Memoires de la mode от Александра Васильева - Тайны парижских манекенщиц (сборник)

Пралин, Фредди

Тайны парижских манекенщиц

© А. М. Григорьев, перевод на русский язык, 2010

© А. А. Васильев, предисловие, фотографии из личного архива, 2010

© ООО «Издательство «Этерна», оформление, 2010

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

Предисловие к русскому изданию

Из всех женских профессий – профессия манекенщицы в сегодняшней России, на мой взгляд – самая манящая для юных созданий. Тысячи, сотни тысяч юных дев, живущих в больших и малых городках бескрайней России, думают всерьез о подобной карьере. Пределом мечтаний многих бывает победа на конкурсе красоты, контракт с маленьким модельным агентством. Ну а потом? Переезд в большой город, в Москву, пожалуй, работа на Неделе моды, участие в фотосессиях для модных журналов, приглашение в известный Дом моды. Вдруг повезет, и модельер станет шить новую коллекцию специально для Вас, и Вы станете звездой показа, фотографы будут ловить Ваши позы, повороты, улыбку, так редко, увы, теперь посещающую лица моделей. А на одном из таких звездных показов к Вам подойдет представитель парижского или миланского модельного агентства и предложит месячный контракт. Увы, деньги не большие, но шанс упустить никак нельзя.

И вот Вы, уже признанная в России модель семнадцати лет отроду, пройдя все административные формальности и получив шенгенскую визу, ранним утром приземляетесь в парижском аэропорту «Руасси – Шарль де Голль». Вас встречает негритянка или арабка из модельного агентства, отвозит на небольшую съемную квартиру, где живет уже молоденькая польская и юная шведская манекенщицы, и так для Вас начинается парижская жизнь.

Есть и другой вариант. В аэропорту Вас встречает молодой мужчина, один из совладельцев модельного агентства, и в роскошном автомобиле привозит на большую съемную квартиру, роскошно обставленную, там уже живут три девушки, молдаванка, украинка и сибирячка. И так начинается Ваша «не модельная» жизнь в Париже или, может, в Стамбуле?

Оставим первый, более скромный вариант. Девушку привозят на фотопробу к молодому фотографу. Если съемка будет удачной, есть шанс найти какую-то работу – от рекламы шампуня до скромного показа молодого начинающего дизайнера с Мадагаскара или из Ливана. Вы не говорите ни слова по-французски, а французы, как выясняется, не сильны в английском. Не беда, у Вас с собой русский мобильник, и Вы названиваете по нескольку раз в день маме, иногда отправляете СМС-ки Вашему единственному Игорьку или Марку, плачете и грустите в этом самом Париже, которого не знаете, боитесь и избегаете. Вас неприятно поражает небрежность в одежде современных парижанок, Вы ищите глазами привычные силуэты тюннингованных блондинок на шпильках и в супермини в кафе и ресторанах. Их даже нет в ночных клубах, куда вы попадаете со своими новыми коллегами по профессии. Вас тянет на сладкое, а в агентстве Вам предлагают есть больше морковки, яблок и сельдерея. Уфф…

Но вот кастинг за кастингом, Вас начинают чаще выделять из манекенной толпы, которая в сезон коллекций в Париже составляет около 20 000 девушек, из них смогут заработать этим трудом на жизнь лишь 2 000 моделей, и только 200 избранниц будут успешными, а 20 – знаменитыми. Контракт за контрактом, Дом за Домом. Вы внезапно становитесь фавориткой известного фотографа из Vogue или Harper's Bazaar, Вас букируют на показ в Милан, Токио, Нью-Йорк. Косметическая фирма предлагает Вам рекламную съемку на Маврикии или Багамах. На показах фотографы начинают Вас замечать, а публика внезапно аплодировать тем модным нарядам, в которых выходите Вы… Успех модели, кроя, цвета, формы, а может, и Ваш личный успех. Постепенно вы становитесь настоящей профессионалкой. Ваша походка обсуждается. Молоденькие, еще неопытные девушки начинают копировать Вас, и, как не странно, Вам меняют имя. Вы теперь не Людмила, не Даша, не Таня – Вы стали Сесиль, Ванда или Сибирь… Ой, сколько нового!

