Тени у порога

Он лишь мотнул головой и прищурился. Те уже переправлялись через реку. Черенок под ним дернулся, захрипел и побежал под уклон слишком быстро, начиная спотыкаться. Узкий мосток почти не задержал чужаков — сбившись в кучу, они лезли напролом как слепые. Трещали хлипкие поручни, булавками в подушечке швеи из черной массы отряда во все стороны торчали копья, кривые мечи, выгнутые луки с жалами стрел. Одна из лошадей с наездником наконец оступилась, и два силуэта — человека и лошади — кувырнулись над тихой водой. Огромный фонтан брызг окатил наступающих. У самого Вадковского тоже было не все в порядке: его совсем скособочило, сползало седло — видимо, стрела перебила подпругу и следовало освободить одну руку, чтобы вцепиться в уздечку. Но разве выбросишь щит или, не дай бог, копье? Второй месяц ныл бок — последствия стычки с хризами. Удар палицей был страшен, щит тогда спас от смерти, но предательски заехал под ребра... По-звериному, словно желая выпить кровь своих лошадей, чужаки, привстав на стременах, припали к гривам. Злые и в то же время радостные лица. Направленные, казалось, прямо в лицо блестящие острия копий. Ничего не боятся, нелюди проклятые, даже щитов не носят. Вдруг седло под ним съехало как по маслу. Вадковский от неожиданности выпустил щит, свободной рукой отчаянно ловя уздечку, но уже понял, что падает. Он увидел мокрое брюхо коня, древко стрелы с бегущими к оперению черными каплями, потом несущуюся в лицо, сотрясающуюся свору врагов — почему-то вверх ногами. И тут все покрыло налетевшим сбоку дымом — горели избы. Дым отнесло в сторону. Вадковский закрыл голову руками, готовый встретиться с землей. Он сидел в легком кресле, прохладный воздух стекал с далекого потолка. Освещение было выбрано «вечернее нейтральное». Перед ним расстилалось нечто, похожее на очень большой, очень серьезный музыкальный инструмент — изогнутый полумесяцем пульт. Вся поверхность в сенсорах и разноцветных огоньках — в основном зеленых. Кажется, они и должны быть зелеными. Это значит, что-то в порядке. Он не смог вспомнить, что именно. Это не музыкальный инструмент. Скорее пульт управления. Вадковский медленно опустил руки, в замешательстве огляделся: высокие стеклянные стены, смутно знакомая ночная панорама: в бархатном провале темноты редкие огни — временные дома участников проекта, и еще, гигантским кругом, сорок девять ярко-желтых, светящихся изнутри янтарем колоссальных столбов нейтрализаторов, Внутри очерчиваемого ими круга никто не живет — там только один источник света, не яркий, но самый большой: если долго всматриваться, из темноты проступит призрачный сиреневый купол, высотой с пирамиду Хеопса. Если смотреть еще дольше, купол начнет менять цвет, становясь все ярче, при этом совершенно не освещая округу. Но купол почему-то не интересовал Романа. Он посмотрел на ладони — ни мозолей, ни порезов. Осторожно ощупал голову слева, от виска до уха, левое предплечье, правую голень — все было цело, нигде не болело. Он встал из-за пульта, вышел на середину зала. Присел пару раз, держась за правое колено — в порядке. Что-то не так... Черенок! Стрела ранила его. Враги прорвались там, где их не должно быть. Это не просто тылы, это абсолютно секретные резервные территории с заготовленным на случай вторжения продовольствием и оружием. Пусть отряд врага мал, но сам факт его проникновения сквозь кордоны... «Стоп, стоп. Какие лошади, какие тылы? Я сейчас нахожусь на космической станции, идет сеанс метасканирования. — Вадковский