Предтечи Зверя. Книга первая. Максим

С присущей медсестрам сноровкой Марина подхватила оседающего нарушителя режима под мышки и поволокла по коридору. Уже у палаты они столкнулись со спешившим в реанимацию Пушкарёвым.

-Как она? – строго спросил полковник медсестру.

-Ничего. Все также. Это мы. Это я вот, в туалет… помогала, –испуганно залепетала, оправдываясь, девушка, кивая на Максима.

Грозный офицер хотел, видимо, спросить еще что-то, но, вздохнув, грузно зашагал в реанимацию.

-А теперь я тебя спрошу, –затянув Макса в палату и бросив его на кровать, зловеще прошипела медкрасавица. –Что. Ты. Там. Делал? – с расстановкой произнесла она. –Ну? Что. Ты. Там. Делал? –повторила она, и, не дождавшись ответа, стала трясти Макса за лацканы халата. –Ты расскажешь мне, пока я не подняла верхол. Ну?

Максим молчал, засыпая. Ему совершенно не хотелось разговаривать, а тем более что-то объяснять. Дознание прекратилось самым неожиданным образом. Прогремели шаги и открывшийся дверной проем заполнила фигура Пушкарёва-отца.

-Сестра, сестричка, родненькая…быстрее, –пролепетал он и кинулся назад.

-Ну вот. Молись, гаденыш. Не дай Бог… Сама удавлю, – пообещала девушка дремавшему Максиму, бросаясь вслед за Анютиным отцом. Он успел еще ощутить удар ненависти ее зеленых глаз, после чего провалился в сон.

-Интересно, что она подумала? А что бы я подумал, увидев такое? И вообще, что она видела? – уже во сне поинтересовался юноша.

Глава 3

На следующее утро новоявленный целитель проснулся еще до обхода. Виной тому были лучи раннего весеннего солнца и мягкие нежные прикосновения. Кто-то тихонько гладил его по лбу и щекам. Касающиеся лица пальцы пахли ароматным мылом, духами и лекарствами. Еще не открыв глаза, он догадался кто это.

-Пришли душить? – улыбнулся он, встретив на этот раз мягкий задумчивый зеленый взгляд.

-Ты меня простишь? – сдавленным голосом попросила Марина.

-А что случилось?

-Ты же должен знать!

-Но откуда, я уснул.

Медсестра, прерываясь и волнуясь, принялась рассказывать. Когда она вбежала в палату, то увидела, что отец склонился над девушкой. Подозревая самое страшное, она кинулась к ним.

-Смотрите сестра, смотрите же, –не веря себе, шептал мужчина. –Она открыла глаза. Она повернула голову! –А девушка улыбнулась и положила руку на руку отца.

-И тут, и тут…, –Марина стала запинаться. ?И тут этот мужчина, этот мамонт просто упал на табуретку и разрыдался. Ты бы видел… И я … тоже. – Здесь медсестра не смогла больше сдерживаться и разрыдалась.

-Значит, он очень любит свою дочь. А вы?

-У меня нет дочери, –недоуменно ответила девушка.

-Нет, а вы что плакали? И вот теперь…

– Она же начала двигаться! И это ты. Ты! А я думала…

-Что? – аж привстал от любопытства Максим.

-Плохо думала, –покраснела и вновь взахлеб разрыдалась совестливая девушка.

-А дальше что? – пытался расшевелить ее улыбающийся юноша.

-Кто ты? – вдруг, перестав плакать, спросила Марина. – Я никому не скажу. Клянусь. Ты хотя бы намекни. Ее отец сказал, что будет молиться за ангела-спасителя. Это получается… за Вас? – уже со страхом спросила девушка. Она даже не заметила, как стала обращаться с этим вчера еще сопляком на "Вы"

-Да что вы, пусть за профессора молится.

