Предтечи Зверя. Книга первая. Максим

– Ему тоже понравилось. Спросил, сколько времени я занимаюсь боксом.

– Занимался, – поправил его отец, уже выходя из квартиры.

– Ну почему, папа ? – просительно возразил Максим, пристраиваясь к шагу отца.

– У нас в роду дураков никогда не было и не будущее не надо. Хватит.

– Но это не от бокса.

– Может быть… А где гарантия, что теперь это не будет повторяться после каждой плюхи по голове? Так что забудь.

"Интересно, что ты скажешь после беседы с твоим начальством?" – подумал Максим, но вслух спрашивать не рискнул и задал другой, взволновавший его вопрос.

– А что всё-таки у тебя?

– У нас, – хмуро уточнил офицер. – У нас в полку. Кто-то пустил слушок… А может, и не слушок, что это … ну столкновение – диверсия была. Попытка теракта против "самого". Из центра комиссия душу выматывает. Меня особенно не трогают, но копают очень глубоко, – вздохнул отец, уже стучась в высокую дубовую дверь.

Глава 10

Ровно в семь вечера Максим прошмыгнул в уже знакомый подъезд и с замиранием сердца нажал на ручку двери Ирины Сергеевны. Дверь открылась, и юноша перевел дух. Затем тихонько вошел в квартиру. Было темно и тихо, только на кухне хлопотливо тарахтел старенький холодильник. В комнате за задернутыми шторами было светлее – пробивалось заходящее весеннее солнце. На диване спала хозяйка. Спала, как положено, расстелив постель и накрывшись одеялом. Незваный гость подвинул кресло, сел рядом, и, настраиваясь на муку, стал рассматривать спящую. "Спящая красавица" – подумалось вдруг ему. "Странная какая-то. Днем как Золушка ходит, а на ночь – пожалуйста – и волосы распушила, и накрасилась, и макияж вон, и губы. Еще бы бальное платье одела." Для того, чтобы убедиться в своих мыслях, он осторожно убрал одеяло. Нет, бального платья не было – было хоть и облегающее, но довольно строгое трико.

"Это она днем от всех прячется, чтобы не приставали. А перед сном, бедолашка, хотя бы для себя прихорашивается", – сделал вывод Максим, еще раз охватывая простым человеческим взглядом прелестную фигурку молодой женщины. Но он знал, что затаилось там внутри, под этими формами и никакого желания, никакого вожделения не возникало. Только жалость, нежность к этому одинокому измученному человеку и ненависть к пожирающему ее чудовищу. Эти чувства дополнили его решимость и целитель, закрыв глаза, протянул руки. И словно не уходил он из этой комнаты, словно не было целого дня. Вернулось видение черного не то паука, не то осьминога. Только вместо паутины от его щупалец отходило несколько коротеньких ошметков. Один из них немного пророс.

– Не успеешь, тварь, – прошептал Максим и ударил по гадине лучами. И вместе с ней скорчился от боли. Но это сравнение болезни с живым злобным существом помогало юноше в его борьбе. Словно кто-то отвечал ему ударом на удар, словно кусал и жег его в ответ. Это озлобляло бойца и мобилизовывало силы. И вновь яркие лучи давали блики по всей комнате, и вновь переливались они голубыми и зеленоватыми цветами, и вновь Максим, не скрываясь, стонал и подвывал от боли. Не было сейчас ничего. Ни этой квартиры, ни этой женщины, ни этой весны, ни этого времени. Была только сила, лучи, боль и черный извивающийся, словно от боли, спрут, которому подросток отсекал щупальца.

Когда от врага остался только один пульсирующий комок, Максим понял, что больше не может. Погас, словно выключившись, его целительный свет и он осел в кресло.

– Еще на раз! – с отчаянием всхлипнул он. Часы показывали полночь. Пять часов! Пять часов этой боли! Этой борьбы. И еще не всё. Но если не завершить… Он представил злорадствующую тварь, вновь всё пожирающую и пропихивающую свои щупальца все дальше и дальше.

