Телестудия в Малой Верейке (Семилукский район Воронежской области) и в самом деле работает изумительно. Вещание — ежедневное… До недавнего времени каналом руководил Виктор Степанович Фоменко, учитель английского языка в верейской школе. По понедельникам телевидение поздравляет именинников; затем выступает председатель верейского колхоза имени Карла Маркса Олег Григорьевич Лепендин. Лепендин молод, однако председательствует с 1989 года; до этого тридцать лет колхозом управлял его батюшка, руководитель известный в свое время, даже знаменитый. Сам Олег Григорьевич человек просвещенный, кандидат экономических наук, и нужно сказать, изо всех сил он старался сохранить хозяйство в приличном состоянии. Живота не жалел — в этом году под следствие попал. Между прочим, не корысти ради совершил он «бестактную банковскую операцию», а чтобы колхоз остался колхозом. Один чрезмерно урожайный год (цены на зерно упали вдвое) и один совсем не урожайный в пыль стерли полувековой труд Лепендина-старшего и Лепендина-младшего. Нелегко пережить такой удар. И гордость колхоза — единственная в России сельская телестудия с центральной лицензией — ничем тут не может помочь. Но что делать, жить-то надо. Работать-то надо — и по вторникам телеканал поздравляет именинников. Потом зачитываются рекламные объявления. Следом идет новостной блок, потом острокритическая рубрика «Сегодня у нас в запое…», а после нее библиотекарь Нина Ивановна Лепендина делает обзор центральной и региональной прессы. В среду опять поздравляются именинники, читаются объявления, далее идет острокритическая рубрика «Сегодня у нас в запое…» — и эфир предоставляется заведующей сельским медпунктом. Познавательный рассказ о том или ином заболевании. Полезные советы. Но заканчивается передача всегда одинаково — в очень жесткой форме селянам напоминают о вреде пьянства. В четверг (после поздравления именинников и острокритической рубрики «Сегодня у нас в запое…») транслируется самая популярная передача телестудии: «Герой дня». Запись передачи проходит в колхозном баре. Это симпатичное помещение с несколько брутальным дизайном. Бар открыт сравнительно недавно; выступая на открытии, Олег Григорьевич Лепендин говорил, что желал бы утвердить в колхозе традиции культурного пития. Героем всякий раз избирается колхозник, отличившийся трудовым энтузиазмом в последнюю неделю. Беседа ведется непринужденно, так как колхоз выделяет герою и его интервьюеру бутылку водки с закуской. Высокий градус откровенности придает разговору остроту и интригу. В пятницу телеведущий поздравляет именинников, транслирует острокритическую рубрику «Сегодня у нас в запое…», и в эфир выходит передача «События и судьбы». Передача эта — вторая по популярности после «Героя дня», это рассказ «о судьбах и сегодняшнем дне» заслуженных жителей села. Телевизионщики приходят к своим героям домой; помимо всего прочего, они говорят о доходах и расходах, о хозяйстве, о новых покупках. Фантастическая по своей увлекательности программа!
Ну а в субботу и воскресенье сельское телевидение поздравляет именинников.
Ну и как такое вещание может не быть популярным? Затаив дыхание, смотрят передачи в Малой Верейке и еще в четырех населенных пунктах, куда, благодаря возвышенному положению антенны, доходит сигнал. Прав, прав Егоров: умело работающее маленькое телевидение мощный инструмент самопознания деревни.
IV.
— Александр Владимирович, — спрашиваю я, — а церковь вы не хотите в деревне построить?
— Тут уж надо выбирать, — отвечает мне Егоров, — либо церковь, либо телевизор. Нет, мне бы еще тротуары и фонари. Я недавно прочел про участкового Андруховича, который стал поселковым главой. Представь: Красноярский край, тайга, а они в свое село 320 фонарей привезли. Контейнеры для мусора расставили. А теперь собираются возле поселка парк разбить. Со скамейками, с лимонадом и мороженым, с оркестром! Знаешь, что он говорит? «Тротуары могут изменить жизнь!»