огляделся. — На космической станции? Вообще-то я не где-то в средневековье и не на космической станции, а точнехонько в километре от земли на вершине столба, коих числом ровно пятьдесят, которые окружают — что?» Вадковский всмотрелся в едва видимый сиреневый пузырь. Никаких ассоциаций. Он ощутил неуверенность — а Земля ли это? Явных поводов для подобных сомнений не было. Разумных летающих розовых деревьев за окном не наблюдалось. Но была в окружающем какая-то странность. А еще значимость какая-то. Знак. Символ. Он потер лоб. С памятью что-то творилось. Воспоминания выныривали по-очереди, предлагая себя на выбор. Образ космической станции, где остались Слава и Гинтас, был куда более призрачным, чем столкновение с разъездом врага в глубоком тылу, но почему-то казался единственно настоящим. Однако реально Вадковский ощущал себя именно здесь — на вершине громадного столба, в пустом стеклянном зале наедине с непонятным пультом. Он застыл в замешательстве. Пульт за спиной заорал тревожным, по всем признакам, голосом. Вадковский подпрыгнул, беспомощно обернулся. Надо что-то сделать? Кажется, надо. Но что? Он прочитал первую попавшуюся надпись над крошечным — в две кнопки — пультиком, впаянном в стекло: «При аварии перевести ТКУ в автоматический режим. Сбросить КИН». Два сенсора кололи глаз оранжевыми огоньками. Зал, оказывается, пестрел оранжевыми точками. Не красными, не зелеными. Оранжевый — это плохо или хорошо? Цвет тревожный, но это не цвет опасности. Все было как во сне, когда понимаешь, что видишь сон, — любопытство и отстраненность. Все, кроме одного — безопасности Роман не чувствовал. Наоборот, стремительно наваливалась тяжесть неисправимой ошибки и вины. Его вины. Оглянувшись на полыхающий алым пульт, Роман прижался лицом к прозрачной стене. Космическая станция начала таять, размываться — как сон под давлением просыпающегося дня. Вокруг все было слишком. реально. Ярко светились желтые столбы, по кругу заколоченные в земную кору, быстро разгорался мертвенно-сиреневый купол, назначение которого вспомнить не удалось. На этот раз свет купола проявил из окружающей тьмы лес на много километров вокруг. Мир превратился в плоскую гравюру из нечищенного серебра. От домиков с уютно светящимися окнами, что лепились у подножия столба, торопливо сорвались в небо и ушли ввысь какие-то летательные аппараты. Один из столбов налился малиновым светом, размазался, задрожав с огромной частотой, и исчез, превратившись в смерч быстро гаснущих искр. Купол издал чрезвычайно низкий рык, покачнувший остальные столбы, и в сторону бреши в гигантском частоколе на куполе разгорелось слепящее пятно. Ночь исчезла. Жесткий алебастровый свет залил ковер леса до горизонта. Деревья у подножия столба окрасились малиновым. Роман испуганно бросил взгляд вниз. Так и есть, малиновым светился его столб. Роман попятился от прозрачной стены, чувствуя, что ноги безвольно прирастают к полу. Зал задрожал, у предметов появились туманные ореолы. С плеском и стуком откуда-то свалилась кружка. От темного пятна пролитой жидкости поднимался пар. Роман вспомнил, что недавно пил кофе. Запах кофе выдернул из небытия цепочку воспоминаний. Запах свежемолотых зерен, разбор вчерашних наблюдений, инструктаж, начало дежурства. Он на Земле! Проводится эксперимент с... Романа швырнуло на пол, и через мгновение опора исчезла. Он оказался в потоке свежего ветра, в вихре бесчисленных оранжевых огоньков. Снизу налетел, погасив другие краски, страшный, обжигающий фиолетовый холод.

