СВР. Из жизни разведчиков

Выдвигались и другие версии — например, за шпионаж в пользу белых Веру Васильевну расстреляли революционные матросы на крейсере «Алмаз», а труп выбросили в море.

Сочинялись и пошлые романтические сюжеты. По одной из легенд, французский консул Энно, который якобы ухаживал за актрисой, прислал ей в номер гостиницы большой букет белых лилий, и она умерла, задохнувшись в их аромате.

По другой легенде, Веру Холодную задушил из ревности деникинский генерал Гришин-Алмазов.

Но всех превзошел писатель Юрий Смолич, который в своей книге «Рассвет над морем» изобразил актрису, как международную шпионку, великосветскую проститутку, некую роковую обольстительницу…

Сестра Веры Васильевны — Софья дала резкую отповедь писателю.

Обращаясь к Дмитрию Арнольдовичу Аржеласу, кинодеятелю, Софья Васильевна писала:

«Теперь я хочу, Дмитрий Арнольдович, отнять у Вас немного времени. Это касается Веры Васильевны, моей переписки со Смоличем, насчет его романа „Рассвет над морем“, где он вывел Веры Васильевну в пошлом, незаслуженно отвратительном виде, совершенно не соответствующем действительности. Я, к сожалению, этот роман прочла только в июне месяце этого года, но все то, что пишет о ней Смолич, в каком свете он ее представил, меня все это глубоко возмутило… Я не буду повторять то, что им написано в романе, но все написанное о ней… порочит память о ее добром имени как о первой русской актрисе немого кино, ей поистине принадлежит целая эпоха русского кино…»

Вере Холодной вообще повезло на легенды.

И некоторые из них вызывают лишь скептическую улыбку.

Некий кинодеятель Кушиташвили нашел в ежедневной информационной газете «Грузия» в 1919 году заметку с заголовком, набранным крупным шрифтом — «Похищение Веры Холодной».

В заметке сообщалось:

«В понедельник, около семи часов вечера неизвестными была похищена из своей квартиры артистка театра-казино Вера Холодная.

К госпоже Холодной на квартиру явился какой-то мусульманин и пригласил ее на свадьбу. Перед отъездом артистка одела драгоценностей на сумму более 100 тысяч рублей, более домой она не возвращалась.

По заявлению квартирной хозяйки, г-жа Холодная была отвезена на Вторую Параллельную улицу, дом 69, в квартиру некоего Андора Бабы-Оглы. При обыске на этой квартире были найдены: две дамские подвязки, две шпильки, две невидимки, которые по предъявлению матери были последней опознаны. Во время производства дознания было донесено, что артистка увезена в село Моштага, но ее там не оказалось.

По этому делу задержано несколько лиц. Сейчас дело еще окончательно не выяснено, но, судя по имеющимся показаниям, артистка убита и драгоценности переданы неизвестному лицу».

Откуда могла появиться эта фантастическая версия?

Последнее время перед приездом в Одессу Вера Васильевна часто выступала в концертах, ездила на гастроли. Могло быть так, что она выступала в Баку и ее отъезд совпал с каким-то нашумевшим преступлением, которое связали с ее именем…

* * *

В потоке домыслов и слухов, связанных со смертью Веры Холодной, существует одна заслуживающая внимания версия, которая расходится с официально объявленной.

В Одессе уже два месяца свирепствовал сыпной тиф.

Эпидемия испанского гриппа практически сошла на нет. И вдруг рецидив — да еще в такой тяжелой форме. Конечно, от единичных случаев болезни никто не застрахован — все это бывает.

Но некоторые медики считали, что отек легких, от которого последовала смерть, возможен не только при «испанке», но и при отравлении ядом. Естественно, этот аргумент не может опровергнуть официальную версию — смерть от «испанки».

Но настораживает цепочка странных обстоятельств.

У постели больной, в доме Папудовой на Соборной площади, помимо лечащих врачей — профессоров Ускова, Коровицкого и Бурды, были еще какие-то неизвестные люди. Срочно вызванному лучшему одесскому патологоанатому профессору Тизенгаузену неизвестным лицом было приказано произвести экстренное бальзамирование вместо положенного вскрытия. Тело привезли в собор по чьему-то распоряжению не днем, как обычно, а ночью.

В газетах писали:

«Вчера в 4 часа ночи при огромном стечении публики состоялся вынос тела Веры Холодной из дома Папудовой в Кафедральный собор… Тело ее набальзамировано».