Я читала про Андруховича. И много чего о нем знаю — например, то, что он искоренил в своем районе преступность самым заманчивым для Егорова способом: начал снимать на видеокамеру сельскую криминальную хронику и транслировать ее по местному телевидению.
Они, надо полагать, похожи — Андрухович и Егоров. Уж точно один тип — социальные изобретатели.
Работа эта государственной идеологической машиной безнадежно запущена. Нет образа праведника и маленького героя, не понятно, с кого брать пример, какую именно модель жизни следует считать эталонной; к какой из форм благополучия следует стремиться самому простому, самому тихому русскому человеку, живущему в сердце России, и какие практики следует использовать, чтобы достичь желаемого. Много работать? Но в деревне все много работают. Научиться довольствоваться малым в стране, которая изнемогает от страстного желания довольства?
А Егоров, глядя в темное окно, мечтательно бормочет:
— Отделиться! Замкнуться на себе! Свое телевидение даже лучше, чем свободная экономическая зона — это свободная идеологическая зона! Научиться завидовать друг другу, а не кобыле с ОРТ. Да заинтересоваться друг другом, наконец!
Судьба продавщицы
Иллюзия обладания
I.
«Нередко приходится слышать о „продавщицах“. Но их не существует. Есть девушки, которые работают в магазинах. Это их профессия. Однако с какой стати название профессии превращать в определение человека?» Вот так бы и начать свою заметку — деловито, но с душой, и не без уместного морализма. Но так начинается рассказ «Горящий светильник» О?Генри, писателя, который, собственно говоря, и сделал тип продавщицы совершенно бессмертным. «Горящий светильник» — героическая ода. Продавщица О?Генри — это простая и честная девушка, не боящаяся жизни. Досконально изучившая женщин и взявшаяся за изучение мужчин; открыто признающая магазин филиалом музея, эдема и брачного рынка. Она не стесняется своей жажды разбогатеть, но умеет учиться у дорогих вещей благородству. Такова версия одописца — аристократические вещи облагораживают; мещанские шмотки — губят. Иллюзия обладания недешево стоит маленьким продавщицам: не каждая справляется с хищным напором нехороших вещей.
Совсем не русский, и уж вовсе не советский тип: ведь какая картина встает перед умственным взором соотечественника, когда он слышит бакалеистое, мясо-молочное, мануфактурное слово «продавщица» — стоит ли трудиться перечислять детали?
Юная дебютантка, задавленная горой безжалостного товара (все больно), или безжалостная ражая тетка возле голой полки — разница, согласитесь, имеется. Но время идет, вещи заваливают Москву, приезжают в нее молодые девушки, считающие всякий дорогой магазин филиалом музея, эдема и брачного рынка. Кто такие? Чего хотят? Недавно полоумные резиденты Камеди клаба мило пошутили: «Кто знает, куда деваются постаревшие секретарши и продавщицы бутиков»? Наши продавщицы бутиков еще не успели постареть. Неплохо бы узнать о них побольше — пока они еще не стали «типом».
II.
«Лу и Нэнси были подругами, — так писал О`Генри, — они приехали в Нью-Йорк искать работу, потому что родители не могли их прокормить. Это были хорошенькие трудолюбивые девушки из провинции, не мечтавшие о сценической карьере». А наша героиня Лиза выросла на окраине Москвы, на периферии города. Грозно, днем и ночью, горели капотненские факелы в окнах ее квартиры, сеяла пороша, во дворе было нехорошо; и Лиза решила, что если она не вольна в выборе жилья, то уж работать обязательно будет в центре Москвы. И, по возможности, с красивыми людьми или красивыми вещами. В 1997 году Лиза получила диплом Московского педагогического института (учитель английского/французского языков); а в 1998-м устроилась на работу продавцом-консультантом. В бутик. Десять лет подряд работает она в модных лавках Москвы и, будучи девушкой очень и очень наблюдательной, служит для меня неисчерпаемым источником специальных знаний.
