Он воскликнул: «Боже мой! Как же мне выбрать? Тот старый идиот дал мне всего один признак, но этот признак подходит к множеству других трав».
Он видел: «Это разные травы, но все они пламенеют», — а времени вернуться и разузнать, снова не было. Обезьяна есть обезьяна: он подумал, что лучше будет забрать всю гору, — «Пусть этот старый дурак выбирает траву, какую захочет».
Так что он принес целую гору. Но на спектакле в маленькой деревне это очень трудный процесс. Гора сделана из картона: есть свечи, трава и веревка, которая наматывается на колесо; прямо наверху человек, который вращает его, — и Хануман взлетает на веревке.
К тому моменту, когда он возвращался с горой, что-то сломалось и колесо застряло. Это Индия — не Германия. Не удивительно, что оно движется, удивительно, как оно движется так быстро! И вот Хануман висит там, а вся публика смеется: «Вот так диво!» А Рама беспрерывно повторяет; то, что ему положено сказать только раз: «Хануман, приходи скорей!»! Хануман просто висит там, а люди смеются, они не могут сообразить, что не ладится. Он пришел, гора есть, трава есть, свечение есть — и, кроме Рамы, все смотрят на Ханумана. Один Рама смотрит вниз и продолжает твердить: «Хануман...» — он не находит слов, зная что Хануман повис там.
В конце концов, руководитель взобрался на подмостки и попытался починить колесо, но ничего не произошло — колесо и не пошевельнулось; поэтому в спешке и напряжении он разрубил веревку, Хануман рухнул виз и вся гора рассыпалась. Естественно, он очень разгневался; он совершенно забыл, что играет роль Ханумана. Рама продолжил: «Хануман, ты спас жизнь моему брату!»
Хануман ответил: «Твой брат! А как же мои ноги?!»
Даже Лакшмана открывает глаза посмотреть, что происходит, и Хануман говорит ему: «Закрой глаза! Тебе не положено открывать глаза — ты без сознания. Скажите мне, кто обрубил веревку, и, пока я не отлуплю его хорошенько, этот спектакль не продолжится».
Пришлось опустить занавес. Кое-как его вытащили, предложили сладости, но он говорит: «Не хочу ничего. Сначала я хочу узнать, кто обрубил веревку!» Руководитель сбежал: тот человек был деревенским борцом, он был опасным человеком и мог на самом деле поколотить!
Все утешали его словами: «Послушай, это руководитель, но он сбежал — утром мы зададим ему хорошую трепку».
Но по прошествии некоторого времени актер, игравший Ханумана, сказал: «Нет, сейчас у меня не получится... я слишком взбудоражен». Он подобрал свой хвост, который висел у него сзади, отшвырнул его прочь и сказал: «Вы можете искать другого Ханумана, а я иду за руководителем. Найду, где он прячется, и пока не изувечу его, не намерен играть эту роль».
Игра возможна, только если все проходит гладко, но как может все проходить гладко двадцать четыре часа в сутки между мужем и женой? Тут или там колесо застревает — и тогда обязательно случаются поломки.
Если вы делаете всю свою жизнь просто игрой — показывая только высоты и не показывая глубин, — скоро вы попадете в беду, потому что невозможно скрыть свою темную сторону. Даже сущее не может скрыть это. Когда осень приходит, листья должны опадать, вам не скрыть этого. А когда придет весна, вырастут новые листья, распустятся цветы. Когда ночь приходит, становится темно — если вы закроете свои глаза, не будет никакой разницы.
Жизнь состоит из них — долин и вершин.
Религии разрушали человека, потому что они заставляли вас всегда быть на вершинах. Долины не для добродетельных, они для грешников; для добродетельных только вершины.
В сущем не бывает разделения.
Каждая вершина имеет свои собственные долины, они всегда существуют вместе. Ни долины не могут существовать без вершин, ни вершины не могут существовать без долин.
Человек, понимая, принимает и то, и другое.
В таком приятии он становится интегрированным, он становится единым.
И берите с собою всех людей:
Ибо, поклоняясь, вы не можете ни взмыть выше их надежд, ни опуститься ниже их отчаяния.
Человек не остров, поэтому никогда не считайте себя феноменом, отделенным от сущего. Внутри вас скрыты все люди, — все люди, что умерли, все люди, что живы, все люди, что могут появиться в будущем. Вы несете все прошлое с собой, и вы несете все будущее внутри себя.
