Киллер - Чистильщик

Набирая скорость, секач несся к зарослям, где его поджидал Феликс. Я на миг представил себе лицо охотника – сосредоточенное, с прищуренным левым глазом, – лицо человека, на двести процентов уверенного в своей неуязвимости и силе. Медведя, говоришь, твоя пуля завалит?! Ну-ну…

Кабан приблизился на удобное для прицельного выстрела расстояние. Выстрел из зарослей показался мне оглушительным, словно взрыв – раскатистое эхо моментально троекратно сдублировало хлесткий звук, больно резанув по перепонкам. Секач только пригнул голову пониже и, не сбавляя скорости, продолжал нестись вперед. Расстояние между ним и зарослями быстро сокращалось. Один за другим последовали еще три поспешных выстрела – Феликс попытался реабилитироваться.

Стремительным рыжим снарядом секач влетел в заросли, раздался глухой удар – словно ломом по коровьей туше, – послышался короткий душераздирающий вскрик, который мгновенно смолк. Кусты, где секунду назад я мог наблюдать верх фетровой шляпы Феликса, заходили ходуном, затряслись, оттуда послышался какой-то утробный рев. Несколько секунд спустя секач с окровавленной мордой выскочил из зарослей с другой стороны и неспешно затрусил в сторону леса. К месту трагедии стремглав мчались Жуков и его помощник, что-то отчаянно крича на ходу. Я аккуратно спустился с дерева и хорошей иноходью припустил прочь – делать мне здесь больше было нечего…

ГЛАВА 8

В 7.30 утра я уже был дома. Несмотря на прекрасную погоду и удачно проведенную акцию, настроение было просто преотвратительнейшим. Одолевали смутные сомнения как в правильности выбора режима функционирования, так и в целесообразности существования вашего покорного слуги на этой Земле. Очень уж мне не понравилась сложившаяся вокруг фирмы ситуация. Судите сами: за две недели я ликвидировал троих видных деятелей, так или иначе связанных с фирмой и занимавших в криминальном мире далеко не последнее место. Изъятие этих товарищей из оборота закономерно влекло за собой перераспределение сил и средств в соответствующих сферах, которое при определенном соотношении обстановочных факторов могло вылиться в бурные катаклизмы с непредсказуемым финалом. И хотя «Петрович» клятвенно заверил, что все делается во благо фирмы, а значит, и в моих интересах тоже, в сознании у меня поселилась безотчетная тревога, не позволявшая вздохнуть полной грудью и расслабиться. Тревога эта рождала тяжкое подозрение: а не уподобляюсь ли я обколотому дебилу, которого посадили с подрывной машинкой метрах в двухстах ниже плотины, обложенной взрывчаткой, и в установленное время велели крутануть ручку…

Стае, оставшийся за хозяина, решил для полноты ощущений добавить пару проблемок, которых мне как раз не хватало для комплекта. Пока я принимал душ и брился, он безмолвствовал, а когда мы уселись завтракать, выдал:

– Это… Ну, вчерась звонили из автоинспекции – спрашивали, в каком состоянии твоя «Нива» и где она сейчас находится.

Положив поддетый на вилку кусок ветчины, я медленно выдохнул и поинтересовался:

– Ну и что ты ответил?

– Сказал, что все хокей, – Стае пожал плечами, – и что тачка твоя стоит во дворе. Правильно?

– Ага, правильно, – подтвердил я и, промотав в уме все возможные варианты непредсказуемых пакостей, несколько успокоился. Вчера Феликс был жив и здоров, значит, звонок автоинспектора ничего общего с акцией не имеет. Ну а остальное переживем – пусть даже тачку отберут за злостное уклонение от техосмотра. Дон утрясет все проблемы мановением мизинца. Рассудив таким образом, я опять подцепил ветчину и потащил ее ко рту.

– И это… – Стае несколько смутился. – Ну, мы с Милкой уйдем от тебя… Щас вещи соберу, вот… Подбросишь до ее хаты? А то шмоток много у нее – неудобно на тачке…

– Тихо, тихо, тихо… – я водрузил ветчину на место и потер уши – показалось, что ослышался. – Ну-ка, ну-ка – еще разок и повнятнее.