– Надо добивать! – вслух решил он.

– Слушайте… спите и слушайте, – тоном заклинания обратился Максим к пациентке. – Вы спите и выздоравливаете. Ваш организм борется с болезнью. Вы хотите жить! Вы будете жить! Завтра в семь вечера Вы откроете дверь и уснете. Глубоким спокойным сном… И сейчас – сон, сон, сон. – Он накрыл спящую одеялом и вышел, осторожно и бесшумно, до щелчка замка, притянув к себе дверь.

– Ну и где болтался? – хмуро поинтересовался явно ожидавший его отец.

– Гулял, папа, – односложно соврал сын. Белый-старший пристально взглянул на сына и увидел, насколько явственно он обессилевший и опустошенный.

– Тебе плохо? – уже другим тоном спросил он.

– Нормально. Немного устал. Но это пройдет.

– Я вижу, ты вообще перестал есть.

– По утрам я пью чай, а вечером нажираться вредно. Сам раньше говорил, когда я был толстяком. Вот я и ем в столовой на обед поплотнее, – ещё немного соврал Максим.

– Разве что так… – сомневаясь, покачал головой отец. – Ну что будем решать с предложениями?

– Прыгать не буду, – твердо отказался Максим.

– Но это чистый, уважаемый спорт. И потом, с такими результатами – уже в этом году на Олимпиаду.

– С какими результатами, папа? Ну, сиганул один раз.

– Два. Я помню, как ты в детстве…

– Я тоже помню, папа. Хоть Танька и не верит. Ну, два раза. За пятнадцать лет. А по заказу – не смогу. Это такая волна, как накатила – смог. А в другое время – кто знает?

– А ты пробовал? Ты попробуй. Не на рекорд, а так, для интереса.

– Но это очень больно, па, – признался, наконец, Максим. – Очень больно! И страшно… Уж лучше бокс.

– Ммм-да… Непонятно. А этот мордобой… Не одобряю. Это не больно?

– Ты же слышал, что он говорил! У меня исключительная реакция. Ну, папуля. Один раз на соревнования, а там, посмотрим, а?

– Если бы не этот наш… Но ты пойми, пока по боксу куда-нибудь выберешься, тебя совсем оболдуем сделают. А не дай Бог… Нет!

– Папа, давай я попробую и там и там. И вернемся к этому разговору, ну, через месячишко. На каникулах.

– Но соревнования твои уже через неделю!

– Вот после них и поговорим, а?

– Ладно, иди спать, – не приняв окончательного решения, прекратил препирательства Белый-старший. – Я прежде всего о твоем здоровье беспокоюсь. Ну ладно, спокойной ночи, – оставил одного Максима отец. Тот, как и в прошлую ночь, вышел на балкон и, приняв порцию лунного света, завалился спать. Уже проваливаясь в сон, он вспомнил еще о неприятностях отца и попытался подумать, можно ли применить к этому свои новые способности. Но уснул.

На следующее утро, проснувшись с рассветом, он понял, что устал. Не восстановился, как говорят спортсмены. Слишком много психических да и просто физических сил он затратил на всевозможные происшествия. И еще это лечение… Привычно проверив дверь к Рыжику, юноша вышел на балкон, под упоительные лучи восходящего солнца. Вскоре на балкон вышел и отец, одетый только в брюки. Он обожал загорать по утрам, но устоявшиеся обычаи не позволяли загорать на балконе в одних плавках, а тем более, трусах. Но поскольку восходящее светило только-только начало согревать утреннюю свежесть, загорать было рановато.

"Что-то хочет спросить", – догадался Максим.

– Ты говорил, с Котовым подрался позавчера? – спросил Белый-отец, потягиваясь навстречу ласковым лучам утреннего солнца.

– Ну да, – однозначно ответил Макс, разглядывая стройную мускулистую фигуру отца. "А он у меня действительно еще очень ничего", – с гордостью вспомнил он разговор с медсестрой.

