СВР. Из жизни разведчиков

В некоторых случаях главарь соглашался действовать под нашим руководством.

И мы тщательно проверяли искренность его намерений, стремились закрепить его связь с нами на конкретных делах, с помощью афганской службы безопасности контролировали его родственников в местах их проживания.

Вот такие группы и назывались «лжебандами».

Мы направляли их на борьбу с наиболее активными и жестокими группировками, информируя их о местонахождении бандитов, путях поступления к ним оружия и снаряжения.

В некоторых случаях мы обеспечивали их боеприпасами и даже оказывали огневую поддержку с воздуха при проведении военных операций.

Естественно, мы очень рисковали, ведь далеко не всегда удавалось обеспечить надежное прикрытие при этих встречах.

Они нам диктовали свои условия и требовали, чтобы наши представители приходили без оружия и одни.

Но нужно было идти на этот риск, чтобы находить какие-то неординарные решения в борьбе с бандами.

Мы надеялись и рассчитывали только на то, что сможем силой убеждения заставить бандитов прислушаться к голосу разума и сложить оружие.

Конечно, у нас случались и неудачи.

Бандиты иногда отказывались от уже запланированных встреч или разрешали «парламентеру» вернуться обратно ни с чем, но живым.

Бывало и так, что мы проводили долгую и кропотливую предварительную работу, но все наши усилия сводили на нет незапланированные или неизвестные нам заранее бомбовые удары нашей авиации по месту расположения банды.

Я как следует все продумал и подготовился.

И в назначенный день прибыл в резиденцию маршала Советского Союза Соколова. Это был красивый особняк в лесистой местности прямо под горой, недалеко от бывшего дворца Амина, а ныне штаба 40-й армии.

Меня встретил Ахромеев, отечески подбодрил и провел в кабинет.

Соколов встретил меня доброжелательно, внимательно выслушал мой короткий доклад, задал несколько вопросов, поинтересовался, какие проблемы волнуют наших офицеров.

Я ответил, что все возникающие проблемы я решаю быстро и без проволочек в рабочем порядке с генералом армии товарищем Ахромеевым, который, кстати, тоже присутствовал на этой беседе.

Соколов одобрил это сотрудничество и пожелал «Каскаду» дальнейших успехов в деле обеспечения нашей армии необходимой информацией о противнике.

На этом беседа закончилась. Она носила протокольный, ознакомительный характер, видимо, маршал хотел из первых уст узнать, что же это такое отряд «Каскад» и чем он живет.

Сергей Федорович Ахромеев поздравил меня с успешным знакомством с маршалом.

Напряженная жизнь и работа штаба и команд отряда продолжалась.

Мы имели постоянную связь со своими командами, ежедневно в штаб поступали информационные сообщения, отчеты о проведенных мероприятиях, встречах с источниками, положении дел и оперативной обстановке в провинциях.

На основании этих сообщений готовилась информация для совещаний у Ахромеева.

Москва, естественно, была в курсе всех событий.

Периодически в Кабуле проводились встречи с командирами команд, другими офицерами. Они информировались об общей обстановке в стране, новых задачах и проблемах, которые нужно было решать и преодолевать.

Все «каскадеры» работали самоотверженно, на совесть.

Наши солдаты, присланные из погранвойск, отличались дисциплинированностью и исполнительностью, оказывали офицерам огромную помощь, охраняя команды, управляя машинами и боевой техникой при выполнении оперативных задач.

Много хлопот нам доставляли местные афганские болячки — желудочные растройства и особенно гепатит. Эта афганская желтуха была серьезной угрозой для здоровья всех советских людей.

Подхватить ее было проще простого, а излечивалась она долго и с большим трудом. А каковы последствия этой болезни, мы узнали уже позже, вернувшись домой.

Иногда гепатит поражал целые воинские подразделения, особенно свирепствовал он в Шиндаде. Этому способствовало неправильное расположение нашего военного госпиталя.

Разносится гепатит обычными мухами.

На равнинных степных просторах провинции Шиндад ветры в летнее время дуют в одном направлении. И надо же было так разместить полевой госпиталь, что ветры, подхватив зараженных мух из госпиталя, несли их в расположение воинских частей.