Вы не одиноки, вы — Вселенная.
В вас есть грешник, и в вас есть святой. И не делайте себя полем битвы, иначе ваша жизнь станет адом. Именно это и есть то, что сделали религии: они сделали вас полем битвы, так что вы сражаетесь с грешниками, которые являются частью вас, и одобряете святых, которые являются частью вас; ставите их в оппозицию друг к другу. В их конфликте вы разрушаетесь, и вся ваша жизнь становится никчемной.
Халиль Джебран прав, говоря:
И берите с собою всех людей...Помните: то, куда взошел высший человек, это и ваша возможность тоже, и куда упал низший человек — тоже ваша возможность... Все те высоты Гаутамы Будды, Махавиры, Иисуса, Заратустры — они тоже внутри вас. И все великие преступники — Чингисхан, Тамерлан, Надир-шах, Иосиф Сталин, Адольф Гитлер, Рональд Рейган — они тоже внутри вас.
Принимая их обоих, вы никогда не станете полем битвы; примите обоих, и невиданная гармония возникнет внутри вас. Это как в любой школе: у вас есть черная доска, а для письма белый мел. Белый мел по черной доске проявляется ясно, чернота доски становится фоном. Вы можете писать и по, белой доске, но так вы не сможете прочесть. Вы можете писать и черным мелом по белому, но так вы не сможете прочесть.
Человек диалектичен. Высота и глубина, черное и белое — все вместе. Вместо того чтобы создавать конфликт, создавайте гармонию, музыку. Пользуйтесь обоими таким образом, чтобы они не сражались, а становились частью оркестра.
Сделать человека оркестром — это истинная цель религии. Создать музыку из вашей дуальности — это истинная сущность религии.
И если бы вы познали Бога, вам не пришлось бы разгадывать загадки.
Не встречайте Бога философскими вопросами, загадками. Если я спрошу вас: «Что вы собираетесь сделать, когда встретите Бога?» — естественно вы начнете думать, какой вопрос задать: вопросы, на которые вам не удалось найти ответ, должен знать Бог.
Но, как говорит Халиль Джебран,
и если бы вы познали Бога, вам не пришлось бы разгадывать загадки...потому что Бог есть молчание, и если вы приносите проблемы и вопросы, на них не будет ответа. Мольба никогда еще не получала ответа, потому что Бог не принимает никакого вопроса. Молчание — это единственный язык, который понятен.
Поэтому приходите к Богу, к деревьям, к ручьям, к океану с молчанием в своем сердце, и вы обнаружите сопричастие; вы обнаружите исчезновение своих загадок и своих вопросов.
Бог не решает ваши вопросы.
Но в молчании они растворяются, они тают.
Посмотрите вокруг, и вы увидите, как Он играет с вашими детьми.
Очень странное утверждение, однако, очень верное. Ну кого волнуют дети? Кто смотрит на детей? Я был ребенком, как и вы, были ребенком. И всякий раз, когда гость приходил к нам в дом, отец говорил мне: «Скройся».
Это удивительно: гость приходит в дом, и мне следовало бы приветствовать его, а не скрываться, иначе это оскорбительно для гостя. Мой отец сказал: «Никаких аргументов, он прибудет с минуты на минуту. Скройся куда хочешь: на речку, в лес — отправляйся куда угодно».
Я сказал: «Я бы пошел, если бы знал, что никакого гостя не будет. Я собираюсь оставаться здесь... и позову своих друзей тоже».
Мой отец сказал: «Это очень странно у тебя! Когда никто не приходит, ты не нарушаешь порядок, а когда кто-нибудь приходит, ты создаешь беспорядок. Ты приводишь всевозможных друзей и поднимаешь столько шума, что мы не можем даже поговорить друг с другом».
Я сказал: «Это ваша проблема. Мы же никогда не говорим тебе: «Ты мешаешь нашей игре, потому что из-за тебя мы не можем играть». Всегда ты терпишь от нас неудобства, но ты никогда не думаешь о нас — что мы постоянно терпим неудобства от тебя. Насчет этого должно быть соглашение».
Мой отец сказал: «Перестань говорить об этих делах с контрактами! У тебя со мной столько контрактов, что даже я забываю; ты же никогда не забываешь свои контракты».
Я сказал: «Это же просто: или контракты, или свобода. Разговаривай так громко, как ты сможешь, а мы будем играть так громко, как мы сможем; в противном случае необходим контракт».
