Океанский патруль

      - Примечательное животное. С тральщика Б-118, который затонул на прошлой неделе. Спасли ее матросы... Ну, ладно. Так вот, товарищи, и результат: сейчас, пока мы сидим с вами здесь, в океане заканчивается большое сражение. Английская эскадра во главе с линкором "Дюк оф Йорк" под флагом Фрейзера сейчас доколачивает немецкий линкор "Шарнгорст" под флагом контр-адмирала Бея. Немец принял уже пять торпед, но еще огрызается. С его палубы спускают за борт водолазов, и они тут же, невзирая на взрывы, на полном ходу заваривают подводные пробоины. Это уже что-то новое в практике морских сражений...
      - А караван? - спросил Рябинин.
      - "Шарнгорст" и шел как раз на перехват каравана, - пояснил контр-адмирал. - Но Фрейзер, пользуясь радиолокаторными установками, успел засечь его еще на дальней дистанции... Подробности узнаем потом. А как у вас с топливом?
      - Вчера догрузили четвертый бункер.
      - Свежий хлеб на корабле имеется?
      - Да. На пекарню гарнизона пока не жалуемся.
      - Ну, и чудесно. - Сайманов разложил перед собой карту и постучал по ней карандашом. - Смотрите сюда, товарищи... Вот в эту бухту, в которой расположен колхоз "Северная заря", надо отконвоировать землечерпалку...
      - Землечерпалку? - переспросил Пеклеванный почти испуганно.
      - Да. Обыкновенную землечерпалку. Кстати, она сейчас уже находится на переходе через Кильдинскую салму. Старайтесь прижимать ее ближе к берегу и, если позволит волнение на море, торопите ее со скоростью. Узла три-четыре, а то и все пять, она, я думаю, сможет выжать из своих механизмов.
      - Три-четыре узла? - снова вмешался Пеклеванный. - Я, очевидно, правильно вас понял... Но неужели и мы будем осуждены топтаться около нее на такой кислятине?
      Кошка вдруг жалобно мяукнула и, выгнув спину, прыгнула Пеклеванному на колени.
      - Брысь, подлая! - сказала лейтенант, отряхивая брюки. - Не до тебя сейчас...
      - Вам, - спокойно продолжал Игнат Тимофеевич, обращаясь большей частью к Рябинину, - вам придется идти на противолодочном зигзаге. Это утомительно и надоедливо, но ничего не поделаешь. Немцы сейчас стали применять новые торпеды типа "Цаункёниг", что в переводе значит "крапива". Выгоднее всего держаться на зигзаге No 48-Ц...
      - Тэк-с, тэк-с, - задумчиво отозвался Прохор Николаевич и машинально полез в карман за трубкой. - Разрешите, товарищ контр-адмирал?
      - Да. Можете курить.
      - Вот я и думаю... - начал капитан "Аскольда" и, медленно окутываясь клубами табачного дыма, замолчал с какой-то особой сосредоточенностью.
      - Ну, - подстегнул его Сайманов, - говорите же!
      Вместо Рябинина сказал Пеклеванный:
      - Меня интересует такой вопрос: не будет ли нарушен землечерпалкой режим походного ордера? Ведь тогда от нее...
      - Бросьте вы об этом, молодой! - с явным неудовольствием оборвал его Сайманов. - Вы от чернорабочих хотите требовать такой же строгой походной организации, какой, наверное, и сами еще не обладаете. Капитан землечерпалки сидел вот у меня здесь, на этом же стуле, на котором сидите вы. Милый старик-работяга, который ни бельмеса не смыслит, как его будут конвоировать и кто будет конвоировать. Тревожится только об одном, чтобы его команде был выдан сухой паек. И команда у него состоит наполовину из женщин да парней-молокососов, у которых еще эскимо на губах не обсохло... Какой уж тут ордер! Здесь применимо только одно правило: не до жиру, быть бы живу...
      - А какова обстановка на море? - спросил посуровевший Рябинин. - Чего нам следует больше всего опасаться?