Вадковский выдохнул и открыл глаза. Лядов с тревогой подался к нему. Романа колотил озноб. Перед его остановившимся взором огромные желтые столбы один за другим, как петарды, превращались в вихри искр. Пейзаж до горизонта таял в разгорающейся ослепительной вспышке.

Поднятое к потолку лицо стеллармена застыло вдохновением дирижера, тянущего гениальную ноту — закрытые глаза, безвольно-счастливое лицо.

— Ну, Роман, — с видимым трудом вернувшись к реальности, сказал стеллармен. — За несколько минут ты продвинул исследования на много месяцев вперед.

Стуча зубами, Вадковский повернул голову:

— Мне показалось, это на Земле.

— Трудно сказать. Обрывок, дата неизвестна. Нужно время, чтобы увязать твое видение с тысячами других фактов и предположений. Но уже многое становится ясно.

— Рома, — позвал Лядов.

— Все в порядке, — процедил тот, крепко обхватив себя за плечи.

Лядов накинул на плечи Вадковскому одеяло. Тот закутался и застыл, нахохлившись.

— Гинтас, — сказал Ангрем, — теперь ты.

— Давно готов.

...Трайнис, намертво зафиксированный в кресле пилота, смотрел прямо перед собой на гигантский экран, края которого уходили за спину. Таких экранов на кораблях быть не могло, но Трайниса это почему-то не удивляло. Раз сделали, значит так надо. Рейс был сложным. Он должен доставить чрезвычайно ценный груз. Какой груз — неизвестно. Его это не касалось. Надо доставить — и все. И он доставит. Расслабив напряженные веки, он привычно скользнул взглядом по индикаторам панели управления. Все в норме. Путь чист...

— Мы не только раскрываем запыленные тайники памяти и ловим эхо громадной работы мозга, проходящей без участия сознания — это может простое ментальное сканирование. Кстати, правильнее его называть мнемосканированием. Мы делаем большее — пускаем человека в места, принадлежащие ему по праву, но пока не освоенные наукой. Никто не знает, почему вы увидели все именно так. Существуют ли в реальности эти места? Или это некритичные архетипы в общем контексте культуры?.. — Ангрем оборвал себя на полуслове, прислушался к чему-то. Быстро сказал: — Приношу огромную благодарность от звездных людей. Предстоит большая работа по определению истинного источника сигнала. Виденное вами уникально. Результаты будут обработаны в кратчайшие сроки и сообщены вам лично.

Направившись прямо в синюю стену, Ангрем замедлил шаг, обернулся. Почти незаметная волна рванулась от него радужным пузырем.

Экипаж «Артемиды» восковыми фигурами на полуденном солнце начал обмякать.

— Все, бойцы, спать, — не в силах сдерживать зевоту, пробормотал Трайнис и упал лицом в подушку.

Лядов мягко повалился набок и мгновенно заснул, успев только подложить под щеку ладонь.

Вадковский боролся с невероятной тяжестью внезапного сна, пытаясь ухватиться за какую-то мысль. Ах, да... Голубоватый след тает на стене. Наверное, долго смотрел на оранжево-красную подушку, слушая рассказ Лядова. Или Трайниса. Кто-то ведь рассказывал что-то интересное, и такое длинное. А я задремал. Завтра расспрошу. Вадковский с легким сердцем упал в подушки.

Проснувшись раньше всех, Лядов уселся перед экраном.

— Потравина.

Всю поверхность экрана заняла неразобранная смятая постель. Донеслось неспешное шарканье.

— Вы вчера рановато улеглись спать, — задумчиво произнес Сергей Георгиевич, откуда-то сбоку вплывая в поле зрения. Устало присев на кровать, он сгорбился, упершись локтями в колени, и посмотрел прямо в глаза. Неясно было, разбудил ли его звонок Лядова. Руководитель научной лаборатории зевал, часто помаргивал покрасневшими сонными глазами, но одет был в наглухо застегнутую рабочую куртку.

— Скопилось утомление, — пожал плечами Лядов. — А еще мы устали от неизвестности.

Сергей Георгиевич оживился:

— Да-да, как раз вчера завершился полный цикл исследований. Началась обработка данных. Поверьте, мы все тут тоже горим от нетерпения.

Трайнис и Вадковский появились за спиной Лядова.

— Что случилось? — с тревогой прошептал Роман, дуя в дымящуюся кружку.

— Каковы результаты? — спросил в экран Лядов.

