Оказалось, что вся эта система валов- шестерёнок ей и не нужна. Только вот призовые совпадения порождали ощутимый для девушки импульс. Значит, когда вот такая вспышка…
– Давай! – крикнула Алёна при очередном таком сигнале. Испуганный неожиданным криком игрок дёрнул за ручку, затем возмущённо повернулся к девушке. Но высказать свои соображение не успел, – в поддоне зазвенели те самые заветные выигрышные жетоны.
– О, наконец-то, хоть что-то! – обрадовался вернувшийся на звон коллега.
– Да, немного, но всё же… – согласился выигравший.
"Немного. Не те картинки. Интересно, а вот эти сигналы, они разные?" – всё ещё зондировала систему девушка. Выяснила, что разные. Запустила свой аппарат.
Пропустила несколько импульсов, затем, на самый сильный рванула ручку.
– Ну ты, деваха, даешь! С первого раза! – потянулись на звон игроки. – Впрочем, новичкам везёт. – Дашь копеечку на счастье!
– Но у меня нет сейчас таких денег! – начал упираться бледный. – Рано ещё!
– А ведь врёшь! – возмутилась Алёна.
– Что ты себе позволяешь! Я сейчас, – потянулся за мобильником смотритель. Но вдруг ещё больше побледнел и быстро- быстро отсчитал девушке выигрыш.
– Вот так. Молодец. Сейчас пройдёт. А могло быть и хуже, – успокоила его девушка, выходя из игрального зала.
А трое оставшихся, оставив свои занятия, сквозь стеклянную дверь смотрели вслед удаляющейся фигурке.
– Фффу. Отпустило. Как огнём прожгло, – сообщил жадный смотритель.
– Думаешь, Седая объявилась? – поинтересовался сорвавший куш игрок.
– Не знаю. Старовата для той. Этой как, лет двадцать? Много их тут было наплодилось. Потом, сам знаешь, мода на убыль пошла. Потом даже наоборот – братва осмелела и крашенных дурочек того… учить уму разуму начала. А эта…
Вроде и не выкаблучивалась до поры до времени. И если бы этот жмот…
– Но-но! – прервал жмот. Всякий тут будет… Вообще-то надо предупредить. Седая не Седая, а вон как может, – он вновь потянулся к мобильнику.
А виновница этого переполоха докупила нужного шмотья, переоделась. Краснея, выполнила – таки и заказ Максима. "В конце концов, если сам о себе позаботится не в состоянии…" Купила и два мобильника. Два нормальных чемоданчика. Кое-каких сладостей. И с лёгким сердцем направилась назад. Так что оповещённые незадачливым смотрителем "одноруких бандитов" его сотоварищи зря настороженно ожидали неприятных событий. "Седая" себя больше ничем не проявила. Пока.
– Вот, переодевайся! Не может же быть "командированный из центра" так одет.
Просто бандюган какой-то, – тормошила девушка Максима. Она, дождавшись в очередного перерыва в его целительстве, чуть ли не силком затащила юношу на нижний этаж в его же номер.
– Хорошо, спасибо, – начал расстёгивать рубашку Макс.
– Да-а, парнишка, ты уже совсем! – возмутилась Алёна.
– Извини, – спохватился парень, вновь застёгиваясь. – Отупел. Знаешь, эти ожоги…
И этот парнишка. Пришлось наращивать… А это всё-же много сил забирает…
– " Этот парнишка". Зачем ты его вытягиваешь? Он убийца! Ты разве не слышал?
– Но это автодорожное ведь… Знаешь, я сам однажды так въехал! Не на машине.
Когда монастырь громил…
– Но он был пьян! А это – убийство!!!
– Не кричи, пожалуйста. И так голова раскалывается. Всё-таки ожоги, наверное, самое…эээ трудоёмкое…
– Не виляй, не виляй! Мы не об этом сейчас.
– Ты выйди. Я переоденусь быстренько. Надо туда. Понимаешь, там родственники бунтуют. Их не пускают. То есть до нас пускали, а сейчас – нет. Думают самое плохое. До утра мне надо бы поработать с инвалидами, а?