И еще одно странное событие.

Сразу после кончины актрисы «неизвестные злоумышленники» похитили дочь профессора Ускова. Только после интервью, данного Усковым местным журналистам, в котором он подтвердил диагноз — отек легких после «испанки», дочь была благополучно возвращена родителям.

Дата смерти Веры Васильевны необычным образом связана с датами донесений «Шарля» в Центр.

Первое донесение датировано 27 января 1919 года, четвертое — 9 марта. Оба донесения были получены Центром.

Второе и третье донесения до Центра не дошли — они были перехвачены. Если предположить, что «Шарль» отправлял свои донесения регулярно, через равные промежутки времени, то возможное время второго донесения — конец первой половины февраля, то есть день смерти актрисы — 16 февраля следует непосредственно за перехватом донесения.

Судя по первому донесению («О даме буду писать отдельно»), во втором «Шарль» уже подробно пишет о своей беседе с актрисой, беседой, которая не понравилась деникинской контрразведке, и та могла принять свои меры — решительные и безжалостные.

В одном из донесений в деникинскую контрразведку от 21 февраля мелькнуло короткое сообщение: «Уморили красную королеву…»

Отравление актрисы — всего лишь версия, которая могла возникнуть в связи с рядом случайных совпадений. Но все же нужно согласиться с тем, что истинная причина смерти Веры Васильевны Холодной — ее последняя тайна — до сих пор окончательно не раскрыта.

* * *

Многие годы имя Веры Холодной замалчивалось, домыслы и толки о ее личной жизни и кончине не прекращались, фильмы с участием актрисы считались образцами мещанства, противоречащими потребностям и интересам новой революционной власти.

Личная и творческая реабилитация Веры Васильевны Холодной началась только в 60-е годы.

14 мая 1966 года в газете «Советское кино» появилась статья «Первая актриса русского экрана», один из авторов которой — бывший начальник одесской подпольной контрразведки Иосиф Южный — был свидетелем последних месяцев жизни Веры Холодной.

Он написал:

«На заре отечественного кинематографа Вера Холодная сделала многое для того, чтобы „великий немой“ становился настоящим большим искусством».

Одесский чекист Иосиф Южный в августе 1919 года пытался отыскать следы пропавшего разведчика Жоржа Делафара.

Глава IV. АГЕНТ-ДВОЙНИК

Отправляя Делафара в занятую интервентами Одессу, заместитель председателя ВЧК Кедров предполагал, что город наводнен агентами вражеских разведок и контрразведок.

Первое же донесение разведчика подтвердило это: в Одессе действовали деникинская контрразведка во главе с бывшим действительным статским советником Орловым, разведка «Азбука», которую опекал и направлял монархист Шульгин, французская контрразведка майора Порталя, петлюровская контрразведка князя Кочубея, гетманская «державная варта» — контрразведка гетманского корпуса генерала Бискупского.

Отношения между разными ставками были сложными и извилистыми — они следили друг за другом и все вместе — за агентами ВЧК.

Наиболее опасной среди них считалась «Азбука» — в ней работали опытные специалисты бывшего департамента полиции министерства внутренних дел.

В середине февраля 1919 года в Особом отделе ВЧК наступили дни тревожного ожидания — подошел срок второго донесения «Шарля», но его не было.

На одном из заседаний коллегии Дзержинский спросил Кедрова:

— Михаил Сергеевич, как там дела у нашего маркиза? Какие новости из Одессы?

— Одесское направление, Феликс Эдмундович, меня очень беспокоит. После первого донесения «Шарля» прошло более двух недель, но из Одессы — ни звука. Нарочный был надежным — я сам проверял. Думаю, что провал исключен. Скорее всего, донесение перехвачено, полагаю, «Азбукой». Есть у меня одно предложение, быть может, несколько авантюрное, но решаться на что-то нужно…

— Люблю авантюрно-приключенческие сюжеты, — заметил председатель ВЧК. — Помню, в 1907 году пришлось мне работать в подполье в Варшаве. Попались мне тогда несколько книжек о великом сыщике Нате Пинкертоне, продавались они на книжных развалах. Увлекательное, скажу вам, чтение. Простите, Михаил Сергеевич, что перебил. Что же вы предлагаете?

Кедров знал эту манеру Дзержинского — снимать напряжение серьезного разговора неожиданным замечанием, шуткой, воспоминанием.

