– А кто такая Гелла? – поинтересовалась Алёна.
– Классиков надо читать.
– Ай, не держи за дурочку. У Сатаны служанка. Я про ту, от которой привет. Ты ничего такого не рассказывал.
– А это – тоже самое. Только ещё – тупая и яростная. Бомба термоядерная. Чем-то на тебя похожа.
– Но зачем ты так, Максим? – вдруг разревелась девушка. – Давай, отругай лучше.
Ну? Всю жизнь будешь теперь немым укором? И будешь тыкать, колоть, покусывать, при каждом случае? А мне – всю жизнь вымаливать прощение? Я понимаю, что я сотворила. И с кем – тоже… начинаю, – всхлипывала она. – Ты мне показался таким… таким… великодушным там, на море… И я… я… А ты… на самом деле… Ну что, что мне теперь делать? Чтобы ты простил? – всхлипывала она.
Пристыженный и растроганный Максим присел рядом, осторожно обнял девушку за плечи.
– Да я не про себя…- начал выкручиваться он. – Я… да не надо мне ничего…
Хотя… одно из твоих предложений мне понравилось. Я бы действительно хотел при каждом удобном случае… Покусывать! Вот так! – и он шутливо куснул аппетитную розовенькую мочку уха Алёны.
– Да ну тебя! – уже улыбаясь оттолкнула проказника девушка.
– Во, это другое дело. А то – мелодрама. Теперь, как говорят наши оппоненты – ничего личного. Давай вернёмся к нашим баранам. Ты не задумывалась, почему так: лечить – больно, а убивать – даже не покривиться? Ведь сначала было не так?
– Да. Действительно. Знаешь, я даже крыс просто выпроводила. В кварталы к богатым. А они по шоссе… И мне было больно, когда их там…
– А теперь? Почему? Почему мы людей вот так, походя?
– Наверное потому, что все эти существа, они… ну как тебе сказать, – наморщила в раздумье свой лобик под чёлкой девушка… они…ну, безвредные, что ли. Нет, вернее, ну… безгрешные, наверное. Даже вредители. Они же не знают, что они вредители. Живут себе и живут зачем-то. Не специально вредят. Это мы так решили.
А они…
– Понял-понял твою мысль. Я в самом начале тоже… убил… бешенного пса.
Девчонку одну защищал. А она же не знала, что она бешенная. Не Кнопка, конечно, а собака. Нет, обе не знали…
– Это уже другое, милый защитник. Ты уничтожил зло. Уже абсолютное и неизлечимое.
Это уже – как с этими. Сегодняшними. Это неизлечимое зло. Ну, как раковые клетки, а? Ты же их уничтожаешь. А они тоже живые. Даже вечные, говорят.
– То клетки…
– Максимка, да что с тобой? Я же видела – эти твари неизлечимы. Я же не сразу их…
И тогда… ну не косила я косой. Ты думаешь, если я тебя, то и других, не разобравшись? Ни одного, понимаешь, ни одного…
– Но я слышал…
– Всё! Я не собираюсь оправдываться. Запомни только: добро, чтобы теперь выжить, должно быть с не только с зубами. Может, даже с той же ядерной бомбой. А может… может, уже и… и не надо. Может – и всё уже… Поздно. И я просто мстила этой торжествующей мерзости. А ты…
– А что я? Я понять хочу, зачем я? Я порой боялся, что пропадёт этот дар – всю оставшуюся жизнь жалеть буду. Не о том, что мало убил, а что мало вылечил! И я уже передал это дар двоим людям… Но не обо мне речь. Всё-таки, давай так сразу ну… не убивать. Знаешь, когда я был, в том теле, меня однажды избила пацанва. Так, из зависти.
– Зависти?
