Александровский cад

– Хорошо-хорошо…

– «Хорошо!» – передразнил ее Митрич. – Ничего хорошего! Мне в полку надо было быть, самолет налаживать, а я хороводы на сеновале водил.

Митрич на секунду задумался, а потом продолжил:

– О чем это я?… Ага! Иду, значит, обратно! Знаю, что все за столом отдыхают – Вася, Клещев…

Митрич понял, что наболтал лишнего.

– Ты это тоже не записывай. Таня кивнула.

– Хорошо, а вина-то ваша в чем? – продолжала сдерживать смех Шапилина.

Митрич опять поднял палец к небу.

– Во! Теперь записывай. Техник почесал небритую щеку.

– Ключ там гаечный под самолетом мы с Василием Иосифовичем видели. Мой ключ… А потом утром пришло сообщение о крушении. Вот и думаю я теперь: может, я чего по пьянке-то забыл.

Митрич в отчаянье махнул рукой.

– Вот, газета, как жизнь-то иногда поворачивается. Жил, никому не мешал, и вот на тебе – преступник!

К концу рассказа Митрич почти протрезвел и вдруг заплакал.

– Человека я угробил, понимаешь, доча…

Глава 14

В читальном зале дома Пашкова рабочий день близился к завершению. Пожилая библиотекарша подняла глаза на висевшие на стене часы, ожидая, когда же стрелка перемахнет через отмеренный трудовым законодательством восьмичасовой рубеж. В зале находился единственный посетитель, который вот уже несколько часов корпел над подшивкой старых газет. На какое-то время женщина отвлеклась, чтобы положить в тумбочку под столом чайник и кружку, а затем шаркающей походкой направилась в зал спровадить запоздалого посетителя.

Однако там было пусто, и только раскрытые газеты продолжали лежать на столе. Библиотекарша удивленно огляделась, пожала плечами и пошла выключать свет.

Когда в здании погасла последняя лампочка и стихли шаги, из-за дымохода неработающей печи появилась чья-то тень. Вспыхнул карманный фонарь, и его луч осветил настороженное лицо Варфоломеева. Прокравшись через весь зал, он открыл дверцу конторки, за которой еще недавно сидела библиотекарша, и начал внимательно изучать ящики с картонными формулярами.

За окном кабинета на площади Дзержинского раздавались приглушенные звуки трамвая и гудки машин. Один из следователей долго и молча наблюдал за тем, как постовой на площади отчитывает запоздалого прохожего, попытавшегося пересечь улицу в неположенном месте. Затем следователь развернулся и так же молча уставился на небритого Осепчука, который сидел посередине комнаты на табурете, щурясь от яркого света настольной лампы. Выглядел Осепчук плохо: голова перевязана, все лицо в царапинах. Второй офицер НКВД, проводивший допрос, между делом щелкал кнопкой лампы, то включая, то выключая ее.

– Итак, Осепчук, как вас завербовали, понятно. Хотя мы еще проверим, не сами ли вы сдались в плен. Перейдем к самому главному: зачем вас забросили в Москву?

Осепчук перекрестился.

– Ей-богу, не знаю. Моя задача была доставить рацию, выйти на связь и ждать указаний.

Выключатель на лампе щелкнул, и яркий свет ударил ему в лицо.

– И никого из группы вы больше не знаете? – прозвучал новый вопрос. – Странно, Осепчук!

Диверсант инстинктивно заслонился одной рукой, а другой – опять перекрестился.

– Ну, ей-богу же, не знаю! Первый раз всех видел в самолете, но нам запретили общаться друг с другом, – пояснил он. И, чуть погодя, добавил: – Только двое старших все время переговаривались.

Офицеры насторожились.

– Что за старшие? Опишите. Осепчук замялся.

– Люди как люди. Мне, правда, показалось, что они не наши…

Лампа опять вспыхнула.

– Осепчук, вы тоже давно не наш! – сквозь зубы произнес один из дознавателей. – Что значит «не наши»?