Постепенно Вы входите во вкус к профессии и начинаете оценивать Париж. После долгих и мучительных попыток начинаете с удовольствием есть устриц, отличая их по размеру и вкусу. Полюбите эскарго – виноградных улиток, а позднее и ракушки «було». Начинаете судить о винах и шампанском, но в ресторанах заказываете себе только салаты и вареную свеклу, словно Ниночка Якушова в исполнении Греты Гарбо. Официант напоминает: «Мадемуазель, Вы не в поле, Вы в ресторане!» Но Вы за свое – фигурку надо беречь… она денежная, Ваша фигурка! И евро, и доллары начинают Вас радовать не на шутку… Вы постепенно овладеваете секретом снисходительной улыбки и из «русской буки», как Вас называли в том первом, маленьком парижском агентстве, куда попали три года назад, становитесь долгожданной феей подиумов. Знаменитое агентство берет за Вас большие гонорары, буккеры постоянно предлагают новое. И вот, Вам приходится заводить одновременно две квартиры: одну – в Нью-Йорке, другую – в Париже, и Вы мотаетесь по три раза в неделю через Атлантику на самолетах. Жаль «Конкорд» упразднили, быстрее было бы лететь!

В Россию удается попасть только летом, для продления визы, потом и новые романы. Он старше Вас, но богат, у него трое детей от первого брака, но он щедр и аристократичен, бонвиван, одним словом. Сказочная жизнь! Жаль, что сказка так быстро проходит. Наступает возраст, когда работы становиться все меньше, приходит новое десятилетие, и Ваш тип лица, увы, больше не в моде. Ищут брюнеток с карими глазами… а Вы блондинка 27-ми лет. Если не сложилась семейная жизнь, то Вы можете вернуться в Россию и преподавать в школе моделей или торговать в элитном бутике, а может стать и его управляющей. А может, Вам удастся написать блистательные мемуары, как это умело сделали манекенщицы середины ХХ века Пралин и Фредди! Удивительно, но их рассказ будет перекликаться с моим описанием среднестатистической успешной карьеры модели. Просто у них не было языкового барьера – они француженки – и не надо было делать два старта: один – в России, другой – в Париже. Уверен, что эти воспоминания Вам не только понравятся, Вы влюбитесь в них! Они станут гидом, настольной книгой для тех, кто мечтал о подобной карьере, но не сделал ее; для тех, кто мыслил себя красавицей, но не был оценен по заслугам; для тех, кто мечтал жить в Париже, но не сумел; и для всех, кто любит моду! Ее тайны, загадки, закулисье этой гламурной индустрии, которую французы окрестили haute couture.

Истории Пралин и Фредди схожи и различны. Схожи эпохой – обе работали в моде в 1940–1950-е годы, обе были успешны, востребованы, любимы. Огромный опыт человеческого общения, путь к успеху и подноготную подкладку моды они изложили на бумаге. Их воспоминания впервые выходят на русском языке в серии «Memoirs de la Mode», и они необходимы. Полное отсутствие подобной мемуарной литературы из уст манекенщиц, если не считать разрозненных журнальных публикаций, позволят нашим читателям, и любителям и профессионалам, узнать этот мир под иным углом зрения.

Узнать истории превращения грошовых мидинеток в королев красоты. Удача и упорный труд должны сопутствовать Вам! Эти воспоминания – прекрасная возможность погрузиться в закулисье великих парижских домов моды – Люсьена Лелонга и Жермены Леконт, узнать о начале карьеры Кристиана Диора и Пьера Бальмена, начинавших вместе, но создавших свои Дома порознь… Прекрасные картины Парижа тех лет, и всех городов и стран, куда нашим героиням довелось попасть с век пароходов, а не самолетов: Нью-Йорк и Голливуд, северная Африка и Скандинавия. Большое количество иллюстраций сделает приятное чтение еще и пиршеством для глаза.