– Я у них на вечере лучше их сыграл. Вот они и… Подло, как они умеют. Скопом, и ногами лежачего. А потом: "Вали отсюда, урод". Я было уже повернулся… А потом вдруг вспомнил… Я вот также с одной девчонкой ехал в поезде. Она мне Библию дала почитать. Так вот там был пророк один, Елисей. Лысый, как я понял. И однажды на свою беду дети его, видимо, достали: "Плешивый, плешивый!" Знаешь, что произошло: "Он оглянулся, и увидел их, и проклял их именем Господним. И вышли две медведицы из леса, и растерзали из них сорок два ребёнка…" – Но это уж…
– А мы можем скатиться. И я однажды… Когда тебя искал. Там, один монастырь голубые заняли. Так, как повсюду – потихоньку, без шума, глядишь, а кругом уже геи. Ну, я его и уничтожил. Предупредил сначала через священника одного…
– Так им и надо.
– Но там остались и другие… Вот… Потом детей лечил, потом монахинь…
Боюсь, не отмажусь. А ты – вот так, походя.
– Неправда. "Походя!". Я такого хватанула, что… Ненавижу! Ненавижу этих подлых тварей! Чем больше я их уничтожу, тем легче будет дышаться добрым, светлым людям! Хоть напоследок! Неужели ты, гуманист, не можешь понять, что они неисправимы, что это – те же самые метастазы!
– Один монах назвал тебя " Девой- воительницей с мечом Божьим в руце".
– Вот видишь, меч-то Божий! И я… я же не только воительница. Я ведь и раньше лечила и с тобой… Ну, Максим… Ну, хорошо. Обещаю никого эээ не наказывать без твоего согласия. Пусть я буду мечом Божьим, но в твоей руке. Держи! – она, улыбаясь, протянула руку.
Всё ещё продолжая мысленный спор, юноша взял эту тёплую мягкую ручку в свои ладони.
– Ну, мир? – улыбалась Алёна.
– Мир! – не выдержав, заулыбался и Макс.
– А как закончился ваш спор с другой девушкой в купе?
– Она сбежала. На одной из станций пересела на встречный поезд.
– Но почему?
– Знаешь… они все… наверное… чувствуют… что… я уже…ну, не их…, – пытался сам себе объяснить поведение девчат Максим.
– Ну и правильно! Ты, действительно, "не их"! Так ты говоришь, – улыбаясь и якобы равнодушно потягиваясь поинтересовалась девушка, "там" есть любовь?
– Ты хоть видела кто мы там есть?
– А что? Ты очень миленькая такая паутинка. Нет, не паутинка, а кружево…
Светлое такое, нежное… А в телескоп нас можно увидеть?
– Ннне знаю…
– А как я тебе… там?
– Нет, ну ты даешь! Ещё спроси, что сегодня там носят.
– Но Максимка, нам же, как я поняла, там потом жить? Или что-то в этом роде. Ну, существовать. Что там творится? И чем там заниматься? Ты что, не задумывался?
– Вообще-то нет. Так много забот здесь, что… И ещё не факт, что мы будем "существовать" там.
– Ай, ты сам знаешь! Просто не хочешь думать!
– Не хочу загадывать. И потом, вдруг мы опять попадём "туда", а вернуться уже не сможем? Сколько здесь ещё можно успеть!
Под эти слова Макс притянул к себе девушку и крепко поцеловал. Она ответила, но потом легонько оттолкнула Максима.
– Всё-всё. Если ты имеешь в виду это под словами " сколько мы ещё можем успеть!" то я против. Не вообще… но… я к тебе ещё не привыкла. Марш на верхнюю полку!
Максим ни на чем и не настаивал. Вполне довольный первой и явно положительной реакцией на такое приставание, он покорно взобрался на полку и, словно ничего не произошло, продолжил свои прерванные какими-то неуместностями мысли:
– Да и вообще, всё как-то недорешено. А время… Скажи… Ты сама не чувствуешь?
Что мы на пороге чего-то? Что всё, что раньше с нами произошло – это вот для какого-то самого главного… Что какая-то сила ведёт нас, всё время испытывая, к чему-то решающему?
Алёна, глядя снизу вверх в глаза юноши, молча кивнула.
– И ещё я слышу вой. Злобный такой, – добавила она.
– Это Тьма. Мне отец Афанасий растолковывал.
– Значит…
– Значит, надо набираться сил для борьбы.
– Нет, значит, нельзя терять времени. Мне всё равно надо устроить братишек. И разобраться с теми, кто… А у тебя?