      - Вот это уже деловой разговор. Немцы, Прохор Николаевич, вчера еще держали на позиции тридцать четыре подводные лодки. Половина из них новейшие лодки с электрическим ходом. Учтите - их подводная скорость узлов шестнадцать, а то и больше. Они снабжены трубами Шнорхеля. Эти шнорхели дают им возможность "дышать", не всплывая на поверхность. Авиация вам встретится едва ли. Зато остерегайтесь плавающих мин...
      Чайник, закипел, и контр-адмирал снял его с плитки. Пить чай офицеры отказались, и Сайманов особенно не настаивал.
      - Что бы мне еще сказать вам, молодые? Пожалуй, надо только пожелать вам успеха. Отсюда, из этого кабинета, невозможно ведь предугадать всего. Может, сам черт с рогами вам встретится! И учить я вас не буду. А если бы и захотел учить, то уже поздно. Действуйте и учитесь, товарищи, сами. Учитесь в море... Это ваше первое боевое задание. Операция простая. Но и ответственная...
      Пеклеванный улыбнулся одним лишь уголком рта. Сайманов заметил это:
      - Улыбка-то у вас, лейтенант, прямо скажем, - ни к черту не годится! Будто вы похабный анекдот вспомнили!
      Артем густо покраснел:
      - Прошу прощения, товарищ контр-адмирал. Землечерпалка... Я улыбнулся, когда подумал... Честно говоря, я никогда не думал, что мне придется конвоировать по морю такой вонючий горшок...
      - Я его еще не нюхал, - сердито продолжал Игнат Тимофеевич. - А вот случись так, что немцы пустят в этот "горшок" торпеду, и наш флот, целый флот, останется без землечерпалки. Жди, пока из Архангельска другая приползет. У немцев-то их четыре в Альтен-фиорде стоят, да занимать у них вы ведь, лейтенант, не пойдете!
      - Все ясно, - сказал Рябинин и потянулся за своей шинелью. - Я боюсь только одного: как бы эта землечерпалка сама не развалилась! Ее и качнуть-то совсем малость нужно, как из нее, наверное, все гайки посыплются.
      - Ничего. До конца войны доскрипит старушка. Ну, а после-то войны все к чертям собачьим менять будем. Всю технику! И ваш "Аскольд" разломаем тоже. На переплавку пустим. Одни дверные ручки оставим, благо они из меди...
      Уже на улице, направляясь на корабль, Прохор Николаевич сказал Артему:
      - Послушайте, лейтенант. Мне было несколько стыдно за ваш лепет в присутствии контр-адмирала... Когда однажды один юноша нежного строения назвал "горшком" мой "Аскольд", я очень хотел дать ему в зубы. До вас это дошло?
      - Ну, видите ли... Я не хотел оскорбить, но... - Пеклеванный совсем растерялся. - Просто сорвалось как-то с языка. Честное слово, ведь это же смешно. Мы, патрульное судно, и вдруг эта землечерпалка! Стыдно сказать кому-нибудь. Засмеют ведь...
      - Ох, и стыдливый же вы! - буркнул Прохор Николаевич. - Я не знаю, как это вы в бане моетесь?
      Пеклеванный натянул перчатки, сухо щелкнул кнопками на запястьях.
      - Товарищ старший лейтенант...
      - Старший, - с ударением в голосе, будто соглашаясь с чем-то, подхватил Рябинин. - И вот как старший я хотел бы сказать вам, что вы-то еще не... старший! А коли нам честь оказывают, что не только кормят даром, а еще и боевую работу дают, так надо не иронизировать по поводу "горшков", а думать надо... Думать, если вы только умеете это делать! А может, и не умеете? Черт вас знает...
      - Ну, что вы на меня накинулись? - обиженно проговорил Артем, которому совсем не хотелось ссориться с командиром. - Ведь я, по-моему, делаю все, что мне положено...
      - Вот то-то и оно, - сказал Рябинин, - вы делаете только то, что положено. А сделать хоть раз то, что не положено делать, а все равно надо, этого вы не делаете. Впрочем, если говорить начистоту, то мне служить с вами нетрудно. Службу-то вы хорошо знаете!
      - А если это так, - обрадованно подхватил Пеклеванный, - так за что же вы меня сейчас ругаете?
      - Да я разве ругаю? Я ведь только разговариваю... Так они и шли, разговаривая. Командир и его помощник.