– Мы от тебя уходим, – угрюмо повторил Стае, опустив взгляд. – Хата у нас есть. Я молодой и здоровый – «капусты» на харчи срублю всяко-разно. Ну вот, – он неопределенно развел руками.

– Это ты так решил? – поинтересовался я, угрожающе сдвинув брови. – Или надоумил кто?

– Я так решил, – Стае опасливо отодвинулся вместе со стулом. – А че? Че такого?

– А ты меня спросил? – едко ухмыльнулся я. – Ты ее спросил? – Я потыкал пальцем в сторону, где располагалась Милкина спальня. – Ты вообще кто такой, парень? Да недавно тобой тут вообще не пахло! А тут – нате вам, явился не запылился и давай распоряжаться! Ха! Деятель…

– Она все равно ничего не соображает, – тихо проговорил Стае и шмыгнул носом. – А ты… Она тебе не нужна. Ты вон – с Оксанкой… Да и помимо Оксанки у тебя еще есть – дома не ночуешь, а она вчерась звонила вечером.

– Кто звонил? Оксана? – переспросил я.

– Ага, она, – подтвердил Стае.

– И чего? Что ты ей сказал?

– Ну чего, чего… Сказал, что ты уехал куда-то. Я думал, она в курсе.

– А во сколько это было?

– Да где-то около двенадцати ночи…

– А как она отреагировала на твое сообщение о моем отсутствии?

– Ну как… Ну, сказала… Че ж она сказала… А, вот – сказала «а-ха!», раздельно так – «а-ха» – и швырнула трубку.

– Вот спасибо-хорошо! – Я задумчиво побарабанил по столу пальцами и горько вымолвил: – Все, старик, – кранздец моей спокойной жизни. Жизнь дала трещину, денег осталось два чемодана… Оксана мне закатит скандал, ты чего-то там тянешь… угу, угу…

– Да я че! – начал оправдываться Стае. – Просто жить на прикормке у доброго дяди не приучены мы… Ну, ты классный, конечно, мужик, но понимаешь… Милка тебе никто – вы уже скоко-то времени не живете, ага… Я тебе – тоже никто… Хата у нас есть…

– Хорош чушь пороть! – спокойно оборвал я Стаса. – Милка мне никто! Да она, если хочешь знать, неотъемлемая часть моего существования! Она – моя половинка! Я за нее жизнь отдать готов, если потребуется…

Стае отвернулся и непримиримо скрестил руки на груди. В соответствии с учением Хосе Сильвы сия поза свидетельствует о непреклонном стремлении оппонента стоять на своем и никоим образом не соглашаться с любыми разумными доводами, исходящими от противоположной стороны. Тупиковая ситуация. Она разрешима лишь двумя способами: либо мощным радикальным давлением на оппонента, либо заменой противоположной стороны на более импонирующую этому упрямому оппоненту особь.

Так-так… Ну калечить Милкиного братца в мои планы пока не входило – а посему я решил избрать второй путь по Сильве и заодно попытаться разрешить проблему с Оксаной.

– Вот что, – миролюбиво сказал я, ласково улыбнувшись надутому Стасу. – Ты, конечно, волен поступать как сочтешь нужным, но… но ты особо не торопись, мой юный друг. Тебе же ведь без разницы, когда съезжать?

– Ну, в принципе без разницы, – согласился Стае, несколько расслабившись.

– Так вот – давай эту проблему отложим на послеобеда, – предложил я, – до того момента как раз все прояснится. Идет?

– Ладно. – Стае придвинулся к столу, взял вилку и буднично сделал резюме: – Раз так – то и похавать можно. – И начал ударно метать ветчину с зеленым горошком и яичницу.

– Похавай, похавай, – согласился я. – А я пока пойду кое-куда звякну. – И направился в спальню.