-Не надо "ля-ля". – Девушка заговорщески наклонилась к Максу и шепотом продолжила. – Когда я позвонила профессору домой, –а в случаях "ЧэПэ" надо его сразу вызывать, –он подумал, что "всё"… Я по голосу поняла. Потом говорю: "Она головой и руками двигает", –а он не верит. Ну, тут счастливый папаша трубку у меня вырвал, подтвердил. Когда В.И. примчался и посмотрел на то, что с ней творится, он сам чуть в обморок не упал. От удивления и от радости. Обследовал и все головой мотал… Вот… А Вы говорите: "Профессор". Он сам сказал: "Чудо". Скоро увидите, какой он сегодня. Уже идут. Ладно, потом. Она легко вскочила и выпорхнула из палаты.

-Доброе утро, –ворвался в палату профессор. –О, уже проснувшиеся? Ну, молодцом, молодцом. Давайте посмотримся. Та-ак. Общая слабость, но не столь значительная. Смотрим сюда… ножку на ножку… Та-ак. –Профессор с улыбкой уставился на пациента. –Выздоравливаем, мой друг, выздоравливаем. Если так пойдет дальше, то скоро… Но, не будем загадывать… кое-что я вам отменю. Из сильнодействующего. А то тошнит, небось? – испытующе заглянул в глаза Максиму хитрован – профессор.

-Вроде нет, –пожал плечами пациент.

-Это меня тошнит, профессор, – раздался хриплый голос с соседней койки. Реакция профессора на эту простую жалобу была потрясающая. Он возмущенно повернулся к встрявшему в разговор больному, затем замер, всматриваясь в выглядывающие из повязки глаза. "Заговорил", – констатировал он и почему-то вышел из палаты. Затем вернулся и, ощутимо сомневаясь в происходящем, обратился к Максимову соседу.

-Вы что-то сказали? – спросил он.

-Это меня от лекарств тошнит, – повторила "повязка".

-Он заговорил. Нет, он, правда, заговорил. Это неслыханно. Н е с л ы х а н н о – повторил он по буквам. –Просто поле чудес какое-то, –просиял он, наконец. –Голубчик, вас надо незамедлительно и самым тщательным образом исследовать. Вчера вы вдруг начали ходить. Ну, этого следовало ожидать…со временем. А сегодня он, пожалуйста, разговаривает! Готовьте на томографию, – распорядился он и вышел, что-то объясняя врачам и практикантам по-латыни.

И тут же в палату свежим весенним ветром впорхнула медсестра.

-Я сейчас сменяюсь. Но не уйду. Пока не скажете, кто Вы, – зашептала она. –Признавайтесь, признавайтесь. Ведь и его, – она кивнула головой в сторону соседа, –тоже Вы. Признавайтесь, а то все профессору расскажу.

-Марина, я вас очень попрошу, – для убедительности Максим заглянул в самую глубь зеленых глаз и продолжил – Ну, не надо…. Я и сам не знаю…

-Ну ладно. Я потерплю. Пока узнаете. Но за Вами должок тогда. Мое дежурство закончилось, –улыбнулась медсестра, забрала с тумбочек пустые склянки и вышла.

-Странная какая-то, –констатировал вдруг разговорившийся сосед.

-Это точно, ?улыбнулся Макс новому собеседнику.

-Хома, –представился парень, протягивая руку.

-Максим, – автоматически ответил наш герой, отвечая рукопожатием. –Кто? – спохватился он.

-Ты плохо слышишь или я тихо говорю?

-Нет, извини. Просто редкое имя.

-Редкое, –самодовольно подтвердил Хома.

Знакомство было прервано санитарами, увезшими обладателя редкого имени на назначенные счастливым профессором обследования.

-Удалось, могу, – осознал, наконец, подросток последствия ночных событий. Он представил плачущего от счастья Анютиного отца, ее полупрозрачную руку на здоровенной мужской ручище и у самого навернулись слезы. А затем его захлестнула теплая волна счастья. Ради этого стоит терпеть эту жуткую боль и эту слабость. С этим радостным чувством Максим вновь уснул, подставив лицо пробивающемуся сквозь давно немытые окна солнцу…

-Опять, –тоскливо подумал Макс, просыпаясь от сдавленного стона. Он вспомнил боль последнего "сеанса" и поморщился. Но тогда было надо. Там, как бы то ни было – девушка с тяжелой травмой. А здесь? За что терпеть? Тем более, что уже идет на поправку. Уколют и –боль пройдет. Он вновь взялся за книгу.

