Предтечи Зверя. Книга первая. Максим

Предтечи Зверя.

Книга первая. Максим.

Подвойская Леонида Ивановна

Роман

Глава 1

Максим пришел в себя, как будто проснулся от тяжёлого, изнуряющего сна. С удивлением рассмотрел плохо покрашенные стены и лежащего на железной койке забинтованного подростка. Понял, что находится в больнице. Не понял только –почему. На всякий случай очень осторожно пошевелил руками – ногами. Убедился, что ничего не болит. Резко сев, посмотрел в высокое окно. Заглядывавшие в палату лучи весеннего солнца, казалось, впились в его лицо. Макс зажмурился от удовольствия, наслаждаясь этим теплом. Его движения не остались незамеченными. В палату буквально впорхнула втиснутая в белый халатик тетка (практикантке мединститута было всего-то двадцать два, но пятнадцатилетним такой возраст кажется едва ли не близким к старости).

-Ляг-ляг, тебе еще нельзя вставать, делать резкие движения, сейчас врача позову, –затараторила она, пытаясь теплыми полными руками уложить больного в горизонтальное положение.

-А что со мной? – ложась, испуганно поинтересовался Макс.

-Сейчас-сейчас, доктор всё расскажет, – продолжая тараторить, помчалась куда-то в коридор медсестричка.

Ожидая приговора, Макс повернулся на бок, и, рассматривая палату, попытался вспомнить, что же произошло. Две больничные койки пустовали, на одной тихо лежал ранее замеченный пацан с перебинтованной головой. Пощупав свою, Максим убедился в отсутствии бинтов, шишек или шрамов. Вновь пожав плечами, он уставился в окно. Ветви каштанов уже украшали робкие листочки.

-Вот это да! –ахнул он. –Сколько же я здесь? Тогда только каникулы начинались. Или листва рано попёрла, или я здесь подзалежался. Но почему?

Раздумья прервал ворвавшийся в палату солидный толстый доктор. Увидев недоуменный, но ясный, соображающий взгляд подростка, он как-то очень по-доброму улыбнулся.

-Ну-с, молодой человек, как самочувствие?

-Нормально, –односложно ответил пациент. Несмотря на то, что внешность и поведение врача располагали, подросток начал отвечать односложно, тем тоном, каким и разговаривают со взрослыми ребята его возраста.

-Это хорошо, что нормально. Где болит?

-Нигде, – пожал плечами больной.

-Так уж и нигде? Голова болит? Кружится? Тошнит? – последовало еще несколько вопросов, просьб вытянуть руки, достать кончик носа, посмотреть вправо-влево за докторским молоточком.

-Ну, молодцом, молодцом. Значит, дело на поправку, –заключил, наконец, эскулап. –Но пока ты не усердствуй. Без нужды не вставай, резких движений не делай и ни о чем неприятном не думай.

-Но я не могу не думать о неприятном. Что со мной? Почему я здесь? Сколько?

-Хорошо, я скажу. Но, может, сначала ты скажешь, что с тобой случилось?

-Но я не помню!

-А что помнишь?

-Ничего. Нет… помню, что каникулы начались. А потом… –Макс вновь пожал плечами, что и делал на все последующий наводящие вопросы.

-Ну вот, сам видишь. Амнезия, то есть такая потеря памяти наблюдается или при травмах или при тяжёлом стрессе. Кстати, когда тебя последний раз били по голове?

-Неделю назад, – быстро ответил подросток. –То есть, за неделю до каникул.

-Что, подрались? –интимно понизил тон доктор.

-Да нет, на тренировке.

-Ах да, отец говорил, что ты боксируешь. Но, наверное, немодно уже.

-Не боксирую, только тренируюсь.

-Но по голове уже получаешь?

-А как же, – с готовностью отозвался больной. –В конце тренировки пробуем. Порой и перепадает. Но не сильно.