Набрав Океании номер, я дождался, когда она сонно ответит: «Ну кто там еще?» (эта дамочка встает, как правило, не раньше одиннадцати), и быстро протараторил, не дав ей раскрыть рот:

– У меня жуткие проблемы с Милкой и Стасом. Если не поможешь – мне конец. Срочно приезжай, а то застрелюсь на фиг! Я тебя люблю, ты у меня – самая желанная! – И моментально положил трубку, тут же вырубив автоответчик.

Выждав, когда иссякнет желание моей дамы выяснить, в чем дело (это желание обернулось тремя сорокасекундными попытками дозвониться до меня), я включил автоответчик и набрал номер Бо. Его автоответчик сообщил, что хозяина нет, а если приспичило, можно оставить сообщение. Сообщение я оставлять не стал – мне было необходимо личное общение с персоной. А поскольку персона могла находиться минимум по трем десяткам адресов, я тяжело вздохнул и начал методично названивать всем знакомым, так или иначе связанным с жизнедеятельностью главы периферийной группировки. На восьмом или девятом звонке выяснилось, что я наконец попал куда надо. Попросив пригласить Бо к телефону, я дождался, когда в трубке раздастся его ритуальное сопение, и сообщил:

– Это я. У меня проблемы.

– Ну. – В данном междометии я уловил некоторую озабоченность.

Да не настолько серьезные, можешь не беспокоиться, – успокоил я Бо. – Просто, если тебе позвонит Оксана, скажи, что я вчера приехал к тебе ориентировочно в десять вечера и всю ночь мы пьянствовали. Короче – ночевал у тебя. Идет?

– Ну, – согласился Бо с заметным облегчением и нетрадиционно добавил: – Как сам?

– Хреновато, братишка, – признался я. – Боюсь, что скоро мне придется обратиться к тебе с более серьезными заморочками… Нет, я, естественно, постараюсь все разрешить своими силами, но ты будь готов, если что… Ага?

– Ну, – беспечно бросил Бо. – Прорвемся. Все?

– Все, – подтвердил я. – До связи.

– Пока, – сказал Бо и положил трубку.

Заглянув на кухню, я обнаружил, что прожорливый Стае благополучно аннулировал завтрак, приготовленный на двоих, и теперь мне предстоит еще разок выступить в роли кока. Немного подумав, я решил отложить это дело до прибытия психоаналитички, которая, будучи в хорошем настроении, могла бы, на мой взгляд, приготовить великолепный завтрак.

Оксана прибыла минут через пятнадцать. Вид ее не предвещал ничего, кроме семейного скандала. Резво подскочив к калитке, я принял озабоченное выражение лица и разом выдал на-гора:

– Вчера я, дурачок, решил немного разрядиться у Бо – ну и остался у него ночевать. А в это время этот придурок Стае такую штуку придумал – хочет съехать от меня и Милку увезти. Представляешь? Надо же – деятель! А кто будет за ней следить-ухаживать? Ему ж придется только на одну няньку круглосуточно пахать. Вот такие вот пироги. Помогай, солнышко…

На прелестном личике моей подружки несколько секунд явственно прослеживалась борьба эмоций. Наконец профессиональный аспект возобладал, и Оксана, прерывисто вздохнув, распорядилась:

– Ладно, разберемся. Давай этого… на кухню. И оставь нас одних.

Психопрофилактика длилась около двадцати минут Я за это время успел вздремнуть в прихожей под монотонное бормотание Оксаны и «бу-бу» Стаса – совсем как в прошлый раз, по прибытии Милкиного братца в наш город. Проснувшись, я обнаружил, что Оксана и Стае стоят рядом и улыбаются, наблюдая за мной.

– Храпишь, братан, – сообщил мне Стае. – Нос сломан?

– Ага, еще до рождения, – хрипло пробормотал я и поинтересовался: – Результат?

– Будет жить, – утешила психоаналитичка. – Пока будет. Через неделю-другую будет продумывать варианты с устройством на работу. У моего мужа в фирме наверняка найдется непыльная работенка для такого здоровяка. – Оксана кокетливо стрельнула в сторону Стаса глазками – он зарделся аки маков цвет.

– Но-но! – недовольно воскликнул я. – Ты мне это брось – кокетство свое. В другом месте будешь кокетничать, а тут вам не здесь!