-Чего они тебя сегодня не колют? –спросил он через некоторое время.

-Отменили. Говорят, хватит, а то привыкну к наркоте.

-И что теперь?

-Терпеть надо. Теперь – всю жизнь терпеть.

-Это как, – всю жизнь?

– Вот так.

– Ясно, –вздохнул Максим, пытаясь не замечать перекошенного лица соседа и не слышать его прерывистого дыхания. Вот еще одного вылечили. Калекой. Нет, оно бывает, чтобы после операций боль возвращалась. Но на всю жизнь? Он вновь тяжело вздохнул, представив этот ужас.

-Может всё-таки, попросить?

-А завтра? И послезавтра?

-Ну, утихнет понемногу.

-Там какое-то давление высокое. Надо терпеть, привыкать.

-Ясно, –вновь вздохнул Максим, решаясь.

Когда сердобольная санитарка уколола-таки Хому и тот уснул, юноша собрался с мужеством, уже знакомым жестом протянул к голове спящего руки и начал посылать к кончикам пальцев то самое, поднимающееся откуда-то из глубин, тепло. Вскоре пальцы засветились. Ожидая удара боли, юноша закрыл глаза и стиснул зубы. Она пришла –столь острая, что Макс отпрянул от больного. Боль, пульсируя, начала утихать.

-Не смогу. Ну и пусть. Это его боль. И кто он мне? Еще неизвестно, чем это для меня обернётся. Я что, нанимался? –оправдывал он себя. Максим вытер выступивший на лбу обильный пот. "Как в парилке", – подумалось ему. Взгляд упал на пальцы – только их кончики чуть светились.

-Но ты же можешь! – уговаривал он себя. –Можешь. Неизвестно почему и неизвестно сколько. А если завтра эти чудеса закончатся? Всю жизнь будешь жалеть. Ну, еще разок. Ну, потерпи. –Он вновь приблизился к спящему. И теперь боль оказалась терпимой.

"Вот что значит правильно настроиться", – решил подросток и стал посылать вновь появившиеся лучи из пальцев в голову больного соседа. Он заставлял себя не думать о боли и сосредоточиться на болезни. Вскоре он увидел ее – черное вспухшее пятно, пульсирующее при приближении струек света. Было видно, что, как и с Анютой, здесь не обойдется без борьбы и значит – без еще большей боли. Целитель уже не произносил заклинания – понял, что прежде они были нужны, скорее всего ему самому. Теперь он мысленно видел, куда следовало направить эту исцеляющую силу. Он видел и то, как съеживается и напрягается черная опухоль. "Еще немного, еще чуть-чуть", –шептал Максим. И вот он увидел и почувствовал, что зло сдалось. Не отступило, а именно сдалось, распалось на мелкие комочки, которые рассыпались на песчинки, уносимые из мозга вон. В этот же миг утихла и боль, хотя лучи еще не померкли. Любуясь своей работой, юноша распылил лучами и несколько других темных пятнышек. Затем всё закончилось, словно сработал выключатель. Макс, шатаясь, дошел до своей кровати, упал на нее и немедленно уснул. Он не заметил, а если бы и заметил, то уже не смог бы обратить внимания на то, что его пациент раскрыл ранее прищуренные глаза. И теперь, когда один юноша спал, второй, повернувшись на бок, долго рассматривал своего таинственного соседа. Но исцеленный мозг тоже требовал отдыха, и вскоре крепким сном уже спали оба подростка.

-Ну, братец, ты, наверное, инфекционный, – вновь разбудил его голос профессора. ?Теперь и соседа заразил. Слышишь, какие рулады накручивает.

Максим проснулся и признал правоту "В.И." Действительно, невысокий хрупкий подросток храпел воистину по-богатырски.