— Я предлагаю, Феликс Эдмундович, послать в Одессу еще одного агента, свободно говорящего по-французски и не чуждого литературным занятиям. Наверняка, поэтические увлечения Делафара известны во французском штабе со слов Виллема, который его рекомендовал. Может быть удастся, хотя бы на время, пустить «Азбуку» или французскую контрразведку Порталя по ложному следу…

Председатель ВЧК усмехнулся.

— Вы что же, Михаил Сергеевич, думаете, что среди наших сотрудников полно французов — потомков знатных фамилий, да к тому же и поэтов? Впрочем, подождите. Мне помнится, что в Иностранном отделе Московской губчека работает бывший член французской интернациональной группы Рауль Шапоан, служивший во французской военной миссии генерала Лаверня, которую ранее возглавлял генерал Ниссель. Шапоан рассказал мне об одном активном члене интернациональной группы, бывшем штаб-ротмистре русской армии де Ла-Роже. Поговорите с Раулем Шапоаном…

— И еще один вопрос, Феликс Эдмундович, В одесской кинофирме «Мирограф» работает известный актер и режиссер Николай Салтыков-Огарев, завербованный Кабанцевым еще летом 1918 года. Конкретных поручений Салтыкову-Огареву Кабанцев пока не давал, к активной работе не привлекал, но доверяет ему полностью. Фамилия этого агента, согласитесь, крайне редкая. И вот что интересно — в нашем московском аппарате работает девушка с точно такой же фамилией. Выяснилось, что это сестра того одесского актера. Не послать ли ее в Одессу, разумеется не одну, а вместе с нашим агентом-двойником. Приезд сестры к брату никаких подозрений вызвать не должен, а узнать через Кабанцева можно многое, в том числе о Делафаре. Кабанцев ему сообщит, что после донесения «Шарль №1» мы ничего не получали.

Провожая Салтыкову-Огареву в Одессу, Кедров напомнил:

— Не забудьте наш уговор: вы едете повидаться с братом, которого давно не видели, и никаких других дел у вас в Одессе нет…

* * *

В середине февраля 1919 года на явку одесской подпольщицы Соколовской (она же Светлова, она же Мрийская) по адресу Спиридоновская №16/23 прибыл из Москвы работник с мандатом на имя Жоржа де Ла-Роза, безукоризненно владевший русским и французским языками.

С приездом де Ла-Роза работа подпольщиков оживилась. Под его руководством было создано нелегальное бюро переводчиков. На первых порах работа шла успешно. Подходя к французским солдатам, которые спрашивали о чем-то прохожих на своем языке, подпольщик предлагал свои услуги и постепенно, по мере знакомства, начинал выяснять политические взгляды солдат, их отношение к происходящим событиям.

Вскоре французское командование начало обращать внимание на самозванных переводчиков и предупредило офицеров, чтобы те установили контроль над лицами, которые по собственной инициативе, без всякого вознаграждения помогают солдатам ориентироваться в незнакомом городе.

Соколовская внесла шутливое, на первый взгляд, предложение — превратить нелегальное бюро переводчиков в легальное.

Не прошло и нескольких дней, как такое бюро в городе появилось. Нужно было, чтобы инициатива исходила от французского командования.

И Соколовская через известного ей человека во французской контрразведке «подсказала» ее начальнику майору Порталю идею обратиться к Логвинскому — начальнику контрразведки одесского генерал-губернатора Гришина-Алмазова с просьбой упорядочить работу переводчиков.

Из письма майора Порталя Логвинскому:

«Разные сомнительные лица, предлагая свои услуги в качестве переводчиков, ослабляют дисциплину в союзной армии. Пользуясь симпатиями среди господ офицеров и солдатской массы, эти лица направляют их на опасный путь неповиновения командованию. Обстоятельства требуют, чтобы при Вашем участии была создана организация, объединяющая переводчиков, целиком стоящих на позициях согласованных действий русской армии и союзных держав».

