в час, когда умерли последние люди. Она чувствовала свое бессилие. С тревогой сознавала она, что, когда имеешь дело с неодушевленными предметами, дважды два всегда четыре, а вот с людьми, даже с малышами… особенно с малышами… тут ответ может быть совсем другой, самый неожиданный.
      Она раздвинула наконец двери. И перед ними открылись тускло освещенные переходы.
      — Ой! — разочарованно воскликнули дети.
      — Идемте, — поспешно сказала Эм. И взяла их за руки. Но тут же заметила, что Джея нет рядом, Джей пятился в глубину комнаты. — А ты разве не идешь?
      — Конечно, иду, конечно, — ответил он и неуклюже затопал следом.
      — Только чтоб без всяких шалостей, — сказала Эм детям. — Держитесь за мои руки.
      Они прошли немного по коридору, и вдруг Элен сказала:
      — Я ее чувствую.
      — И я тоже, — сказал Пол.
      Легкая дрожь моторов стала ощутимее. Все спустились на несколько ступеней вниз.
      — А теперь мне их слышно, — сказала Элен.
      — Сейчас вы их увидите, — сказала Эм, поворачивая за угол.
      И вот наконец перед ними машины, огромные машины, они урчат и урчат, и на приборных досках мигают огоньки.
      — Уу-ух! — выдохнул мальчик. — Смотрите, колесо крутится! Большущее!
      — Эта машина дает нам воздух, — объяснила Эм.
      Пол сделал глубокий вдох и сказал:
      — Как чудно пахнет…
      — Это озон, — объяснила Эм.
      — А что это — озон?
      — Я точно не знаю, — сказала Эм, — это какой-то особенный воздух. Про все про это написано в книгах. Как останавливать машины, и как приводить их в действие, и как пускать быстрее. Поглядели бы вы, что делается, когда они работают в полную силу. Сейчас они просто мерно постукивают. А вот когда они по-настоящему разойдутся, это да!
      — А почему, Эм? Что они тогда делают?
      Все идет как надо, подумала Эм. Они поймут, потому что им теперь интересно.
      — Пойдемте, — позвала она, — я вам покажу. — Она повела их в рубку. И вдруг на нее снова нахлынули сомнения. Рука, протянутая было к кнопке, замерла. Но пути назад не было, она знала это — и нажала на кнопку.
      Дети ахнули и, ошеломленные, боясь упасть, подались назад. Эм положила руки им на плечи.
      — Ну, ну, — сказала она, — все в порядке.
      Экран, казалось, был над головой, под ногами, с боков, окружал со всех сторон. Они словно вдруг очутились в пульсирующем сердце Вселенной. Но дети ведь не знали, что такое Вселенная, они впервые в жизни увидели звезды, и для них это было как сон — прекрасный и величественный.
      Долгое молчание первым нарушил Пол. Он прошептал одно лишь слово — звезды, и сказал он это не Элен, не Эм и не Джею, даже не самому себе. Он обращался к ним, к звездам.
      — Это алмазы, — сказала Элен. — Как в той сказке. Алмазы, и рубины, и изумруды. Достань мне одну звездочку, Эм, я подержу ее в руках.
      — Не могу, — сказала Эм. — Знаешь, как они далеко? — И тут же поняла, что слова ее лишены сейчас для них всякого смысла.
      Элен была слишком взбудоражена, она уже думала совсем о другом.
      — Смотрите! — воскликнула она. — Смотрите, облако! Большое-большое!
      В ничем не замутненных глубинах космоса это и вправду было похоже на облако. Чем еще это могло показаться ребенку, который никогда не видел земных небес? Но Эм ведь была учительница, и она не могла не поправить:
      — Это туманность.
      Элен не слышала. Она подпрыгивала на одном месте и хлопала в ладоши.
      — Мое облако, мое! Я назову его самым распрекрасным именем. А ты, Пол? Хочешь вон ту голубую звездочку, и красненькую тоже?
      Но Пол отвернулся от экрана, на лице его было недоумение.
      — Ты что, Пол? — спросила Эм.
      — Я не понимаю, — ответил он.
      — Чего не понимаешь?
      — Почему вы все время прятали это от нас?
      — Потому что… — Эм запнулась. — Потому что я не знала, готовы ли вы к этому.
      — Готовы? — повторил мальчик, и, хотя в голосе его звучал вопрос, в нем в то же время чувствовалась непостижимая уверенность.
      — А почему нет? — Элен тоже отвернулась от экрана и в недоумении уставилась на Эм.
      Господи, подумала Эм, неужели они с Джеем зря осторожничали? Ведь они старались как можно точнее следовать инструкциям. И ее собственный разум говорил ей, что это мудрые инструкции. Но так ли это на самом деле? Быть может, и она сама и родители детей преувеличивали опасность? Быть может, именно потому, что сами они когда-то ступали по Земле, они не поняли, что для детей, которые родились в космосе, все будет по-иному. Но нет, просто дети еще не сознают, что все это значит.