-Так вот, сынок. Или ты получил сотрясение на тренировке и сам того не заметил, или тебя что-то очень сильно напугало. Во всяком случае, ты был доставлен к нам без сознания и пробыл в таком состоянии вот уже… две недели. Вероятнее всего… но это потом.

-Что? Ну, скажите, что "вероятнее всего"?

-Скажем так, –осторожно сформулировал доктор. –Вероятнее всего, ты увидел что-то, что показалось тебе ужасным.

-Что? Что-то случилось?

-Случилось, но очень приятное.

-И из-за этого я был без сознания? –иронизировал беспокойный больной.

-Не дерзи. На самом деле все закончилось благополучно и даже, в какой-то, степени замечательно. Отчасти, –всё-таки уточнил врач.

-Но доктор…

-Всё-всё. В остальном тебе придется мне поверить. Лежи и выздоравливай. Перед сном поговорим еще.

-Отцу-то сообщите.

-Молодец, вспомнил. Значит, действительно, на поправку. Обязательно позвоню. А если что понадобиться, – обращайся к медсестре. –Доктор остановился около перебинтованного соседа Максима, вздохнул и ушел.

Разговор с толстым доктором успокоил, но и озадачил Максима. Две недели здесь… Круто. Это что же, и каникулы провалялся и тренировки, и последняя четверть кончается? Попаду сразу на экзамены? Но что, чёрт побери, все-таки случилось? Чтобы дали по голове на тренировке? Он вспомнил, как безуспешно гонялся по импровизированному рингу за противником. Таков уж попался – намного мельче, вертлявый, но нагловатый. Выпендривался под великого технаря, пока не получил плюху. Нет, по голове он ни разу не достал. По печени да, разок задел, когда я зазевался. Юноша поймал себя на том, что с точностью до мгновенья вспомнил те, уже почти месячной давности события. Тогда пойдем по цепочке, решил он, вновь подставляя лицо под лучи солнца. Так, это я помню. Хорошо. Последний урок? Он вспомнил выставление оценок. Еще бы не помнить! Это же так лажануться! По литературе его в четверти вызывали пять раз подряд. Все пять он отвечал на "отл." и посчитал, что хватит. Не выучил стишок, чтоб его! И на тебе, вызвала шестой раз, и влепила "неуд". А затем спохватилась и, чтобы исправить, вызывала еще четыре раза. В том числе и на последнем уроке. Образ главного героя романа. Максу вспомнилось, как раскрывал этот образ. Даже самому понравилось. Почти весь урок. Ну, минут тридцать точно. Но ведь помню! Помню даже эту восхитительную картину в журнале – пять "отл.", одна "пара", снова пять "отл.", и "отл." за четверть. Но все-таки сучка, –подумалось ему. Ну что она ко мне пристала? Та-ак. Потом мы шли домой. Потом пили коктейль в кафетерии. Потом дома читал книгу, пока не пришел отец. И он что-то сказал. Что? Ну? Что же он мог сказать такого страшного? Нет, не представляю, –мучился в догадках Максим. Но память отказывала именно здесь. Вот хлопнула дверь, и в коридоре снимает сапоги отец. Я откладываю книгу и показываю ему дневник. А что? Есть, чем похвалиться. Но как бы и не хвалюсь а так, типа расписаться надо. Доволен. Видно, что доволен, улыбается. И, улыбаясь, говорит…Что, что?

В это время тяжело застонал, а потом страшно закричал сосед по палате – подросток с забинтованной головой. Этот крик подбросил Макса и вынес его в коридор.

-Там, там…этот, –сбивчиво сообщил он сидящей за дежурным столом уже знакомой медсестре.

-Ничего, – успокоила юношу толстушка и кинулась в палату. –Это у него бывает. После операции. Ты не бойся. Я ему обезболивающее уколю, и он опять спокойно ляжет…

Но Максим уже не слушал тараторку. Мимо на каталке провезли кого-то забинтованного.

-Девушку машина сбила. На операцию повезли. Тяжелая. Сам профессор будет оперировать, –также глядя вслед, объяснила вернувшаяся девушка.

