СВР. Из жизни разведчиков

Тогда Брауну было лет тридцать пять. Но, несмотря на сравнительно молодой возраст, он уже успел проявить себя на многих поприщах. В конце пятидесятых вместе с родителями жил в Бангкоке, отец служил в американской военной миссии. Бернар увлекался фотографией и совмещал учебу в английском колледже с работой внештатного фоторепортера одного американского информационного агентства. Потом служба в армии, участие в войне во Вьетнаме в войсках морской пехоты и демобилизация в чине капитана. А дальше Бернар связывает свою судьбу с разведкой. ЦРУ направило его в Пномпень под дипломатическим прикрытием, а в семьдесят пятом, когда перед захватом «красными кхмерами» камбоджийской столицы американцы эвакуировались оттуда, Браун был переведен в посольство в Бангкоке, а также в резидентуру ЦРУ.

Это был надменный и нагловатый тип. Весьма аккуратный и педантичный. Он любил подшутить над людьми, даже с некоторой издевкой, часто высмеивал нашу действительность. В его взгляде просматривалось презрение ко всем и казалось, что за людей он считает только американцев.

Бернар развил активную деятельность по установлению связей с советскими гражданами в Бангкоке, вступил в клуб иностранных корреспондентов, в котором был одним из завсегдатаев. Особое внимание Бернара привлекали сотрудники наших учреждений в Бангкоке, которых ЦРУ подозревало в принадлежности к разведке. К сожалению, к этой категории относился и я. Должность, которую я занимал по прикрытию, использовалась разведкой КГБ длительное время и некоторые мои предшественники успели «проколоться». Да и мой режим дня, о котором было известно тайским спецслужбам, а значит и американцам, коренным образом отличался от образа жизни «чистых», то есть не работающих в разведке сотрудников советских учреждений.

Но почему-то самым «любимым» у Брауна советским сотрудником был «чистый» дипломат Юрий, которого мы использовали в качестве доверенного лица для работы по иностранцам. Ему Браун буквально не давал прохода, все время приглашал на конфиденциальные встречи. Юрий докладывал нашему резиденту о всех контактах с Брауном, из чего явствовало, что американец пытается вести его активное изучение. Поэтому руководство резидентуры решило осуществлять через Юрия встречное изучение американского разведчика. Я, естественно, в соответствии с существующими нормами конспирации, не знал о нашей игре с Брауном.

Как-то в клубе иностранных корреспондентов Браун подсел ко мне и сам завел разговор о положении в Камбодже. Имея опыт работы в этой стране в бангкокском дипкорпусе, он считался экспертом по камбоджийской проблематике. В этой связи меня интересовали беседы с ним на данную тему. Американец начал давать довольно-таки интересные оценки одному недавно происшедшему в Камбодже событию, но тут же, взглянув на часы, сказал:

— Извини, Василий, мне сейчас надо идти. Послезавтра я уезжаю, а завтра, в семь вечера, приглашаю тебя к себе. Посидим и обсудим столь важные и интересные проблемы в непринужденной обстановке.

Резидент изменился в лице, когда услышал мой доклад о приглашении Брауна.

— Это они хотят нам проверочку устроить, — сказал он. — Дело в том, что Браун в этот же день на восемь вечера пригласил Юрия, которого мы, уже теперь я должен сказать тебе, ему «подставляем».

Им нужно убедиться, работает Юрий под нашим контролем, или нет. Если кто-то из вас сообщит Брауну, что не сможет придти к нему в гости, у црушников будут серьезные подозрения, что Юрий наш парень. Но и «светить» его перед тобой нет смысла. У них, наверное, все-таки есть надежда, что Юрий не сообщает нам о. встречах с Брауном. Для нас твой контакт с Юрием в доме американца тоже нежелателен. Тогда его надо выводить из игры. К сожалению, ЦРУ подозревает тебя в принадлежности к разведке и будет уверено, что о посещении Юрием дома Брауна нашей резидентуре станет известно.

— А может быть Юрию стоит опоздать минут на тридцать-сорок, ведь в пятницу в городе такие заторы?

— Нет, это тоже может их насторожить. Поезжай к семи к Брауну, не спеши уходить и не нервничай. Думаю, что где-то около восьми он сам намекнет тебе, что пора уходить.

Так оно и получилось. Я старался вести себя непринужденно, делая вид, что рассчитываю скоротать вечер в уютном доме Брауна, задавал ему много вопросов по Камбодже, подхваливая выставленное хозяином французское вино.