– Ну, отец… не знаю. Он тоже… Но у него пока не проявилось. И дочка. Эээ удочерённая. У неё тоже…
– О, да нас целый выводок!
– Слово нашла!
– А что? Если бы ещё и мои братики! Ты представляешь, что мы сможем!?
– Пока нет.
– Всё- таки трудно быть богом, правда?
– Кроме романа Стругацких был очень интересный роман "Загадка Прометея"…
Сев на любимого конька, Максим начал рассказывать девушке содержание романа Лайоша Мештерхази.
– Вот, кто такой Прометей – всем известно. Бог, укравший огонь и отдавший его людям. За это был прикован к скале, и орёл клевал ему ежедневно печень. А потом его освободил Геракл. Всё. А дальше? Ведь что – то с ним дальше было? И почему Прометею не досталось не только созвездия – даже звёздочки? Даже Орёл, который клевал ему печень – получил созвездие. Даже стрела, которой Геракл убил этого орла – удостоилась созвездия. Почему ни одного храма? Почему про него так старались забыть греки?
Заинтриговав слушательницу, Максим выложил ей содержание когда-то взахлёб прочитанного романа. Про Египет и первое в истории государств великое перемирие, про тогда ещё цветущую Трою и пропавшие в глубине веков Микены, про амазонок, про полубога Геракла, его печальную судьбу и печальную судьбу Прометея.
– Поэтому трудно быть не просто богом. Трудно быть добрым богом. Труднее, чем размахивать… мечом, – закончил он свой рассказ.
– Да-а. Бедный… Ладно. Ты мне скажи лучше, почему мы так вдруг постарели?
– Ну, не постарели, а… Наверное, из-за того, что с подлодкой сделали.
Понимаешь, даже просто призадуматься, сколько людей мы вообще вернули назад… нет, это я сам ещё не переварил. Ведь если лодка шла на спасение, ну, которая нас подобрала, значит, и её мы тоже… или… не знаю. И тех, кто дал приказ этой лодке? Не знаю. А это, значит, плата. И вообще со временем чёрт знает что.
Знаешь, твой Крокодил в меня такой галушкой долбанул! Я вот подумал, зачем? Ну, не дурак же он! Но, оказывается, пока я там за одной гадостью гонялся – два месяца и прошло. И я ему не мешал. Вот и президент умер в этот период. Понимаешь?
Убить нельзя, а вот тормознуть. Может, и Сам для этого пытался?
– То есть, если мы с тобой слетаем к какой Венере и назад, здесь сто лет пройдёт?
А мы сами?
– Ну, Венера… Вот к Марсу бы! К другим звёздам! Знаешь, я вот думаю, что, может, там жители давно перешли в такое состояние, как и мы… и в остальных системах тоже. Может, потому и молчит Вселенная, что разумная жизнь уже стала лучистой, а? И ей уже совсем не до нас. На каком-то этапе все разумные существа планеты… нет, сначала единицы, потом всё больше и больше, а потом – все до единого, а? И остаётся пустая планета. И её некому и незачем защищать от всяческих там катаклизмов. Вот остальная жизнь на ней и прекращается. Хотя, что, и вот всякие там злобные уроды и козлы – тоже туда, к нам? Может, они и превращаются в этих… служителей тьмы и других космических тварей, а?
Не дождавшись ответа, Максим посмотрел на нижнюю полку. Алёну уже сморил сон.
Юноша замолчал и обиженно повернулся носом к стене. Ведь такие интересные догадки! Может, и правда весь этот спор добра и зла закономерно переносится туда, в космос? И чёрные дыры – сгустки зла? А сверхновые, выжигающие всё вокруг, значит, добро? Но они смертельны для нашей жизни, а для полевой – наоборот. Я же сам уже чувствовал… ладно. Он ещё почти машинально поправил какой-то язычок у храпуна в соседнем купе, и под проявившийся теперь в тишине перестук колёс тоже уснул.
Глава 35
Госпиталь, как любая воинская часть, был огорожен добротным забором с КПП, на котором дежурили матросы. Не доходя до проходной, Максим вдруг побледнел и сел на зелёную скамейку.
– Ты чувствуешь, что там? – прошептал он девушке.
– Нет… А что? – забеспокоилась Алёна.