А сколько полезных уроков вы извелечете из этих мемуаров! Чужой опыт прекрасен тем, что позволяет нам не набивать шишек там, где их уже набили другие.

Интеллектуальный уровень манекенщиц оставляет желать лучшего, это неоспоримо. Но, прочитав довольно легкомысленные воспоминания красотки Пралин, Вы будете приятно удивлены аналитическим складом ума Фредди, которая не только стройно излагает свою профессиональную жизнь, но и посвящает Вас в тайны копирования моделей haute couture, в мир шпионажа от моды. Очень интересны будут новые дополнения из истории парижской моды от ее основания Чарльзом-Фредериком Вортом до середины ХХ века. Читатель узнает много новых имен, фактов, биографических деталей, и радости от чтения этих книг не будет конца.

Итак, приятного чтения!

Александр Васильев,Париж-Москва, 2010

Пралин[1]

Парижская манекенщица

Близкой подруге

МАДАМ МАЗАРАКИС,

побудившей меня написать эти строки

Часть первая

Быть может, я слишком молода, чтобы писать воспоминания? Но кто из нас знает, когда приходит эта пора?

Родилась я, похоже, в Вандоме, где прожила до шести лет. Особых воспоминаний не сохранила. Отец, занимавший пост на предприятии «Дебер» (чудный запах шоколада!), решил отправиться в Париж, где один из его дядьев предложил «положение с будущим» в T.C.R.P[2]. Там он работает и сейчас. Сначала мы жили у Восточного вокзала, потом окончательно устроились в Бурже. Бурж – это и есть моя родина! Главная улица с отвратительными мостовыми, состояние которых не улучшалось от гужевого транспорта, связывающего Париж с северными районами. Аэродром. Он на моих глазах расширялся, обрастал зданиями, посадочными огнями, наливался светом и собирал в дни героев-пилотов Коста[3] и Мермоза[4] шумные толпы пешеходов, множество мотоциклов и автомобилей, сбившихся в пробку, что отвлекало нас, местных ребятишек, от игр с веселыми воплями.

Некоторое время мы жили в хижине. Но наша семья была не без амбиций! Уже мечтали о небольшом доме, куда мы и въехали, когда мне исполнилось десять. Старая приятельница помогла приобрести его, хотя потребовались ежедневные жертвы. Мама пошла работать «к перчаточникам», чтобы не просрочить платежей, – сколько еще лет приходилось экономить! Но все же мы «у себя»! Каковы бы ни были палаццо и дворцы, где я позже бывала, «у себя» всегда будет этим одноэтажным домиком с четырьмя комнатами, небольшой лужайкой перед крыльцом и крохотным огородом позади, который мой отец, садовник от Бога, превратил в уголок наслаждений. (Какими вишнями мы там объедались!)

18 месяцев

5 лет, на свадьбе

10 лет, торжественное причастие

У меня два младших брата: Бернар, умница – куда мне до него! – немного молчун, и Жанно, младше меня на семь лет, «воспитанием» которого я горжусь – в то время, когда он едва выбирался из коляски! Каждый раз, когда мне хотелось поиграть в классики, я официальным тоном объявляла, что «отправляюсь прогулять Жанно». Как забыть тот день, когда, прыгая на одной ноге, я вдруг заметила, как коляска с привязанным малышом покачнулась и покатилась в сторону ру…

Я с воплем бросилась вслед. Коляска нырнула в воду, глубина семьдесят сантиметров. Жанно в какой-то растерянности трет глаза, но не ревет, а пыхтит… Местная мегера обругала меня и выдала папе, а тот в приливе справедливой ярости схватил меня, чтобы отшлепать по заднице… но просто подбросил в воздух, едва не плача от угрызений совести, что «плохо обошелся со мной»!..