-Это который? –рассеянно поинтересовался, занятый своими мыслями подросток.

-Который тебя лечит. Ну, сегодня приходил. Василий Иванович. Золотые руки! Только здесь –вряд ли… хотя, загадывать не надо. Вон с тобой рядом лежит. Василий Иванович с того света вернул. Вроде выздоравливает. Хотя и кричит от боли. Пока. Ну хорошо, иди в палату, отдыхай. Скоро отец приедет. Профессор позвонил.

Юноша кивнул и, оторвав взгляд от закрывшейся в операционную двери, неуверенными шагами поплелся к туалету. Там он долго и удивленно таращился в зеркало. Он и одновременно – не он. Те же карие глаза (от отца!), те же густые темно-коричневые волосы, порядком отросшие, те же широкие брови. Всё? Куда-то ушедшая детская припухлость щек сменилась всё той же нежной, покрытой пушком, но туго натянутой на скулах кожей. Глаза запали в глазницах, но теперь казались неестественно большими. Даже бывший предметом насмешек нос – "бульбиной" теперь заострился и приобрел более правильные нордические черты. И губы вот… –подросток вытянул их трубочкой, потом поджал, потом улыбнулся. Уже не "губки бантиком". Хотя… Нижняя осталась такой же пухлой. Но в целом увиденное Максиму понравилось. Из зеркала на него смотрел тот, кем ему и хотелось быть, – по крайней мере, уже не ребенок. Объяснив это значительным похуданием, Максим принялся за гигиенические процедуры.

Появление отца в майорских погонах и новенькой Звездой Героя было исключительно эффективным.

-Сразу после службы. Да и профессор настаивал, говорит, положительные эмоции тебе нужны, –смущенно оправдывался он за свой вид, прижимая сына к пропахшему куревом кителю. –Ну а ты как здесь?

-Ничего, папуля, нормально. Но ты… ну ты… –Максим глупо широко улыбался, по-детски таращась на Звезду. –Ты молодец, папуля, – наконец нашел слова он. –Я всегда знал, что ты у меня герой. А как? За что?

-Так ты ничего не знаешь? Тебе ничего не говорили? – осторожно поинтересовался Белый-старший, садясь в ногах кровати и выкладывая на тумбочку всевозможную снедь.

-Нет, ничего. Рассказывай, рассказывай быстрее!

-Посадил аварийный самолет. На глазах у Главного.

-А подробнее?

-Вернешься домой, все подробно расскажу. Будет стимул быстрее выздоравливать. –Ну, хоть немножко.

-Нет, здесь не будем, –твердо оборвал клянченье отец. –Рассказывай, как ты здесь.

-А, секреты! – по-своему истолковал это Макс. –Тогда ладно. Чего ты там понавез? Лучше бы книжку какую. Нормально я. Профессор осмотрел. Сказал, что поправляюсь. Что случилось, допытывался. А я, честное слово, не помню. После его ухода вспоминал, вспоминал, до того, как ты пришел со службы вечером – помню, как показал дневник – помню, а дальше – провал.

-Не волнуйся, главное – спокойствие.

-Это Карлсон говорил.

-Это нам твой Василий Иванович говорил. Ты отъедайся. Это тоже профессор говорил. Пока вот соки, пасты, шоколады. В школе все нормально. Директорша сказала, что помогут наверстать. Невеста твоя интересовалась, тоже обещала помочь.

-Ай, ну папа, –засмущался Макс. Невестой отец называл школьную подружку сына. Когда-то они сидели за одной партой, потом всевозможные интересы охладили их отношения, сейчас же затаившаяся взаимная симпатия перерастала во что-то иное, о чем подросток вообще не хотел говорить с кем бы то ни было.

-Да ладно тебе. Какую книгу привезти?

-Мне Женька обещал. Еще до каникул. Может, свяжешься? Он знает.

-Найду. Ну, пора. Врач просил долго по первому разу не засиживаться.