– А это специфика работы, – отпарировала Оксана и кивнула в направлении моей спальни: – Пошли-ка уединимся – разговор есть.

О! Интересная мысль! Насчет уединиться в спальне я никогда не прочь, особенно если речь идет о прекрасной даме, долго и упорно не отвечающей мне взаимностью по одной только ей понятной причине.

– Но-но, парниша! – угрожающе воскликнула моя фурия, когда мы оказались в спальне и я без обиняков стремительно сграбастал ее в охапку. – Дистанцию соблюдай!

– Не понял! – обиделся я. – Кто кого в спальню позвал?

– А я что – сказала, что мы тут будем совокупляться?! – с деланым недоумением воскликнула Оксана. – Или у тебя действительно фуй в голове, как говорит твой друг Бо? Если это так, тебе надо экстренно лечиться, мой мальчик!

– Мне не нравится, как ты со мной разговариваешь, – медленно проговорил я, приняв каменное выражение лица. – Мне не нравится, как ты вообще со мной обращаешься. Давай, в конце концов, определимся в степени близости наших отношений. Ты меня мучаешь, Оксана, – неужели ты этого не видишь? Или это тебе доставляет удовольствие? Мужчина и женщина встречаются для того, чтобы доставлять друг другу радость. Для чего встречаемся мы?

Все, все, все, птичка моя! – ласково прощебетала Оксана, мгновенно поменяв тон. – Не надо так напрягаться – головка бо-бо будет! Разве я против? Давай определимся. Сегодня я тебя приглашаю к себе на ночь – мой сохатый укатил по делам в Самару. Вот и определимся там – не спеша, вдумчиво… во всех позах…

Я кисло улыбнулся – вот как интересно получается! Оказывается, достаточно принять суицидопредрасположенный вид, как психоаналитичка тут же идет на попятную. До сих пор я в таких случаях нервничал, ругался и пытался нахрапом осуществить свои незамысловатые намерения – как правило, это веселило мою мегеру и она оставляла меня пребывать в самом скверном состоянии духа, стремительно удаляясь восвояси. В настоящий же момент так ловко у меня вышло вовсе не из-за прирожденных актерских способностей. Я страшно устал сегодняшней ночью. После таких ночей я обычно напиваюсь до изумления и веду себя крайне неприлично. Когда это случается раз в квартал – ничего страшного, терпеть можно. Хотя, как мне кажется, со временем я сделаюсь полноценным неврастеником – даже если и делать это по разу в квартал. А тут – представьте себе – три раза за две недели. Не многовато ли?

Так вот, я страшно устал, при виде Оксаны кратко воспламенился тлеющей искоркой вожделения – эта фурия может воспламенить даже совершенно негорючий состав, – а когда встретил сопротивление – мгновенно утух. Спать. Сейчас мне хотелось только спать – ничего более не желала моя натруженная нервная система.

– Это что за новости? – Оксана по-своему истолковала отсутствие дикого энтузиазма в моем угасающем взоре. – Ты чем занимался ночью?

– Я всю ночь пьянствовал с Бо и Коржиком, – вяло сообщил я и зевнул во весь рот. – Теперь хочу спать. Я страшно рад, что мы проведем сегодняшнюю ночь вдвоем, сердечко мое. Но сейчас…

– Да-а-а-а уж, – озабоченно протянула Оксана. – Я тебя упустила. Извини – что-то в этом плане я дала маху! Ну ничего – сегодня вечером мы расставим все точки над «i». Сегодня…

Ты мне что-то хотела сказать? – невежливо перебил я свою собеседницу и прямо в одежде завалился на кровать, показывая всем своим видом, что готов немедленно отойти ко сну. Такие штуки в присутствии дамы сердца я ранее не делал никогда – совсем распоясался! Чтоб средь бела дня, да при виде великолепных грудей, прелестной попки и чувственного рта я завалился спать – да ни в жизнь! Вот ежели со всем этим эротическим комплексом да под одеяло – это я понимаю!

– Ай-я-яй! – обескураженно пробормотала Оксана и присела на край кровати. – Хочешь, я сейчас тебе… а?