      "На север - за смертью!.."
      Фон Герделер всегда обожал опрятность, и сейчас он с удовольствием разгибал хрустящую от крахмала салфетку. Он любил также добротность в мелочах, и ему нравилось держать перед собой живописную карточку меню, на которой был изображен сытый и веселый тиролец в форме горного егеря.
      - Можно расплачиваться и шведскими кронами?
      - Здесь берут все, - ответил сосед, рыхлый армейский капитан, на мундире которого финских орденов было больше, чем немецких. - Можете расплачиваться даже монгольскими тугриками!
      - А вы были и в Монголии? - вежливо спросил оберст.
      - Еще чего не хватало, - прорычал в ответ капитан. - Благодарю покорно... Я прошел Польшу, Грецию, Украину, Норвегию, а вы мне теперь предлагаете Монголию! Тьфу!
      Они познакомились. Капитана звали Штумпф, он был старый вояка и сейчас служил военным советником при финской армии. Оберегу было любопытно знать подробности о войне финнов с русскими, но капитан отвечал невразумительно:
      - Ерунда все. Холод собачий, болота, комары и еще вот эта... няккилейпя. Впрочем, вы этого не понимаете. Вместо хлеба. Привыкаешь!.. Однажды меня стали пилить пополам. Я не знал, как согреться. А пчелиная колода большая. Стали пилить. Хорошо, что проснулся. А то бы так, с колодой вместе, и меня. Вжик-вжик!.. Ерунда все. И потом еще вот эти... Фьють-фьють-фьють. Всегда дают три выстрела. Называются они - кяки-кяки. Даже бабы сидят на деревьях. И как стреляют! Фьють-фьють-фьють - и в тебе три дырки. А водку варят из опилок... Тоже привыкаешь!..
      Штумпф выдавливал из тюбиков икряную пасту и ел ее прямо с ложки. Пил, ел, курил - все одновременно. "Ну, и свинья же ты, парень!" - думал оберст о капитане, хотя этот грубый, неотесанный мужлан-офицер ему даже чем-то понравился, и было жалко, что он уходит из-за столика.
      - Мне пора, - сказал Штумпф. - Через пять минут я вылетаю. На север за смертью!..
      Наружная стена ресторана представляла собою сплошное окно, и фон Герделер, сидя за столиком, лениво наблюдал, как с взлетной дорожки один за другим уходят в небо самолеты. К нему подошла кельнерша - молоденькая девушка-немка, шуршащая взбитыми, как сливки, кружевами наколок и передника.
      - Что угодно господину... ммм-ммм, - она в нерешительности замялась, не зная, как назвать его, ибо он был одет в штатское.
      - Зовите меня генералом, - с улыбкой разрешил фон Герделер. - Правда, я еще не генерал, но, поверьте, я им скоро буду.
      - О! Я еще не видела таких молодых генералов...
      Фон Герделер читал меню, держа его перед собой в откинутой на отлете руке, как бы любуясь своей дальнозоркостью.
      - Суп, - сказал он. - Суп из тресковых язычков. Я уже соскучился по норвежской кухне. А гренки прошу выбрать самые поджаристые. На второе же гарнели в белом соусе. И уж, конечно, икры. Только по русскому способу, то есть икры пробитой. Пожалуйста, фрейлейн...
      Он пил легкое каберне и, ломая жесткие панцири морских креветок, лакомился нежным розовым мясом. На столе перед ним лежал очередной номер газеты "Вахт ам Норден" - газеты горноегерской армии. А в газете напечатана статья, которая называется "Так ли мы далеки от победы?" И под этой статьей - подпись: "Инструктор по национал-социалистскому воспитанию оберст X. фон Герделер".
      - Пожалуйста, фрейлейн, еще порцию кофе-гляссе!..
      Он побарабанил пальцами по столу. Что ж, он закинул крючок своей удочки далеко. На самую крупную рыбину из всех - на удачу в своей карьере. Эту статью не могут не заметить. Вчера ее уже передавали по Норвежскому радио.
      - Я могу расплатиться, фрейлейн? Нет, я поберегу шведские кроны. Считайте с меня оккупационными марками... Благодарю вас, фрейлейн. Пожелайте мне удачи!