— Гораздо меньше, чем самые скромные ожидания. В вас изменений не найдено, ни на каком уровне. Можете не волноваться. Результаты ментоскопирования, кроме прекрасного путевого фильма, ничего не дали. Мы знаем, что вы видели на Камее, но что стоит за этими чудесами и ужасами? Приходиться идти «в лоб» — пытаемся смоделировать в симуляторе непротиворечивую причину, основываясь на перекрестных наблюдениях. Пока ничего не получается. При любом раскладе машине не хватает как минимум одного звена, либо что-то остается лишним. У нас до сих пор нет даже гипотезы. В общем, там какая-то чертовщина. По-моему, надо закругляться с гаданиями, организовывать тяжелый экспедиционный крейсер и прорываться на Камею.

— Правильно! — горячо поддержал Вадковский. Кашлянув, он уткнулся носом в кружку.

— Поверьте моему опыту. — Потравин посветлел лицом, встретив единомышленника. — На Камее лет на двадцать одной только исследовательской работы. Таких масштабов и концентрации необъяснимых явлений человечество еще не встречало. Весь Аномальный архив бледнеет рядом с этой загадкой. Вернее, ваш случай украсил архив прекрасной жемчужиной.

— Выходит, вы увидели то же, что и мы, — разочарованно сказал Лядов, совершенно не заметив вспышки энтузиазма.

— Чуть больше, — посуровел Сергей Георгиевич. — Некоторые детали ваше внимание упустило, но в памяти они отложились.

— Например? — с жаром спросил Вадковский и отхлебнул из кружки. Лицо его вытянулось. Опустив кружку, Вадковский оглядел кают-компанию. Взгляд остановился на стене камбуза. Там висела узкая вертикальная картина-чеканка. Какой-то условно-мифологический витязь с трофеем в руке в виде шкуры леопарда и луком за плечами.

— Что с тобой? — покосился Трайнис. — Кофе не тот?

— Кофе? — медленно переспросил Вадковский, заглядывая в чашку. — Вот именно — кофе. Во сне я уронил чашку с кофе. Вокруг что-то происходило. Какое-то напряжение, опасность... Ничего не помню. Жаль. Странно, это был тот самый сон, который мне уже снился пару раз, и я никогда не мог его целиком запомнить. Первый раз он мне приснился лет в пять. И повторяется он всегда без изменений.

— Не у тебя одного, — шепнул Трайнис. — Ведь у Славы...

— Вы меня слушаете? — вежливо поинтересовался Сергей Георгиевич.

— Простите, — спохватился Вадковский. Он одним ухом слушал начальника лаборатории и продолжал скользить глазами с предмета на предмет, то хмурясь, то поднимая брови.

— Так вот, о том, что пропустило ваше внимание, — сказал Потравин. — Это касается вас, Роман. Помните первую ночь на Камее? Группа шла по лесу, вы замыкали и делали зарубки. В какой-то момент вам показалось, что вы отстали и со страхом бросились догонять Гинтаса и Станислава. В суете вы не обратили внимание, но в памяти отложилось вот что.

Справа от вас в пяти шагах среди деревьев неподвижно висели два неярких бледно-зеленых или голубоватых пятна. Примерно на высоте лица прямоходящего. М-да... Расстоянием между собой эти пятна тоже напоминали глаза. Весьма любопытно, не так ли?

Вадковский завел глаза к потолку, мысленно оказавшись в ночной чаще. Повернул голову направо, где во мраке среди темных деревьев, на высоте лица прямоходящего... Роман потряс головой и торопливо хлебнул кофе, пробормотал:

— Это страшно, Сергей Георгиевич.