– Ну, не русские! – выпалил диверсант. – Речь у них какая-то правильная, как будто по книжке читают. И рожи – не наши… не ваши… не наши…

Следователи невольно рассмеялись:

– А рожи-то туг пр ичем?

– Уж больно холеные, – подобострастно взглянул на них Осепчук.

– А вы, Осепчук, оказывается, наблюдательный. Ваши бы таланты да на благое дело.

Выключатель щелкнул снова, но лампочка на этот раз не выдержала и перегорела. Офицер поднялся и потянулся, разминая затекшую спину.

– Но мы вас все равно расстреляем, – зевнул он.

Осепчук сглотнул и отвернулся к окну. Офицер поправил портупею, подошел к нему вплотную, поставил ногу на табурет и, нагнувшись к самому лицу, медленно произнес:

– Жить хочешь?

Осепчук поднял глаза и вдруг с вызовом спросил:

– Кто ж не хочет?

– Тогда будешь делать все, что мы тебе скажем. Осепчук с готовностью кивнул.

– В начале допроса вы сообщили, – следователь опять перешел на «вы», – что ближайшая связь через кондуктора трамвая «А»? Так?

– Так.

– Что дальше?

Осепчук облизнул пересохшие губы.

– С 16 до 1б.15в пятницу я должен буду купить у него… у нее… билет и попросить всю сдачу гривенниками.

– Что должна ответить кондуктор?

– «У меня с мелочью, милок, как всегда, напряженка, но так уж и быть, помогу».

– Где должна произойти следующая встреча?

– На остановке, которая окажегся первой после разговора. Ровно через сутки.

– С кем?

– Не знаю. Следователи переглянулись.

– Осепчук, вы отправитесь на встречу и сделаете все, что нужно. Рядом будут наши люди. Допустите хоть одно неверное движение, они вас уничтожат на месте. Вы меня поняли?

Осепчук вздохнул:

– Чего тут не понять…

Казалось, все было предусмотрено до мелочей. Оперативники дождались, когда Осепчук запрыгнет в вагон трамвая, и только на следующей остановке вошли сами. Двое расположились на передней площадке, а один – на задней, так чтобы не терять диверсанта из виду. Когда вагон тронулся, из переулка появилась черная машина и поехала за трамваем.

Осепчук тем временем протиснулся к кондуктору – миловидной женщине лет тридцати. Она взяла смятую трешку, привычным жестом оторвала билет и полезла в сумку за сдачей. Осепчук набрал в грудь воздух и медленно проговорил:

– Дайте, пожалуйста, всю сдачу гривенниками, позвонить надо.

Женщина вскинула на него глаза и уже собиралась что-то ответить, как вдруг трамвай резко затормозил, и все пассажиры повалились на пол. Раздались недовольные крики и проклятья в адрес вагоновожатого. Осепчук, упавший вместе со всеми, поднялся и вновь повторил свою просьбу:

– Дайте, пожалуйста, всю сдачу гривенниками, позвонить надо!

Взгляд кондукторши заметался с вагоновожатого на Осепчука. Народ стал напирать:

– Мужик, у тебя чего, заело? Взял билет – отползай в окоп.

Осепчук не двигался с места. Пот выступил на лбу несчастной кондукторши, и она ни с того ни сего закричала:

– Какие гривенники?!! Нет у меня гривенников! Ничего нет, проходи!!!

Это было совсем не то, что ожидали Осепчук и оперативники, внимательно прислушивавшиеся к разговору. Кто-то с подножки сострил:

– Да ему не гривенники нужны. Это он так тебя охмуряет!!!

В вагоне послышались смешки. Кондукторша злобно глянула на Осепчука, тот не двигался с места:

– Ну что встал, как столб? Вали отсюда, а то милицию крикну!

– Дайте всю сдачу гривенниками, позвонить надо! – в третий раз повторил свою просьбу Осепчук.

Сзади протиснулся матрос-инвалид:

– Браток, а может, ты контуженный? Осепчук даже не повернулся в его сторону.