      Фон Герделер поднялся со стула, ощущая в себе пружинистую легкость хорошо натренированного тела. Отдых на высокогорном курорте, который он себе позволил, пошел только на пользу. Страхи рассеялись, он окреп и внутренне подготовил себя к тяготам фронтовой жизни. Абсолютная трезвость, хорошая пища, шутливый флирт с молоденькой чемпионкой Швеции по настольному теннису - все это осталось далеко позади, и оберст сразу почувствовал всю важность совершаемого, когда очутился на этом аэродроме.
      Большой черный "Юнкерс-52", на котором он должен лететь до Лаксельвена, еще не был выведен на старт. Наконец фельдфебель вспомогательной службы принес парашют, показал, как его пристегнуть, и сказал: "Через пять минут старт, герр инструктор!" Оказалось, что задержка произошла из-за командира эсэсовской дивизии "Ваффен-СС", известного генерала Рудольфа Беккера, который встречал свою жену, чтобы вместе с нею лететь дальше на север. "На север - за смертью!" - вспомнил фон Герделер слова, сказанные Штумпфом, и с любопытством посмотрел на хорошенькую, закутанную в меха блондинку. Штандартенфюрера сопровождал сильный воздушный конвой, без которого нельзя было отпустить в небо и "Юнкерс-52" - на его борту находилась большая партия ценного ментолового сахара для егерей.
      "Итак, генерал и противопростудный сахар", - с иронией подумал оберст, когда самолеты поднялись в воздух, прикрываемые сверху тремя "мессершмиттами". Вместе с фон Герделером в тесном отсеке "юнкерса" находились еще двое: тщедушный лейтенант с острой лисьей мордочкой и худая, истощенная каким-то недугом медицинская сестра, которая сопровождала сахар. Фамилия лейтенанта была Вальдер; как выяснилось из разговора, он пошел служить в армию из провинциальной полиции; сейчас возвращается из хаттенского госпиталя, где залечивал ранение, полученное в перестрелке на Муста-Тунтури.
      - Раненых много? - спросил оберст.
      - Много, - виноватым голосом отозвался Вальдер.
      - Обмороженных?
      Лейтенант замялся. Вместо него ответила девушка.
      - Тех, кто обморозился, судят! - вдруг резко сказала она. - Но все равно их много. Некоторые так и застывают за пулеметом. А финские солдаты совсем раздеты. В стране Суоми каждую осень проводится сбор теплых вещей, но эти вещи попадают к егерям Дитма.
      Она говорила с каким-то неприятным акцентом, постоянно делая ударения на первом слоге, и фон Герделер спросил:
      - Вы, кажется, финка?
      - Да, - ответила она и нехотя, точно оправдывая себя в чем-то, добавила: - Я состою в женской патриотической организации "Лотта Свярд".
      - Простите, - вежливо, но настороженно осведомился фон Герделер, - с кем имею честь?..
      - Кайса Суттинен-Хууванха, - ответила женщина, запахивая на коленях шинель, и, помолчав, добавила с каким-то ожесточенным вызовом: - Баронесса Суттинен!
      Оберст почти растерянно посмотрел на эту угловатую, пропахшую табаком и казармой женщину. "Однако..." - подумал он и сдержал улыбку.
      Желая смягчить сказанное финкой, Вальдер сообщил:
      - Вчера, когда я выписывался из госпиталя, в море ушел грузившийся в Хаттене транспорт "Девица Энни". Говорят, что все трюмы этого корабля забиты полушубками...
      Самолет, завывая моторами, часто проваливался куда-то вниз. Истребители, летевшие рядом, казались неестественно плоскими и неподвижными на фоне просветленного сиянием неба. Борта отсека покрывались узорами инея, стекла окон постепенно обрастали льдом. Стрелок-радист, нисколько не смущаясь присутствием пассажиров, с бутылкой шведского коньяку прошел в кабину пилотов, и скоро оттуда три простуженных голоса затянули любимую песню Геринга:
      Отмечен смертью, лечу по-птичьи
      за человечьей живою дичью.
      На черных крыльях - патриотов строчки,
      взбухает бомба могучей почкой.
      Под бомбой тучи чернее ночи,
      лечу я в тучах, я - черный ловчий.