— Расскажите, Лиза, что это такое — быть продавщицей бутика, — прошу ее я.
И Лиза рассказывает:
— В девяносто восьмом году я работала в меховом бутике «Гренландия» — в то время очень модном и чуть ли не самом дорогом. Красивый был магазин, что-то в нем брезжило от старосветского шика — ковры, кресла, кронштейны-плечики деревянные.
И вот однажды вечером входит в магазин компания денежных мужчин — все высокие, полные, веселые, в дорогих дубленках, с дамами; такая вокруг них атмосфера шампанская. С мороза, румяные, шумные, коньячком запахло, жареным-пареным… Обычно, когда входит многообещающий клиент, продавщицы ведут себя как таксисты в Шереметьеве — если не твоя очередь обслуживать, а ты вперед поспешаешь, то могут и на прическу плюнуть. Бывало, бывало такое — особенно десять-то лет тому назад, когда все только начиналось.
А тут, гляжу, все продавщицы исчезли. Пустой зал. Последняя в двери для персонала застряла, трепыхается. А меня-то в этой «Гренландии», как новичка, еще на варежках держали. Продавала я только перчатки. Я подумала, что-то в магазинной подсобке случилось, и тоже побежала. А в коридоре стоит директор и говорит мне ужасным шепотом:
— Быстро в зал. Если ты сумеешь обслужить сургучей, получишь премию.
И пошла я назад. Иду и думаю: «Сургучи — это, наверное, название преступной группировки. Сейчас им что-то не понравится, и они меня убьют». Вот этот день я и считаю своим профессиональным крещением.
— Да что ж вы, Лиза, на самом интересном остановились? Что там дальше было?
— Ничего особенного не было. Сургучами, как я в тот же вечер выяснила, в некоторых магазинах называли покупателей из Сургута — людей широких (особенно по тем годам), нетерпеливых, любящих чрезвычайный почет и подчеркнутое уважение. Справляться с ними тяжело — помню, дама из той компании муфту себе на голову натягивала, в уверенности, что имеет дело с оригинальной меховой шапочкой в стиле «труба». А заказ был такой: «Одень мне блондинку!» Заставляли своих девиц мерить шубы и ходить как по подиуму. Но дамам это занятие даже нравилось. Ну, задержали на час закрытие магазина. Этим все и кончилось. А директор из своего кабинета так и не вылез.
А потом уже я работала в бутике итальянской одежды; продавали мы несколько очень даже известных марок. Там прошла настоящую школу. Директором работал такой говорливый умник и зануда — Сахар Медович. А главным менеджером — молчаливая Гиена Уксусовна.
Медович обучал теории. «Вещи, — говорил, — должны казаться недоступными, а быть доступными. А продавщицы — казаться доступными, но быть недоступными».
И еще: «Отгадайте загадку: какая дама до могилы остается девушкой, даже если у нее дети есть? Зря кощунствуете; отгадка — продавщица».
А Гиена Уксусовна на каждую просьбу об отгуле или робкую претензию (почему обеденный перерыв всего полчаса?) отвечала: «Напишите письмо на адрес Фронта освобождения садовых гномов, там вам помогут», и запрещала нам улыбаться.
— Почему запрещала? Общее мнение, что в бутиках должны работать именно что улыбчивые продавщицы.
— То-то и дело, что общее мнение. Корректная улыбка, сопутствующая слову «здравствуйте» — и это все. Потом — открытое доброжелательное лицо и никаких улыбок. Ни в коем случае не шутить — смех в торговом зале так же недопустим, как в спальне. Всякому кажется, что смеются над ним. Запрет на тонкие улыбки при общении с клиентом — обязателен. Продавщицы, хихикающие друг с другом — вон из профессии!
Вообще же про бутики пишут чаще всего ужасные глупости — я не имею в виду, разумеется, специальные издания, которые профессионально занимаются фэшн-критикой.