– Странно. Чего не поделили? Невесту твою, небось?

– Ай ну, папа, ты опять, – насупился подросток.

– Ты брось по этим мелочам распыляться. Девушка полюбит того, кого полюбит. И никакие драки не помогут. А Котов, кстати, отличный мужик. Комэск еще тот. ("Это он о предке Кота", – понял Максим). И знаешь, именно у него сейчас большие неприятности. Ты в курсе, что меня вот, наградили, а его – арестовали?

– Н-нет, мне не сказали.

– Ну, конечно, у вас новости поважнее. Кто с кем и когда прогулялся!

– Ну, неправда, – вяло возразил юноша.

– Так что, потерпи, не лезь, если он зло за несправедливость на тебе срывает.

– За несправедливость? – возмущенно вскипел сын. – Тебя, значит, несправедливо наградили?

– Не о том речь, – тяжело вздохнул летчик. – Это его несправедливо арестовали… Но ты подумай. Мне пора. Сегодня опять приду домой поздно.

Когда отец ушел, Макс подивился судьбам окружающих его людей, поймал себя на том, что тупо смотрит на солнце, пожал плечами и пошел совершать обычный утренний ритуал подготовки к школе. И когда он вновь вышел на балкон – по привычке махнуть рукой Ванятке, чтобы тот выходил, солнце уже вовсю взялось за исполнение своих обязанностей. И вдруг непреодолимое, таинственное и дикое по своей сути желание захватило подростка. Он поднял голову к светилу и широко открыл глаза. Лучи немедленно ударили по сетчатке, и Макс на секунду ослеп. Преодолев резь и слезы, он вновь уставился на солнце. И кроме боли, почувствовал, как вливается в него необходимая сейчас энергия, что вновь восстанавливаются силы, что забурлила в венах не то кровь, не то сами солнечные лучи. Он вдоволь напился этого дара природы, и необычайно взбодренный, выскочил на улицу, где уже вовсю свистали скворцы, ворковали и гоняли друг друга голуби, начинали распускаться цветы, а в них деловито шныряли рыжие пчелы.

– Что я тебе скажу, – начал Ванятка. – Сделал я фотки. Непонятно. Вот, посмотри, – он протянул несколько фотографий. – Ой, что это с тобой? Что с глазами?

– А что? – глянул на него Максим.

– Красные. Буквально, как у кролика.

– Перезанимался, пройдет, – успокоил он друга, разглядывая на ходу фотографии.

– Это прыжок. Вот смотри, ты разбегаешься. Классно. Вот толчок, тоже классно – как ракета вверх. Кстати, знаешь, на какую высоту ты выпрыгнул?

– Метра на полтора-два?

– Около двух. Тебе бы еще и в высоту прыгать… Но вот смотри дальше… Видишь?

– М-да, – неопределенно протянул уже присоединившийся к ним по дороге Сергей.

– Непонятно. Может, брак?

– А здесь? И здесь? И почему здесь нет? Я на комп всё вывел. На мониторе тоже! Там тоже брак? Чертовщина какая-то!

Это действительно попахивало чертовщиной. Четкие фотографии разбега и толчка. А дальше – расплывчатая, едва оконтуренная фигура. На двух снимках. Затем, уже в яме, – вновь четкие, вплоть до различимого на лице страдания, фотографии.

– Наверное, такой блик. Когда он высоко летел, попал под лучи солнца. Вот и размыло, – предположил Сергей.

– Может и так. Но теперь этими снимками ничего не докажешь.

– А никому ничего и не надо доказывать, – успокоил его Сергей. – Ты видел! Я видел! Наши видели!? Ну и хватит. А для регистрации рекорда и четких снимков не хватило бы.

– Может и так, – разочарованно повторил их внештатный фотокорреспондент. – Но жаль…

– Нечего жалеть. Тебя с этими снимками задрали бы, выискивая монтаж.