– Хорошо. Но мы об этом ещё поговорим! – выскочила из комнаты Алёна. А когда она вошла, уже переодевшийся юноша спал у окна, под лучами весеннего солнца. И тотчас пропала злость. Парнишка выглядел таким измученным, что девушка всхлипнула от жалости. Тихонько погладила его по волосам, дотронулась до нежной кожи щеки с пробивающимся бархатистым уже почти мужским пушком. Покраснела и отдёрнула руку, когда Максим открыл глаза.
– Наверное, нам пора, – объяснила она свои действия.
– Да, конечно, – вскочил Макс. Он распахнул форточку и во все глаза уставился на дневное светило. Снял рубаху, повернул к солнцу руку с бусами. – Вот адрес, – он отошёл от окна и написал несколько строк на подвернувшемся листке бумаги. Я в твоё отсутствие связывался с Холерой. Главврач на звонок по сотовику расщедрился.
Он своё дело знает. Да не "гав-врач", а Холера. Отсюда – три часа лёту. На поезде, сама понимаешь, дольше.
– Полечу.
– Без документов тебя не пустят в самолёт.
– Меня!?? Не пустят!!?
– Прости. Отупел.
– Ты давай, не разрывайся здесь, всё-таки. Я как только смогу, сразу… Да, вот, возьми, – протянула она новый сотовик. Запомни мой номер. Ну… знаешь… пожалуй, я помчусь… Прости…, – она порывисто обняла Максима, чмокнула в щёку и кинулась к выходу.
– Скажи главврачу, что срочно вызывают, – уже вдогонку посоветовал юноша.
"Без тебя бы не додумалась. Лучше бы что-нибудь тёплое на прощание. Сухарь" – обиделась Алёна, согласно покивав головой.
А "сухарь" вновь направился принимать чужую боль и отдавать свои силы. " Если бы у меня были такие… способности, я бы только и лечил. Разве это не счастье?" – вспомнил Макс слова отца. Ах, папа, папа…
Мысленный спор продолжить не удалось. В отделения всё-же прорвались родственники.
А поскольку больных-то не удосужились предупредить о неразглашении новых методов лечения, юношу встретила волна удивлённых, восторженных и благодарных взглядов.
Им было пока всё равно, кто он, этот молоденький кудесник. Они видели, что произошло за это недолгое время с их отцами, мужьями и братьями и услышали, кто спаситель.
"А ведь прав папуля. Разве не счастье?" – думал Максим, видя посветлевшие лица и первые, сквозь слёзы, улыбки исстрадавшихся родственников.
– Может, вечером? Или вот… сиделкой на ночь. Раньше же можно было? – косясь на Максима, спрашивали у врача присмиревшие женщины. Юноша чуть заметно отрицательно покачал головой.
– Завтра в это же время, пожалуйста. А там посмотрим. Отдыхайте пока. Вам тоже досталось, – распорядился доктор.
А Максим с главврачом направился в отдельный корпус. Оказывается, ни бусы, не перстни, ни кресты не защищают от чувства сострадания к чужой беде и отчаянию.
Только уродливая совесть или полное её отсутствие – достаточная броня от этого.
Господи! И мы спокойно живём, едим, целуемся, сладко спим, зная, что… Что это вот, рядом! И делаем вид, что не знаем, об этих покалеченных ребятах! И это – не умирающие от голода где-то в Африке! Это вот, здесь, рядом! Очерствели. Или многочисленные войны с революциями истребили генофонд сострадательности? " Не я их туда посылал". Ладно, допустим " туда" – не ты. А вот эти, старые калеки – дети Великой Отечественной? А эти – покалеченные просто "при исполнении"?
Неинтересно. Не просто помочь, не просто прочитать, не просто подумать – даже знать неинтересно. Скучно. Вот, поумирали родители, позабыли невесты, наплевало государство, отвернулись от них близкие, не повернулись к ним далёкие. И живут в общем и в собственном аду одновременно калеки, возненавидевшие этот несправедливый мир и ненавидимые обслуживающим персоналом. Ходил, ходил упорный слух, что сразу после войны недолго "даром угощались инвалиды". Быстро очистили от них города, а потом… и… вообще. Но следующие поколения вождей на такое уже не решались. Они не были гуманистами – просто были трусами. И вот, был при этом госпитале такой корпус. Что – то среднее между приютом и больницей для малоо… нищих, короче говоря. Да ещё и он был поделен на два крыла. Для тех, кого ещё навещали и для… "одиноких". Сегодня Максим провёл ночь, исцеляя " брошенных" и к утру завалился в свой номер абсолютно опустошенным. Откуда, из каких времён пришёл мой герой, всё ещё способный к восприятию этой боли, этой несправедливости? Почему не скурвился, не осатанел до сих пор? Неужели, только потому, что принадлежал он уже к новому виду человека? И среди простых смертных такое поведение – аномалия?