Но если что-то бытовое — то исключительно в стиле «она работала в бутике в Бирюлево, пока ее парень не выкинул с работы». И все, главное, пишут об одном и том же: каждая продавщица мечтает выйти замуж за богатого покупателя. В дорогих магазинах продавщицы ведут себя так высокомерно, словно сами зарабатывают столько же, сколько их клиенты. Или: невозможно терпеть, когда навязчивый продавец ходит за тобой по пятам и дышит в затылок, как будто боится, что ты что-нибудь украдешь.
Или — тошнит от таких продавцов, которые хотят обслуживать только тех покупателей, которые «точно что-то купят». И уж обязательно — запретите продавщицам спрашивать «Могу ли я чем-нибудь вам помочь?»
— Но ведь действительно очень раздражает, когда продавщица тихо ходит за спиной и каждые пять минут спрашивает: «Могу ли я чем-нибудь вам помочь?»
— А вы знаете, что в девяноста случаях из ста нам отвечают одно и тоже — «Помогите деньгами»? И ничего, кушаем. А ходит продавщица за покупателем оттого, что показывает таким образом своим коллегам, что вы — ее клиент, чтобы продажу записали на нее. И подчеркнутое равнодушие к праздному зеваке будет только в том магазине, где работники живут на проценты с продаж. В магазине же, где продавцам платят стабильную зарплату, зеваку обслужат так же вежливо, как и постоянного клиента. Так что все, что вас раздражает в бутиках — это ошибки не продавцов, а менеджеров. Я никогда не работала ни в Третьяковском проезде, ни в Столешниковом переулке, я служу в заведениях, которые принадлежат, так скажем, к высшему сегменту среднего уровня, и видела такое количество глупых менеджеров, что уму непостижимо.
Чего от нас только не требовали! Один мой начальник считал, что любым способом нужно наладить с покупателем эмоциональный контакт. Создать интригу меж собой и клиентом. Но нельзя использовать флирт или откровенную лесть — это самый низкий уровень интриги. А вот нужно сделать так, чтобы покупатель тебе нахамил! И отреагировать на хамство с кротостью пешего голубя. И все — покупателя невольно охватит чувство вины, а вину он неосознанно захочет загладить покупкой.
Кстати, старший менеджер того же бутика вычитал в неведомо каком американском исследовании, что вероятность покупки кроссовок на 84 процента выше в магазине, наполненном цветочными ароматами. Какая тут закономерность? Не понять. Но с тех пор мы плавали в ландышах и незабудках. Во многих «приличных» магазинах на работу стараются брать более или менее обеспеченных девушек и еще дополнительно воспитывают в них «чувство собственного достоинства» — потому как считается, что и неласковость, и навязчивость — следствие плохого воспитания, зависти и нищебродского образа жизни. Целыми днями девушкам говорят: вы должны полюбить наши вещи. Это НАШИ вещи. Вы все про них знаете. Вы не продавщицы — вы фэшн-консультанты. Вы — знатоки моды. Вы — хранительницы сокровищ, бла-бла-бла. А потом удивляются, с чего это хранительницы с ленивым прищуром смотрят на скромно одетую покупательницу. Вообще скромно одетый покупатель — мощный мифологический герой всякого бутика. И мифы эти прекрасны — в каждом магазине тебе обязательно расскажут про сивовласую старушку в ветхом шушуне, которую охранник было отказывался пускать в магазин и которая скупила всю новую коллекцию Akira Isogawa. Или про женщину в драных штанах, которая оказалась Анной Винтурой в отпуске. Или про мужика в грязных джинсах, который утром первого января по всей Москве искал ювелирный бутик, где ему продадут бриллиантовые запонки за восемьдесят тысяч долларов. Это моление о чуде, фильм «Красотка» в русских снегах.
— Но, Лиза, между прочим, ситуацию вы описываете хрестоматийную, из учебника, из базового курса продаж: «Одна из типичных ошибок магазинов, начинающих работу в высшем сегменте, — определение продавцами статуса покупателя по одежде и внешнему виду». И там же задачка: «Вы приезжаете в офис к клиенту, и в кабинете вас1909 ждут два человека — один в костюме, в накрахмаленной рубашке и при галстуке, а второй — в джинсах и свитере. Кто из них начальник?»