— Я вас понимаю, — медленно проговорил руководитель научной лаборатории — то ли он в чем-то сомневался, то ли что-то обдумывал. — Но гораздо интереснее другое. Стелларменов почему-то больше всего интересовали результаты ментоскопирования. Даже больше, чем физические параметры планеты. Мы передали им эту информацию. От стелларменов мы получили уникальный, замечательный, великолепный полетный дневник. Но опять это только кино. Даже их полумистические методы исследований не проникли в физическую сущность так называемых «черных ящиков» Камеи. Уже устоялся новый термин — информационный коллапс. Вы можете видеть, что вода закипела, но датчики ничего не сообщат о повышении температуры... — Речь Сергея Георгиевича совсем замедлилась. Схватившись за подбородок, начальник лаборатории на несколько секунд крепко задумался, совершенно забыв о слушателях. Встряхнулся. — Прошу прощения. Как я уже сказал, фактически карантин можно прерывать. Вы, как у нас говорят, «глубокая норма». Но порядок есть порядок — карантин должен быть пройден до конца. Дотерпите еще неделю. Заодно дождетесь выводов единой комиссии. Надеюсь, общими усилиями что-то раскопаем. А пока хочу вас порадовать: отменяется мониторинг всех типов, станции возвращается полная информационная свобода, неограниченное общение, можете пользоваться синтезатором.

Вадковский вцепился во вздрогнувшего Трайниса и начал вырываться, словно тот держал его:

— Пустите меня! Я хочу домой.

Сергей Георгиевич, непонятно пробормотав «и тут дети», скомканно попрощался.

Вадковский нацепил на голову эйдосимулятор, плашмя рухнул на разоренный диван — гнездо из простыней и подушек, и бросился посещать родной дом в режиме симулятора.

Чтобы снизить нагрузку на транспортную систему человечества, сделать полноценное общение практически мгновенным, но и не сводить его к банальному видеосеансу, Земля была сдублирована в недрах Пространства в уникальном по масштабности симуляторе, названном незамысловато «Зеркальная Земля». Это был один из немногих, если так можно выразиться, официальных симуляторов. Никакие вольные изменения в нем не допускались, разве что в сторону еще большей реалистичности. Создателями симулятора было гарантировано полное соответствие реальной Земле вплоть до монолитных объектов сантиметрового размера. Спутники с орбиты и зонды в атмосфере постоянно отслеживали изменения: где-то во время бури упало дерево, построили новый дом, камнепад перегородил долину, озеро покрылось льдом, орел свил гнездо. Некоторые сложности возникли с животными и насекомыми. Они вели скрытную жизнь, массово мигрировали, становились жертвой хищников, нарождались тысячами и миллионами во время взрывного развития популяции. Уследить за ними и адекватно отразить поведение в «33» было практически невозможно. Было принято решение симулировать фауну по запросу. Те же сложности были с отражением быстротечных, редких и других подобных им явлений. Следящие спутники и зонды вполне могли пропустить пылевой вихрь на какой-нибудь заброшенной проселочной дороге, где вы устроили пикник, пригласив часть гостей виртуально, а потом бы у вас были расхождения в воспоминаниях. Тщательная прорисовка выполнялась по личному желанию там, где человек бывал чаще и хотел видеть предельно натуральной имитацию привычных мест. Теоретически в этом случае детализация могла дойти до размера атомов. Такие общие вещи, как погода, время суток, расположение светил в космическом пространстве всегда отражали реальное положение дел. В силу масштабности это было несложно. Обязательных условий на «Зеркальной Земле» было три: в отличие от прочих симуляторов законы природы здесь не нарушались, изменения на «Зеркальной Земле» могли быть только отражением изменений на Земле настоящей. И последнее. Факт нахождения на «Зеркальной Земле» должен был постоянно напоминаться человеку одним из нескольких тщательно отобранных психологами способов. У Вадковского, например, в правом верхнем углу, куда бы он ни смотрел, висела красная полупрозрачная буква «К». На заре симуляторов была распространена шутка — на спящего надевали эйдосинтезатор и будили внутри симулятора в том же самом месте. Порой получалось очень смешно, что и говорить. Но после нескольких трагически-забавных случаев это было запрещено, и появились те самые «напоми-налки».

Мгновенно перескочив несколько миллиардов километров, Вадковский уже бежал по знакомой лужайке к своему дому. Реальная кабина т-порта тоже могла переместить довольно далеко — за тысячи километров, но появиться сразу там, где захотел, без всякой техники, босиком на траве — было в этом что-то божественное.

Роман бежал по дорожке, вертя головой по сторонам. Земля под ногами была особенно приятно упругой. Хотя скорее всего это только казалось. У него возникло ощущение, что он отсутствовал дома целый год.