Где-то без двадцати восемь Браун немного забеспокоился. Минут через пять он извинился передо мной и сказал, что ему пора собираться в дорогу…

Я давно обратил внимание на то, что в корреспондентском клубе Джексон и Браун практически не контактируют и при появлении там американского дипломата становится заметным, что у Стива портится настроение. Я понимал, что они должны быть хорошо знакомы друг с другом, поскольку года два, а то и больше, проработали вместе в Пномпене.

Наша «игра» с Брауном нуждалась в дополнительной информации о нем и резидент был уверен, что Стив может знать что-то интересное об американском разведчике. Поэтому во время одной из встреч со Стивом я спросил его о Брауне.

— Мерзкий тип, — сразу же ответил он. — Типичный црушник. Надменный, наглый, считает, что ему все дозволено.

— Откуда ты знаешь, что он из ЦРУ? — спросил я с наигранным удивлением.

Стив хитро улыбнулся, а потом сказал:

— У меня был не очень приятный опыт общения с ним. Если интересно, расскажу.

Браун приехал в Пномпень в пятьдесят втором году. Стив уже работал там два года, периодически выезжая в сопредельные страны — Южный Вьетнам, Лаос, Таиланд. Видимо, журналистские возможности Джексона посещать различные районы Вьетнама, Лаоса и Камбоджи заинтересовали Брауна и его хозяев.

— Говорят, ты контактируешь с лаосскими партизанами? — спросил Браун, встретившись со Стивом на одном из приемов, после того как два дня назад в американской прессе появилась информация агентства «X» на данную тему.

— Я даже не знал, что ты так хорошо осведомлен о моей работе, мне льстит это, — с иронией ответил ему Стив.

Браун улыбнулся и сказал:

— Давай поужинаем завтра, есть разговор.

Во время ужина Браун долго выяснял, в какие в последнее время районы ездил Стив и куда еще собирается, а потом совершенно бесцеремонно менторским тоном стал ставить ему задания.

— Ты понимаешь, нам, дипломатам, в этих районах Камбоджи и Лаоса не очень хорошо появляться, сразу же узнают «красные» и в Ханое, и в Москве. Шум в прессе и прочие нехорошие вещи. А на журналистов никто не обращает внимания. Гонорар будет приличный, информация обязательно должна быть в письменном виде.

Стиву тогда очень захотелось отчитать нахала, который даже не соизволил вежливо попросить его об услуге. В последнее время его раздражало высокомерие и наглость американцев, которых он считал главными виновниками конфликтов в Индокитае. Если бы не они, южные и северные вьетнамцы давно бы договорились между собой и прекратили эту многолетнюю кровавую бойню. Стиву также захотелось высказать Брауну все, что думает об американцах, но он сдержался. Работая в американском информационном агентстве, было бы глупо портить отношения с ЦРУ — могущественные руководители Брауна легко могли найти возможность смешать с дерьмом простого журналиста Джексона, да еще и не американского гражданина. Поэтому, изобразив на лице учтивую улыбку, Стив сказал:

— Хорошо, я постараюсь все это сделать.

Но стараться он не стал. После посещения одного из отдаленных районов Камбоджи, где он имел интересные встречи с местными полицейскими, располагавшими интересной информацией о деятельности повстанцев, Стив передал Брауну небрежно подготовленную писульку, содержавшую общеизвестную, много раз публиковавшуюся в печати информацию и потребовал за нее денег. Американец разозлился и сказал, что «эта ахинея» стоит не больше доллара.

— Согласен, по крайней мере бумага окупится, — сказал Стив.

Браун с усмешкой, покопавшись в бумажнике, достал долларовую купюру и положил ее на стол.

Вскоре Стив уехал на несколько месяцев в Лаос, вернулся в Пномпень в самом начале семьдесят пятого, когда «Красные кхмеры» уже подступали к городу.

С Брауном, к своему великому огорчению, снова встретился в Бангкоке. Подходов со стороны ЦРУ к Стиву больше не было, ждал каких-то подвохов, но не замечал. Црушников в Бангкоке он знал почти всех, со многими общался на нейтральной основе, но никакого интереса к нему не проявил. Наверное просто потому, что американская разведка чувствовала себя в Таиланде как у себя дома и услуги Стива ей были просто не нужны.