– Не может быть. Эта боль. Эта безнадёга. И ненависть. Ко всем и всему. Неужели не чувствуешь?
– Нет… – вслушивалась в себя девушка. – Нет… Может, тебе кажется?
– Какое там… Просто обжигает. Даже в хосписе…Ладно. Пойдём.
Воспользовавшись своими возможностями, они прошли мимо дежурных и оказались в парке с выложенными плитками дорожками. Он ещё держался, но по краям, ближе к забору, начинал зарастать каким- то чертополохом. Было пустынно и просто неуютно.
Всё ещё бледный Максим быстрым шагом, почти бегом направился к бледнеющему среди деревьев четырёхэтажному зданию. Оно тоже ещё "держалось". Фасад был недавно покрашен новой краской, но уж очень это походило на макияж старой поп-звезды.
Издали и ничего, а вблизи всё равно отовсюду проглядывает дряхлость. Вот, даже двери. Или этот коридор. Вытоптанный паркет. Выкрашенные в гадкий зелёный цвет стены. Оббитые когда-то двери. Вот эта – к главврачу. Максим, не стучась, вошёл.
Конечно, приёмная. Секретарша – прапорщик. На подлодке мичман и здесь – "мичманиха".
Только разные обязанности. И толстый главврач – подполковник. Капитан второго ранга! Как командир подлодки.
– В чём дело? Почему без рапорта? Почему гражданские? Кто пропустил? – взвился хозяин кабинета. – Светлана Евгеньевна! Как это понимать?
– Не кричите, пожалуйста, – поморщился Максим. – Мы сейчас всё объясним.
– Ещё командовать здесь будете? Марш отсюда!
– Товарищ капитан…
– Я вам не товарищ. И не капитан! Сказано – убирайтесь! Сейчас наряд вызову! – потянулся к внутреннему телефону толстяк. Но схватившись, за сердце (ребята пока ничего такого с ним не делали!) сел в кресло.
– Ладно. Чем могу?
– Я… мы можем помочь. Вашим пациентам.
– Вот как? – усмехнулся главврач. – Помочь?
– Да, именно так, – подтвердил Максим.
– Так вы хоть представьтесь, новые светила. А то мы тут приотстали, в глуши.
– Да хватит вам здесь изголяться – потеряла терпение и девушка. Ведите к больным.
Ну!
– Да подожди ты, Алёна. Понимаете, мы действительно кое-что можем. То, чего пока не может никто. Давайте попробуем. Убедитесь.
– И кто вас прислал сюда экспериментировать? Вот что, молодые люди. Здесь вам делать нечего. Поэтому, лучше без скандала, по добру – по здорову.
– Ты права. Действуй, – сдался Максим.
Алёна рванулась к столу, схватила главврача за лацканы и притянула толстую, налитую кровью физиономию к себе.
– Пошли к больным, – тихо сказала она, глядя в глаза своему оппоненту. – Ты будешь выполнять все наши приказания.
– Приказы – поправил Максим.
– Приказания, приказы, повеления, пожелания и просьбы. Мы здесь от…
– Министра обороны, – подсказал Максим.
– Министра обороны. Ты читал приказ.
Перемена в поведении хозяина кабинета была разительной. Он даже попытался втянуть свой живот и вытянуться по стойке смирно.
– Виноват, товарищи… не знаю, как обращаться. В приказе не указано. Надо было сразу его и предъявить. Вы должны сами понимать, что здесь никаких… А приказ…
Всё, что от меня требуется. Разместить, конечно, найдём где. С питанием тоже проблем не будет. Кстати, чай, кофе? Светлана Евгеньевна! Кофе товарищам из Министерства! Я правда, так и не понял. Это что, типа инспекции? Я только в смысле, что…
Пока пили кофе, главврач (Станислав Егорович) поделился соответствующей информацией. Больных – сто двадцать. Из них тяжёлых пятьдесят четыре. В том числе очень тяжёлых – сорок два. На сегодняшний день. Но… всё стабильно. Кроме вновь поступающих. Иногда, в экстренных случаях. А так… инвалиды.
– Пойдёмте к вашим "очень тяжелым". Самым – встал Максим. – Только нам халаты.