– Ты куда звонить собрался? Кащенке или 03? Так там бесплатно!

Кондукторша, чтобы быстрее отделаться от Осепчука, выгребла всю мелочь из сумки:

– На, подавись!

Руки ее тряслись, мелочь сыпалась сквозь пальцы. Осепчук, машинально взяв деньги, быстро протиснулся к выходу и спрыгнул на ходу.

Еле устояв на ногах, он обернулся и посмотрел на уезжающий трамвай. Кондукторша оживленно разговаривала с пассажирами и в его сторону даже не глядела…

После окончания рабочей смены Надежда, так звали кондуктора, вышла за ворота трамвайного парка и быстрой походкой направилась по Шаболовке в сторону Калужской заставы. За ней незаметно двинулась «на-ружка». Пару раз Надежда останавливалась: то поправить прическу, глядя в витрину магазина, то завязать шнурок на грубом кирзовом ботинке. Пройдя мимо неприметной подворотни, она неожиданно замерла на месте, удивленно развернулась, присела, попыталась встать, ухватившись за водосточную трубу, и рухнула на асфальт. Державшиеся на почтительном расстоянии оперативники не сразу поняли, что с Надеждой что-то не так. Первым к ней бросился проходивший неподалеку пожилой гражданин, похожий на профессора. Он нагнулся над упавшей женщиной, а затем резко распрямился и сделал остальной «наружке» призывный жест рукой. Под левой лопаткой Надежды торчала рукоятка финского ножа.

Двое оперативников бросились в подворотню, мимо которой только что прошла Надежда, но в проходном дворе не было ни души.

О катастрофе с кондукторшей Шапилину доложили через час. Еще через 15 минут в квартире Казариных раздался телефонный звонок, и помощник тестя приказал Лешке явиться на экстренное совещание особого сектора.

Не успел он выйти из дома, как тут же столкнулся с Верой Чугуновой.

Вера была в вечернем наряде с глубоким декольте и выглядела просто ослепительно.

– Привет, экспонат, – поздоровалась Вера. Алексей замедлил шаг.

– Привет, у тебя что, спектакль?

– Нет, Казарин. Мы с Петром Саввичем идем в театр. Ты ведь отказался.

– А Петр Саввич здесь при чем? – удивился Казарин. Он искренне не понимал, как можно одновременно вести экстренное -заседание и идти в театр.

Однако Вера поняла его слова совсем иначе. Она вскинула голову и с вызовом произнесла:

– Казарин, если ты думаешь, что у меня нет поклонников и я собираюсь в монастырь, ты глубоко ошибаешься.

– А Петр Саввич-то здесь при чем? – повторил вопрос Лешка.

– Он ни при чем, он просто хороший человек. А если ты еще раз на меня так посмотришь, получишь по морде, понял?

Наконец Алексей сообразил, что имела в виду Вера.

– Конечно, понял. Чего тут не понять? – спрятав улыбку ответил он. – Можно я пройду?

Он вежливо обошел Веру и, сделав прощальный жест рукой, зашагал прочь.

– Дурак, – еле сдерживая бешенство, прошептала она.

В кабинете Шапилина шел «разбор полетов». От звезд на погонах участников совещания рябило в глазах. Алексей со своими маленькими капитанскими звездочками скромно сидел в дальнем углу и старался лишний раз не высовываться.

– Почему Надежда Брянцева не ответила – не понятно. Хотя диверсант утверждает, что по взгляду в первое мгновение было ясно – Брянцева понимает, что происходит, – закончил свой доклад майор Кривцов и виновато добавил: – У меня все!

Шапилин обвел присутствующих недобрым взглядом.

– Может, кто-нибудь еще желает выступить? Присутствующие молчали, низко опустив головы.

Только Алексей сидел, как ни в чем не бывало, следя за тем, как воробьи чирикают на подоконнике.

– Что? Сдулись?! – повысил голос Петр Саввич. – А ты, Кривцов, что замолчал? Какого хрена ты делаешь на этой службе, если тебе что-то «непонятно»? Иди на фронт – там все понятно!!!