И наша команда «Карпаты-1» располагалась на маршруте этих болезнетворных ветров.

Именно здесь гепатит свирепствовал вовсю.

Мне пришлось обратиться за помощью к Ахромееву.

Он вник в эту проблему, но даже его настойчивости и энергии не хватало для того, чтобы передислоцировать госпиталь.

Шиндад продолжал страдать от гепатита больше всего.

Болели офицеры, болели и солдаты.

Но самое удивительное — даже больные «каскадеры» не хотели покидать свои команды, не хотели уезжать из Афганистана, стремились любыми путями остаться в строю.

Один офицер (он был командиром команды, человеком в возрасте) все же был вынужден покинуть Афганистан из-за болезни сердца.

Другой офицер выехал на родину на похороны своего отца.

Мне пришлось приложить много сил, чтобы срочно посадить его на попутный самолет, забитый, по словам командира самолета, под завязку. Сила убеждения, веские доводы и помощь армейского командования помогли решить вопрос.

Но были и курьезные случаи.

Однажды со мной связались из военной комендатуры Кабула.

Дежурный офицер сообщил, что у них находится задержанный солдат, никаких документов у него нет, но он утверждает, что является рядовым команды Кандагара из отряда «Каскад». Он попросил разрешения доставить этого солдата в распоряжение нашего отряда.

Я согласился.

Передо мной появился солдат, худой, измызганный, но держался с достоинством. Прежде всего я выяснил, имеет ли он отношение к пограничникам. Он ответил утвердительно. Я почему-то сразу поверил, что он — наш человек.

Солдат рассказал следующее.

Он заболел, его поместили в местный военный госпиталь, а оттуда перевезли, вопреки его желанию остаться в Афганистане, в госпиталь в Ташкенте.

Почувствовав себя лучше, он сбежал из госпиталя и вот спустя неделю оказался в Кабуле. Попытался попасть на самолет, направляющийся в Кандагар, но его задержали и посадили на гауптвахту. Тогда ему пришлось сознаться, что он член команды «Каскад», чтобы его вновь не отправили в Союз.

Я поинтересовался, чем же он питался всю неделю, пока не добрался до Кабула.

Беглец философски ответил, что мир не без добрых людей.

Его накормили, помыли и запросили Кандагар о беглеце.

Оттуда сообщили, что такой-то солдат в настоящее время находится на излечении в госпитале в Ташкенте.

Я поздравил солдата с благополучным прибытием к месту боевой службы и отправил его в родную команду. Иначе я поступить не мог, так как видел по его глазам, что он все равно вернется в «Каскад».

Другой случай произошел с офицером, командиром команды «Каскада». Он тяжело заболел гепатитом и несколько недель находился на излечении в местном военном госпитале.

Мы проинформировали об этом Центр и через некоторое время получили из Москвы сообщение, что на место больного командиром команды назначается другой офицер, его заместитель.

А больного мы должны были по возможности направить в Союз для окончательного выздоровления.

Через какое-то время бывший командир прибыл в Кабул и появился у меня. Он был не вполне здоров, выглядел плохо и едва держался на ногах.

Я сообщил ему о решении Центра и предложил готовиться к отправке домой, убеждая, что ему нужно долечиться, чтобы окончательно встать на ноги. Офицер молчал, опустив голову.

А когда он поднял голову и взглянул на меня, я впервые увидел плачущего «каскадера». Крупные слезы катились по щекам, губы подрагивали, руки, сжатые в кулаки, посинели.

Я попытался успокоить его, говорил, что он еще молод, что ему надо выздороветь и еще послужить на пользу Отечества.

Но по глазам я видел, что он не слышит меня.

Он несколько раз повторял фразу: «Мне стыдно ехать домой, я не успел ничего сделать здесь, в Афганистане. Что же я скажу своему сыну, что из-за болезни сбежал отсюда, испугался трудностей?»

И я растерялся, не знал, что говорить, какое решение принять.

А решение Центра уже было — нужно возвращаться домой на лечение.

Выход из создавшегося положения помог мне найти только что прибывший из Джелалабада командир «Тибета».

Он быстро включился в ситуацию, посоветовал мне не спешить с принятием решения и выполнением указания Центра, ведь там сказано «по возможности», а он, больной, сейчас не готов к далекому перелету.