-Я пробовала их будить. Обоих. Потом решила –пускай до обхода, –оправдывалась медсестра.

– Ничего-ничего, им обоим на пользу. Особенно малому. Он давно сладко не спал. И вряд ли это, к сожалению, надолго… Так что, пускай отоспится. А с вами, молодой человек, нам пора позаниматься серьезно. Так что, сразу после обхода – милости прошу в мой кабинет. С сим пока и расстанемся.

-А со мной? – произнес переставший храпеть Хома.

-Ну раз проснулся, давай посмотримся. Так… Смотрим сюда… А если сюда? Что за черт? – вдруг воскликнул эскулап, но взял себя в руки. –Так… –протянул он, всматриваясь в глаза больного. Та-ак… А если попробовать руки вперед? Та-ак… А если ногу на ногу? Та-ак. Как самочувствие?

-Спасибо, как никогда, –и мальчишка вдруг широко улыбнулся.

-И голова не болит? – еще более внимательно присматриваясь, спросил Василий Иванович.

-Совсем.

-Ты мне признайся, куда свое косоглазие дел?

-И оно тоже?

-А ты не спрашивай, ты в зеркало погляди… Да-а. Тут осмотром не обойдешься. Ко мне в кабинет! Немедленно! А ты, –он обернулся ко второму подопечному, –ты, брат, извини, но подождешь. Здесь такие дела творятся. Боюсь сглазить, но …

-Еще чего, я сам пойду ,– отпирался в это время Хома от санитарок, вознамерившихся отвезти его на каталке.

-Хорошо. Пусть пробует, –согласился врач. –Только, дружок, медленно, и если вдруг что…

-Не будет "вдруг", доктор, –уверенно заявил подросток. –Идемте, –и он в сопровождении белых халатов вышел.

Оставшись один, Максим попробовал разобраться в своих ощущениях. Не было никаких сомнений – в нем проснулась какая-то странная сила. И он может ею лечить. Но чем сильнее болезнь, тем больнее ему самому. Или чем больше надо отдавать сил, тем больнее? Но силы восстанавливались все быстрее. Вот и сейчас. Вчера чуть до койки доволокся, а сегодня даже врач не заметил. Или заметил? Максим потянулся за зеркальцем и внимательно рассмотрел свое отражение. Конечно, похудел – вон, скулы торчат. Конечно, побледнел. Но в остальном…

-Красавец, красавец, –перебил его размышления голос сестры-болтушки. ?Хоть ты не изменился, а то, думала, не двое суток, а два месяца отдыхала.

– Не изменился? – уточнил Макс, решив не обижаться на "красавца".

-Ну, по сравнению с некоторыми. Эта знакомая твоя. Уже ест сидя. И собственными руками. Этот парнишка – как ракета понесся. А думали – на всю жизнь инвалид. Да и ты – сколько пластом лежал, отец здесь дневал и ночевал…

-Папа? – изумился он.

-Ну и что? Здесь многие так. И отец твой, когда из столицы вернулся.

-Из столицы?

-Да ты, мальчик, еще туго соображаешь. Героя-то только в столице вручают. Чем ты вообще здесь занимался? Ничего не знаешь. Или профессор тебя так оградил? На газеты, которые ты просил. Я взяла разные, там и пишут по-разному, но в главном – одинаково.

Продолжая тараторить, Светлана положила ему на тумбочку ворох газет, автоматически что-то поправила, что-то убрала, открыла форточку, раздвинула шторы и кинулась к выходу за завтраком.

-Ну, теперь ваша палата на самообслуживании. И есть пора ходить самостоятельно. Побегу. Там новых тяжелых привезли в другую палату. Потом забегу.

Максим опять остался один и, потихоньку облизывая ложку с ненавистной манной кашей, взялся за газеты. Когда, наконец, врачи отпустили его соседа, юноша уже прочитал репортажи о подвиге отца. Он не соврал профессору – в памяти отчетливо всплыла картина авиакатастрофы. И воспринимал он это довольно спокойно.