Кривцов опустил голову и лишь тихо произнес:

– Мы все делали по утвержденному плану. А потом это резкое торможение, когда все свалились…

Шапилин по привычке ударил кулаком по столу:

– Вот то-то и оно! Все у вас по «плану»! А чуть что не так – лапки кверху!

Наступила мучительная тишина.

– Водителя проверили? – послышался голос из угла. Все разом повернулись к капитану Казарину. Кадровые офицеры опешили от такого нарушения субординации. Алексей сам смутился от своей несдержанности. Шапилин кинул сердитый взгляд на зятя, но неожиданно его глаза подобрели.

– Что ж ты раньше-то молчал, сукин ты сын? – воскликнул он. До него дошел смысл Лешкиных слов.

– А меня кто-нибудь спрашивал? – пробурчал себе под нос Алексей.

– Что? – послышались голоса офицеров. – Говори громче!!!

Лешка встал, поправил гимнастерку и четко произнес:

– Мне кажется, что вагоновожатый затормозил не просто так…

Глава 15

Варфоломеев вошел в Библиотеку имени Ленина и, надвинув шляпу на глаза, направился к кабинету замдиректора. В приемной никого не было, но Герман Степанович не стал ждать и постучал в массивную дубовую дверь.

– Войдите.

Варфоломеев вошел и сразу же обратился к пожилому мужчине, стоящему у стеллажей с книгой в руках:

– У вас можно записаться в библиотеку?

– В читальном зале… внизу, – не отрываясь от чтения, ответил тот.

– А я хочу, чтобы меня записал ты, старый книжный червь.

При этих словах Варфоломеев снял шляпу. Замдиректора сдвинул на кончик носа очки, внимательно посмотрел на дерзкого посетителя и, неожиданно охнув, бросился к Герману Степановичу. Оба крепко обнялись и троекратно, по русскому обычаю, расцеловались. Библиотекарь никак не мог наглядеться на своего старого приятеля.

– Где ты пропадал?

– В эвакуации, Порфирий Григорьевич, в эвакуации, – не моргнув глазом, соврал Варфоломеев. – Где же еще!

Он устало сел и бросил шляпу на стол.

– Потом расскажу. Я, вообще-то, к тебе по делу. Порфирий Григорьевич сел напротив и, потирая руки, сказал:

– Погоди, сначала почаевничаем, а там… Сто лет тебя не видел… Зиночка!

Вошла секретарша и с удивлением воззрилась на Вар-фоломеева.

– Зиночка, – Порфирий Григорьевич улыбнулся. – Это мой старый знакомый. Принеси-ка нам морковного и сделай так, чтобы нас не тревожили.

Когда Зина удалилась, библиотекарь хитро прищурился и погрозил Герману пальцем.

– Признайся, ты ведь не просто так решил меня навестить?

– Угадал, – кивнул Варфоломеев. – Книжицу я одну ищу. Поможешь?

Порфирий всплеснул руками:

– Спрашиваешь!

Варфоломеев пригладил волосы и произнес:

– Скажи мне, у вас в библиотеке есть первое издание Карамзина?

Библиотекарь наморщил лоб.

– У нас нет. Варфоломеев кивнул:

– Понятно. А не подскажешь, у кого в Москве можно найти первый или второй том?

Порфирий полез по стремянке на полки:

– Сейчас посмотрим.

В это время вошла Зина и поставила стаканы с чаем на стол.

– Что-нибудь еще? – спросила она своего начальника. Но тот, увлеченный поиском, даже не ответил. Зина пожала плечами и вышла, мимоходом вновь бросив взгляд на Германа Степановича.

Когда женщина удалилась, Варфоломеев взял себе один из сгаканов с чаем, а в другой что-то кинул. Жидкость вспенилась, но тут же успокоилась.

– Вот, нашел!

В руках у Порфирия была старенькая потертая тетрадочка.

– Туточки собраны все адреса лучших библиофилов Москвы. Сам собирал. Тэк-с…

Порфирий водрузил на нос поломанные очки и принялся изучать тетрадь.