– Ну ладно, успокоился Погорельцев. – А здесь? Ты мне скажи, на какой выдержке твои бои снимать?

Действительно, на фотографиях четко проступил размахивающий кулаками Кот и какое-то размытое пятно на месте соперника. Несмотря на такую неудачу, ребята фыркнули – уж очень глупое было у Максимового визави выражение лица.

– Очень быстро ты там мелькал. То-то я заметил – весь мокрый был после драки. Только вот здесь и получился, когда стоял. – Он протянул фотографию стоящего без движения Макса и устремившегося на него врага с зажатой в руке арматурой.

– А за вот эту спасибо! – Максим забрал фотографию и положил ее в сумку. – Алиби, – пояснил он.

– А вот эти под названием "Бой с тенью", повесим вместо "Шедевра". Ты как? – предложил Сергей.

Максим хотел было согласиться – уж очень потешные они были, но вспомнил рассказ отца и коротко довел ситуацию до друзей.

– Давайте не трогать.

– Пока сам не нарвется – согласен. Он мне ещё за "холуя" должен. А вторую щеку подставлять не намерен. Пусть свое зло на ком другом срывает, – пробурчал-таки Сергей. На том и порешили.

Но выяснять отношения с Котом не пришлось. Тот сидел смирно, только иногда едко улыбаясь. Занятия шли своим чередом. И, конечно, все ждали алгебру – после вчерашнего разговора по душам и слухов о смертельной болезни все ждали продолжения.

Но продолжения не получилось. Как вчера, учительница долгим взглядом обвела класс, как бы здороваясь с каждым, как вчера, сама отметила, кого нет, узнала, что Мирзоева действительно простудилась. Затем начали решать экзаменационные задачи.

– Кстати, Татьяна, ты всё-таки по-своему права. Белому надо трудиться в полную силу. – Учительница подошла к парте Максима и положила тому какой-то толстенный учебник.

– Попробуй позаниматься вот этим, – предложила она. – И если что, спрашивай, не стесняйся. Всем остальным внимание на доску.

Началась обычная школьная учеба, а Макс приготовился к погружению в новый мир математики. Но когда Татьяна, проходя от доски, всё-таки сунула нос в сторону его тетради, он не удержался – словно случайно пододвинул уличающую Кота фотографию. И, хотя девушка лишь на секунду замедлила шаг, лишь на мгновение бросила взгляд на глянцевый квадрат, по изменившемуся ее лицу провокатор понял – подействовало.

– Прожгло, – согласился Сергей, не упускавший ни одного происшествия на занятиях. Особенно того, что касалось его друзей. А так как друзей была большая половина класса, конкретно на занятия времени оставалось мало. Впрочем, об этом он ничуть и не жалел.

– Проехали, – привычно ответил сосед и взялся за учебник.

Вскоре класс затих. Один за другим школьники, сначала исподтишка, затем откровенно поворачивались в сторону парты Белого и во все глаза смотрели, что он вытворяет с предложенным ему новым материалом. Создавалось впечатление, что он просто пожирал книгу, впитывал ее, сосредоточенно бегая глазами по строкам. Впрочем, главное было не в этом. Зубрилы в классе были и раньше. Странной была скорость, с которой он прочитывал и переворачивал страницы.

"Опять хохмит", – решили некоторые и продолжили заниматься своими делами, другие же начали ждать, когда разразится гроза. Помимо прочего, учительница явно любила свой предмет и издевательств не потерпела бы. Наконец, и она подняла глаза от своих записей, отследила направление взглядов учеников и уперлась в шуршащего страницами Максима.

– Неинтересно? – участливо-иронично поинтересовалась она, когда этот странный ученик захлопнул книгу.

– Нет, почему, очень интересно, – устало, но убежденно ответил ученик.

– Белый, я тебе дала этот учебник не для того, чтобы ты по нему пробежался, как по "Мурзилке" или там "Веселым картинкам". Рада, что тебя все это заинтересовало, поэтому бери первую тему и начинай изучать.