– Не-а! – Я страшно зевнул, едва не вывихнув челюсть, и вяло помахал рукой, отвергая дар: – Уже все, май дарлинг. Уже уехал на ручной дрезине – как ты советовала. Так что ты там хотела сказать? Давай быстрее!

– Стае кое в чем прав, мальчик мой, – обиженно заявила Оксана. – Тебе надо расстаться с Милкой. Как это ни прискорбно – но придется.

– Мстишь за отсутствие алчного желания? – поинтересовался я, поудобнее укладываясь на правый бок. – Не мсти – вечером реабилитируюсь.

– Нет, – Оксана пожала плечами и грустно вздохнула. – Тут наши отношения ни при чем – это объективные факторы. Тебе придется расстаться с Милкой хотя бы потому, что она вскоре пойдет на поправку и ты пожелаешь жить с ней, как с женщиной…

– А тут ты – да? – проникновенно закончил я. – И мне предстоит делать выбор между двумя дорогими моему сердцу дамами, отчего моя легкоранимая душа будет страшно страдать! О-о-о-о…

– Придурок, – констатировала Оксана и для убедительности покрутила указательным пальцем у виска. – Я тебе серьезные вещи говорю, а ты прикалываешься. Может, выспишься, потом поговорим?

– Не-а, давай сейчас, – решительно сказал я, с трудом подавив очередной зевок. – Только в доступной форме, без психоаналитических выкидонов.

– Милка никогда не сможет спать с тобой, – Оксана сожалеюще развела руками, – более того, живя рядом с тобой, она будет чувствовать себя крайне дискомфортно, что может свести на нет реабилитационный курс и вновь обострить заболевание.

– Страху нагоняешь? – неуверенно предположил я.

Ничего подобного, – возразила Оксана. – Я была бы рада, если бы вдруг оказалось, что я ошибаюсь, но… но в сознании этой девочки ты всегда будешь ассоциироваться с той трагедией, которая с ней произошла. Она… она будет неразрывно связывать тебя и тех подонков, потому что…

– Ну чего ты несешь, а?! – возмущенно воскликнул я. – Ты же прекрасно знаешь, как было дело! Нету их, нету – не с кем ассоциировать! Она уже давно про них забыла…

Оксана смущенно замолчала и отвела взгляд. Я озарился мрачным предчувствием, что психоаналитичка вовсе не нагоняет страху, а дает мне верный прогноз, основанный на всестороннем анализе заболеваний моей маленькой женщины. Говоря Стасу, что о заваленных мной гоблинах, изнасиловавших Милку, знаю только я и Милка, я несколько кривил душой. Естественно, я рассказал об этом Оксане! Иначе как она могла бы заниматься с Милкой, не зная всех подробностей и причин? И потом – мне нужно было как-то реабилитироваться перед своей совестью. Близкий человек должен был знать, что я отомстил подонкам, совершившим ЭТО. Что я не тварь дрожащая, а право имею… Так вот, Оксана неоднократно туманно намекала на грядущие осложнения в наших с Милкой отношениях в связи с обстоятельствами трагедии. Особенно ей не нравились портреты Тимура, лоб которого Милка старательно метила моим шрамом. Намекала она, намекала! Но в конкретной форме обозначила эти осложнения лишь сейчас…

– Она всегда будет бояться тебя, – тихо сказала Оксана. – Она не сможет спокойно спать, зная, что ты находишься в соседней комнате. Спать в одной комнате с тобой – а тем паче в одной постели – она не сможет никогда. Ваша жизнь превратится в пытку. Ее подсознание будет постоянно безмолвно кричать ей, что ты – тот самый человек, из-за которого с ней случилось это. Мало того – это же подсознание будет кричать ей о том, что ты – тот самый человек, который знает, что с ней случилось это; который присутствовал при всем этом; который… который убил на ее глазах…

– Который вообще конченая сволочь и дегенерат, – тоскливо закончил я. – Который, будучи в жопу пьяным, оттарабанил ее в период болезни, после чего болезнь обострилась!

Я этого не говорила, – Оксана покраснела и отвернулась. – В принципе, конечно, но… Эм-м-м… в общем, этот эпизод может сгладиться со временем.