-Да, езжай. Когда снова будешь?

-Теперь часто, –офицер крепко обнял сына и ушел, оставив радостное ощущение любви, тепла, заботы и твоей нужности на этом свете. Помахав ему в окно, больной развернул свертки и тут почувствовал, как он изголодался. Сытно и вкусно поев фруктовых кашек, подросток с какой-то хитрецой покосился на конфеты, а затем завалился в точности выполнять предписания тихого часа.

Разбудил его вечером мрачный Василий Иванович. Он был не в духе и не в силах скрывать этого. Сугубо по-деловому осмотрев юношу, он сказал: "Молодцом, продолжай в том же духе", –после чего повернулся к больному на соседней койке.

-Василий Иванович, когда меня выпишут? –жалобным голосом спросил Максим,

-А что, плохо здесь? Только очнулся, и уже надоело? Не нравится?

"А что здесь должно нравится?" –хотел, было, спросить Макс, но, взглянув в грустные уставшие глаза профессора, осекся.

-Четверть кончается. И год.

-Переведут без экзаменов. Выведут средний. Все равно напрягаться тебе долго нельзя будет. Так что отдыхай и выздоравливай. Мы еще с тобой обстоятельно поговорим на эту тему, –пообещал профессор, уже стуча по конечностям Максового соседа.

Глава 2

-Угощайтесь, угощайтесь. Мне все равно много пока нельзя. Да, а как меня кормили? Кололи?

-Ну, первых несколько дней. А потом потихоньку, из ложечки. И ничего, глотательный рефлекс утрачен не был. Правда, только жидкое или пюре, тоже совсем жиденькое. Так что сейчас смотри, никаких там мясов раньше времени.

-Вот я и говорю, угощайтесь. Чего это Чапай такой злой? – поинтересовался Максим.

-Кто? – не поняла толстушка. Максим уже выяснил, что зовут ее Светлана и с целью кое-что выведать, пригласил на отцовские конфеты.

-Ну, Василий Иванович ваш.

-Не надо так, –серьезно упрекнула девушка собеседника и даже отложила конфету. –Он не злой. Он очень уставший и подавленный. Помнишь ту девушку? Шесть часов операции. Шесть часов, понимаешь? И не ногу, какую-то отрезать, а мозг оперировать. Ювелирная работа. Но не всегда и не всё подвластно. Даже ему. Наверное, умрет. Хотя надеяться и бороться надо до последнего, –спохватилась она, но тяжело вздохнула. –А потом, после операции – разговор с родителями. Соври, успокой, что всё нормально, а тут раз и –всё. Как потом в глаза им смотреть? Сказал, что сделали всё возможное, но ни за что ручаться нельзя. Мать – тотчас же с инсультом – уже тоже наш пациент, а отцу надо на службу. Он тоже офицер. Какой-то большой начальник у вас. Пушкарев, его фамилия. Знаешь такого? Представляешь. Завтра приедет, а дочь…

-Пушкарев… Значит, она… –ошарашенно прошептал Максим. Он хорошо знал эту девчонку – синеглазую красавицу из младшего класса. Анюта. "Анютины глазки – цветочек из сказки", сочинил он когда-то рифму и, понаписав её на бумажных самолетиках, забросал ими ее балкон (в их же доме, но через подъезд и этажом ниже). Обратила ли она внимание? Наверное. Она этого не сказала, но вскоре он здорово получил от более взрослых ухажеров. Но было это в детстве – три года назад –и теперь почти забылось. Они остались незнакомы, и, кажется, об этом не жалели. И теперь она… её… Почему-то навернулись слезы. Ну не почему-то, а от жалости, ну и что?

-И что с ней теперь?

-Профессор сказал, что травма тяжелая. Да оно и так было видно. Весь череп… но тебе ведь нельзя волноваться?

-Ну, расскажите, пожалуйста. Тем более, что уже всё и рассказали.