      И тогда она сказала им правду.
      Сказала, что это первый звездный корабль, а другого, быть может, не будет еще очень-очень долго, потому что построить и запустить звездный корабль совсем не просто. И попробуй еще найди охотников отправиться в такое путешествие, ведь оно длится годы, и люди, быть может, не долетят, умрут, так и не достигнув цели. Но до того, как они умрут, у них родятся дети, и дети полетят дальше.
      Сказала и о том, как все обернулось на самом деле. Люди умерли слишком рано. Болезнь поразила первое поколение еще до того, как они углубились в межзвездные просторы, но возвращаться на Землю было уже поздно. Неведомая радиация поразила нервную систему, все взрослые заболели. Это случилось незадолго до того, как на свет появились двое детей. И Эм, как умела, помогала при родах, потому что к тому времени в живых осталось всего несколько человек, да и тех уже поразил не поддающийся лечению паралич — предвестник смерти.
      А потом умерли матери и все остальные тоже. Но у них уже была кое-какая надежда, что дело их не погибнет, кое-какая надежда появилась.
      И вдруг Эм поняла, что для ее питомцев все эти разговоры о звездах и звездных кораблях лишены смысла. Тогда она принялась рассказывать, что знала о Вселенной — про ее неизмеримые просторы и глубины и про то, какой это великий подвиг — отправиться в космос.
      Вот почему она и Джей так старательно о них заботятся, вот почему учат их читать и понимать книгиведь это они, Элен и Пол, должны продолжить великое дело. Ведь в один прекрасный день корабль надо будет посадить на далекую, неведомую планету и ей с Джеем без их помощи никак не справиться.
      Джей рассказал им, для чего были созданы он и Эм — чтобы управлять кораблем при перегрузках во время посадки и когда он впервые отрывался от Земли. И еще для того, чтобы исследовать новые миры, — наверно, людям это на первых порах будет слишком трудно. Но без помощи людей они ничего этого делать не могут, люди должны руководить их действиями, направлять их.
      Джей замолчал. Молчала и Эм. Слишком много всего они обрушили на детей. Оставалось терпеливо ждать.
      Первым заговорил Пол, и, как им показалось, совсем не о том, о чем следовало. Он повернулся к Эм и сказал:
      — Значит, вы не умрете — ты и Джей?
      — Конечно, нет, — ответила она. — Мы будем и дальше заботиться о вас, а потом о ваших детях. Будем все работать и работать, как и положило исправным машинам. — Теперь самое время объяснить, чем они отличаются от людей. Так будет лучше.
      — Вы не машины, — упрямо заявила Элен. — Машины такие умные не бывают.
      — Мы как раз и есть умные машины, — возразила Эм и, решив, что они уклонились в сторону, продолжала: — Так что теперь вы понимаете, почему здесь нет деревьев, кошек и других детей. Они очень далеко, как звезды.
      — А какая из этих звезд Земля? — спросил Пол.
      Странно было услышать от него это слово.
      — Землю отсюда не видно, — ответила Эм. — Она слишком далеко. И потом, Земля не звезда. Земля — планета, она вращается вокруг звезды.
      — Вокруг какой звезды? — спросил Пол, но Эм не могла ему ответить — она не знала.
      — Я посмотрю карты, — поспешно сказала она, надеясь, что сумеет в них разобраться, — и тогда покажу вам. Согласны?
      — А с Земли это все видно? — спросила Элен.
      — Ну нет, совсем не так. Там половину времени вообще никаких звезд не видно, потому что Солнце светит слишком ярко.
      — Значит, до Земли просто очень далеко! — воскликнул Пол. — Но там все это есть — и деревья, и кошки, и все остальное! И… дети вроде нас видят все это каждый день! Прямо сейчас…
      — Но там было и кое-что другое, — прервала Эм. — Очень скверное. Такое, чего у нас здесь, к счастью, нет.
      — А что там скверное? — спросила Элен. — Кружится голова, да? Потому что Земля все время вертится, вертится?
      — Нет, — сказала Эм. — От этого голова ни у кого не кружится. Вот мы летим сейчас с огромной скоростью, и ни у кого из вас голова не кружится, правда? Но поверьте Эм, там было много скверного, очень скверного. — И тут ее осенило: — Иначе ни ваши родители, ни кто другой не захотели бы покинуть Землю, правда?
      — Правда, — согласился Пол, но как-то не очень уверенно.