Но Макса это сейчас не заботило. Он тупо посмотрел на появившийся на столе букет цветов, упал на койку. Он очень устал, но уснуть сразу не мог. От того, что он увидел, наворачивались слёзы. Как же так? У государства трещит по швам стабилизационный фонд. " Нельзя трогать! Инфляция начнётся!" Из – за того, что вот этих калек накормят досыта? Да простынь поменяют каждый день? или стены покрасят. Или… Или… перед глазами стоял, точнее, лежал "обрубок" без рук и ног с красивым лицом и какими-то пронзительно-васильковыми глазами. Или повернувшегося к стене, ушедшего в себя огарка. Или…нет! я же помогу! Я им всем помогу. Я уже… Благодаря бусам, я вас свех быстро… Эх, Алёна, Алёна.
Вот так всё бросить и… Хотя, толку с неё… А почему эти бусы у неё не действуют? Или они у неё не для этого? Как, к примеру, мои крест и перстень? И всё равно, вот так уйти… Ладно. Буду отдуваться один. Опять один. В конце концов усталость взяла своё и Максим уснул.
Стука в дверь он не услышал. Но почувствовав чей-то взгляд, приоткрыл глаза. В номере белела женская фигурка в обычном здесь медицинском халате.
– Что, плохо с кем? – окончательно проснулся юноша.
– Нет-нет, вы извините… вы отдыхайте… – зазвучал смущённый женский голосок.
– Какое там, – вздохнул Макс, подходя к окну. – Пора. Да кто вы и что вы здесь…?
– Я… чтобы… Но дверь была открыта… Я подумала, что никого нет… Вот, мы решили с другими… – она начала что-то выкладывать на стол. – Всё домашнее.
Нашим-то ещё нельзя. А вы… Ну, надо же и вам…
– Да что вы! Перестаньте! – кинулся Максим к столу, пытаясь перехватить руку с очередным пакетом. И замер. Где он видел такие глаза? Или не видел вообще? И такое лицо? Нет, и это лицо!
– Вы… – начал было он.
– Да, я, – улыбнулась молодая женщина, – узнали?
– Не в тундре живу. Хотя, и "тундра" вас знает.
– Тундра? – изумилась девушка.
– Неважно. Вы так ворвались… Знаете, все мои друзья в вас влюблены. Ну, платонически, конечно. А на ваш концерт всем классом ездили. В областной центр.
– Всем классом? Это когда же? Ну да ладно. Вы меня знаете. А вы? Кто вы?
– Я… я просто… Максим. А что вы здесь делаете?
– Так просто – "Максим"? И это исчерпывающий ответ? Ладно. Я здесь потому, что мой младший братишка разбился на мотоцикле.
– А… мотоциклист. Но с ним ведь уже всё… Постойте, как это "младший"? – спохватился Максим.
Но гламурная певица, побледнев, тоже схватилась за недосказанную Максимом фразу.
– Что "всё"? Что "всё"? – в испуге схватила она юношу за плечи и заглянула в глаза. От близости этих глаз, тонкого аромата духов и коснувшегося лица шёлка волос у Максима захватило дух.
– "Всё", это значит, что он поправляется. Что больше ему ничего не грозит, – успокоил он новую знакомую.
– Но врач говорил, что печень… и почки… что останется инвалидом, – всё также, глаза в глаза прошептала дива.
– Это когда он говорил? – нахмурился Максим.
– Вчера.
– Ну, вчера. После сегодня он так не скажет. Вы были сегодня…
– Нет, я вот вечером приехала. Работа, семья…
– Семья?
– Да чему вы удивляетесь, милый юноша? Я ведь вам не ровесница. Это так – грим, макияж.