-Ладно. Теменная кость раздроблена. Мозги видны. Привезли, сразу –трепанация, а затем… – и студентка, гордясь своими знаниями, начала сыпать мудреными терминами.

-Но я не понимаю. Вы бы мне по-русски.

-А вся медицина по-латыни.

-И без шансов?

-Неизвестно. Травма мозга очень серьезная. Несовместимая с жизнью… почти.

-Но только "почти"?

-Все может быть. Но даже если выживет, будет инвалид. Паралитик.

-Зачем же тогда вообще жить? –выдохнул Макс.

-Не знаю, – вздохнула и медсестра. Ей было всего двадцать два, и она тоже не представляла себе, зачем жить не двигаясь.

-Ну всё, спать. Будет мешать сосед – позовешь, я на дежурстве.

-Спасибо, спокойной ночи.

-И тебе спасибо. Выздоравливай.

Сосед не мешал, но уснуть не удавалось. Хотя какое там не удавалось. Максим и не пытался. В окно светила Луна, и в открытую форточку прокрадывался волнующий запах рано цветущей сирени.

Это, наверное, специально, чтобы пациентам болеть не хотелось. И умирать тоже. Гнетущая тоска хватанула за сердце. Хошь-не-хошь, а придется. Вот Анюта тоже не хотела. Не хочет. Он вспомнил ее на школьных вечерах. Отец – штурман полка –мог позволить для дочки больше, чем простой летчик. И если в школьной форме она была красива, то на вечерах или дискотеках была, как бы это точнее выразится…да черт его бери, как это называть! Что не с ним –она-то тут при чем? Он и не пытался. Кроме тех идиотских самолетиков. Юноша неожиданно покраснел. "И по делу меня тогда отходили. Подло, правда, втроем, ну она-то здесь при чем?". И вот теперь она здесь рядом умирает. И он не может помочь. Почему не может? И даже не пытается. А как? Да хоть как-нибудь.

Не осознавая, что он делает, Макс накинул халат и выскользнул в коридор. Светлана сидела, склонившись над столом – то ли читала, то ли дремала. Парнишка тихонько прошмыгнул в реанимацию. Благо все эти требования о закрытых дверях здесь, как и во многих других знакомым нам больницах, успешно игнорировались.

Пушкарева лежала одна в холодной, страшной темноте, с зашторенными окнами. "Видимо, чтобы свет не мешал", – мелькнула мысль у визитера. Но как может мешать свет? Особенно лунный? Он осторожно отодвинул штору – ровно настолько, чтобы Луна могла заглянуть в лицо девушки. Анюта, конечно, была без сознания. Свободное от бинтов лицо было бледным, измученным страданием. Было видно, насколько она ослаблена болью, операцией, наркозом. "Умирает", – с ужасом понял юноша и нащупал ее холодеющую ручку. Почти не осознавая, что делает, Максим представил, что его пульсирующая горячая кровь, его силы по пальцам переливаются в руку бедной девочки. Через несколько секунд он начал почти наяву ощущать это.

-Анюта, открой глаза, –неожиданно даже для себя попросил он. И словно два василька выглянули из-под снега.

-Слушай меня, –почему-то глухо, откуда-то из глубины души сами вырывались слова. –Ты не умрешь. Ты не хочешь умирать. Ты будешь жить. Слушай и чувствуй. Бери мои силы и живи. Бери, бери, бери…

Теперь он ощутил, как горячая волна берет начало от его сердца, катится по руке, струйками просачивается через ее пальцы и такой же горячей волной разливается по телу девушки. И в это же время от нее чёрными струйками начала просачиваться боль. Вначале покалывало пальцы, затем стало жечь руки, потом волна боли захлестнула его всего. И на каждую волну переданного тепла приходила волна боли. Пронзительной, ослепляющей, заставляющей струнами стонать каждый нерв.

-Бери и живи, бери и живи. У меня много. Бери… живи… –повторял он с каждой такой волной, окунаясь всё глубже и глубже в её взгляд и чуть сдерживая себя от крика боли.