Мы, как видите эээ инкогнито. Вечером крутанёмся за вещами.
– Конечно – конечно, – согласился главврач, с новым подозрением приглядываясь к прикиду этих юнцов.
– Ты звонил в Министерство. Тебе подтвердили, – угадав его намерение, вновь заглянула в глаза толстяку Алёна.
– Они у нас по разным палатам. Поэтому я соберу врачей в ординаторской. Как вас представить?
– Не надо. Потом, с каждым. Где больше всего?
– Сегодня – в ожоговом отделении.
– А которые с облучением?
– Там и есть. Безнадёжно. Но хоть не так мучительно, как при обычных ожогах.
В ожоговом уже и Алёна прочувствовала – задохнулась от сопереживания чужой беды.
Забинтованные от головы до ног люди стонали и выли, а выглядывающие из-под бинтов глаза, казалось, расплёскивали вокруг боль. Смрад отмирающей кожи смешивался с приторными запахами лекарств и мазей.
– Откуда же это…столько, – прошептал Максим, озираясь.
– Ну, это ещё немного. Для двух ЧП – немного, – уточнил заведующий отделением – высокий, худой, как жердь врач с бледным невозмутимым лицом. – И потом, лечатся то здесь месяцами. Вот и… накапливается.
– Понял. Который самый?
– Пойдёмте в реанимацию.
– Командир. В его самолёт въехали перед самым взлётом. Остальные выжили благодаря ему – успел ещё рампу опустить… А сам…
Но Максим, уже не слушая, протянул над несчастным руки, снимая поначалу боль.
– Вы можете пока идти, – стала выпроваживать заведующего Алёна.
– Но я… Я отвечаю за это отделение! За всех больных отвечаю.
– Идите, занимайтесь другими, – заглянула ему в глаза девушка. И тут же после его ухода, склонилась над вторым пострадавшим…
– Не успеем. Не успеем, понимаешь?
Они стояли на узком балкончике, жадно впитывая солнечные лучи. Максим чувствовал, что рядом остро нуждаются в помощи и другие, уже умирающие, что яд распада погибающих клеток вот-вот удушит этих ребят.
– Вот что! – решил он. – Сейчас пройдём по всем. Я буду их как-то, ну не знаю, чистить, что ли. А ты давай им силы. Чтобы боролись и дождались следующего эээ раунда.
– Берёшь боль на себя? Может, наоборот?
– Нет! С некоторых пор я уже не чувствую боли.
– Врёшь! Просто меня жалеешь… Ну да ладно, не до споров. Пойдём.
На препирательства с врачами времени не было. Да и видимая часть манипуляций этих чужаков были настолько эффектна, что вскоре врачи и санитарки не вмешивались. Тихонько, чуть ли не на цыпочках передвигаясь за молодыми людьми, они во все глаза наблюдали за тем, как вспыхивают голубые, зелёные и золотые лучи и переливаются из молодых ладоней к больным. И утихают стоны, крики, проклятья. А девушка, подходя к очередному пациенту вдруг начала, хватаясь за койку, медленно оседать на пол.
– На балкон. На солнце её, – произнес через повязку её напарник. Затем он сам схватил Алёну на руки и вынес на балкон. В их отсутствие врачи вместе с заведующим кинулись к больным. Те спокойно, в кое дни, спали. Определив по пульсу, что никакая опасность от этих лучей спящим не грозит, заведующий решил не тревожить их анализами и прочими исследованиями. Хуже не стало. А лучше – увидим.
К концу дня Максим прервался для разговора с главврачом.
– Мне надо знать, где ёщё тяжёлые. Умирающие.
– Тогда завтра с утра в травматологию.
– А за ночь?
– Ну, мы сделали всё возможное…
– Пойдёмте сейчас. Хотя, нет. Заведующие отделениями?
– Рабочий день закончился.
– Это при умирающих-то?
– Мы сделали всё, что смогли, – повторил толстяк. – И я же не говорю, что они вот-вот. Просто… Есть такое понятие – безнадёжность. А дежурные врачи на местах.
– Давайте нам дежурных врачей. Пусть проведут.
– Вам обоим отдохнуть надо. Вы бы утром с новыми силами.