Он отхлебнул чаю, что не ускользнуло от взгляда Вар-фоломеева, и забормотал себе под нос.

– Климов Николай Христофорович – профессор МГУ. Варсонофьевский, четыре. Он-то и приносил этого Карамзина на переплет и реставрацию.

Порфирий задумался на секунду:

– И что странно – принес только второй том. Я ему говорю, давай и остальные приноси, а он… Странный человек.

Варфоломеев заглянул в тетрадь:

– Скажи, Порфирий, что ты слышал про книги этрусков?

– Этрусков? Ты Черткова читал?

– Читал, да забыл, – усмехнулся Варфоломеев. Порфирий задумался, а потом ответил:

– Этрусками у нас в России он и Татищев занимались. По ним выходит, что знаменитые и загадочные этруски – наши предки. Э-Т-руски. Почти – русские. А ведь этруски создали Рим, а значит, почитай, всю европейскую цивилизацию.

– И что из того?

– Да ничего. Просто если это так, то получается, что православие – первично, а католицизм – вторичен. Очень, кстати, удобная была теория для царей Романовых. Но чего-то они испугались, хода всему этому не дали. А может быть, сами не поверили…

Варфоломеев осмыслил сказанное и вдруг начал прощаться:

– Ну, спасибо тебе за угощение. Так ты говоришь, Варсонофьевский, четыре?

Порфирий кивнул:

– Да. А что?

– Так, ничего. Ну, бывай.

– Куда ты побежал? А чай?

– В следующий раз, Порфирий Григорич, в следующий раз.

Герман протянул руку для прощания. Библиотекарь пожал ее, но тут же изменился в лице. Он расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке и начал, как рыба, хватать ртом воздух.

– Что-то мне нехорошо… – еле пробормотал он и стал заваливаться набок.

Варфоломеев подхватил его под мышки и усадил на стул.

– Ну-ну, сейчас тебе будет легче.

Но легче Порфирию не стало. Глаза его начали постепенно мутнеть, тело свела судорога, он навалился грудью на стол и затих. Убедившись, что замдиректора не дышит, Герман взял шляпу и, пятясь задом, вышел из кабинета. Зина подняла на него глаза.

– Спасибо тебе, скажу, чтоб не тревожили! – громко произнес Варфоломеев и прикрыл за собой дверь. – Просил час не беспокоить.

Секретарь понимающе кивнула и углубилась в работу.

Глава 16

Утром Алексей проводил Светлану до дверей университета, а сам, по привычке, остался во дворе. Через полтора часа абитуриенты потянулись к выходу, но Светлана не появлялась. Зайдя в просторный холл старинного здания, Казарин подошел к вахтерше.

– Извините, вы не видели Светлану Сталину? – спросил он, стараясь при этом выглядеть спокойным.

Вахтерша испуганно захлопала глазами.

– Так ведь ушла Светлана Иосифовна, – удивленно ответила старушка и, махнув в сторону боковой двери рукой, добавила: – Туды! Минут как тридцать назад.

– Вот черт! – выругался Казарин и бросился в указанном направлении. Но во дворе уже никого не было.

До Кремля он добежал за несколько минут. Прохожие с удивлением оборачивались на высокого офицера, несущегося куда-то не разбирая дороги. Часовые возле Троицких ворот на вопрос, не проходила ли Светлана, отрицательно закачали головами. Лешка рванул дальше и на Ивановской площади столкнулся с Верой. Ему ужасно не хотелась вступать с ней в разговор, но одна мысль все же заставила его остановиться.

– Вер, вы со Светкой вроде как подруги? – вкрадчиво начал разговор Алексей.

Вера удивленно посмотрела на Казарина.

– Допустим.

Алексей лучезарно улыбнулся и задал следующий вопрос:

– А у вас сегодня никакой вечеринки не предвидится?

– Намечается. – Вера еще раз внимательно посмотрела на Алексея. – Казарин, неужто ты созрел?