Луна уже перестала заглядывать в щель между шторами, когда девушка, легко вздохнув, закрыла глаза и уснула. Максим почти физически почувствовал, что она больше не в силах ничего от него взять. А он – не может дать. Оставив уже потеплевшую руку, юноша подошел к окну и долго, собираясь с силами, смотрел на лунный диск. Боль медленно уходила, стекая с пальцев черными мелкими каплями и растворяясь в лунном свете. Затем он медленно, хватаясь за стены, вышел из палаты и незамеченным добрался до своей койки и провалился в глубокий сон.

-Подъем, подъем, подъем, –разбудил утром Максима радостный голос Василия Ивановича. –Я понимаю, что для выздоравливающих и сон – лекарство, но не да такой же степени. Уже осмотр, пора хотя бы глазоньки продрать.

Перед просыпающимся подростком сидел ликующий профессор. Сейчас он был очень похож на собирающегося взлететь майского жука – даже усы также распушались.

-Э-э-э, брат, да ты совсем ослаб. Ты чем ночью занимался?

-Спал, –хмуро ответил юноша, протирая глаза.

-Что-то не похоже, –сомневался врач, осматривая, ощупывая и простукивая пациента. –Впрочем, ладно. Ничего страшного, только общая слабость. Кошмары не снились?

-Скорее всего, сказки, –вспомнил прошлую ночь Максим.

-Сказки, это ничего. С сегодняшнего дня – только общеукрепляющие, –обратился он к пришедшей с ним врачихе. –Но не усердствуйте. Больше покоя. И что-то мурлыча под нос, ушел в сопровождении бело-халатной свиты.

-Чего это он? – поинтересовался Макс у раскладывающей на его тумбочке порошки Светланы.

-Девочке лучше. Просто чудо. Думали, до утра не доживет, а она жива. И, видимо выкарабкается. Ее счастье, –с радостной улыбкой прокомментировала медсестра.

-Теперь когда появитесь?

-Во вторник. Мы сутки дежурим и полтора отдыхаем.

-Что бы я попросил, может, газет принесете? Ну, в которых про отца?

-Ой, не знаю, можно ли тебе?

-Но профессор сказал, что ничего страшного, то есть уже можно.

-Хорошо, если найду. Выздоравливай. Если что, ты Марины не стесняйся. Она только с виду строгая, – охарактеризовала она свою сменщицу.

"Ей, ровеснице, а может и подружке, хорошо говорить "не стесняйся". А тут такая красавица!" – подумалось Максу, когда новая медсестра пришла за пустой посудой. Надо отметить, что, во-первых, белый цвет украшает любую девушку, а белый халат – любую стройную женщину. И, кроме того, не так много наяву видел девушек наш обитатель военного городка.

-Может, помочь чем? –попытался он вступить в контакт, когда эта красавица ворочала его бессознательного соседа.

-Себя обслуживай и это уже помощь, – довольно резко отклонила она его предложение, и подросток замолчал. Было о чем подумать и без этого. Он вдруг вспомнил, как начал свой смертельный крен самолет отца. Вот тут я бухнулся в обморок, –уверился Макс. Назвав себя тряпкой и успокоив, что все-таки отец –это отец, да и другие люди у него на глазах погибли, юноша задумался над тем, что же случилось с ним ночью. Может и это был некий полуобморочный бред? На почве переживаний и рассказанных на ночь страшилок? А улучшение состояния Анюты – совпадение? Ничего себе сон, содрогнулся он, вспомнив о бившейся в нем боли.

А если попробовать? Вот с соседом. Тоже или в беспамятстве, или кричит. Ну и что, что "тундра", тоже мучается. Следует отметить, что давным-давно полк прибыл сюда из Сибири, и местные ребята тут же окрестили пришлых "тайгой". Те не остались в долгу и назвали аборигенов "тундрой". Максим не разделял этой предвзятости и старался относиться к "тундре" объективно. Но стоит ли терпеть? – вновь вспомнил он боль.