– Я ещё не умею воскрешать. Ну, почти… Даже с новыми силами. А ты чего молчишь? – спохватился он, глядя на Алёну.
– Я… ничего.
– Тогда пойдём, – встал Максим навстречу вошедшим дежурным врачам. – А Вам, Станислав Егорович, спокойной ночи и приятных снов.
Когда они вышли, толстяк, тяжело вздохнув, позвонил жене, чтобы его не ждала – дела. И пошёл вслед за этими странными визитёрами. Насторожило его это пожелание приятных снов.
В травматологии умирал один молодой матросик. Где-то перехватив спирта, набрался и на угнанном мотоцикле въехал в толпу стоявших на автобусной остановке.
– Двое там. В морге. Тоже молодые. А этот после них – в столб. Не жилец, – сообщил врач. Мы, конечно, сделали всё возможное… Но…
Максим протянул руки. Сосредоточился. Да ничего возможного они и не делали. Вон, печень не ушита. Раздробленная почка кровоточит. Лёгкое размозжено. Может, не умеют? Или не хотели?
– Пойдём к следующим, – тронула его за плечо Алёна.
– Подожди. Надо же здесь…
– Да пойдём же!
– Нет. Надо же…
– Не надо! Пускай!
– Да ты что? – переключил внимание на девушку Максим.
– Ты что, не слышал? Почему он здесь, не слышал? Я не буду. Понимаешь, не буду!
С минуту длилась пауза. Алёна аж дрожала от гнева и нетерпения. Пусть только этот… этот… она ему скажет… Всё скажет! Понял это и Максим. Не хватало здесь выяснения отношений.
– Ладно. Тогда иди к другим. Я скоро, – сказал он и вновь повернулся к умирающему. Максиму удалось сказать это таким обыденным тоном, как… ну как взрослый уступает на время капризному ребёнку. Лишь бы тот не мешал заниматься серьёзным делом. Поэтому девушке оставалось лишь негодующе фыркнуть и развернувшись, вернуться в ожоговое отделение. Здесь тоже умирало двое, в том числе и женщина. Где они облучились и при каких обстоятельствах дежурный врач не знал, а, может, и знал, но распространяться об этом не захотел. Алёна взялась за них, а когда её скрутило от боли, вдруг поняла, от чего её избавил Максим, предложив заниматься восстановлением сил уже избавленных от радиации моряков.
– Бедный Максимка, – с нежностью прошептала она. – Но всё равно дурак! – вздохнула девушка, начиная борьбу с недугом.
Когда в эту палату пришёл Максим и остававшийся при нём главврач, Алёна стояла у окна, набираясь лунного света. Дежурный врач сидел возле спящей пациентки, не сводя с Алёны восторженно – изумлённых глаз.
– Ну, что здесь? – озабоченно поинтересовался юноша.
– Вот. Женщину почистила. Сейчас и его…
– Давай вдвоём. Как там, хорошо?
Хотелось, ах, как хотелось Алёне отправить этого… этого… возиться дальше с пьянью-убийцей, но уж очень болезненным было это исцеление. Да и устала она.
Скоро сутки. А он? Ну, он парень. Мужчина.
– Хорошо. Ещё немного луны…
Они постояли у окна, а врач тем временем что – то шептал своему начальнику.
– Не только здесь, – ответил на сообщение главврач. – Но имейте в виду – военная тайна.
А таинственный дуэт вновь взялся за исцеление, ещё больше изумив очевидцев.
– Ну вот и всё. Мы завтра наведаемся. Чтобы завершить и закрепить.
– Всё на сегодня? – поинтересовался главврач, поглядывая на звёздное небо в окне.
– Уже и утро скоро.
– А у вас – всё? В смысле срочности?
– Всё. Остальные до утра доживут. Наверняка.
– А остальные где? – поинтересовался Максим.
– Какие остальные? – насторожился главврач.
– Те. Калеки.
– Ну те же… в отдельном корпусе. Но они же… как прикажете. Завтра посетим.
Они вышли из палаты и пошли по полутёмным сейчас коридорам и лестничным маршам.