– Но сейчас-то вы без макияжа? И всё равно…
– Ну, это в утреннем свете.
– Да. В утреннем свете… Пора, – спохватился Максим. – Спасибо, конечно, за угощения, но, знаете… Заберите, пожалуйста. Это всё уже скоро понадобиться вашим родственникам.
– И не подумаю. Я пообещала остальным, что передам. Ну, Максим, ну пожалуйста.
Не заноситесь.
– Я!? Это можно так подумать? Хорошо, оставляйте. Я знаю, кому занести.
– А можно… Тут дело в том, что… вы только не обижайтесь. Ай, всё равно все уже знают. Всё-таки мы бы смогли вам помогать…
– Нет! Это будет отвлекать!
– Ну, среди нас есть женщины и постарше, – улыбнулась певица.
– Возраст здесь не причём, – покраснел Максим.
" Причём-причём" – опроверг это утверждение озорной взгляд женщины.
– Хорошо. Пойдёмте! – решил Максим, забирая снедь и цветы.
Глава 36
Поначалу они зашли к брату певицы. Что-то насторожили Максима высказывания врача.
"Врёт. Интересничает перед знаменитостью. В благодетели набивается. А, пусть.
Мне то что до неё" – решил Максим, обследовав своими чудесными лучами незадачливого мотоциклиста. Тот крепко спал. Вздохнув, Максим растворил в организме выздоравливающего свой золотой луч, после чего они направились в "тот корпус". Наверное, ещё один день… и одна ночь. Продержимся! А потом я им здесь ещё тот разгром устрою. Те, из детского дома здесь отдыхают! Обкрадывать этих!
Да что у нищих и красть – то? У-у-у, уроды! Как там у Алёны? – с этой мыслью он вошёл к несчастным. За ним последовала и набившаяся в помощницы дива. А когда, вечером, они вышли, с Максимом шла уже другая женщина. даже не спрашивая разрешения, она зашла к юноше в номер, упала на кровать и взахлёб, с подвыванием, разрыдалась.
– Сволочи! Сволочи!! Сволочи!!! – стонала певица. – А мы…, а я… Но я не знала! Я честное слово, не знала! Простите меня… Я завтра… А вы… вы их и правда… вылечите?
– Этих – да…
Максим не хотел разговаривать, ни обещать, ни успокаивать. Ничего не хотел. Вот, отдохнуть немного – и опять туда. А эта – пусть порыдает. Полезно пропечь душу стыдом. Пойти, что ли в номер Алёны? Не ложиться же здесь, рядом с артисткой. Гм…
Рядом.
В дверь очень коротко постучали. Максим даже обернуться не успел, как оказался в крепких объятиях.
– Ну, здоров, бродяга! – пробасил спецназовец. – А поворотись-ка, сынку! Да-а.
Это – совсем другой ракурс! Молодчина! И сразу – навёрстывать? – тормошил пол… нет, уже генерал юношу, косясь на лежащую на койке зарёванную девушку.
– Здравствуйте! Это… помогала мне сегодня в вашем госпитале.
– А-а! Ясно. Где-то я вас… ну, конечно! Поздравляю, Максим! Если у нас будут здесь такие помощницы…
– Вам шуточки, господин генерал? А вы сами, а? Видели, как они… существуют? – накинулась на него певица. – И вы там, чего улыбаетесь? Генералов, как собак нерезаных, а бардак прекратить не можете.
– Кто генералы? – взглянул теперь на погоны гостей и Максим. – Ого! Ну, поздравляю, поздравляю. Вам, Юрий Владимирович, оно конечно… а вот… ну, нет слов!
Действительно, теперь и бывший полковник, и бывший майор носили генеральские погоны.
– Мы всё же раскрутили их всех без тебя, – словно оправдывался, пожимая руку, бывший "майор Анатолий". Вот за это… Но это так, мусор. Спасибо дружище! Что спас, спасибо! И как я рад, что ты живой…
– Дымной жизнью труб, канатов и крюков! – вновь повторил улыбаясь Максим.
– Выйдем, разговор есть, – предложил Юрий Владимирович.
– Мне ваши секреты вовсе и не нужны. Сама выйду! – фыркнула певица, хлопнув дверью.