"Неужели из-за этого?" –недоумевал он. "Ну если бы отцовский самолет рухнул, если бы уже в штопор ввалился. И то есть возможность катапультироваться. Вот когда надежды не осталось… Но такого не было. Судя по этим очеркам, батька не штопорил. Даже не пикировал. Неужели я такой хлюпик? А если бы на его месте был я?" Стало стыдно.

-Может, уколы уже не потребуются, –перебил его грустные размышления Хома. Врач сказал. А ты как думаешь? – он испытующе взглянул на соседа.

-Надо всегда надеяться на лучшее, –нейтрально ответил Максим.

-Ладно ?, вздохнул выздоравливающий. ?Слышь, а не пойти ли нам во двор, воздухом подышать?

-Пошли!

-Постой, –одернул этот порыв Хома. –Тебе сначала к профессору. Он ждет. Тебя проводить?

-Еще чего? – изумился Максим и вышел в длинный прохладный коридор. Сегодня днем здесь было оживленнее. Передвигались с процедур и на процедуры разной степени транспортабельные больные, сновали медсестры, повезли на каталках неподвижные тела.

Операционный день? Или срочные операции? Одну из каталок вывозили из реанимации, и Максим мельком увидел там действительно сидевшую Анюту, беседующую с отцом. Точнее, что-то оживленно рассказывал офицер, а девушка улыбалась.

В кабинете профессора юноша пробыл довольно долго. Василия Ивановича мучил окончательный диагноз. Он боялся ошибиться. Теперь, на тридцатом году работы! А что прикажете делать? Выставляешь диагноз: "Безнадежна", а больная резко выздоравливает. Поправляешься, пишешь – полная обездвиженность, а больная тебе кукиши показывает. Ну, в переносном смысле слова. Уже надо из реанимации переводить, чтобы другие тяжелые ее не шокировали. У другого молодого человека на фоне травмы диагностируется опухоль мозга. Пора уже в онкологию переводить, а он нате вам – не только опухоль рассосал, но и от врожденного косоглазия избавился. Ладно бы только по томографии. Так ведь сам оперировал, сам! И все видел! И плакал от бессилия… А этого мальчика и не оперировал даже. Но тоже – столько времени без сознания. Думалось, вот-вот начнется…. А он – пожалуйста. Сидит и довольно толково на всё отвечает. И в себя пришел в один день с этими двумя. Или нет…. До операции Пушкаревой. Значит, он первая ласточка в этих чудесах. Ему первому и двигаться. Значит – тяжелый шок? С сотрясением? Видимо, да.

-Вот что, Максимилиан, пора домой.

-Да? – искренне обрадовался мальчишка.

-Ну, ну, не сегодня. До конца следующей недели не отпущу. Пройдешь еще укрепляющие ванны, электрофорез, массаж. А там – и домой. Если, конечно, все будет хорошо.

-Будет, обязательно будет, Василий Иванович!

-Такой оптимизм – вещь хорошая. Ладно, иди. Родителю я сам позвоню.

-Ну что? – поинтересовался ожидающий его у двери Хома.

-Выпишут. Через недельку, –сообщил Макс, когда они по витой лестнице спускались во двор. –Странная лестница какая-то. Винтовая, как в замках.

-А это и был когда-то замок.

-Врешь!

-Еще чего. А ты не знал? Конечно, разве вас это интересует? – зло ответил Хома.

-Почему, меня очень интересует. Я люблю историю.

-Ты, наверное, да. – Мальчишка долгим взглядом впился в лицо своего нового знакомого, но тот, занятый переставлением ног по лестнице, не обратил на это внимания.

-Да ты еще слабый, –понял вдруг Хома, увидев, что Максим остановился, вцепившись в перила. Он крепко взял попутчика под руку и вывел, наконец, на свет.

-Просто давно далеко не ходил, –сконфуженно улыбаясь, объяснил юноша свою слабость, когда они устроились на скамейке.

-Ладно тебе… –начал, было, Хома и тут же прикусил язык, чтобы не вырвалось:

"Уж я то знаю". Он понял, что по какой-то причине его спаситель желает держать всё в тайне. А в голове сейчас было так ясно и на душе так легко, что он был готов исполнять любые желания таинственного соседа. Лишь бы не вернулась ужасающая боль.