– Но я уже всё… – начал, было, он, но осекся под укоризненным взглядом учительницы. – Хорошо, так и сделаю.

Когда до звонка оставалось несколько минут, Ирина Сергеевна встала.

– Минуточку внимания, ребята. Сегодня у нас с вами последнее занятие. Дальше готовить к экзамену вас будет другая учительница. До свидания. И… – она подавила поднимающийся к горлу ком. – И простите, если кого обидела.

– Да что вы, до свидания. Еще вернетесь, – загалдели ребята. В эту золотую пору юношеского максимализма чувств от ненависти к любви, от злорадства к сочувствию – действительно один шаг, одно событие. А такое, как у нее, чувствовалось и сопереживалось особенно остро.

– Медицина сейчас чудеса творит, – решилась успокоить учительницу Кнопка. – Вот из нашей школы Пушкарева, слышали – разбилась на мотоцикле. Парень, который ее вез – насмерть. Думали, она, тоже не жилец. А сделали операцию, не только живая, уже чуть ли не бегает. И еще несколько таких же случаев буквально за какой-то месяц. Вон, уже в областной газете писали. Да в то время там и Белый лежал – пусть подтвердит.

– Вот как? – переспросила Ирина Сергеевна, внимательно глядя на Максима.

– Ну, я не видел Пушкаревой…

– Совсем?

– Мельком видел. Действительно, то не двигалась, и вдруг ходить начала. И один из моей палаты. Он, правда, после операции дольше полежал. Не знаю сколько, до меня прооперировали. Нет… то есть до того, как я очухался. А ходить начал уже при мне. И там еще двое… До моей выписки поправляться резко после операции начали… Так что на самом деле медицина творит чудеса.

– Вот как, – задумчиво повторила учительница. – Я и не знала… Нет, читала, но внимания не обратила… Тем не менее, спасибо, ребята. Конечно, надеяться и не сдаваться. Чего и вам желаю на экзаменах, – пошутила она одновременно со звонком.

– Ты посмотри, – обратил Сергей внимание друга, когда они возвращались домой. На стадионе, в укромном местечке, почти в тех же зарослях, где происходила историческая дуэль, выясняли отношения Татьяна с Котом.

– Она ему ввалит, так ввалит! – злорадствовал Сергей. Было видно, как парень хмуро оправдывался, затем начал зло что-то говорить. Татьяна вскинулась, затем быстро пошла домой. Кот кинулся, было, за ней, но потом махнул рукой и понуро пошел своей дорогой.

– Д-а-а, сложно ему. По большому счету, ты у него девчонку отбил.

– Скажешь тоже, отбил, – обиделся друг. – Мы с ней с первого класса…

– Ладно заливать. "С первого класса"! Это так, детство. А всерьез она начала ходить только этой весной и не с тобой – с ним.

– Но я и не отбивал…Как-то само…

– Вот я и говорю, молоток, – ухмыльнулся Сергей. На том и расстались. От вечернего моциона Макс вновь отговорился, сославшись на презентованный ему математичкой учебник.

– Конечно-конечно, – согласился Сергей. – Только смотри, без тебя парочка опять снюхается, – предупредил на прощанье он своего товарища.

До самого вечера Максим бездельничал ("релаксировал"), таращась в телевизор и наблюдая за перемещениями рыжего хомячищи. Он чувствовал, он просто знал, что сегодня закончит борьбу с нынешним врагом, и набирался мужества вновь терпеть боль.

На этот раз пациентка спала в ночной рубашке, но целитель почти (почти, всё-таки!) не обратил внимания на прелести женского тела. Даже не присаживаясь, он принялся за зло пульсирующую черную опухоль в легких. Да, после двух дней борьбы болезнь уже не казалась непобедимым монстром. Этакий комочек зла, желающий, чтобы его оставили в покое.