– Всё равно выйдем.
В пустынном по случаю позднего вечера лесопарке поговорили. Нет, Максим сейчас не может никуда поехать. Во-первых, надо закончить с этими ребятами. И с персоналом тоже. Того корпуса. Во – вторых, назревает разборка с Крокодилом. Кто это? Пока не важно. Кстати, генералов вам кто присвоил? Ага… А по чьему представлению? Понятно. На что намекаю? Да так. А кто по нам всё – таки там долбанул? Такие ракетки просто так не пустишь, правда? Или вот, в одной подводной лодке… проверка экипажей – ваше ведомство? Нет, в смысле, контора?
– Понимаю, на кого грешишь. И ты, вероятно, прав…
– Генеральством купились?
– Знаешь, юноша, есть случаи, когда бьют в морду и друзьям, – вспыхнул младший из генералов.
– Валяйте!
– А! Всё равно без толку! И в прямом и в переносном, – махнул рукой тот, отошёл в сторону, нервно закурил.
– Максим, ты не прав. Мы просто… в засаде, если хочешь. Полезли бы на рожон – всё. Некоторые традиции в нашей конторе остаются. Даже после смен вывесок. Ты вот что послушай.
Спецназовец кратко рассказал о проблеме, но Максим выслушал рассеянно, глядя на встающую, почему-то кровавую луну.
– Нет! Всё понимаю. Конечно, эти наркобароны, наркодилеры… масштаб…
Давайте телефоны, я им эээ "посоветую" быть с вами откровенными, но сам… В общем – нет. И без обид, Юрий Владимирович. Пойдёмте в номер!
– Некогда, Максим. Совсем некогда. Мы же на минуточку – захватить тебя – и…
Ну да ладно. Ты хотя бы… наших ребят здесь…
– Хотя бы?
– Ну брось, брось. Просто мы так на тебя рассчитывали… А телефоны – они уже тобой наученные… Представляешь, сейчас должна прийти партия этой дури, которая просто оглушит молодёжь. И, вроде – задаром. Диверсия явная. Вот если бы ты…
– Но нет, ну, не травите душу! Я… я не знаю, но… в общем, если дня через три… в общем, звякните, может…
– Да не уламывай ты его, Юра! Ты же видишь – делком стал. Пойдём.
– Но вы не правы! Вы… я… ай да ладно, – махнул рукой юноша уже в сторону уходящих спецназовцев. Донельзя разобиженный он вернулся в свой номер и завалился спать.
Когда Максим проснулся, он ощутил – нет, сначала ощутил, а потом проснулся – запах кофе и давно забытый аромат свежеподжаренных гренок. На столике стоял завтрак, а в кресле напротив сидела артистка, всё теми же чудными глазами рассматривая Максима. Юноше стало неудобно, что вот так, не раздеваясь он спит, что… вообще, как он выглядит. Но и она тоже, без стука, без разрешения.
– Извините! – буркнул он и рванулся в душевую. Подождут пациенты. Теперь подождут. За сегодня он закончит с ними. и запустит программы этой… регенерации, да? Дальше – пусть восстанавливается само. И если ничего не произойдёт – рванётся всё-же за спецназовцами. Вот кто дела делает! И всё же они не правы, – думал Максим, растираясь банной щёткой под горячими струями. Алёна всё же обеспечила его всем необходимым и Максим вернулся к звезде посвежевшим и тоже вкусно пахнувшим. Ну, не такими духами, как она, но тем не менее.
– Извините, что… Но я, честное слово, стучалась. Просто вы так крепко спали. А это… Мы прознали, что вы совсем не едите. Да вон, сами посмотрите. Просто страшок какой-то. Разве так можно!
" Нашла страшка" – обиделся подросток, косясь в зеркало. "Ну, сдал немного. Вон, щёки ввалились. Но по моему…" – Не обижайтесь, милый юноша! – широко, по-доброму улыбнулась певица. – Я это только в смысле – садитесь завтракать.
Ну разве на неё вот такую обидишься. Тем более – действительно в макияже она просто неотразима. Максим потряс головой, отогнал неуместные мысли и сел за столик.