Негативное отношение Стива к американцам и к ЦРУ, в частности, позволило нам активно использовать его по этой линии. От него поступала довольно-таки интересная как политическая, так и оперативная информация, включая сведения, характеризующие сотрудников посольства и резидентуры ЦРУ.

За работу, которую мы делали вместе со Стивом, меня неоднократно поощряли и повысили в должности. Командировка подходила к концу и пришло время передавать его другому нашему оперативному работнику. Было грустно расставаться с ним, поскольку я считал его не столько нашим агентом, сколько своим другом.

Видимо, ему тоже было грустно. На нашей последней встрече он подарил мне статуэтку и сказал:

— Пусть она всегда будет напоминать тебе о наших встречах и работе. Дай Бог, еще когда-нибудь встретимся.

Тогда я очень пожалел, что не захватил с собой сувенир для Стива…

В Центре я стал заниматься другим участком работы, к Таиланду отношения не имел. Слышал, что Стив продолжает хорошо работать с нами, у него все в порядке. И это меня всегда радовало.

В начале июня 1956 года на приеме, кажется, в агентстве Рейтер, я обратил внимание на пожилого низкорослого мужчину в очках с сильными диоптриями и одетым в изрядно поношенный популярный в жарких странах костюм сафари, рубашку навыпуск и брюки из легкой ткани.

Это заметил стоявший рядом со мной немецкий журналист и сразу же спросил меня:

— Знаешь, кто это такой?

Узрев в моих глазах, что я не имею никакого представления о данном субъекте, он сам же ответил на свой вопрос:

— Француз. Большой специалист по Камбодже. Прожил там более двадцати лет. Хорошо знал и Сианука и Лон Нола, и вообще вращался в правительственных кругах. А год назад еле унес из Пномпеня ноги. Теперь перебивается в Бангкоке.

Положение в захваченной полпотовцами Камбодже нас очень интересовало. Полпотовцы хозяйничали в стране больше года, но с нами они не спешили устанавливать дипотношения и резидентуры в Пномпене у нас не было. Поначалу, видимо, в Москве полагались на информацию из Ханоя. В конце семьдесят пятого я законтачил с одним американским корреспондентом, который постоянно посещал лагеря камбоджийских беженцев в Таиланде. Он сообщал мне полученную от них информацию. По его данным, «красные кхмеры» устроили страшную резню в стране. Он передал мне некоторые подробности этой трагедии, сославшись на конкретные беседы с беглецами.

В резидентуре —мы подготовили информацию по данному вопросу и направили в Центр. Через неделю пришел очень расстроивший нас ответ. Был сделан вывод о том, что американцы подбросили нам дезинформацию с целью дискредитации патриотических сил Камбоджи, свергнувших проамериканский режим в стране и стоящих на марксистских позициях. Эти сведения полностью опровергались данными вьетнамских коллег, которые утверждали, что в Камбодже торжествуют законность и революционный порядок, и Пол Пот и его единомышленники координируют свои действия с Ханоем. Мне было рекомендовано проявлять определенную осторожность в контактах с упомянутым американским журналистом, поскольку он может быть связан с ЦРУ.

Однако уже в начале следующего года нам стали приходить из Центра запросы о положении в Камбодже, из содержания которых можно было сделать вывод, что у вьетнамцев явно не ладились отношения с Пол Потом и на их информацию нельзя было ориентироваться.

С Сержем Жоелом, скажем, так звали француза, я познакомился на этом же приеме. Жоел дал мне визитную карточку, где было указано, что он свободный журналист. Он оказался общительным и очень разговорчивым человеком. Сразу же сказал, что любит играть в шахматы и ищет партнера.

Шахматист я очень и очень средний и уже забыл, когда последний раз двигал фигуры. Но, тем не менее, я согласился на приглашение Жоела придти к нему в гости для игры в шахматы.

Француз снимал маленькую квартиру в непрестижном районе Бангкока. Вся обстановка в ней была какой-то казенной и чем-то напоминала номер дешевой гостиницы. Играл он в шахматы здорово и где-то за час я успел проиграть ему две партии. От третьей я отказался и Жоел пошел на кухню варить кофе.

— К сожалению, могу угостить вас только этим, — сказал Жоел, ставя на стол початую бутылку весьма посредственного ликера.