– Не выйдет и не надейся, – сосредотачиваясь, пообещал своему врагу Максим. И на этот раз была боль, были яркие, порой вспыхивающие молниями лучи. И вновь юноша стонал от боли. Но сегодня всё закончилось. И на месте всей гигантской паутины с черной гадиной в центре, теперь ровным бледно-розовым цветом светились здоровые ткани. "Но почему бледно-розовым?" – спохватился юноша, уже вытирая пот и сидя в кресле. Он вспомнил свечение у людей, которым помог раньше. Правда, и Пушкарева, и Хома были моложе. Но возраста тех двоих, последних, он не знал. И Максим вновь протянул руки над больной. Без особого напряжения устранил некоторые темные точечки в голове (похоже, в сосудиках), немного задержался на мелких непонятных серых разрывах на запястьях, всхлипнув от болезненного укола, разгладил, срастил ткани и здесь. Больше ничего не было, но организм не светился струящимся светом. Он вроде как тлел.

"Она просто не хочет жить. И нет у неё сил жить", – понял вдруг юноша. Он вздохнул, подошел к окну и, глядя на усеченный диск Луны, начал набираться новых сил.

"Куда ей сравниться с солнечными лучами", – подумал Макс, вспомнив, как встряхнуло и зарядило его сегодня утреннее светило. "Но спасибо и на этом. Но как же это так, а? Может, я лунатик какой. Или этот… солнцеед?" Но не сейчас, не в этой квартире и не в это время следовало раздумывать. Надо было заканчивать эту поднадоевшую возню. Не то, чтобы ему приелись такие чудеса. Но попробуйте сами их творить, если в это же время у вас, к примеру, будут вырывать без заморозки зубы. Представив такую картинку, подросток улыбнулся, затем вздохнул и вновь обратился к спящей. Закрыв глаза и подняв в себе волну силы и здоровья, волну захватывающего дух счастья (некстати вспомнив прогулку на речку), он стал делиться ей с молодой женщиной. И вдруг поймал себя на том, что не чувствует боли. Испугавшись, что ничего не получается, он открыл глаза. Нет, всё получалось, но по-новому. Его руки светились нежным, на этот раз золотистым свечением и оно мягко переходило к спящей, светящимся фонтаном пульсировало над ней и затем словно всасывалось в кожу. Максим вновь зажмурился и проследил путь этого чудесного света дальше. Он увидел, как золотистые лучи заструились по тканям, проникая все глубже и глубже, заставляя весь исцеленный организм светиться теперь уже радостным розовым светом. И это порождало чувство захватывающей радости у самого целителя. Вновь зазвучала мелодия танца цветов, и опять юноша упивался чувствами от творимого им добра.

"Всё!" – скомандовал, наконец, самому себе Максим. "Всё!" Он видел, что спящая женщина от мизинцев до кончиков волос наполнена светлой жизненной силой. Но ещё он чувствовал, что на исходе силы его. Он знал, что на солнце он быстро восстановится. Почему? – не было сил и желания думать. Как тогда, из реанимации, он вышел из квартиры, опираясь на стену. И как тогда, встретил девушку. Правда, теперь не у в хода в палату, а на углу своего дома. И не медсестру, а Татьяну. И она совсем не собиралась ему помогать. Наоборот, – бац-бац-бац! – прозвучали три неумелых, но звонких пощечины.

– Подлец! Подонок! Негодяй! Тварь! – кидала девушка оскорбительные слова, пока Максим машинально потирал щеки. По быстроте расправы и по скорострельности слов было ясно, что и действия и слова были подобраны заранее – во время медленного белого каления.

"Сергей сдал?" – тупо удивился про себя Макс.

– Но мы занимались, – вслух оправдывался он.

– Занимались! Пять часов! В темноте! – обозлившись на наглую ложь, Татьяна с каждым своим доводом продолжала хлестать ладонями по лицу негодяя, не утруждая себя даже посмотреть, куда приходятся эти оплеухи. – Да ты на себя посмотри! На тебе лица нет! Как пьяный идешь. Это "занимались". Ясно чем! – продолжила она экзекуцию.