– Я уже разговаривала с Колей. Он даже очень неплохо себя чувствует. Да и остальные… – поддерживала беседу молодая женщина, пока действительно изголодавшийся целитель наслаждался варёными всмятку яйцами, гренками и кофе.
– Максим… но всё же… Мы должны знать… Нет, не то… Как нам тебя благодарить?
А! – махнул Макс рукой. – Врачей благодарите.
В принципе он сказал правду. Но как-то картинно, как-то напыщенно что-ли это получилось. " И я перед ней интересничаю" – понял Максим и тут же постарался сменить тон.
– Понимаете…
– Валя.
– Валя???
– Но Максим, вы как ребёнок, честное слово! Что бы прорваться к публике, надо иметь всё выдающееся. Да-да всё! – слегка улыбнулась она, перехватив несколько "нескромный" взгляд Максима. – От голоса, фигуры, до имени. А Валя… Ну да ладно. Что вы мене хотели сказать?
– Да, Валентина… Хотя, тоже красиво. Вон, и святой Валентин был…
– Не отвлекайтесь, юноша, на эти мелочи.
Максим к этому времени допил кофе, и готовя объяснение, по привычке уставился на солнце.
– Господи! – вырвалось испуганное восклицание у певицы.
– Да ничего, это так, подпитка эээ нервной энергии.
– Что же мне передать своим подругам по несчастью? Или, уже по счастью? – настаивала Валентина.
– Скажите им, что поговорим завтра, – схитрил Макс, надеясь уже завтра смыться отсюда.
– А мне лично? Ну, по секретику, – ближе подсела певица. – На ушко? – она подставила почти к губам Максима прятавшееся в пышных кудрях ушко.
– Вам лично скажу. Это мой крест. Моё искупление. Моя, как это… эпитимия.
Поэтому благодарность здесь была бы… ну, лишней что ли – не принял фривольного тона Максим. Не хотелось ему сейчас перешёптываться об этом.
– Извините. Я просто…, – вскочила Валентина.
– Да нет, что вы. Всё нормально. Просто… ну, честное слово… не могу вот так, сразу всё объяснить. А им скажете – он потянулся к тому самому ушку и прошептал:
" Военная тайна". Задохнулся в аромате волос, потряс головой: – Увы, пора.
И купил, купил этим певицу. Нет, конечно, не только этим. Совсем не этим. Да прошла бы она мимо вот такого пацана. Таких поклонников было – пруд пруди. А вот таинственные способности. А терпение. А доброта. И конечно – спаситель. Но когда он сказал про "свой крест", отшатнулась было молодая женщина от целителя – "секстант – фанатик?". А потом, оказалось, нет. Просто парнишка тоже пережил какую-то ужасную трагедию. По глазам видно. В душе больно. А когда ко всем остальным качествам примешивается и сочувствие (не жалось, не жалость, жалкий мужчина смешён!) – всё. В общем, Валентина отправила восвояси бойфренда и, передав подругам обещание целителя, решила заняться им всерьёз. Уж если человек несёт крест, то должен кто облегчить его ношу? Пусть даже на время.
Пользуясь своей звёздной известностью и общей атмосферой спавшего напряжения, она продолжила помогать целителю. Якобы. Вскоре певица уже полностью оккупировала пространство вокруг юноши. Она во все свои изумительные глаза смотрела на творимое им чудо исцеления, мягко, ненавязчиво готовила к сеансу следующего больного. А ещё тихонечко записала таинство исцеления на мобильник.И лишь ближе к вечеру исчезла.
– Ну вот и всё, – констатировал в конце дня юноша. – Всё. Дальше выздоравливайте сами. Всё будет теперь хорошо. До свидания!
Улыбаясь и кивнув в ответ на нестройный гул благодарности, Максим вышел в коридор. Заглянул к главврачу. К новости о завершении миссии толстяк отнёсся настороженно.
– Так вы ради этого и приезжали? Я думал, вы отвлеклись.
– Да- да. Ради этого.
– Испытание новых секретных методик. Понимаю. Но всё же, как врач врачу, хотя бы общий принцип?
– Принцип взаимодействия полей, – улыбнулся Максим.
