Титус Гроун (Горменгаст - 1)

      Неприятное настроение не могли развеять даже цветы в вазах - действительно прекрасные - и яркий солнечный день. Фуксия со вздохом вспомнила уют чердака. Ничего, она еще вернется туда - выполнит противные формальности, и снова будет смотреть из окна. Сколько захочет...
      Пройдя в глубину помещения, Фуксия упавшим голосом поприветствовала обеих теток (ответом ей были столь же кислые приветствия) и забилась в угол, где стояло удобное плетеное кресло. Однако сидеть девочке долго не пришлось - в зал вошел отец, а следом мать. Этикет требует, чтобы младшие и низшие по званию стояли в присутствии старших. Тут у Фуксии не было никаких претензий раз этикет существует, значит, тому и следует быть.
      Как только чета хозяев Горменгаста встала посреди комнаты, на золотисто-багровом ковре, как Саурдаст, откашлявшись, неестественно-напыщенным голосом начал:
      - Мы собрались сегодня по очень торжественному поводу. Такое, согласитесь, бывает не каждый день. Скажу больше - далеко не каждый день. Все мы горим неуемным желанием увидеть виновника сегодняшнего торжества, хотя слово "виновник" я не считаю словом подходящим, поскольку младенец всегда считается невинной душой. Мы - само ожидание, и я, чтобы не томить присутствующих, действуя по поручению их сиятельств, объявляю вход нового человека, будущего Гроуна и славного продолжателя добрых дел его могущественных предков...
      Тут Саурдаст закашлялся и схватился рукой за грудь - по-видимому, у него запершило в горле или он просто сильно разволновался. Однако секретарь герцога был опытным человеком - он быстро взял себя в руки. Тем более что положенные слова он все-таки успел произнести без запинки. Быстро взглянув в книгу, Саурдаст лишний раз убедился, что все идет как надо. Затем, качая надушенной и напомаженной головой, книжник торжественно подвел пятерых - лорда, его супругу, Фуксию и сестер отца ребенка - к низкому столу посреди помещения. Родные мальчика были выстроены полукругом. Удивительно, что все они безропотно позволили секретарю помыкать собой. Впрочем, ученый был известным знатоком обычаев и традиций, настоящим ходячим катехизисом, так что обычно никто не отваживался спорить с ним на сей счет. В полукруг же был поставлен и доктор Прунскваллер, помогавший герцогине при родах, однако, повинуясь все тем же условностям, он стоял на полшага дальше, чем остальные. А еще чуть позади стояли Флей и Свелтер - все правила разработаны до тонкостей еще в стародавние времена, так что не было необходимости фантазировать, как и что устраивать. Лорд Сепулкрейв часто говорил, что наличие грамотного помощника - залог успеха. А ошибался он очень редко.
      Саурдаст тем временем снова вернулся к своему пюпитру. Он был спокоен и величественен, словно олицетворял собой могущество Горменгаста и его властителей. Секретарь герцога заговорил снова, хотя по слезам, стоявшим в его глазах, и то и дело охватывавшим его горло спазмам было видно, что говорить старику удается ценой огромного напряжения сил. Саурдаст знал, что он прежде всего - залог успешного проведения процедуры крещения. Если все пройдет без сучка и задоринки - это хороший признак. А если - впрочем, нет - о плохом просто не хотелось думать.
      - Солнце и луна сменяют поочередно друг друга, листья опадают с ветвей деревьев и гниют, чтобы дать жизнь другим листьям, рыба идет на нерест и, отметав икру, погибает. Но одно суть вечно - это жизнь, - вещал Саурдаст, и все слушатели невольно затаили дыхание, как-то разом позабыв о земных трудностях и тяжбах.
      Сложив руки на груди, словно молясь, секретарь то говорил громко, то переходил на трагический шепот:
      - Камни - свидетели всему - голосам людей, крикам птиц, плеску волн и шелесту листьев. Но даже камни не вечны. Все превращается в прах и из праха же воскресает. Жизнь - вот единственно вечное явление.