В самом начале тихого часа Макс решился и подошел к соседу. На этот раз он легко коснулся руками забинтованной головы в месте, где сквозь бинты просочилось красное пятно. Он попробовал пустить сквозь пальцы ту же волну, но сейчас же вскрикнув, отдернул кисти. Боль пришла сразу, словно от прикосновения к раскаленному металлу.

– Да что это такое? – недоуменно прошептал он. –Значит, не снилось? Но раньше-то такого не было. Он посмотрел на свои руки, пожал плечами и вновь приблизил к голове больного. "Надо терпеть", –уговаривал он себя. "Если получается, надо помочь. Мучается же парень. Вон сколько времени в себя не приходит. Надо помочь…"

И –странное дело – боль отступила, вместо нее нахлынула горячая волна здоровья, которой он щедро делился с безответным бедолагой. Настолько щедро, что вскоре пол поплыл под ногами. "Еще чуть-чуть, еще капельку", –уговаривал он себя, чувствуя, сколь нуждается в этом больной. Затем добрался до своей кровати, свалился и уснул.

-Ну и здоров ты, все-таки, спать, –вновь разбудил его голос профессора. ?Как ни приду – он спит. Может, ты и раньше просто крепко дрых? – тормошил врач подростка. –Ну-ну, молодцом. Динамика замечательная. Хотя и не такая, как у соседа. Бурно выздоравливает. Пока ты спал, он вдруг встал и пошел в туалет. Чудеса современной медицины. Мы думали, гарантированная обездвиженность, хотя бы очнулся, а тут…. В общем, теперь у вас палата выздоравливающих.

-Скажите, а та девушка?

-А чего она тебя интересует? – нахмурился врач. Он уже взялся за "бурно выздоравливающего", который, правда, в это время не шевелился. То ли спал, то ли вновь был без сознания. –Ну, ничего, ничего, начало положено, рефлексы проявились. Завтра во время обхода обязательно показать…

-Да знакомая она моя…

-Медицина не всесильна. Наверняка будет жить, а вот всё остальное….

-Обездвиженность? – повторил Максим только что произнесенный Чапаем термин.

-Запомни, дорогой, врачи диагнозы и вероятности исхода лечения с другими больными не обсуждают. –Профессор тяжело вздохнул. –Всегда хочется большего. Будем бороться! – с каким-то вызовом сказал врач, уже выходя из палаты.

Позже приехал отец, вновь привез свежих овощно-фруктовых кашек, устроил небольшую выволочку по поводу Максовой еды. Подросток оправдывался тем, что он сыт и вообще затрачивает сейчас немного сил.

-А ты затрачивай побольше на выздоровление, –посоветовал отец. Привет тебе от невесты.

-Ай, ну папа…

-Шучу. И от Женьки, и от других одноклассников. Собираются проведать.

-Ну, вот еще – застеснялся юноша. –Тоже мне тяжелобольного нашли. Кстати, ты знаешь о Пушкаревой?

-Да… Ее отец меня и подвез. Несчастные родители. Вначале молились, лишь бы выжила. А теперь…

-Профессор говорит, – будут бороться.

-Да, конечно, надо надеяться. Вот тебе твое чтиво, но не усердствуй, доктор сказал – в меру.

Затем они поговорили ни о чем, и старший Белый засобирался. Отец Анюты ехал домой, чтобы решить служебные дела и вновь разрываться здесь между женой и дочкой.

Сосед мирно похрапывал, на тумбочке уютно горела лампа, красивая медсестра не появлялась. Можно было почитать или просто подумать. Максим остановился на втором. Опыт с соседом показал, что в нём появилась или проявилась способность к целительству. Выросший в эпоху повального увлечения всевозможными параномальными явлениями, он скорее обрадовался, чем удивился этому обстоятельству. Но вот боль… Он ранее нигде не читал, что целительство столь мучительно для самого врачевателя. Да и те, кого подняло на щит телевидение, не морщась, лечат целые толпы. А тут из-за одного. Или одной. Столько боли и столько сил.