Он спросил: «Ладно, что у тебя за контракт?»
Я ответил: «Мой контракт простой: половину времени мы будем играть, и ты должен присоединиться к нам, а половину времени ты можешь обсуждать — мы присоединимся к тебе. Это совершенно справедливо».
Он сказал: «Лучше мне уйти из дому. Управляйся с гостями ты».
Я сказал: «Порядок, можешь идти, — скройся!» Но он не мог, ведь у него было какое-то дело с гостем. И я прекрасно знал, что он не может исчезнуть; то была просто угроза.
Я сказал ему: «Угрозы на меня не действуют. Я хочу простых деловых контрактов. Ты же деловой человек, ты должен понять. Половину времени ты предоставляешь нам, половину времени мы предоставляем тебе». Он сказал: «Знаю я твой контракт: это означает, что ты уничтожишь все время. Половину времени мы должны играть с тобой, а половину времени ты не будешь давать нам говорить; ты будешь вмешиваться, спорить... Говорю тебе, это дело важное!»
Но глаза, полные дел, не могут увидеть, что когда играют дети, присутствует Бог.
Когда деревья в своей невинности стоят в молчании, присутствует Бог. Когда ручей поет свои песни, двигаясь к океану, Бог присутствует, — но глаза полны дел, уши глухи; вот почему вы продолжаете упускать то, что есть каждый миг, доступное тысячами путей.
Если вы познали Бога... посмотрите вокруг, и вы увидите, как Он играет с вашими детьми.
Вы заглядывали в глаза ребенку? Быть может, вам будет трудно найти подлинного мудреца, но если вы сможете заглянуть в глаза маленького ребенка, у вас будет какое-то представление о глазах мудреца. Глаза мудреца, конечно, более глубоки, более значительны, но у ребенка тоже есть кое-что от этого... если не все, то часть этого.
Посмотрите в пространство, и вы увидите, как Он ступает по облакам...
Бог не личность. Всеми силами Халиль Джебран разрушает идею, что Бог личность. Он хочет, чтобы вы поняли: Бог есть присутствие. Когда дети смеются, Он присутствует. В их смехе такая невинность, невозможно, чтобы Бог не присутствовал там. Вот почему все мудрецы говорили, что, когда вы пробудитесь, вы сможете удивляться, потому что это ваше второе рождение. Вы должны снова стать ребенком: снова то же удивление в ваших глазах; снова то же желание бегать за бабочками, собирать морские ракушки на берегу...
В Японии один великий мудрец, Хотэй, обычно носил на обоих своих плечах большие мешки, полные игрушек и сладостей — вещи, которые нравятся детям. Как только он входил в город, люди просили: «Дай нам какое-то религиозное поучение».
Хотэй говорил: «Подождите, и вы увидите это!» И со всех сторон начинали сходиться дети, когда слух ширился, словно пожар, — прибыл Хотэй, который всегда приходит с удивительными игрушками, замечательными сладостями и раздает их. Там звучал смех, они танцевали, и Хотэй танцевал с детьми.
А вся толпа стояла, ошеломленная: «Этот человек, похоже, безумен — а мы слыхали, что он великий мудрец!» Всю свою жизнь он делал только это, а когда люди говорили: «Ты не отвечаешь», — он говорил: «Это не может быть высказано, но я сделал все — я вызвал Его. Он был здесь, беря конфеты из моих рук. Он был здесь, забавляясь игрушками. Он был здесь, смеющийся, он был здесь, танцующий. Но вы слепы — что я могу поделать? Вы глухи, вы не способны слышать».
Японские дети до сих пор носят статуэтку только одного будды; это Хотэй. Он никогда не разговаривал, но всегда создавал ситуацию, где вы могли увидеть невинность в действии.
Когда невинность действует, присутствует Бог.
Посмотрите в пространство, и вы увидите, как Он ступает по облакам, простирает руки-молнии и нисходит дождем.
Это всего лишь вопрос перемены позиции. Когда дождь — идите танцевать под дождь. Вы же не из грязи, не исчезнете под дождем в грязной луже; и ваша одежда не так ценна, как радость, которую вы получите, когда облако будет изливаться на вас. Но вы предохраняете себя везде, нося всевозможные зонтики.
Вы увидите, как Он улыбается в цветах, поднимается и машет руками в деревьях.
Это просто вопрос перемены вашей позиции. Вы жили с идеей, что это только деревья, что это только облако, это только дождь.