Я поступаю в коммунальную школу в Курневе. Четверть часа ходьбы. Учительницы, быть может, еще помнят о «здоровой козе», полном ничтожестве в арифметике, хорошистке по французскому, середнячке в прочих науках (!), но любительнице пошуметь и устроить розыгрыш. Я прячу кроличьи лапки в парты соседок, а те, коснувшись их, начинают вопить.

– Кто принес эту дрянь? – спрашивает мадемуазель.

– Я.

Или мадемуазель отбирает у меня (десятый раз) тюбики губной помады, которую я называю ячменным сахаром.

Я переболела всеми детскими болезнями: свинкой, краснухой, скарлатиной. Меня оперируют, чуть не умерла (три месяца в больнице), когда проглотила гвоздь, который держала губами, пока мама прибивала к стене рамку. При этом крепко стою на ногах, благодаря конскому фаршу, которым меня потчуют, всегда готова играть в чехарду, в прятки, даже в войну, во все игры мальчишек и драться с ними, когда они дразнят меня за мои пристрастия: «Булочные закрываются, спички (мои худые ноги) появляются?»

Ноги служат, чтобы врываться во двор, лазить на чердак, крутить педали велика, их было много в моей жизни, и я буквально срослась с ними с трех лет.

Мама, я еще была малышкой, однажды повела меня вместе с теткой, мадам Пуссен, на какое-то дефиле в дом моды… Вот это да!.. Сказочные платья, восхитительные женщины, с показной небрежностью курящие сигареты… Мой крохотный мозг потрясен: «Мама, хочу стать такой же!»

Мать пожимает плечами. Манекенщица? Разве это профессия?! По крайней мере, для Саньи! А что скажет отец! Однако она прививает мне, девчонке, любовь к тряпкам. Она будет одевать меня до двадцати лет. Ее страстью были обувь и плащи с капюшоном. По поводу шляпок у нее была масса оригинальных идей. Сколько раз я таскала старые отцовские рубашки и бабушкины платья, чтобы наряжать кукол и Жанно!

В день первого причастия, несмотря на то что в приступе благочестия точно знаю – облатка[5] превратит меня в «другую девочку», я горжусь своим самым красивым платьем из органди[6], украшенным старинными кружевами (увы, излишне коротком, ибо из-под подола торчат мои ноги). Платье взяли напрокат за большие деньги. Белое мне идет. Но этот цвет можно упрекнуть за то, что он требует постоянного ухода. Не помню вечера, когда не приходилось бы стирать, латать или чистить чулки или белые туфельки, чтобы они выглядели свежими.

Я получила аттестат. Мне исполняется тринадцать лет. Чем заняться? Вести жизнь «маленькой светской девочки»? Мама склонна к такому варианту, ибо любит меня наряжать и часто отказывается от моей помощи в хозяйственных работах, чтобы не портить мои руки. Но у меня иной настрой. Видя семейные трудности, когда «надо откладывать» (три ребенка растут и рвут одежду!) на трехмесячный взнос:

– Мама, я хочу работать.

– Работай здесь.

– Я хочу зарабатывать, чтобы вносить свою лепту.

Тетя Пуссен[7], о которой я говорила (не семья, а птичий двор! Мать, урожденная Коломб, потому отец зовет ее «своей голубкой»), начальница одной из служб на заводе Картье-Брессона в Обервиле, обратила внимание, что у Жаннин – это я – хороший почерк и грамотное письмо: «Устрою тебя в нашу контору!»

Увы, у Картье-Брессона не нуждаются в «писарях». Меня сажают перед машинкой для крепления уголков коробок. С половины восьмого утра до половины шестого вечера.

Я не раз падаю в обморок: «Эй, Жаннин, очнись!» После четырех месяцев работы я однажды, почувствовав себя плохо, обратилась (впервые) в медпункт.

– Лучше? – спросила меня медсестра.

– Да, – ответила я, припудриваясь.