— Всего лишь два года назад в моем доме в Пномпене не переводились лучшие французские коньяки, вина, шотландские виски самых престижных сортов. У меня был не только великолепный дом, но и прекрасная семья. Но я потерял все…

Жоел отхлебнул из чашечки кофе, закурил сигарету. После некоторой паузы, слегка успокоившись, он поведал мне свою грустную историю.

В начале пятидесятых годов лейтенант Серж Жоел в составе французских войск воевал в Индокитае. Потом переселился в Камбоджу, женился на кхмерке. У них родилось двое сыновей. Через несколько лет Серж в совершенстве овладел кхмерским языком, но камбоджийское подданство не принимал, оставаясь гражданином Франции. Сначала работал в местной франкоязычной газете, потом, несмотря на статус иностранца, стал чиновником пресс-отдела одного из министерств. По его словам, был вхож в королевские и правительственные круги. Он также сказал, что почти всю жизнь занимался филателией, собрал коллекцию марок, которая не раз была представлена на международных выставках и оценивалась экспертами в сто пять — сто десять тысяч долларов. Это целое состояние, и о судьбе четырнадцати альбомов с уникальными марками ему ничего не известно.

Его жена и сыновья имели торговую фирму и успешно занимались бизнесом. У них был двухэтажный дом, каждый член семьи имел по машине.

В 1970 году был свергнут Сианук. В Камбодже активизировались коммунистические повстанцы, так называемые «красные кхмеры» во главе с Пол Потом. В 1975 году они вошли в Пномпень и устроили там кровавую бойню. Уничтожались не только состоятельные, но и образованные люди. Практически все городское население сгонялось в сельскую местность для принудительных сельскохозяйственных работ.

Три дня Жоел со своей семьей отсиживался дома, надеясь, что все-таки настанет конец этой кровавой вакханалии. Потом он, захватив с собой французский паспорт, решил выяснить обстановку и отправился в город. Его тут же схватили, зверски избили и хотели повесить как шпиона. Уже привязали на дерево петлю, но вдруг на мотоцикле подъехал какой-то чин из «красных кхмеров» и сказал, что иностранцев убивать нельзя. Тогда его отправили во французское посольство, где были интернированы все находившиеся в Пномпене иностранцы. Через две недели их переправили в Таиланд.

Так Жоел оказался в Бангкоке без денег и работы. Надо было где-то искать средства для существования. А это далеко не просто в шестьдесят два года. Как бывший офицер французской армии, он пытался через посольство оформить себе пенсию. Но его документы затерялись в архивах и дело затянулось. Пришлось снова заняться журналистикой. На постоянную работу его нигде не брали и он стал, как свободный журналист, сотрудничать с несколькими западными информационными агентствами. Писал для них материалы о текущих событиях в Камбодже, используя для этого сообщения радио «красных кхмеров» и беседы с камбоджийскими беженцами, находившимися в лагерях в приграничных районах Таиланда. Доход от этого позволял ему лишь сводить концы с концами.

Из всего сказанного можно было сделать вывод о том, что мой знакомый заинтересован в дополнительном заработке и недвусмысленно намекает мне об этом.

Но я не подал виду, что понял это. Просто сказал на прощанье, что у меня есть возможность через дипвыписку посольства пополнить его бар хорошими напитками.

Возможности Жоела заинтересовали нашу резидентуру. Из Москвы о нем пришли весьма нейтральные сведения. Некоторые наши сотрудники были знакомы с ним по Пномпеню, но не могли сообщить о нем что-либо заслуживающее внимание. Только по данным одного из наших работников, французское посольство в Пномпене в то время избегало контактов с Жоелом и его даже никогда не приглашали на приемы.

У нас не было сомнений в том, что Жоел согласился передавать нам информацию по Камбодже за денежные вознаграждения. Но получать то же самое, что он пишет для иностранных информационных агентств, нам, естественно, не хотелось, а радиопередачи «красных кхмеров» нас и вовсе не интересовали. Поэтому мне предстояло провести с Жоелом обстоятельную беседу, точно определить какая информация нам необходима и избежать дубляжа. Мы, конечно, понимали, что эти беседы вряд ли окажут на него существенное значение, все проявится на практике. И уже тогда мы сможем убедиться в целесообразности его дальнейшего использования.

При следующем его посещении я презентовал ему по паре бутылок дорогого французского коньяка и шотландского виски. Взглянув на эти дары, он хитро подмигнул мне, явно намекая на то, что со мной можно иметь дело.