Нет... это облако — и намного больше, это дождь — и намного больше, это деревья — плюс... А этот «плюс» — если вы можете ухватиться за него — трансформирует всю вашу жизнь в радость, блаженство и благословение.
— Хорошо, Вимал?
— Да, Мастер.
18. Я НАЗЫВАЮ ЭТО МЕДИТАЦИЕЙ
7 февраля 1987.
Возлюбленный Мастер,
Потом заговорила Альмитра: «Теперь скажи нам о Смерти». И он ответил: «Вам хочется узнать тайну смерти. Но где вы найдете ее, как не в сердце жизни?
Сова, чьи глаза, плененные ночью, слепы днем, не может снять покров с таинства света.
Если вы подлинно хотите узнать дух смерти, распахните свое сердце перед плотью жизни.
Ибо жизнь и смерть едины, как едины река и море.
В глубине ваших надежд и желаний лежит молчаливое знание запретного;
И как семена, спящие под снегом, ваше сердце видит сны о весне. Верьте снам, ибо в них скрыты врата в вечность.
Ваш страх перед смертью — лишь трепет пастуха, стоящего перед царем, который вскоре возложит на него руку в знак милости.
Разве в трепете пастуха не таится радость оттого, что он будет отмечен царем?
Но разве не трепет беспокоит его всего более? Ибо, что значит умереть, как не встать нагим на ветру и растаять на солнце?
И что значит, перестать дышать, как не освободить дыхание от его беспокойных приливов и отливов, чтобы оно могло подняться, расшириться и безвозбранно искать Бога?
Лишь тогда вы будете петь по-настоящему, когда изопьете из реки молчания.
Лишь когда вы достигли вершины горы, вы начали восхождение.
И лишь тогда вы исполните свой подлинный танец, когда земля потребует к себе вашу плоть.
Смерть — это одна из наиболее таинственных и все же наиболее обманчивых вещей в сущем. Каждый умирает, и все же я говорю вам: никто никогда не умирает. Смерть — это видимость, видимость извне. Вот почему умирает кто-то другой;
выне умираете никогда.
А человек, который умирает, умирает только в глазах тех, кто находится извне, не в своих собственных глазах, — если он осознает; он просто движется от жизни к жизни, в конечном счете, растворяясь во всем существовании.
Но смерть замучила человека. Есть многие, кто избегали даже задавать вопрос, просто из-за страха; они даже не произносят слова «смерть». И так не только обычные люди: человек калибра Зигмунда Фрейда боялся до того, что его друзьям и последователям запрещалось — никому не позволялось говорить о смерти при нем. Трижды случалось так, что неожиданно кто-то заговаривал о смерти — и Зигмунд Фрейд, основатель психоанализа, падал в обморок, лишался сознания. Страх, должно быть, был очень велик.
Мы делаем наши кладбища за городом, чтоб не наталкиваться на кладбище ежедневно по дороге на базар. Это из-за страха.
В детстве я любил ходить на чьи-нибудь похороны, не имело значения, кто умирал. Мой отец и мои дядья беспокоились, они говорили: «Тот человек был посторонним, он ни с какой стороны не приходился нам родственником; зачем тебе тратить свое время, идти на его похороны?»
Я обычно ходил и на похороны нищих. Я сказал: «Я узнал многое, провожая многих людей, которые умерли. Самая удивительная вещь из тех, что я узнал, — это то, что, даже когда человек на погребальном костре, пришедшие попрощаться с ним даже не присаживаются посмотреть на него. Их спины повернуты к погребальному костру, и они разговаривают о чем угодно, кроме смерти; ведь трудно избежать мысли о том, что, если каждый умирает, рано или поздно дойдет черед и до меня».
Есть знаменитое поэтическое выражение: «Никогда не спрашивай, по ком звонит колокол; он звонит по тебе». Когда кто-то умирает и звонит Церковный колокол, «никогда не спрашивай, по ком звонит колокол; он звонит по тебе».
Каждая смерть напоминает вам, что вы здесь всего лишь на несколько дней, возможно, завтра не наступит для вас. Конец все ближе и ближе с каждым днем, а после смерти — ничего, кроме неведомого мира, незнакомого — ни друзей, ни семьи, ни общества. Вы не знаете, что будет с вами, потому что вы всегда были в толпе. Смерть сделает вас одинокими.