Мне стало настолько лучше, что, пропустив обеденный перерыв, я ушла и заказала себе еду в бистро. И спокойно вернулась домой:

– С меня хватит!

– Что скажет тетя?

Мадам Пуссен обиделась. И дулась на нас три месяца.

– Я поищу что-нибудь другое!

Где? Объявления в Paris-Soir печатаются не для слепых. Газета выходит к шестнадцати часам. Надо приходить заранее, следить за появлением продавцов. Нас собирается человек пятьдесят: девушки с впалыми щеками, старухи, которые выглядят еще печальнее! Заглянув в рубрику «Работа», надо садиться в метро – я чаще вскакиваю на велосипед, – чтобы оказаться первой у работодателя. Странно, но, как бы я ни спешила, меня всегда опережают. Словно другие претенденты сговариваются с газетными торговцами! (Понадобились годы, чтобы это понять.) После множества неудач я наконец становлюсь «помощницей секретаря» в фирме пишущих машинок. Денег не платят, но дают уроки (редкие) стенографистки-машинистки. Два месяца на этом месте, и я ухожу, получив кое-какие зачатки секретарской работы.

Утром и вечером сажусь в метро вместе с толпой учеников и шутников.

– Бьюсь об заклад, ее зовут Николь!

– Нет. Сюзанна!

– Может, спросим?

– Мадемуазель, у нас пари, как вас зовут?

Я называюсь, едва шевеля губами, но в глубине души польщена. С ухажерами надо подождать.

И вот мне четырнадцать. Я выгляжу на шестнадцать и горжусь этим. Я смешиваюсь с толпой безработных, изучающих «Табло» на улице Шато д’О.

«…Личная секретарша… Явиться в 9 часов…»

Утром нас сто пятьдесят, за порядком следит полицейский. Меня сопровождает мама. Работодатель, импресарио, посредник по случаю, который явно интересуется… моими ногами.

Он берет меня на 800 франков и на следующий день объявляет:

– С вашими ножками я вижу вас скорее манекенщицей… или танцовщицей!

– Я секретарша, месье.

Несколько недель, пока длится наше сотрудничество, я слышу один и тот же припев: «Можете зарабатывать 1000 франков. Мы могли бы совершить небольшое путешествие…»

Ага! Притворяюсь, что ничего не понимаю. Но девчонка из Буржа вовсе не так глупа. Я с восьми лет обладаю знаниями в некоторых деликатных вещах. Еще тогда я узнала, что поцелуй в губы – источник всего, а главное, детей… особенно если обнимаешься и лежишь вместе. Приятели мне рассказали многое… хотя я ни в чем не уверена да и питаю к этому невероятное отвращение.

Господин Ремон славный человек. Он совладал с собой и через шесть недель заявил: «Малышка, вы стоите большего, чем прозябать у меня. У вас задатки стать “настоящей секретаршей”!» Даже малышкой я была ему крайне благодарна за возможность вносить в семейную кассу чудесные стофранковые банкноты!

Вынужденное безделье, я упрекаю себя. Потом становлюсь няней – да, няней! – у двух детишек по адресу Порт де СенКлу. Все было бы неплохо, если бы не тяжелые ночи. Родители твердо верили, что я работаю секретаршей-машинисткой, ночую в городе, чтобы не пересекать Париж каждый вечер… Мы были в сговоре с хозяйкой. Но я уставала. Слишком тяжелая работа: ломались ногти, трескалась кожа рук, и я их прятала от матери по выходным, когда возвращалась в Бурж под радостные вопли Жанно.

Что еще? Работа курьером, когда я весь день моталась по городу, перевозя пишущие машинки, и не всегда портативные. Другая работа – беготня по банкам для инкассации чеков. Представьте себе тощую клячу, продувную бестию (ее дела налаживаются) с сотнями тысяч франков в маленькой сумочке от Lancel[8], которая съела все мои сбережения. (К счастью, тогда вооруженных ограблений было меньше, чем сегодня!)