Вокруг никого не было. Естественно, никто ведь не знает, что он решил посетить дом виртуально. Даже при многолетней и постоянной заполняемости симулятора мелкими деталями и приметами реальной Земли здесь все-таки было пустовато. Никто не собирался отслеживать все изменения, происходящие в реале. По большому счету «Зеркальная Земля» была суммой индивидуальных мирков, наложенных на базовую физическую модель планеты. Забавно было, пройдя сквозь неестественно пустынный пейзаж, окунуться в щедро заселенный оазис, жизнь в котором кипит и не выходит за невидимые пределы, отражающие ареал обжитости данного места на реальной Земле. А покинув оазис, вновь двигаться по пустынной, стерильной территории.

Широкий подоконник был чист и прохладен. Роман с наслаждением влез в окно своей комнаты, привычно отведя рукой ветку клена. Постоял, озираясь. Вдохнул всей грудью. Кажется, зацвели эти желтые цветы на клумбе. Он всегда забывал их название. Все вещи стояли именно на тех местах, как и «снаружи». Только записки не оказалось на столе. Или он оставил ее на подоконнике? Роман пробежал по комнатам.

— Мам! Пап!

Было тихо.

Пройдя через дом, Роман с заднего крыльца ступил на теплую траву и сказал в пространство:

— Вызов симулятора «Зеркальная Земля». Я дома.

Он упал на траву, раскинул руки, вонзив в дерн пальцы. Дома... Даже дурацкая буква «К», парящая среди облаков, не портила ощущение, что он на Земле. Все-таки идея «33» гениальна.

Про дом Вадковский уточнил не случайно. Он мог быть за полкилометра отсюда на том самом озере, где наверняка затаился в прибрежных зарослях Тема и нервно бьет хвостом, следя за рыбами на мелководье. Кот был введен в симулятор лично Романом, но сейчас отсутствовал. Наверное, в самом деле охотился на озере.

Первым прибыл отец. Он выглянул на открытую веранду, скользнул взглядом по саду, не замечая лежащего Романа. Роман оттолкнулся от земли, перелетел через перила, повис у отца на шее. Они закружились среди плетеной мебели. Отлетел в угол легкий стул.

— Цел, путешественник?!

Роман промолчал, только сильнее сжал руки. Что-то горячее пробилось из-под ресниц.

— Задушишь.

Роман ослабил хватку. Улыбаясь, они молча посмотрели друг на друга. Снова обнялись.

Раздался радостный визг. Оба обернулись. В дверях замерла загорелая блондинка с бледным макияжем, хорошо оттенявшим сияющие голубые глаза.

— Романчик!

— Мама!

— Надежда, — сказал отец, втягивая голову в плечи — блондинка с раскрытыми объятиями бросилась к обоим. — Давай и правда следующей заведем дочку. Девочки поспокойнее, любят сидеть дома.

— Давай, Митя, — мягко и призывно улыбнулась, повернув голову, мама Романа. — Хоть двух. Но, боюсь, девочка будет амазонкой.

— Пожалуй, — задумчиво согласился отец. — Вся в тебя.

— Может быть, мне увлечься вышиванием гладью? — героически предложил Роман.

— Тоже не подходит, — с сомнением покачал головой отец. — Как бы темой гобеленов после таких приключений не стало какое-нибудь инферно.

— Никакого инферно не было и в помине. Деревца, бабочки, много солнца, ночная свежесть, чуть-чуть дождика.

— Я не понял твою записку, — сказал отец, когда они втроем, обнявшись, сидели на плетеном диване. — «Ушел в поход. Все объясню по прибытии». Это что значит?

— Хорошо, что не понял, — сказал Вадковский. Он жмурился — мама перебирала ему волосы, неотрывно, с млеющей улыбкой глядя в лицо. — Теперь уже ничего не значит. Все оказалось совсем не так.

— Ты молодец. Страшно было?

— Нет, мам. Было очень интересно. Очень. Я даже не ожидал, насколько интересно может быть не на Земле.