– Я очень надеюсь, что ты ошибаешься в своих прогнозах, радость моя, – сказал я, усилием воли отгоняя смертную тоску, пожелавшую захлестнуть горло слезливой петлей. – Ведь для разных типов больных характерно свое, особое течение заболевания. Так? Медицина частенько ошибается! А есть такие, которые вообще опровергают все устоявшиеся постулаты: вон, Порфирий Иванов, например, или этот… как там его – ну, академик Никитин…

– Дай бог, чтобы я ошибалась, – согласилась Оксана, вставая и направляясь к двери. – В принципе, если у вас все получится по-иному, я буду очень рада. Мы с тобой останемся хорошими друзьями – это я тебе гарантирую. Так что – пока спи спокойно, не насилуй себя тягостными измышлениями околосуицидного характера. Всему, как говорится, свое время – когда она окончательно пойдет на поправку, тогда и посмотрим… Только избави тебя боже форсировать события!

– В смысле? – встрепенулся я, уже почти убаюканный ровным звучанием мягкого психоаналитического голоса.

– Никогда не отпускай няню на ночь, если я не ночую у тебя, – твердо произнесла Оксана. – И не вздумай в ночное время заходить в комнату Милки, если она находится там одна. Ты понял меня?

– Понял, – обескураженно произнес я. – Я и так никогда…

– Ну вот и молодец! – прервала меня Оксана. – Продолжай далее в том же духе – и тогда мы еще посмотрим, как оно обернется. До вечера – я позвоню после восьми! – Она послала мне воздушный поцелуй и удалилась, закрыв за собой дверь…

Проснувшись, я обнаружил, что стрелки настенных ходиков фиксируют три часа пополудни, и почувствовал, что во мне настойчиво шевелится могучий зверь со всеми присущими ему первобытными инстинктами: желанием жить на всю катушку, жрать все подряд и размножаться с первой, кто под руку подвернется. Я мгновенно вспомнил, что ел аж вчера вечером, всю неделю жил кое-как, через раз, а размножался целую вечность назад – в понедельник.

– У.у.у.у.р-р.р) – кровожадно зарычал я, проанализировав весь комплекс одолевающих меня желаний, и вскочил с кровати, решив погасить две основные составляющие этого комплекса, а именно: желание размножаться и жрать.

– Вот щас пойду под душ и слегонца проананирую, – пообещал я, обнаружив своего стойкого солдатика во встопорщенном состоянии. – А то что ж – пока до психоаналитички доберемся, ты у нас так и будешь вытарчивать? Нет, так не годится! А потом уже можно и пожрать! – после чего со спокойной совестью направился к двери. Не тут-то было!

Телефон будто сидел в засаде, поджидая, когда я попытаюсь покинуть спальню. Едва я коснулся дверной ручки, он призывно затрезвонил.

– Ах ты скотобаза! – воскликнул я и показал телефону кукиш. Любопытство, однако, оказалось сильнее всех инстинктов – не дослушав окончания предложения автоответчика, я подошел и снял трубку.

– Бакланова хачу! – раздался в трубке грубый мужской голос с заметным кавказским акцентом. Я обмер – события давно минувших дней внезапно с отчетливой ясностью встали перед глазами, а в голове кто-то тоскливо крикнул: «Началось!» Неужели все по новой? Гоблины-кровники, тайная война, бессонные ночи и хронический переизбыток адреналина в крови…

– Кто… кто это? – прохрипел я, опустив взгляд и обнаружив, что первобытная эрекция, которой, казалось, никогда не будет конца, неожиданно самопроизвольно исчезла.

– Это я, мой офицерик! Тута возле будки какой-то хачек торчит – так я его попросила попросить, чтоб, значить, попросили тебя – для конспирации. Я молодец?

Я со стоном выдохнул и сполз на пол. Это была Ольга – губернаторова супруга и секс-машина многофункционального использования. Продышавшись, я выдал ей по первое число за склонность к конспирации, сообщил, что она имеет вполне реальный шанс своими дурацкими шутками сделать из меня полноценного импотента, и в конечном итоге поинтересовался, по какому поводу звонок.