      Несу вам смерть я не без причины
      охочусь ночью за мертвечиной.
      Безлунной ночью я, черный ловчий,
      отмечен смертью, лечу над ночью...
      Скоро самолеты стали переваливать горный хребет, извилисто тянувшийся вдоль какой-то реки, и под крылом "Юнкерса-52" проплывала длинная цепь снеговых вершин. Штурман, разложив на коленях планшет с картой, предупреждал пилота о рискованных подъемах.
      - Лангфьюрекель!.. - выкрикивал он названия гор, - Ростегайсс!.. Халккаварре!..
      Вальдер сказал - как бы между прочим:
      - Здесь мы проводили тренировки. Сейчас будет Бигге-луобалль, в этом поселке мы переформировались и за десять дней до начала войны с русскими вышли к озеру Инари - к самой границе...
      Скоро "юнкерс", взметая колесами снежную пыль, коснулся поля аэродрома и побежал по стартовой дорожке, назойливо преследуемый лучом прожектора. Когда инструктор выбрался из самолета, автомобили уже стояли наготове. Распахивая дверцу своего "оппель-генерала", командир "Ваффен-СС" задержался и спросил:
      - А вам, инструктор, куда?
      Фон Герделер назвал себя и поставил свои чемоданы на снег:
      - Я направляюсь в ставку главнокомандующего Лапландской армией, ваше превосходительство. Прямо из Швеции...
      - В нашей "Вахт ам Норден" какой-то Герделер написал толковую статью. Это случайно не вы?
      - Это я, герр штандартенфюрер.
      - Очень рад... Садитесь! - с неожиданной любезностью предложил генерал.
      Следом за ним офицеры разместились в "оппель-капитанах", солдаты охранного взвода попрыгали на сиденья тесных "оппель-кадетов". Кавалькада машин тронулась, сопровождаемая с обеих сторон грохочущими мотоциклами эсэсовцев.
      - Я вижу, - сказал генерал, - вы впервые в Финмаркене.
      - Так точно, ваше превосходительство.
      - Во Франции, конечно, были?
      - Там я получил Железный крест первой степени.
      Проскочив притихшие улочки городка, переехали мост через реку Лаксель-эльв, и груженный песком грузовик, вынырнув из-за поворота, занял место впереди автомобильной колонны.
      - Рудди, - недовольно протянула жена генерала, - зачем он? Скажи шоферу, чтобы мы обогнали.
      - Тебя, детка, пусть это не касается. Так нужно! - Беккер глухо откашлялся в кулак, заговорил не сразу: - Здесь очень сложный и тихий фронт. Тихий, ибо мы и противник негласно согласились вести "зицкриг", сидячую войну. Моя жена, как видите, из Берлина спасается от бомб на фронте.
      Зябко кутаясь в меха и округлив большие глаза, блондинка повернулась к фон Герделеру.
      - "Летающие крепости" - это ужас! - тихо сказала она.
      Оберст с уважением кивнул:
      - Я вам сочувствую, фрау Беккер. Если вам угодно отдохнуть после Берлина, я могу устроить для вас пропуск через границу на высокогорный курорт в Халлингдалле. Я хорошо знаком со шведским консулом...
      Впереди автоколонны могуче ревел грузовик.
      - К сожалению, - продолжал свою речь генерал Беккер, - мы еще не можем найти контакт с местным населением. Нас не понимают... Мы повысили добычу никеля, построили новые шахты, давая норвежцам возможность трудиться, а они саботируют. Мы провели из Петсамо две прекрасные дороги на Рованиеми и Нарвик. "Государственная трасса номер пятьдесят" лучше американских автострад. А проклятые партизаны подкладывают под эти дороги мины...
      Кивнув в сторону грузовика, кузов которого подпрыгивал на ухабах, генерал спросил:
      - Надеюсь, вы узнаете тактику?
      Фон Герделер знал, что штрафной солдат, сидевший за рулем грузовика, взорвется на мине раньше, чем это случится с "оппелем", - в этом и заключалась вся тактика спасения от мин.
      - Да, ваше превосходительство, - ответил оберст, - тактика знакомая: то же самое я видел в Югославии...