Беседа с ним не составила большого труда, он практически был готов для вербовки. Сказал, что в беседах с беженцами, в том числе и с теми, которых он знал по Пномпеню или имел с ними общих знакомых, он получает информацию, которая «нужна не агентствам, а посольствам». Я попытался уточнить, что он имеет в виду. Он сказал, что для агентств дает, главным образом, информацию событийного характера — о карательных акциях полпотовцев, о положении в «трудовых коммунах», куда насильно согнано городское население и т. д. А вот о том, как чувствуют себя в Камбодже вьетнамцы, о начинающемся засилии там китайцев, о проявлении интереса США и Таиланда к событиям в этой стране, он не сообщает журналистам. Здесь можно и «засветить» источники, и попасть в немилость властей Таиланда, где он находится, так сказать, на птичьих правах. Хочу отметить, что впоследствии, анализируя сообщения иностранных информационных агентств из Таиланда о положении в Камбодже, мы убедились, что это действительно так.

Через несколько встреч, которые теперь уже начали проводиться с соблюдением норм конспирации в бангкокских кафе и ресторанах, мы убедились, что имеем дело со старательным и добросовестным человеком. Он предоставлял нам очень интересную информацию о положении в Камбодже, собирая ее по крупицам в лагерях беженцев и встречаясь с осевшими в Бангкоке камбоджийскими эмигрантами.

Как-то на одной из встреч он передал мне письменное сообщение и несколько фотографий. Меня это заинтересовало, и я прочитал сообщение. Жоел писал там, что при посещении одного из лагерей кампучийских беженцев он зафиксировал автомашину с дипломатическим номером американского посольства, на которой приехали двое американцев. Под видом съемок лагеря ему удалось незаметно сфотографировать и их. Он покрутился возле них и смог подслушать часть их разговора, что и изложил в своем сообщении.

Я, поблагодарив Жоела за проделанную работу, порекомендовал ему вести себя в таких случаях более осторожно, чтобы не навлечь на себя подозрения спецслужб.

На фотографиях мы узнали установленных нами ранее сотрудников ЦРУ из американского посольства. Судя по записанным Жоелом фрагментам их беседы, можно было сделать вывод о том, что они в этом лагере кого-то разыскивали.

Вскоре в развитие данной темы Жоел сообщил нам, что ему через свои связи среди камбоджийских эмигрантов удалось выйти на группу лиц из их же числа, которые создали что-то наподобие комитета по воссоединению камбоджийских семей. Туда входило человек пятнадцать. Они вели переписку с камбоджийцами, успевшими покинуть родину до захвата власти полпотовцами и обосновавшимися в США и странах Западной Европы, ездили по лагерям и разыскивали там их родных и близких или же собирали какие-либо данные об их судьбе. Дело благородное. Но вот что смущало Жоела и нас. Многим участникам этого комитета удалось выбраться из лагерей и беспрепятственно получить вид на жительство в Таиланде, что было непростым делом. Обосновались они в Бангкоке неплохо, снимали хорошие квартиры, имели машины. Мы попросили Жоела подключиться к работе этого комитета, тем более, что семья Сержа пропала в Камбодже, хотя, по его же собственному признанию, он располагал данными о том, что жене и сыновьям не удалось вырваться из Пномпеня и они были убиты в то время, когда он находился во французском посольстве.

Жоел начал работать с этими людьми и вскоре раздобыл сведения о том, что эта организация была создана и финансировалась ЦРУ, а входящие в нее лица использовались для сбора информации по Камбодже. Американцы разыскивали в лагерях свою бывшую агентуру и связи, селили их в Бангкоке и продолжали работу указанным образом. Этим объяснялся и приезд двух сотрудников ЦРУ в лагерь беженцев, который ранее зафиксировал Серж.

Мы сориентировали его на то, чтобы он глубоко не залезал в работу этого комитета, не выполнял серьезных заданий, опасаясь, как бы американцы не перевербовали его. Но все равно ему удавалось получать для нас интересную политическую и оперативную информацию.