      Переведя дух, Саурдаст вытер вспотевший лоб шелковым платком, однако не сбил ритма в чтении:
      - Ночью мы можем слышать странные звуки, похожие на стоны. Где бы вы ни оказались, звуки преследуют человеческое ухо. То говорит сама мать-Земля, она свидетельствует, что жизнь течет, продолжается, но в то же время остается неизменной, как и сама вечность, как само бытие. Всем нам придет время умирать. Один хозяин Горменгаста передает бразды правления наследнику, его тело относят в Башню Башен, так повторяется до бесконечности, но жизнь - имя которой просто "Гроуны" - всегда неизменна. Люди, теперь вы должны верить мне: человек - вечен! Вечен, как сама жизнь!
      - Ну сколько же можно еще болтать? - с легким раздражением в голосе прошептала герцогиня. Несмотря на торжественную обстановку, госпожа Гертруда так и не изменила себе - она кормила крошками небольшую серую птичку, что устроилась на ее плече.
      Саурдаст бросил на герцогиню пронзительный взгляд. В глазах старого книжника мелькнула искра обиды, но он не подал виду и быстро проговорил:
      - Сударыня, я закончил приветствие из прошлого, приветствие, составленное двенадцатым хозяином Горменгаста.
      - Ну и хорошо, - воскликнула женщина с облегчением. - А теперь-то что?
      - Кора, - прошептала Кларисса сестре, - посмотри на сад. Хорошо, что нас поставили напротив окна. Помнишь, когда Фуксию крестили, мы тоже смотрели в окно? Я не ошибаюсь?
      - И чем вы с тех пор занимались? - неожиданно обратилась к золовкам леди Гертруда. Кажется, супруга герцога была возбуждена с самого утра, и теперь ее волнение передалось и сидевшей на ее плече пташке - та испуганно нахохлилась.
      - Ну как же, Гертруда, - отчеканила Кора, - с того времени мы безвылазно сидим в южном крыле.
      - Именно так, - подтвердила леди Кларисса.
      Герцогиня с нежностью посмотрела в сторону - на птичку, и та перебралась на три коротеньких шажка к лицу хозяйки. После чего, леди Гертруда перевела взгляд на сестер мужа, и лицо ее вновь посуровело:
      - Что вы делали все это время?
      - Размышляли, - в один голос воскликнули женщины.
      Мать новорожденного только открыла рот, желая что-то сказать, как вдруг позади нее раздался грубый смех, в котором не было и намека на тактичность:
      - Ха-ха, хе-хе, да.
      Конечно, доктор Прунскваллер постарался лишний раз напомнить о своем присутствии - врач не любил оставаться вне пределов всеобщего внимания.
      Скандал был неминуем - но все разрешилось благополучно, так как Саурдаст поспешил возобновить прерванную церемонию.
      - Ваше сиятельство, - сказал хранитель библиотеки торжественно, - вы, как отец ребенка и как теперешний повелитель Горменгаста, должны, согласно древней традиции, поднести младенца к крестильной купели и произнести его христианское имя.
      Лорд Сепулкрейв, который дотоле стоял рядом с Фуксией и уже начал закрывать глаза - настолько утомил его размеренный голос секретаря - неловко дернулся и откашлялся.
      Госпожа Гертруда скосила глаза на мужа, но ее лицо по-прежнему оставалось непроницаемым, так что невозможно было понять, о чем же она сейчас думает. Герцог Гроун медленно тронулся с места - сестры буквально пожирали его глазами. Кажется, только Фуксия была абсолютна безразлична ко всему этому торжеству - она рассматривала узоры на ковре и мечтала об одном - как бы поскорее вырваться на милый сердцу чердак. Флей и Свелтер ловили каждый шаг хозяина - каждый из них чувствовал себя частью Горменгаста, такой же частью, как крестильная комната, или, скажем, конюшни. Тем не менее оба испытывали волнение - ведь эмоции от предшествовавшего крестинам столкновения были еще свежи в памяти.
      Саурдаст, довольный тем, что ритуал идет в точности, как положено, решительно не хотел замечать ничего вокруг. В такт взволнованным шагам герцога он легонько постукивал кончиком пальцев по краям крестильной купели.
      Рядом с выходом - это место тоже предписывалось вездесущим ритуалом стояли Кида и нянюшка Слэгг с виновником торжества на руках.