      Снег вихрился под колесами. Плоские вершины фиельдов серебрились в неярком лунном свете. При каждом толчке машины генерал Беккер густо крякал.
      - Если бы не Тунис, - неожиданно сказал он, - все, наверное, было бы проще. Для нас, немцев, это оказалось даже не так страшно, как для финнов. Прорыв блокады под Ленинградом и разгром нашего корпуса "Африка" - вот что доконало финнов. Теперь Маннергейм не хочет ссориться с Рузвельтом, чтобы тот заступился за него перед Сталиным. Вот здесь, - Беккер махнул рукой, показывая на горные цепи, - всего двести семьдесят тысяч русских. А нас, наверное, пятьсот пятьдесят тысяч. Если бы финны не боялись за свои штаны, то мы уже завтра вечером были бы в Мурманске!
      - Рудди, - наигранно возмутилась фрау Беккер, - что за выражения! Ты совсем стал неузнаваемым...
      - Выходит, - осторожно намекнул фон Герделер, - что наши союзники перестали нам верить? Они забыли, кто помогал им штурмовать "линию Сталина"!
      - Дело даже не в них, - ответил эсэсовец. - Сейчас резко нежелательно наступление противника. Нам и так трудно: славные егеря мерзнут, продовольствия не хватает. Надо, во что бы то ни стало надо оттянуть момент наступления красных на этом фронте, самом северном в Европе. А чтобы сорвать замыслы противника, следует лишить его единственно пригодного в условиях полярного бездорожья транспорта - надо лишить их оленей. Я сообщаю вам это к тому, что вы скоро будете в ставке и... Осторожнее, - предупредил генерал шофера, - здесь крутой обрыв в ущелье!..
      Дорога уходит куда-то в сторону. Грузовик, огибая скалу, уже скрывается за поворотом.
      - ...Вы, оберст, будете в ставке, - продолжает генерал, - и можете...
      Треск раздираемого металла, хруст ломающихся досок... Шофер резко тормозит "оппель". В свете фар инструктор успевает разглядеть груду камней, наваленных посреди шоссе. Грузовик со смятым радиатором лежит на боку, а его водитель ногами выбивает заклиненную дверь.
      - Детка! - крикнул своей жене эсэсовец. - Погаси сигарету. Пригнись!
      Вдруг откуда-то из-за сопки начинает работать пулемет. Один из охранников подкатывает к "оппелю" на мотоцикле, кричит:
      - Герр штандартенфюрер, тут какая-то банда! Навряд ли партизаны... Здесь их никогда не бывало!
      - Взять в плен. Живым. Хоть одного.
      - Хайль! - эсэсовец с грохотом отъезжает.
      - Рудди, Рудди, - мучительно заныла женщина, - сделай что-нибудь, Рудди, чтобы они не стреляли... Рудди, я не могу слышать это! - истерично взвизгнула она.
      - Успокойся, деточка, - Беккер поцеловал жену в лоб и стал вылезать из машины, расстегивая кобуру пистолета. - Я сейчас все устрою...
      Он скрылся во мраке по направлению выстрелов, и фон Герделер доверительно шепнул женщине:
      - Не бойтесь. Со мной ничего не бойтесь.
      - Да? - спросила фрау Беккер.
      За гребнем скалы с новой силой вспыхнула перестрелка. Потом наступила тишина, и двое эсэсовцев, сгибаясь под тяжестью, принесли тело своего генерала.
      - Извините, фрау, - сказал один из них. - Мы его положим на заднее сиденье. Герр оберст, тащите к себе... Удивительно легкая смерть. Прямо в висок...
      Так встретила фон Герделера провинция Финмаркен.
      Зарегистрировав свое прибытие у коменданта гавани Лиинахамари капитана Френка, инструктор получил литер на комнату в Парккина-отеле.
      - Обратитесь к фрау Зильберт, - посоветовал Френк на прощание.
      Фон Герделер нашел владелицу отеля в нижнем этаже, где размещался бар. Около столиков, за которыми сидели офицеры, слонялась какая-то странная фигура человека в меховых засаленных штанах. В его прямые и жесткие волосы, похожие на щетину дикого кабана, были воткнуты пучки раскрашенных перьев, какие носят на шляпах женщины.