С небрежным видом вхожу в шикарный магазин: «Сколько стоит этот пуловер? Можно померить этот жакет?» Невзначай приоткрываю хранилище банкнот. Иногда у меня даже бывает задаток… с которым готова расстаться с легким сердцем.

Туннель длиною в год, когда, немного отчаявшись, вынуждена заниматься маленькими «жанеттами», чтобы доставить удовольствие кюре Курнева[9] (хотя не особо верю в Бога). Никакая не синекура[10]. Мы отправляемся с малышами в Луару или Уаз. Какая жара в июле! Тридцать мальчиков и девочек, требующих постоянного присмотра, с которыми надо играть, которых надо кормить и поить, содержать в чистоте, прятать от солнца и грозы и учить катехизису. Ощущение безделья. Мне скучно, папа пытается развеять меня, обучая после ужина вальсу и фокстроту.

Объявление на улице Шато д’О:

«Требуется помощница швеи…»

14 лет, с ребятами из прихода

Я прихожу, и меня принимают на работу в Дом Suzanne[11] в старом квартале в районе Восточного вокзала. Ни с той, ни с другой стороны нет особого энтузиазма. Мать:

– Это тебе действительно нравится? Пойдешь?

– Все же это шитье!

Вовсе нет. Лишь грязная работа: подмести мастерскую, уложить пакеты, перетаскать их – и все время на ногах. Даже не дают петлицу прошить.

Швеи обращаются ко мне начальственными окриками:

– Ученица, подай булавки!

– Ученица, очисти это!

– Ученица… Я отвечаю:

– Меня зовут Жаннин.

– Твое имя нас не интересует.

Однако атмосфера мне нравится. Особенно когда с каким-то барахлом в руках я отправляюсь в Шатийон-Мули-Руссель[12] за образчиками или подборкой бархатов на улицу Этьен-Марсель. Меня манит запах с привкусом пыли магазинов, когда разворачивают рулоны тканей, неприметный аромат канифоли. Жесткие и мягкие ткани словно разговаривают с пальцами, волшебно красочные, как крылья бабочки. Так и хочется кричать: «Я часть этого!» (Этого мира шитья и моды, к которому стремлюсь.)

И конечно, посвящение в легкие нравы мидинеток, хотя разговоры не переходят за грань обычных пересудов. Большинство девушек постарше уже обзавелись Марселем или Жан-Пьером, которые вечером ждут у выхода. Одна из девушек, начав толстеть, покидает нас.

– Какую закалку она получила!

– Как ей теперь жить?

Комментарии впечатляют меня. Я нервно сжимаю корсаж вокруг растущей груди.

Набираюсь храбрости – демон отрочества! – показать всем, что добилась права… танцевать. Родители подтверждают: «Верно». Семейные балы в округе у Сурда, в Бараке. Там по субботним вечерам и воскресеньям собираются все местные девчонки порезвиться и пофлиртовать под снисходительными взглядами мамаш. Моя выглядит совсем молодой – красивая, без макияжа, с тонкой талией, – многие принимают ее за мою сестру, льстя этим больше мне, чем ей.

Я тоже пользуюсь успехом. Мне нашептывают, что я мила и потрясающе танцую (спасибо, папа!), что я самая элегантная. Мы с мамой потрудились. Вскоре – бах! – я обзавожусь настоящим кавалером. Как он хорош! Его зовут Рене. Профессия? Она кружит голову всем – авиатор! Пилот! Из скромности умалчивает o своих подвигах, но звание старшего капрала, отлучки в некоторые вечера, несколько оброненных слов («Мое такси…», «Мой механик…») весьма красноречивы. Я сразу же влюбилась! Как же он заставит меня страдать, этот ловелас-подросток!

Ему всего девятнадцать; но в этом возрасте уже Гюнемер[13]…

У него есть друг Рауль, неразлучный спутник, в чьи обязанности входит подогревать страсти. Рене ухаживает за мной.