Вместо ответа Алексей схватил Веру за плечи.

– Где? Говори!

Вера опять все поняла по-своему. Она вырвалась из казаринских рук и, проигнорировав его вопрос, язвительным тоном спросила:

– И как развивается твой роман со Светланой?

– С кем?! – опешил Лешка.

– Да ладно, Казарин. Светлана – девушка хоть и юная, но своего, говорят, не упустит.

Верино поведение опять начинало действовать Лешке на нервы. И он решил наконец расставить все точки над «i».

– Слушай, Вер, чего ты добиваешься?

– Я? Добиваюсь? – не сдавалась Вера. – Казарин, ты себя переоцениваешь. Добиваются в основном меня. Иногда я отвечаю взаимностью. Иногда у меня даже случаются романы. Как у твоей Светы с Каплером, – неожиданно съязвила она.

– С кем-с кем?!!

Такого поворота Алексей совсем не ожидал. А Вера всплеснула руками и передразнила:

– «С кем-с кем»! С Алексеем Каплером – знаменитым сценаристом. Ты что, не знаешь этого? Эх ты, охранник. Да вся Москва об этом шепчется.

От этой новости Алексей потерял дар речи. И тут Вера наконец все поняла как надо.

– Ого! А ты, похоже, потерял свою подопечную? Ну и дела! Она успокоилась и, поморщив свой носик, добавила:

– Ладно, так и быть! Будем тебя спасать. Кто же, если не мы…

Вера взяла Лешку под руку.

– На Гоголевском они. Васька со своими на несколько дней приехал, так народ там второй вечер гуляет.

В доме Василия Сталина играл патефон, танцы были в самом разгаре, кто-то продолжал сидеть за столом, часть гостей рассредоточилась по диванам и оконным нишам.

Появление Чугуновой под руку с Казариным вызвало у присутствующих неподдельный интерес. Посыпались шутки и подковырки. Особо усердствовал успевший порядком захмелеть Василий.

– Ну, Леха, ну не ожидал. Меня к Таньке приставил, а сам времени зря не теряешь.

Васька подошел к Казарину, обнял и вдруг шепнул на ухо:

– Ты что, одурел?

– Светка где? – так же шепотом ответил вопросом на вопрос Казарин.

– На втором этаже, шепчется со своим Каплером. Любовь у них, понимаешь! – Васька незаметно фыркнул. – Ты их пока не трогай, поверь, так лучше будет. И тебе, и им.

Алексей молча кивнул и подошел к окну. Веселье, возобновившееся за спиной, его не интересовало. Во-первых, он продолжал злиться на Светлану, а во-вторых, все не мог выбросить Танькин отъезд из головы. Потому и просьбу кого-то из гостей, обращенную к Вере, пропустил мимо ушей:

– Верунь, ну ты же у нас все-таки актриса, спой.

– Ой, нет… только не сегодня, – заупрямилась Вера.

– Ну, Верочка, ну, пожалуйста.

В разговор вступил Василий Сталин. Глаза его смеялись, но он сделал суровое выражение лица.

– Верка, актриса ты или нет? Я приказываю, пой. Как можно отказывать боевым летчикам в такой ерунде? Им скоро, между прочим, на фронт.

– Ну хорошо, дайте гитару…

Перед тем как запеть, Вера бросила взгляд на спину Казарина, продолжавшего смотреть в окно. Вначале Лешка слушал невнимательно, но очень скоро понял, для кого на самом деле поет Вера.

Несутся, как вагоны через вьюги, Года мои, надежды хороня. Но ты со мной по-прежнему Верней любой подруги, Любовь неразделенная моя.

Снег над проспектами кружится. Слышно куранты Кремля. С кем тебе, милый мой, дружится Без меня?

Не может время приостановиться Несчастьем, не бедой и не войной, Но если суждено чему-то страшному случиться, То лучше пусть со мной, а не с тобой.