Из письма Логвинского Гришину-Алмазову: «Ввиду того, что союзники неоднократно сообщали, что темные личности часто пристают к солдатам и даже офицерам на улицах с предложением услуг в качестве переводчиков и при удобном случае начинают агитировать среди солдат, считал бы необходимым для действительных переводчиков иметь отличительный знак, согласованный с союзным командованием. Знак мог бы быть либо национальных цветов — повязка на рукаве, либо в виде знака на груди — русский и французский национальные флаги…»

Из письма Жоржа де Ла-Роза Гришину-Алмазову:

«Прилагая при сем рекомендательное письмо городского головы г-на Брайкевича, осмелюсь просить Вас о разрешении открытия в Одесре весьма нужного в наше время предприятия — бюро переводчиков по обслуживанию господ офицеров и низших воинских чинов союзных нам держав, пребывающих ныне в нашем городе. Свои услуги бюро будет представлять как за минимальную плату, установленную городской управой, так и безвозмездно, неся полную ответственность за политическую благонадежность переводчиков.

Надеюсь на Ваш благожелательный ответ».

На письме де Ла-Роза генерал-губернатор Гришин-Алмазов поставил свою резолюцию: «Не возражаю против этого патриотического начинания».

Частное легальное бюро переводчиков разместилось в центре города — на Дерибасовской улице в помещении из двух комнат.

Владельцем бюро стал Жорж де Ла-Роз — «штаб-ротмистр в отставке», чекист, направленный из Москвы в качестве двойника агента «Шарля».

Просуществовало бюро переводчиков недолго—в конце февраля 1919 года де Ла-Роз был схвачен.

Вот что писал французский офицер из Одессы своему товарищу в Севастополь:

«Третьего дня контрразведывательная организация князя Кочубея, ранее служившего при гетмане в Киеве, арестовала московского агента с документами на имя штаб-ротмистра Жоржа де Ла-Роза. Взяли на Николаевском бульваре и отвезли в Петроградскую гостиницу, там штаб Кочубея. Он владеет французским языком, поэт, при нем найдены его собственные стихи — и недурные. Князь лично допрашивал поэта-шпиона (настоящее свое имя он отказался назвать) и читал его стихи…»

Одесские контрразведчики были уверены, что схвачен московский агент «Шарль», который подписал донесение, перехваченное шульгинской «Азбукой». Каково же было их разочарование, когда вскоре им пришлось убедиться, что настоящий «Шарль» на свободе и продолжает действовать…

Глава V. УШЕДШИЙ В НИКУДА

Под прицел шульгинской «Азбуки», деникинской и французской контрразведок «Шарль» — Делафар попал в середине февраля 1919 года после перехвата его второго донесения в Центр.

Содержание этого донесения осталось неизвестным.

Судя по первому донесению разведчика, благополучно дошедшему до Центра, второе донесение уточняло расстановку одесских частей интервентов, их дислокацию и вооружение, содержало более подробную информацию о «даме» — королеве киноэкрана Вере Холодной и о степени ее влияния на полковника Фрейденберга, от которого, по мнению «Шарля», зависели сроки пребывания интервентов в городе.

Дальнейшие события доказали точность оценки разведчиком роли полковника Фрейденберга.

Настоящая охота на «Шарля» началась в первых числах марта, когда было перехвачено третье донесение разведчика (второе для шульгинской «Азбуки»).

Из сообщения одесской резидентуры деникинской контрразведки «Око» начальнику политической канцелярии при главнокомандующем вооруженными силами Юга России Деникина полковнику Д.А. Чайковскому от 4 марта 1919 года:

«Этот неуловимый „Шарль“ из Одессы опять направил вчера известным каналом письмо в Москву, полагаемое свой узел на Лубянке. Когда проследовало первое его письмо, представитель московской резидентуры посетил адрес, обозначенный на конверте.

Таковой Леже Генриэтты, проживающей по обозначенному адресу, не установлено. Кисельный переулок находится в непосредственной близости от Лубянки…»

Не получив ответа на два своих донесения, Делафар с Кабанцевым начинают искать новый канал связи и находят его.

Следующее — четвертое донесение от 9 марта 1919 года, доходит до адресата и попадает в Особый отдел ВЧК в чистом конверте с пометкой: «от „Шарля“ №4».

Из четвертого донесения «Шарля»:

«…На Ф. действуют две взаимоисключающие силы-добровольцы и петлюровцы. Третья сила заставляет его нервничать и бросаться в крайности. На днях он чуть не сдал с рук на руки Порталю нашего третьего, но вовремя одумался. Сумма есть сумма. Она гипнотизирует и вынуждает идти на другие крайности. Думаем преуспеть к сроку…»

Этот короткий отрывок из донесения разведчика прочитали на Лубянке с большим интересам и сочли его чрезвычайно важным.