Он «любит» меня! Но не заговаривает о браке, что втайне беспокоит меня. К счастью, он не очень предприимчив, хотя вскоре добивается права поцеловать меня в губы, что едва не заканчивается рвотой.

Что я для него? Однажды замечаю у него на пальце… кольцо! Неужели женат? И даже не удосужился сказать мне! Я подумываю о самоубийстве. В следующую субботу его нет. Нет и в воскресенье. А должен был прийти… Ужасное беспокойство, которое лишь усиливается, когда Рауль показывает телеграмму:

«Отправился в испытательный полет. Думай обо мне…»

– Рауль, это опасно!

– Жаннин, он просит вас думать о нем.

Короче, этот красавчик Рене потрепал мне нервы – я даже пожелтела от злости, увидев его с другой девушкой. Я очень ранима, чтобы не испытывать боли, но слишком горда, чтобы упрекнуть его в измене.

У Suzanne для меня нет будущего. Оставаться на побегушках? Я, как говорил господин Ремон, достойна большего. В один прекрасный день я беру расчет.

Семья не ругает меня. Как же я люблю свою семью! Но по прошествии месяца бездействие начинает меня тяготить. Терзает мысль, что семье «в нагрузку» малыши, которые растут и требуют расходов, а мама вновь собирается идти работать!

В тот день я, вырядившись в маленькую принцессу-буржуа, сажусь в парижский автобус, обедаю в ресторане: «Надо выбиваться в люди!»

Прогуливаясь рядом с церковью Мадлен, застываю перед объявлением в витрине на улице Тронше:

«Требуется начинающая продавщица, представленная родителями».

А если войти?

– Я хочу это место.

Это бутик модельного мастера – и ткани, ткани! Хозяин, темноволосый мужчина с рокочущим акцентом, доброжелателен, мило улыбается: «У вас есть рекомендации?»

Господь вдохновляет меня: «Месье, я ищу работу уже долгое время. Если хотите, моя мать завтра придет к вам. Я делала тото и то-то. Возьмите меня. Я в отчаянии».

Славный Сапорта[14] взял меня на работу.

У Сапорты у меня обширный круг обязанностей. Идет 1937 год. Платят мне, дебютантке, очень мало, но обещают небольшие подарки.

Единственная служащая. Хозяин командует и берет на себя «крупные продажи». Мне поручена повседневная торговля, а также подбор тканей, поэтому утром я появляюсь у торговцев шелком, тканями, лентами и роскошными пустяковинами. Меня знают по работе у Suzanne, но теперь я со страстью торгуюсь.

– Ну и хватка у этой малышки!

Я обедаю вместе с Сапортой (и очаровательной мадам). Я буквально слилась с делом и запомнила директиву хозяина: «Надо, чтобы женщина, зашедшая купить шляпку, ушла с отрезом ткани на манто».

Торговля превращается в увлекательное дело, когда ощущаешь себя энергичной продавщицей с хорошо подвешенным языком. Я вхожу во вкус, торгую выкройками, слегка полинявшими платьями, шляпками, залежавшимися в витрине. Покупатели меня знают; торговые посредники приходят ко мне, чтобы я не бегала по поставщикам, говорят:

– Не стоит утруждать такие ножки!

– Не волнуйтесь! У меня есть велик.

На этом велике я начиная с весны проделываю свои три лье из Буржа.

Я зарабатываю. Сапорта повышает мне зарплату на сто франков в месяц.

Среди основных клиентов множество милых «девчонок», фланирующих по соседству. Я болтаю с ними, они мне нравятся.

В мире всего хватает! Быть может, они… «расклеются» на моих глазах. (Проклятые болезни!!) А пока во время полицейской облавы я прячу парочку из них в туалете.