Все притихли. На глазах у женщин, да и у некоторых мужчин, появились слезы. Вера пела нежным красивым голосом, глядя в одну точку перед собой. В начале второго куплета возле Лешки остановился и присел на подоконник Василий. Один из немногих, он понял, что происходит. Это было Верино объяснение в любви. А на третьем куплете Казарин не выдержал. Когда зазвучали слова:

Наступит долгожданная Победа.

Мы плакать будем, слезы не тая,

И может быть, спасет тебя, о чем ты и не ведал,

Любовь неразделенная моя…

Лешка быстро, не глядя по сторонам, пересек комнату и вышел в холл.

Верина песня всколыхнула в нем какое-то странное, непонятное чувство, и он хотел сейчас немного побыть в одиночестве. Разобраться. С Верой, с Таней, а прежде всего с самим собой. Он начал медленно подниматься по лестнице на второй этаж, но вдруг входные двери открылись, и в Васькином особняке появилась Татьяна в сопровождении высокого, статного красавца майора. Он галантно держал ее под руку и что-то увлеченно шептал на ухо. Лешка мог даже поклясться, что, помогая Тане снять плащ, майор нежно приобнял ее за плечи, и Татьяна не сделала никаких протестующих жестов. Его жена продолжала улыбаться и явно кокетничала со своим спутником. Когда они скрылись за дверью комнаты, где собрались все гости, Лешка со всего маху ударил кулаком по стене и тут же сморщился от боли. Вначале он сделал несколько шагов вниз, затем вверх. Сел на ступеньку, вскочил и вдруг услышал:

– Нашел все-таки…

На верхней площадке стояли Светлана и холеный импозантный мужчина лет сорока.

– Познакомься, Казарин. Это Алексей Каплер. Мой… друг.

– Капитан Казарин. Алексей, – Лешка пожал протянутую руку и резко повернулся к подопечной. – Светлана Иосифовна, я очень прошу вас больше так никогда не делать.

Светлана насупилась, молча уставилась на Лешку, и взгляд ее не предвещал ничего хорошего. Но в разговор вмешался Каплер:

– Алексей, у нас сегодня замечательный вечер. И если можно, не портите его. Послезавтра я уезжаю на фронт, поэтому заказал столик в ресторане. А вдруг это в последний раз? – Каплер хитро посмотрел на вмиг побледневшую Светлану.

Казарин в отчаянии махнул рукой.

– Делайте что хотите.

Его мозг отказывался что-либо соображать. Танька с красавцем майором не выходили из головы.

– Вот и ладно, – примирительно заметила Света. – Вы тут постойте, а я с братом попрощаюсь.

Она скрылась в глубине дома, и мужчины остались один на один. Лешка достал коробку папирос «Дели», раскрыл ее и предложил Каплеру.

– Благодарю покорно, – улыбнулся знаменитый сценарист и вытащил из кармана пальто черную лакированную трубку. – Я как-то привык к своему…

Он не успел закончить, как появилась Светка. Она ехидно посмотрела на Лешку и сладким голоском сообщила:

– Вместо того чтобы следить за мной, последил бы за своей женой. Сдается мне, майор Мартынов не ровно дышит в ее сторону.

Ни один мускул не дрогнул на Лешкином лице.

– Моя жена никогда не допустит, чтобы я за нее краснел, – жестко, как будто вколачивая гвозди, проговорил Казарин. Затем он вдавил окурок папиросы себе в ладонь и так же жестко закончил: – У нее работа – в газеты сочинять, а моя – ходить по ресторанам. Мы вроде бы куда-то собирались?

Светка открыла и тут же закрыла рот. Такой силе воли ей нечего было противопоставить. Каплер незаметно улыбнулся и одобрительно подмигнул Лешке, но когда Светлана обернулась к нему, он уже был абсолютно серьезен.

– Вперед, товарищи! Нас ждут великие дела…

Когда они вышли, чья-то тень отделилась от противоположного дома и нырнула в машину за углом.