Ф. — это начальник штаба полковник Фрейденберг, главный объект внимания «Шарля».

В Одессе к тому времени находились «добровольцы».

Добровольческая армия, основная ударная сила белого движения на юге России, была создана в ноябре 1917 года в Новочеркасске из бежавших на Дон офицеров, юнкеров, кадетов старших классов, студентов, гимназистов и т.д.

Ядром армии в начале 1919 года был Первый армейских корпус, в который входили именные полки — Корниловский ударный, Марковский, Дроздовский, Алексеевский.

«Добровольцы», ратовавшие за «единую и неделимую Россию», конфликтовали с петлюровцами — украинскими националистами, которые боролись за «самостийную Украину» и делали ставку на Петлюру и Винниченко.

Вражда между «добровольцами» и петлюровцами, о которой сообщал в Центр «Шарль», доходила до кровавых разборок на улицах Одессы и облегчила впоследствии разгром и тех, и других.

А что это за «третья сила», которая заставляет полковника Фрейденберга «нервничать и бросаться в крайности»?

Один из важнейших пунктов Инструкции агенту «Шарлю» при его заброске в Одессу гласил:

«Выяснить все возможные пути невоенного прекращения интервенции. Тайные пружины, которые могли бы повлиять на быстрый ее исход с территории Юга».

Еще в первом своем донесении в Москву «Шарль» сообщил о серьезных коммерческих интересах полковника Фрейденберга в России.

Важность этого сообщения было трудно переоценить — ведь при определенных материальных стимулах можно было рассчитывать на помощь полковника в невоенном прекращении интервенции.

«Третья сила», о которой писал в своем четвертом (и последнем) донесении «Шарль» — это московские власти и ее спецслужбы, решившие пойти на контакт с полковником Фрейденбергом, а «нашим третьим», который выступал посредником в переговорах (вспомним «сумму, которая гипнотизирует» из донесения «Шарля»), был, по всей вероятности, не кто иной, как исполнявший обязанности французского консула в Одессе Георгий Антонович Биллем, может быть, единственный человек, которому полковник доверял.

Это был тот самый Биллем, по рекомендации которого «Шарль» внедрился в штаб французских войск.

Судя по донесению «Шарля», полковник изрядно нервничал, в последний момент чуть не отказался от переговоров и едва не передал Виллема в руки французской контрразведки.

Последующие события показали, что полковник Фрейденберг честно выполнил свои обязательства.

* * *

В том же донесении «Шарль» сообщает в Москву:

«Удачно произведен обыск в гостинице „Лондонская“ в номере Порталя. Изъята его записная книжка с именами, записями, цифровыми выкладками…»

В конце февраля 1919 года «Шарль» и «Калэ» — Калистрат Саджая затеяли дерзкую авантюрную акцию — обыск в гостиничном номере начальника французской контрразведки майора Порталя.

По субботам майор обычно задерживался в штабе. Так было и на этот раз. Собравшись уходить, Делафар занес майору полученные от него днем бумаги.

— У господина майора есть еще что-нибудь?

— Можете идти. Я еще поработаю. Темнело, и майор зажег настольную лампу, придвинул к себе папку с документами.

Делафар знал, что до выхода майора Порталя из штаба осталось полтора-два часа, если, конечно, его не вызовет полковник Фрейденберг.

От штаба до угла Греческой и Пушкинской, где была назначена встреча с «Калэ», двадцать минут ходу. Оттуда до гостиницы «Лондонская» на Николаевском бульваре, где жил майор, еще пятнадцать минут. Выйти из гостиницы и уйти на безопасное расстояние — минут десять. Итого сорок пять минут. С запасом на непредвиденные обстоятельства — час.

Значит, на всю операцию в гостинице остается не более тридцати-сорока минут. Номер комнаты майора на втором этаже гостиницы Делафар знал.

На операцию пошел «Калэ», одетый в форму французского лейтенанта. Зайдя в вестибюль, он смешался с французскими офицерами, миновал портье, поднялся на второй этаж и быстро открыл комнату майора Порталя. Для «Калэ» это было пустяковым делом — старый подпольщик участвовал до революции во многих экспроприациях.

Сорок-пятьдесят минут ожидания показались Делафару вечностью..

Когда, наконец, бумаги, похищенные «Калэ» у начальника французской контрразведки, попали в руки Делафара, он понял, насколько успешной и полезной была операция — среди документов оказалась записная книжка майора.