— Ну да, да. Все знают, что на одежду смотреть нельзя, и все смотрят. Потому что джинсы и свитера тоже разные бывают, и опытная продавщица с точностью до евро назовет стоимость вещицы. Ну, а неопытная пусть верит в чудо. Но все равно, если подсчитать, кто кого больше обижает — продавцы покупателей или покупатели продавцов, мы окажемся в минусе. Нас обижают чаще. Самая гибель — это, конечно, вот какая тема: девушка и размер.
Приходит красавица и меряет десять пар штанов 28-го размера. У нее — классический тридцать второй. Естественно, штаны малы, но она с диким кряхтеньем их застегивает, и потом долго себя рассматривает.
Всякий раз мне говорит:
— Нет, не подошли! Крой неудачный — жмут в бедрах.
Вожусь с ней два часа. Конечно, хочу, чтобы она что-то купила: ведь видно, что и штаны ей нужны, и деньги есть, и только одна заминка — мозгошмыг насчет размера. Ну, не выдерживаю, говорю со всей аккуратностью:
— Позвольте, принесу такие же штанишки на один крошечный размерчик больше?
Ну и, естественно — не хотите ли, мусью, нашу русскую кутью:
— Вы меня плохо слышите? Я ношу 28-й размер, а ваши штаны плохо скроены. Вам понятно?
А потом садится на кушетку и полчаса беседует по телефону — жалуется на магазины и продавцов: «Обегала весь Столешник, только на хамство нарвалась». При этом, повторюсь, в Столешниковом переулке я никогда не работала. То есть сидит, врет, а нас как будто тут и нету. Да, вот еще беда — концепция «cost per wear». Кто ж ее придумал на нашу голову? Я вам сейчас попробую объяснить, что это такое: это когда высчитывается стоимость каждого отдельного ношения предмета одежды.
— Отдельного ношения, Лиза?
— А как еще по-русски сказать — поноски? Короче — висит жакет за тысячу евро. Ты объясняешь покупательнице, что перед ней жакет такого высокого качества, что его можно будет с удовольствием надеть сто раз. Следственно, цена одного ношения — десять евро. А рядом висит почти такой же жакет за триста евро, но его можно будет надеть — ну, раз двадцать, и стоимость одного ношения равна пятнадцати евро. Значит, по концепции «cost per wear» трехсотевровый жакет дороже тысячееврового. Понятно?
— Не особенно.
— Вот и покупательницам моим не особенно. Недавно одна дама слушала меня, слушала, а потом и говорит:
— Да вы что, голубушка, спросонья? Я и шубу-то свою сто раз не надену.
— А вот если бы вы, Лиза, потратили свое время на более скромную покупательницу, она б вас не обидела.
— А более скромная покупательница и жакет за триста евро наденет больше пятнадцати раз, так что вся арифметика к черту летит. Но за эти прелести отдельное спасибо нужно сказать нашему любимому менеджменту. Тут, может быть, клиент не слишком и виноват: сами на рожон лезем. Но зато как же мы боимся покупательниц, которые стресс заедают шопингом! Убили бы, убили всех негодяев-психоаналитиков, гораздых присоветовать даме снимать нервные нагрузки в магазине. Проблемы в семье? Успокойтесь, прошвырнитесь по бутикам, купите себя что-нибудь случайное, внезапное, необязательное, чего не купили бы в другое время. Потратьте деньги на себя! Удавить горе-советчика, только и всего. Приходит такая дама в магазин, и начинается техасская резня бензопилой. Товар — залежалый и зависелый. Платья с талией под сиськами перестали носить сезон назад, а ей нагло врут, что в магазине новая коллекция. Сумки — с Черкизовского рынка. Продавщицы — дуры. Дерзкие насмешницы. Вот эта беленькая должна быть немедленно уволена. Где менеджер зала? И, между прочим, если покупательница — постоянная клиентка, мы стоим и молчим. А менеджер бегает и утешает. Бывает, что и говорит нашей «беленькой» — вы, мол-де, милочка, уволены. Покиньте зал! Смотришь, покупательница и успокоилась. А «беленькая» просто-напросто — самая красивая девушка в магазине. Ее так увольняют по два раза в месяц. Потом она от этих постоянных клиенток в подсобке прячется. Тут уж невольно догадаешься, какие именно у наших покупательниц «нелады в семье».