– Да-да. Мне… докладывали о эээ визуальных эффектах. Ну, о реальной эффективности лечения тоже. Мы обязательно во всех историях болезней…
– Не надо. Обо мне… об этой методике – ни слова. Да и вообще, когда ещё начнут восстанавливаться конечности… -?????
– Да-да. Через какой месяц выпишите всех за выздоровлением.
– Но это… это…
– Именно поэтому – молчать.
– Как будет приказано. Ну что? Приглашаю поужинать. Отметить успех вашего… эксперимента. – видно было, что насчёт конечностей и всеобщей выписки он не совсем поверил.
– Знаете, я очень устал. И надо бы ещё с вашим персоналом потолковать. Может, завтра? Сегодня отосплюсь, – схитрил Максим.
– Как скажете, как скажете.
Вообще-то перекусить было бы и неплохо. Весь день одни только солнечные лучи. А пока есть тело, надо думать и о нём. Оно своего требует.
Читатель уже догадался, что в номере Максима уже был накрыт стол. Правда не на двоих. Кроме Валентины у стола стояли, напряжённо поджавшись, ещё три женщины постарше – от тридцати до пятидесяти лет.
– Я не могла их удержать. Они посчитали…, – начала Валентина.
– Мы не могли вот так просто вас отпустить! – вмешалась самая пожилая. – Вы вернули к жизни наших сынов и мужей. Мы знали… Я знала. Когда сказали, что у Виталика… С такими ожогами не выживают! Только вы. Спасибо. – Не сдержавшись, женщина всхлипнула, сгребла Максима в объятия и крепко расцеловала.
– И мы… И мы тоже, – кинулись к юноше две других, видимо – жёны исцелённых.
– Да ладно вам. Да что вы, – смущённо улыбаясь пытался высвободиться Максим. Всё это было искренне со стороны женщин и заслуженно юношей, а поэтому, конечно, приятно.
– А давайте выпьем за нашего ангела – спасителя! – прервала массовое лобзание Валентина.
– Да, молодой человек. Мы просим разрешения выпить за вас. И сегодня и каждый раз в этот день!
– Да пожалуйста, если…- пожал плечами Максим, радуясь хотя бы освобождению от объятий.
Все сели за стол.
– Вообще-то нас делегировали. Все бы просто не поместились, – объяснила старшая, разливая по рюмкам коньяк. – И от имени всех родственников ваших пациентов, да и от них тоже, примите, добрый волшебник, наши самые… нашу самую сердечную благодарность. Будьте и вы здоровы. И пусть будет благословенно ваше имя! За вас, Максим!
Гостьи залпом ахнули по рюмке.
– А вы как же? – спохватилась одна из гостей, увидев, что Максим пьёт сок, даже не пригубив из рюмки.
– Нельзя мне.
– Вообще?
– Да, вообще.
Гостьи долго не задержались. Сказав по где- то одинаковому, но прочувственному тосту, они засобирались. " Мы понимаем, что вам надо отдохнуть, поэтому так, на минутку. А то вдруг уедете. Такие целители ведь много где нужны". И, конечно же, осталась Валентина.
– Вы, давайте, ешьте. И не стесняйтесь. Это же не для гостей. Это мы всё для вас , – кивнула она на стол.
– Ну да. А вы будете стоять и подбадривать типа: "Кушайте, батюшка, что Бог послал со мной переслал". Садитесь.
– Нашёлся мне батюшка, – усмехнулась Валентина, садясь напротив Максима. Мелкими глоточками отпивая вино, она затуманенным взглядом смотрела на юношу. Максим уже знал, что значат такие взгляды. И не возражал. Многовато боли и разочарований он перетерпел за последнее время, чтобы сейчас морализировать. А ещё на улице – весна, и ты в своём юном теле. А та взбалмошная девчонка? В общем, целуя восхитительные женские губы, он старался не думать о "той взбалмошной девчонке".
Волна накатила утром. Выйдя из душа, Максим схватился за голову и, застонав, упал на кровать.
– Что? Что с тобой? Господи, да что же это? Максим, ты меня слышишь? – всполошилась певица.
– Ничего-ничего. Со мной ничего.
– Да какое " ничего"! На тебе лица нет! Это… из-за меня?
– Глупости какие! Это… это какая-то страшная боль… приближается. Чужая боль.