— У вас там действительно все закончилось? Скоро отпустят? — спросил отец.

— Считай, мы уже дома... Мама!

Неожиданно сильные загорелые руки стиснули так, что у Романа перехватило дыхание.

Попрощавшись, Роман решил вернуться на «Сигму» как в реальности — через кабину т-порта, затем на корабле внутренних рейсов. Впрочем, никакой разницы это не имело. Включив «честный» режим, он мог субъективные сутки «добираться» до космической лаборатории на попутных или рейсовых средствах, но с точки зрения Трайниса и Лядова это заняло бы секунды. Он мог прыгнуть с обрыва, в полете сорвать с головы эйдосинтезатор, казавшийся в анреале летней кепкой с козырьком, и в ту же секунду оказаться на диване в кают-компании.

Роман не спешил возвращаться. Все позади. Он вдруг впервые ясно ощутил, что очень сильно любит Землю. Саму планету. Оказывается, раньше он пользовался Землей как вещью, и был ею весьма доволен. Земля была сверхбольшим комфортабельным звездолетом, несущим Романа, его родных, друзей и остальное человечество вокруг Солнца. После Камеи все изменилось. Земля стала просто маленькой планетой, затерянной в Млечном Пути, и одновременно — очень большим домом. Его, Романа, настоящим домом. А дом — это всегда часть тебя. Особенно если этот дом любим. А еще после посещения Камеи его гораздо больше, чем раньше, стали занимать отвлеченные темы. Например, на самом деле он изменился за этот полет или только стал лучше понимать себя прежнего? Вот это тема.

Неторопливо размышляя, Роман легкой трусцой бежал по сухим иголкам, листьям, веточкам и солнечным зайчикам. Солнце высверкивало сверху, пробиваясь сквозь кроны; золотило кору, горело в натеках смолы на мрачных елях, туманно сияло на белоснежных стволах берез. Справа и слева стволы мелькали частоколом. Ситуация вдруг неприятно напомнила Камею. Но Роман громко рассмеялся. Он был на Земле, пусть даже на «зеркальной». Камея осталась так далеко, что не ясно даже, существует ли эта кошмарная планета на самом деле.

Впереди, из-за ствола, загородив узкую дорожку, боком шагнул стеллармен. Роман выставил ладони, тормозя пятками на скользкой тропинке. Живот у стеллармена был твердым, а сам он даже не покачнулся.

— Здравствуйте, — сказал Роман.

Стеллармен смотрел на Вадковского сверху. Лицо его было непривычно застывшим, взгляд непроницаемым. Симулятор оказался не в силах передать адекватно тонкую сущность звездных людей.

— Мы проанализировали результаты работы единой комиссии Институтов, нашего с вами пребывания на Камее и метасканирования вас троих. Обработан очень большой массив исторических данных, так или иначе связанных с «феноменом Камеи». Сведение разрозненных фактов к общему знаменателю получило неожиданное продолжение.

— Подождите, как вы узнали, что я здесь? Нет, не важно. Продолжайте. Вы хотя бы в общем знаете ответ? — Роман был уверен, что Ангрем скажет «да» и начнет рассказывать, обстоятельно раскладывая все по полочкам. Начавшие уже сглаживаться неприятные воспоминания о зеленом аде Камеи уступали место чистому интересу.

— Нет, — сказал стеллармен. — Отсутствует последний камешек в мозаике. Он же — ключ ко всей мозаике.

— Как это? — не понял Вадковский.

— Слушай меня внимательно.