Внезапно он порывисто сел. А что, если это временно? Вот завтра проснется, а этого уже нет. И он не успеет. Надо…Прямо сейчас, пока возле нее никого нет. Максим поднялся и вышел в коридор.

-Я быстро, –ответил он на немой вопрос дежурившей красавицы Марины и направился в сторону туалета, а когда та склонилась над книгой, метнулся в реанимацию.

Здесь ничего не изменилось. Разве что шторы теперь были раздвинуты, и из капельницы в тонкую руку неподвижной девушки сочилась какая-то жидкость. Непонятно откуда зная, что делать, Макс, даже не касаясь, поднес руки к голове несчастной и замер, ожидая боли. И она вновь пришла – на этот раз тупая, саднящая.

?Да что же это? – всхлипнул целитель, но тут же потрясенно замолчал, уставившись на пальцы рук. Какие-то маленькие искорки пробегали от запястий к кончикам пальцев и накапливались там, заставляя их светиться всё более ярким и ярким светом. И словно некий барьер мешал этому свету вырваться, политься далее.

-Бери, бери, – шептал он, как в прошлый раз, но отчётливо видел – он сам не давал той целительной силы, в которой так нуждалась девушка. Кончики пальцев уже светились настолько ярко, что освещали бледное лицо девушки, когда Максим вдруг понял – он просто боится этой боли и желает побыстрее от всего этого отделаться.

-Нет! Пускай! Она должна… Она не будет калекой. Ну же! Не боюсь. Давай!

Боль вновь ослепила его. Но зато таинственный свет ("Какое-то поле" – подсознательно решил юноша) двумя прямыми лучами коснулся висков девушки, затем растекся по ее голове и явно стал просачиваться сквозь бинты.

-Открой глаза, –теперь решительно и радостно сказал он, окунулся в их глубину.

-Бери это. Впитывай. Ты не будешь калекой. Будешь ходить, бегать прыгать… танцевать. – Пронзительная боль не давала возможности сосредоточиться, и Максим с трудом подбирал слова. –Ты будешь абсолютно здорова, –нашел он, наконец, правильную формулу и вдруг почувствовал сопротивление своим словам и мыслям. Повторяя слова об абсолютном здоровье, он попробовал, как в прошлый раз, послать не эти ручейки, а волну своей неведомой силы. Что-то мешало, и юноша, мотая головой от мучительной боли, попробовал сосредоточиться на путях светящихся ручейков. Это удалось, и он вдруг ясно представил, как пульсирующие волны растекаются и, словно губкой, впитываются розовыми, похожими на мелкие цветочки, клеточками мозга. Дальше, дальше, а здесь. А здесь сияла пустота, пропасть. "Прооперированный участок", – понял Макс. –Надо соединять. Он попытался добавить силы светлым лучикам, и это отозвалось еще более жгучей болью.

-Ничего, –успокоил он испуганный взгляд девушки. –Ничего. Ты выздоровеешь. Ты скоро выздоровеешь.

Еще немного боли, и он уже не увидел, а почувствовал, что его флюиды всё же прорвали этот черный барьер, и он начал затягиваться.

-Вот так, вот так, –приговаривал он, отправляя этих таинственных посланцев здоровья все глубже и глубже в раненный исстрадавшийся мозг. И рана сдалась! Он увидел, как ярко чистым голубым огнем вспыхнули лучи его пальцев, как окуталась свечением вся голова девушки. А вскоре свечение погасло само собой. Угасла и боль.

-Или силы кончились, или больше не надо, –решил Максим. Он вновь был так опустошен и измучен болью, что, выходя, не обратил внимания на движение – Анюта повернула голову и посмотрела ему вслед. Кроме того, появились новые заботы. У двери стояла медсестра. Судя по расширенным до последней возможности зрачкам, она что-то видела, но пока не могла понять, что.

-Всё потом. И помогите, –попросил целитель, опираясь на стену.