— Лиза, а ведь вы же не любите покупательниц…
— А вы любите продавщиц?
— Я их пока не понимаю. Например, точно ли всякая продавщица хочет выйти замуж за богатого покупателя?
— Я бы сказала так — каждая продавщица хочет выйти замуж. Почему бы и не за покупателя? Прекрасно, если он будет богатым.
III.
«Поскольку пресыщенное поколение повсюду ищет тип, Нэнси можно назвать „типичной продавщицей“, — пишет в познавательнейшем своем рассказе О?Генри, — ее лицо, ее глаза, о безжалостный охотник за типами, хранят выражение, типичное для продавщицы: безмолвное, презрительное негодование попранной женственности, горькое обещание грядущей мести. То же выражение можно увидеть в глазах русских крестьян, и те из нас, кто доживет, узрят его на лице архангела Гавриила, когда он затрубит последний сбор. (…) Немногие, я думаю, сочли бы большой универсальный магазин учебным заведением. Но для Нэнси ее магазин был самой настоящей школой. Ее окружали красивые вещи, дышавшие утонченным вкусом. Если вокруг вас роскошь, она принадлежит вам, кто бы за нее ни платил — вы или другие».
Это правда — продавщицам принадлежит вся роскошь мира. Они профессионалы обладания. Но это обладание без победы. Без вкуса победы.
Вот, наверное, поэтому две продавщицы из бутика элитных вин попались недавно на странном поступке. Они сняли с полки коллекционный коньяк за пять тысяч долларов и выпили. После чего налили в драгоценную бутылку значительно более дешевый коньяк, армянский. За армянский внесли деньги в кассу и выбили чек. Пятитысячедолларовый же сосуд с приблудным содержимым постарались уместить обратно на полку. Не учли, однако, всех степеней защиты. Были уличены… Руководство винного бутика, фраппированное случившимся, спрашивало девиц только об одном: зачем? Девушки были на хорошем счету, обе — непьющие красавицы. Так — шампанского, мартини… Продавщицы сказали, что захотели представить себе, что испытывает человек, выпивший бутылку коньяку стоимостью в пять тысяч долларов. Интересные девушки, любопытно бы было с ними познакомиться. Действительно — что? Ну, во-первых, он испытывает похмелье — приблизительно такое же, как если б он выпил бутылку водки «На бруньках». Каким барином ни будь, все равно в гроб покладуть. Черчилль говорил, что социалисты учатся равенству у смерти и потому мало приспособлены к жизни. В таком случае адепты драгоценного коньяка учатся неравенству у жизни и мало должны быть приспособлены к смерти. Но девушек заинтересовал, вероятно, более прикладной вопрос: вкус? Эмоциональный букет в самый момент употребления? Профессионалы чужого богатства утверждают, что в эти секунды все двадцать веков земледелия и рефлексии салютуют пьющему. Да и что, в сущности, коньяк за пять тысяч. Что вы скажете о ленивом (без особенного удовольствия) упивании вином за двадцать семь тысяч долларов бутылка? Пьешь, по большому счету, однокомнатную квартиру в Воронеже, да еще со всей мебелью. Первый этаж, сортир совмещенный. И даже не вставляет. Так что продавщицы, в сущности, удовольствовались малым. Или нет, не так. Они узнали главную тайну обладания — распробовали вкус победы.
Нимфомания
Духовно богатая дева и гламурзик: война на брачном рынке
I.