Командир предложил мне отправить больного к нему в команду, климат в той провиции мягкий, самое лучшее место в Афганистане.

Там он сможет достать для больного даже свежее молоко.

Через одну-две недели больной поправится, а я за это время решу его дальнейшую судьбу. Я согласился с предложением «Бороды», так мы звали этого командира, он отрастил густую черную бороду и был похож на местного душмана.

А за эти две недели произошли неприятные для «Каскада» события.

Командир другой команды попал в очень неприятную переделку.

Борьба парчамистов и халькистов достигла к тому времени своего апогея.

Действия сторон, надо заметить, не отличались гуманностью.

И в результате один чиновник убил другого.

Желая скрыть преступление, он решил уничтожить труп жертвы, представив дело так, что тот по своей воле скрылся из провинции, и вероятно, перешел на сторону противника, к душманам.

Пользуясь хорошими отношениями с нашим командиром, он попросил обеспечить его безопасность при выезде за город. И наш «каскадер», не предчувствуя подвоха, выехал с командой на бронемашине, чтобы защитить своего знакомого.

А тот на своей машине вывез труп убитого в поле, облил его бензином и сжег.

Наши офицеры и солдаты толком ничего не поняли.

Но оказались соучастниками преступления.

Сначала среди сторонников убитого афганца, а затем и по городу поползли слухи, что такой-то чиновник убрал с политической сцены своего конкурента, убил его и труп сжег. И в этом ему помогли шурави, они охраняли его за городом.

Партийные советники при администрации провинции проинформировали кабульских коллег и высказали пожелание сменить командира нашей команды, чтобы тем самым показать афганцам нашу реакцию на события и убрать раздражителя политических страстей со сцены.

Началось расследование событий.

Оно велось и афганской, и советской сторонами.

Нам удалось доказать нашим друзьям непричастность советской стороны к политическим интригам внутри партии НДПА.

Но в это время произошло «ЧП» в этой самой команде.

Группа офицеров во главе с командиром находилась за городом, недалеко от афгано-советской границы, и один офицер подорвался на мине. Он погиб на месте, другие не пострадали.

Первая версия выглядела гак: офицеры попали на минное поле, устроенное бандитами у нашей границы; организована провокация против офицеров команды.

В сообщении из команды говорилось, что офицер погиб при изучении местности возле нашей границы.

В этом районе действовало несколько банд душманов, которые опасались продвижения наших пограничников на афганскую территорию.

В этой связи, вероятно, они и заминировали некоторые участки афганской земли возле границы. Каких-либо предположений о возможных провокационных действий неизвестных лиц против «Каскада» не было, так как о маршруте поездки офицеров в этот район никто из афганцев и советских граждан не знал.

Спольненко вызвал меня к себе и приказал немедленно лететь в команду, чтобы на месте разобраться со всеми этими случаями и заменить командира команды.

Я узнал, что в этом же направлении вылетает Ахромеев с инспекционной поездкой по воинским частям, он согласился взять меня с собой.

Вызвав бывшего больного командира из Джелалабада, мы вылетели в провинцию.

На месте я провел беседы с главным политическим советником провинции, другими его коллегами, с командиром команды, офицерами, которые присутствовали при сожжении трупа афганца.

Я узнал, кто был свидетелем взрыва у границы.

Наша советники и афганцы были уверены, что командир команды «Каскад» не был в курсе намерений убийцы, но они все просили вывезти его из провинции.

Относительно гибели офицера и командир, и другие офицеры утверждали, что произошел взрыв неизвестного устройства.

Они прибыли на бронемашине к старой излучине реки с целью изучения обстановки возле нашей границы.

Все вышли из машины, а один офицер отошел от них на 10-15 шагов. И затем произошел взрыв.

Так погиб второй офицер «Каскада».

Смерть в бою с врагом еще можно как-то объяснить. Это неизбежно при любых военных операциях, но гибель в пустом чистом поле казалась нелепой, да в общем любая смерть — нелепость.

Я представил команде нового командира, мы обсудили пути выхода из кризиса и определили задачи на ближайшее время.

Затем я с бывшим командиром возвратился в Кабул.