– Тебя хочу, – с придыханием сообщила Ольга. Прям здеся, прям щас – о-о-о-о! Золотой ты мой, нецелованный.

От последнего эпитета я чуть не поперхнулся и ядовито поинтересовался, собираясь отбрить эту ходячую похоть самым жестким образом:

– Что – твой сохатый тоже укатил? На заседание Госдумы или с телками за город?

– А чей еще сохатый укатил? – живо отреагировала Ольга. – Тебя что – уже кто-то зацепил на сегодня? Почему ты говоришь «тоже укатил», а?

– Никто меня не зацепил! – лениво обиделся я, подивившись недетской сообразительности первой леди области. – Я, между прочим, не вещь! Просто книгу тут читаю – как раз аналогичный случай описывается…

– Книги читать вредно, – компетентно заявила Ольга. – Зрение тупеет.

– Что тупеет? – удивился я.

– Зрение, зрение, – повторила Ольга и вдруг, без перехода, будто тренировалась полгода на «горячей линии», жарко зашептала в трубку эротическим голосом: – Я тебя покусаю за ухи, а потом погрызу зубками зад головы – у тебя дрожь по мурашкам пойдет! Потома я буду тебе грызть затылок – ласково и нежно. О-о-о-о! Потома я буду покусать тебе спину, а сисей – туда-сюда по попке… – и в таком вот ракурсе, напористо и без перерыва, – минуты три. Перспектива, согласитесь, весьма заманчивая, хотя и несколько расплывчатая из-за особенностей губернаторшиного диалекта. К концу первой минуты «горячей линии» я заметил, что давешняя эрекция возвращается помимо моей воли. К завершению третьей минуты я чувствовал, что готов немедля бежать в цепкие лапы этого эротического чудовища и немилосердно эксплуатировать его во всех позах, дико крича и подвывая от переполнявшей меня страсти.

Рациональное мышление и какое-то подобие мужской гордости сделали было попытку воспротивиться этому спонтанному водовороту чувств.

– У тебя ревнивый муж, – жалко промямлил я, пытаясь представить, какие ужасные последствия может иметь для меня эта связь, буде губернатор вдруг об этом узнает, – и он в городе. Ни-зя!

Я в гробу видала этого стервятника! – возмущенно воскликнула Ольга. – Мы поедем на дачу к моей подружке. Классная дачка! Классная подружка! Полная тайна и конспирация. – И неожиданно заявила: – Ты знаешь, я такое упражнение постоянно делаю – для тебя, желанный мой, нецелованный! Такое упражнение – засовываю туда два пальчика, раскидываю ножки и обжимаю пальчики, обжимаю. О-о-о-о! М-м-м-р-р-р-р… Знаешь, из-за этого я тебя потом могу так обжать, так обжать – как кулачком! Таким маленьким, горяченьким, влажненьким кулачком! Представляешь?

Знаю я, знаю – испытал уже разок. «Вот сволочь», – подумал я и попытался разогнать перед мысленным взором заклубившиеся было в хаотичном беспорядке вагинообразные воронки, желавшие засосать меня всего без остатка.

– У меня это… м-м-м-м… короче, дела у меня – вот, – отчаянно пробормотал я, вспомнив Оксану и обещанный чудесный вечер вдвоем, – да, дела у меня. Я буду после 19.00 страшно занят – просто невероятно занят!

– Нам для этого хватит два часа, – деловито сообщила Ольга. – А еще – на мне такое же платье… э-э-э-э… блузка с бретельками, ага. Помнишь, я порвала бретельку, и у меня сися выпала. Представляешь – щас такая же штучка получится! М-р-р-р?

Я представил. Восхитительная незагорелая грудь, тяжелая, как спелый плод, с торчащим кверху нежно-розовым соском, при одном взгляде на который возникает необоримое желание припасть к нему губами… «Вот сволочь! – вторично подумал я. – Интересно, что будет из этой… этой… короче – что из нее получится к тридцати пяти годам, когда она в совершенстве освоит свое прирожденное дарование».