Максим молчал, подставив солнечным лучам лицо. И, странное дело, казалось, что Солнце быстро возвращает ему силы. Он упивался весенними лучами, как жаждущий упивается родниковой водой. Измученный опытами по целительству юноша впал в состояние, похожее на купание в теплых ласковых волнах.

-Знаешь, –сказал он через несколько минут. –Вот идешь в школу, а кто-то свистит тебе. Посмотришь, –никого. А потом голову поднимешь – сидит вот такая мордашка и поет. – Макс, не открывая глаз, кивнул в сторону гигантского каштана. Хома тоже взглянул в ту сторону.

-Шпак, – констатировал он, продолжая хрустеть чипсами.

И, действительно, на ветке купался в солнце, распахивая навстречу ему крылья и распевая свою неповторимую песню, скворец.

-Да, птичка, –согласился Максим. –Иди сюда, птица, – погруженный в свои мысли рассеянно позвал он. "Птица", она же "мордашка", вдруг прервав свое выступление, спорхнула с ветки и приземлилась на плече у позвавшего.

-Ты видел? Наверное, ручная, – удивился юноша. –Дай ему своего чипса, –обратился он к Хоме. Тот в изумлении протянул пестренькой птичке хрустящий кусочек, но скворец, испуганный этим движением, взвился ввысь и скоро вновь угнездился на прежнем месте.

-Видишь, даже птицы не едят этой гадости, –всё также, не открывая глаз, прокомментировал Макс.

-А еще раз можешь? –не обращая внимания на антирекламу, спросил Хома.

-Что? – не понял собеседник.

-Ну, это –приказать, чтобы прилетела.

-Не-е, это она сама, –ответил подросток, вновь погружаясь в негу.

Хома ехидно покачал головой, типа "знаем-знаем", но спорить не стал и замолчал, пялясь по сторонам и хрустя так не понравившимся незнакомому скворцу угощением.

Максим же в это время впитывал солнечные лучи. Он чувствовал, что солнце быстрее всего восстанавливает его силы, что он здоров, что слабость вызвана только опытами по целительству, и что для быстрого восстановления ему необходимо вот это – солнечные лучи. Очень легко думалось, и подросток вновь попробовал сделать выводы. Во-первых, этот неожиданный дар. В принципе, он может сейчас пойти к профессору и продемонстрировать это на новых или старых безнадежных больных. Он представил себе эту картинку. Изумление, слава…. Слава? Запрут, и будут исследовать. А потом толпы больных начнут приставать. Он вспомнил, как объявился в городе некий "святой" и как окружала его толпа больных и калек. "Им то всем хорошо исцелять", –обиженно подумал юноша. "А тут одного исцелить – такая боль. Потом всё равно скажут, что самозванец. Или запрут особо приблатненных исцелять. Нет. Не хочу! Буду молчать. А там –посмотрим", –принял он решение. Подросток открыл глаза и осмотрелся, наконец, вокруг. Действительно, больница была помещена в бывшем дворце. Или поместье. Или замке. Пышное, но запущенное здание летом наверняка утопало в зелени каштанов. Но сейчас на вековых деревьях только-только проклюнулись листочки. Поэтому старое здание, как и Максим, сейчас лениво грелось в весенних лучах. Юноша вдруг отчетливо понял, что выздоровел. Ему хотелось общаться с друзьями, читать интересные книги, болтаться по вечерам по городку, тайком пробираться на аэродром, и даже … пойти на уроки! Последнее желание было настолько удивительным, что он даже потряс головой. Может, он все-таки болен? Нет, его нестерпимо потянуло на занятия. Какое-то сладостное предчувствие новых чудес манило его, и юноша решительно поднялся со скамейки.

-Пора! – сообщил он сам себе, но был неправильно понят Хомой.

-Если боишься простудиться, то иди. Я еще посижу. Внутри такая вонища…

-Из-за нас и вонища. Что я, что ты – сколько под себя гадили?