Жоел охотно сообщал нам сведения о французской колонии Бангкока. Только ни об одном французском дипломате сведений мы от него так и не получили, он их просто не знал. По его данным, резидентура СДЕСЕ в Бангкоке состояла из нескольких проживавших там французов, он назвал нам их имена. Его аргументы были настолько убедительными, что создавалось впечатление, будто он, кроме как слежкой за этими людьми, ничем и не занимался. Но трудно было поверить в то, что шпионажем в пользу Франции занимаются добродушный толстяк, владелец французской пекарни, семидесятилетняя врач-акушерка и примерно ее ровесница — преподавательница французского языка элитарного детского сада. Но информацию Жоела мы ничем не могли опровергнуть, да и нам не нужно было делать этого, чтобы не остудить его пыл к разведывательной работе. А инициативу в этом вопросе он проявлял большую и со знанием дела.

Например, камуфлировал свои сообщения в сувениры и книги и передавал их мне на встречах, сам подбирал хорошие проверочные маршруты. Его письменные сообщения были составлены профессионально, информация подготавливалась отдельно от оперативных сведений, источники указывались под псевдонимами. Где он мог получить такую подготовку? Этот вопрос нас в определенной степени беспокоил.

Правда, по его словам, литературой о шпионаже и разведкой он интересовался со школьных лет. Он говорил мне, что в Пномпене у него была целая библиотека о разведке и шпионаже, свыше трехсот книг. Он также собирал журнальные и газетные вырезки на эту тему, чуть ли не наизусть знал истории известных разведчиков и агентов, постоянно читал детективы о шпионаже. Возможно, на этой литературе он теоретически познал азы разведки, а теперь применял их на практике.

Но, тем не менее, подозрения о том, не является ли Жоел двойником, присутствовали и в резидентуре, и в Центре.

— Вашего француза надо проверять, в Центре есть насчет него некоторые сомнения, — сказал мне резидент, откладывая в сторону только что полученную шифротелеграмму.

— Но его сведения проверялись и анализировались в Центре. В них нет дезинформации.

— Это ни о чем не говорит. Вряд ли он подставлен нам в качестве дезинформатора или провокатора. Но вполне вероятно, что он работает и на нас, и еще на кого-то, но ни одной из разведок не открывается, что сотрудничает с другой, просто дублирует материалы.

— Но такого двойника очень трудно выявить.

— Трудно, но можно. У меня есть кое-какие мысли, как проверить его при помощи оперативной техники.

Но проверить мы его так и не успели. На встречу Жоел пришел веселый и возбужденный. Два дня назад из французского посольства пришло уведомление, что принято решение о предоставлении ему пенсии.

— Теперь я поеду на родину к сестре. Буду жить в доме родителей. В середине шестидесятых, после смерти матери, я отказался от наследства в пользу сестры, тогда я был состоятельным человеком и мне это было ни к чему. А когда произошла моя трагедия, она писала мне, приглашала к себе. Но не мог же я жить за ее счет, а теперь у меня есть пенсия.

И он долго рассказывал мне о небольшом доме под черепичной крышей в пригороде Страсбурга, где прошли его детство и юность. Мы тепло попрощались с ним, пенсионер во французской провинции нас не интересовал. Для меня так и осталось загадкой, работал ли Жоел только на нас или у него были еще и другие хозяева. Но даже и при последнем варианте он принес нам большую пользу, именно от него мы узнали многое о том, что происходило в закрытой тогда для всего мира Камбодже.

У этого человека была незаурядная биография. Швейцарец по национальности, он всю жизнь провел за границей. С юных лет плавал матросом на торговых судах, потом в Германии выучился на капитана. Он создавал впечатление образованного человека, хорошо разбирался в политике, интересовался историей, литературой, музыкой, знал семь иностранных языков и даже немного понимал по-русски. Когда-то у него была семья — жена-американка и двое сыновей. Но он с ними расстался и отношений не поддерживал. Вместе с братом открыл фирму, занимающуюся транспортными и коммерческими посредническими операциями. Сначала они работали в Индонезии, Камбодже, а потом обосновались в Таиланде.

Его звали Хорст Фриман. В 1975 году, когда я познакомился с ним на одном приеме, ему только что исполнилось пятьдесят лет. Это был очень общительный и приятный человек, любил компании, никогда не скупился на угощение и вел, так сказать, светский образ жизни.