Ресторан Дома литераторов был одним из уютнейших уголков военной Москвы. Атмосфера легкого угара окружала посетителей и дарила им блаженство и сладостную иллюзию мира. В зале звенели бокалы и рекой лилось шампанское. Пили за освобожденные города и, конечно, за скорую победу над врагом.

Каплер был здесь частым гостем. Посетители, все как один, бросились здороваться, а швейцар, гардеробщик и официанты в благоговейном поклоне предлагали свои услуги, едва он появился в фойе.

– Я гляжу, вы тут свой, – заметил Алексей. Никогда раньше он не бывал в таких заведениях, и поэтому ему все было в диковинку.

– Мой юный друг, принимаю ваше замечание не как комплимент, а как сожаление. Поверьте, среди этой банды графоманов нет ни одного достойного писателя.

К ним подбежал официант, и Каплер на ходу распорядился:

– Для начала – шампанского и икорки «по Стендалю».

– Сию минуту, – ответил тот и исчез.

– Что значит «по Стендалю»? – переспросил Алексей. Светка рассмеялась.

– А это значит: икра красная и икра черная, – сказала она и отошла к зеркалу припудрить нос.

Алексей нахмурился. Содержимое его кармана не соответствовало такому ужину, поэтому он мрачно заявил:

– Значит так: я сяду за сценой, а вы постарайтесь не теряться из виду.

– Как это? – запротестовал Каплер. – Я пригласил – значит, сядем вместе.

Алексей взял Каплера за рукав и тихо шепнул:

– Не положено… Я на работе… Да и не могу я, люди на фронте кровь проливают, а они…

Каплер раскурил трубку и спокойно ответил:

– Так устроен мир, Алексей. С этим ничего не поделаешь. У каждого своя судьба.

Алексей иронично кивнул:

– Я вижу, – и, быстро пройдя зал, опустился за свободный столик.

Он приметил его еще на входе. Отсюда почти не была видна сцена, зато вся публика находилась как на ладони. Правда, он не обратил особого внимания на двух летчиков и женщину, которые появились в ресторане вслед за Каплером и Светланой. Они были явно не из числа завсегдатаев этого заведения, разместились за столиком напротив и, тихо разговаривая между собой, стали понемногу пить заказанный коньяк, закусывая легкими салатами. Женщина изредка бросала короткий взгляд на Светку, а когда та встала и пошла в сторону уборной, аккуратно положила приборы на скатерть, отодвинула стул и направилась следом.

Пройдя фойе, Светка вошла туалет и закрылась в кабинке. Вновь скрипнула входная дверь, и возле раковины с зеркалом остановилась незнакомка. Она поправила волосы, после чего извлекла из своей сумочки платок и какой-то флакон с пробкой, затем быстро пропитала платок жидкостью и открыла воду.

Летчики продолжали молча пить, время от времени украдкой поглядывая на Каплера. Знаменитый драматург сидел к ним спиной, пытаясь раскурить свою трубку. Неожиданно он посмотрел на часы, поднялся и направился вслед за Светланой в фойе. И тут перед ним выросли два летчика. Оба были уже пьяны. Один что-то сказал Капле-ру, а другой сильно толкнул его в грудь. Ссора вспыхнула молниеносно. Каплер не успел еще толком ответить, как оба военных схватили его за руки, проявив при этом невиданную для пьяных ловкость, и выволокли из зала. В фойе началась драка.

Обернувшийся на шум Алексей бросился к выходу. Один из летчиков, заметив маневр Казарина, отпустил Каплера, сделал короткий шаг навстречу и попытался сбить Лешку с ног. Но сам нарвался на удар ногой в пах, а после второго, нанесенного в челюсть, отлетел к старинному зеркалу в золоченой раме. Огромная стеклянная ниша рухнула на пол, рассыпавшись мелкими осколками. С улицы послышались крики и свистки.

Следующего противника они с Каплером завалили вдвоем. Казарин отвлек на себя его внимание, а известный сценарист, не будь дураком, схватил тяжеленную пепельницу, стоявшую на столике возле зеркала, и обрушил ее на голову дебошира.

– Вы как? – быстро спросил его Лешка.