Роман долго смотрел на опустевшую тропинку. В реале где-то в этом месте пролегала муравьиная тропа и он всегда ее перепрыгивал на утренних пробежках. В «33» муравьиную тропу никто не стал повторять. Листья и иголки лежали неподвижно. И весь мир оцепенел. Вадковскому снова показалось, что он на Камее. Он осторожно взглянул вверх. И тут по кронам прошумел ветер. Где-то застрекотала сорока, по верхам раскатилось трескучее эхо. Сороки, кажется, тут не было. Наверное, отец недавно подселил. Раньше до животных руки не доходили. Правда, мышей в сад и лес, рыб в озеро Вадковский нашел время запустить. Но тут настоял Тема, страстный охотник и рыболов. Побродив по «зеркальному» саду «зеркальный» кот Вадковских возмутился отсутствием мелкой живности, что выразил гнусавым пением по ночам. «Зеркальный» кот был полной копией реального, поэтому инстинкты и рефлексы его бунтовали каждый раз, не встречая на хорошо освоенных местах охоты самодовольных, отъевшихся мышей. Как раз в то время Роман безвылазно жил в «33» — надо было общаться со многими людьми из разных уголков Солнечной системы при полной неразберихе с часовыми поясами, и покуда он не омышил и не оры-бил окрестности, спать или заниматься делом было совершенно невозможно.

Роман посмотрел на тропинку. Звездный человек нарушил одно из главных правил «Зеркальной Земли» — не допускается никаких чудес, никаких нарушений законов физики, химии, вероятности, причинности, действующих в реальном мире. В симуляторе Земли нельзя построить вечный двигатель, трансмутировать свинец в золото, человек не может левитировать и перемещаться во времени, никогда самопроизвольно не закипит вода в стакане, и Солнце не пойдет вспять. Запрет был вполне объясним. В играх можешь быть богом, но на Земле, пусть даже такой, оставайся человеком. Договорив, Ангрем просто исчез, не оставив обязательного при экстренном выходе «наружу» знака, чтобы ни у кого, не дай бог, не отложилось в подсознании впечатления, что живое существо умеет самостоятельно телепортиро-ваться.

Скользнув по тропинке, взгляд Романа уперся в далекий темно-синий стакан кабины т-порта. Жаль, совсем нет времени играть в реальность.

Роман сорвал с себя кепку, выключив тем самым эйдо-синтезатор, и в мгновение ока оказался на диване космической лаборатории.

На опустевшей сосновой просеке несколько минут стоял прозрачный ярко окрашенный фантом Романа. Рука фантома замерла в резком движении — срывала призрачную кепку.

Из кустов появился насквозь мокрый Тема с вяло трепыхающейся рыбиной в зубах. С кота текло, мокрые бока его часто вздымались. Тема подошел к просвечивающейся фигуре Романа, выпустил добычу и неуверенно мяукнул.

* * *

— Сходил в гости? — поинтересовался Лядов.

Вадковский продолжал лежать, глядя на него снизу. Кивнул утвердительно.

— Все в порядке? — спросил Лядов.

— Да. Всем привет от моих.

— Я тоже прогуляюсь. Дай-ка эйдос. Гинтас, не хочешь?

— Иди-иди, — отмахнулся Трайнис. — Я по-старинке, посредством видеофона.

Вадковский протянул Лядову разомкнутое кольцо эйдо-синтезатора. Тот замкнул цепь, нахлобучил обруч на голову, устроился в кресле и закрыл глаза.

Вадковский негромко позвал:

— Гинтас.

— А?

— Мне нужно на командный уровень.

— Он же заперт.

— Уже нет.

— Ну иди, раз так. Постой, ты хочешь потренироваться в пилотировании? Пошли вместе.

— Нет, слушай, — Вадковский покосился на Лядова. Тот улыбался. Глаза прятались под обручем эйдосинтезатора. Сла ва был уже дома на «Зеркальной Земле».

— Давай отойдем, — Вадковский за рукав вывел Трайниса из кают-компании. Тот шел послушно, как овечка.

В коридоре перед дверью в каюту Вадковский повернулся к Трайнису и негромко сказал:

— Твоя задача — удержать Славку на нижнем ярусе. Отвлекай его чем-нибудь. Чем хочешь — разговорами, поспорьте о чем-нибудь, сходите в поход длительный куда-нибудь на «33», спортом займитесь — что у нас спортзал пустует?

— Надолго удержать-то?

Вадковский смерил Трайниса взглядом, почесал в затылке.

— Гинтас, иногда ты меня удивляешь. Спроси сначала — зачем. Ты что, не удивлен?