Ценность интеллигента на брачном рынке невысока. Интеллектуала и тем более интеллектуалки — исчезающе мала. Я, разумеется, имею в виду элитный брачный рынок — ведь есть же обнадеживающее понятие: сделать хорошую партию. Понятие есть, а надежды нету — за богатых выходят замуж специальные девушки, нимфы. Но чем плоха духовно богатая дева (ДБД) и уж, тем более, девица с богатым внутренним миром (БВМ)?
Нужно сказать, что всякая ДБД (в юности несколько угрюмая от застенчивости и гордыни, а к зрелости приобретшая ухватки «гранд-дамы» — чтобы скрыть гордыню и застенчивость) втайне знает, что она исключительный, эксклюзивный подарок. Что лучше нее жены нет и быть не может, что ДБД вообще лучшие жены в мире. На чем основывается эта тайная уверенность? Вот на каких размышлениях. Она дает мужчине главное — свободу быть самим собой. Ирония и самоирония — спутники всякой жизни, покоящейся на книгочействе и пронизанной хорошим тоном, хранят семейную атмосферу — главную роскошь интеллигентского дома. Она соратник, а не сообщник. Она не смотрит на своего мужчину снизу вверх и сверху вниз одновременно, а готова глядеть ему честно и прямо глаза в глаза, как грешник на грешника. Исконная потребность быть или казаться «хорошей» заставляет ее по мере сил обуздывать свои низменные желания. Одно из которых — инстинктивная, могучая жажда благополучия. ДБД сознает свои слабости и не считает возможным или справедливым судить слабости мужчины. С ней чаще всего можно договориться — ибо она понимает и ценит слово. Она не сентиментальна, но сострадательна — что где-то к годам тридцати-сорока становится неоценимой добродетелью. Потому что жизнь идет, молодое ликование уходит в песок (пусть даже в песок Лазурного берега), а то, что остается, почти всегда достойно дружеского молчаливого сочувствия. ДБД не боится стареть, зато, как мужчина, боится смерти. (Нимфы же, напротив, панически боятся старости, зато в смерть не верят, как дети. Но что это я забегаю вперед — о нимфах еще ничего толком и не сказано! Вот так бывает, пользуешься удобствами чужой терминологии, и даже забываешь, что неплохо бы ее разъяснить непосвященному.)
Духовно богатая девица редко признается самой себе, что все перечисленные добродетели имеют несимпатичные и даже более того — опасные стороны.
Привычка все время смотреть на себя самое со стороны губительна для супружеского ложа — ибо постельные игрища (на отстраненный взгляд) — довольно смешная и пафосная возня. Тяга «все на белом свете» обсуждать и обговаривать, «забалтывать» любое решение или дело, приводит к страшной девальвации слова. Слова на каком-то этапе совместной жизни не стоят уже ничего, так что приходится немотствовать, а другой инструмент близости уже притупился. Ирония прекрасна, но в быту это оружие неудачника: «приходится всякий раз, прежде чем открыть рот, забегать перед собой, чтобы успеть себя высмеять раньше, чем рассмеются другие». Деньги и альков смеха не любят. Я знаю пару, разместившую в изголовье кровати красиво выписанное тушью шутливое четверостишие: «Бывали дни, когда в лихих лобзаньях мешали на подушке мы дыханья. Настало время дружества — и что ж!? Мешаем под периной свой пердеж». Мило, ничего не скажешь, мило, но трудно отказаться от мысли, что тут происходит легкое интеллектуальное насилие: искрометно веселое подталкивание супруга к уютнейшему и покойнейшему гнездышку ранней импотенции.
ДБД самодостаточна. Ее сдержанность в оценке жизненных достижений супруга чаще всего оказывается не смирением и душевным целомудрием, а бережным отношением эгоистичного человека к чужому эгоизму. Она не взваливает на спутника ответственность за свою жизнь, но и не берет на себя ответственность за свою, мужнюю или чью-либо еще. Она не строит мужчину, но не строит и себя. ДБД себя ищут, а нимфы себя делают. Конфликт странника и штукатура-отделочника. Поиски вполне могут затянуться — и тогда в жизни ДБД происходят события, описываемые меткой кухонной присказкой: «Много начинки, пирожок и разваливается».