-А пусть бы сразу же убирали. За это им и платят, – свернул второй подросток ответственность за запахи. Тебя проводить? – вдруг проявил он заботу.

-Да нет. Я сам.

Максим на одном дыхании поднялся по крученой лестнице на третий этаж и промелькнул по коридору, остановившись у дежурного стола.

-Светланочка, а когда меня выпишут? –спросил он спину болтающей по телефону медсестры.

Возмущенная таким обращением, Светланочка вскочила и резко обернулась. Но, увидев улыбающегося пациента, почему– то перекрестилась и тяжело осела на стул.

-Чудеса, – прошептала она.

-Что? Что? – пытался уточнить заинтригованный подросток.

-На себя посмотри, "что", –посоветовала медсестра. – Час назад я тебя отпустила во двор. Белый как смерть ("тьфу, тьфу, тьфу") был. А теперь? Кровь с молоком?

-Загар. Весеннее солнце, – даже не заглядывая в зеркало, оправдывался Максим. По собственному самочувствию он понял – девушка не врет.

-И ты туда же. Чудеса продолжаются, –констатировала она. –Когда выпишут? Пока полностью не исследуют ваши случаи – не выпишут.

-А сколько это – полностью? – озадаченно попытался уточнить юноша.

-Это у профессора спроси… Сейчас даже вахту сдавать не хочется, –продолжила она. –И Маринка молчит. Что не спрошу о той ночи – "Не помню", говорит. А ведь она-то всё помнит, язва эта.

Максим сел рядом на убогий стул и удивленно уставился на медсестру.

-Ну, чего зенки вылупил? Тоже влюбился? А я говорю – язва! – почему-то озлилась медсестра. –Послушай, парнишка, я знаю, что говорю. И если она молчит, значит…

"Я ее просил молчать", –вспомнил подросток. "И она молчит. Очень мило. Может, еще и гипноз? Или что?" Он вспомнил сегодняшнего странного скворца и решил провериться.

– Пора спать, – скомандовал он болтушке. Та вдруг прервала свою изобличительную речь, зевнула и стала расстегивать халат.

"Может, прикалывается?" – подумал Максим, когда толстушка расстегнула последнюю пуговицу. Но девушка аккуратно повесила халат на стул и стала стягивать свитер.

– Абы что, – прокомментировал происшедшее Максим, и, прикоснувшись к спящей, произнес: "Подъем! Быстро одеться!" Девушка стремительно вскочила и в пределах своей сноровки быстро накинула халатик.

– Проснуться!

Медсестра рванулась за стол и через минуту щебетала с кем-то по телефону. Судя по голосу, она ничего не помнила.

– Черт! Вот, черт побери! – полувосхищенно, полуозадаченно пробормотал Макс.– Значит могу? И профессора можно вот так попросить? И еще много чего, – мелькнула у него мысль. Это как Мессинг? Тоже неплохо.

Рассуждения были прерваны появившимся Хомой. Тот вновь был хмур и неразговорчив. Впрочем, и Максиму было не до разговоров. Он открыл толстый том Дюма и погрузился в роман, разбавленный его же грезами. И только перед вечерним обходом он, узнав, что будет профессор, сказал Хоме, что, видимо, его очень скоро выпишут.

Глава 4

Вечером, заглянув в неожиданно ярко-голубые глаза добрейшего Василия Ивановича, он, не осмеливаясь командовать, попросил: "Выпишите меня, пожалуйста, завтра".

-Но мы же с вами, юноша, договорились… – начал профессор.

-Но доктор… Я уже почти здоров. Мне нечего здесь делать… Мне пора домой. Мне надо в школу, – просительно, но твердо ввинчивал он в глаза врачу свои желания.

-Нет, каков наглец! – прокомментировал мнение больного профессор, обращаясь одновременно и к молодым людям в халатах, и к Хоме. ?А впрочем…

– Надо, профессор, надо, –подыскивая убедительные слова, продолжил Максим. –Вы завтра утром поймете, что надо.