Через несколько дней, после доклада руководству обо всех событиях в провинции, я направил этого офицера работать в команду «Бороды».

За время своей работы в Афганистане мне довелось несколько раз встречаться в неофициальной обстановке с Наджибом, в то время руководителем службы безопасности страны.

Позднее, когда он стал президентом страны, его стали называть Наджибулла.

Этот крепкий, красивый, рослый мужчина поражал своей энергией и нацеленностью на успех.

По образованию он был врач, а по складу ума и образу мышления — прирожденный лидер.

На должности руководителя спецслужбы он проявил себя как профессионал высокого класса, хотя и не имел специальной подготовки.

Однажды Спольненко сообщил мне, что завтра вечером мы должны пойти на встречу с Наджибом, который хотел бы встретиться с Соколовым и Ахромеевым, чтобы поделиться с ними одной своей идеей и выслушать их мнение.

Я был искренне удивлен. «А почему бы Наджибу самому, без моего посредничества не встретиться с нашими начальниками?» — подумал я.

Мы стали регулярно встречаться с Наджибом.

Наши встречи проводились в частных домах, контролируемых или службой безопасности Афганистана, или нашим представительством КГБ.

Охранялись такие встречи афганцами и офицерами отряда «Каскад». На этих беседах присутствовали Спольненко и я, на двух встречах был посол СССР в Афганистане Табеев.

Беседы проводились по восточному этикету, без спешки и суеты, обстоятельно проговаривались все возможные детали и нюансы.

Во время этих встреч к столу подавали традиционные восточные угощения и русскую водку.

Однажды Наджиб попросил меня организовать встречу одного из своих заместителей с Ахромеевым. Такие встречи состоялись не раз, и они были полезны для обеих сторон.

Когда Наджиб стал президентом страны, его личные и деловые качества проявились в полную меру.

Обстановка в стране постепенно стала нормализоваться, вооруженные силы теснили бандитов по всем направлениям.

Даже когда из Афганистана вывели советские войска, не оправдались мрачные прогнозы недругов этой многострадальной земли о том, что страну ожидает полный крах.

Наджиб держался еще три с половиной года, и все усилия США, Саудовской Аравии, Пакистана скинуть его оказались тщетными.

Более результативными в его устранении оказались действия бывших соратников и друзей — горбачевское руководство просто прекратило всяческую помощь Наджибу, бросив его на произвол судьбы.

А в той ситуации, которая складывалась с конца 1979 и по 1989 год, несомненно, была и вина Советского Союза.

Но, к сожалению, нашим тогдашним вождям, да и лидерам новой России не хватало государственной мудрости, элементарного умения прогнозировать развитие ситуации на южных рубежах Отечества.

В любом случае Афганистан — добрый сосед, пусть разоренный войной, но доброжелательно относящийся к нам, был лучше Афганистана — врага, раздираемого внутримусульманскими распрями и расценивающим северного соседа как источник зла.

Наджиба лишили президентства.

И не успев вылететь из пределов столь горячо любимого им Афганистана, он вынужден был укрыться на территории представительства ООН в Кабуле.

Его кровные враги — лидеры исламских афганских партий, пришедшие к власти после него, не решились нарушить международные правила и посягнуть на неприкосновенность территории международной организации.

Наджиб и несколько его родных и близких вынуждены были жить в заточении.

И опять проявились наши дремучие недальновидность и безразличие к своим бывшим соратникам, ученикам, друзьям.

Те, кто рекомендовал Наджибу поступать так или иначе, кто клялся ему в дружбе и в военной солидарности против общего врага, просто предали его.

Ни у кого из тех, кто находится сейчас при власти, даже не возникло мысли, что надо помочь Наджибу, надо вытащить его из плена в своих же интересах, и, естественно, в интересах будущего Афганистана.

Не нашлось таких мудрых и дальновидных людей.

А жаль.

Возможно, не было бы у нас сейчас проблем с Таджикистаном, не было бы воинственного и загадочного племени талибов.

А Наджиб был пуштун.

Кстати, о талибах.

В то время, когда я служил в Афганистане, мы ничего не слышали о «движении Талибан».