– Да подожди ты! – вспылил, наконец, парнишка, перехватывая руку. – Перестань! У меня действительно нет сил сейчас спорить или оправдываться. Да и с какой стати? – вдруг осенило его.

– Действительно, с какой стати, – сразу притихла Татьяна. Гордая и самолюбивая девчонка представила, что мог подумать этот зазнайка и, не дай Бог, – одноклассники, если бы всё это увидели.

– Она смертельно больной человек. А ты… А ты… ты и ее не пожалеешь. Мерзавец!

Однако этот обличительный монолог был произнесен неубедительно, и девушка сама это почувствовала. Увидев у мерзавца кровь на разбитой ею губе, она быстро достала платок, промокнула им ранку и исчезла.

Максим пожал плечами, облизнул разбитую губу, и, пообещав себе придумать достойный ответ завтра, добрёл, наконец, до дома, где и рухнул, не раздеваясь, в родную кровать.

Глава 11

Сегодня эта уютная квартирка была наполнена запахами праздника – какой-то курицы, какого-то оливье, какой-то рыбы и какого-то торта. И хозяйка была праздничная – в потрясном в облипочку платьице, с довольно откровенными по случаю жары вырезами. Да, сегодня Золушка преобразилась. Но Максим был свидетелем этого постепенного преображения и, кроме того, видел хозяйку и в более интимном наряде, поэтому разительного эффекта она на него не произвела. Куда удивительнее и приятнее были ее искренняя широкая улыбка, естественный румянец на щечках и бесовские огоньки в глазах. Вот это действительно преобразило бывший синий чулок.

– Вот, порешал, – смущенно протянул он учебник, заметив вдруг, что и учительница разглядывает его с каким-то новым интересом.

– Верю-верю. Приходится. – Всё также улыбаясь, хозяйка забрала книгу и небрежно закинула ее на вешалку. – Пойдем, – она тронула гостя за локоть, показав в сторону зала.

Там действительно был накрыт праздничный стол.

– Вот, садись. Будем праздновать, – почему-то волнуясь, сказала Ирина Сергеевна.

Только послушно присев на краешек стула, Макс обратил внимание, что стол накрыт на двоих и удивленно поднял брови.

– Да, будем праздновать вдвоём. Мой день рождения.

– У Вас он зимой, – неосторожно брякнул гость.

– Спасибо, что помнишь такие мелочи про свою "Стервозу", – усмехнулась именинница.

– Ну зачем, ну я же извинился… Ну, простите еще раз, – засмущался подросток.

– Нет, это ты прости, – вдруг вспыхнула учительница. – Не хотела. Вырвалось. Ну, пускай. Я о другом. У меня две новости – хорошая и … тоже хорошая. Вот первую мы сегодня и отпразднуем. Ты вообще-то к спиртному как?

– Если вино, – потупился Максим. У него уже был небогатый опыт, дававший уверенность, что вино он переносит безболезненно.

– Родитель не заругает?

– Отец на маршруте. Это до утра. Слышите? – В приоткрытую дверь балкона действительно врывался надсадный рев взлетающих один за другим бомбёров.

– Словно прощаются. Будто на судьбу жалуются, – вздохнула женщина, прислушиваясь к удаляющемуся гулу очередного взлетевшего бомбовоза.

– Не говорите так! Не надо! – горячо возразил Максим. – Это они: "До встречи" говорят. Вы вслушайтесь. Это как богатырь, надел кольчугу, меч в ножны, булаву на плечо и говорит: "Ну, пора… Бывайте… Постараюсь не задерживаться", – пробасил он.

– Похоже, – улыбнулась собеседница, по-новому вслушиваясь в рев очередного квартета двигателей. – А ты, оказывается, тоже поэт, – констатировала она, разливая по бокалам рубиновое вино.