Субботы и воскресенья по-прежнему отдаются Бараку. Идиллия с Рене продолжается без изменений, что крайне бы удивило врача из предместий, которого цитирует автор романа «Влюбленные женщины»[15]: девственниц старше семнадцати не бывает. Доктор! Быть может, потому, что девственницы не нуждаются в ваших услугах! Я без всякого стыда остаюсь таковой. И множество моих подруг! Наше примерное целомудрие зависит от целомудрия наших воздыхателей (они видят, с кем общаются), от наших дремлющих чувств (пробуждение будет только прекраснее!), а в моем случае – и от наставлений папы: «Малышка, теперь ты работаешь и вращаешься среди разных людей. Тебе надо ковать свое будущее. Если оступишься (понимаешь, о чем хочу сказать?), сама скинешь себе цену. Мужчины – свиньи. Берегись их, особенно обходительных. Стоит начать, как уже не остановиться. Так и покатишься по склону прямо до потаскушки. Стыд, нищета, больница. Твоя мать была настоящей девушкой. Хотелось бы и о тебе говорить те же слова».

Дорогой папа! Его откровенный урок, словно из других времен, звучит в моих ушах в минуту легкого искушения. Его подкрепляют предупреждения (по поводу болезней) молодого кюре, который некогда напугал меня скрытым намеком на «опасность потерять зрение» из-за кое-каких неосторожностей. Сам он был красивым мужчиной. Глаза его сияли как свечи. Единственный раз, когда он выслушал мою исповедь, я хотела признаться ему в своих псевдокриминальных мыслях. Один из его вопросов привел меня в ужас.

– Нет, нет, никогда! Нет, отец мой… И, словно по наитию, я придумала:

– Я украла десять франков у мамы!

В ту зиму пополз слух, что готовится большой конкурс на звание Мадлон четырех коммун: Дранси, Буржа, Бланшмениля и Курнева. Я прихожу в восхищение, которое тут же охватывает всех местных девушек. Но конкурсантки должны иметь обязательно «не менее шестнадцати лет» (мне еще нет и пятнадцати), быть «дочерьми ветеранов» (у папы званий хоть отбавляй), «быть красивыми» (вот так!..).

– Мама, записываемся?

– Наденешь свое платье в обтяжку из оранжевого плюша! Когда я появляюсь в мэрии, понимаю, что одним из моих болельщиков будет мэр: «Тебе всего четырнадцать, но думаю, тебя все же запишут».

Вскоре меня начинают считать одной из фавориток, а главной соперницей становится хорошенькая мадемуазель Симон, которой, быть может, не повезло, что ее не «представили».

Великий вечер. Конкурс проходит в Праздничном зале, заполненном отцами и матерями, братьями и сестрами, в присутствии жюри, которое возглавляет начальник авиации Буржа.

В зале множество людей со сверкающими галунами.

Я вытянула 23-й номер (это число станет для меня счастливым). Ощущаю свое везение, когда выхожу с цветами в руках, обтянутая платьем, которое подчеркивает (я уже не краснею) округлости груди. Борьбы не было – выбирают меня. Президент Союза ветеранов взмахом руки останавливает крики «браво»: «…Мадемуазель Жаннин Саньи… Дочь ветерана войны… Ее победа – успех для нее и для нас».

Какая радость! Больше! Я потрясена, тем более что в уголках глаз папы сверкают искорки. Все наши знакомые окружают его: «У вас красивая дочь!»

По громкоговорителю объявляют: «Наша Мадлон открывает бал!»

Вот так, запросто, с «президентом», за ним следуют – как я горда! – начальник авиационного лагеря, руководитель группы «Журавли», а потом множество галантных офицеров, которые спешат записаться в кавалеры. Рене нет. Тем лучше! «На задании», – предупредил он. Я уже не так наивна и предполагаю, что он попал в полицию. Кстати, он в последние дни довел меня. Я приревновала, но сумела совладать с собой! Нельзя опускаться до мужчин, особенно когда твоя грудь обтянута великолепным сине-красным шарфом, на голове красуется пурпурно-золотая шапочка и ты шествуешь по залу, словно королева среди своих подданных.