Та самая знаменитая записная книжка, в которую майор вносил наиболее важные и секретные сведения: даты прибытия морских экипажей с солдатами и вооружением, номера и дислокации отдельных воинских частей, численность гарнизонов приморских городов, характеристики некоторых высших должностных лиц в штабе французских войск.

Когда утром следующего дня Делафар, как обычно, зашел к начальнику контрразведки за очередным дневным заданием, он увидел бледного майора, выдвинутые ящики письменного стола, ворохи бумаг на столе. Майор искал записную книжку…

Через несколько дней Саджая — «Калэ» был арестован, но ему удалось спастись. Во время допроса в контрразведке «Калэ» выпрыгнул из окна третьего этажа, сломал ноги и был увезен в больницу.

В газете «Одесская почта» от 7 марта 1919 года появилась заметка под названием «Прыжок с третьего этажа»:

«Из гауптвахты при штабе в гостинице „Майбах“ на Малой Арнаутской улице вчера выбросился из окна третьего этажа один из арестованных. Как нам передают, арестованный, разбив окно, выбросился на тротуар и сильно расшибся. В карете „Скорой помощи“ он был отвезен в Комендантское управление, откуда по распоряжению дежурного офицера препровожден в Бульварный район.

Личность арестованного не установлена».

Попытки контрразведчиков забрать «Калэ» из больницы успеха не имели, и после ухода англофранцузских войск он стал председателем одесской ЧК под фамилией Калениченко, сменив на этом посту знаменитого Павла Онищенко.

* * *

В начале 1919 года в Одессе издавалось много газет.

Одну из них — «Призыв» выпускала группа московских и петроградских газетчиков, бежавших на Юг.

Особой активностью среди них выделялся Василий Регинин, писавший на темы городского быта. Он был также автором многих сенсационных и скандальных материалов. Благодаря широким светским связям и близости к хорошо информированным кругам столичным журналистам удавалось печатать материалы, которые другим газетам были недоступны.

20 марта в газете «Призыв» была опубликована небольшая заметка:

«БОЛЬШЕВИКИ — ГАСТРОЛЕРЫ В ОДЕССЕ

По улицам Одессы совершенно свободно разгуливают большевистские гости из Совдепии.

ГРОХОТОВ — комиссар по иностранным делам на Мурмане, в свое время арестовывавшийся английским командованием и благополучно скрывшийся.

ПЕТИКОВ — тоже архангельский гастролер, убийца адмирала Кетлинского.

ГРАФ ДЕЛАФАР ЛЯ-ФАР — член московской чрезвычайки».

Заметка была напечатана без подписи.

Анонимный автор свел в одну компанию с Делафаром двоих — Грохотова и Петикова. Разведчик сразу обратил внимание на нарочито-подчеркнутое написание его фамилии на французский манер и на упоминание аристократического титула.

Значит, аноним хотел показать, что он давно и хорошо знает Делафара.

Какую цель преследовал автор заметки? Предупредить всех троих о грозящей опасности? Или, наоборот, сообщить о них в контрразведку, не раскрывая себя?

Вопросы, вопросы…

О Грохотове и Петике (а не Петикове, как было напечатано в газете «Призыв») Делафар знал по рассказам заместителя председателя ВЧК Михаила Кедрова.

Леонид Грохотов, бывший матрос Первой статьи Мурманского флотского экипажа, особый комиссар от Комиссариата по морским и иностранным делам при Мурманском совете, был схвачен интервентами, бежал, впоследствии работал во фронтовых армейских чрезвычайках.

Алексей Петик, некогда трюмный матрос линкора «Чесма», работал на Мурмане в органах ЧК.

Во время интервенции на Севере разыскивался белой контрразведкой по подозрению в убийстве контрадмирала Кетлинского и в организации взрыва в центре Мурманска 12 июля 1918 года, когда в окно квартиры одного из пособников интервентов была брошена бомба, но тот отделался ранением.

Делафар ничего не знал о планах Москвы по заброске Грохотова и Петика в Одессу, но не исключал их присутствия в городе. Оба они были из матросов и могли быть направлены в Одессу для помощи подпольщикам или с другим заданием.

В Одессе у Делафара был собственный секретный канал — «Мирограф», собственные явки, и он мог работать независимо от одесского подполья.