Фримен был завсегдатаем клуба иностранных корреспондентов и Морского клуба при бангкокском порте. Морской клуб располагал хорошим пятидесятиметровым бассейном и, по словам Хорста, он каждое утро проплывал его двадцать раз. Фриман любил похвастаться своим здоровьем, говорил, что за всю жизнь не чувствовал никаких недомоганий, хотя, на всякий случай, ежегодно проходил осмотры врачей, и те удивлялись хорошим показателям его организма. Правда, такие оценки не вполне сочетались с его внешним видом. Взглянув на Фримана, нельзя было сказать, что этот человек пышет здоровьем. По морщинистой, обвисшей на лице коже, мутным глазам можно было предположить, что он много курит и увлекается спиртным. Это и соответствовало действительности.

Его можно было часто увидеть в компании друзей в немецкой пивной «Биарштюбер», а иногда и в престижном швейцарском ресторане «Чарли», названном по имени владельца, большого приятеля Фримана. Хорст часто устраивал у себя дома рауты, приглашал много гостей и выставлял хорошие закуски и дорогую выпивку. Но что характерно, в его компании почему-то никогда не было американцев.

Фирма Фримана называлась «Суис-тревел» и размещалась в одном из самых больших и престижных отелей Бангкока «Дуситтани». Там, кроме Хорста, работало где-то пять-шесть тайских сотрудников и Вивьен, его заместитель, миловидная француженка средних лет. Поговаривали, что он взял ее к себе на работу в Пномпене и она была какое-то время его гражданской женой. Потом они расстались, но деловые отношения сохранили. Иногда в Бангкок приезжал младший брат Хорста, Вальтер, сорокалетний холостяк атлетического телосложения с перебитым носом и огромной челюстью, внешне напоминавший или профессионального боксера или гангстера из американских боевиков. Он возглавлял отделение этой же фирмы в Джакарте.

«Суис-тревел» обеспечивала клиентам транспортировку их товаров из стран Юго-Восточной Азии по всему миру, организовывала посреднические коммерческие операции. Своей собственности не имела. Но многие бизнесмены почему-то морщились при упоминании об этой фирме, а кое-кто из них и задавался вопросом, как она вообще может существовать при ее столь низкой деловой активности.

Особый интерес «Суис-тревел» проявляла к советским коммерческим организациям в Таиланде — торговому представительству, Аэрофлоту, Морфлоту и отделению совместной таиландо-сингапуро-советской пароходной компании ТАСОС. За несколько лет Фриману так и не удалось совершить с ними ни одной сделки, но зато он хорошо знал практически всех сотрудников этих организаций. Хорст также не упускал возможности познакомиться и развивать отношения с нашими дипломатами и журналистами, используя для этого клуб иностранных корреспондентов, различные приемы и мероприятия. С советскими работниками он был очень внимателен и любезен, приглашал в рестораны и угощал даже тех, кто совершенно не был нужен ему по бизнесу. В разговорах с собеседником любил как бы невзначай выяснить дату его рождения, а потом, в этот день, присылал с шофером корзину цветов и подарок, как правило, набор недорогих спиртных напитков французского или швейцарского производства. У некоторых сотрудников резидентуры сложилось впечатление, что Фриман ведет целенаправленное изучение советских представителей, пытается найти у них какие-либо изъяны в характере и поведении. Но для кого он мог это делать?

Совершенно очевидно, что швейцарским спецслужбам и в голову бы не пришло заниматься разработкой советских граждан в Таиланде. Но такой разработчик, как Фриман, вполне бы устроил ЦРУ. У него была надежная «крыша» в виде небольшой фирмы, которая вполне могла быть «построена» для него и американцами, что позволяло ему, не вызывая особых подозрений, контактировать с совершенно различными людьми и по заданию ЦРУ изучать и перепроверять их. Но это все были наши подозрения, и считать Фримана установленным сотрудником или агентом иностранных спецслужб пока не было оснований.

По данным Центра, Фриман в Индонезии не устанавливал отношений ни с кем из наших сотрудников, но зато в Пномпене в начале семидесятых годов был знаком почти со всеми совпредставителями и действовал по той же схеме, что и сейчас, в Бангкоке.

Меня он тоже не обошел своим вниманием. Сначала как бы случайно подсаживался в корреспондентском клубе, угощал пивом и заводил разговоры на нейтральные темы. Потом попросил достать ему записи русских народных песен, а когда получил от меня кассету, приподнес в знак благодарности бутылку, как потом оказалось, очень приятной на вкус швейцарской грушевой водки «Вильямс». А когда я собрался в очередной отпуск, попросил привезти ему открытки или слайды с видами Москвы, города в котором он давно мечтает побывать, но не может сделать этого из-за страшной загруженности по работе.