Оно появилось позднее. Это, по моему мнению, была хорошо спланированная акция, направленная против бывшего Советского Союза, задуманная в недрах спецслужб США, профинансированная Саудовской Аравией и претворенная в жизнь правительством и военными Пакистана.

А нашей прессе была подкинута извне романтичная и трагичная идея: дескать, талибы — это дети и наследники погибших душманов.

Эти дети якобы во время боевых действий вывозились в Пакистан и там воспитывались в строгих рамках ислама, правоверными борцами против «шурави» и прочих «неверных».

А затем, когда они выросли, им дали в руки оружие (не только автоматы, но и пушки, танки, самолеты), и они пошли освобождать свою страну.

После ввода советских войск в Афганистан часть населения, включая и пуштунов, бежала в Пакистан.

Там были созданы лагеря по подготовке отрядов для борьбы с советскими войсками, находившимися на афганской территории.

После вывода наших войск из Афганистана в 1989 году борьба за власть в этой стране разгорелась с еще большим ожесточением.

Пуштунские отряды теперь были нацелены на борьбу с новой властью в Кабуле.

В июле 1992 года президентом Афганистана стал таджик Бурхолутдин Раббани, ориентирующийся на Иран и Таджикистан.

А это никак не могло устроить Пакистан.

Кроме того, Раббани — противник прокладки нефтепровода из Туркмении в пакистанский порт Карачи через территорию Афганистана. Это, естественно, не нравится нефтекоролям Запада.

Пакистан начинает готовить пуштунов (так называемое «коренное население» Афганистана) для борьбы против «некоренного» населения — узбеков, таджиков, хазарийцев.

Молодежи внушали, что если пуштунов в Афганистане шестьдесят процентов, то и президент должен быть пуштун, а не узбек или таджик.

В середине 1996 года свыше пятидесяти тысяч человек были переброшены из Пакистана в Афганистан в районе города Джелалабада.

Надеясь разжечь «национально-освободительное» движение пуштунского населения, которое на первых порах действительно поддерживало «талибан», Пакистан перестарался: это движение превратилось в исламский фашизм.

26 сентября 1996 года Кабул пал внезапно и даже как-то буднично.

Талибы просто вошли в город ночью.

Никакого сопротивления им не оказали.

Бывший председатель комитета обороны Афганистана Гульбеддин Хекматияр сдал город без боя и бежал.

Наджибулла был повешен.

Два врага-соперника за влияние на севере Афганистана Масуд и Дустум молча взирали на происходящее. Они не любили пуштуна Хекматияра. (Масуд — член комитета обороны и член партии «Джамет-Ислами», которую возглавляет Раббани; Дустум — председатель комитета обороны, лидер «Национального исламского движения Афганистана»).

Сейчас Масуд и Дустум объединились в борьбе против талибов.

После падения Кабула Дустум ушел на Саланг.

Масуд укрылся за высокими горами в Пагдшере.

Так север Афганистана был поделен на две части.

Это «проузбекский» северо-запад и «исламский» северо-восток.

Президент Афганистана Раббани расположился в Тахоре, контролируемом Масудом.

Наплыв талибов сдерживает север Афганистана, контролируемый Масудом и Дустумом. Если север падет, то талибы могут войти в Узбекистан и Таджикистан.

Тех, кто стоит за движением «Талибан», интере-. суют в первую очередь экономические цели в этом регионе.

Им необходимы богатые сырьевые районы севера Афганистана и Средней Азии.

Нефть и газ Туркменистана, по планам ряда американских и аргентинских компаний, должны пойти по трубопроводам по самому короткому пути — через Афганистан в пакистанский морской порт Карачи.

Потому и продолжают греметь выстрелы в Афганистане, и льется кровь невинных мирных людей.

В свое время российский министр иностранных дел Козырев вслед за горбачевским министром Шеварднадзе идя на поводу у заокеанских партнеров, пренебрег национальными интересами России в ее «южном подбрюшье», а в итоге предал пророссийский режим Наджибуллы в Кабуле.

Тем самым был нанесен колоссальный ущерб стратегическим интересам страны.

В результате этих потрясений России достались «афганский синдром», тысячи инвалидов и их социальные проблемы, которые до сих пор не разрешены.

Остались полынная горечь даром пролитой крови, впустую затраченных усилий.