      - Что это за чудовище? - удивленно спросил оберст у фрау Зильберт, когда она выплыла ему навстречу, покачиваясь своей дородной фигурой.
      - Ах, не обращайте внимания! - томно пропела она, опытным глазом отметив знаки отличия нового постояльца. - Это лапландский князь Мурд, фюрер здешних дикарей. В тундре он жить не может - там его обещали убить, и потому генерал Дитм отвел ему номер в моем отеле.
      Инструктор долго плескался в ванне, потом, подойдя к окну, тщательно растер полотенцем свое сухое жилистое тело. В окне виднелись тупик Петсамо-воуно-фиорда, желтая стена финской таможни, лепившиеся к причалам катера. В сторону моря спешил миноносец, казавшийся в сумерках расплывчатым и приплюснутым.
      Хорст фон Герделер отбросил полотенце, потянулся до хруста в костях.
      - Что ж, - сказал он вслух бодрым голосом, - будем и здесь работать на благо фатерлянда.
      Кто-то подергал ручку двери. Внутрь сначала просунулись яркие перья, потом голова здешнего фюрера. Безбожно коверкая немецкие, финские и норвежские слова, князь Мурд заплетающимся языком попросил:
      - Господин офицер, угостите коньяком... Я самый главный в тундре...
      - Пошел вон! - крикнул инструктор. ...В этот день в его блокноте появилась первая короткая запись: "Олени. Подумать над этим".
      Ночь.
      Пересекая небо, звезды падают в море. За бортом неугомонно гудит пучина. Сырая, промозглая тьма повисает над океаном. На десятки и сотни миль вокруг - ни искры, ни голоса, ни огонька. И - никого. Лишь посвист ветра, шум волн да изредка хруст сосулек, падающих с обледенелых снастей на мостик.
      Землечерпалка время от времени помаргивала "Аскольду" слезливым глазом сигнального Ратьера и, прижимаясь к береговой черте, затаенная и невидимая, медленно продвигалась вперед. "Аскольд" шел мористее, охраняя ее со стороны открытого моря.
      После "собаки" (ночной вахты) штурман Векшин принял вахту и, потянув Пеклеванного в темноте за мокрый рукав реглана, доложил официально:
      - Лейтенант Векшин заступил на вахту. Идем на зигзаге No 48-Ц... Скорость - пять узлов...
      - С чем вас и поздравляю, - ответил Артем, но штурман иронии не понял и даже ответил:
      - Спасибо, Артем Аркадьевич...
      Самаров сидел в рубке, посасывая зажатую в кулаке папиросу. Рябинин, широко ставя ноги по скользким мостиковым решеткам, подошел к замполиту:
      - Ну, что скажешь хорошего?
      - Плохо. Подвахта не спит. Едва уложил матросов по койкам. Иду по коридору, слышу - разговаривают, войду в кубрик - тишина. Притворяются, что дрыхнут.
      - Что же, это не так уж плохо. Видно, крепко задело их за живое, что даже заснуть боятся. Вот, черт возьми, а ведь качает здорово, - сказал Рябинин, ухватившись при крене за поручень.
      - Да, в Бискайе швыряет на тридцать пять градусов, а проследите, что у нас делается...
      Под мутным просоленным стеклом гуляла тяжелая черная стрелка кренометра. Волны наваливались на корабль, и стрелка скользила по градусной шкале, доходила до тридцати пяти градусов и шла дальше - до самого упора. На несколько секунд замирала, словно хотела отдохнуть, но другая волна уже ударяла в борт, и стрелка, поспешно срываясь с места, медленно ползла назад.
      Следя за ее качаниями, Рябинин сказал:
      - А ведь мой-то помощник, Пеклеванный, совсем не укачивается. Я давно за ним слежу, еще с тех пор, как он в док к нам пришел. Дельный, толковый офицер! Ну, думаю, каков-то он будет в открытом море? А он и в море хорош, прямо душа радуется...
      - Ничего офицер, - согласился помполит, - только какой-то он застегнутый.
      - Как, как? - переспросил Рябинин, не расслышав.