      - Госпожа Слэгг, не волнуйтесь, все хорошо, - шепотом успокаивала Кида старую няньку, из глаз которой катились крупные слезы. - Ну не плачьте, прошу вас.
      - Да, да, - кивала старуха, всхлипывая, - но только знала бы ты, милая, что значит для меня такая честь - крестить его сиятельство! Ах, не надо меня успокаивать. Как хорошо, что мальчик спит. Боже, ну почему его сиятельство идут так медленно. Боже, Кида, посмотри, кажется, у меня бант на рукаве ослаб...
      Кида послушно затянула бант, хотя он нисколько не ослаб - просто ей не хотелось лишний раз раздражать нянюшку, которая буквально извелась за утро. Госпоже Слэгг то и дело казалось, что на ее черное парадное платье садятся ворсинки, и она настояла на том, чтобы Кида положила в карман крохотную щеточку из конского волоса на случай обнаружения новых ворсинок.
      Неожиданно ребенок открыл свои фиолетовые глаза - кажется, он все-таки ощутил всеобщее внимание. Глядя на малыша, нянюшка принялась вспоминать выражения из прочитанных когда-то книг, в которых рассказывалось о детях. Лицо младенцев авторы называли началом книги о развитии человека, тело - осколком человечества. А само дитя - листком с дерева человеческой страсти, смесью знания и боли. Что ж - может, несколько напыщенно, но все-таки верно...
      Нянюшка вдруг подумала - если лицо Титуса представляет собой начало книги о развитии человека, то ее собственное - уже окончание. Все должно когда-то закончиться... Кида же стояла пока на полпути, она была, без сомнения, серединой книги...
      Так и ждали все трое - шестидесятидевятилетняя нянюшка Слэгг, двадцатидвухлетняя Кида и младенец Титус - двенадцати дней от роду - самого торжественного момента. И момент настал.
      Лорд Сепулкрейв снова откашлялся и напряженно сказал, простирая руки вперед:
      - Сын мой!
      ТИТУС ОКРЕЩЕН
      Повелитель Горменгаста уже закрыл рот, но его голос продолжал звенеть в ушах присутствующих. Наконец, выдержав положенную обрядом паузу, лорд Сепулкрейв продолжил:
      - Наследник рода нашего, воплощение крови и духа Гроунов, новое, блестящее звено в династической цепи. Тебе пора окунуться в купель, подтвердить данное тебе при рождении имя и получить благословение Господа Бога нашего! Сын, добро пожаловать в мир! Да будет он к тебе добр, и ты благословен будь во веки веков!
      К сожалению, нянюшка заслушалась и опомнилась только три секунды спустя после окончания приветственной речи отца ребенка. Все это время - короткое, но заметное - лорд Сепулкрейв принужден был стоять с протянутыми руками. Опомнившись, нянюшка сдавленно охнула и торопливыми шажками засеменила вперед. Герцог твердо, но нежно принял малыша в руки. Послышался вздох - то Саурдаст не смог сдержать чувств. После чего архивариус медленно подошел к отцу ребенка и торжественно провозгласил:
      - Как гласит сия книга, что покоится в моих руках, всякий мужчина, появившийся на свет в семье Гроунов, должен быть опущен на раскрытые страницы ее, чтобы ощутить мудрость веков. Высшая благодать опустится на голову мальчика. Да сбудется воля всевышнего.
      Лорд Сепулкрейв медленно опустил сына на полураскрытые страницы громадной книги, так что снаружи можно было видеть лишь ножки ребенка и крохотную корону, надетую на его голову. Саурдаст, величественно развернувшись, понес книгу с ребенком к столу, на котором стояла купель. Лорд Гроун последовал за ним.
      Старому секретарю было особенно трудно - слезы умиления текли из его глаз, но смахнуть он их не мог - руки-то были заняты драгоценной ношей. К тому же библиотекарь чувствовал на себе всеобщее внимание... Даже сестры герцога затихли, скрестив взгляды на ребенке...
      Никто не обратил внимания на Фуксию, хотя она совершила чудовищную дерзость - отошла к нянюшке, поскольку ей не хотелось стоять рядом с теткой Клариссой, которая то и дело шипела ей:
      - Не опускай глаза. Смотри вперед. Моего брата, что ли, крестят?
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.