Пришедшие к власти в России Горбачев и подобные ему политики думали лишь о том, как побыстрее свести счеты с «коммунистическим прошлым», а исконные вековые геополитические интересы державы их не волновали. Они не ведали, что творили.

Я находился в больнице, когда по радио услышал новость о том, что талибы захватили Наджиба и казнили его в Кабуле.

Я не поверил своим ушам, а потом утешился шаткой мыслью, что это не Наджиб, а его двойник.

Не могли же наши когда-то КГБ и ГРУ, да и Министерство обороны взять и напрочь забыть о Наджибе.

Ведь мы не бросали даже агентов-иностранцев, попавших в беду по нашей вине. Мы всегда следили за судьбой наших боевых друзей и при первой возможности приходили к ним на выручку.

А тут казнили крупного государственного деятеля, преданного идейно и духовно Советскому Союзу, правда, бывшему. Не в этом ли огороде зарыта собака?

Ведь давно можно и нужно было без помпы вывезти Наджиба к нам ил и в другую дружественную страну, а затем дать ему возможность самому возвратиться в Кабул или хотя бы воссоединиться с семьей.

Нет, мы предали Наджиба и забыли о нем или сделали вид, что забыли, но зато красноречиво показали, что безразличны к его судьбе.

Все это случилось потом, десять лет спустя.

А пока нам, «Каскаду-3», предстояло прожить еще несколько месяцев в пылающем Афганистане.

А война с душманами все накалялась.

Теперь они действовали не только против афганских официальных властей и мирного местного населения, но атаковали и советские воинские части, действовали против советских гражданских специалистов, помогавших афганцам строить новую жизнь.

Наша 40-я Армия все шире втягивалась в боевые операции против банд.

В одной из провинций автоколонна, в составе которой были военные и две автомашины «Каскада», двигалась из центра провинции в расположение своих частей.

Вдруг на дороге прогремел взрыв, эпицентр его оказался как раз под машиной нашей команды, которая шла третьей в строю.

Водитель, солдат команды «Каскад», погиб на месте, машина сгорела. Это была очередная жертва афганской войны в нашем отряде.

Статистика — страшная и беспристрастная наука.

Казалось бы, гибель нескольких людей из состава отряда в более чем семьсот человек — это небольшие потери, особенно если учесть размах той страшной, кровавой бойни, развернувшейся в горах и на равнинах Афганистана.

Но какая статистика может утешить близких — родителей, детей, сестер, жен, боевых друзей.

Любая человеческая смерть — это невосполнимая утрата.

И те, кто потерял близких в этой страшной бессмысленной войне, в наше безучастное время остались один на один со своей бедой. Не разрешалось даже упоминать, а тем более писать на памятнике, что солдат или офицер геройски погиб в Афганистане.

Так было в те времена.

Наш отряд продолжал жить и действовать в этой бурной и непредсказуемой обстановке.

После трудов праведных и опасных мы находили минуты, чтобы хотя бы на несколько мгновений отключиться от постоянного страшного напряжения, забыться.

По вечерам мы иногда собирались в своих кубриках, тихо пели про березы, про могучую Волгу, а чаще про Афган, про «Каскад», про «Зенит», про погибших товарищей.

Ходили в гости к военным товарищам, в отряд МВД «Кобальт», к нашим гражданским специалистам. Даже умудрялись выбираться в бани с парилками, устроенными нашими российскими умельцами в неподходящих, казалось бы, афганских условиях.

Я бывал с товарищами в трех таких банях.

Одна из них располагалась на территории посольства и была конечно, образцовой, с бассейном и прочими удобствами. Здесь было уютно, просторно, и по всем стандартам прилагалась, конечно, и сауна.

Но попасть сюда было очень непросто, поскольку предпочтение отдавалось, конечно, высоким гостям и крупному, не только по весу и габаритам, начальству.

«Каскадеры» отдавали предпочтение двум другим баням.

Одна из них находилась на аэродроме.

По внешнему виду и внутреннему устройству она не особо отличалась от обычных наших русских бань.

А вот третья была уникальной и по интерьеру, и по внутреннему дизайну.