      И вдруг Джей, тот самый Джей, который почти все время молчал, боясь каким-нибудь неосторожным словом испортить дело, сказал порывисто:
      — Понимаете, им просто надоело все крутиться и крутиться вокруг одной и той же звездочки. Голова у них не кружилась, но просто им надоело, надоело и наскучило. И они не хотели, чтобы то же случилось и с их детьми. Они хотели, чтобы у детей жизнь была лучше, чтобы они зажили по-новому…
      Он замолчал так же внезапно, как заговорил. И отвернулся, словно испугался, что сказал что-то не то.
      Эм тронула его квадратное плечо. Одного взгляда на лица детей было довольно, чтобы понять: Джей сказал то, что надо, именно то самое! Он обернулся к ней, и Эм кивнула, и рука ее по-прежнему благодарно покоилась у него на плече.
      — А когда мы прилетим в новый мир, деревья и кошки там будут? — спросил Пол.
      — Может, и будут, — ответила Эм. — Может, будут и деревья, и кошки. (Когда-то, она слышала, люди разговаривали об этом.) Там все может быть.
      И тут она ощутила укол совести. Правильно ли, что она не договаривает? И она заговорила было, но сразу же замолчала. Нет, не надо. Самое трудное позади. Это сейчас главное.
      — Все-все? — спросил Пол.
      — И великаны? — спросила Элен. Глаза у нее от любопытства стали совсем круглые. — И колдуны? И волшебные замки?
      — Да, — ответила Эм. — Там могут быть и великаны, и колдуны, и еще много-много всего. Но только помните: я не обещаю, что все это там есть, я только говорю, что все может быть. Там может быть все что угодно.
      Она так и не сказала, что корабль долетит до той планеты лишь через сто двадцать лет. Это они узнают позднее.

Дьюла Хернади
Парадокс

      Темноту непроглядной ночи разрывал яркий свет. Они стояли на площадке, поросшей травой; красивая девушка с напряженным лицом молча смотрела на мужчину.
      В глазах у Ф. стояли слезы.
      — Если бы ты обращала на меня внимание, то знала бы… — вдруг заговорил он.
      — А я не обращала, потому что ты стар, — ответила девушка.
      — Я сделаю все…
      — Не надо. Пойми, ты мне не нужен!
      — Мне пятьдесят лет. Неужели это так уж много?
      — Через двадцать лет тебе будет семьдесят, а мне — тридцать восемь. Не хочу, ухожу!
      — Мария, не уходи!
      — Пусти меня!
      — Не уходи! Прошу тебя, не уходи!
      Любовь Ф. не проходила.
      13 января 1978 года он посетил профессора ТСВ, который подбирал экипаж для первого в мире суперфотонного космического корабля.
      Космический корабль был построен из необычного, доселе неведомого материала, для него изобрели необычное, доселе неведомое топливо, его возможная скорость неизмеримо превосходила скорость света: профессор ТСВ вместо континуума пространство-время применил фрустративный туннель, и вопрос о скоростном барьере перестал существовать.
      Ф. сообщили, что он стар и не выдержит нарастающего ускорения. Но он умолял и упрашивал до тех пор, пока его наконец не приняли.
      На тренировках он был старателен и выжил даже после физиологических испытаний.
      10 июля 1978 года корабль стартовал.
      Ф. не ощутил ничего особенного, его занимала лишь одна мысль: три часа они будут летать среди галактик, а потом вернутся на Землю; ему по-прежнему будет пятьдесят, а Марии-уже шестьдесят четыре. Он найдет ее, посмеется над ней, потом простит, женится на ней, будет ее любить.
      Он вытянулся в удобном кресле и погрузился в мечты.
      Когда они приземлились, Ф. не стал дожидаться контрольной медицинской проверки в ракетном порту — он ринулся в город.
      Была ночь, необычный свет озарял подрагивающий, бледноватый небосвод, над гладко отполированными белыми дисками парили люди.
      Он не пытался найти дом Марии, а направился прямо к возвышающейся в центре города шестисотэтажной башне. Долго бродил он по блестящим, сверкающим комнатам, советовался с компьютерами, затем вышел в коридор, попал в тянущееся вдоль стены плотное электромагнитное поле, извлек из кармана опалового цвета ленту, которую получил от компьютера, и принялся читать сухой текст:
       "В ответ на ваш запрос сообщаю следующее: Мария Т. умерла в 2049 году, в возрасте 89 лет, в Бек…е, она покончила с собой. До 2150 года она покоилась в мемориальном парке в Бек…е, когда же мемориальный парк освобождали для космоурбанистических целей, обнаруженный там прах подвергся переработке. Детей у нее не было. Сегодня, 3 декабря 2200 года, средняя продолжительность жизни — 320 лет. Что касается Вас, возвращайтесь обратно в порт, Вас разыскивают врачи. Ваш космический корабль опоздал на четыре секунды из-за метеоритного дождя и потому вернулся на Землю в 2200 году вместо 2024.