Поэтому только те, кто знают искусство быть одинокими, пока они живы, остаются сознательными, когда умирают; в противном случае шок настолько велик, что перед смертью девяносто девять процентов людей, а может и больше, лишаются сознания. А умереть бессознательно, это значит - упустить такую великую возможность, потому что смерть открывает вам жизнь в ее полной наготе. Это один из самых значительных вопросов, какие только могут быть поставлены.
И еще кое-что, прежде чем я заговорю о Халиле Джебране; это поможет вам понять его утверждения.
Смерть не случайность. Это не так, что вдруг однажды, совершенно неожиданно, приходит смерть — и с вами покончено. Нет, смерть растет с вами, бок о бок, словно ваша тень. В день, когда вы были рождены, вы также и начали умирать.
Смерть и жизнь — это два аспекта одной монеты, два колеса одной телеги. Вы становитесь так очарованы жизнью, что никогда не видите того, что смерть тоже растет с вами. Это рост: точно так же, как жизни потребуется семьдесят лет, чтобы подойти к своей кульминации, и смерти потребуется семьдесят лет, чтобы подойти к своей кульминации. Только в кульминации они встречаются. Они всегда двигались вместе, но в крещендо вашей жизни они даже не вместе — они одно.
Те, кто хотят понять жизнь, должны понять и смерть. Те, кто не понимают смерти, никогда не смогут понять и жизни, но нас воспитали с таким огромным страхом смерти. Я видел людей закрывающих двери и уводящих своих детей внутрь, если проходит какая-то похоронная процессия. Я спрашивал: «Что вы делаете? Пусть ваши дети узнают, пусть они познакомятся: это конец... или, быть может, новое начало?»
С одной стороны это конец, с другой — это новое начало. Каждый конец это и начало тоже. А каждое начало подойдет к концу.
Религии сделали людей параноидальными в отношении смерти, того, что после смерти... особенно религии, которые были рождены вне Индии; они очень старые и у них нет той глубины или прозрения, что у религий; рожденных в Индии. Христианству только две тысячи лет, иудаизму только четыре тысячи лет, исламу только четырнадцать столетий; по сравнению с индуизмом... Один великий ученый из этого самого города, Пуны, Локманья Тилак, доказал — и его не могут опровергнуть уже почти полстолетия, - что индуистским писаниям, по меньшей мере, девяносто тысяч лет. И его доказательство этого настолько убедительно, настолько фактично, настолько исторично, что нет способа опровергнуть его.
Астрономы говорят, что девяносто тысяч лет назад было определенное положение звезд, какого никогда не случалось после, и это положение звезд описано в Риг Веде, самой древней книге на Земле. Невозможно описать его, если не пронаблюдать, а описание такое детальное... только недавно астрономам удалось описать его, и они были удивлены, что описания совпали в точности. Теперь это стало своеобразным доказательством, которое невозможно опровергнуть, — что индуизму девяносто тысяч лет.
У джайнизма век даже длинней, потому что первый основатель джайнизма, Адинатха, упоминается с великим почтением в Риг Веде. Никто не понимает таких людей, как Адинатха, когда они живут, когда они современники, потому что они всегда впереди своего времени, настолько впереди, что их судьба — быть непонятыми, осуждаемыми. Высокая оценка не для них, во всяком случае, при жизни. Наверное, через триста-четыреста лет их, может быть, и признают правыми, а всю массу человечества неправой.
Если Адинатха, принадлежавший другой религии, основатель другой религии, так почтительно упомянут Риг Ведой, это может означать только одно: он не был современником, он уже стал легендой. Он должен был жить, по меньшей мере, лет пятьсот назад. Возможно, джайнизм — наиболее древняя мировая религия.
Естественно, эти религии глубоко проработали каждую человеческую проблему. Все три религии, рожденные вне Индии, — христианство, иудаизм и ислам — верят только в одну жизнь. Это показывает, что они не исследовали жизнь в ее полноте — перед рождением и после смерти. Их промежуток очень невелик — эта сама жизнь. Их видение в рамках, они смотрят из окошка.
Только недавно несколько художников начали писать картины, не помещая их ни в какие рамки. Сначала их сочли ненормальными — без рамок никогда не было никакой живописи. Но их аргумент чрезвычайно веский, значительный. Они говорят: «Жизнь не имеет рамок, она продолжается и продолжается; как же мы можем помещать в рамки наши картины? Они представляют жизнь, они представляют действительность».