– Я… Я не знаю! – потерянно крикнул я. – Я ничего не соображаю!

– А и не надо соображать, золотистый мой! – обрадованно воскликнула губернаторша. – Я в двух шагах от тебя! Возьми тачку и езжай в сторону Демьяновской. Возле гостиницы притормози и помахай ручкой из окна. Тута я к тебе и упаду. А потом я тебя уже увезу к подружке – ниче соображать не надо! Токо быстрее, мой желанный, – тот хачек, которого я попросила тебя попросить, – он, козлина, торчит и стрижет глазами. И не отстает ведь, козла кусок! – последнее восклицание было адресовано хачеку – Ольга выкрикнула его куда-то в пространство.

Ладно, еду, – сдался я. – Только учти – я жрать хочу, как стадо диких… – хотел сказать «кабанов», но осекся, – э-э-э… короче, как стадо диких всяких. Со вчера не ел – некогда было…

– Я тебя накормлю, – клятвенно пообещала Ольга. – Ты токо поезжай, поезжай, радостный мой! Уж я тебя накормлю…

Она действительно оказалась совсем рядом. Спустя десять минут я подрулил к гостинице и принял на борт это секс-чудо в возмутительно короткой юбке и, как обещали, некоем подобии блузки на бретельках, совершенно не скрывавшей умопомрачительных грудей, едва не вывалившихся наружу при посадке и чуть было не ставших причиной инфаркта у пожилого лысого таксера, разинувшего оторопело рот на последней фазе вдоха.

– Рот закрой, и поехали, – сердито посоветовал я водиле, по-джентльменски захлопывая дверь за губернаторшей, и тут же рявкнул на приволочившегося было следом за Ольгой тщедушного хачека, отделившегося от толпы на остановке: – Продано! Иди дрочи, недоделанный!

Через двадцать минут мы вырулили на Демьяновскую – элитарный частный сектор Новотопчинска – и остановились у «дачки» Ольгиной подруги. Губернаторша швырнула таксеру стольник и, не ожидая сдачи, повлекла меня за руку к массивным железным воротам. Я покорно трусил за своей укротительницей и, раскрыв рот, глазел на апартаменты. «Дачка» была очень даже ничего: три этажа, оранжевая черепица, фигурные оконные рамы и прочие прибамбасы в стиле «зажравшийся номенклатурщик конца 90-х» – все это безобразие утопало в пышной зелени заботливо рассаженных вдоль забора деревьев.

– А там, кроме твоей подруги, никого больше нет? – запоздало поинтересовался я, когда Ольга нетерпеливо давила на кнопку звонка у калитки в воротах.

– Там есть кто, – скороговоркой бросила Ольга. – Но он нам не помешает.

Дверь распахнулась – с той стороны стоял здоровенный мужлан звероподобного вида и негостеприимно хмурился, собираясь, очевидно, раскрыть рот. «Сейчас зарычит и бросится», – подумал я и опасливо отстранился. Мужлан, однако, рычать не стал – он расплылся в широченной улыбке и по-уставному принял вправо, приветственно вскинув вверх правую руку.

– Привет, Жоржик, – прощебетала Ольга, влача меня за собой и решительно направляясь к дому.

– Это… это… а? – поинтересовался я, оглядываясь на мужлана, который, закрыв калитку, не спеша двинулся за нами.

– Ладин телохранитель, – пояснила Ольга, забегая на крыльцо. – Муж ее одну боится оставлять – могут изнасиловать.

Я хотел было спросить, отчего это Ладу могут изнасиловать, но в этот момент мы оказались в холле, и вопросы отпали. На широченной тахте, среди кучи разноцветных журналов, возлежала очень симпатичная дамочка лет этак двадцати трех-четырех и лениво пускала в потолок кольца, стряхивая пепел с сигареты себе… в пупок. Сказать, что она была голой, я бы не решился: на голове у дамочки имелись бигуди, повязанные прозрачной косынкой. Более предметов туалета на этом холеном теле я не обнаружил, а потому мгновенно покраснел, засмущался и стыдливо отвернулся, делая вид, что рассматриваю интерьер.