Господи, неужели опять…
Коротко постучав в номер ворвался толстый главврач.
– Здравствуйте, мадемуазель, – ничуть не удивившись полуодетой Валентине, поздоровался он. – Товарищ эээ Максим! – перешёл он к делу. – Ваш отъезд придётся отложить. С центром согласовано. Вам, мадемуазель, придётся покинуть госпиталь. Всех выздоравливающих уже переводят, ну, в смысле перевозят, в санаторий. Здесь недалеко.
– Что произошло? – держась за виски, поинтересовался Максим.
– Прибывает новая группа тяжёлых. Бензовоз столкнулся с автобусом. Жёны плавсостава. Обширные ожоги, – рассказал главврач, покосившись на певицу.
– Когда будут здесь?
– Минут через пятнадцать. Многие – в тяжелейшем состоянии. И… кроме вас… понимаете…
– Понял я всё, – Максим встал и, запахнув халат, подошёл к окну.
– Вот и солнца нет, – тоскливо пожаловался он.
– Со стороны лечсостава будет сделано всё возможное и невозможное, – некстати сообщил главврач.
– Ну да, облака разгоните, – усмехнулся юноша.
Валентина уже успела сбегать в душ и там же одеться до степени пристойности.
– Станислав Егорович, вам нужны будут санитарки. Я готова помогать. Безвозмездно.
– Ваша готовность, конечно, похвальна, – начал было толстяк, но, поняв, что слишком двусмысленно выражается, перешёл на деловой тон.
– Здесь все и всем будут обеспечены. Есть желание помочь – милости прошу в санаторий. Кстати, и вашего брата – туда же. Вот там добровольцы понадобятся. А здесь, извините.
– Но Егорович, миленький, – обнаружила звезда более близкое знакомство с главврачом.
– Нет, Валентина. Не могу. Всё понимаю, но не могу. Ты не знаешь кто за этим стоит. А мне намекнули. Да и понятно. Если ребята там, в море узнают… раньше времени… Понимаете? Всё. Заболтался. Так вы, Максим…?
– Через десять минут буду.
Когда главврач вышел, Максим быстро оделся и вновь уселся на кровать, сжав ладонями виски.
– Так ты это чувствуешь? – присела рядом певица.
– Да… Знаешь, собака чувствует запахи в тысячу раз более слабые, чем мы.
Говорят, что генетически можно такое же обоняние дать человеку. А? И сможет он с таким даром жить?
– А почему нет? – не поняла сначала девушка.
– Подумай. Ладно. Пойду, – поднялся юноша.
– Вот так и пойдешь? И доброго слова не скажешь на прощанье? Девочкам по вызову и то…
– Валь, ну прости, – вновь опустился возле неё Макс. – Не обижайся. Не потому, что… И потом, я думал, не прощаемся… И… Они уже вот – вот будут.
– Хорошо, мой глупыш. Вижу – не со зла. Вижу – больно. Иди. Благословляю. Будет возможность, прорвусь. Хотя бы сюда в номер. А нет, запомни, – я люблю тебя!
Имей в виду мальчик, я этого никому никогда не говорила! Я гордая! И то, что сегодня… вчера… значит только это! Люблю! – она порывисто обняла юношу, крепко поцеловала, потом легонько оттолкнула.
– Как бы я хотела разделить твою муку!
– Спасибо, Валь.
Максим быстро вышел из номера и рванулся по лестнице вверх – в пустые сейчас палаты, наспех приведенные в порядок после экстренной эвакуации больных. Не понравилось ему это прощание. Какой-то мелодрамой попахивало. Нет, наверное, не в этом дело. Ну, не мог он ответить тем же. Даже если бы девушка говорила искренне. "Разделить муку". Может, Алёну вызвонить? – потянулся было, к мобильнику юноша. Нет, лучше уж сам. Какое-то чувство вины за прошлую ночь толкало на самопожертвование. Но долго "самокопанием" заниматься не пришлось.
Сирена скорой помощи, топот ног и ослепляющая боль сострадания. Огонь не тронул лица первой жертвы и перекошенное страданием личико молодой женщины в очередной раз потрясло Максима. Господи, да за что же людям столько мучений? Целитель тут же кинулся к несчастной, простирая над ней руки…