Располагалась она в скалистых выступах гор, поднимающихся за бывшим дворцом Амина. Вырубили, вырыли и построили ее умельцы из разведывательного батальона, охранявшие спокойствие штаба 40-й Армии.

Попасть в эту баню можно было только с личного разрешения комбата, майора Советской Армии, весельчака и балагура.

Такие люди всегда есть в нашей армии, и появляются они чаще всего, когда армия действует в боевых условиях. Это наши «Теркины», а без них, как известно, на фронте не обойтись.

У нас сложились теплые дружеские отношения с этим офицером, и он радушно принимал «каскадеров» в расположение своей части, знал и хорошо пел песни «Каскада» и наши российские песни.

У него был приятный баритон и он виртуозно играл на гитаре.

Несмотря на то, что помещение бани было сооружено в скалистом грунте, было невелико по объему, строители умудрились создать там определенный комфорт и удобства.

Был проведен водопровод, стены обшиты тесом, но так, что отдельные выступы красивых скал вписывались в интерьер, создавая обстановку загадочности и таинственности.

Доски были украшены выжженными узорами, светильники и факелы были сделаны из стреляных гильз разного калибра.

В центре залы под сводчатым скалистым потолком висела красивая настоящая большая люстра, попавшая сюда, видимо, из дворца. Ее зажигали по торжественным случаям.

На стенах красовалась коллекция старого холодного оружия и кремневые ружья — трофеи, отобранные у душманов.

В общем, человек, занимавшийся оборудованием и обустройством этой бани, несомненно, обладал большим художественным вкусом и сделал все с душой.

Все это экзотическое убранство и само сооружение располагало к тому, чтобы отвлечься от тяжких забот. А сам хозяин прилагал максимальные усилия к тому, чтобы гости были довольны. Ведь он и сам в эти минуты и часы отдыхал от военных будней.

Иногда случалось, что расположение батальона обстреливалось бандитами с близлежащих гор. В ответ на эту наглость по горам бухали врытые в землю танки, велся минометный обстрел засеченных огневых точек противника. Это случалось обычно с наступлением темноты и служило нам сигналом — пора и честь знать, надо ехать домой.

За все эти светлые эпизоды боевых будней никто из гостей, да и хозяев территории ни разу не пострадал. Эти случаи служили как бы проверкой бдительности наших хозяев.

Периодически в Афганистан залетали столичные артисты.

Особенно наши солдаты и офицеры ждали Иосифа Кобзона, который так задушевно исполнял наши любимые песни.

Надо отдать ему должное, он чаще других бывал в Афганистане, и не только в Кабуле. Он летал по провинциям, несмотря на риск попасть под огонь душманов.

Однажды Кобзон прилетел с концертом в Кандагар.

Командир нашей команды связался со мной и спросил, не будет ли возражений, если «каскадеры» примут гостя в своем расположении и будут охранять его от возможных неприятностей.

Я, конечно, согласился с просьбой ребят, и велел, чтобы они сделали все в лучшем виде.

И ребята не подвели — они познакомили нашу «звезду» с буднями своей жизни, оказали ему гостеприимство и хлебосольство.

Иосиф Кобзон, как сказал мне потом командир, остался очень доволен своим визитом в отряд «Каскад».

По просьбе Ахромеева и по согласованию с Дроздовым, штаб отряда «Каскад» выделил одного офицера и бронемашину с экипажем в состав армейского агитационного отряда.

В распоряжении отряда находились несколько танков, БТРы, грузовые и легковые машины.

Отряд брал с собой популярных в народе политиков, духовных лиц и артистов и периодически, раз в два-три месяца, передвигаясь по провинциям, вел в кишлаках пропагандистскую работу. Случаев нападения на этот отряд со стороны душманов не было, а польза от его работы была огромна.

Наш офицер так понравился команде отряда и афганцам, что они постоянно просили отпустить именно его в свои походы по Афганистану.

Однажды в штабе отряда произошло «ЧП» — на соседней вилле, где располагались офицеры разведки штаба, вспыхнул пожар.

Дело было поздним вечером. Сначала загорелась печка, а затем огонь охватил и стены помещения второго этажа. В соседней комнате размещался склад нашего оружия, где были гранаты, патроны, запас солярки в канистрах.