Длинный коридор привёл в другое дальнее крыло, где их ждали две маленькие, гостиничного типа комнатки. Правда, с телевизорами, телефонами и санузлами в каждом.
– Это, как бы гостевые. Знаете, приезжают родственники. Некоторым мы разрешаем присматривать. За особо тяжёлыми.
– Что-то не видел я никого из родственничков, – озлобленно возразил Максим.
– Это сегодня. В связи с вашими эээ вашей деятельностью, мы попросили их сегодня… отдохнуть. Вам же не нужны свидетели?
– Ну, это другое дело, – согласился Макс. Они распрощались и вскоре подростки остались одни, пока в номере Алёны.
– Я никакая. Просто никакая, – констатировала девушка, расстилая постель. – Как ты всё это терпишь?
– Я же говорил, что у меня боль прошла. Ты мне скажи вот что… Я с твоими бусами мог бы их всех за ночь. Почему они у тебя не так…эээ… ну, эффективны, что ли?
– Я не знаю… Может… не научилась ещё?
– Время дорого. Некогда учиться. Боюсь, не такие лохи наши Крокодил с Кашалотом.
Чувствую, не так просто мы от них…
– Я тоже чувствую. Не тем мы занимаемся. Мне надо братишек… Аж сердце почему-то холодит, как о них вспомню.
– Слушай… дай мне эти бусы. Ну, на сутки какие. Я всё равно не смогу пока ничем другим… А ты…
– А я тогда с братишками…
– Холера наверняка добудет адрес!
– Тогда на, держи. Теперь – вон! Буду раздеваться и спать.
Максим вышел и в своем номере привычно намотал бусы на правое предплечье. Камни нежно прижались к коже, передавая ещё сохранившееся тепло девушки.
А главврач, озадаченно покачивая головой, вернулся в кабинет. Собираясь с мыслями, попробовал, как эта молодёжь попить лунного света. Ничего, кроме сонливости не почувствовав, пошёл по отделениям, в которых проводили свои странные опыты эти визитёры. Оказалось, что Станислав Егорович плохо думал о своих подчинённых. Ночной госпиталь подспудно бурлил. Не только заведующие отделениями, но и большинство врачей оказались в ординаторских, обсуждая происходящее. В принципе, это были профессионалы, знающие и любящие своё дело.
Догадки высказывались самые невероятные. Но факт оставался фактом – состояние всех, абсолютно всех пациентов, которых "лечила" эта странная парочка, резко улучшилось. У отдельных – вплоть до полного выздоровления. У остальных – можно ожидать этого же в ближайшее время.
– До исхода эксперимента молчать абсолютно! – приказал главврач. – Считайте происходящее военной тайной со всеми последствиями её разглашения! И предупредите подчинённых.
В эту ночь не спали ещё двое упомянутых здесь персонажа.
– Значит, они? – полуутвердительно переспросил именуемых нашей молодежью Крокодилом начальник.
– Безусловно, – ответил тяжело сопящий Кашалот. – О девушке были некоторые сомнения. К нашему вундеркинду липнут всякие. От мала до велика. Но… не в океане же! И потом – они ушли оба. Только одежда и осталась.
– Кого же мы тогда… Ну да ладно. Зато опыт получили.
– Есть все основания полагать, что это, всё-таки…
– Я помню ваш доклад. Не о ней речь. Вы беседовали с ними. Мы можем как-то повлиять на их поведение?
– На него – вряд ли. Ничего не боится мальчишка. Как я понял – даже за отца.
– Оторва. Жаль. Как жаль! Как он штатовцев, а? В штаны от ужаса понакладывали! – захохотал шеф. Затем, резко его оборвав, зло бросил – балбес! С такими возможностями – и такие мелкие пакости. Ведь мог их заставить своими же ракетами – и по своим же долбаным штатам! А мог бы… Ладно… А она?
– Ну, на мякине её теперь не проведёшь. Вундеркинд-то уже её наверняка убедил, что её братья живы.
– Вот что… Их немедленно – подальше. Куда-нибудь в глушь. Чтобы выманить и рвануть. Мне надо ещё хотя бы месяц. Чем хотите, хоть атомной бомбой. Но чтобы не мешались.