Но религии, которые смотрят только на эту жизнь, очень поверхностны, и для них смерть ужасно страшна — по той простой причине, что со смертью все кончается, после смерти есть только судный день.
Ни какая из этих религий никогда не исследовала того, что было перед жизнью. Неужто жизнь происходит из ничего? Такое невозможно. До жизни... Жизни были с самого начала, — если было какое-нибудь начало, — так или иначе, всегда. И после смерти ничто не кончается; караван жизни продолжается — в различных формах, в различных телах, — пока не достигнет океана, пока не придет к пониманию универсального существования.
Тогда исчезает необходимость иметь маленькое тело с заключенным внутри него сознанием; тогда вы можете жить как чистое сознание, часть целого. Вы будете петь в птицах, вы будете цвести в цветах, вы будете, нисходить в дожде. Вы станете землей, вы станете небом, вы станете звездами, вы станете всем.
Коль скоро такое понимание возникло в вас, вы обрели свободу — свободу от клетки, которую вы меняли миллионы лет. В первый раз вы на собственных крыльях в открытом небе.
Все три религии, рожденные в Индии, — индуизм, джайнизм, буддизм — расходятся во всем, кроме одной вещи. Они спорили по каждому пункту, исключая пункт согласия в том, что жизнь вечна; нет судного дня, а эта небольшая жизнь — не что иное, как всего лишь малое звено в долгой процессии.
Потому на Востоке и не было страха смерти. А когда страха смерти нет, происходит самый удивительный феномен: вы начинаете жить в полноте, потому что смерть — это половина вашего существа.
Если вы боитесь смерти, вы не можете жить полноценно. Ваша жизнь всегда будет в тени смерти; она может прийти в любой миг, и вы беспомощны — с этим ничего не поделаешь. Она приходит, не давая вам никакого уведомления, она приходит, как гость.
Я употребляю слово «гость», потому что это слово использовано древними писаниями Востока; но на санскрите, который является первоначальным языком, материнским языком для всех языков передовых стран, эквивалент слова «гость» —
атитхи.Его смысл: «тот, кто приходит, не говоря об этом заранее».
Титхизначит дата,
атитхизначит «тот, кто приходит внезапно, не говоря вам даже даты».
Гость не имеет этого качества — особенно современный гость, который осведомляется у вас досрочно, застанет он вас или нет. И даже тогда он приезжает и останавливается в отеле. На Востоке непостижимо, чтобы ваш гость останавливался в отеле. Это просто нецивилизованно.
Использовать для смерти слово
атитхичрезвычайно показательно. Вы не можете ничего поделать с этим; вы узнаете это, только когда оно произошло. И лишь те, кто очень удачливы, узнают это, когда оно произошло; большинство людей из-за страха лишаются сознания. У природы есть встроенная система: терпению есть предел; за ним вы попадете в бессознательное, вы не в силах терпеть.
Хирург знает прекрасно, что, если нужно делать операцию, человека нельзя оставлять в сознании: боль будет невыносимая. Следовательно, нужно делать анестезию или давать хлороформ, либо что-то такое, что лишает человека сознания; тогда вы можете часами делать все, что вам угодно, с его телом — резать конечности, удалять ему почки, любые раковые образования. Порой операция может занять шесть часов. Если бы человек оставался в полном сознании и не спал, вы, может быть, и преуспели бы в операции, но человек бы умер: это невыносимо. Потому природа и создала встроенный механизм: как только что-нибудь становится невыносимым, вы впадаете в бессознательность.
Так было только однажды. Королю Варанаси, в Индии, в этом веке пришлось перенести операцию. Операция должна была занять, по меньшей мере, два часа. Надо было вскрыть ему желудок и удалить какое-то образование, которое могло в любой момент превратиться в рак, но король был очень гордым человеком. Он сказал: «Операцию вы можете делать; но хлороформ или любой вид анестезии мне не нужен. Я тоже хочу наблюдать это».
Доктор сказал: «Так никогда не делается, и если вы умрете, то мы окажемся убийцами».
Он сказал: «Я могу дать расписку, что беру в этом случае ответственность на себя, потому что знаю, что не умру».
Была большая дискуссия между врачами, а врачи были созваны со всего мира — король был очень важной персоной. Они говорили: «Он просит странную вещь, пациенты не просят о таких вещах; но если мы откажемся, он отклонит операцию. Так или иначе, он будет убит. Если не делать операцию, то болезненное образование в его желудке может убить его в любой миг; поэтому лучше пойти на риск и не делать ему анестезии. Самое большее, он может умереть — в любом случае он умрет, но шанс есть: а вдруг он сумеет справиться».