-Вы наглец, молодой человек. Вот с каким контингентом приходится работать, – вновь обратился он к сопровождающим его. –Только-только очухаются, а уже командуют. Впрочем, динамика выздоровления очень впечатляющая. Да я вам потом в кабинете расскажу и об этом случае. А это – наш Хома, наша гордость, наш уникум. Я его сейчас бегло осмотрю… Как вам известно, более тщательные у нас утренние обходы. А этот –больше всего ради вас. Прессу мы все уважаем.

"Журналисты", – похолодел Максим. Надо же было ему перед прессой… А если бы профессор… Или он бы не те слова нашел. Гоняйся потом за каждым, чтобы забыли. Но всё-таки надо быть осторожным. А я и был. Довольный собой, подросток с улыбкой наблюдал, как доктор тормошит Хому, одновременно давая осторожные комментарии для прессы.

-Теперь ты звезда, – обратился он к Хоме, когда посетители ушли. –Будешь в газетах. Больше, конечно, о профессоре, но и о тебе не забудут.

-А о тебе?

-Мой случай не уникальный. Даже не вспомнят, – пожал плечами Максим.

-А тебя завтра выпишут?

-Хотелось бы.

– Значит, выпишут. Профессор, он, наверное, тебе, как тот шпак, –пробурчал Хома, гася свет и отворачиваясь к стене.

-Что-то понял, – решил Максим, сладко зевая. Но предчувствия новых встреч, новых возможностей и новой жизни были столь сладки, что он отогнал мыслишку о Хоме.

"Да ну его", – решил юноша, засыпая. Сейчас ему грезились таинственные подвиги, и всяческие романтические способы применения своих новых дарований. Очень некстати оказался под рукой "Монте-Кристо". А, может, и вовремя? Черт его знает, что натворил бы подросток, и какие скандалы разразились бы, если бы вместо этой книги кто-нибудь подсунул ему "Эммануэль".

-Ну что же, пора. Думаю, залеживаться тебе не следует. Динамика исключительно положительная. Пора, –профессор тяжело вздохнул. –Пора, –повторил он. –Отцу я позвонил, так что прощайся.

-До свидания, профессор, спасибо вам, – начал Максим.

-Да нет, – рассмеялся Василий Иванович. –Не со мной. С новыми знакомыми, с друзьями, так сказать, по несчастью, с обслуживающим персоналом. А мы с тобой попрощаемся попозже. Когда тебя забирать приедут. А вас, молодой человек, попрошу в кабинет, –кивнул Хоме профессор и, ссутулившись, вышел из палаты.

-Чего это он? – поинтересовался Макс, когда из палаты вышел и Хома.

-А, всё эта пресса. Вчера приходили, видел? Он перед ними бисер метал, а они… Там, в четвертой палате, –очень тяжелый. Тоже профессор оперировал. Половину мозгов удалять пришлось. Так он – родственничек одного из этих журналистов. Ну вот тот и говорит в конце этого интервью: "По какой таксе Вы эти чудеса устраиваете? Вот за Богдановича Вам что, недоплатили? При одинаковых травмах одна уже ходит, а он – в сознание не приходит"? Ну что тут ответишь?

-Ну, что время не пришло.

-Нет, наш В.И. врать не будет, – с гордостью отвергла эти предложения Светлана, заканчивая утреннюю уборку. –А ты, вот, выписываешься.

-Ну….

-Счастливо тебе, – привычно пожелала медсестра и выскочила передавать смену.

"Не знает и ничего не помнит", – понял подросток. Это радовало, но и вызывало грусть. Он тут такое сделал… и никто не ценит. Не знают. Думают, профессор. Сердце на мгновение обожгла ревность, но сейчас же уступила место здравому смыслу. Никто ничего не знает. Сам хотел этого. Профессор… хороший добрый старик. И такие операции! А сейчас – на тебе. Не верят. Он вспомнил согбенную спину профессора, вспомнил, каким счастливым майским жуком он влетал, когда дела больных шли на поправку.