– Ну что же, – протянула хозяйка свой бокал к Максиму. И когда хрусталь зазвенел от прикосновения, произнесла тост.

– За мой второй день рождения и за моего ангела-хранителя! За тебя! Ты пей, пей, – попросила она, когда испуганный хранитель стал опускать бокал. – Нельзя ставить после тоста. Хоть пригуби.

Максим послушно пригубил и всё-таки поставил бокал. Машинально поморщившись от непривычной крепости ароматного напитка, он подался вперед с вопросом. Но хозяйка, выпив бокал до дна (к ее чести следует сказать, что и плеснула она вина на самое его донышко), быстрым, нежным движением накрыла его губы своей ладошкой.

– Молчи. Сегодня я именинница и сегодня я повелеваю. Я дам тебе слово. Но сейчас… Прежде всего – область отвергла даже малейшее подозрение на онкологию. Нет, что я говорю – даже на болезнь. Говорят, с таким здоровьем – хоть в космос!

– Я рад за Вас! – вставил гость.

– У тебя было время порадоваться, – отмахнулась Ирина Сергеевна. – Что они со мной ни проделывали, какие анализы ни брали, как ни просвечивали – ноль! Решили, что здесь, на районе, анализы перепутали с чьими-то.

– Нет, это здорово, но почему Вы говорите, что у меня было время…

– Вот что, Максим, ты как хочешь, а я еще раз выпью за тебя, а потом открою тебе страшную тайну. – Не ожидая возражений бывшая "Стервоза" вновь чокнулась бокалами и заставила "пригубить" заинтригованного юношу. – Теперь ешь. Больше заставлять пить не буду. Кто тебя знает, на что ты способен пьяный, – она как-то странно рассмеялась.

– Ну а теперь, – она приблизила свои глаза к глазам Максима – А теперь вот тебе страшная тайна: ты очень плохой гипнотизер.

– Ч-ч-что? – запинаясь, прошептал юноша и стал заливаться краской стыда. – Зззначит, Вы… не спали?

– Нет. Ни разу. За все те три ночи – ни разу.

Максим вскочил. Со стола соскользнул бокал и, блеснув хрустальным боком, посыпался вниз. Машинально, не заметив, что делает, подросток мысленно подхватил его и поставил на место. Он уже рванулся, было, из-за стола, но хозяйка, также вскочив, положила ему на плечи свои теплые руки и мягко усадила назад.

– Дурачок, ну сядь, дурачок. Ну что случилось?

– Тогда зачем же Вы? Вы притворялись?

– Да, притворялась. Прости. В первый вечер притворилась, думала посмотреть, на какую подлость ты способен.

– Подлость? – вскричал юноша, попытавшись сбросить с плеч удерживавшие его руки. То ли вино подействовало, то ли воспоминания о пережитой боли, но его глаза наполнились слезами.

– "Подлость", – дрожащим голосом повторил он.

– Да, да, но прости меня, прости! – Не зная, как успокоить расстроенного гостя, она почти машинально прижала его голову к себе и, гладя густую юношескую шевелюру, продолжала.

– А что, что я могла подумать? Только-только поругались, я выгоняю пацана из дома, а он мне:"Спать! Марш на диван!".

– Ну, не совсем так, – уже улыбаясь, возразил он.

Вроде спохватившись, хозяйка отстранилась от подростка и продолжала.

– А потом я увидела…

– Увидели? – машинально переспросил Максим.

– Да, и услышала.

– Но я почти не говорил!

– И почувствовала… И не знала, что думать. Но утопающий хватается за соломинку. А когда я узнала, что в больнице, где ты лечился, неожиданно повыздоравливали смертельно больные, я поверила… И вот теперь… Я здорова! Я жива! И я хочу жить! И прости за низкие мысли, прости! – она вдруг порывисто встала перед не ожидавшим ничего подобного юношей на колени и прижалась губами к его руке.