Таким образом, духовно богатая дева как бы изначально готовит себя к браку с себе подобным — так, по крайней мере, было до самого последнего времени. Межсословные же союзы считались рискованным предприятием. Механизатор или милиционер будет сердиться на жену-учительницу, что она вечно ходит «как овца, с унылым лицом»; богатеюшка раздосадуется на то, что супруга лишена внешнего честолюбия и никак не витрина. Да, есть еще один поведенческий нюанс, делающий супружество профессорской дочки и немудреного богача малоперспективным. Вертинский любил рассказывать о любопытнейших жалобах, которые пьяненьким вечером обрушил на него состоятельный парижский парвеню: «Сначала ты женишься на очаровательной умной русской девушке, — говорил он, — и платишь ее личные долги. Потом долги батюшки. Деньги батюшке нужно давать с тактом, иначе старый гиппопотам обидится. Потом ты устраиваешь на работу гордого брата, который играет желваками, ничего не умеет делать и смотрит мимо тебя. Потом ты наймешь шофером князя Неразберикакого, потому что „князь такой несчастный, у него нет ни копейки, а в России он был бы сановником“. А потом ты застаешь свою жену с этим князем, а она поджимает губы и восклицает: „Подите прочь, животное. Неужели вы думаете, что купили за свои деньги наш внутренний мир?“» А вот Нимфа никогда так не ответит. Потому что знает — да, купили. И правильно сделали.
II.
Противостояние нимф и ДБД стало темой разговоров и размышлений благодаря просветительским трудам двух интереснейших девушек. Сама классификация «Нимфы и Духовно Богатые Девы» создана журналисткой Настасьей Частицыной (в ЖЖ-миру широко известной как corpuscula), а пропагандистом теории и, собственно говоря, практиком, стала Божена Рынска — ЖЖ-юзер becky_sharpe, а в миру светский обозреватель «Известий». Божена лично прошла путь от ДБД до нимфы и достигла впечатляющих результатов. Красавица и светская дама, она своим примером доказывает преимущество метаморфозы.
«Нимфа знает, что предпочитают мужчины, и хочет быть предпочтенной, — пишет она. — В нимфе есть загадка и кокетство. У нимфы по-другому сориентированна голова. Сколько Новодворскую в „Кошино“ не ряди, ДБД есть ДБД. И сколько Цейтлину не ряди в мешковину, нимфа есть нимфа. Задача нимфы — нравиться всегда и везде и исторгать гламур, как молюск перламутр». И чуть дальше: «Клан ДБД как мафия. Толстые дьяволицы очень не любят выпускать из своих лап бывших адептов. Уничтожить, сбить бывшую соратницу, а ныне тощую дьяволицу, эту паршивую нимфу-новобранку». Ну что ж, нам брошен вызов. Более того, знающие люди утверждают, что впечатляющее количество юных ДБД переквалифицируются нынче в нимфы — а это значит, наши дети в опасности. Постоим за родные семьи, толстые сестры.
Все что говорит и пишет Божена, практически неоспоримо. У каждого свой мед и своя сгущенка, говорит она, и это правда. Моя сгущенка — это Цифра, и цифра защищает, скажет Божена, и ты с ней согласишься. Золотистой сгущенки струя из кувшина текла так тягуче и долго, что нимфа на пилинг успела. Божена мельком бросит, что сапоги за 1000 долларов лучше, чем за сто, что они очень хорошие, эти сапоги — и любой признает ее правоту. Серебряный чайник лучше керамического. Бриллианты удобны в носке и очень полезны в лихую годину. На Лазурном берегу очень красиво.
Но что же нужно сделать девице, что бы заслужить этот покой и эту красоту? Ей нужно покой потерять, а за красоту пострадать. Фасадные работы non stop и доля великосветской содержанки.