      - Застегнутый, говорю. Конечно, не в буквальном смысле, а душа у него вроде застегнута. Что-то таит про себя, чересчур вежлив, холоден, корректен, а я - уж если говорить честно - не очень-то люблю таких людей.
      Самаров, погасив окурок о подошву, слегка усмехнулся.
      - Впрочем, - добавил он, - как офицер Пеклеванный хорош, ничего не скажешь: со своими обязанностями справляется прекрасно, за короткий срок сделал из рыбаков военморов.
      - Душа у него, мне кажется, не лежит к нашему кораблю, - задумчиво проговорил Рябинин.
      - Возможно, - Олег Владимирович вытер тыльной стороной рукавицы мокрое лицо. - У него до сих пор чемоданное настроение - даже не разложил свои вещи, точно "Аскольд" для него временная остановка.
      Лязгнув тяжелым затвором, распахнулась железная дверь. В рубку ворвались шум волн, протяжная разноголосица ветра, хлопанье разорванной парусины. Стуча сапогами, ввалился Векшин, отряхнулся от воды, долго не мог ничего выговорить от волнения.
      - По левому борту, - наконец будто выдавил он из себя, - по левому борту... неизвестное судно!
      Пеклеванный почти кубарем скатился с дальномерной площадки:
      - Силуэт слева! Курсовой - тридцать! Дистанция... Рябинин закинул на голову капюшон, стянул на шее резиновые завязки:
      - Тревога, - сказал он. - Тревога!..
      Под шаткой палубой часто забились машины. "Аскольд" раздвинул перед собой толчею водяных валов и, вздрогнув, набрал скорость. Пеклеванный стоял за спиной командира, и голос у него казался чужим - сухим и одеревеневшим:
      - Сведений о кораблях в этом районе моря нет, - диктовал он. - Это не наш! И не английский. Тем более не американский. Союзники одни не ходят. Можно открывать огонь...
      Сложный корабельный механизм уже пришел в движение. Щупальца орудий вытянулись во мрак, заранее приговаривая еще невидимую цель к гибели. Хитро прищуренные линзы дальномеров молча подсчитывали дистанцию.
      - Все ясно, - бубнил за спиной Пеклеванный. - Только надо дать осветительным. Это какой-то бой негров ночью!
      - Сигнальщики, - скомандовал Рябинин, - дайте позывные!
      Узкий луч света разрезал нависшую над морем баламуть снегов и пены, задавая идущему слева судну один и тот же мучающий всех вопрос. Прошла минута. Вторая. Если сейчас оттуда, со стороны судна, вспыхнет в ответ дружелюбный огонек, - значит, корабль свой.
      Но тьма молчала по-прежнему. "Аскольд" оставался без ответа.
      - Пора открывать огонь, - настойчиво повторял помощник. - Два-три крепких залпа всем бортом, и мы - в дамках! Разрешите?
      А в душной и тесной радиорубке, взмокнув от напряжения, радист уже успел горохом отсыпать в эфир запрос командира, и штаб флота моментально ответил: "Ни наших, ни союзных кораблей в указанном районе моря не находится".
      - Помощник, - распорядился Рябинин, - начать наводку. Для начала зарядить осветительным...
      Неизвестное судно продолжало идти прежним курсом. Молчание и тьма грозно нависали над двумя кораблями, идущими в безмолвном поединке. Еще минута - и загрохочет над волнами дымное пламя...
      Ледяные звезды не спеша падали в море.
      - Осветительным... залп!
      От выстрела упруго качнулся воздух. Огромный зонт огня распластался в черном небе, заливая мир зловещим зеленым светом. И где-то вдали, среди лезущих одна на другую волн, едва-едва очертился неясный контур корабля.
      Некоторое время противники еще скользили в этом бледном, быстро умирающем свете, неся в себе бездушные механизмы и драгоценные людские судьбы. Потом свет померк и погас совсем. Но цепкие визирные шкалы уже успели отметить понятные лишь немногим названия.
      - Диста-анция, - нараспев кричал с дальномера Мордвинов, - курс... целик...
      И в этот момент ночь, застывшая на одной тягостной минуте, казалось, вдруг растворилась и слева по борту "Аскольда" вырос маленький огонек.
      - Не сметь стрелять! - гаркнул Самаров. - Отвечают!