Но в полном отрыве от подполья Делафар действовать не мог.

Столкнись они в опасном соседстве, не зная «кто есть кто», и последствия станут непредсказуемыми.

Подпольщики могли невольно выдать переводчика французского штаба Делафара, прекрасно говорящего по-русски и по-французски, не зная, что он разведчик.

Руководитель подполья должен был знать, кто и с каким заданием действует вокруг него. В Одессе это был Иван Федорович Смирнов, заброшенный в город в конце ноября 1918 года с паспортом на имя купца второй гильдии Николая Ласточкина.

Только с ним из всего подполья имел право общаться «Шарль».

«Шарль» понимал, что не только он, не только Грохотов и Петик работали в Одессе со специальными заданиями. Были и другие неизвестные ему заброски и оседания, действия и поручения, о которых знал только Ласточкин. Знал, но делиться ни с кем не имел права. Кто же все-таки был автором заметки в «Призыве» о большевиках-гастролерах в Одессе?

Только через много лет одесский чекист и историк Никита Брыгин сумеет доказать, что к этой заметке причастен международный авантюрист, агент английских спецслужб Сидней Рейли (Розенблюм), находившийся в это время в Одессе.

Самое странное и неожиданное ожидало разведчика впереди.

На следующий день после появления заметки о «большевиках-гастролерах» в той же газете «Призыв» было опубликовано следующее сенсационное сообщение:

РУССКИЕ БОЛЬШЕВИКИ ЗА ГРАНИЦЕЙ

(ПОКУШЕНИЕ НА ВЗРЫВ ЭЙФЕЛЕВОЙ БАШНИ)

«Матэн» сообщает: из Лондона получены сведения, что два большевистских агитатора, человек по имени Лафер и женщина Галина Руденко получили распоряжение создать в Испании большевистскую базу и взорвать Эйфелеву башню во время мирного конгресса.

Они выехали из Москвы 19 февраля, направляясь в Испанию по фальшивым паспортам. Они именуют себя Георгием и Елизаветой Торше.

Благодаря этим паспортам они беспрепятственно выехали из Одессы. С ними проехало третье, неизвестное лицо».

— Над этим абсурдным, рассчитанным на обывателя, сообщением стоило подумать.

Прежде всего имя — Георгий.

Так Делафара действительно звали в русской транскрипции, так он писал в своей московской анкете. В фамилии изменена одна буква, если не считать дворянской приставки. Что это — редакционная или типографская опечатка?

А может быть, умысел? Кроме того, он уже не «совершенно свободно разгуливает по городу», как было в первой заметке, а «беспрепятственно выехал из Одессы», причем не один, а с некоей «женщиной Галиной Руденко» и с «третьим, неизвестным лицом».

Вторая заметка в «Призыве» явно была ответным ходом в шахматной партии — было неясно, идет ли речь об одном и том же человеке или о разных.

Стоит ли заниматься поисками агента ВЧК, если, возможно, его уже давно нет в городе?

А во французском штабе продолжал работать переводчик со сходной фамилией, легенда которого была тщательно проверена майором Порталем. Репутация переводчика была безупречной.

Все это ставило «Азбуку» и французскую контрразведку в затруднительное положение.

Делафар понимал, что чья-то невидимая рука пришла ему на помощь. Это мог быть исполнявший обязанности французского консула Георгий Антонович Биллем.

* * *

Большой Фонтан — протянувшийся вдоль моря пригород Одессы, где снимали дачи горожане со средним достатком: мелкие купцы, торговцы, журналисты, гимназические учителя.

Остановки конки, а затем трамвая, назывались станциями.

У них были номера — от первой до шестнадцатой, самой дальней от города.

Одна из явок Ласточкина, о которой знали немногие, находилась на девятой станции на старой даче, заросшей кустами акации, полынью и дроком.

Дребезжащая разболтанная конка ходила только до восьмой станции.

И Делафару пришлось идти до явки пешком. Вечерело, вокруг не было ни души, откуда-то с дальних дач чуть слышно доносилась музыка.

Обычно уравновешенный и спокойный, внешне даже чуть флегматичный, Ласточкин показался Делафару расстроенным и взволнованным.

— Иван Федорович, вы знаете, что я часто захожу в «Дом кружка артистов»… Там бывают нужные и интересные люди. Как раз напротив «дома» — шумный ресторан. Хозяин ресторан — некий Лоладзе…