Он был великим мастером медитации. Он сказал: «Я буду просто медитировать. Когда я медитирую, я полностью забываю свое тело, я полностью забываю мир, я становлюсь чистым сознанием; и я не думаю, что ваши инструменты могут коснуться или повредить его».
Операция была проведена. Хирурги дрожали, так как они занимались чем-то, чего быть не должно, но другой альтернативы не было, а король просто ушел в медитацию. Прошло два часа; операция завершилась успешно. Тогда он открыл глаза и сказал: «Даже смерть не помешает мне, потому что я принадлежу вечной жизни. Это не гипотеза для меня, это мой опыт». И он предоставил совершенный пример своего опыта.
Запад очень боится смерти по той простой причине, что это конец пути. После нее только одна вещь может случиться — судный день — и невозможно представить себе, как он может произойти. В один день миллионы и миллионы людей, которые умерли за века, будут подняты Богом из своих могил — они спят. Толпа выйдет очень большая, и половина из них будет женщин, вопящих. Каждый обязательно будет искать своих родственников, друзей, жен, мужей... Толпа будет такая огромная, а Бог будет выносить приговор каждому индивидуально. Это не сможет произойти за двадцать четыре часа, вне всякого сомнения.
Одни индусы и последователи восточных религий сжигают тела своих умерших, потому что сомнений нет — они перебрались в другое жилище. Теперь эти останки, этот скелет не нужно сохранять. Но мусульмане, христиане и евреи сохраняют тело. Египтяне дошли до максимального абсурда, они не только сохраняли тело, но и клали туда огромное количество пищи, ведь бедняге понадобится пища — а кто знает, когда этот судный день придет. Если умирал король, около пятидесяти-шестидесяти живых людей хоронили вместе с ним — слуг, телохранителей, жен, — потому что такой человек не может оставаться один.
Когда-то я жил около мусульманского кладбища, и однажды мне пришло предупреждение от управляющего, гласившее: «Вы не можете заниматься тут своими медитациями, так как мусульмане сильно раздражены».
Я подумал: «Почему мусульмане должны быть раздраженными?» Я пошел к управляющему и сказал: «Не вижу в этом смысла».
Он сказал: «Я мусульманин, я могу объяснить вам смысл. Место вашей медитации рядом с мусульманским кладбищем, а у вас есть медитация, в которой декламируется мантра:
Хуу! Хуу! Хуу!— это суфийская мантра, укороченная форма от
Алла-хуу, —и те мусульмане, которые лежат на кладбище, начали вставать, думая, что судный день наступил».
Я сказал: «Боже мой! Я никогда никого не видел».
Он ответил: «Вы и не увидите... но мусульмане очень раздражаются. Прекратите это! Вы беспокоите их мертвых; скоро весь город наполнится привидениями, а отвечать будете вы. Или поменяйте вашу мантру, или перемените место».
Сотни людей кричат: «Хуу! Хуу!» — и те мертвые думают, что наступил судный день, поэтому они поднимаются из могилы; а если кто-то вышел из могилы, естественно, он не хочет возвращаться туда. Многие могилы пусты... где же люди? Странно, но эта идея всего лишь одной жизни, — она не говорит ничего о том, откуда вы приходите, — это очень ненаучная позиция. Ваше рождение приносит жизнь, но откуда? Ваша смерть отбирает жизнь, но куда она уходит?
Восточные поиски были самыми глубокими, потому что они сосредоточились только на одной вещи. Вот почему на Востоке наука не развивалась, технология не развивалась, ведь всех гениев Востока интересовало только одно: раскрыть тайну жизни и смерти. И они обнаружили, что смерть — это только перемена одежды, тела, жилища — но ничто не умирает: до рождения вы были здесь, после смерти вы будете здесь.
Потому на Востоке смерть не страшна. Заботьтесь о том, чтобы сделать свою жизнь более сознательной, — вы не должны пропасть в заурядной, обыденной жизни, вы должны стать более алертными, более медитативными, чтобы к моменту, когда придет смерть, у вас была более высокая форма жизни.
Каждая смерть должна вести вас к более высокой стадии; окончательная стадия есть Бог, или универсальный дух.