– Они сейчас в госпитале заняты. Пока не исцелят, не… И у нас же есть…
– Да, конечно. Но с этой её детворой – запасной вариант. Занимаетесь вы. Лично.
Операцией здесь руковожу я. А вы – немедленно за этими её недоносками.
– Но…
Шеф изумлённо уставился на Кашалота. Тот посмел пискнуть?
– Я в смысле, рядовое поручение… И мне?
– В этом деле не бывает мелочей. Тем более – организация ядерного взрыва – мелочь?
– Но… я полагаю, это – образно?
– Через двадцать четыре часа вы мне докладываете, что объект, и мне плевать какой – на ваш выбор – к взрыву готов. И эта родня Седой – там же. И вы, понимаете – вы! нажмёте на кнопку, когда они там появятся.
– Но…
– Как уцелеть самому – ваша забота. Тут вам – карт-бланш.
– А… а остальные?
– Выполнять!
Отпустив подчинённого, Крокодил ещё раз изучил шифрограмму с подводного ракетоносца и злобно выругался. Ну, конечно же этот… Киндер чёртов! Всё сорвал.
А как хорошо было задумано! Даже приснилось ему, что затонула уже лодка, и что…
Или же не снилось? Шеф рыцарей плаща и кинжала потряс головой, отгоняя яркие воспоминания восхитительного сна.
– Ничего. Уже вот-вот. Он набрал какой- то номер по внутреннему и коротко бросил : "Приступайте!" Утром на стук Алёны из номера Максима никто не ответил. Он, конечно же, был уже там, среди страждущих его целительных возможностей. Судя по всему, он уже заканчивал здесь, намериваясь перебираться в корпус инвалидов.
– Максим, нам надо прорваться в город, – улучила она минутку, когда юноша в очередной раз заряжался энергией.
– Какой там город! Я с твоими бусами здесь горы сверну!
– Макс, но я так не смогу! Ты мужчина, тебе до лампочки может быть. А у меня, стыдно сказать, даже… нижнего белья нет!
– Да, действительно…, – возвращался к реальности юноша. Ну так одна съезди. И мне заодно…
– Ещё чего! Ты кто мне, чтобы я тебе…
– Ну так не надо. Я главврачу скажу, чтобы тебя туда – назад крутанули.
– Сама скажу.
– Хорошо. И не задерживайся. Мы же вчера решили. Вот только сведений дождёмся…
– Максим, не договорив, направился вновь к больным.
А девушка уже через какой-то час рассекала по славному граду Петра.
" Не задерживайся" – вздохнула она, и оторвав взор от золотого купола Исакия, вошла в ближайший бутик. Реквизированных у незадачливых охранников денег хватило лишь на самые необходимые женские принадлежности. Грабить кого-нибудь не хотелось. Даже вон того мордастого, выбирающегося из "Мерса". В раздумье Алёна прошлась по набережной, постояла на одном из мостиков. Ага! – остановился её взгляд на вывеске " Игральные автоматы".
В помещении в связи с довольно ранним временем было свободно. Только пару явно сдвинутых пыталась по какой-то очередной системе переиграть " одноруких бандитов".
– А какой у вас максимальный выигрыш? – поинтересовалась Алёна, покупая жетон.
– Мало не покажется, – улыбнулся смотритель, бледная фигура в истёртой джинсовой паре.
– Но всё же?
– Вообще – то, вон на том, двадцать тысяч. Но и игра самая дорогая.
– Это что, меньше тысячи баксов? – поморщилась Алёна.
– Девочка, это не казино. Это так, баловство.
– Ладно. Попробую.
– Удачи. Будешь первой.
Вообще-то Алёна не знала, как работает автоматика этих железных пройдох. Вот про казино она видела. Там бы с шариком… А здесь…
– Надо, чтобы во всех окошечках появились одинаковые рисунки. На максимум – вот эти, – подсказал один из прервавшихся перекурить игроков. – Когда решишь, что они вот – вот выпадут, тяни вот это на себя.
– Хорошо, спасибо.
Когда подсказчик вместе со смотрителем вышли перекурить, Алёна попробовала вникнуть в работу соседнего аппарата, с которым сражался ещё один несдающийся.