       С уважением 00101001110111
       (Ведущий Компьютер)"
      Ф. сидел молча, опустив руки. Вокруг него плясали, переливаясь и причудливо журча, разноцветные огни. Он знал, что контрольная медицинская проверка начинается с катетеризации сердца.

Владимир Колин
Парочовая Скала

      — Знаю, ты любишь загадки, — сказал мой друг из Первого космического архива. — Просмотри-ка эти записи. Они побывали в руках у пятерых, и каждый добавил к первоначальному тексту что-то свое. Все пятеро давно уже отправились к праотцам…
      Я поблагодарил его и, вернувшись домой, начал расшифровывать страницы, исписанные старыми латинскими буквами. Вот что я прочитал:
      "И я остался один. Сверкающий корабль еще раз обогнул астероид, затем направился к Сатару U-6, где находится руководство института и лаборатории. Черной пучиной сомкнулось надо мной молчание. Я увидел, как сияет холодным блеском огромный диск Юпитера, подавляя своими гигантскими размерами, и впервые с замиранием сердца осознал всю глубину своего одиночества. Не смог унять зябкой дрожи. Тишина была всепоглощающей, слепой. Я отвернулся от великана, окутанного ядовитым саваном, и взглянул на мерцающие звезды, которые напомнили мне стихи Нар Го:
 
Испуганные листья звезд
Дрожали на золотых огромных тополях миров
В ночь сотворения Вселенной…
 
      Первый раз в жизни я был действительно одинок. Невольно я воздел руки к небу и закричал так, как, должно быть, кричал когда-то первый австралопитек, поднявшийся на ноги. Мне казалось, что мой голос летит через пространство, дробясь на мириады звонких струй, а они, ударяясь о звезды, будят эхо в каждом из этих трепетно мерцающих миров. На душе у меня полегчало, и, oторвавшись от созерцания Вселенной, я оглядел крошечный астероид, который был отведен мне для исследования.
      Ну, не сущее ли это издевательство? Первая самостоятельная работа выпускника Института космической биологии свелась к исследованию 1967-А1, несчастного астероида диаметром три километра…
      Кошда Локар, наш секретарь, объявил выпускникам о назначениях; встретив мой взгляд, он на какое-то мгновение заколебался. Потом оглянулся и счел нужным пояснить доверительным шепотом:
      — Комиссия решила распределить большинство выпускников на более крупные астероиды. Они будут вести работу под руководством опытных исследователей, понимаешь? Только самых лучших из вас отобрали для самостоятельного обследования малых астероидов. Это доказательство доверия, Миргх…
      Хорошенькое доверие! Валдар, посредственный студент, не обладающий и самой элементарной интуицией, поедет с экспедицией на Цереру. Предполагаемые следы жизни Исчезнувшей планеты куда легче обнаружить на небесном теле диаметром 800 километров, чем на таком захудалом астероиде, как 1967-А1, который даже не удостоился человеческого названия, разве не так? Мне настолько доверяют, что посылают искать т, о, чего нельзя найти! А Валдар и без этого доверия обнаружит искомые следы, о которых в общих чертах сообщит в академию. И затем кто-то будет вынужден заново проводить все исследования, но Валдар так и войдет в историю как открыватель следов жизни Исчезнувшей планеты…
      Разумеется, странная логика комиссии меня не убедила, но обсуждать этот вопрос не с кем. Профессор? Он бы поднял на лоб свои старомодные очки, которые непонятно почему упрямо продолжает носить, и, глядя на меня усталыми глазами, сказал бы, совсем как на лекции: "У нас нет никаких сведений о катаклизме, который уничтожил планету, вращавшуюся некогда между орбитами Марса и Юпитера. Речь идет о взрыве — естественном или искусственно вызванном, не знаю… Где именно, в какой части планеты он произошел? Какова структура обломков, образовавших пояс астероидов? Необходимо исследовать каждый астероид в отдельности. Нам ничего не известно, и мы не имеем права считать, что даже на несчастном обломке скалы диаметром несколько сот метров нельзя обнаружить какие-либо красноречивые следы прошлого, более того, обнаружить их здесь, пожалуй, даже легче, нежели на крупных обломках, претендующих на звание малых планет, таких, как Церера, Веста, Юнона…"
      Но, когда я сам говорил ему о теории вероятности, согласно которой эти следы можно отыскать скорее на одной из небольших планет, чем на глыбах, летающих в пространстве, он ограничивался спокойным ответом: "Мы исследователи, Миргх. Работаем не с вероятностями, даже если они и составляют 99 процентов из 100, а с достоверностью. Но если ты отказываешься, тогда конечно…"
      Как древний мореплаватель, потерпевший крушение и попавший на необитаемый остров, осматривал я местность, где должен был провести целый месяц.